Ангелы плачут над Русью

Глава первая

Когда татарские всадники, размахивая в бессильной злобе саблями, скрылись в туманной дымке на далёком берегу Ахтубы, ушкуйники, чтобы перевести дыхание, замедлили работу вёслами.

— Фу ты, еле ушли, — стряхивая пот со лба, молвил Порфирий и сел на лавку возле борта ушкуя. — Сушите вёсла, ребята, отдохните чуток и дальше наверх пойдём.

Козьма, второй человек в ватаге после Порфирия, поплевав на палец, повертел им по сторонам и предложил:

— Ветер сильней подул с юга, можно и парус кинуть.

— Пожалуй, киньте, — согласился Порфирий, а сам опустил голову и задумался.

Раздался громкий хлопок. Белая с цветастыми узорами парусина напузырилась и потянула ладью без весельной подмоги.

— Живой? — указывая перстом на Даниила, присел на корточки возле Порфирия Козьма.

— Что? — очнувшись, дёрнулся Порфирий. — Кто живой?

— Да вон энтот, князь он там али кто?

— А-а-а... Да, князь. Позови знахаря Прошку, пущай глянет. Должно быть, живой.

Худощавый, шустрый и вертлявый Прохор засуетился, наливая в ладони какую-то жидкость и натирая ею тело больного.

— Эй, Порфирий, по косе конница тащится! — удивился Козьма.

— Сильно мы к берегу склонили, выворачивай на середину, а то ишь, погоню устроила татарва! — резко поднялся с лавки Порфирий. — Видать, и впрямь знатного человека мы спасли. Небось до нутра достал он татар, коль они так злобствуют.

— А вот весло им в глотку и нас и князя заполучить! — выругался Козьма. — На-кась, выкусь!

— Откуда же он? — спросил кто-то.

Порфирий пожал плечами:

— Из какого-то Липеца, князь Александр... Да безумец он просто! — махнул рукой.

— Почему безумец?

— Да разве ж в степи с татарами совладаешь? С воды их достать можно, а со степи... Отчаянный человек.

— Допекли, видно, басурмане, — поднял голову Прохор.

— Ну, живой? — спросил Порфирий.

— Живой, — деловито кивнул знахарь. — У него сабельная рана в груди, и голова разбита. Но кости целы, руда течь перестала, сердце стучит. Он сильный, выдюжит.

— А где же этот Липец? — поинтересовался Козьма. — Куды нам его везти?

— Да наверное, на реке Липице, — глубокомысленно заметил Прохор.

— Какой Липице! — хмыкнул Порфирий. — Там Юрьев-Польской[6] стоит, а не Липец.

— А вот и нет! — не сдавался Прохор. — Юрьев-Польской на реке Колокше. Я там был.

— И я там был и никакого Липеца не видал! — доказывал Порфирий. — А когда договаривался его принять, мне сказали, что князь с какого-то Воронежу. С Дону, короче, вот он откудова!

— Ого-го, — покачал головой Козьма. — Да это тот, что близ Дикого Поля Воронеж? Слыхал. Князья тамошние черниговского роду.

— Черниговского али рязанского, нам всё одно, — отрезал Порфирий. — Главное, он русский князь... Всё, хватит спорить! Ты, Козьма, смотри внимательней за берегом, а ты, Прошка, за больным приглядывай. Очнётся, сам расскажет...

Уходящее за горизонт солнце окаймило серебром и золотом западную сторону небосвода. Яркие краски заката, отражаясь в рябом зеркале Волги, назойливо лезли в глаза и веселили души ушкуйников.

— Свежесть-то какая! Радость какая! — в истоме воскликнул Порфирий. — А, братцы?..

Ушкуйники — речные разбойники, которые, смекнув о слабости татарской на водном пространстве, стали ею пользоваться. Неуязвимые на обширной глади Волги, они внезапно нападали на прибрежные татарские селенья и кочевья, грабили их и, безнаказанные, уходили. В то время это была единственная возможность тревожить татар, давать понять, что и они могут быть биты. Ханы Золотой Орды требовали от русских князей урезонить ушкуйников, но то ли князья не хотели этого делать, то ли и в самом деле не могли, — они сквозь пальцы смотрели на бесчинства разбойников.

Порфирий, мужик богатырского роста и сложения, наводил ужас на татар. Да и все его соратники-новгородцы были под стать своему вожаку и в удали, и в силе. Вольнолюбивые, свободные, они уничтожали грабителей, убийц своих соплеменников, выручали из татарской неволи попавших в беду русичей. Ну и грабили, конечно. Вот и сейчас, насытившиеся разбоем и одновременно гордые, что на этот раз даже спасли аж князя русского, возвращались ушкуйники домой.

Глава вторая

Как из ямы вырвалось сознание Даниила. Где-то рядом слышались незнакомые голоса, доносилась протяжная, щемящая душу песня. Дощатый настил, на котором лежал князь, почему-то качало, и слышался плеск воды. Солнце стояло в зените и обнимало тёплыми, ласковыми лучами, однако оно же и назойливо лезло в глаза, вызывая ломоту в и так больной голове. А от этой ужасной качки просто тошнило!..

Даниил не мог понять, где он. Хотел повернуть голову, оглядеться — и не смог, лишь застонал от новой боли. И солнце пропало вдруг, а вместо него заполыхала огненная удушливая головешка, которая ударила по лицу... Потом головешка исчезла, и вместо неё появился оскал с дышащей жаром пастью жуткого чудища. Ужас объял больного, и он снова очнулся. Над ним склонился человек с лопатистой бородой.

— Князь Александр очухался! — услышал Даниил раскатистый бас.

— Отец жив? — еле пошевелил он губами.

— Чево-то лопочет? — послышался другой голос.

— Да не пойму. Что ты сказал? — ещё ниже наклонился бородач.

— Мой отец... жив?.. — прошептал Даниил.

— Жив-жив. Знамо, жив! — торопливо закивал бородатый и, опять повернувшись к кому-то, буркнул: — Про отца бормочет. Эй, мил человек, а кто твой отец?

Но князь его снова не слышал. В его сознании теперь горела степь, и языки огня касались лица Даниила. Он хотел бежать, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. И так всё страшно, и так всё больно... И вдруг... И вдруг пламя исчезло, а но выгоревшей степи помчались кони, а потом... Потом степь оказалась не степью, а морем, которое бушевало и плескалось, но по нему неудержимо неслась татарская лава. А впереди скакал важный татарин, и на острие копья он нёс окровавленную голову князя Александра. Татарин что-то крикнул, махнул копьём и швырнул голову в Даниила. «Отплывай от берега! — кричала голова. И она всё не падала, а летала и кричала, только почему-то чужим голосом: — Греби дальше от берега!.. На плёс греби!.. Уходи на середину!..» Потом послышался сильный удар, треск дерева и истошный вопль:

— В борт попал раскосый!

— Не пробил? — испуганно спросил другой человек.

— Кажись, нет. Уходи, уходи, налегай! Шибче! Шибче!..

Потом что-то шлёпнуло по воде.

— Во, видал? Уже не достаёт! — возбуждённо заметил первый. — Кажись, ушли. Ну что, зайцы косые? Кишка тонка достать ушкуйников! А вот хрен вам в рожу!..

Даниил открыл глаза. Вокруг суетились люди, на него они не обращали никакого внимания. Князя замутило, и он простонал:

— Пи-и-ить...

Но стон был таким тихим и слабым, что его никто не услышал.

«Как больно, как тяжко, — мелькнуло в голове Даниила. — Где я? И что это за люди?..»

— Пи-и-ить...

На этот раз его услышал Порфирий и гаркнул во всю глотку:

— Прохор, окаянная душа! Ты пошто князя на солнцепёке бросил?

— Так я ж помогал отбиваться, — стал оправдываться знахарь.

— Без тебя с татарвой сладим! — не унимался Порфирий. — За больным гляди! Почему навеса нету? Ты его зажарить собрался? Ежели с ним что случится, я тя самого на костре поджарю!

Порфирий толкнул Прохора в спину и ушёл, а знахарь ещё с кем-то сделали матерчатый навес над князем, принесли воды и попоили страдальца. Даниилу стало легче. Он вздохнул:

— Я где?

— У нас, — ухмыльнулся Прохор.

— А вы кто? Друзья?

— Друзья, друзья. А ты князь?

— Князь...

— Александр?

— Что? — не понял Даниил.

— Я спрашиваю, ты князь Александр?

— Нет...

Прохор вытаращил глаза:

— А кто же?!

— Князь Даниил Елецкий...

— Во, а кто ж тогда князь Александр?

— Мой отец... — прошептал Даниил и, дёрнувшись, от резкой боли снова потерял сознание.

Глава третья

Долго плыли вверх по Волге ушкуйники. Даниил до сих пор был на грани жизни и смерти. Он то приходил в сознание, то опять впадал в забытье, однако в моменты прозрения вспоминал о своих злоключениях и рассказывал о них своим спасителям. И когда благополучно миновали булгарский город Биляр и вошли в пределы Руси, когда вёсла коснулись своей, русской волжской воды, Даниилу стало легче. Его начал лечить воздух Родины...

Но хотя вокруг уже была Русь, ушкуйники продолжали проявлять осторожность.

— До Нижнего недалече, — озабоченно проговорил Порфирий. — А кто сейчас во Владимире князем — Дмитрий Переславский али Андрей Городецкий, а можа, Данила Московский?

— Да нам-то какая разница? — пожал плечами Козьма.

— А такая! — строго глянул на него старшой. — Ежели Дмитрий, то нам итить сподобней, тута Городецкого владенья. Но ежели Андрей, то туго придётся: ему татары уже небось донесли о наших подвигах и непременно потребуют споймать нас. И в Нижнем наверняка уже поперёк Волги какая-нибудь засада имеется. Андрей будет из пупа лезть, чтоб угодить татарскому хану, словить нас и отправить в Сарай вместе с князем этим, как его...

— Елецким, — подсказал Козьма.

— Во-во, Елецким...

— В Кстов починок заглянуть надоть, — предложил Прохор.

— Заглянем, — согласился Порфирий, вглядываясь вдаль. — Козя, давай бери челнок и сходи в Кстов. Повидай наших, расспроси, что и как. Там Никодим уже должон знать, что в голове у Андрея Городецкого сидит. А мы пока тута на Волге побарахтаемся.

На воду спустили двухместную лодочку, на которой Козьма с ушкуйником по имени Фома уплыли в разведку.

С берега потянул ветерок и возмутил гладь Волги. Вспенившиеся волны с возмущением ударили в борт ушкуя, и он закачался, запрыгал. Намаявшись так, ладья успокоилась. Но не успокоились ушкуйники. Проводив на берег Козьму, они с волнением стали ждать его возвращения.

Внешне спокоен был лишь князь Даниил. Он явно шёл на поправку и уже привык к водным качелям. А сейчас — то ли свежий ветер придал силы, то ли они и так уже возвращались в тело, но впервые за время странствия князь попросился встать. Прохор помог ему, и Даниил присел возле борта, опершись локтями на дощатый выступ.

«И куда ж мне теперь? — думал Даниил. — Липец уже не восстановить, в Ельце показываться нельзя. Да и цел ли Елец-то? Небось ногайцы спалили всё сплошняком до самой Тулы и Рязани. А жив ли сынок, кровинушка моя, Афонюшка?..»

Тоска взяла душу князя, горло перехватила печаль, дышать стало трудно, и из глаз полились слёзы. Хотел их стереть, но не смог: слаб ещё, беспомощен. Так и сидел, всхлипывая и шмыгая носом.

— Что, князь, думки затерзали? — раздался за спиной голос Порфирия.

Даниил вздрогнул, тяжко вздохнул:

— Всё я потерял, Порфирий, всё!.. Княжество татары сожгли, людей побили... Куда мне теперь? Слыхал я ваш разговор. Князь Андрей Городецкий меня продаст, князь Дмитрий Переславский — продаст. Все меня продадут, да и вам я обуза. Уж лучше утопите меня или заколите, как вепря, и в воду бросьте, только татарам не отдавайте! Прошу тебя, Порфирий!..

— Да ты что, князь! — замахал руками вожак ушкуйников. — Мы за тебя не только татарину, любому глотку перегрызём. Козьма щас узнает на берегу, что да как, вернётся, а потом мы переправим тебя в Новгород Великий. В монастыре отлежишься, а дале как хоть. Хошь с нами по Волге гуляй, хошь домой иди. Конём снабдим, поможем, ежели надо — с тобой поедем. Коли там всё тихо, княжество своё возродишь, а не дадут татары — к нам вернёшься. Мы завсегда рады будем. В Новгороде Великом жить станешь...

— Спаси тебя, Порфирий, Христос... — прошептал Даниил. — Я поправлюсь и в долгу не останусь...

— Ладно-ладно, князь. Не трать силы попусту, они ещё пригодятся. Ложись, поспи. Ещё неизвестно, как нам в Новгород пробираться придётся, посуху али по воде. Ложись... — Порфирий помог Даниилу лечь и ушёл.

Глава четвёртая

Томились ушкуйники, Козьму дожидаючись. Вот и восток заиграл, первыми красноватыми лучами забрезжил. Скоро утро, а Козьмы всё нет и нет.

«Не схвачен ли татарами или людьми Андрея Городецкого? — думал Порфирий. — Недобер час, нагрянут на ладьях на нас басурмане — не отобьёмся. А может, ещё кого послать, чтоб осторожно осмотрел враждебный берег?.. Да нет, Козьму так просто не взять, не дастся он в руки супостатам... А вдруг всё-таки взяли? Что тогда? Ладно, подожду ещё чуток, там видно будет...»

Восток с каждой минутой всё краснел и золотился, разгребая черноту по краю, а потом и по всему небосводу, пряча под пробивающуюся голубизну сонливые звёзды.

Порфирию уже совсем невтерпёж. Заходил взад-вперёд по ладье, споткнулся обо что-то и заорал:

— Варфоломей!

— Што надо, батька? — подбежал молодой рыжеволосый ушкуйник.

— Почему беспорядок? — ещё пуще взревел Порфирий. — За борт захотел? Всякую дрянь разбросали, пройти нельзя! Убрать!

— Слушаюсь! — кинулся наводить порядок Варфоломей.

— Ипат! — позвал другого подчинённого Порфирий.

— Я!

— Как думаешь, почему так долго Козьмы нету?

— Да всяко может быть, батька, — пожал плечами Ипат. — Я уж и сам размышляю, не беда ль приключилась? Козьма на ход быстёр, а тут...

— Собирайся! — сурово зыркнул на него атаман. — Бери Савватея, спускайте другой челнок — и к берегу. Да не сразу вылезайте, присмотритесь, чтоб не попасться супостатам.

— Будет сделано, батька! — Ипат побежал к корме за Савватеем.

Вскоре из-за перистых облаков на горизонте выглянуло солнышко и несуетливо, медленно, но верно стало выбираться из своей ночлежки на небосвод.

— А вона Козьма плывёт! — закричал вдруг Прохор.

— Где? — вскинулся Порфирий. — Не вижу!

— Да вон же! — тыкал пальцем в мутную даль знахарь. — Вон точка! Это чёлн... Козьма...

И правда, вскоре в редком летнем утреннем тумане прояснился челнок. Фома грёб, а Козьма сидел подбоченясь и что-то увлечённо товарищу рассказывал. И Фома то и дело бросал грести, заливисто хохоча.

— Вот скоты беззаботные! — выругался Порфирий. — Тут места себе не находишь, думаешь, их в живых давно нету, а они веселятся, как девки на Ивана Купалу!

Поднимались лазутчики на борт ушкуя тоже не спеша, ухмыляясь и щерясь.

— С чего веселье? — строго спросил Порфирий.

— Да это я Фоме рассказывал, как однажды с тремя татарками сразу в голопуза играл, а Фома не верит и гогочет как жеребец, — пояснил Козьма.

— Ты что мелешь! — гаркнул атаман.

— Да точно, батька, так всё и было! — обиделся Козьма. — Вспомни, как три года назад мы взяли много татарских баб, а под Биляром... наслаждались. Вот тогда я и...

— В морду хочешь? — взвился Порфирий. — Тебя зачем посылали?

Козьма побледнел, а Фома, хихикая, улизнул от греха подальше.

— Да нормально всё, — пробормотал Козьма.

— Что Никодим сказал? Кто во Владимире княжит?

— Я говорю, всё хорошо. Кто князь — не понять: то ли один, то ли другой, а то ли и третий.

— Где Андрей Городецкий?

— Он не то в Новгороде Великом, не то в Переславле с братом Дмитрием замиряется, а может, опять в Орду подался, ярлык на Великое княжение у хана клянчить. Короче, им не до нас, путь по Волге свободен, можем плыть хоть сейчас.

— А что татары? — Порфирий смотрел исподлобья. — Они же у нас на виду всё время носились и не давали на берег ступить. Где этот отряд?

— Никодим видел какой-то небольшой отряд, который умчался на север. Но он нам не страшен. По словам Никодима, эти татары из Сарая. А в Орде опять замятия, Ногай все пути к Сараю перекрыл. Так что этих татар никто и слушать не будет. Да и некому слушать: передрались Александровичи за стол Владимирский, а нам то на руку.

— Кому это — нам? — процедил Порфирий.

— Ну, ушкуйникам... — несмело проговорил Козьма.

— Нам хорошо — Руси плохо! — отрезал атаман. — Ладно, пора трогаться. Ипата с Савватеем дождёмся и плывём к Нижнему...

Глава пятая

Солнце медленно поднималось по небосводу, сбрасывая красноту и наряжаясь в белый цвет. И так реденький, клочковатый туман совсем растворился в потеплевшем воздухе, окончательно ушли на дневной покой звёзды.

Порфирий, несмотря на заверения Козьмы в безопасности пути, велел проявлять осторожность. А для прикрытия главной ладьи, с князем, он приказал другим ушкуям идти вперёд, «протаптывать дорогу». Ушкуи имели вид купеческих судов, и властям было почти невозможно доказать, что товар ушкуйников приобретён разбойным путём. Однако на ладье Порфирия находился раненый князь, что при встрече с татарами наверняка стало бы причиной для её разгрома. Вот почему Порфирий и укрылся за другими судами.

— В случае чего их первыми проверят, а мы будем знать об опасности, — сказал он. — Тише гребите, тише...

И правда, ушедшие вперёд ушкуи были не просто остановлены — на них кто-то напал. Издалека слышался шум, крики. Видать, нешуточная там заварилась свара.

— Ах ты сука! — врезал Козьме по скуле Порфирий. — Значит, говоришь, нормально всё?!

— Да не я то! — взвыл Козьма. — Это Никодим!..

— А не продался ли он татарам? — прищурился атаман. — Замечал я, что он хороводы стал водить с какими-то подозрительными людишками!

— Да что ты, что ты! — побелел Козьма. — Никодим не продажный, я ему верю!

— А я не верю! — оскалился Порфирий. — Видал, как наших ребят шматают! Что делать? Не пройти нам Нижний без досмотра, а досмотрят, обнаружат князя, и тогда всем голов не сносить.

— А давай его у Никодима в Кстове спрячем, — неожиданно предложил Козьма.

— Да ты совсем уже рехнулся! — затопал йогами атаман. — На Никодима никакой надёжи нету, а ты собираешься у него князя прятать?! Да он тут же сдаст его татарам! Слушай, а может, вы с этим поганцем заодно?

— Мы все заодно! — огрызнулся Козьма. — А Никодим не имеет с татарами дел. Ты и меня подозреваешь, а мы столько лет делили вместе и радости и беды! Как ты мог на меня так подумать?

— А как я должен думать, коли ты предлагаешь отдать князя на растерзанье волкам! — орал Порфирий. — Ты или предатель, или доверчивый дурак!

Козьма долго молчал. Потом судорожно сжал кулаки:

— Узнаю, что Никодим продался, собственными руками задушу!

Атаман зло усмехнулся:

— Это после разбираться будем. А сейчас что делать? Вперёд путь закрыт...

— Есть путь, о котором Никодим наверняка не подумает, — вмешался Фома.

— Говори! — приказал Порфирий.

— Через Керженец, левый приток Волги.

— Через Керженец?! Да там же тупик!

— А что делать? — развёл руками Фома. — Войдём в Керженец, дойдём до истока, оставим там ушкуй и посуху до Узола...

— До какого Узола?! — снова загорячился Порфирий. — Через Узол в Городец попадём, а в Городце нас засада ещё злее, чем в Нижнем, ждёт!

— На Оку пробиться бы, — заметил Козьма. — А там по Клязьме, по Тезе — и опять на Волгу выйдем.

— Вот недоумок! — Порфирий уже охрип. — Как ты на Оку выберешься? На Оку, балда, опять же через Нижний идти надо!

— А-а-а... — раскрыл рот Козьма.

— Вот те и «а»! — передразнил Порфирий и повернулся к Фоме: — А ты в чём-то прав. Вернёмся к устью Керженца, только от его истока пойдём не на Узол, а посуху в Юрьев-Повольский. Там у купца Трофима часть товара оставим, возьмём у него ушкуй — и в родной Новгород...

Ушкуйники повернули ладью обратно, к устью Керженца, и к полудню второго дня добрались до истока речки без приключений: Керженец течёт по дикому, дремучему лесу, сюда не то что татары, а и люди исконных языков почти не заглядывают.

Таёжный, заколдованный, страшный лес был населён лишь зверьём, и только у самого истока Керженца лежала небольшая слободка, населённая помесью славян и финнов. Заброшенные миром жители той слободы, впрочем, особо не бедствовали. Вдали от татарского глаза и княжеских усобиц они жили за счёт богатых даров природы, охотой и рыбной ловлей. Заглядывали иногда сюда новгородские купцы, но слобожан не обижали: забирали у них пушнину, мёд, а взамен давали оружие, ткани, посуду. Фома знал про слободу понаслышке, как и Порфирий. И ушкуйники с некоторой опаской поглядывали на местных.

— Здравы будете, селяне! — сойдя с ладьи и озираясь по сторонам, поприветствовал собравшихся на берегу Порфирий.

— Здрав будь и ты, заезжий молодец! — ответил один из стариков. — С чем пожаловали в нашу глухомань?

— С добром, — заверил Порфирий. — Хотим обменять свой товар на ваш.

— А что можете предложить, и что вам надобно?

— Вам мы хотим дать ладью, а у вас взять лошадей с телегами.

— А на кой нам такая большая? — резонно заметил другой, дремучий на вид, но вполне сообразительный старик. — Такая огромная ладья нам без надобности.

Порфирий хмыкнул: и впрямь, на кой ляд на Керженце ушкуй?

Однако местный народ оказался покладистым и согласился посторожить ушкуй, а самих ушкуйников с их добром за часть товара перевезти на телегах в Юрьев-Повольский.

— И больного оставьте тут, — предложил охотник с не то именем, не то кличкой Олень. — До Юрьева его не довезти, уж больно слаб. А мы его поднимем на ноги, он у нас быстро понравится.

И тут Порфирия осенило.

— А и правда, может, останешься? — повернулся он к вынесенному на берег князю Даниилу. — И нам не придётся тащить товар на лошадях Бог знает куда. Вернёмся прежним путём на ушкуе на Волгу и без тебя в Новгород Великий смело поплывём.

— А потом... заберёте?.. — От волнения у Даниила пересохло в горле.

— Непременно! — обнадёжил Порфирий. — Выздоравливай, княже, у добрых людей... Вы не дадите нашего друга в обиду? — пристально посмотрел он в глаза Оленю.

— Не дадим, — заверил тот.

— Не дадим! Не дадим! Как можно гостя в обиду дать! — загалдели остальные.

На том и порешили. Князя Даниила перенесли в избу Оленя, а ушкуйники уплыли восвояси.

Глава шестая

Солнце красовалось на самой вершине небесного купола, когда ушкуй достиг окрестностей Нижнего Новгорода. Плыли вдоль крепостной стены кремля с предельной осторожностью. Гребцы, изнурённые солнцепёком и постоянным напряжением, озирались по сторонам. Атаман, уповая на южный ветер, приказал поднять паруса. Свободные от вёсел ушкуйники были начеку. Особенно почему-то волновался Козьма: то краснел, то бледнел, испуганно вертя головой.

Это насторожило Порфирия, и он подозвал Прохора:

— Смотри за Козьмой, Прошка. Что-то он мне не нравится.

