Ангелы: Анабазис

Глава 20 Ветвь

Михаил вжался в ров на стене и обернулся. Все рядом, все тут. В свете зелёных «солнышек», хаотически витающих в трубе коридора, лица людей кажутся заострившимися и бледными, словно у покойников. Только отточенные движения и скорые взгляды выдают бурлящую жизнь.

Туннель всё больше походил на большую нору. И крот, его пробивший в камне, размером превосходил экскаватор. Художественно исцарапанные стены служили прекрасным укрытием. Словно заранее прошёл стройбат и аккуратно, со смыслом и хорошим вкусом, навёл траншеи на все поверхности. Впрочем, у такой неровности оказывалось вполне рациональное объяснение. Достаточно было посмотреть на то, как, живо перебирая когтями по гребням, скользят вдоль стен туннеля магуры.

Передовые стервы вновь покачали крыльями, подавая уже всем знакомый знак. Гарпии-разведчики, посланные на развилке в разные стороны, возвращались. Чисто. Впереди снова были только работники.

— Стратим, — едва отдышавшись, позвал Михаил, — Чисто. Сколько до Дворца?

— Две ветви.

— Метров триста осталось, — быстро пересчитал Михаил. Зубров передал дальше — ведущему «щитов». Одинат кивнул и, прикрыв глаза, привалился к стене. Ни на шаг не отходящий от него Маугли принял эстафету.

— Там устье Дворца. Там будут ждать войска Сестры, — сказала Королева.

— Понял. Продолжаем движение.

Рванулись, уже отработанным порядком пошли в «ветвь» — прямую часть туннеля.

Короткими бросками по сводам коридора одна за другой мелькали стервы-воины. Снизу они казались скоплением огромных летучих мышей. Или миграцией тараканов. Крылья, рыла, лапы, когти. Бегущие по неровному полу люди не могли привыкнуть к тому, что над головой шуршит, колышется и грозится упасть в любой момент живое скопление лезвий. Благо, стервы не срывались. Лишь иногда неловкое крыло или лапа, соскочивши, рассекали воздух над головами, но и то — лезвия-когти оказывались вовремя спрятанными.

Впереди зашевелились стены.

— Работники! — привычно определил Полынцев, идущий на пару с Катько первым.

Моголы — большие неповоротливые птицы, имеющие ещё меньшее сходство с людьми, чем другие стервы — испугано жались к стенам, закрываясь крыльями. Лезвий они не носили. Редко где блестели металлические украшения средь перьев. Но и это вызывало усиление внимания. Убеждение Королевы, что работники-стервы безопасны, учитывая их размеры, не успокаивало людей.

У следующей развилки снова прижались к стенам. Тихо скользнули в проходы разведчицы.

— Мих! На пару слов!

Полынцев оказался рядом, поломав привычный порядок. Пожилой суровый тэра заменил, не задавая вопросов. Степан прижался к стене, с трудом отдышался, вытирая рукавом лицо. Погримасничал, явно решаясь.

— Ну, не тяни! — оглянувшись, поторопил Михаил.

Степан вытащил пакет с документами. Достал из него конверт. Удивительно белый. В мире, где всё покрылось грязью, пылью и кровью, он показался похож на маленький осколок настоящего, той реальности, дорогу к которой они преодолевали с предельными усилиями.

— Вот. Посмотри, — сухо предложил Степан.

— Что это?

— Рекомендательное письмо, с которым шёл Маугля. От одной школы в другую…

Взяв в руки белый лист, Михаил развернул и посмотрел на бумагу. Не поверив глазам сразу, вытащил фонарик, подсветил, исследовав каждую сторону. Лист был чист.

— Может, какая тайная система записи? — предположил он.

— Нет. Всё проще.

Михаил задумчиво вгляделся в усталое лицо «раверсника». Степан усмехнулся:

— Объяснять или сам?

— Он не должен был дойти до цели. Значит, по пути его должны были перехватить…

— Ну, — поощрительно кивнул Полынцев.

— Донор для «Р-Аверса»?

— И да, и нет. Школа ведомых действительно отдавала его нам… Но он ещё и ловушка.

— Для Юрки?

— Да что Юрка! Дался тебе Юрка! — поморщился «раверсник», — Один из тех, кто так завёрнут на своей роли, что ничем и никому не мешает. Тут ставки выше!