Знахарь кивнул:

— Мне тоже.

— Если нас будут проверять, глаз с него не спускай. Главное, чтоб не шепнул кому о местонахождении князя. Головой отвечаешь.

— И за Фомой надо приглянуть, — заметил Прохор. — Они вместе на берегу были.

— Этого позови ко мне, — велел атаман.

Явился Фома:

— Звал, Порфирий Пантелеич?

Атаман вздрогнул:

— Звал. Возле меня будь, не отходи ни на шаг. Понял?

— Понял, атаман, понял!.. — Фома вздохнул: — Кажись, досмотра не будет, скоро к устью Оки подойдём.

— Может быть, может быть... — рассеянно протянул Порфирий.

Уже почти миновали стену кремля, как неожиданно, споро работая вёслами, наперерез ушкую выплыл десяток челнов с вооружёнными людьми. На передней лодке в полный рост стоял нижегородский воевода и кричал:

— Опусти парус и остановись, купец!

— Что будем делать? — подбежал к Порфирию Прохор.

— Спустить парус! Сушить вёсла! — скомандовал Порфирий и — Прохору: — Подчиняться, вот что будем делать. Иди на своё место, да не забудь о нашем уговоре.

— Понял, атаман, иду...

На ушкуй поднялись люди из Нижнего, с ними несколько татар. Воевода, поправляя на поясе меч, рявкнул:

— Кто купец, подь сюды!

Порфирий, дёрнув за рукав Фому, — за мной, мол, — подошёл к воеводе со словами:

— Я купец Порфирий Пантелеев.

— Откуда путь держишь и куда?

— Из Дербента в Новгород Великий с товаром.

— А не тать ли ты часом? — прищурился воевода. — Вон татары бают, что видали тебя у берега Сарай-Беркая, где была резня с липецкими разбойниками, и что у тебя на борту раненый князь — разбойник Даниил.

— Мы мирные купцы, воевода, — ничуть не смутившись, заговорил Порфирий. — Ничего плохого не делали и никакого князя у нас нету. Купеческие ладьи все одинаковые, немудрено и ошибиться. Может, кто-то и промышляет разбоем, только не мы. И нет, говорю, у нас никакого князя.

— Ребяты, — повернулся воевода к своим людям. — Сыскать князя!

Начался повальный обыск. Нижегородцы переворачивали всё, что попадалось под руку. Заглядывали под лавки, парусину, тюки с добром. Прохор же не спускал глаз с Козьмы, а тот, заметив это, заволновался ещё сильней, забегал глазами. К нему, будто невзначай, подошёл человек, показавшийся Прохору знакомым.

«Где-то я его видел», — подумал знахарь.

А Козьма растерялся, отвернулся от подошедшего и засеменил к корме ушкуя. Нижегородец за ним, и Прохор тоже.

— Што пристал, как орепей! — вспыхнул Козьма.

— А што?

— Чё ходишь за мной?

— Где хочу, там и хожу. Этот тоже вон ходит, — кивнул Прошка на нижегородца. — Ему чего надо?

— А ты сам спроси! — огрызнулся Козьма.

Смекалистый нижегородец прошёл вдоль борта, остановился и завертел головой, словно кого-то выискивая. Прохору показалось, что Фому, но Фома не мог оторваться от Порфирия.

— Ах, собаки... — прошептал Прохор. — Ничего у вас, аспидов, не получится!..

Время шло. К воеводе подбегали соглядатаи и докладывали, что ничего подозрительного на ушкуе не обнаружено. Однако воевода продолжал повторять:

— Ищите, ищите! Тута он, тута!

Но наконец и сам, видимо, понял, что искать бесполезно, и гаркнул на Порфирия:

— Где князь?

— Да какой князь?! — удивился Порфирий.

— Сам знаешь какой, поганец!

— Ты меня с кем-то путаешь, воевода, — покачал головой Порфирий. — Я купец, а не боярин, и с князьями не якшаюсь!

— На дыбу бы тебя, купец! — засверкали глаза у воеводы.

— А попробуй! — Атаман обнажил меч. Мгновенно ощетинились оружием и его соратники. Однако кровопролитие предотвратил тот человек, который пытался перешептаться с Козьмой. Он махнул рукой и крикнул:

— Не трогай их, воевода! Нету у них князя. Это мирный купец.

Воевода скрипнул зубами и велел своим людям покинуть ушкуй. Но тот, подозрительный, проходя мимо Козьмы, как показалось Прохору, что-то тихо сказал ему.

«Ладно, — подумал Прохор. — С Козьмой мы разберёмся, пущай только эти молодцы уйдут...»

«Молодцы» ушли, а ушкуйники поплыли дальше.

Глава первая

Ох, как тяжко вдалеке от Родины, ох, как тяжко! Гложет душу тоска дремучая, выедает сердце поедом волчьим. Особливо трудно тем, кто попал в неволю татарскую, на галеры фряжские или в Персию. Непосильный труд и издевательства делают своё чёрное дело, но не это самое страшное: выносливы русичи, к труду вельми приспособлены. Главное же — тоскуют они по Родине, по ночам маются, вспоминая поля и леса любимой сторонушки, голубые реки и озёра, сень зелёных берёзок и сосенок, кудрявых лип и дубов могучих...

Но бывает и так, что попадает человек и не в плен, и в среду знакомую: есть вокруг берёзки, липы и сосны высокие. И воздух имеет тот же цветастый запах, да и речь рядом звучит своя, русская. Ан нет! Не так всё, не так... Не его земля под ногами чернеется, не его трава зеленеется, не его дуб-дубище, берёзка белая, сосна высокая, липа кудрявая красуются...

Это и стряслось с князем Даниилом. Лежит он в избе на вид дикого, но душевного и приветливого Оленя, отсыпается, окружён он вниманием и ласкою заботливыми хозяевами, ухаживает за ним дочь Оленя, красавица белолицая, голубоглазая, золотоволосая, но... Но ничто не радует Данилушку, свет не мил ему на чужбине. Мечтает князь о Родине, о той несравненной земле Липецкой, где над Воронежем-рекой по-другому светит солнышко, аромат трав особенный и липы стройней и кудрявее.

— Милая земля моя, мой Черлёный Яр!.. — шепчет князь. — Где же ты, моя матушка? Где ты, любимая жёнушка?.. А что с тобою стряслось, батюшка?.. — Слёзы потекли по щекам, да на подушку.

— Опять плачешь? — тихо села рядом хрупкая девушка. — Не плачь! От тоски-печали не поправишься. Забудь о плохом на времечко. А когда выздоровеешь, когда сила богатырская вернётся, тогда можно будет и попечалиться.

— Любимушка! — поднял глаза, полные слёз, на девушку князь. — Тоскливо мне, понимаешь? Нестерпимо больно, хорошая моя!..

— А кто ты, откудова? — спросила девушка. — Ведь так и не рассказал, где твой дом и твоя сторонушка, по которой столь сильно грустишь.

И поведал ей Даниил о себе, о прошлом, о беде своей, дремучем злосчастье.

— Так ты и правда князь?! — обомлела Любима.

— Князь, да без княжества... — отвернулся Даниил.

— Любима! — послышался с улицы громкий крик Оленя.

— Иду, батюшка! — Девушка вскочила и выбежала из избы. Но скоро вернулась. Осторожно, чтоб не расплескать, несла в руках глиняную миску с парующими щами, из кармашка передника торчала краюха пышного ржаного хлеба.

— Отведай щец, князюшко, — поставила на лавку возле постели миску.

— Не называй меня так, Любимушка, — нахмурился Даниил. — Ну какой я теперь князь! Зови просто Данилою.

— Ладно, Данилушка, ешь...

Пока князь ел наваристые щи, Любима принесла миску каши, политой топлёным свиным жиром, с кусочками сала и золотистым пережаренным луком.

Наевшись, Даниил вытянулся в блаженстве и мгновенно уснул.

«Намаялся, бедолага», — думала Любима, вглядываясь в его исхудалое лицо. Она хотела потрогать его мягкие шелковистые волосы и уже протянула было руку, но испугалась и отдёрнула. Собрала посуду, смахнула крошки и вышла.

Князь Даниил поправлялся и в один из дней, хотя и с трудом, поднялся и, пошатываясь, вышел на улицу. Яркое солнце неожиданно вспыхнуло и затуманило глаза. Ноги Даниила задрожали, и он чуть не упал, опёрся о ствол ближайшего дерева. Наконец вдохнул полной грудью воздух, напоенный запахами цветов и трав. В уши назойливо, но приятно лезло разноголосое пение пернатой вольницы.

Даниил ещё немного постоял, потом осторожно сделал один шаг, другой и вошёл в лес. Чуть прошёл — и устал. Снова опёрся спиной о ствол берёзки. Поднял голову: меж листвы проглядывало голубое искрящееся небо. И так ему стало и весело, и тоскливо одновременно. Весело от того, что снова увидел небо и почувствовал возвращающиеся силы, а тоскливо от новых воспоминаний о доме. И вдруг услышал звонкий девичий крик:

— Да-ни-луш-ка-а-а!

Князь повернулся и встретился с испуганным взглядом Любимы.

— Данилушка, как ты меня напугал!.. — И внезапно она подбежала и обняла его, прижалась дрожащим телом. Но тут же, опомнившись, отскочила, в смущении опустила глаза.

— Как ты напугал меня, Данилушка. Чуть не померла со страху, подумала, кто напал на тебя и в лес уволок...

— Ну что ты, милая? Куда я денусь?

Прибежали и запыхавшиеся Олень с тремя мужиками, вооружённые кольями. Олень внимательно оглядел князя с ног до головы:

— Живой!

— Живой, — подтвердили и мужики.

— Так что ж ты визжала как недорезанная?! — повернулся Олень к дочери. — Всю слободу перебаламутила!

— Да я думала...

— Думала-думала! — буркнул Олень. — Пошли домой.

— Пойдём, — кивнул князь. — Пойдём, Любимушка...

Глава вторая

Долго терпел Порфирий, искоса поглядывая на Козьму. А вот Прохор не унимался: делал страшные глаза и всё кивал на подозреваемых в измене. И когда проплыли мимо устья Оки, Порфирий подозвал к себе Козьму и Фому. Подошли и ещё несколько ушкуйников.

— Ну что, Козя? — прищурился атаман. — Иудины серебреники пересчитал?

Козьма мгновенно вспотел.

— К-какие с-серебреники, П-пантелеич?!

— Слыхали? — шутовски всплеснул руками Прохор. — Он не знает какие, нехристь поганый!

— А ты не поп, чтоб меня нехристем обзывать! — затравленно ощерился на знахаря Козьма. — Сам-то дюже заповеди Христовы блюдёшь, душегуб новоторжковский?

— Это я-то душегуб? — опешил Прохор. — Может, я и душегуб, но православных не предавал и на христиан с разбоями не ходил. Да-а, ушкуйничаю, но хожу по этому делу только во всякие биляры да сараи, а ты православных единородцев грабил в Костроме и Великом Устюге, чуть не до Белого моря дорыскивал. И посейчас бы грабил и убивал христиан, кабы мы с Порфирием тебя к себе не забрали. Но как волка ни корми, всё равно в лес глядит. Вот и глянул ты щас в лес, князя решил продать басурманам! Кто из воеводиных шнырей к тебе подходил? Что шептал, а?

— К-кто п-подходил? — ещё сильнее смутился Козьма. — Н-не знаю я н-никого!..

— Ах, не знаешь... И ты, Фома, тоже не знаешь? — резко обернулся Прохор.

— Я возля Пантелеича стоял и никого не видал! — испугался Фома.

— Ты с Козьмой на берег плавал, — заявил Прохор. — Вы там с Никодимом сговорились, и Никодим навёл на нас татар и воеводу. И про князя Никодиму вы сообщили.

— Не видал я никакого Никодима! — завопил Фома. — Козьма один с ним разговаривал...

— Хватит брехать! — рассвирепел Порфирий. — О чём они болтали? Отвечай, сучонок!

— Ей-богу, не слыхал! — перекрестился Фома. — Они в избе гутарили, а я в лодке сидел.

— Об чём с Никодимом гутарил? — снова повернулся Порфирий к Козьме.

— Как приказывал, об татарах.

— И что он сказал?

— Что татаров нету.

— А откудова они с воеводою на ушкуе появились?

— А я почём знаю! Никодим сказал: можно плыть спокойно, досмотру не будет.

— А почему ж был?

— Не знаю!

— К борту его привязать! — велел Порфирий ушкуйнику по имени Калистрат. — И глаз не спускать!

— За что, батька?! — взмолился Козьма. — Я твой приказ выполнял, а что Никодим напутал, так с него и спрос!

— Раскосый татарин тебе батька! — прошипел Порфирий. — Доберёмся и до него. — И, не глядя больше на Козьму, пошёл к корме.

Фому тоже привязать? — догнал его Прохор.

— Я думаю, Фома тут ни при чём, — пожал плечами атаман. — Просто присмотри за ним.

— Ладно, присмотрю, куда ему деться...

Плавание вверх по Волге продолжалось. Вечерело.

С запада навстречу ушкую подул лёгкий ветерок, а потом стал усиливаться. Покрасневшее солнце несколько раз выглянуло на восточном краю из-за стены облаков, обласкало воду ярким серебром и нырнуло в ночлежку. Сначала серый, а потом и чёрный мрак окутал землю. С каждой минутой ветер усиливался, поднимая волны и бросая их на борт ушкуя. Сверкнула ослепительная молния, с треском и раскатами прогремел гром. Хлынул проливной дождь, и с силой рванул порывистый ветер, подняв огромную волну, на которой ушкуй сначала взмыл вверх, а потом рухнул вниз, зачерпнув пенистой воды.

— К берегу! — неистово заорал атаман. — Гребите, братцы, утонем!..

С неимоверными усилиями гребцы стали разворачивать ладью поперёк реки, стараясь направить её в сторону берега. Но ушкуй не слушался, повинуясь только напору волн. Его швыряло туда-сюда, он черпал воду, и уже нельзя было понять, где берега, а где плёс.

— Вычерпывай воду!.. — кричал Порфирий, сам орудуя черпаком.

Был момент, когда казалось, что спасения нет. Рёв воды, вспышки молний и раскаты грома — всё смешалось и казалось преддверием гибели. Но паники не было: ушкуйники, отчаянно ругаясь, продолжали бороться со стихией. И вот ладья опять поднялась на такую высоту, что у всех дух захватило, а потом сверзилась вниз, набрала воды и... вдруг застыла. Ушкуйники кубарем покатились к корме, и... И кто-то крикнул:

— В берег воткнулись!

Другой радостный голос:

— Мы на берегу!

— Все с ушкуя! — скомандовал Порфирий. — Калистрат, отвяжи Козьму!

Атаман, наперекор бушующему ветру и льющим, казалось, отовсюду потокам воды, дожидался, пока соратники покинут судно. Рядом с ним стоял Прохор. Ушкуй уже почти обезлюдел. К Порфирию подбежал весь мокрый Калистрат и хриплым, захлебывающимся голосом прокричал:

— Нету! Козьмы нету!

— Как нету?! А где ж он?.. А где Фома? — повернулся атаман к Прохору.

— На берегу небось! — пожал плечами тот и спрыгнул с борта ушкуя. — Щас найду!..

Буря затихла. Ветер почти угомонился. Ушкуйники стали искать дрова и разжигать костры, чтобы обсушиться и согреться, а Прохор и Калистрат все искали Козьму с Фомой. Все ушкуйники были на месте, кроме этих двоих.

— Ну что? Утопли? — спросил Порфирий.

— Должно быть, — согласился Калистрат.

— Козьма живуч как пёс, — возразил Прохор. — Да и Фома, гад, шустрый. Могли и сбежать.

— Если сбежали, дело худо, — нахмурился Порфирий.

— Надо как-то князя упредить об опасности, — без слов понял его Прохор.

— А как упредишь?

— Надобно мне коня найти и скакать в Керженец.

— Да где ж тут коня найдёшь? И где мы вообще щас?

— Не знаю, — развёл руками Прохор. — Не понять. Рассвета дожидаться надо.

— Вот нелёгкая!.. Калистрат!

— Что, Порфирий Пантелеевич?

— Бери пару человек и порыскайте по берегу. Узнайте, где мы есть, и, может, коня добудете...

Глава третья

Изба Оленя стояла на берегу реки. Новая, она достраивалась, и Олень думал поселить в ней недавно женившегося старшего сына по имени Конь.

Сыновья Оленя, да и почти все мужчины были сейчас далеко в лесу, на охоте. Молодая жена Коня перешла к свёкру, а изба пустовала. Вот туда и положили больного князя. Кроме Любимы ежедневно проведывала Даниила лекарка-знахарка Зимовейка.

В этой глухой и дикой местности ещё сильна была древняя вера. Хотя людей уже и крестили, но они продолжали именовать новорождённых старыми именами и поклоняться солнцу, звёздам, деревьям, животным и всевозможным идолам. Христианских же имён порой даже не помнили и называли друг друга языческими прозвищами.

Любима в очередной раз пришла утром к Даниилу. Принесла, как всегда, наваристые жирные щи, сладко пахнущую кашу, краюху ржаного хлеба и ягоды, которых вместе с катившимся к закату летом всё прибавлялось и на столах, и в погребах жителей Керженца.

Девушка уже привыкла к гостю и привязалась к нему. Князь Даниил поправлялся на глазах, веселел и даже иногда, заражённый ретивостью молодайки, тоже начинал резвиться. Она застала Даниила ещё спящим, однако шорох разбудил его, и он, резко и неловко приподнявшись, чуть не свалился с лавки.

— Ха-ха-ха! — заливисто засмеялась Любима. — А ты, Данилушка, пуглив, как заяц!

— Да не пуглив я, милая, — улыбнулся князь. — Просто ты так неожиданно вошла, что мне и вправду померещилось что-то.

— Ха-ха-ха! — ещё пуще закатилась девушка. — Какой смешной! Ты где по ночам шляешься?

— Нигде! — удивился князь. — А что?

— Как нигде, когда у тебя вся голова в соломе прошлогодней и паутине. Аль к молодке на сеновал хаживал?

— Никуда я не хаживал, — на полном серьёзе заявил Даниил и затряс головой. Глянув на Любиму, которая чуть не падала со смеху, вскочил с постели и с криком: «Ах, обманщица!» — кинулся к ней. Она увернулась, а Даниил потерял равновесие и упал. Тяжело дыша, сел.

— Слаб я ещё скакать, Любимушка... — жалобно сказал. Волосы у него взъерошились. Девушка взяла гребёнку, стала их расчёсывать. Князь замер и...

И вдруг скрипнула дверь, и в горницу вошла Зимовейка.

— Поправляешься, соколик? — спросила. — Ноне уже лучше выглядишь. Спал небось по-богатырски?

— Да, сегодня ночь ласковая была, — согласился Даниил. — Скоро обузой вам не буду.

— Ну что ты, Данилушка! — возмутилась Любима. — Какая же обуза человеку в беде помочь? Да мы за тебя не нарадуемся!..

Зимовейка строго глянула на неё, и девушка осеклась. Пробормотала:

— Гость — посланец Бога. Мы всякого страждущего принимаем с ласкою и любовью.

— Больной, что дите малое, — кивнула Зимовейка, — требует любови и ласки. Ну ладно, ложись, гляну твои болячки.

Даниил снял льняную рубаху и лёг на спину. Зимовейка осмотрела его раны, погладила, помяла, чем-то помазала, пошептала заклинанье. Выпрямилась и сказала:

— Вот уже и ещё легче тебе стало. Теперь, витязь, сил набирайся, бери опять меч в руки, и — в поход на нечисть поганую, на змеиное племя вражье. Я больше не приду, касатик, — положила на плечо Даниила руку. — Моих делов тут больше нету.

— Чем же мне тебя отблагодарить? — посмотрел растерянно на знахарку Даниил. — У меня ничего нет.

Зимовейка, собирая узелок, покачала головой.

— А мне благодарность — твоё здоровье. Не терзайся, добрый молодец. Бог меня благодарит и снабжает природными яствами. В лесу нашем есть и грибки, и ягодки, а хлебушком и без тебя добрые люди попотчуют. И материи клок для прикрытия наготы любой купец даст за травы целебные. А что взять с убогого? Не серчай. Хоть ты, я знаю, роду вельможного, но сейчас убог как нищий. Отдыхай, милок, и не печалься об чём не надо печалиться.

— Твоя правда, благодетельница, — грустно улыбнулся Даниил. — Что взять с убогого?

— Ну не гневись, — молвила знахарка. — Кажись, не те слова я сказала.

— Да всё правильно, — пожал плечами князь.

— Вот и ладненько, — собралась уходить Зимовейка. — Поправляйся, соколик, а наградой твоей будет нам поле бранное, где ты ещё не одного стервятника из Поля Дикого отправишь туда, откудова не возвращаются. А сейчас ты калитою убог, но не духом подвижника. Поправляйся и постой за Землю Русскую!

Зимовейка погладила князя по голове и вышла. Любима собрала посуду и тоже направилась к двери.

— Когда ещё придёшь, милая? — услышала голос Даниила и оглянулась. Щёки налились румянцем.

— К обеду, Данилушка... — Голос её странно задрожал.

— Я скучать по тебе буду. А нельзя ль пораньше, голубушка?

Лицо Любимы совсем побагровело.

— Да нельзя, князюшко. Не время сейчас праздновать, к зиме готовиться надо, запасаться всякой всячиной.

— А можно мне с тобой пойти?

— Пожди, Данилушка. Побудь ещё хоть денёк дома. Да и... Да и батюшке мне сказать надобно... ну... что ты... со мной попросился. А то ведь он добёр-добёр, но коли что не понравится... Погоди, милок, до обеда.

Любима вышла из избы. Утро уже во всю ширь раздольничало, кругом пахло зелёной свежестью, кукушка назойливо отсчитывала времечко, а птахи малые заливались разнозвучными песнями.

— Любимушка! — окликнул девушку грубый, точно из-под земли голос. Любима оглянулась и ахнула. Перед ней, как с неба свалился, стоял нелюбый, но настойчивый и привязчивый Дубина.

— Напугал, леший! Чего надобно? — рассердилась девушка.

— Пошто не ходишь на вечору? — пробасил парень. — Уж дюже я по тебе соскучился!

— А что за скука у тебя, .Дубинушка? — зло передёрнула плечами девушка. — Пора жаркая, все в лес ушли за добычею, а ты праздно шатаешься, в слободе маешься.

— Да не шатаюсь я, Любимушка, — понизил голос Дубина. — Ходил и я в лес, заготовил на зиму много всячины. Но от любви у меня душа разрывается. Приходи сегодня на вечору — полюбуемся!

— Ну к чему мне с тобой любоваться?! — совсем рассердилась красавица. — Не давала я тебе никакого поводу, да и не люб ты мне, соседушка!

Загорелся злобою юноша. Вылетела из его груди ласка притворная, зашипел, как гусак, слюною забрызгался и словами ядовитыми стал разбрасываться:

— Знаю-знаю! Окрутил тебя этот убогий выродок! Не выводи меня из терпения, блудница! Плохо будет, коль не придёшь нынче на гулянье!

— А ты не обзывайся и не пугай, не пугливая! — вспыхнула девушка. — Вот расскажу братам про твои угрозы — мало не покажется. Не сносить тебе тогда головы, дубина неотёсанная!

Осёкся парень, только ещё больше лицом посмурнел. Знал он сполна норов её братьев. Уж они-то вместе с отцом своим Оленем да дядьями свирепыми были в Керженце самыми сильными и ярыми, не одному нерадивцу скулы посворачивали; их боялись даже в Юрьеве-Повольском. Забрели как-то по реке оттуда под видом купцов речные разбойники, хотели пограбить известную достатком слободу, да получили такой отпор, что некоторые головы свои тупые тут и оставили, а другие через лес без оглядки драпали. Но те разбойники дальние, больше не являлися, а Дубина тутошний... Однако тягаться с Оленичами ему не под силу, так что и разговаривать больше не об чем. За неё они кому угодно башку отобьют, она у них в семье самая любимая.

Пряча в землю взгляд, незадачливый отрок буркнул под нос:

— Ну ладно, ладно! Не огорчайся и не серчай, я ведь без злобы сказал, не подумавши...

— Впредь думай! — отрезала девушка. — А приязни у нас с тобой всё равно не получится.

— Как знать...

— А тут и знать нечего! — Любима повернулась и пошла прочь.

— Как знать, — глянул Дубина ей вслед. Потом зыркнул на избу, где коротал свои больные дни князь Даниил. — Как знать...

Глава четвёртая

Языкастые пенистые волны швыряли полуживых ушкуйников, которые уже не верили в спасение и мысленно прощались с жизнью. Захлёбываясь, они из последних сил боролись со стихией, и когда показалось, что всё, конец, очередная, но спасительная волна выбросила их на берег. Сил почти не осталось, даже чтобы отползти от разбушевавшейся реки. Волны не унимались и все окатывали и окатывали разбойников ледяной водой.

Первым очухался Фома, с трудом поднялся и сквозь мрак тумана и ночи увидел бесчувственное тело Козьмы. Наклонился, схватил приятеля за ворот и оттащил подальше от реки. Бросил Козьму и сам, обмякнув, опустился на землю. Вздохнул:

— Светает...

Буря почти угомонилась, и Фома глянул на Козьму.

— Живой? — толкнул его в бок.

Козьма приподнялся на локтях, проворчал:

— Гдей-то мы?

— На том свете! — хмыкнул Фома.

Козьма осклабился:

— Шуткуешь всё? А где ушкуй? Где Порфирий?

— Ежели наши дружки не утопли, то где-нибудь поблизости, думают, как бы половчей нас споймать и порешить.

— Бежать надо к Никодиму.

— К Никодиму?! Да нам хоть бы до Трофима добраться.

— А как?

— Вплавь.

— Хватит трепаться! — разозлился Козьма и с трудом встал. — Бежать надо! Что сидишь, как истукан?

— Не ори! Атаман сыскался! Сам знаю, что надобно. Втравил, а теперь орёт! — не на шутку разошёлся Фома. — Порфирий поймает и тебе первому на одну ногу станет, а другую выдернет вместе со всем нутром!

— Он и тебя не пожалеет.

— Не пожалеет, но ты будешь первым.

— Заткнись, пёс смердячий, и так тошно!

— Тошно — поблюй!

— Вот пёс, не унимается!.. Да пошли же! — И, свесив плетьми руки, Козьма пошатываясь, побрёл вдоль берега. Фома, ругаясь, тоже поднялся и поплёлся за ним.

Шли долго. Воздух после бури был до предела напоен влагой, и дышалось тяжело.

— Мочи нету! — рухнул на песок возле воды Фома. — Иди один, я тута останусь...

Козьма рыкнул:

— Вставай, сука! Порфирий нагрянет — враз утопит!

— Пускай топит, чем так мучиться!

— Да ты, гад!.. — И вдруг Козьма осёкся, а потом завопил: — Фома! Лодка!

Фома вскочил, как ошпаренный.

— Где?! — И увидел. У берега плескался на мелких волнах челнок. Вслед за Козьмой он залез в челнок и заметил: — Да это ж наш, с ушкуя.

— Оторвался, видать, во время бури, — буркнул Козьма. — И не утоп же.

— Гля, и весло тута. Будем по очереди грести.

Фома первым взял весло, и подгоняемый течением чёлн быстро поплыл в сторону города Юрьева-Повольского...

В хоромах купца Трофима шумно. За столом бражничали Никодим, Михей — тот человек, который пытался заговорить с Козьмой во время досмотра ушкуя возле Нижнего, — и ещё несколько гостей. Увидев на пороге ушкуйников, Трофим опешил:

— Откудова такие чумазые?! С неба свалились?

— С неба не с неба, а со дна речного выбрались, — тяжело садясь на лавку, молвил Козьма. Потом глянул зло на Михея: — Ты что ж, скотина, меня выдал?

— А ну не скотинься! — вскипел Михей. — Говори толком, что стряслось?

Козьма повернулся к Трофиму:

— «Не скотинься»... Да рази ж так делают?! Порфирий с Прошкой махом смекнули, что у меня рыло в пуху, когда этот дурак, — кивнул на Михея, — стал за мной гоняться и что-то шептать. Из-за него чуть жизни не лишился, спасибо буря помогла да вон Фома. Еле выплыли!

И вдруг...

— Нам нужен князь Даниил, — резко встал один из незнакомцев.

— И на кой? — ухмыльнулся Козьма.

— Денег небось татары пообещали, — проворчал Фома.

— От татар легче плёткой по спине схлопотать, — скривился Никодим, — хотя, не скрою, за этого князя они заплатить готовы. Но дело не в том...

— А в чём?! — перебил Козьма. — Мы с Фомой из-за ваших шашней чуть жизни не лишились! Я с Порфирием плавал и горя не знал, а теперь что? И добычу потерял, и Порфирий со свету сведёт! И пошто же я, дурь несусветная, — хлопнул себя по лбу, — тебе, Никодим, о князе разболтался? Я ж говорил: не трожь его, иначе с Порфирием дело иметь будешь! Говорил или нет, стервятник меченый? — ударил кулаком по столу Козьма.

— Да мы б его и не трогали, — бесстрастно пожал плечами Никодим. — Но вишь, какая оказия: дюже большим врагом он оказался.

— И чем же это ненашенский князь тебе мог навредить? — не сдавался Козьма. — Он же за тридевять земель отсюдова жил.

— Князь-то дальний! — ветрел и Фома.

— Умолкни, щень подслепая! — оборвал его Трофим и опять повернулся к Козьме: — Вот этих людей видишь?

— Ну, вижу. И кто такие?

— Товарищи Рвача.

— Кого-кого? — удивился Козьма.

— Рвача, купца из Липеца.

— А тебе этот купец кто?

— Мы с ним дела разные делали, и от него я доход имел во сто крат больший, чем от твоего Порфирия.

— Но при чём тут князь?

— А при том, что этот сволочной князь и его родичи убили Рвача. Они вот приехали, — кивнул на незнакомцев, — и рассказали. А зовут их Маркел и Ксенофонт.

— Так где князь Даниил? — подошёл к Козьме Маркел. — Он нужен татарам.

— Ну а мне что с того будет? — прищурился Козьма.

— Новгородскими гривнами расплатимся.

— И сколь гривен положишь?

— Да уж не обижу.

Козьма умолк, начал что-то прикидывать. Потом кивнул:

— Ну ладно, поверю. Обманешь — сам в убытке окажешься. Он в Керженце.

— Где?! — удивился Трофим.

— В Керженце, у Оленя.

— У Оленя?.. — протянул Трофим и покачал головой: — Этот его ни в жисть не сдаст.

— Сдаст, куда денется, — заверил Козьма. — Все керженята щас в лесу на добыче, а в слободе одни бабы, дети, старики да Олень. Бери холопов поболе, вооружай их, и идите на Керженец посуху.

— Зачем посуху? — недоумённо посмотрел на собеседника Трофим. — По воде хоть и дольше, но сподобней.

— Торопиться надо, — пояснил Козьма. — Если Прошка с Порфирием в бурю не утопли, то заметят, что нас с Фомой нет, и непременно устроят погоню. Глядишь, ещё до тебя доберутся, и тогда пощады не жди. Да и с Керженцем надо поосторожней, чтоб Порфирий не узнал, что вы туда пошли. Хотя мне так и так конец. Уж куда деваться — не знаю.

— Ладно, не сипи! — скривился Трофим. — Русь велика. Что ты потеряешь? Семьи у тебя нету. Во Владимире или Рязани пристроишься, будешь со мной торговлей заниматься: и спокойно и выгодно. А ведь на ушкуе, как верёвочка ни вейся, всё одно конец покажется. Хватит тебе гульной жизни, пора остепеняться.

— А я? — подал голос Фома.

— В холопы пойдёшь.

— Чево?

— Да не кипятися, — махнул рукой Трофим. — Без дела не останешься. У меня на Руси лавок много, оборотистые и надёжные люди нужны. Не будем терять время. Никодим! Бери десятка два моих холопов и в Керженец.

— А сам с нами пойдёшь?

— Зачем?! — возмутился Трофим. — Ты вроде мужик сообразительный, а не понимаешь, что мне туда никак нельзя. Я же ваша опора, разве могу я в Керженец лезть? А вдруг Порфирий узнает?

— А ежели про нас узнает?

— Да мы уже договорились, дубина! — вышел из себя Трофим. — Тебе какая разница, в Кстове жить или Суздале? Да в Суздале ещё сподобней, Суздаль — не Кстов, и Порфирий туда не ходит. И в Рязани, и в Ростове Великом он не показывается. Я любого где хошь спрячу, но мне с Волги уходить нельзя: вас же, псов, кормить надо. А Волга — это золотая жила, из которой я деньгу плету и вас, дармоедов, содержу!

— Ну всё, не лайся, — стал успокаивать Трофима Никодим. — Хотя по мне бы этого князя лучше в покое оставить.

— Нельзя! — вмешался Маркел. — Дело Рвача перешло ко мне, а этот князь, коли выживет, не даст развороту ни мне, ни вам. Сгинет — и порядок, а пока Афонька вырастет, уже другое время наступит.

— Кто такой Афонька? — поинтересовался любопытный Фома.

— Да выродок Даниила, князь Афанасий Елецкий, — пояснил Ксенофонт. — Он годами мал и потому не опасен, пущай княжит. А Даниила в живых оставлять нельзя, он наше дело расстроит.

— Ну? Теперь вам всё ясно? — спросил бывших ушкуйников Трофим.

— Куды ж ясней, — согласился Козьма.

— Так вперёд! — скомандовал Трофим.

Глава пятая

Калистрат с несколькими ушкуйниками, не успев как следует обсушиться и отдохнуть, были посланы атаманом искать на берегу Волги какое-нибудь поселение. Порфирий же и Прохор присели у костра и долго молчали, уставившись на языки огня.

— Что это было? — посмотрел вдруг на Прохора Порфирий.

— О чём ты? — не понял тот.

— Сколь плаваю по Волге, никогда не видал, чтоб так разъярилась. Я бывал на море, ходил на Дербент, встречался и там с Перуном, но чтоб такое... Как наказанье Господне...

— Похоже, — кивнул Прохор. — Значит, князю опасность грозит и мне надо пробираться обратно в Керженец?

— А вдруг они утопли?

— Ну, коли утопли, то царствие небесное, — перекрестился Прохор. — А коли нет?

— Беда... — вздохнул Порфирий. — И как до Керженца добраться? Все лодки посрывало во время бури. Коней поблизости навряд ли сыскать...

— А если на ушкуе? — встрепенулся Прохор. — Хотя бы до Юрьева-Повольского.

— На каком ушкуе? — возмутился атаман. — Он небось вдребезги. А впрочем, пошли глянем.

Глянули — нос глубоко зарылся в песок, из днища торчат выломанные доски.

— Чинить нужно, — почесал затылок атаман.

— Да-а-а, — протянул знахарь. — Я ведь говорил, что и Фому тоже связать надобно.

— А что? — не понял Порфирий.

— А то, что Фома отвязал Козьму и они уплыли вместе. Может, и лодку забрали.

— Да не верил я, что и Фома продажной шкурой окажется.

— А я знал! Видел, как он перед тобой хвостом вилял, точно лис!

— Пантеле-е-евич! — услышали они вдруг.

На берегу стояли Калистрат и два незнакомца.

— Кто такие? — подойдя, сурово спросил Порфирий.

— Мужики здешние, — пояснил Калистрат. — У них можно коней купить.

— И где те кони?

— Да тут недалече пасутся.

— А сколь за них дадите? — сразу стали торговаться мужики.

Порфирий усмехнулся:

— А вот сколь! — И ткнул кулаком в нос ближнему.

Тот испуганно отскочил.

— Эй, мы так не договаривались, чтоб вы за наших коней тумаками расплачивались!

— Да не тумаками, балда! — рассмеялся атаман и растопырил пятерню. — Гляди, перстень золотой с изумрудом персидской работы, который ихний царь на своей руке носил. Видал, красотища какая?

Мужики разинули рты, глядя на заморскую диковинку, но тот, что постарше, поморщился:

— Не, ну а на кой ляд эта бирюлька нам нужна?

— Во, чудак! Любому купцу продашь и десять лошадей купишь.

Мужик покачал головой:

— Да нам лучше бы гривен да зипунов.

— Ладно, — согласился атаман. — Есть у нас и гривны, и зипуны. Всё будет, только коней побыстрей давайте.

— Нам торопиться некуда! — отрезал мужик и повернулся к товарищу: — Кондрат, пригони из табуна пегую кобылу и гнедого мерина.

Скоро Кондрат привёл двух лошадей, и Порфирий дал продавцам по две новгородские гривны и разрешил самим выбрать из кучи барахла зипуны. Мужики выбрали и ушли.

— Ну, дуйте к Трофиму, — велел атаман Прохору и Калистрату. — Хоть мы к нему ноне не заезжали и товара не давали, скажите, что в другой раз за всё расплатимся. Пускай даст вам холопов.

— А на что нам его холопы? — скривился Прохор.

— Так ведь Никодим, Козьма и Фома не втроём пойдут князя брать, а целой ватагой.

— Ладно, там видно будет, лишь бы Никодим не опередил. — И Прохор стегнул коня.

Лошади ушкуйникам достались не ахти прыткие. Сколь ни подгоняй — только трусцой бежали. Подъехали к хоромам Трофима, а во дворе ни души, пусто и тихо.

— Побудь с лошадьми, я в дом, — слезая с коня, велел товарищу Прохор. — Что-то странно, точно вымерли все.

Он поднялся по ступенькам, толкнул дверь и вошёл. Такая же тишина.

— Трофим!.. Трофимушка! Есть кто-нибудь?

В ответ ни звука. Прохор перекрестился на образа и уже хотел уходить, как вдруг услышал за спиной мягкие крадущиеся шаги. Оглянулся — Трофим, в руке шипастая булава. Узнав Прохора, опустил её.

— Фу-у, чёрт, напугал! Каким ветром?

— А что это ты напугался? Не ждал? А где холопы? Никого не видать.

— Кто где, работают. А тебя-то что привело?

— Да вот ехал мимо и решил заехать к старому другу, — пояснил Прохор. — Или незваный гость хуже татарина?

— Лучше, Прохор, лучше! — криво улыбнулся Трофим. — Ну а уж тебя-то я завсегда видеть рад. Аль какие заботы?

— Есть заботы, есть, — кивнул Прохор.

— А что ж стоим? Пошли в трапезную, — предложил хозяин.

Стол был уже накрыт, сели, начали есть. Обглодав жареного цыплёнка и запив квасом, Трофим сипяво спросил:

— Так пошто ко мне?

И Прохор рассказал о своих с Порфирием злоключениях. Говорил, а сам внимательно наблюдал за хозяином и в конце рассказа вздохнул:

— Поможешь, Трофим?

Купец посмурнел:

— Чем я помогу?

— Холопами. Мне люди нужны.

Трофим отвёл глаза:

— Они все в работе. Погодить надо.

— Никодим опередит, некогда годить! Значит, не поможешь? — Прохор встал с лавки.

— Вот же бестолковый ушкуйник! — поднялся и Трофим. — Говорю, они все далёко работают. Поживи тута денёк-другой, я их соберу — и валяйте на все четыре стороны!

Прохор долго смотрел в лицо купца, но на нём была написана только искренняя охота помочь и огорчение, что помочь быстро не получается. Кивнул:

— Ну ладно, пару дней подожду. Щас, схожу за Калистратом...

— За каким Калистратом?! — выпучил глаза Трофим.

— За товарищем, я с ним приехал.

Трофим проводил Прохора испуганным взглядом, а тот, спускаясь с крыльца, увидел бегущего к нему Калистрата.

— Ты что?! — забеспокоился Прохор.

— Быстро в Керженец! Быстро!

— Да что стряслось?

— Никодим с Козьмой поди уже там! Щас мимо знакомый юрьевец проходил и поведал, что с Трофимова двора намедни куча всадников во главе с Никодимом выехала.

— Как это?.. — ошалел Прохор.

— А так! Трофим заодно с ними!

— Ах, сука! — оглянулся на хоромы Прохор. — То-то, гляжу, зенки бегают и холопов не даёт... «В работе»! Вон они, оказывается, в какой работе... Убью падаль! — рванулся обратно к крыльцу.

— Стой! — схватил его за рукав Калистрат. — Трофим не дурак, небось уж и след простыл. После найдём эту облезлую собаку и на первом же суку подвесим, а сейчас спешить надо, может, ещё успеем!..

Глава шестая

Весело Любиме в лесу. Мягкая травка ласкается, к ногам прижимается, на полянах цветы в глаза радостью бросаются, от их аромата дух захватывает. Утренний влажный воздух по телу бегает, нежится, пригреться пытается. А разноголосые птицы ух как песни свои высвистывают, выщёлкивают, вытреливают — так истомно и сказочно, что кажется Любимушке, в каком-то чудесном, неземном царстве она.

В лукошко ягодки спелые складывала да вспоминала Данилушку. Прикипела её душа к сердешному, так прикипела, что не хотелось расставаться с ним даже на малое времечко.

Вот и сегодня опять рано-ранёшенько, по зорьке принесла она ему всякой всячины потрапезовать. Насытился Данилушка, хотела Любима уходить, а не уходится. Хотела убежать, а не убегается. И князь тоже глядит на неё, не отрывая глаз, и молчат оба, друг на дружку уставившись. Лишь оклик Оленя заставил их очнуться.

— Иди в лес по ягоды, — приказал.

— И я с тобой, милая, — молвил Даниил.

— Нельзя, соколик мой ясный, батюшкой не велено, — ответствовала девушка. — Пересуды и наговоры навлекать на меня не надобно.

И ушла одна. Лукошко уже полно ягод, собралась красавица домой возвращаться — и вдруг слышит голоса чужие. Кого-то спозаранку несёт нечистая в слободу родимую...

Спряталась Любима в кустах и внимательно слушает. Много незнакомцев на поляне, а один знакомым кажется. И голос ещё одного раньше вроде слыхала.

«Где же я этих молодцов видела? — подумала девушка. — Ах да! Они Данилушку к нам на ушкуе привезли. А как же их звать-величать?..»

Хотела выйти из укрытия, но кто-то вдруг точно на ухо зашептал: «Погоди, неладные то люди...»

«И зачем они сюда? — снова подумала Любима. — Неужто забирать Данилушку? Он же почти выздоровел».

Запечалилась девушка, закручинилась, чуть не заплакала. Вот и пришло расставанье. И вдруг...

И вдруг услыхала речи злобные, словно аспид шипит:

— И всё-таки надо его татарам сдать! Какие-никакие, а денежки получим!

— Неча нам о татарские гроши пачкаться! — возразил другой. — На месте князька этого негодного кончим.

Любимушка от услышанного ни жива ни мертва. Притихла, как мышь, а когда разбойники прошли, выскочила из кустов и опрометью бросилась в слободу.

— Успеть упредить батюшку надобно! — бежит и шепчет Любима. — Нет, не к батюшке сперва нужно, а к Данилушке. В лес его увести, на охотничью заимку батюшкину. Там, в таёжной избе, пускай спрячется...

Быстро бежала, ног не чуяла, коса русая, словно лента, по ветру развевалася. Не чувствовала боли от стегающих по лицу, по телу колючих веточек, не ведала усталости. Спотыкалась, падала, поднималась и снова бежала, как оленуха напуганная. И вот она, слободушка, вот изба, в которой Данила. Вбежала в избу, а там его нету.

— Где же ты, мой сердешный? — вырвалось из груди девушки. — Данилушка! — выскочила на улицу. И там нету. Кинулась обратно в лес. Как бы разбойники не поспели...

— Да вот он я! — вырос перед страдалицей князь и улыбается. — Что ты? Али зверь какой напугал?

— Миленький! — кинулась с рыданиями на грудь к Даниилу девушка. — Бежим, бежим скорее! — Схватила его за руку и потащила в чащу.

Бежали долго. Наконец Даниил совсем из сил выбился — давно не бегал и потому с непривычки стал задыхаться. На землю сел.

— Спасаться надо, Данилушка! — взмолилась Любима.

— Да от кого, милая? — тяжело дыша, выдавил князь.

— Убить тебя хотят!

— Кто?

— По лесу злые люди шли, и я разговор слышала. Двое из них на ушкуе были, когда тебя привозили, а остальные незнакомые.

— Может, ты что напутала?

— Да ничего я не напутала! Одни говорили, что татарам тебя отдать надобно, а другие предлагали убить на месте.

— Ну и куда мы сейчас?

— На батюшкину охотничью заимку. Туда кроме меня и батюшки никто дороги не знает...

Даниил немного отдохнул, и пошли дальше. Вскоре между деревьями засветилась поляна широкая, цветами усыпанная. От такого красочного разноцветья князь аж зажмурился. У противоположного края поляны стояла избушка.

— Располагайся, а я обратно. Там есть где поспать, найдёшь еду...

Любима скрылась за деревьями, и Даниил остался один. Вошёл в избу — мрачная, тесная, не понравилась. Снова вышел. Глянул налево, глянул направо — кругом пусто, только деревья шумят, ветками машут, да птицы неугомонные развлекаются. Махнул князь рукой:

— Нечего мне тут делать!

И зашагал обратно к слободе.

Глава седьмая

Отряд вошёл в Керженец спокойно и без суеты. Коней оставили далеко в лесу под присмотром двух самых малосильных холопов.

— Ну и где этот рогатый живёт? — повернулся к Козьме Никодим. — Он что, нехристь?

— Почему нехристь? — поморщился Козьма. — Все они тут крещены, но по старинке зовут друг дружку природными именами. И ты без нужды не гоношись и Оленя не обзывай. Без надобности не зли его, может, он князя выдаст безо всякой бузы. Может, он и ему надоел.

— Ясно, надоел, — закивал Фома. — Корми, пои, а толку?

— Слушай, заткнись, а! — недружелюбно посмотрел на него Козьма. — Это ты, голь беспортошная, только о выгоде думаешь, а Олень наверняка рад помочь ближнему. Эх-х, связался я с иродами на свою голову, а теперь и деваться-то некуда!

— Но-но, полегче! — ощерился Никодим. — На что намекаешь? И тебя в наш хоровод силой никто не тянул, сам припёрся. А ну-ка дорогу показывай!

— Да вот только и остаётся, — вздохнул Козьма. — Тута налево. Вон изба на пригорке, узорчатая, видишь?

— Вижу.

— Вот туда и сворачивай.

В избу вошли Никодим, Козьма и Фома.

— Здрав будь, Олень! — приветствовал хозяина Козьма.

— Здравы и вы будьте, коль не шутите, — ответил хозяин. — Зачем к нам?

— Князь поправился?

— Не совсем, но...

— Мы за ним.

— За ним? — подозрительно посмотрел на Козьму Олень. — Так говорю же, не совсем ещё выздоровел, рано ему ходить.

— Порфирий велел, — хмуро буркнул Козьма. — В Великий Новгород переправить его хочет.

— Да чтой-то много народу за одним князем пожаловало? — прищурился Олень. — И люд больно подозрительный... Вот ты кто такой? — ткнул он пальцем в Никодима.

— Ты в меня не тычь! — рассвирепел Никодим. — Где князь?

— А кто ты такой, чтоб мне приказывать?! — сжал кулаки Олень.

— Да это друг, друг Порфирия Пантелеича! — испуганно засуетился Козьма.

— Никакой он не друг, а разбойник с большой дороги! — крикнул Олень. — Я его знаю! У меня в Кстове кум живёт, и он мне этого душегуба показывал. Ты разбойник Никодим, и князя я тебе на поруганье не отдам!

— Отдашь, куда денешься! — взревел Никодим, выхватив из ножен саблю.

Однако хозяин избы ловко увернулся и так двинул его кулаком по голове, что Никодим со всего маху врезался мордой в стену и без чувств рухнул на пол. Олень рванул из ножен висевший на стене меч и набросился на остальных непрошеных гостей. Правда, те тоже успели ополчиться и, отмахиваясь, выскочили на улицу. Олень — за ними. Подбежали остальные пришельцы, и, прижавшись к стене избы, старый охотник мужественно отбивался от многочисленных противников. Почти каждый удар его достигал цели, несколько врагов уже лежали окровавленные на траве, но очухавшийся Никодим змеёй выскользнул из избы и нанёс старику предательский удар ножом в спину. Из последних сил смертельно раненный Олень вонзил меч ему в грудь, и оба упали. Олень дёрнулся и затих, устремив неподвижный, стеклянный взгляд в небо.