Степан хмуро огляделся. «Таёжники», припавшие к гребням, уставшие настолько, что каждую свободную секунду прижимаются к стенам, чтоб не свалиться. Тэра, напряжённые, словно канат под акробатом. Стервы, тяжело водящие боками от бега и сонно моргающие. Долгая дорога. Кому-то — на трон, равный электрическому стулу, кому-то домой, кому-то — в смерть.

— Всё должно было быть просто, — стиснул зубы Степан. — Обычная комбинация! Мы взяли Маугли в зоне действия школы Одина-тэ. Вести его специально прихватили вас — команду, сплошь состоящую из куколок плюс твой Юрка в качестве няньки. Конечно же, вид истязаемого «своего» давил бы на нервы всем. Но Юрка бы точно сломался бы. Он бы не стал идти напролом, чтобы не раскрыться, но уж весточку бы своим бросил. Ему бы не отказали, ведь ведомый — дорогая игрушка в их мировоззрении. И выслали бы «щиты» под руководством Яромира — они там единственный серьёзный отряд. Понимаешь? А на точке контакта, на лысом склоне, тэра бы ждала горячая встреча…

Михаил устало оттёр лицо:

— Три зайца сразу. Вы бы имели донора для экспериментов, Юрия в качестве раскрытого агента и…

— Яромира в заложниках… Одного из четырёх военных вождей новой армии Храма. Трое других пошли бы на уступки.

Безотчетно Михаил обернулся на одината. Яромир, привалившись к гребню, отдыхал. Глаза закрыты, плечи опущены, руки вздрагивают. Уставший раненный человек. Не поверишь, что час назад одного его вида было достаточно, чтобы стервы бежали.

— Твою мать! — сплюнул Медведев.

— Плохо не то, что было. Плохо то, что будет. Тэра в нашем мире будут ждать там, где мы провалились… На том же маршруте. Понимаешь?

— Ловушка. Хочешь, что бы я это пояснил Яромиру?

— Можно не пояснять, — болезненно скривился Степан. — Достаточно просто сообщить, что один из выходов небезопасен. Не указывая причин.

— А сам?

— Сам не стану, — Степан отвёл глаза. — Мы — враги, Мих, понимаешь? Временные союзники, прикрывающие задницы друг другу, но всё равно — враги. И эта война дольше, чем все войны мира. Война идеализаций. Никто не прав, но это и не имеет значения. Главное — движение. Капля за каплей. Чёрное, белое. Кто-то из нас чёрное, кто-то белое. И мы движемся по кругу, догоняя друг друга, убивая друг друга, но этим и заставляя весь этот грёбанный мир плясать и кувыркаться. Жить заставляем, понимаешь? Не важно, кто победит. Главное — мы двигаем эту Вселенную. Она живёт потому, что есть мы.

Михаил почувствовал, что капля за каплей падающего времени подтачивает не камень — сердце. Двое так и не ставшими друзьями людей останутся врагами меж собой. Всегда.

— Хорошо, — отозвался Михаил. — Сделаю.

— Письмецо забери — пригодится.

Степан сунул конверт в руки «таёжника» и споро ушёл вперёд. Там уже возвращались разведчицы.

Складывая письмо, Михаил заметил взгляд Маугли. Ведомый заворожено следил за листом в его руках. Губы дрогнули, словно хотел окликнуть. Но не решился.

«Успел ли он заметить, что бумага пуста? Расстояние, вроде, большое, но кто знает… Эх, самое поганое в жизни — понимать, что те, кого выбрал в вожди, предали тебя. И чувствовать себя тупой скотинкой на заклании! Лучше быть растерзанным зверями, чем убитым людьми. Но хуже того — убитым людьми, которых считал своими!» — Михаил торопливо сунул конверт во внутренний карман и отвернулся. Сейчас говорить с Всеволодом он не был готов.

Магуры покачали крыльями, и Стратим тихим колокольчиком указала на своё присутствие.

— Двигаем! — отреагировал Михаил.

И первым оттолкнулся от стены. Оторвался плечами от холодного камня, сорвался и тотчас почувствовал, что тело не верно разуму. На каждой неровности поводило, пошатывало, словно пьяного. Колени норовили бессильно согнуться. Уже через десяток метров перебежкой в висках зашумела, застучала кровь. Шум её перекрывал шорох крыльев, звяканье металла, негромкий гомон суетливо вжимающихся в стены моголов. Раны, уже затянувшиеся, заломило.