Узнав о гибели Оленя, к его избе стали собираться слобожане. Шум и крики усилились. В толпе размахивал колом и Дубина. Разбойники нерешительно замерли. Козьма, не желая кровопролития, решил увести их обратно в лес, но вдруг...

— Да князя, князя надо искать! — заорал Маркел.

Дубина опустил кол:

— Эй, так вам князь нужон?

— Князь, а кто же ещё. Больше нам ничего не нужно, — заверил Маркел. — Может, кто из вас, люди добрые, знает, где он?

Тишина. И тут...

— Я знаю! — вышел вперёд Дубина.

— Ах, иуда!.. — Пожилой слобожанин так шарахнул его дрекольем по затылку, что парень упал, залившись кровью. Несколько человек набросились на него и стали дубасить по спине, по рёбрам и чему придётся.

Чужаки опять схватились за оружие — и понеслось. Слобожане, несмотря на плохое вооружение, сопротивлялись упорно. С обеих сторон падали раненые и убитые, крики, стоны, лязг металла, всё слилось воедино, а тут ещё кто-то ударил в набат, и тревожный гул колокола полетел по округе.

— Ну, теперь нам несдобровать! — схватился за голову Козьма. — Щас керженята из лесу выскочат — и конец! Уходить надо, пока не поздно!

Но Маркел и остальные его не слушали. Чувствуя своё превосходство в силе и оружии, они теснили защитников слободы и наконец обратили их в бегство.

И тут в слободу въехали Прохор и Калистрат. Увидев, что происходит, они спрыгнули с лошадей и, обнажив сабли, набросились на душегубов.

— Ах, сучье племя! — воскликнул Прохор, уставившись на Козьму. — Вот ты где, проклятый! — На помощь Козьме подоспели Фома и несколько холопов, а Маркел, Ксенофонт и остальные накинулись на Калистрата. Силы были неравны, и вскоре ушкуйники, исколотые и изрубленные, застыли на красной траве.

Козьма был бледен как смерть.

— Господи, крови-то... Бежать надо, бежать!..

— Я те убегу! — клацнул зубами как волк Маркел. — Где тот молодец, который хотел показать, где князь?

Нашли Дубину. Держась руками за голову, он сидел на земле и стонал.

— Живой? — наклонился к нему Маркел.

— Живой, — охнул Дубина. — Только башка трещит!

— Башка пройдёт, — заверил Маркел и крикнул своим: — Эй, перевяжите богатыря!

Пока перевязывали, Маркел продолжал допытываться:

— Ты вроде хотел нам сказать, где князь Даниил?

Дубина вздохнул:

— Хотел, да вот получил...

— Не хнычь! Так где он?

— Вон тама... Ох!.. В конце слободы, — с трудом проговорил парень. — Но пока мы тута шумели, Любима его небось уже в лес увела...

— Быстро за мной! — Маркел с несколькими холопами побежали к избе. Походили вокруг да около, осторожно заглянули внутрь — никого.

Возвратились назад. Маркел в бешенстве схватил Дубину за грудки:

— Сбрехал?! Тама пусто! Где князь?

— Дык, сбежал, должно быть! — чуть не заплакал парень.

— Куда сбежал? Кто такая Любима?

— Дочка Оленя. А куда — мне почём знать? В лес небось... Ой, да вон она!

— Где?

— Вон!

И правда, из кустов выбежала девушка и быстрым шагом направилась к своей избе. Увидев мёртвое тело отца, она завизжала, неожиданно для всех схватила валявшийся рядом дубовый кол и, с дикими глазами бросившись к Дубине, так хватила его в висок, что бедняга, ёкнув, упал и затих. Она замахнулась на ближайшего из холопов, но тот опередил девушку — пронзил её саблей. Любима без звука рухнула рядом с Дубиной.

На миг все потрясённо застыли. Первым опомнился Маркел.

— Что ты, скотина, наделал?! — заорал он на холопа. — Кто теперь покажет дорогу до князя?

— Да и она б не показала, — зло усмехнулся Фома.

— Заткнись, мерзлятина! — выругался Маркел.

— Уходить надо немедля, — заявил Козьма. — Если охотники колокол услыхали, скоро прибегут, и тогда нам крышка...

— У-у-ух!.. — замахнулся саблей Маркел на убийцу девушки, но тот резво отпрыгнул и метнулся в лес. Маркел бросился за ним, но наткнулся на подставленную Козьмой ногу и упал.

— А ну-ка угомонись! — Козьма схватил верёвку и вмиг связал лежащего Маркела. Крикнул холопам: — Воды!

Принесли ведёрко колодезной воды, и Козьма окатил Маркела с ног до головы:

— Остынь!

Разбойник зафыркал, отплёвываясь.

— Развяжи, гад!

— Умолкни, пёс! — оборвал его Козьма. — Ты чё сабелькой-то размахался? Не найти нам князя, понял? Мы не дома! Бежать надо! Вот бросим тя щас, и пущай керженята что хотят с тобой делают, падаль!

Маркел испуганно притих.

— Идём отсель, — приказал остальным Козьма. — А он пущай остаётся.

— Я не хочу! — жалобно взвыл Маркел. — Развяжите! Я больше не буду!..

Козьма брезгливо плюнул:

— А жидок на расправу. Развяжите его.

Маркел встал и зло сверкнул глазами на Козьму:

— Ну, я те это припомню!

Поднял саблю, сунул в ножны и быстрым шагом пошёл в лес в направлении Юрьева-Повольского.

Глава восьмая

Даниил не сразу отыскал обратную дорогу в Керженец. Правда, он особо и не спешил и вошёл в слободу, когда всё уже закончилось. Вошёл — и обомлел: повсюду лежали убитые, стонали и просили о помощи раненые, выходили из леса и потихоньку возвращались насмерть перепуганные бабы, дети и старики.

Князь побежал к избе Оленя. Там собралось больше всего народу, и трупов там было больше всего. Даниил стал разглядывать убитых и угадал среди них Прохора. Отшатнулся как от удара, прошептал:

— Не может быть... Неужели он лечил меня, чтоб выдать татарам?.. Так вот кого угадала, но не могла вспомнить Любимушка... Это что же значит — Порфирий его послал? Нижегородцы или татары заплатили, вот он, разбойничья душа, меня и предал!.. Господи! — Князь вздрогнул и перекрестился, увидев бездыханное тело Оленя. Вскрикнул: — А где же Любимушка?!

Кто-то тронул его за рукав:

— Да вон лежит, горемышная...

Потрясённый Даниил долго стоял в оцепенении. Из глаз его лились слёзы.

— Из-за меня... Из-за меня погибла ... — шептал.

Взор Даниила затуманился, в груди будто что-то оборвалось и захолодело. Князь повернулся и пошёл к лесу. Долго брёл, не понимая, куда бредёт и зачем, не ощущая ни голода, ни холода, ни усталости.

Было уже за полночь, когда впереди заблестела в лунном свете река. И только тут Даниил опомнился:

— Где я?! — Остановился, прилёг на траву и мгновенно уснул.

Разбудил князя молодой вепрь. Собирая жёлуди и довольно похрюкивая, он наткнулся на спящего человека и с визгом кинулся в чащу.

Даниил вскочил. Сквозь листья деревьев солнце уже смотрело на землю яркими лучами. Птичий базар вовсю шумел, свистел и гомонился. Но в душе князя точно что-то надломилось, и всё, что случилось вчера, он вспоминал с каким-то тупым безразличием. И даже... Он даже почти забыл лицо Любимы, в глазах стояло только её неподвижное, окровавленное тело...

И он пошёл дальше. Переплыл реку, не замечая холода воды, — и вперёд, через лес. Часа два спустя князь почувствовал голод и, увидев заросли брусники, стал жадно рвать и бросать в рот крупные ягоды. И так Даниил увлёкся, что внезапно столкнулся нос к носу с медведем. Зверь был ещё не матёрый, но всё равно ростом почти с Даниила. Свирепый оскал, злобный рык — и мгновенный удар когтистой лапы...

С располосованной шеей и щекой князь отпрянул назад и споткнулся о тяжёлый зазубренный камень. Медведь, свирепо рыча, надвигался, но Даниил и сам вдруг сделался как зверь. Схватив камень, он что было мочи врезал его острым концом медведю в глаз. Морда залилась кровью. Ещё удар, и ещё... Хозяин леса зашатался и рухнул, уже не рыча, а жалобно визжа от боли.

А Даниил всё бил, бил камнем по мохнатому черепу, пока медведь не затих.

И князь тоже упал на землю, долго лежал в полузабытьи, а когда пришёл в себя, вновь вернулось нестерпимое чувство голода. Вдобавок страшно горело и саднило окровавленное лицо.

Даниил долго тупо смотрел на тушу зверя — эх, кабы добраться до мяса!.. Но у него не было даже ножа.

Наконец князь махнул рукой и пошёл прочь. Надо выбираться к людям...

Глава первая

Русский народ гостеприимный. Гость — посланец Бога, обидеть его всё равно что обидеть Всевышнего. И страшным позором на Руси считалось, если гостю по чьей-то вине был нанесён вред. А уж гибель страждущего влекла за собой большие беды тем, по чьей вине она наступила.

Князь Даниил был в Керженце страждущим гостем и потому находился в слободе на особом положении. Однако в суматохе про него забыли, а спохватились лишь на следующий день, когда уже стало ясно, кто погиб, а кто остался жив, и все охотники возвратились в слободу.

Вернулись и сыновья Оленя, старший — Конь и два его брата, Вепрь и Соловей.

— Да, а где ж гость отца? — поинтересовался Конь у слобожанина по имени Вьюн, того самого, который перед столкновением с разбойниками огрел по башке Дубину.

— Авчерася был тута, — растерянно захлопал глазами Вьюн.

— А нонче где?

— Не знаю...

— Был он авчерась, — подтвердил коренастый мужик Пыряй. — Вместе с нами стоял над телами твово батьки и сестры...

— Батьку и сестру Господь забрал! — отрезал Конь. — А живой где? Где гость, которого мы должны беречь были?

Он небось нового приюта искал и не нашёл? Почему не приютили?

— Ну говорю тебе, Конюшка, вот тута стоял, а потом вдруг исчез, — оправдывался Пыряй.

— Ух, дать бы вам обоим по рогам, — замахнулся на мужиков Конь, — чтоб помнили о долге хлебосольного хозяина.

Вьюн испуганно отскочил, а Пыряй завопил:

— Так Данила был гостем Оленя!

— Он был гостем всей слободы! — не успокаивался Конь. — Ладно, кто сюда приходил? Кто кровь пролил?

— Раненые находники не сказали, — вздохнул Вьюн.

— А где они?

— Да их, когда очухались, отпустили, — пояснил Пыряй.

— Как отпустили?! Чухонец ты курносый, безмозглый! — ещё пуще возмутился Конь. — Кто находничал сюда? Кто хотел гостя убить? Откудова они?

— Нам почём знать? — попятился Пыряй. — Налетели, порешили слобожан...

— А вы где были?

— Мы сопротивлялись, — чуть не заплакал Пыряй. — Но какой от стариков толк? Мне башку пробили...

— И мне досталось! — подхватил Вьюн. — Во, гля, руку перешибли, поднять не могу. Что теперь делать? Ты-то кормить меня не будешь!

— Да уж в беде не бросим, — помягчел Конь. — Где мертвецы-находники?

— Вон лежат. Мы их на край слободы стащили, — показал Пыряй на чернеющие возле леса трупы.

— Пошли глянем, можа, кого угадаю.

Всматриваясь в лица покойников, Пыряй вдруг воскликнул:

— Да это же!..

— Я его тоже ране видал, — заметил Вьюн. — Погодь-погодь... Данилу он на ушкуе привозил, точно. Кажись, Прохором звать...

— А Порфирия тут не было? — спросил Конь. — Атамана ушкуйников?

— Не, не было.

— Значит, он Прохора послал... — пробормотал Конь. — Но зачем же им Данила занадобился?

— Данила — князь... — многозначительно развёл руками Вьюн.

— Какой князь? — удивился Конь.

— Не знаю какой, но князь. Потому, видать, они за ним и гоняются.

— Вон оно что... — почесал затылок Конь.

— А его с находниками не было, — показал вдруг пальцем на Прохора Вьюн.

— Как не было?! — нахмурился Конь.

— А так. И откудова он потом в кучу с трупами попал, не знаю.

— И я его живого тоже не видал, — согласился с другом Пыряй. — Меня стукнули по башке, и я упал, а очухался, брани нету. Стали мертвяков разбирать — гляжу, и этот тута...

— А кто князя искал? Имена какие слыхали?

— Погоди-ка... — задумался Вьюн. — Одного Козьмой звали...

— И он тоже на том ушкуе был! — заявил Пыряй.

— Та-а-ак... — протянул Конь. — А ты не обознался?

— Да не обознался! Точно он!

— Значит, Порфирия работа! — скрипнул зубами Конь. — А ещё из ушкуйников был кто?

— Да кажись, ещё один, белобрысый, — кивнул Пыряй. — Он возле Козьмы отирался.

— А сколь их всего было?

— Человек тридцать, — пояснил Вьюн. — Только остальные не ушкуйники.

— У них на лбу отметины нету, ушкуйники они али нет, — постучал себе по голове Пыряй. — Можа, чьи холопы? Правда, все с татарскими саблями.

— Ладно... — буркнул Конь. — Ясно. Это Порфирий устроил. Только вот не возьму в толк, зачем ему надо было князя сперва привозить, а потом с кровью забирать. И куда же всё-таки он делся? Могли его душегубы утащить?

— Могли...

— Значит, наш святой долг гостя освободить! — рубанул воздух ребром ладони Конь.

— Верно, верно, — закивали мужики.

— Завтра убиенных похороним, — заключил Конь, — тризну справим и поспешу в Великий Новгород. Я этого Порфирия из-под земли достану! Всё, слобожане, хватит гутарить, пошли по домам. Никуда от меня проклятый ушкуйник не денется!..

Глава вторая

Большое горе посетило Керженец. Но горе отгоревали, убитых похоронили, справили тризну и снова окунулись в повседневные заботы. Многие мужчины возвратились в лес за добычей, а Конь, наказав братьям Вепрю и Соловью сделать запасы на зиму и для его семьи, собрался в дорогу, простился с молодой женой, оседлал кобылу и отправился в дальний путь, в Великий Новгород.

В тех краях он никогда не был, но по рассказам отца, который несколько раз навещал Великий Новгород, представлял направленье стези и потому, особо не плутая, преодолел немалое расстояние, миновал болота, Ильмень-озеро и оказался у стен города необычайной красоты.

Раскрыв рот смотрел Конь на дивный град. Ему, лесному жителю, казалось, что попал он в сказку, и — оробел, долго топтался возле стен, не решаясь заговорить со снующими туда-сюда горожанами. Но наконец набрался смелости и...

— Это Новгород? — робко спросил у высокого светловолосого дружинника.

— Новгород! — засмеялся тот. — А что, не верится? Впервой тута?

— Впервой, — вздохнул Конь и вошёл в город. Шёл по шумной улице, вертел по сторонам головой. Людей — туча, он столько за всю свою жизнь не видал.

Немного освоившись, остановил пожилого горожанина:

— Ты Порфирия не знаешь, мил человек?

— Боярина? — спросил новгородец.

— Да можа, и боярина, я не ведаю. Он на ушкуе по Волге плавает.

— Ну, бояре плавают редко, — улыбнулся горожанин. — По Волге плавают только купцы да разбойники.

— Тогда, стал быть, он разбойник али купец.

— Ну, этих тута много, и Порфириев середь них полно. Один живёт совсем рядом, вон его хоромы, — указал пальцем горожанин.

Конь поблагодарил и пошёл дальше, ведя лошадь в поводу.

«Ну, я ему покажу!» — думал Конь, однако, поразмыслив немного, решил ещё осмотреться. Новгород произвёл на него огромное впечатление, и люди здесь были какие-то другие — степенные, важные. И те, что одеты в богатые кафтаны, и те, чья одёжа попроще.

Были, правда, и лапотники в сермягах, будто непосильным грузом согнутые, торопливые и суетливые.

Конь совсем осмелел и с вежливым поклоном остановил ещё одного горожанина.

— А ты не знаешь, добрый человек, где тута Порфирий живёт?

— Порфирий? — протянул новгородец. — А какой?

— По Волге какой плавает, купец-ушкуйник.

— Да много у нас Порфириев, — почесал затылок прохожий. — Вот есть, к примеру, Порфирий Платонов сын...

— Платонов?! — обрадовался Конь. — Мово Порфирия, кажись, тоже Платоновым величают! И где живёт?

— Возле степени.

— Где-где?

— Возле степени. Степень — это место, где вече провозглашает избранного посадника, понял? Иди дальше в город, там покажут. А кто тебе этот Порфирий, кум, что ли?

— Какой кум! — недовольно посмотрел на собеседника Конь. — Я ж сказал — ушкуйник-душегуб!

— А-а-а!.. — протянул горожанин и пошёл своей дорогой.

Конь не переставал вертеть головой, глазея на белокаменные храмы с золочёными куполами, высокие деревянные хоромы богатых людей. И наверное, долго бы он бродил ошеломлённый величием и красотой Новгорода, кабы не вывел его из состояния изумлённого забытья громкий, прямо разбойничий свист и крики. С десяток новгородцев нестройной кучей бежали и походя, казалось, дрались. Парни свистели, орали, размахивали руками и длинными палками с цветастыми тряпками на концах. Один, задрав рожу к небу и не видя ничего перед собой, со всего маху с причмоком врезался в стоявшую на его пути берёзку. Удар был сильным, и, залившись кровью, бедняга рухнул на землю. Остальные побежали дальше. Конь удивлённо спросил дородного, в алой, богатой рубахе мужика:

— Кулачка?

— Что? — не понял тот.

— Такая кулачка в Новгороде?

— Какая кулачка? — удивился горожанин. — Эй, да ты пришлый, что ли?

— Ага.

— Это голубятники,— пояснил новгородец.

— А что они делают?

— Голубей гоняют.

— Зачем?

— Забава такая.

— А для чего?

— Вот привязался! Как маленький — зачем, да отчего, да почему! Отстань! Иди отсель!

Конь пожал плечами и отошёл в сторонку. Упавший голубятник поднялся, вытер с лица кровь и побежал за остальными вдогонку. А Конь глянул на небо и заметил высоко парящих, как бабочки, голубей.

— А и правда красиво!.. — прошептал он. Потом вздохнул: — Ну где же эта проклятая степень?..

Было тепло, и его разморило. Конь утёр пот со лба, подумал: «Пожевать бы да передохнуть». Заметив невдалеке небольшую дубовую рощу, пошёл туда, привязал на длинном поводу лошадь, чтоб пощипала траву, а сам сел под куст, достал из сумы кусок вяленого мяса, краюху сухого ржаного хлеба, поел и прилёг на траву. Хотелось пить, но лень переборола жажду, и Конь уснул. Во сне увидел большое озеро. «Вот тут и напьюсь, и кобылу свою напою». Зашёл по колено в воду, потянул за собой кобылу, а та испугалась, заржала, вырвалась и убежала. Конь не стал ловить её, страшно хотелось пить, и он пил, пил, пил и не мог напиться. Вдруг из озера показалось какое-то чудище с длинными волосатыми руками, схватило Коня за ноги и потянуло в воду. Он стал вырываться, но не было сил справиться с чудищем. «Конец! Всё!..» — мелькнуло в болезненном, сонном мозгу. Ему показалось, что он уже захлёбывается. Хочет кричать, а голоса нет... Из последних сил Конь рванулся и... открыл глаза. Рот пересох, башка как чугунная, а вокруг темень, ночь, тишина давит на уши, с неба смотрит и расплывается в ехидной улыбке полная луна.

Конь вскочил и кинулся к кобыле, но ни её, ни верёвки не было. Обежал всю рощу — нигде нет. Несчастный в отчаяньи схватился за голову. Потом встрепенулся — а меч? И меча не было. Пока спал, воры украли и кобылу, и меч.

— Господи! — взмолился он. — Как же мне теперь?..

В полудрёме-полубреду Конь дотянул до утра. Очнулся от заливистого звона колоколов новгородских церквей. «Хорошо, что хоть суму с харчами тати оставили», — подумал, встал, отряхнулся и поспешил в город.

Шёл он по улице, шёл, только хотел спросить у кого-нибудь про степень — и вдруг столкнулся нос к носу со знакомым ушкуйником по имени Варфоломей.

— Ты?..

— Конь! — радостно кинулся к нему ушкуйник. — Какими судьбами?

— Где Порфирий? — грубо оттолкнул его новгородский гость.

— А зачем тебе? — удивился Варфоломей.

— Он на Керженец душегубов наслал!

— Да ты что, опомнись! — замахал руками Варфоломей. — Ты что-то путаешь!

— Ничего я не путаю! — взорвался Конь и так врезал кулаком Варфоломею в лицо, что тот упал без чувств. — Сука! — выругался, плюнул на поверженного супостата и побежал дальше искать свою степень.

— Да вон она, — указал пальцем один из прохожих.

— А Порфирий Платонович где живёт?

— Рядом, — кивнул новгородец на богатые хоромы.

— Ну, ты у меня щас кровью умоешься! — заорал Конь и, оставив прохожего в недоумении, кинулся к крыльцу. Он разбросал попытавшихся преградить ему путь холопов и, отобрав у одного меч, с криком: — Ну, Порфишка, прощайся с жизнью! — влетел в опочивальню. Хозяин, бледный от страха, в одном исподнем, испуганно прижался к стене.

Конь долго таращился на незнакомца. Опустил меч:

— Хозяин где?

— Я-а-а... хозя-а-ин... — пролепетал тот.

— Мне Порфирий нужон! — рыкнул Конь.

— Я-а-а... Пор... Пор...

— Брешешь, сука! — Конь взмахнул мечом. — Где Порфирий Платонович?

— Я-а-а...

Гость Великого Новгорода долго стоял, как столб, а потом грязно выругался, харкнул на пол и пошёл прочь. Холопы испуганно расступились и пропустили налётчика беспрепятственно от греха подальше. Конь сбежал по крыльцу, сунул меч за кушак и вдруг хлопнул себя по лбу, вспомнив, что вчера ему показали хоромы ещё одного Порфирия, и быстрым шагом направился туда. А там...

А там его уже ждали Варфоломей с подбитым глазом и ещё с десяток знакомых и незнакомых ушкуйников. Навстречу вышел Порфирий.

— Какой гость к нам пожаловал!..

Конь бросился на него, но ушкуйники вмиг обратали разошедшегося не на шутку мужика, обезоружили и заломили руки.

Порфирий нахмурился:

— А ну-ка уймись! Ты что, рехнулся?

— Где князь? — рявкнул Конь. — Говори, сука! Порфирий пожал плечами:

— Как где? У вас в Керженце.

— Ты выкрал его и небось уже убил!

— Я?!

— Ты, поганец! Ну? Что стоишь? Руби меня! Руби, как зарубил батьку мово и сеструху!

Глаза атамана округлились.

— Погоди-погоди! Значит, кто-то напал на Керженец?!

Конь ощерился:

— «Кто-то»? Прошка с Калистратом — это «кто-то»?..

— Что с ними? — побледнел Порфирий.

— А то! Порешили их наши мужички! — злорадно ухмыльнулся Конь.

— Да за что?!

— Они пришли убить гостя нашего князя Данилу!

— Дур-рак! — прорычал Порфирий. — Я их послал, чтоб уберегли князя от Никодима и Козьмы!

Конь растерялся:

— Никодима и Козьмы?..

— Ты сам в той заварухе был?

— Не был...

— И где теперь князь?

— Я думал, у тебя...

— А Козьма жив?

— Убёг...

Порфирий зло ругнулся.

— Знать, он, пёс, князя и уволок. А ты-то за каким сюда припёрся? Надо было брать слобожан побольше и идти на Никодима.

— Дык я ж думал, что это ты...

— Дубина! Зачем мне надо было сперва князя спасать, а потом убивать?

— Дык об том я тоже думал...

— «Думал»! Это Никодимова работа.

— Не знаю я никакого Никодима, — вздохнул Конь. — Где живёт?

— В Кстове, рядом с вами. Туда, наверно, и князя увели.

— Вот же дурень! — стукнул себя по лбу Конь. — А князя поди уже и в живых-то нету...

— Беда-а...— пробормотал Порфирий и вдруг встрепенулся: — Слушай, а зачем ты к Порфирию Платоновичу ходил?

— Да я же твой дом искал, а мне на его показали.

— Но я-то Пантелеевич!

— Да?

— Да. Опрометчиво поступил, опрометчиво. Тот Порфирий трус, но злопамятен. Дам тебе щас людей и дуй в Торжок. Я соберусь, туда приеду, и мы вместе пойдём на Кстов. Если князя в живых не застанем, так хоть Никодиму и Козьме с Фомой отомстим за предательство и загубленные без вины души...

Глава третья

Уже за полночь Козьма с Маркелом, Фомой и уцелевшими холопами, уставшие и измученные, добрались до усадьбы Трофима. Впустили их не сразу.

— Отворяйте, коты облезлые! — молотил кулаками в ворота Фома. — А то в щепки щас всё разнесём!

— Не ори, козёл вшивый! — отвечали из-за забора. — Хозяин не велел кого зря пускать.

— А мы рази кто зря?! — взбеленился Маркел. — Отворяй! Где Трофим?

Щёлкнул засов, скрипнули петли, и ворота открылись. Как крысы, бегущие от опасности, пришельцы расползлись по усадьбе.

— Трофим где? — схватил Маркел за грудки холопа с факелом.

— Щас пошлю за ним, — попятился тот. — Тута господина нету.

— И трапезу подавай! — велел Маркел. — Оголодали!..

Походники сели бражновать, и некоторое время за столом слышны были только звуки, издаваемые людьми при поглощении пищи. Утолив первый голод, Фома хлебнул квасу и пробормотал:

— Да где ж Трофим-то?

— Щас придёт, — ощерился Маркел. — Придёт и спросит. У Козьмы спросит, как он упустил князя!

— А ты не кобенься! — огрызнулся Козьма. — Мы вместе его упустили!

— Ты упустил! Ты! — грохнул кулаком по столу Маркел.

Козьма вскочил и выхватил нож. Маркел потянулся за своим, и тут...

— А ну заткнитеся, псы! — На пороге стоял Трофим. — Што за хай в моих палатах?! — Маркел с Козьмой нехотя сели, а Трофим повернулся к холопу: — Кто разрешил кормить этих дармоедов?

— Дык Маркел потребовал... — испуганно съёжился тот.

— А кто в этих хоромах хозяин, я али Маркел?

— Ты, Трофим Игнагич...

— Ну так получи от хозяина на орехи! — ударил холопа в лицо Трофим.

Холоп взвизгнул и упал, из разбитого носа потекла кровь. С глазами, полными ужаса, он на четвереньках пополз к двери. А Трофим медленно прошёлся вдоль стола и остановился возле Маркела.

— Так значит, теперь ты тута хозяин?

Маркел потупился:

— Зачем я?..

— А ты заработал на этот хлеб и мясо, как раньше Рвач зарабатывал, чтоб тута командовать? Где князь?

— Козьма виноват... Он упустил... — буркнул Маркел.

— Значит, Козьма? — протянул Трофим. — Это я уже слыхал. А ты где был?

— Связал он меня...

— Хорош гусь! Его связали, как чурбан какой, и на землю бросили! — не унимался купец.

— Ладно, Трофим, хватит скоморошничать! — поднялся с лавки Козьма. — Князя в Керженце не было.

Трофим подошёл к нему, сердито прищурился:

— А где был?

— Ты зенками-то не сверкай! — отрезал ушкуйник. — Не боюся!

— Во, осмелел кровопивец! — хохотнул Маркел. — Ишь, распоясался!

— А ну цыть! — рыкнул Трофим. — Не след нам ссориться. Да, а где Никодим? — вспомнил он.

— Ку-ку Никодим! — с издёвкой развёл руками Козьма. — Убили его.

— Как убили?

— Так. Мечом.

— Кто?

— Да старикашка один керженецкий.

— Вот это да... — ошарашенно покачал головой Трофим. — Сколь же наших полегло?

— Я не считал, — злорадно фыркнул Козьма.

— Вы их хоть забрали?

— Некогда нам с ними возиться было, — пояснил Козьма. — Вот-вот керженята-охотники могли нагрянуть, тогда б ещё хуже стало.

— А сейчас лучше, дубина? — помрачнел Трофим. — Вам-то что, а мне жди гостей из лесу!

— Да не керженят опасаться надо, — возразил Козьма.

— А кого ж?

— Порфирия с ушкуйниками, — ветрел Фома. — Эти обязательно придут Прохора с Калистратом искать, а они... а они...

— Где? — насторожился Трофим.

— Да побили мы их, — пробасил молчавший до того Ксенофонт.

— Господи! — всплеснул руками Трофим и перекрестился. — С кем связался! Они наворочали, а мне расхлёбывай!

— Не хнычь! — вылез из-за стола Маркел. — Что сделано, то сделано, назад не вернуть. Надо думать, как быть дальше.

— Дозоры выставить, — предложил Козьма. — В случае чего, хоть встретим их достойно.

— Тьфу, встречальщик хренов! — плюнул Трофим. — Дозоры выставить надо, но не для того, чтоб резню тут устраивать, а чтобы кому-то быстро когти рвать отсюдова без осложнений. А что Прошку с Калистратом прикончили, это даже хорошо. Они до Керженца у меня побывали и обо всём догадались. А теперь Порфирию об этом никто не расскажет. Мне нужно будет на Волге остаться, но вам уехать придётся. Ладно, после договорим, дозоры надо выставлять. Эй, Тишка! Где Тишка?

— В беспамятстве лежит, — несмело сообщил молодой холоп.

— А-а-а, да-да, — вспомнил Трофим. — Погорячился я... Ну тогда ты, Панкрат, собери с десяток ребят. Одних поставь в лесу на дороге в Керженец. Коли заметят незваных гостей, пущай быстро предупредят. А других поставь на берегу. Не дай Господь, Порфирий нагрянет с ушкуйниками... Да, и на реке дозор организуй. Ступай…

Панкрат поставил дозорных на дороге между Керженцем и Юрьевом-Повольским, а сам пошёл с холопами на Волгу.

— Эй, Фрол, — спросил у одного. — Ты ушкуйника Порфирия Новгородского знаешь?

— Ну, знаю.

— Тады бери Митроху, садитесь на лодку, отгребите подале и глядите в оба, чтоб Порфирий не приплыл.

— А зачем он нужон?

— Вот балда! Ежели Порфирий со своей ватагой приплывёт, дайте на берег знать.

— А как?

— Махни веслом. Мы увидим и доложим хозяину, что ушкуйники появились. Понял?

— Понял. — Фрол с Митрофаном сели в лодку и в свете утренней зари медленно поплыли по Волге, легко, почти бесшумно опуская вёсла в воду. Остановились, бросили на дно груз на верёвке.

Панкрат с двумя холопами сидели на берегу и глазели на неподвижную лодку. Солнце уже к полудню поднялось, а никаких сигналов от Фрола не было. Скучно...

Да и Фрол с Митрохой заскучали, дрёма их стала одолевать. Митрофан потянулся, зевнул.

— Давай пожуём чего-нибудь.

— Давай, — согласился напарник.

Развязали узелок с хлебом, солью, салом и черемшой. Начали есть... И вдруг глаза Митрофана округлились, и он аж поперхнулся. Откашлялся и, тыча в воду рукой, заорал:

— Лупи её, Фролка! — Возле борта лодки торчала из воды лобастая башка огромной рыбины.

Фрол мгновенно схватил весло и со всей силы ударил рыбину по голове. Она ушла было на глубину, но почти тотчас всплыла в нескольких саженях от борта, оглушённая.

— Подымай груз! Греби к ней! Держи её, держи! — кричал Фрол.

— Тащи её, Фролка, тащи! — загребая одним веслом, голосил и Митрофан...

— Во, Фрол знак подаёт! — вскочил холоп на берегу.

— Да, вижу, вижу! — заволновался Панкрат. — Знак-то он подаёт, а где ушкуй?

— А ну как Порфишка с разбойниками под водой плывут?.. — похолодел второй холоп. — Порфишка — бес вездесущий, можа, в водяного обернулся, а Фролка с Митрохой его заметили... Вишь, как лодку крутит, хоть бы живые остались!..

— А что, Порфирий в водяного обращаться умеет?! — задрожал и первый холоп.

— Умеет! Он всё умеет! — взвизгнул Панкрат. — Оставайтесь тута, следите за лодкой, а я упрежу Трофима Игнатича!.. — И стрелой дунул к хоромам. Холопы, трясясь от страха, уставились на воду, а появление Панкрата привело в ужас обитателей Трофимовых палат.

— Бегите все в Суздаль! — кричал купец.

— Не нужно мне в Суздаль, я в Рязань хочу! — вопил Маркел.

— В Суздаль бегите, а там разберёмся, кто куды дальше!

— А ты? Ужель водяного не боишься?

Трофим утёр со лба ледяной пот:

— Он меня не тронет. Я на Керженец не ходил...

Глава четвёртая

Трофим сидел как на иголках, дожидаючись Порфирия-водяного. Он помнил, как жестоко тот расправился с купцом из Нижнего Новгорода, заподозренным в обмане. Порфирий буквально изрезал его в куски, и холопы не помогли: холопов бешеный ушкуйник тоже к праотцам отправил.

Со двора послышался шум, конское ржание и цокот копыт.

— Господи!.. — побелел Трофим. — Порфишка из воды вылез и сразу на коня прыгнул!.. Ой! Ой, беду накликал я!..

Распахнулась дверь, и в горницу ввалился... Маркел. Маркел?.. Или — оборотень?..

— Чур меня, чур! — замахал руками Трофим. — Сгинь, сатана! — И выскочил в дверь.

— Что это с ним? — повернулся Маркел к опешившему холопу.

— Не знаю! — в недоумении протянул тот и бросился за хозяином: — Батюшко!.. Господине!..

В горницу вошёл коренастый татарин:

— Где купца?

— Френчуг долбанул! — махнул рукой Маркел.

— Кто купца ударяла?! — удивился татарин.

— Да никто его не ударяла! — фыркнул Маркел. — У него с башкой плохо, — повертел пальцем у виска.

Заглянул с виноватой, заискивающей улыбкой Панкрат и шёпотом умирающего вопросил:

— А... хозяин?

— До смерти перепугал ты хозяина, носится по палатам как оглашённый, — ответил Маркел. — Так где же Порфирий?

— Нету, — развёл руками Панкрат. — Всё Фролка виноват... Рыбу они ловили... Что ж теперь будет-то?

— Уйди-ка пока от греха подальше, — предложил Маркел. — Я постараюсь Трофиму растолковать, что ошибка вышла. Да, собери на всякий случай с десяток холопов. Может, снова придётся на Керженец идти, князя Даниила вылавливать.

Панкрат убежал, Маркел с татарином присели на лавку. Минут через пять в горницу неуверенно ступил Трофим:

— Так это ты, Маркел?..

— Я, Трофим Игнатич! Ты что ж людей угадывать перестал?

— Да нет, теперя угадал... А это кто? — перевёл взгляд на гостя купец.

— Сотник татарский.

— Откуда? — встрепенулся Трофим.

— Из степи, откуда ж ещё татары являются.

— И что ему надо?

— Дык ему, как и нам, Трофим Игнатич, князь Даниил нужен.

— А где Порфирий?! — опять испуганно загорелись глаза купца.

— Да нету, — успокоил Маркел. — И не было. Небось у себя в Новгороде сидит.

— А пёс этот, Панкрат?

— Ой, ну не кипятись, Трофим Игнатич, не об том щас думать надобно.

— А об чем?

— Как в керженецком лесу князя выловить.

— А кто его там видал?

— Никто не видал, — кивнул Маркел. — Но подумай, Трофим Игнатич, куда ему кроме Керженца деваться? Небось по лесу поблудил и вернулся. Вот ты попёр меня в Суздаль, а я этих татар встретил, которые тоже князя ищут, и с ними обратно прискакал. Сообща нам действовать надо и Данилу непременно порешить. Нельзя его в живых оставлять, не даст он нам в Ельце покоя. Эти липецкие князья — просто бестии! Рвача убили, все наши торговые и иные пути перекрывают, враждуют с татарами, гнев их на нас нагоняя!..

Трофим тоже сел на лавку, утёр со лба пот и упрямо буркнул:

— Где Панкрат, леший его побери?

— Я его холопов собирать послал.

— Каких холопов?

— Твоих.

— Зачем?

— Помочь татарам князя ловить.

— Опять раскомандовался?! Серафим! — взревел Трофим.

— Я тута, хозяин! — вбежал холоп.

— Немедля найди Панкрата!

— Щас!..

— Слушай, — поморщился Маркел. — Не трожь Панкрата, я виноват.

— А виноват, так сам ступай с ними, — мотнул головой на сотника купец. — В Керженец дорогу знаешь. Ишь в Суздаль он не захотел!

— А что мне в Суздале делать? — огрызнулся Маркел. — Моё место ближе к Липецу да Дикому Полю. Там я родился, там всё знаю. На кой ляд мне твой Суздаль?

— Ладно, остынь. — Трофим встал. — А холопов я боле тебе не дам. Хорошо, если прошлый поход на Керженец мне не аукнется. Ты не знаешь Порфирия, а мне тута жить... Один веди татар. Споймаешь князя, убей на месте и мотай в своё Дикое Поле. А когда всё утихнет, я найду тебя — и в Рязани, и в Липеце, и в Орде даже.

— Но татарам подмога нужна!

— Им дорогу указать надо, а кровь они и без подмоги прольют. Он по-нашему умеет?

— Умейт, — отозвался сотник.

— Вам ведь дорогу указать надо и всё?

— Всё, — кивнул татарин.

— Ладно, — пожал плечами Маркел, и вдруг...

— Прости, хозяин! — вбежал в палату с выпученными от ужаса глазами Панкрат и рухнул на колени.

— Простить, холопья твоя душа? — с издёвкой протянул Трофим, но гнев его уже остыл, и он лишь врезал несчастному пару пинков. — Пошёл вон! — Повернулся к Маркелу: — И ты иди поскорей отсель и татар уводи. Из Керженца ко мне не заявляйся, я потом сам тя найду... Ежели нужон будешь...

Глава пятая

Татары напали на Керженец ранним утром. Сразу заполыхали хаты, завизжали, выбегая наружу, женщины, послышался жалобно-жуткий детский плач, загудел, надрывая душу и сердце, набат.

— Не то опять в слободе беда, — настороженно вслушиваясь в далёкие звуки колокола, сказал брату Соловью Вепрь. — Бежим отчину спасать!..

Не ожидали слобожане набега и не готовы были к его отражению. Татары легко расправлялись с почти безоружными людьми, да и те, кто небольшими группами прибегали из леса, сразу попадали под стрелы, острые сабли, арканы. Зарублен был Соловей, арканом скручен Вепрь. Небывалое горе посетило Керженец, небывалый разор. Дотла была сожжена слобода, почти все жители погибли, а остальные повязаны и пленены.

Маркел с сотником Сухэ прошлись между полонянниками, заглядывая каждому в лицо. Остановились возле Вепря. Заросшая зверская харя Маркела, однако, не смутила того, не дрогнул он и ухмыльнулся:

— Чё уставился зелёными чарами, ведьмак поганый? На бабах испытывай своё очарованье!

— Где князь Даниил, курносая мерянская рожа? — прошипел Маркел.

— А-а-а... — хмыкнул Вепрь. — И ты, стал быть, за князем гоняешься?

— И я, — кивнул предатель. — Так где он?

— Тьфу, поганец! — смачно плюнул в лицо Маркелу Вепрь. — Жаль, что я связан, а то б показал те, где князи зимуют!

Маркел утёр лицо, размахнулся и ударил Вепря в живот, свалил на землю и стал бить ногами: по голове, по спине, по рёбрам. Изо рта несчастного хлынула кровь, и не вмешайся татарский сотник Сухэ, который оттащил Маркела, Вепрю пришлось бы плохо.

Сухэ зло процедил:

— Убивай не можно! Хорош раба! Сильный раба нужна! Моя раба! Не трогаль!..

Маркел скривился:

— Тебе раба, а мне князь нужон!

— Искай сама коназ!

Маркел пожал плечами:

— Ладно, пойду искать...

Долго бродил он по пепелищу, но не обнаружил Даниила ни среди живых, ни среди мёртвых. Вернулся к сотнику:

— Что будем делать, Сухэ? Не нашёл я князя.

— Убегай?

— Наверно, убегай, — вздохнул Маркел.

— И что делай?

— «Что делай», «что делай»? — вспыхнул Маркел. — Отдай мне этого бугая! — кивнул на Вепря. — Я из него князя выпытаю!

— Коназа и мне нужна, но она бежала... А эта бугая — хорош раба. Тебе отдай, и ны коназа не получала, ны раба не получала. Иды, Маркела, коназа тута нета.

— А где ж он?

— А он тебя ещё встренет, — заговорил очухавшийся Вепрь. — Он в надёжном месте, и твоим грязным лапам до него не дотянуться. И я тя запомню, хорёк вонючий! Дай срок — на кол сядешь!

— Да не стращай, холоп татарский! — презрительно посмотрел на лежащего Вепря Маркел. — Думаешь, ты ещё человек? Ты уже не человек, а раб, скотина! И стезя твоя прямая в степь, в Орду. А там небось продадут веницейцам[7] — на цепь, на галеры, и не видать тебе больше волюшки.

— Это мы ещё поглядим! — рыкнул Вепрь.

— А чего тут глядеть? От Сухэ ещё никто не убегал, — заискивающе поклонился татарскому сотнику Маркел. — Его аркан крепок, а нукеры бдительны, как степные волки. Верно, Сухэ?

— Никто не убежала, — кивнул Сухэ и что-то сказал одному из приближённых.

Поднялась суета. Татары собрали пленников в кучу и, подстёгивая кнутами, погнали прочь, оставив после себя пепелище сгоревшей дотла слободы и горе немногим чудом уцелевшим слобожанам.

Глава шестая

Петухи ещё не затеяли перекличку, а Конь уже был на ногах. Он вышел во двор и испугал прикорнувшего сторожа, который вздрогнул и недовольно заворчал:

— Ходют тут всякие, ходют!.. Пошто не спишь?!

— Не спится, — потянулся Конь и посмотрел на небо: — А ваши когда подымутся?

— С петухами, — ответил холоп. — Щас засуетятся...

И правда, недолго пришлось Коню наслаждаться предутренней тишиной, В усадьбе главного ушкуйника Великого Новгорода загудел, забегал народ, и скоро Коня позвали в хоромы к Порфирию.

Ещё помятый после сна, ушкуйник сидел на лавке за дубовым столом и о чём-то беседовал с несколькими сподвижниками. Увидев вошедшего, он показал на двоих рукой:

— Это Варфоломей и Аристарх, лучшие мои сотоварищи. Бери их и дуй в Торжок, там тебе спокойнее будет. Ждите меня, скоро приеду, и на ушкуе поплывём в Кстов. — Помолчал и добавил: — Князя выручать...

Огромный красный солнечный шар висел на краю неба, когда трое всадников выехали из ворот Великого Новгорода. Навстречу им не торопясь ехали несколько десятков дружинников в железных доспехах. Подбоченясь и важно покачиваясь в седле, впереди дружины на вороном жеребце гарцевал статный, красивый воин. Издали он показался Коню молодым, но по мере приближения высвечивались его глубокие морщины и седые пряди в русой бороде. Воин смотрел только вперёд, не обращая внимания на встречных людей, которые снимали перед ним шапки и приветственно клонили головы к земле, а некоторые' и вовсе падали на колени. Взгляд воина был мрачен, а тяжёлые глаза выражали усталость и полное безразличие к окружающему миру. По всему было видно, что воин этот немало пережил на своём веку и что новгородцы его уважают и даже боятся. Невольно поддавшись общему настроению, поклонился и Конь, а потом надел шапку и повернулся к Аристарху:

— Кто это?

— Великий князь Владимирский Дмитрий Переславский с дружиною.

— А зачем сюда-то?

— Да небось ворочать на новгородский стол одного из сынов.

— Как ворочать?

— А так. Его выгнали отсюда, — стал пояснять Аристарх. — Андрей Городецкий пересилил, ну и попёр племянника из Великого Новгорода. А сейчас Дмитрий снова великокняжескую власть добыл, вот и восстанавливает у нас свои порядки... Кого-нибудь — али Александра, али Ивана — посадит тута и будет диктовать свою волю Господину Великому Новгороду. Понятно?

— Да как не понять, — кивнул Конь и подстегнул своего нового жеребца по кличке Борзак.

Долго плутали они по лесам и болотам, пока не увидели облитую солнечными лучами поляну, а за ней — речку и обнесённый дубовыми стенами город. Это был Торжок, вотчина купцов Великого Новгорода, со своенравным народом, по этому своему своенравию не уступающим буйным новгородцам. Эти люди в 1238 году своим упорством и мужеством остановили полчища хана Батыги, вступив всеми, от мала до велика, в неравную схватку со степняками, и отняли у них силы, которых как раз и не хватило для похода на Новгород. Татарам был нанесён такой урон, что Батыга отказался от плана захвата Северо-Западной Руси. Так ценою великих жертв торжковского люда был спасён Господин Великий Новгород.

— Вон наши хоромы, — указал в сторону одного из деревянных домов Варфоломей.

Три дня пробыли они в Торжке. Потом появился Порфирий, и речные скитальцы сели в ушкуй и отправились на восток, сначала вниз по Тверце, а потом по Волге. Сколько плыли, Конь не считал, но однажды обнаружил знакомые места: подплывали к Юрьеву-Повольскому. Встретились им какие-то странные рыбаки, которые размахивали вёслами и лупили ими по воде, точно глуша рыбу, но никакой рыбы видно не было.

— Во, блаженные! — ухмыльнулся Варфоломей.

— Блаженные не рыбалят, они воды боятся, — всматриваясь в рыбаков, возразил Порфирий.

— Всё равно придурки! — заявил Аристарх.

— А Бог с ними, — махнул рукой Порфирий. — Куда дале?

— В Юрьев заглянем? — предложил Варфоломей.

— Зачем? — глянул на рыжего соратника атаман.

— А вдруг Трофим что знает?

— Если б Трофим знал, непременно сообщил бы, — отрезал Порфирий. — От него вестей нет, знать, и делать нам тута нечего. В Кстов спешить надо, к Никодиму. Там наверняка Козьма с Фомой скрываются, там, коли его не выдали или не убили, может быть и князь.

— Зря ты, батька, так Трофиму доверяешься, — покачал головой Аристарх.

— Ты, Ариска, молод ещё, чтоб о людях судить, — нахмурился Порфирий. — Я Трофима сто лет знаю — он не подведёт.

Аристарх замолчал. Притихла и вся команда. Прошли без приключений Юрьев-Повольский, затем вотчину бывшего Великого князя Владимирского Андрея Городец, потом Нижний и наконец причалили к берегу Волги напротив Кстова.

— Осторожней там, — посоветовал соратникам атаман. — Нагрянем к Никодиму, как снег на голову.

Сильные, выносливые и смелые ушкуйники без особого труда преодолели изгородь Никодимова двора, быстро обезоружили сторожей и ворвались в хоромы.

Их встретили напуганная челядь и уже взрослый сын Никодима Епифан.

— Вы что ломитесь в мою дверь?! — визгливо закричал Епифан.

На шум прибежала заспанная жена Никодима Прасковья и, угадав Порфирия, заломила руки:

— Что ж ты делаешь, разбойник? Раз мужа нету, так думаешь, за нас некому и заступиться, бесстыжая твоя душа?!

— А где он? — буркнул Порфирий.

Прасковья побледнела, слёзы градом хлынули из глаз.

— Не прикидывайся, душегуб! Небось по твоей милости к праотцам ушёл!

— Как к праотцам? — оторопел атаман.

— Так! Твои ж отщепенцы, Фома да Козьма, сбили его с толку! — рыдала вдова. — Какого-то князя Никодимушка искать подался, да там и сгинул, сердешный... Уж девять дней справили, сороковины подходют!