Сразу за ним шёл Зубров. Шёл ровно, словно автомат. Также как и другие тэра. Было что-то нечеловеческое в строгой равномерности, в сосредоточенно-отрешённых лицах и точных руках. Казалось, что вот так размеренно и уверенно они могут двигаться вечно. Но сердце подсказывало, что и они уже выходят на предел.

Михаил уже дошёл до следующей развилки, когда сзади раздался шум. Обернулся — из только что проверенной норы, пикируя на Яромира, вывалилась стерва-работница. Одинат вскинул бледное лицо, поднял, защищаясь, руки. Огромный ком перьев накрыл человека, словно лавина. Михаил рванулся, нацеливая клинок. Сталь хищно ударила в незащищённый бок стервы. Та только вздрогнула. Крутанул лезвие, расширил рану и рванул нож назад. Зажмурился от струи. Снова всадил. Рядом заметил блеск чужой стали. Полетели порезанные перья. Плоть под ударами ходила ходуном, но стерва не сопротивлялась.

— Она мертва! — крикнула проявившаяся Стратим, останавливая безумство.

Михаил схватил пернатую тварь за окровавленное крыло и подтащил её в сторону. Кто-то рядом — слева и справа — тоже подхватил, помог. Даже на троих могола оказалась тяжёлой, словно рухнувший комель столетнего кедра.

— Яр!

— В норме! — раздался хриплый голос одината. — Всеволод!

Яромиру придавило лишь ноги. А вот Маугли, оттолкнувшего его, под тушей погребло. Точный удар клинком вышиб дух из стервы, но вот для тэра-недоделка времени разорвать дистанцию уже не осталось.

Оттащили стерву, присели рядом со скрючившимся на земле ведомым.

— Сева?

— Сейчас… Я сейчас… Сейчас… — стиснув зубы, шептал Маугли. — Сейчас… Я встану… сейчас…

Михаил бросил липкий нож и потянулся к запястью ведомого. Взял за пальцы.

— Сева, ты мою руку чувствуешь?

— Сейчас я… встану… сейчас…

Вены на висках зазмеились, завились от напряжения. Из ноздрей рванула кровь. Чёрная в свете подлетевшего солнышка. Дыхание стало частым и поверхностным. Пальцы ведомого в руке Михаила висели тряпочками.

Яромир, вставший рядом, закаменел лицом. Пряча взгляд, отвернулся.

Молчаливые тэра раздвинулись, когда их отстранила властная рука Стратим. Королева присела на корточки перед искалеченным. Чёрная, гибкая, опасная. Кошка. Только взгляд холодный, словно примороженный. Без сострадания, без понимания. В чём-то даже удивлённый взгляд. Будто не ясна ей, живущей странной мистической жизнью, сила смерти и её значение для остающихся жить дальше.

Зубров положил руку на плечо друга. Наклонился ближе:

— Звездец.

Молчали люди. Молчала Королева. Зелёное «солнышко» испугано металось над кругом. Дрожал воздух, гонимый сквозняками из нор и ходов. Скулили по стенам моголы. Скупо перетаптывались в ожидании команды к движению стервы-воины. Михаил потерянно смотрел на паренька едва ли восемнадцати лет, которому оставалось сдохнуть в утробе норы пернатых тварей просто потому, что угораздило его родиться в среде подлецов, отправивших на закланье. Пустой листок в конверте, словно заплатка на совести, холодил грудь.

— Маугля…

Ведущий щитов обернулся, придвинулся и вытащил пистолет. Щёлкнул затвор. Стёр рукавом с лица пыль, и тихо сказал:

— Идите. Я всё сделаю…

Медведев стиснул зубы. Взгляд ведущего «щитов» вздрагивал. Но руки не дрожали. Сделает.

Зубров потянул за плечо:

— Пошли, Мих. Нужно двигаться…

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Михаил стиснул кулаками виски. — Ну нельзя же так! Неправильно так! Нельзя так глупо!

Ощущение дежа вю сколупнуло корку на душевных ранах — тут же заныли недавние шрамы. Инстинктивно потянулся и вытащил из ножен обломок. Старый добрый клинок, послуживший не один год, не одну рану нанёсший, и так бездарно погибший на площадке каменного форпоста. Михаил смотрел на сверкающий чередой изумрудных искр острый край и чувствовал, что наполняется теплом. Так тепло, так воздушно и мягко однажды он уже ощущал себя. Тогда, когда, уходя на смерть, его плечо сжал страж-сирота. Как и сейчас, тогда тело стало подобно пустой оболочке, наполненной горячим воздухом и светом, ходуном ходящим внутри плотской пустоты. Тогда он видел себя в глубине колодца, смотрел вверх, на звёзды и чувствовал их пытливый взгляд. И казалось, что всякая звезда — колодец с таким же узником внутри… А ещё однажды он видел как по серебристым трассам бегут капли-решётки, с заключёнными в них людьми… Но раньше, много раньше, он помнил Лес, огромный, как само бытие, словно весь состоящий из Дерев Жизни и Древ Познания. У Леса были старшие братья — Лунь и Дождь, но они уже отчаялись встретить того, кого ждали… Знать бы только — не его ли?