— Во дела-а, — удивился Порфирий и, немного помявшись, спросил: — А Козьма с Фомой больше не объявлялись?

— Не было их, поганцев, — всхлипнула Прасковья.

— Ладно! — повернулся Порфирий. — Тута нам делать больше нечего, пошли в Керженец.

— К Трофиму сперва загляните! — крикнул вдогонку ушкуйникам Епифан. — Батюшка прежде к нему ходил, а потом в Керженец. И Козьма с Фомой, может, щас у него.

— У Трофима? — замер атаман.

— А что тут такого?

— Да нет, ничего... Ты уж прости, Епифан, и ты, Прасковья, — извинился Порфирий. — Простите, Бога ради...

— Ну? К Трофиму? — когда сели в ушкуй, спросил Аристарх.

— Не знаю, — нерешительно покачал головой атаман. — При чём здесь Трофим? Неужто и он, змей, с этими татями повязан?

— Не, ну Епифан же намекнул, — пожал плечами Варфоломей.

— Ладно, — после недолгого раздумья согласился Порфирий. — Идём к Трофиму...

Обратный путь волнам навстречу был хотя и привычным, но тяжёлым. Природа уже клонилась к осени, потянули холодные северные ветры, да и быстрое течение... Гребцы прилагали немалые усилия, чтобы преодолевать все надводные и подводные препятствия. И наконец ушкуйники причалили к берегу возле посада Юрьева-Повольского.

...Трофима застали в трапезной, и по разинутому рту, багровости щёк и выпученным глазам было ясно, как он рад появлению старого знакомца.

— Не ждал? — усмехнулся Порфирий.

Трофим вроде бы очнулся, медленно давясь, проглотил слюну и заикаясь молвил:

— К-к-как?

— Что — как? Я говорю, не ожидал моего прихода? — повторил Порфирий.

— Д-д-дык я ж... Я ж в-сегд-д-да тебя ж-ж-ду... — промямлил Трофим и резко вскочил: — С-садись, с-садись, г-гость ж-желанный!..

— Нежданный гость хуже татарина? — усмехнулся Порфирий, садясь за стол. — Особливо такой гость, как я. Татар небось лучше принимаешь?

— Да что ты, что ты, Порфирий Пантелеевич! Ты для меня самый желанный гость!

— Желанный, говоришь? — искоса глянул на купца атаман. — А где Козьма с Фомой?

— К-какие Козьма с Фомой?

— Что? Не знаешь таких?

— Отчего ж, з-знаю... Но я думал, они с тобой... Они же твои люди...

— Были мои, стали твои, — стиснул зубы Порфирий.

Трофим совсем побелел:

— Д-да н-нету их у м-меня... И ч-что им т-тута д-делать?..

— Князя ловить.

— К-какого к-князя?..

— Такого! — врезал по столу кулаком Порфирий так, что дубовая доска треснула. — Говори, сука, ты ходил на Керженец?

Купец обмер:

— К-какой К-керженец?..

— Так ты ничего не знаешь?

— Не-не-не...

— Ну, гляди, перевёртыш! — Порфирий встал. — Ежели про тебя худое услышу, не жилец ты! — Повернулся к товарищам: — Поплыли в Керженец. Народ тамошний как следует расспросим...

Глава седьмая

После внезапного появления и такого же внезапного исчезновения Коня Порфирий Платонович стоял долго и неподвижно как истукан. Кто это был? Зачем?..

«Тать хотел меня убить, — думал купец. — Но не убил... А вдруг назад воротится? Бежать бы, да мочи нету, ноги не поднять. И челюсти свело — рта не раскрыть, а холопы не заходят. Неужто побиты?..»

Порфирий Платонович неуверенно шагнул и... упал, грохнувшись головою об пол. Зато вернулся дар речи, и он взревел:

— Михей! Сука! Ты где?!

В палату вбежали холопы и среди них Михей.

— Ты где был? — держась за голову и морщась, стал с трудом подниматься купец.

Его подхватили и поставили на ноги.

— Где был, супостат поганый? — замахнулся на Михея Порфирий Платонович. — Хозяина бросил! Кто на мои хоромы нападал?

— Не знаю... — прошептал Михей.

— Не знаешь?! — Купец оглянулся: — Пров! На дыбу его! В батоги!

— Хозяин!.. — рухнул несчастный на колени. — Не надо! Я не виноват!..

— Прочь! — рявкнул купец, и холопы вмиг скрутили и крепко связали Михея. Он стонал, хрипел, вырывался, но сами дрожащие за свои шкуры холопы безжалостно выволокли его наружу.

— Пров, останься! — крикнул им вслед Порфирий Платонович.

— Слушаю, хозяин! — замер у порога Пров.

— А тебе ведомо, кто тут был, что ему надо и почему сторожа его прозевали?

— Я только из Пскова, Порфирий Платонович, и ничего не видал.

— А как Михей мог татя впустить?! — снова вспыхнул купец.

Пров робко вздохнул:

— Да говорят, вельми этот тать матёр и страшен.

— Мне наплевать, каков он! — рявкнул Порфирий Платонович. — Михей обязан был умереть, но остановить разбойника! Теперь вот пущай батогов изведает!

— До смерти забить прикажешь? — тихо спросил холоп.

— До смерти! До смерти! — аж подпрыгнул от злости купец. — Чтоб другим неповадно было и чтоб все знали, как хозяина бросать! Позови мне Аполлинария!

Пров нерешительно затоптался у порога, но хозяин гаркнул:

— Что, сам на дыбу захотел?

Холоп стрелой вылетел из покоев и вскоре явился с палачом. Вообще-то Аполлинарий работал на конюшне, но помимо прочего занимался ещё и наказанием провинившихся челядинцев. Облик его был столь дик и страшен, что, говорили, когда он входил в конюшню, даже лошади начинали дрожать от ужаса, проявляя, однако, полную покорность, дабы не навлечь на себя гнев конюха. А люди тем более становились в его руках вялыми, немощными и иной раз отдавали Богу душу ещё до того, как Аполлинарий брался за дело.

— Михея забить до смерти! — приказал купец, а когда Аполлинарий вышел, повернулся к Прову: — Иди в город и найди того разбойника. Найди и притащи сюда. Я за все мои страхи с него живого шкуру сдеру!

Прошло несколько часов. Михея уже закопали, а Профирий Платонович после полуденной трапезы лёг отдыхать. И тут в покои вошёл озадаченный Пров.

Купец, не поднимаясь с постели, буркнул:

— Ну? Упустил татя?

— Нет.

— Привёл?

— Нет.

— И то — нет, и другое — нет, а что да?

— Его не взять.

— Это почему же? — прищурился купец.

— Он у Порфирия Пантелеевича.

— У этого разбойника? — привстал на локтях хозяин. — Так это он на меня татя наслал?

— Нет, — отрицательно помотал головой Пров.

— А кто же?

— Хозяин... Там что-то пока непонятно. У ушкуйника, похоже, у самого с этим чужаком нелады. Сперва они брань промеж собой устроили — чуть не порезали друг друга. Потом вроде помирились и о каком-то князе речь повели.

— Каком князе?

— Не знаю.

— Так узнай! — снова повысил голос купец.

— Там Сильвестр остался. Он с ушкуйниками дружит и всё выведает. Да вон уже бежит! — выглянул в окно Пров.

Через минуту в покои ввалился запыхавшийся Сильвестр. Немного отдышавшись, вымолвил:

— Разбойника этого звать, прости Господи, Конь. Он скоро с ушкуйниками в Торжок отбывает, и взять его нет никакой возможности.

— А что же у них за дела? — Порфирий Платонович встал с постели.

— Коли я верно понял, замятия какая-то в каком-то Керженце приключилась, — пояснил Сильвестр. — Князя Елецкого али Липецкого не то поймали, не то убили Никодим с Козьмой и Фомой, а Конь приехал в Новгород разбираться и спрос чинить с Порфирия Пантелеевича...

— Кстовский Никодим? — перебил купец:

— Ага. А ещё про какого-то Трофима гутарили.

— Трофим... Липец... — задумался купец. Поднял голову: — В Липеце у меня живёт и товар ищет дружок один, Рвачом зовут. А Трофим не из Юрьева-Повольского часом?

— Из него.

— Это Трофим Игнатич... Они что, убить его хотят? — насторожился Порфирий Платонович.

— Да не, — замотал головой Сильвестр. — Убить или споймать они хотят Никодима и перемётчиков Козьму с Фомой.

— Так-так... — снова призадумался купец. — Ладно! Поезжайте оба к Трофиму, предупредите его об опасности и обмозгуйте там вместе, как выловить и доставить сюда этого жеребца проклятого!

— А может, его убить? — глянул на хозяина Пров.

— Слишком легко отделается, — процедил сквозь зубы купец. — Да, чуть не забыл. Что там во Пскове? Князь Довмонт согласен на моё предложение?

— Нет, — буркнул Пров.

— А почему?

— Он сказал, что присягнул народу псковскому и клятву свою не нарушит.

— Вот литвин поганый!.. Ладно, езжайте. А когда воротитесь, мы и с Довмонтом посчитаемся.

Глава восьмая

Сильвестра и Прова в хоромах Трофима не ждали. Да их сначала вообще не хотели во двор впускать.

— Мы от Порфирия Платоновича! — до хрипоты орал Пров. — Открывай, кобель цепной!

— Сам кобель блудливый! — вопил в ответ сторож. — Лаешься на чужой двор!

— Открывай! Мы от Порфирия Платоновича! — не унимался Пров.

— Ещё один Порфирий сыскался! Ходют тут всякие, добрым людям житья не дают! — не унимался и сторож. — Не пущу! Никого пускать не велено!

К доносившемуся со двора шуму прислушался Трофим и, различив в перебранке имя Порфирия Платоновича, подумал: «Ещё и этих нелёгкая несёт. — Вздохнул: — Небось товар требовать припожаловали», — и приказал провести гостей в хоромы.

Посланцы Порфирия Платоновича ввалились в гостевую палату, и Пров грубо сказал:

— От хозяина срочное дело, а твои псы не впущают!

— Садитесь, садитесь, а то в дороге, чай, запалились, — засуетился Трофим. — Может, потрапезовать желаете?

— Некогда нам трапезовать! — отрезал Пров. — Были у тебя люди Порфирия-ушкуйника?

Трофим вздрогнул:

— Да не только люди, и сам наведывался.

— А был с ним мужик по имени Конь? — насторожился Пров.

— Был, а что?

— Порфирий Платонович велел его споймать и сказал, чтоб ты помог нам в этом деле.

Трофим всплеснул руками:

— А как я помогу? Он же с атаманом Порфишкой мается, а это такой душегуб!

— Да вот то-то и оно, — почесал затылок Пров.

— Знать, сильно этот Конь вашему хозяину насолил? — поинтересовался Трофим.

— Сильно, — кивнул Сильвестр.

— Ну ловите, ловите... — Трофим поднялся с лавки и крикнул: — Панкрат! — Принеси гостям чего-нибудь поесть.

— В трапезную?

— Сюда. Пускай тут едят.

Холопы принесли еду, и Пров с Сильвестром начали уплетать за обе щеки. А Трофим задумался.

«И эти ищут Коня. Видать, натворил делов и у Порфирия Платоновича керженятник, раз тот велел его на казнь доставить... Показать им дорогу? — поднял на гостей отсутствующий взгляд Трофим. — Надо бы показать... А вдруг атаман Порфишка споймает этих находников и они на меня ткнут? Он же тогда живым в землю закопает... И не показать нельзя: купец Порфишка тоже зверь зверем, голову оторвёт... Вот же неладная возьми!.. А может, сразу двух зайцев убить? Показать этим дорогу на Керженец, а к ушкуйникам Панкрата послать, чтобы упредил об опасности. Атаман схватит и казнит гостей, и с меня подозрение снимется...»

Трофим поднялся.

— Ты что? — вскинулся Пров.

— Трапезуйте, трапезуйте!

— Да мы уже.

— Тогда отдохните, пущай трапеза уляжется.

— Некогда отдыхать! — возразил Пров.

— Пождите, пождите, я распоряжусь...

Трофим вышел из палаты, нашёл Панкрата и объяснил ему суть задания. Холоп убежал, а Трофим побродил в раздумье по хоромам, затягивая время, вышел во двор. Через полчаса кликнул холопа Фрола и велел ему показать новгородцам дорогу на Керженец.

Глава девятая

Когда ушкуйники выехали из Юрьева-Повольского, у Коня появилось какое-то странное предчувствие. С одной стороны, он радовался скорой встрече с молодой женой, а с другой — чего-то боялся, в душу засела тревога за близких. Он всё время вырывался вперёд, а потом останавливался и нетерпеливо поджидал спутников.

— И куда гонишь так? — догнав Коня, спросил Порфирий. — Ах, да! К молодке под бочок невтерпёж?

Конь отвернулся с обидой.

— Надо было на ушкуе до Керженца плыть, — заметил Аристарх.

— Тогда бы Конь слюной весь извёлся! — рассмеялся Савватей.

— Хватит ржать! — рыкнул Порфирий. — Это вам ни до чего дела нету!

— Што-то дымом тянет, — заметил поравнявшийся с атаманом Ипат. — Лес горит?

— Далеко до Керженца? — спросил Коня Порфирий.

Парень побледнел:

— Недалеко, и чует сердце беду... Боюсь, Керженец то горит.

— А может, лес?

— Какой лес?! — зло подстегнул кобылу Конь. — Точно, Керженец опять горит!..

Всадники перешли на галоп. Чуя впереди неладное, лошади храпели. Когда отряд вырвался на поляну, где стояла слобода, то вместо неё Конь и его товарищи увидели только обугленные головешки и зияющий чернотой выгоревший лес. Едкий дым с запахом палёного мяса слезил глаза и свербил в носу.

— Кто напал? — заметался Конь. — Где жинка моя? Где братья?..

Никто не откликался. Кругом стояла мёртвая тишь. Даже птичьих голосов не было слышно: они все в испуге разлетелись подальше от пожарища.

Ушкуйники спешились, понуро сняли шапки, а Конь сел на траву и, потупя в землю взор, замолчал. Сидел он долго, и никто его не трогал, не торопил. Из леса вышел обгоревший, весь в язвах и копоти, человек.

— Ко-о-онь, Конюшка-а! — протянул он.

Конь тяжело поднял голову:

— Ты кто?

— Конюшка, родной, не угадал?!

— Не угадал...

— Да я ж Пыряй!

— Пыряй! — вскочил и кинулся обнимать мужика Конь.

— А-а-а! — заорал Пыряй. — Я ж весь обожжённый, больно!

Конь вздохнул:

— Прости. Присядь на пенёчек, расскажи, что случилось, кто напал на Керженец?

— Татары.

— Татары?! Да они ж сюда на ходют!

— Пришли вот...

Конь посмотрел на атамана:

— Татары одни дорогу не нашли б. — Опять повернулся к Пыряю: — А русские промеж них были?

— Один был, — кивнул Пыряй. — Он и в первом налёте участвовал, и щас опять припожаловал.

— Как его звали: Козьмой или Фомой, не слыхал? — напрягся Порфирий.

— И не Козьмой, и не Фомой. Главный татарин Маркялом его называл. Маркел, стало быть...

— Ладно, — перебил Пыряя Конь. — А где Милка моя?

— Сгорела... — потупился Пыряй.

— Как?!

— В избе сгорела, — стал пояснять Пыряй. — Она в избе изнутри запёрлась, а татарин окно разбил, чтоб залезть, а Милка его ножом... Тогда другие избу подожгли, и там твоя Милка сгорела, только пепел остался...

Конь завыл и схватился за голову. Его никто не трогал — горе дело такое, пусть сам успокоится. Наконец он уставился на Пыряя и хрипло спросил:

— Братья где?

— Соловья убили, а Вепря в полон увели.

— Атаман! — рыкнул Конь. — Татар надо догнать и брата отбить!

— А давно они ушли? — спросил Порфирий у Пыряя.

Тот залился слезами:

— Не помню...

— Ну, сколь ночей назад?

— Не помню, всё было как в тумане... Бревном меня придавило, только ноне очухался и из-под него выбрался! — утирал слёзы Пыряй.

— А того русского угадать сможешь? — прищурился атаман.

— Смогу.

— Поедешь с нами.

— Да худо же мне! — болезненно скривился Пыряй.

— По пути подлечим, — пообещал Конь и — Порфирию: — Как думаешь, какой дорогой ушли татары?

— Я думаю, эта кровь — дело рук Трофима, — посмотрел на дорогу, ведущую к Юрьеву, атаман.

Кроме Пыряя, в Керженце никого не осталось. Конь ещё немного постоял возле родного пепелища, вытер глаза и прыгнул в седло. Однако, только отряд собрался трогаться в путь, из леса показался всадник. Он махал руками и кричал:

— Стойте! Остановитесь!

— Ты кто такой и чего разорался? — грозно сдвинул брови Порфирий.

— Я холоп Трофимов, — подъехал незнакомец.

— И что надо?

— Меня к вам хозяин послал беду отвести.

— Что за беду, говори толком!

— Щас, отдышусь... — кивнул Панкрат. — Слушайте. Конь у вас?

Атаман ухмыльнулся:

— Да у нас их вона сколь! Выбирай любого, коли свой надоел.

Панкрат замотал головой:

— Да я не про лошадь! Мужик по имени Конь с вами?

— Ну с нами. А что тебе от него надо?

— Ему угрожает опасность.

— От кого?

— Из Великого Новгорода тати явились! — выпалил Панкрат. — От Порфирия Платоновича. Меня Трофим Игнатич к вам послал предупредить, что эти тати должны схватить Коня и отправить в Великий Новгород для казни.

— Трофим послал?! — удивился атаман. — И где ж те тати?

— Следом едут, — оглянулся холоп.

Порфирий спешился и махнул рукой:

— Конь! Аристарх! Подьте ближе. Слыхали, что говорит?

— Слыхали.

— Ладно, проверим, не врёт ли этот молодец, — с угрозой процедил атаман. — А то ведь Трофим, я уж теперь верю, на любую подлость горазд. Коли споймаем татей, — слышь, холоп? — то не тронем, отблагодарим даже, ну а коли сбрехал, то и тебя и Трофима на ваших воротах повесим!

— Да не брешу я, ей-богу! — закрестился Панкрат.

— А ты их сам-то видал?

— Видал. Их хозяин задержал, за стол усадил, но теперя небось уже скоро появятся.

— Ладно, прячемся! — скомандовал атаман.

Ушкуйники отвели подальше коней, самые сильные и ловкие спрятались в кустах, а трое залезли на высокие деревья, чтобы вовремя подать сигнал о приближении чужаков.

Однако дожидаться пришлось долго. Солнце уже спускалось с небес на ночлег, и терпение атамана иссякло. Ему стало казаться, что Трофим послал этого холопа не ради предупреждения об опасности, а чтоб задержать погоню ушкуйников за татарами...

И вдруг с дерева донеслось «кри-кри» коростеля. Порфирий замер, а Аристарх прошептал:

— Вона едут...

— Где?

— Да вона, глянь, осторожничают...

— А-а-а, вижу...

И едва атаман произнёс эти слова, на появившихся из-за кустов всадников со всех сторон набросились ушкуйники. Один миг — и пришельцев сшибли с коней, связали и, уже с разбитыми губами и носами, подволокли к атаману.

— Про-о-ов?! — обомлел Порфирий Пантелеевич. — Какой леший тя за тыщу поприщ занёс?

— Заплутал... — побледнел Пров.

— Ах, заплутал? — с издёвкой молвил атаман. — И по какой же это нужде вы так далече от дома забрели? Может, вас на дыбу вздёрнуть? Тогда всю правду махом расскажете.

— Не надо на дыбу, нас хозяин послал! — взмолился Пров.

— Зачем?

Пров замялся. А Сильвестр, выпучив от страха глаза, вдруг ляпнул:

— Грибков собрать!

— А-а-а, вон оно что, — рассмеялся атаман. — В лесах Великого Новгорода грибов, значит, нету, а у Нижнего есть. Так-так... А ну-ка, ребята, нагните макушки вон тех осинок, подцепите за ноги этих грибников и...

— Не надо! Не надо! Я всё расскажу! — заорал Пров.

И — рассказал.

Узнав о замыслах новгородского купца, атаман не удивился: подлость Порфирия Платоновича была известна ему давно. Он не стал пытать холопов дале, а просто велел их обезглавить. А после казни сказал:

— Жалко их, но себя жальче. Их хозяин нам враг, значит, и они враги. А врагов в живых оставлять нельзя.

— Пора бы в путь, — подал голос Конь.

— Пора, — согласился атаман. — Ну так что? К Трофиму?

— Да видать, нету смысла, — пожал плечами Аристарх. — Он же нам помог.

— Помог-то помог... — поморщился Порфирий. — Однако всё равно тут что-то не так... Ладно, поскакали на Волгу, там на ушкуй сядем и вниз по течению к татарским степям поближе поплывём. Там Конева брата поищем, а может, и князя встретим...

Глава первая

Идти уже не было сил. Во всём теле боль ужасная и жгучая, в голове красный туман.

— Не дойти мне до дому... — шептал Даниил, продираясь сквозь заросли дремучего леса. — Не дойти...

Он едва переставлял ноги, спотыкался, падал, давно весь ободрался в кровь и обтрепался. Мучили жажда и голод.

— Где же ты, моя сторонушка?.. — шевельнул пересохшими губами князь. — Где ты, Черлёный Яр?.. Не могу я больше... Не могу...

И вдруг, раздвинув кусты ненавистного уже леса, он увидел реку. Упал, но из последних сил дополз до берега и с жадностью начал пить. Пил долго, а потом вытянулся на песке и, пригреваемый ласковым солнцем, уснул.

Но это был даже не сон, а бред. Князю привиделась другая река, Воронеж, и крутой берег, залитый ярким светом. А вон воронежский детинец, из новых, с желтизною, брёвен сложенный, его родной, любимый город Воронеж, куда его когда-то посадил князем дядя, незабвенный Святослав Липецкий... И вдруг на берегу показался огромного роста воин в золочёном шеломе и серебристой кольчуге, по ветру развевается густая длинная седая борода...

— Кто ты, витязь дивный?! — изумился Даниил.

— Хранитель Земли Русской, Святогор! — величественно пророкотал богатырь.

— Я умираю, витязь, помоги мне... — простонал Даниил.

— Негоже князю хныкать и жаловаться! — сердито сверкнул глазами богатырь. — Смотри, как залита слезами и кровью земля русская! Топчет её нечисть татарская, а ты, как пьяница, в грязи валяешься. Подымайся, собирай дружину, освобождай Родину!..

Святогор внезапно исчез, и потемнело кругом. Низко-низко поплыли серые густые облака.

— ...Вставай, чего валяешься? — наклонилась над князем жена его Аксинья. Печальна, сурова, в глазах скорбь и страх.

— Аксинья, Аксиньюшка! — потянулся к ней Даниил. — Где ж ты была, родимая? Не вижу я без тебя света белого, нету мне житья на земле одинокому!.. Откуда ты, моя милая, ты же мёртвая...

Аксинья нахмурилась и сквозь пелену туманную, уже издали, глухо молвила:

— Улета-а-а-ю, сокол мой ясный, улета-а-аю!.. А ты — вставай...

— Вставай, чего валяешься?

Над князем столпились люди. Он не сразу понял, кто они и где он находится. Потом вдруг угадал и тихо прошептал:

— Тяпка...

— Знаешь меня, чужак?! — изумился разбойник. — Ты кто?

— Князь... — пробормотал Даниил.

— Кто?! — подскочил Рус.

— Князь... Даниил.... Александрович...

Рус вскрикнул:

— Князь Даниил?! Господи, да на кого ж ты похож!..

— Князь! — заорал и Тяпка и бросился поднимать несчастного. — А мы ж тебя за бродягу приняли! Ты ж так обтрепался, так изувечился, князюшко наш дорогой! — обнимал Даниила Тяпка. — Где же ты пропадал? Как до нас добирался?

— Далёко я был, ой далёко... — охая от боли в железных объятьях разбойников, говорил князь Даниил. — А я на Воронеже?

— На Красивой Мече, но всё равно дома, — отвечал Тяпка. — А сейчас идём в наш дом. В баньке попаришься, а там видно будет...