— Мих, не надо!

Медведев поднял глаза:

— Ох, Юрка… Это ведь то, чего ты ждал, правда?

— Мих? — Зубров опустился на колени, не отрываясь, глядя на острый излом клинка, мягко рисующий восьмёрки в руках друга.

— Сколько можно жить и не жить? Сколько? — усмехнулся Михаил. — Я жил полной грудью только тогда, до смерти брата. Сопливым пацаном, дураком, но — жил! Не пытался быть кем-то, кем быть не мог! Рюкзак на плечи и — айда! А теперь? Ты скажи, сколько так можно? Сидеть в колодце и смотреть на звёзды? Стоять на пороге и не перешагивать? Сидеть в капле и не вырываться?

Он оглядел стоящих вокруг. Тэра, словно почувствовав что-то невероятное, происходящее с ним, стояли замерев. Многие сложили на груди ладони в знаке взлетающей птицы. И ждали.

Юрка сидел, зажмурившись и стиснув на коленях кулаки.

Михаил усмехнулся и задрал рукав. Вены бесились под кожей. Змеились, путая след, словно прячась от ослепительно-зелёной искры, горящей на ломаном острие. Рассматривая, как вьётся отпущенным гидрантом бьющийся сосуд, Михаил продолжил:

— Я, возможно, не тот, кого ждёт Лес. Возможно и не тот, кому суждено быть Отцом. Но Стратим права — для того, чтобы создавать, нужно чувствовать себя творцом. Мать — та, что вынашивает и кормит. Отец — тот, кто воспитывает. А способ передачи воспитания… Ты помнишь? Воспитание — это возможность напитать собой, не так ли? Получается, быть отцом, значит отдавать себя. Не больше и не меньше!

Изумрудная искра коротко полоснула по предплечью. Рассечённая кожа раздалась под остриём. Брошенный нож звякнул на каменном полу и испуганное солнышко метнулось от раскрывшейся раны. Михаил пережал пясть и протянул руку к губам Всеволода.

— Михаил! — дёрнулся Яромир.

— Я помню! — рявкнул он, не оборачиваясь: — Моя кровь — оружие. Возможно, я убиваю его этим. Но делаю то, что чувствую правильным и единственно верным сейчас. Чувствую сам, без оглядки. Потому: не лезь! Нажать на курок ты всегда успеешь…

Кровью вымазанные губы дрогнули, раскрываясь. Капля потекла в рот. И — ничего. Ничего не изменилось. Всё такая же бледность кожи, заострённость черт, едва вздрагивающие веки закрытых глаз.

Чуда не произошло. Михаил зажмурился и опустил голову. Теперь — стрелять и уходить. Время поджимает. Пережимая предплечье, неловко поднялся. Огляделся — люди стояли вокруг молча. И все смотрели не на раненного, а на него.

Стратим склонила голову на бок, пытливо приглядываясь к ране. Потом протянула руку к протекающему предплечью и тонкими пальцами тронула самый исток ручейка. Михаил почувствовал, как рану опалило холодом. Морозом проняло до костей всё тело. Мгновенная вспышка и тут же — боль исчезла, оставив в нём только послевкусие стылой проруби. Стратим слизнула чёрную каплю с пальца и улыбнулась. Легко и свободно, как улыбнулась бы женщина его реальности.

— Сейчас…подождите, Пресветлый… — хрипло повторил Маугли.

Михаил крутнулся на пятке, присел перед раненым.

Глубоко вздохнув, Маугли открыл глаза. И с трудом начал подниматься на локтях.

— Ох-ты ж, мать! — вздохнул за плечами Батон.

Яромир оказался возле Маугли первым — помог приподняться, сунул флягу в губы, поддерживая, начал поить. Но Медведев уже не смотрел — выдохнув, он, как был, сел на землю, устало бросив плечи.

Зубров присел рядом и сжал перепачканную кровью руку — у самого Михаила сил не нашлось. Плыл перед глазами мир, искрились зелёным и алым его берега, смешивались дороги, капли оплывали в лужицы и стремительно вливались в единый поток, уходящей за горизонт. Рушились стены колодцев, осыпаясь и выворачиваясь наизнанку, на ладони бурлящего песка поднимали к звёздному своду. Бешеный ветер трепал ветви, срывая и унося листья к бледному лику небесного светила. Листья били в полный диск луны, и раздавался гулкий колокольный звон, похожий на голос Ярослава…

— Кто он? Слышишь? Кто? Ей-свет, я тебя всем святым прошу!

— Я знаю не намного больше, чем ты! Он — Отец! Не Великий, не Святой, не Чудотворец! Никакого другого потенциала, кроме этого!

— Послушание молчания?

— Да не скрываю я ничего, Яр! Что знаю, то говорю! Сам не понимаю, что случилось!

Михаил, не открывая глаз, улыбнулся. Стало неважно — что произошло. И также неважно, кто он. Роли, статусы, победы, поражения, мнения, решения, оценки… Он словно побывал в параллельной реальности, откуда можно смотреть на жизнь отстранённо и легко, зная истинные ценности. Только вот вспомнить их теперь никак не удавалось — образ таял где-то возле сердца. Он предчувствовал, что это состояние понимания законов всего мироздания ненадолго — страхи и сомнения затрут его, словно ветер и песок рисунки на скалах. Но, возможно, наступит час, когда оно повториться. И ещё. И ещё. И однажды останется в нём знанием истины, чувством своего места и пониманием правильности мироздания.

Открыл глаза — Юрий и Яромир. Такие разные люди: пожилой и молодой, приземистый крепыш и рослый атлет, светлый и тёмный — они показались ему похожими, словно братья. Одновременный поворот, нелегкие взгляды, усталые плечи. Остро пронзило невесть откуда взявшееся понимание, что двоим, таким похожим, не хватит места в этой дороге.

Михаил стиснул зубы, привстал и махнул рукой:

— Двигаем! Времени мало!

Он точно знал, что оно на исходе. Знание бралось из ниоткуда, оно просто жило внутри. Там, во внутренней копилке всяческих знаний — от тех, что сохранились после зверепредков до тех, что получались собственным опытом, — словно прошло цунами. Оно свалило стройные ряды башен и пирамид понимания, сровняло с землёй, казалось, вечные постулаты, опрокинуло идеи и представления. Оно убило спокойный холодный город иллюзий, по кирпичу, по блоку, по представлению собранный им за всю его жизнь. Город, где было страшно душе, блуждающей в непонимании среди недостроенных зданий и небоскрёбов, нуждающихся в тысячах подпорок. Цунами смыло шаткие дома, казавшиеся на века отстроенными произведениями логики. И на страшной, избитой, исковерканной стихией земле, полной обломков вер и огрызков пониманий, медленными тонкими ростками потянулось вверх Знание. Он, затаив дыхание, смотрел на то, как проклёвываются из древних, ссохшихся, потерявших надежду семян зелёные листики, видел, как они упирают лбы в грязевую корку, оставленную стихией, и как трескается земля, пропуская мощь будущего леса. Видел, но не мог знать — что за деревья будут расти в его мире…

Руки привычно держали оружие, тело работало, уже буксуя, с трудом выдавая необходимую мощь на преодоление препятствий, но сердце звенело странным восторгом, словно, оторвавшись от происходящего, оно уже смотрело далеко в будущее и знало — всё будет хорошо. Но это нутряное знание никак не укладывалось в представления рассудка. И не было триединства чувств, логики и тела. Вырвавшееся из оков обыденности сердце летело, таща за собой, словно во времена первой влюблённости, когда весь мир по колено, когда на самом пределе, предела не ощущаешь, и когда ты способен на алогизм и крайнее дуралейство, и, что наиболее странно, — мир с тобой соглашается.

Всеволод бежал недалеко. Он шугался предлагаемой помощи тэра, шарахался от заботы Яромира, стремящегося поддержать. Он не помнил. И это тоже наполняло сердце Медведева радостью — была победа над смертью, была помощь, равная жизни, но не возникло обязательств, обременяющих обоих — и дарителя, и получателя дара. И принять решение становилось легко, так же легко, как и понять простое, что Всеволод, преданно смотрящий на него и готовый на исполнение любого приказа и прихоти, — обуза для него и подарок судьбы для Ведущего тэра.