Глава вторая

Тяпка, Рус, татарин Кезинер, который был крещён в Тешевом монастыре и получил православное имя Михаил, а также Силай и ещё несколько новых соратников Тяпки собирались бросить лихую жизнь, принять постриг и закончить свои дни праведниками. «Нашим домом» Тяпка называл несколько изб и небольшую деревянную часовенку, стоявшие в укромном месте в глухом лесу на возвышенности недалеко от устья Красивой Мечи. Там разбойники решили построить обитель и заняться богоугодными делами.

Даниила хорошенько попарили в бане. Рус берёзовым и дубовым вениками размягчил и ублажил его усталые мышцы, выбил из измождённого тела и кожи грязь. Могучий Тяпка как ребёнка отнёс на руках обессиленного князя в избу и уложил в чистую постель. Измученный долгими мытарствами Даниил мгновенно уснул. Да так глубоко и долго он спал, что друзья стали беспокоиться — не помер ли? Однако волнения были напрасны — князь был тих, но жив, и на второй день к вечеру проснулся.

Необычная истома в теле чуть ли не напугала Даниила. Он привык бежать без оглядки, красться, таиться, озираться, а тут было так легко, так приятно, что и шевелиться не хотелось. И не верилось, что все мытарства уже позади.

Вошёл и присел у изголовья Тяпка.

Даниил улыбнулся:

— Давно я приятности такой в теле не имел...

— Намучился, намаялся, — кивнул Тяпка, — а баня все болести сняла, раны залечила.

— А долго я спал?

— Долгонько, княже. Мы уж за твою жизнь опасаться стали. Но слава Богу — сон на пользу пошёл.

Князь через неохоту встал. Тяпка подал ему простую льняную одёжу. Даниил надел сермяжный зипун и, оглядев себя, подумал: «В Ельце переоденусь».

На пороге появился Рус:

— Во, княже, хорошо! Проснулся?

— Проснулся.

А Тяпка вдруг спросил:

— С нами останешься, Даниил Александрович, али как?

Даниил замотал головой:

— Нет, мне в Елец надобно!

— А зачем?

— Как зачем? Я ж князь Елецкий!

— Не обижайся, княже, — неловко глянул на Даниила Рус, — но туда стезя тебе заказана.

— Кем?

— Татарами.

— Что?..

— Не дадут они тебе снова в Ельце вокняжиться, — поддержал брата Тяпка. — Тебя Ногай приказал сыскать, поймать и колесовать.

— В Ельце татары тебя дожидаются, — сообщил Рус. — Их специально Ногай прислал. Как только объявишься, сразу вместе поволокут к Ногаю и тебя, и твоего сына. Не ходи в Елец, княже. Там сейчас прочно сидит твой малолетний сын Афанасий, ему здорово помогают бояре Хитрых. Его Ногай не велел трогать, пока ты не появишься.

— Почему так?

— Это уж я не знаю.

— И что же делать? — помрачнел Даниил.

— Да оставайся с нами, — пробасил Тяпка. — Мы вот хотим постриг принять...

— Я в монахи не собираюсь! — отрезал князь. — А вы татар, что в Ельце сидят, знаете?

— Не знаем.

— Ахмата среди них нету?

— Ахмата нету, — покачал головой Рус.

— А не знаете, жив?

— Говорят, жив, по степи с Ногаем шляется.

— Вот кто виновник наших бед! — вспыхнул князь Даниил, и все с удивлением посмотрели на него. В нём, обычно кротком и мягком, вдруг проснулся зверь, алчущий крови зверь. — И пока эта ехидна ползает по Святой Руси, я не буду спокоен, где бы ни находился!

— Княже, но мы-то не сможем тебе помочь... — тихо пробормотал Рус.

— Почему?! — топнул ногой князь.

— Мы ж говорили, — поднялся с лавки Тяпка. — К постригу готовимся, уже смиренные молитвы читаем...

— Сколько же меня предавали! — сверкнул глазами Даниил. — Порфирий предал, а теперь и вы!..

— Не знаю я никакого Порфирия, — обиделся Тяпка, — но мы тебя не предаём. Пойми, не можем мы боле разбойничать.

— С каких это пор вы борьбу праведную разбоем считаете?! — разгневался князь. — Ладно, оставайтесь... монахи!

— Постой, княже! — вошли в избу Силай с Кезинером. — Мы с тобой.

— Тогда идём...

— Погоди, княже, не пори горячку! — загородил Даниилу дорогу Тяпка. — Не торопись, дай подумать!

— Да что тут думать?! — Князь грубо оттолкнул его. — Кругом стонут и плачут обездоленные, дети-сироты защиты ждут, а вы в кельях отсидеться решили? Эх-х, как батьки Кунама не стало, так сынки — бегом в монастырь! Кишка без него тонка?

— Да ничего не тонка! — заходил по избе в волнении Рус. — Только много кровушки мы пролили, пора б и покаяться...

— Ладно! — решительно отрубил Тяпка. — Хватит браниться. Раз князь пожелал ещё татарской крови политься, пусть ведёт нас. Ахмата сыщем и казним смертью лютой. Только, чур, княже, потом сразу сюда и ты с нами...

— Там видно будет, — неопределённо пожал плечами князь. — Но сперва я всё-таки в Елец наведаться хочу.

— Снова-здорово! Нельзя, угадают!

— А кто ж его угадает? — хмыкнул Силай. — Вона как изменился, да и оброс весь. Его теперь и мать родная не угадала бы. Я с тобой, Даниил Александрович!

— Тихо! — поднял руку Тяпка. — Будь по-твоему, княже, но умоляю: не откройся там. А то забудешься, увидишь сына, размякнешь...

— Не размякну, — стиснул зубы Даниил. — Я уже не тот, что был раньше. Ни слезинки в глазах не осталось, ни воску в душе. Сына увидеть хочу — не боле того.

— Идите, — безнадёжно махнул рукой Тяпка. — Только возьмите с собой Кезинера, с ним надёжнее...

Глава третья

Смерчем прошёл по Руси хан Батый, много уничтожил городов и весей. Пали тогда и Курск, и Рыльск, и Елец, запустела земля Черниговская. Были срублены под корень роды курских и елецких князей. Чудом уцелели из черниговских Ольговичей лишь брянская, новосильская, карачевская и рыльская ветви. Но возродиться рыльским князьям на старом, в пойме Сейма, месте татары не позволили: тамошняя степь вместе с развалинами Курска и Рыльска вошла во владения Золотой Орды. Поэтому князья Рыльские вынуждены были уйти на северо-восток, на пустующее место пограничного Елецкого княжества. Но сам Елец возрождать они не стали, то ли по причине спорности территории (ведь на отстроенный город смогут тогда претендовать некоторые родичи-Ольговичи), то ли по иной какой причине — не их вотчина, например, и не им там жить. Они основали новый город, чуть в стороне от елецкого пепелища, на реке Воргол. Так образовалось Воргольское княжество, а рыльские князья стали именоваться князьями Воргольскими. Но, отдавая дань традиции, князья именовались и Рыльскими, хотя Рыльска уже не было.

Однако и Воргольское княжество просуществовало недолго. И пятидесяти лет не прошло, как разразилась междоусобная война между Олегом Воргольским и его родичем-соседом Святославом Липецким. А татарам то было на руку: к чему им, особенно бесермену темнику Ногаю, иметь рядом со своими кочевьями княжества воинственных Ольговичей и Ярославичей. И вослед за погибшими полвека назад Курском и Рыльском сгинули Воргол и Липец. Но упорные князья Липецкие, воспользовавшись замятнёй в Орде, возродили на старом месте Елец...

В елецком детинце воздух был напоен запахом свежего тёса и пьянящим духом природных красок. Князь Даниил даже не угадал свой город.

«Дорофей с Марфой славно потрудились, — подумал он. — Хорошие помощники князю Афанасию...»

Бывший владыка Ельца долго бродил по улицам. Он встречал знакомых людей, но его никто не узнал. На него либо вообще не обращали внимания, либо смотрели как на обычного простолюдина, которых тут было много. Даниил остановился возле княжеских хоромов. Там кипела жизнь: челядь сновала туда-сюда, выбегала на улицу, видимо, к чему-то готовясь.

— Что происходит? — поймал за руку рыжего холопа Даниил Александрович. — Что за переполох?

— Да никакого переполоху! — отмахнулся тот как от назойливой мухи. — Вот любопытная смердяга, всё знать надо!

Челядинец убежал, а Даниил покачал головой:

— И Гришка меня не угадал. А наглый какой! Знать, я действительно ликом переменился. Ну, в лужи не гляжусь, может, и впрямь сам себя не узнаю...

Но продолжение мыслей у него оборвалось, потому что откуда ни возьмись набежала толпа, закружила, затолкала князя так, что он чуть не упал. Толпа хлынула на княжеский двор, и Даниил, почесав затылок, пошёл следом. Дёрнул за рукав одного из зевак:

— Это что за потеха тут предстоит?

— А ты чё, нездешний?

— Ага.

— Суд княжеский.

— А-а-а, вон оно что, — понимающе кивнул Даниил и вдруг поймал на себе взгляд Силая. Недалеко от Силая стоял Кезинер и тоже косился на него. Князь усмехнулся: «Вот дружки-соглядатаи!»

И тут все зашумели: «Князь! Князь!..»

Даниил сразу сына и не угадал. Афанасий уже не был пелёночником, сам топал впереди бояр, медленно и важно.

— Сыночек ты мой, кровинушка моя!.. — дрожащим голосом прошептал Даниил. — Да кто же тебя научил ходить так важно? Истинный князь!..

Справа от Афанасия вышагивал боярин Дорофей Космачов, слева — Афанасий Хитрых. Позади свита, но Марфы Хитрых видно не было.

— А где ж Марфа Андреевна? — спросил Даниил соседа. — Жива ль?

— Жива, — кивнул горожанин. — Только её посадник Дорофей от выхода княжеского отстранил.

— За что?! — удивился Даниил, но ельчанин насторожился:

— Эй, а ты случаем не лазутчик? Одёжа сермяжная, а говор боярский. Надо бы Дорофею доложить, пущай прикажет на дыбе длинником шкуру тебе пощупать. Или татарам про тебя рассказать?

Такой поворот событий никак не входил в планы Даниила. Он хотел было уйти, но ельчанин остановил:

— Куда же ты, мил человек? Да не скажу я никому, не скажу. А насчёт Марфы... Ей Дорофей заявил, что, мол, не женское дело за князем на людях появляться, блюди хозяйство, а с церемониями без баб разберёмся. Марфа Андреевна женщина кроткая, послушалась, вот сейчас и занимается трапезной частью хозяйства.

— А про князя Даниила не слыхать? — вырвалось у пришельца.

Ельчанин глянул на него так зорко, что у Даниила похолодело внутри. Но вроде пронесло. Горожанин опустил голову и буркнул:

— Разное про него бают. Одни сказывают, что в Орде сгинул, свово батюшку князя Александра выручая.

Другие — что где-то в лесах, как его батька раньше, скрывается и скоро в Ельце объявится.

— А ты-то как думаешь? — прищурился Даниил.

— Я думаю, — почесал затылок горожанин, — что князь наш погиб. Не могли его татары из Орды живым выпустить. Хотя, с другой стороны, чего это они по всему Черлёному Яру который месяц рыщут? Люди думают, что князя выискивают и коли поймают, то вместе с князем Афанасием казнят.

От этих слов у Даниила помутилось в голове. Он пошатнулся и чуть не упал. Ельчанин поддержал его, но Даниил уже взял себя в руки:

— Ничего-ничего, пройдёт. Это у меня бывает...

А на княжеском крыльце всё шло своим чередом. Князь Афанасий с помощью Дорофея забрался в стоявшее на возвышении кресло, и Афанасий Хитрых объявил о начале суда. Потом громко, от имени князя Елецкого, заговорил Дорофей, но Даниил его не слушал, думая о своём.

«...Люди меня не угадывают, и это хорошо. Я смогу проведывать сына тайно, без огласки. А открываться никак нельзя: загублю и себя, и сына, и всё княжество...»

Справа раздался шум. Грубо расталкивая горожан, через толпу пробиралась группа татар.

— Что это?.. — пробормотал Даниил, и кто-то из ельчан дрожащим голосом прошептал:

— Опять князя ищут... А главный у них Вагиз, пёс бы его побрал, брат Ахмата!

— Брат Ахмата?.. — протянул Даниил.

Посадник же Дорофей, не обращая внимания на татарскую возню (привык, видно), продолжал вершить от имени князя Афанасия суд.

И вдруг Даниил заметил, что к Вагизу подошёл его недавний собеседник и начал что-то говорить на ухо. А за спиной — шёпот Силая:

— Пригнись, княже! Уходим...

Кони мчали седоков резво. Несколько минут — и они в лесу. Сзади слышался шум, переполох в городе, топот копыт татарских лошадей. Но татары не знали леса и скоро отстали. Отъехав от Ельца на приличное расстояние, беглецы, чтобы дать коням отдохнуть, спешились. Силай подошёл к Даниилу:

— Княже, ты с кем там разговаривал, знаешь?

— Нет, а с кем?

— С татарским прихвостнем Маркелом.

— Кто ж он такой? — побледнел Даниил.

— Наследник Рвача по душегубским делам. Он куда-то, вот эт во, исчезал, а теперь опять объявился и надо ж, прямо перед тобой!

— А что ж сразу не предупредил? — возмутился Даниил. — Он же небось угадал меня!

— Нэбось, — буркнул Кезинер.

— Не мог я предупредить, — насупился Силай. — Он меня тоже знает. Поднялся б тарарам, и Дорофей обязан был бы нас схватить, иначе самому несдобровать. Им там тоже не мёд. Татары Дорофея и Афанасия Хитрых наверняка трясут. Этот Вагиз хоть и пожиже своего братца Ахмата, но тоже бес с рогами. Ладно, поехали. Дома подумаем, что делать.

Глава четвёртая

Князь Даниил с Силаем и Кезинером прискакали на Кунамский хутор уже заполночь. Их встретили дозорные, проснулись и Тяпка с Русом.

В избе зажгли берёзовые лучины, сели на лавки. Только князь не находил себе места, метался по горнице, бормоча:

— Он же у меня выспрашивал, выуживал, в глаза, сволочь, заглядывал!..

— Про кого он? — шепнул Силаю Тяпка.

— Да про Маркела. Похоже, тот его угадал, — заёрзал на лавке Силай.

— Какой Маркел?! — удивился Тяпка.

— Ты, братуха, память уже потерял? — хмыкнул Рус. — У нас один Маркел, Буня. Олега Воргольского и Рвача прихвостень.

— Ах, да! — хлопнул себя по коленке Тяпка. — Эта скотина осталась в Ельце. И что случилось?

— Маркел возле князя тёрся, вот что, — насупился Силай. — А потом Вагизу настучал. Мы еле ноги унесли.

— Говорил я, не надо в Елец ходить! — буркнул Тяпка.

— Мы что ж, по своей земле ходить не имеем права?! — взъерошился Даниил. — Я, между прочим, дома!

— Ну ладно, ладно, не ерепенься, княже, — оробел Тяпка. — Это значит, и Вагиз тута? Он же вроде к Потаю уехал.

— Думали, уехал, а он по лесам шастал, — пояснил Силай. — Неймётся перед братом выслужиться.

— Да чихал он на брата, — заметил Рус. — Он теперь не под братом, а под Ногаем, перед тем и выслуживается.

— Да пускай хоть перед чёртом! — рыкнул Даниил. — Однако... Однако его вылазки в лес нам на пользу...

Тяпка вздрогнул:

— Убивать Вагиза в пределах княжества нельзя!

— А почему? — пожал плечами Силай.

— Как почему? — вскочил с лавки Тяпка. — Да за него Ногай от Ельца и ельчан мокрого места не оставит!

— Погоди, — поморщился Даниил. — Я ж не о том. Я хотел сказать, что его можно на меня, как на живца, отсель в степь выманить, а там, глядишь, и Ахмата найдём. Оба за всё и поплатятся.

Молчали долго. Наконец Рус кивнул:

— Можно попробовать. — Повернулся к Кезинеру. — Тем более что Михаил с нами.

— Во! — всплеснул руками Тяпка. — А чем он поможет?

— Мишка, тебя Маркел знает? — спросил у татарина Рус.

— Маркела?.. — повторил Кезинер. — Не встречал.

— Маркел — тварь хитрющая, — тоже заходил по избе Силай. — Он всё видит, всё слышит. Хотя он и долго не был в Ельце, но Кезя там уже бывал, и не раз. Его могли приметить Маркеловы холопы. Да и Вагизовы татары, поди, тоже будут дивиться — откудова такой выискался?

— Говорю же, спешить не стоит, — снова ветрел Тяпка. — Присмотримся, приглядимся...

— Да некогда приглядываться! — рассердился князь. — Осень на дворе. Зима вот-вот нагрянет!

— Ну и что — зима? — не сдавался Тяпка. — За зиму и присмотримся, а весной сообразим, что делать с этими Вагизами да Ахматами!

— Замолчите! — стукнул кулаком по столу Рус. — Междоусобник завели! Ты, князь дорогой, тоже поостынь маленько. Зачем сразу лезть на рожон? Сам попадёшься — полбеды, а вдруг сына загубишь?

Даниил сел на лавку, обхватил голову руками и умолк. Молчали и остальные. Наконец Тяпка вздохнул:

— Спать пора. Утро вечера мудренее. Завтра поране подымемся и на свежую голову покумекаем. Не обижайся, княже.

Даниил поднялся и ушёл в свою избу. Разошлись и остальные обитатели хутора.

Глава пятая

Уже отпраздновали новолетие. Утренние зори стали холодными, лес покрылся накидкой дивной яркости и красоты. Быстро начались и так же быстро успокоились проливные осенние ледяные дожди со жгучими ветрами. Выглянуло яркое посвежевшее солнышко — и опять установилась тихая тёплая погода.

— К зиме назад не воротимся — льды зажмут под Биляром, и что тогда? — отговаривал атамана от похода по Волге на выручку брата Коня Варфоломей.

— А зачем нам Биляр? — возразил Конь. — Я уверен, что татары далеко не ушли и где-то рядом, может, на реке Пьяне.

— В Пьяну заплывать нельзя, — забеспокоился Ипат. — Там слишком мелко, татарва перехватит — и конец.

— А к чему заплывать? — пожал плечами Конь. — Поблизости высадимся на берег Волги, подкараулим юрт побогаче, возьмём кого-нибудь из татар в полон, и пускай их родичи ищут Вепря.

— Батька, а он дело гутарит, — поддержал Коня Аристарх. — До Пьяны недалече, погоду на «бабье лето» склонило, смотри, как солнышко палит. Подержится тепло-то недельки две-три.

— До Пьяны мы за три не управимся, — стоял на своём Варфоломей. — Давайте ждать до весны.

— Да весной Вепрь уже на галере горбатиться будет! — побледнел Конь. — Не хотите помочь, так и скажите, один уйду.

— До Покрова погода постоит, — вступился за Коня и Ипат. — А за это время мы кой-чего сделаем и обратно в Торжок воротимся.

Порфирий Пантелеевич молча взирал на спорящих.

— Всё! Ухожу я! — кинул суму на плечо Конь. — Не воины вы, а бабы!

— Ладно, не кипятись, — вздохнул атаман. — Была не была — поплыли...

Ушкуйники расселись по местам, взялись за вёсла, и судно быстро поплыло вниз по течению Волги. Погода действительно стояла тёплая. Можно было бы подумать, что и впрямь вернулось лето, кабы не низкое солнце да жёлтые с красным отливом прибрежные леса и луга. По ночам, правда, было зябко, но ушкуйники, народ бывалый, закалённый, этой прохлады не боялись.

К одному из полудней они достигли устья Пьяны. На Волге было так тихо и так спокойно, что невольно все говорили вполголоса. Да и вообще — к чему шуметь-то?

— Приплыли... — вздохнул Аристарх. — Есть тут юрты, точно.

— Держитесь пока середины, — приказал Порфирий. — К вечеру по кострам определимся, к берегу подойдём и...

Осенние дни уже короткие. После полудня солнце быстро побежало к закату. Стемнело...

— Поплыли к берегу, — велел атаман. — Ну-ка, все внимательнее в степь вглядывайтесь.

— Да вон, вон костёр забрезжил! — первым вскрикнул Варфоломей. — Вон, по левому берегу Пьяны!

И правда, вдалеке то разгорался, то затухал огонёк: видимо, разжигал его кто-то неопытный. Но наконец разжёг.

— В Пьяну не заходим, — тихо предупредил атаман. — А то потом не выгребемся.

— Батька, а может, зайдём? — предложил Варфоломей. — Ведь оттудова пойдём по теченью, и река нас быстро в Волгу вынесет.

Порфирий потрепал бороду, кивнул:

— Лады, рискнём... Давай, заплывай. Греби к огню. Ближе, ближе...

Опытные ушкуйники гребли и подворачивали, подворачивали к берегу. Наконец послышалась татарская речь.

— Спать укладываются, — заметил Аристарх.

— Ага, они рано ложатся, — подтвердил Ипат. — И встают рано.

Привычные к набегам с реки ушкуйники кошачьим манером выбрались на берег и подобрались к стойбищу татар. Один из дозорных насторожился: это под ногой Коня хрустнула сухая ветка. Ушкуйники замерли, и дозорный вскоре успокоился. Новгородцы продолжили путь, и через минуту дозорные были бесшумно сняты и обезглавлены. Нападавшие, не мешкая, ворвались в один из разбитых на отшибе шатров и, не дав опомниться уже дремавшим его обитателям, заткнули им рты, связали и поволокли в лодку.

— Гребите! Гребите! — полушёпотом командовал атаман. — Скорее к Волге!

— Кого поймали-то? — поинтересовался Конь.

— Потом разберёмся! — рыкнул Порфирий.

Пленников оказалось пятеро: двое мужчин и три женщины. Когда забрезжил рассвет, Порфирий приказал освободить их от кляпов и спросил:

— По-русски бельмекаете?

— Я — бельмес, я — бельмес! — затараторил пожилой степняк лет пятидесяти. Он был одет в атласный голубой с жёлтой каймой халат. Глаза карие, крупные, лицо явно не монгольского типа.

— Половец? — спросил его Порфирий.

— Половца, половца, кыпчака! — забегал глазами по сторонам полонянник.

— Боязно, рожа поганая? — выругался Аристарх, а Варфоломей заметил:

— Половец — тот же татарин, даже хуже природного татарина. Эти половцы хуже любого монгола стали. Они сейчас в Орде верх берут. Приспособились, сволочи! В Сарае чистых, первозданных татар-монголов малость осталось. Бывшие половецкие конюхи-карачу всем заправляют.

— Нам его родословица не нужна! — вмешался в разговор ушкуйников Конь и повернулся к пленнику: — Жить хочешь?

— Хотела, хотела!..

— А эти кто? — показал на остальных Конь.

— Сина моя, жена моя, сноха моя, доча моя...

— О-о-о, — протянул Конь. — Всё семейство?

— А что ж одна жена-то? — удивился Аристарх. — У вас их много бывает. Ты что, бедняк?

— Бедняка, бедняка, — утвердительно закивал пленник. — Ещё восема жена в другой шатра, бедняка...

— Ого! Вот это бедняк! Девять баб! Так их же кормить надо...

— Бедняка, бедняка, девят жена, двадцат дэти. Род моя...

— Ну так вот, — наклонился к нему атаман. — Хочешь, чтоб твой род жив остался?

— Хотела, хотела...

— Ты Ногайской орды?

— Нагая, Нагая...

— Короче, ежели хочешь, чтоб семейство твоё уцелело, то сейчас же отправишься обратно на берег, отыщешь в степи татарский отряд, который взял в полон русского человека, его вон брата, — показал на Коня Порфирий, — и выручишь его, понял?

Пленник приуныл:

— Степ болшой... Где я могла искала какая отрада?..

— Жить захочешь — найдёшь, — угрожающе глянул на него Аристарх.

— Поняла, поняла, — побледнел половец — и Коню: — Кто твоя брата и откуда его полона брала?

— Из Керженца. Вепрем зовут, — ответил Конь.

— Вепра, Керженца... Поняла-поняла!

— Сейчас мы тебя на малой лодке на берег отвезём, — сказал атаман. — На всё про всё неделя времени.