— Стоп! Устье.

Остановились, вжались, замерли.

Туннель поднимался вверх и заканчивался узким горлышком дыры, в которой виделся красный свет. Пролетающие там вишнёвые «солнышки» будто маркировали пространство знаком опасности — «Не входить!».

Медведев прислушиваться к предостережению не стал. Выдвинулся, не предупредив своих. Пока добирался до дыры, чувствовал сзади движение. И, только дойдя, сориентировался — Юр-сан, Батон, Яромир и Маугли. Хмыкнул. Страж не мог отпустить его одного, Батон настолько балбес, что, как бывало, проигнорировал чужой приказ, Яромир не из тех, кто слушает чужие команды, а Маугли… У Маули тут было два значимых человека.

Тихим привидением возникла Стратим, плавно опустилась на землю рядом.

— Ну и хрень… — протянул Анатолий.

И выразил ощущение всех.

Большой круглый зал вмещал в себя сотни охотниц-скопов. Едва шевелящимся, тихо шуршащим покровом кожистых крыльев они укрывали все поверхности. Стены, потолок, пол — везде к камню приникли притихшие гарпии и ждали. Кого — не трудно было догадаться.

— Вот жопой чувствовал, что слишком легко идём! — сплюнул Батон.

— Легко, — задумчиво согласился Юрий и указал. — Вот там проход дальше.

— Стратим? — повернулся Михаил.

Королева кивнула.

— Но почему скопы? Не понимаю! Где воины-то? — хмуро сплюнул Зубров.

— Судя по всему — дальше. Вкусное на третье, — ответил Яромир и повернулся к Стратим. — Что за этим залом?

— Лифтовый зал. Маленький. Закрытый. За ним Зал Цветочных Поцелуев, — быстро отозвалась стерва. — Круглый. Высокий. В два раза больше этого. Стены гладкие, стервам не подняться. Летать сложно, лучше ходить. В зале будет сладкотелая.

— И всё? — недоверчиво спросил Юрий.

— И вся личная охрана Рарог, — отчеканила Стратим, не глядя на Зуброва.

Переглянулись. Встречаться с Алконостами ещё раз не хотелось.

— Сколько их осталось? — нахмурился Яромир.

— Шесть.

— Много, — покачал головой Зубров.

— Я вызову Рарог на поединок силы, — вскинула голову Стратим. — Она примет вызов и битвы не будет!

— Хорошо бы… — проворчал Михаил. Уверенность в том, что «всё будет хорошо» с каждой минутой таяла. Может, и будет, но явно не для всех. — Ну, ладно — дальше разберёмся, куда кривая выведет. А вот как сейчас проходить? У этих куриц наверняка приказ меня спеленать, а остальных положить…

— Похоже на то… — Яромир покатал желваки. — Переться напролом? Ну, допустим, метров надцать мы отыграем. А толку? Если другие входы?

— Нет.

— Хреново, — подвёл итог Одинат.

— Я буду держать Жест Власти… — опустив глаза, тихо сказала Стратим. — Это священный жест. На меня и тех, кто будет касаться меня, не нападут. Я — Королева, пусть и изгнанница… Я — защита тем, кто идёт рядом. Вы станете на время моими птенцами. Тогда не тронут.

— Касаться тебя… — тупо повторил Михаил и посмотрел на Юрия.

Зубров покачал головой:

— В такой зоне сможет двигаться только очень маленький отряд.

Михаил с яростью потёр переносицу:

— Десяток человек. Стерв ещё меньше.

— Только люди, — отозвалась Королева. — Под защитой пойдут только люди. И Сирины.

Мужчины переглянулись. На языке вертелся один вопрос, но задавать его было горько. Что для неё жизнь её воинов? Что — жизни людей? Лицо Королевы не дрогнуло, когда она решила участь тех и других, но значит ли это, что святое для человека ничего не стоит для неё? А может, вот эта странная гордость, явленная внезапно, — как узкая щель в стене ценностей стерв. Время не оставляло шансов на то, чтобы разобраться.

— Идём! — кивнул Медведев и обернулся к Якоби: — Подтягивай ребят. Пойдёте с Королевой.

— Есть! — Батон сдал назад и, ловко перекатившись и поднявшись на ноги в тени, ушёл к отряду.

— Я пойду с теми, кто не попадёт под твой щит, — обернулся Михаил к Королеве. — Мне щит не нужен. Я сам — щит. И меч.

Стратим, не переча, опустила глаза.