— Неделя не успевала! — опять затараторил татарин.

— Жить захочешь — успеешь, — оскалился Аристарх.

— Ладана, ладана!..

Порфирий кивнул:

— Найдёшь Вепря, освободишь его из полона и привезёшь на то место, где мы тебя сегодня оставим. И потом получишь свой выводок. Да гляди, не вздумай на нас татар навести. Заметим неладное, сразу всех твоих в воду кинем. Камни им на шеи прямо щас привяжем. Понял?

— Поняла, поняла! — испуганно выкатил глаза степняк.

— Ипат! Аристарх! Отправьте его на берег! — приказал атаман...

— А хороша у змея дочка, — заметил, вернувшись обратно, Аристарх. — Я б на такой... женился!

— Ну и за чем же дело? — усмехнулся Порфирий. — Отца дождёмся — посватаем и вези её домой, она тебе много татарчат нарожает.

— А я щас, без сватовства хочу! — присел на корточки возле девушки Аристарх.

— Не трогаль Вазиха! — бросился на Аристарха молодой татарин.

— Отстань, басурман! — ударил его кулаком в лицо Аристарх. Юноша стукнулся затылком о кадку с водой, рухнул и затих.

Вазиха прижалась к борту ушкуя, дрожа всем телом.

— А ну перестань! — кинулся в заступу татарам Конь. — С безоружными да с бабами сладить — не велика доблесть!

— Жалеешь?! — возмутился Аристарх. — А они нас не жалеют! Вон твою слободу вместе с твоей женой сожгли, брата в полон увели. Он теперь, чай, не на пуховых перинах нежится, а голодный, холодный спину гнёт на этих скотов!.. Ты, парень, коль уж попал в волчью стаю, то по-волчьи вой. У нас, ушкуйников, к татарве жалости нету. Вот походишь с нами по Волге — привыкнешь и татарок насиловать, и татарам головы рубить... Привыкнешь!

— Остынь, Аристарх! — вмешался атаман. — Конь прав. Мы их целыми и невредимыми должны оставить, а то не на кого менять Вепря будет. Позови знахаря, пущай этого сопляка в чувство приведёт.

Аристарх недовольно пошёл за лекарем и больше к пленникам не приближался.

Прошёл день, другой, и под вечер ушкуйники вдруг увидели на берегу условные сигналы, извещающие о том, что татарин вернулся. Его доставили на ушкуй, и Порфирий сразу спросил:

— А Вепрь где?

— Нета Вепра, — едва не заплакал татарин.

— А пошто вернулся?

— Сказал, что нета.

— Не нашёл его?

— Нета степ... Урус... Тама...

— Вепрь на Руси остался? — удивился атаман.

— Да. Урус. Я нашёл сотник Сухэ, которая забирала Вепра Керженца.

— А почему ты у него Вепря не забрал? — разозлился Порфирий.

— У него нета Вепра.

— Ты что нам мозги морочишь? — стал подбираться к татарину разъярившийся Аристарх. — Вепрь убит? Если убит, то ты со своими выродками на дно Волги пойдёшь...

— Не убивал Сухэ! — упал на колени татарин. — Живая Вепра, живая, но у Сухэ нета!

— А где он? — схватил пленника за грудки Конь. — Продал?

— Маркяла забирала!

— Что за Маркяла? — прищурился Порфирий. — Утоплю, сука!..

— Не нада! — завизжал татарин. — Я не виновата... Вепра Маркяла забирала. Если бы Вепра у Сухэ бывала, я бы её забирала. А она у Маркяла.

— Это, наверное, тот Маркел, о котором я ещё в Керженце говорил, — догадался Пыряй. — Который и навёл татар на Керженец. Так? — повернулся Пыряй к несчастному.

— Така, така, елецкая баярина Маркяла!

— Елецкий боярин?.. — Атаман повернулся к Коню: — Что будем делать?

— Брата искать, — упрямо насупился Конь.

— А с этими что? — бросил жёсткий взгляд Порфирий на пленников. — В Волгу?

— Не нада! Я не виновата! — глотая слёзы, завопил татарин. — Я дорогу вама искала!

— Да отпусти ты их, атаман, — махнул рукой Конь.

— Нет, погоди! — подошёл Аристарх к Коню: — Он тебе брата нашёл?

— Нашёл, — ответил Конь.

— И где же он?

— В Ельце.

— Значит, не нашёл, — ухмыльнулся Аристарх.

— Нет, нашёл, — твёрдо заявил Конь, — и надо его отпустить.

— Ладно, — махнул рукой Аристарх. — Мужиков и баб отпускаем, а молодку оставляем.

— Не убивай доча! — с новой силой завопил татарин.

— Да никто её убивать и не собирается! — засмеялся Аристарх. — Может, я жениться на ней хочу.

Вазиха так прижалась к борту ушкуя, что, казалось, хотела слиться с досками, спрятаться в них. Она дрожа умоляюще смотрела на атамана. Молодой татарин, еле отошедший от удара Аристарха, тоже смотрел умоляюще и не произносил ни слова.

— Я получала от Сухэ за Вазиха калыма! — взмолился отец. — Она должен был жена Сухэ!..

— Ах, вон что! — злорадно пропел Аристарх. — Этот разбойник хочет получить такой яркий полевой цветочек? Нет, батька атаман, — повернулся Аристарх к Порфирию. — Тем более теперь я её не отдам. Она мне и правда полюбилась, батька. Отсылай их всех на берег, а девку оставь. Я действительно жениться на ней хочу.

— Но она ж басурманка! — возмутился Порфирий.

— Перекрестим.

— Не трогал доча! — продолжал заливаться слезами отец. — Сухэ мене убил!..

— Заткнись! — толкнул его ногой Аристарх. — Заткнись по-хорошему, а то на дно к русалкам поплывёшь!..

Когда татар сажали в лодку, девчонка рыдала взахлёб, а родичи её подняли такой вой, что даже многое видавшим на своём веку ушкуйникам стало не по себе. А Конь и вовсе расчувствовался.

— Да отпусти ты её, Бога ради! — попросил Аристарха.

— Не отпущу! — рявкнул Аристарх. — Полюбил я её!

— Да какая же в такой жестокости любовь? — плюнул Порфирий.

— Такая, — буркнул Аристарх и потащил татарку на корму ушкуя.

Глава шестая

Вазиха открыла глаза, глянула вокруг, вспомнила, что случилось, и отвернулась, но не заплакала. Аристарх кинулся к ней с миской каши, хотел покормить, но она молча отказалась. Так прошёл день. За ним другой. Аристарх не отходил от пленницы ни на шаг, пытаясь её накормить, но всё без толку: татарка к еде не прикасалась.

— Ведь помрёшь же с голодухи! — с досады швырнул парень ложку за борт, а товарищам пожаловался: — Она прям как неживая!

— Дык посади тебя в клетку — и ты не больно живой будешь, — усмехнулся Ипат.

— А что я её, в клетке держу? — обиделся Аристарх. — В Новгороде-то лучше жить, чем в кибитке по степям шляться!

— Где кому лучше, а где хуже — человек сам определяет, — потрепал его по плечу атаман. — Тебе лучше в Великом Новгороде, а ей в степи, среди запахов травы полевой, заливистых песен жаворонков, среди воя волков и тявканья шакалов. Ей хорошо с родичами, с матерью родной, а ты её от них оторвал.

— Чай, не неженка! — недовольно надулся Аристарх. — Небось отец её кнутом так стегал!

— А откудова знать? — прищурился Порфирий. — Может, она в их басурманской семье любимицей была. Видал, как брат за неё заступался, да и папаша белугой выл.

— Ерунда всё это, — не сдавался Аристарх. — Татары — народ злой. Им бы только шкуру с кого содрать.

— Они злые к иноплеменникам, — возразил атаман. — А в своих семьях так же, как и мы, могут быть добрыми и ласковыми. Даже волчица своих волчат лелеет и защищает ценою собственной жизни.

— Ты, Порфирий Пантелеевич, лучше скажи, как мне её трапезовать заставить, — вздохнул Аристарх. — Может, знахарь что сделает?

— Знахарь здесь не помощник, — покачал головой атаман.

— Прохор помог бы, — заявил Аристарх. — А этот Семён — коновал бестолковый. Прохор бы слово заветное сказал...

— Сам ты бестолковый! — обиделся Семён. — А на басурманов слова заветные не действуют. Как над ней молитву читать, коли она магометанка? А пуще того, не дай Господи, иудейка! Её сперва окрестить надо.

— Так она, голодная, до крестин и не дотянет, — расстроился Аристарх.

— Ну а я-то при чём? — фыркнул Семён. — Я не поп, а знахарь. Моё слово будет действовать только посля купели и первоначальной молитвы священника.

— Взял ты её на свою шею, а теперь не знаешь, что с ней делать! — выругался Порфирий. — Когда мы ещё в Новгород попадём?

— Как когда?! — изумился Аристарх. — Скоро...

— Слушай, ты и впрямь как в тумане. Скоро мы в Нижний, а не в Великий Новгород попадём!

— Домой к весне бы попасть, — подтвердил и Варфоломей.

— А где ж зимовать? — вытаращился на товарищей Аристарх. — И куда же вы навострились?

— В Елец.

— В какой Елец? Туда дороги нету.

— Есть.

— А по какой реке?

— По Оке и Проне.

Аристарх всплеснул руками:

— Варфоломеюшка, что за Проня?

— Река такая, приток Оки. Я там был. Правда, по ней ни на ушкуе, ни на струге не пройдёшь.

— А на чём же?

— Да на ладьях, — важно пробасил Ипат.

Варфоломей возразил:

— Хоть бы на лодках-каючках пройти. Там через Ранову — на Дон и в Елец.

— А мне как быть? — совсем пал духом Аристарх. — Что мне с татаркой делать? Батька, она ж как дите малое!

— А тебя, дурака, предупреждали! — отрезал Порфирий Пантелеевич. — Не надо было брать!

— Так кто же знал, что так получится.

— В реку её! — рявкнул Ипат. — А чтоб не мучилась, камень на шею.

— Я те, поганец, дам — в реку! — кинулся на него Аристарх. — Сам вперёд к водяному на дно пойдёшь!

— Ну, ты, полегче! — оттолкнул его Ипат. — Задолбал уже всех своей татаркой!

— Прекратить! — гаркнул атаман. — А то я вас сам помирю. — И решительно взялся за рукоять меча. Глянул сердито на Аристарха: — Тебя в Нижнем пересадим вместе с твоей дохлой невестой на какой-нибудь купеческий струг и отправим в Великий Новгород или Торжок. А сами поплывём вверх по Оке в Елец.

— Да как же так, батька?! — взвился Аристарх.

— А так! Нам лишняя обуза ни к чему. Мы на Волгу вышли не девок татарских щупать, а вызволять из полона русского человека.

Парень уставился на вожака шальными глазами, а потом вдруг рванул к корме:

— Да ты будешь жрать али нет? — заорал, чуть не плача, на полуживую Вазиху и опять схватил миску. — И зачем я с тобой связался?! Вот змея ворожбённая! Всю душу вымотала!..

Вазиха приоткрыла глаза, посмотрела отрешённо на Аристарха и снова закрыла. Аристарх же так грохнул о палубу миску с едой, что она разлетелась вдребезги.

— Разбитая посуда на счастье, — спокойно молвил атаман. — Скоро Нижний, готовьтесь, ребята...

Глава седьмая

Ушкуй Порфирия Пантелеевича причалил к берегу Волги напротив Нижнего Новгорода. Погода стояла тихая, солнечная, но слегка прохладная — настоящее «бабье лето».

На берегу разгружались и загружались товаром струги, ладьи и прочие торговые суда.

— Ну что, Аристарх? — подошёл к парню атаман. — Всё не ест твоя зазноба?

— Ты знаешь, батька! — засветился радостью Аристарх. — Сегодня проглотила кусочек хлебца и ключевой воды попила. Я специально на берег бегал, из родника набрал.

— Ну, даст Бог, выживет, — пожал плечами Порфирий. — Ладно... Я щас на пристань схожу, найду какого-нибудь знакомого купца и отправлю вас с ним в Новгород Великий.

Парень помрачнел:

— А может, я всё же останусь?

— Хватит чепуху молоть, — поморщился атаман. — Ты хороший воин, преданный товарищ, но эта баба нам обуза. Коль уж так души в ней не чаешь, вези её домой. Там твоя маманя её отогреет, откормит, отпоит — будете счастливы. А походы у тебя ещё будут. Всё. Пожди. Я скоро.

Атаман ушёл и правда скоро вернулся, улыбаясь во весь рот:

— Ну, парень, забирай свою любую, какие есть пожитки и пошли на струг купца Прокопа Селяниновича.

— Селянинова?

— Селянинова. А что?

— Нет, ничего. Он хороший человек, — заулыбался Аристарх. — Ещё мой батька Федот у него товарищем был. За море вместе ходили, в Дербент за товаром, аж до Персии добирались.

Перебросив за плечо котомку, Аристарх поднял Вазиху на руки и легко сбежал с ушкуя.

— Ба, кого я вижу! — удивлённо пробасил хозяин струга. — Аристашка, сынок! Проходи, Федотыч, проходи, любезный! Вон там, на корме, возле моего обиталища располагайся. Самое лучшее место, лепо оттудова на Волгу смотреть. А кого несёшь?

— Невесту.

— Захворала?

— Захворала.

— Ладно, подлечим. Неси её, там мягко.

Аристарх аккуратно положил Вазиху на тюфяк. Бросил рядом котомку, повернулся к Порфирию Пантелеевичу и обнял его:

— Ну, прощай, батька. Не задерживайтесь в походе. В Новгороде Великом я тебя ждать буду. До встречи.

— Непременно поспешу, Аристашка, — молвил в тон Порфирий. — Как выполним свой обет, поможем Коню — и сразу назад. Но путь опасен, сам знаешь. Всё может случиться.

Порфирий ушёл. Аристарх сел рядом с татаркой, развязал котомку, достал краюху хлеба и глянул на Вазиху, но она уже спала, угревшись под тёплым одеялом. Ушкуйник не стал её будить и сам откусил от краюхи...

— Проголодался? — Рядом стоял Прокоп.

Аристарх пожал плечами:

— Да нет, просто...

— Я распорядился: когда скажете, принесут ухи, поедите горячего. Спит? — заглянул в лицо Вазихи Прокоп — и вдруг отпрянул, как ошпаренный.

— Ты что?! — удивился Аристарх.

Купец медленно покачал головой:

— Ничего, показалось... Татарка?

— Татарка. А что?

— Ничего... — Однако в глазах Прокопа блестели слёзы. Он отошёл, оглянулся, постоял и опять пошёл неверным шагом вдоль борта струга.

— Что с ним? — Аристарх испуганно посмотрел на Вазиху: не померла ль? Да нет, дышит ровно, щёчки зарозовели. Аристарх успокоился и, на солнышке пригревшись, задремал. Но долго спать не пришлось. Кто-то толкнул его в плечо, и Аристарх проснулся. Рядом стоял юноша.

— Трапезовать будешь?

Аристарх хотел было отказаться, но вспомнил про Вазиху. Ласково погладил девушку по голове:

— Потрапезуй, милая...

Вазиха вяло открыла глаза и посмотрела на Аристарха. Но теперь в её взгляде появилась какая-то ещё далёкая, но уже пробивающая себе дорогу жизненная искорка. Она даже чуть приподнялась на локте.

— Оставь миску и хлеб, — предложил юноше Аристарх. — Я сам её покормлю.

Видимо, долгое голодание измучило девушку. А горячая наваристая уха так пахла!.. Аристарх радостно кормил Вазиху с ложки и сам невольно глотал слюну.

Насытившись, Вазиха отодвинула миску в сторону, смущённо глянула на Аристарха и отвернулась. А парень и сам смутился: держал в руках полмиски недоеденной, ароматной ухи и...

И:

— Есть хочешь? — спросила девушка.

— Хочу! — изумлённо пробормотал Аристарх.

— Так ешь, не стесняйся!

Аристарх мгновенно опустошил миску и, облизнув ложку, спросил:

— Ты говоришь по-русски?

— Говорю.

— А кто ж тебя научил?

Вазиха не ответила и снова отвернулась.

«Да она русская! — замелькало в голове Аристарха. — Не такая смуглая и раскосая, как степнячки... Полонянка?..»

— Ты русская?

Но Вазиха опять не ответила.

Аристарх весь истерзался сомнениями. Кто его любимая? Татарка? Но почему так чисто говорит по-русски? А если русская, то почему это скрывает?

Он вспомнил странное поведение Прокопа. Купец явно что-то знает...

До Юрьева-Повольского плыли ещё несколько дней. Прокоп возле молодой пары больше не появлялся. Даже спал теперь не на своём месте у кормы, а посередине струга, на грубом тюфяке. Однажды Аристарх снова попытался разговорить Вазиху.

— Так кто ж ты, милая?

— Я — милая?.. — покраснела она.

Аристарх тоже покраснел, смущённо завертел головой:

— Да, милая! Я ведь с первого взгляда полюбил тебя.

Глаза девушки повлажнели.

— И потому оторвал от родичей? От батюшки?

— Погоди! — встрепенулся Аристарх. — Твой батюшка татарин?

— Да.

— И он плохо говорит по-нашему. Так кто же учил тебя нашей речи?

— Матушка.

— Как — матушка?! — ещё сильнее удивился Аристарх. — Она же совсем ни бельмеса по-русски! Я ж её видел. Она с тобой на ушкуе была.

Вазиха грустно улыбнулась:

— Ты маму Гульнуру за мою матушку принял. Но она не матушка...

— Во! А кто же?!

— Батюшкина жена.

— Мачеха?

— Почему мачеха? Моя матушка — первая жена батюшки, — пояснила Вазиха. — Первая и самая любимая. И она — русская.

— Полонянка?.. — раскрыл рот Аристарх.

— Была полонянкой — стала женой, — пожала плечами Вазиха.

И вдруг:

— Юрьев-Повольский! — раздался грубый голос Прокопа Селяниновича. — Щас причалим!

— Вот хорошо-то! Я тогда за ключевой водой схожу, — обрадовался Аристарх.

Глава восьмая

Панкрат возвратился уже за полночь. Сторожа его сразу угадали и впустили, не мешкая.

— Будить или не будить хозяина? — спросил старый дозорный Аким.

— Пускай спит, — махнул рукой Панкрат. — Дело неспешное, до утра потерпит. А я тоже устал, отдохнуть хочу.

Измученный дорогой, Панкрат еле добрел до постели и сразу уснул. Но отдохнуть как следует ему не пришлось. Трофим, как всегда, поднялся до зари, оделся, зевнул в кулак и спросил постельничьего холопа:

— Панкрат не вертался?

— Ещё ночью, — кивнул холоп.

— И вы, собаки, молчите? — взревел Трофим. — Ко мне его! Живо!

Пока Трофим умывался, прибежал Панкрат. Хозяин недобро глянул на него, зло спросил:

— Дрыхнешь? Лень обуяла?

— Я не хотел, господин, тебя беспокоить, — втянул голову в плечи Панкрат.

— Нет, ты уж побеспокой. Говори, Коня убили?

— Почему Коня? — испугался Панкрат. — Ты ведь велел Прова с Сильвестром...

Трофим прищурился:

— Это когда ж я такое злодеянье тебя заставлял делать?

— Дык... Не заставлял... — застрясся всем телом Панкрат. — Это... ушкуйники Прова с Сильвестром побили.

— Вот то ладно, — кивнул Трофим. — А по чьему приказу?

— По... но приказу Порфирия Пантелевича...

— Так-так, понятно, — заулыбался Трофим. — Ну что ж, Пантелеевичу угодил, теперь угоди Платоновичу.

Панкрат утёр испарину со лба.

— А... как ему угодить?

— Да просто, — пожал плечами Трофим. — Посажу тебя на струг, плывущий в Великий Новгород, разыщешь там купца Порфирия Платоновича и доложишь, что атаман ушкуйников Порфирий Пантелеевич побил его людишек Прова и Сильвестра, а также Трофимова проводника Фрола...

— Как Фрола? Фрола никто не убивал! — вскрикнул Панкрат. — Фрол дома должон быть!

— Убили, стервецы, Фролку, убили, — горестно развёл руками Трофим.

— Да кто ж?!

— Знамо, ушкуйники. Я ить посылал Фрола проводить Прова и Сильвестра до Керженца, — невозмутимо пояснил Трофим, — а потом холопы мои нашли его в лесу зарезанным.

— Так это небось его Пров с Сильвестром убили! — вытаращил глаза Панкрат. — А до Керженца он и не дошёл...

— Ты дурак! — повысил голос Трофим. — Тебе говорят: Фрола нашли под Керженцем. Там же побили и Прова с Сильвестром. Их тела мои ребята привезли в Юрьев-Повольский и похоронили по-православному, отпевал протопоп Стефан. Ты, Панкрат, плохо, очень плохо соображаешь.

— Прости, господин, я всё понял! — рухнул на колени испуганный холоп. — Да-да, точно! Фролку тоже убили ушкуйники, и об том я скажу Порфирию Платоновичу.

— Сказать мало, — усмехнулся купец. — Надо заставить его избавиться от этого наглого ушкуйника и его прихвостней-разбойников!

— Всё сделаю, господин, всё сделаю.

— Ну, ладно, иди отдыхай. Будешь нужон, позову.

С невесёлыми мыслями вышел от хозяина Панкрат.

«Фрола побили по приказу Трофима, — думал он. — Чтобы в глазах Порфирия Платоновича достоверней выглядело убийство ушкуйниками Прова и Сильвестра. И ведь так и меня могут, когда выполню это паскудное задание... А может, и раньше, и тоже свалят на ушкуйников, ведь и я, как и Фрол, был в Керженце...»

Сзади раздался стук. Панкрат вздрогнул и оглянулся: никого.

— Тьфу, чёрт! — плюнул. — Теперь от тени собственной шарахаться буду!..

Спускаясь по лестнице, он встретил шедшего, видать, к хозяину Онисима, особо доверенного Трофиму холопа, выполнявшего самые чёрные поручения купца. Панкрат похолодел от тяжёлого взгляда Онисима и покрылся мурашками: «А вдруг хозяин велит ему меня придушить, а самого пошлёт в Новгород?..»

Панкрат еле доплёлся до дома, озираясь при любом шорохе. Даже скрип собственной калитки его испугал. Опомнившись, перекрестился и вошёл в избу, оглядывая все углы: а ну как там тать? Но в избе никого не было. Панкрат боязливо сел на лавку и просидел так до вечера.

«Спать надо, — подумал наконец. — А где? В избе? Нет, не усну. Пойду в сад, в укромное местечко».

На всякий случай он прихватил вилы. Ночь выдалась на редкость тихая и от луны светлая. Всё вокруг хорошо просматривалось, вроде никого не было.

«Ежели убивать, так уж заявились бы, — маялся холоп. — Может, нынче не станут...»

С тем он и уснул. Но сон был рваным и тревожным: рядом всё время сновали какие-то грязные бабы, и Панкрат раз десять просыпался в холодном липком поту. Следующие несколько ночей были не лучше, и однажды под утро к нему всё-таки пришли. Но не Онисим, а хоромный холоп Лука.

Лука коротко сказал:

— Хозяин зовёт.

Панкрат собрался с духом, помолился и пошёл к купцу. Трофим был в палате не один. С ним завтракал какой-то дородный человек.

— Заспался, Панкрат, — обгладывая мясо с жирной кости, прошамкал Трофим. — Ты что, пьянствовал?

— Нет, господин! — пробормотал холоп.

— А что ж распух, как утопленник?

От слова «утопленник» Панкрат совсем сник, еле пискнул:

— Здоров я, здоров!

— Так в Новгород Великий ехать сможешь?

— Смогу! — обрадовался Панкрат.

— Ну, гляди. А то я тебя заменю.

— Нет-нет, не надо! Я, господин, готов ехать куда и когда угодно!

— Тогда собирайся. Вот купец великогородский Прокоп Селянинович, он согласился взять тебя на свой струг и довезти до Новгорода. Завтра отплываете...

Глава девятая

Ранним утром тёплого осеннего дня хорошо выспавшийся Панкрат ступил на струг Прокопа Селяниновича. Он всё вертел головой, ожидая подвоха, и путался у всех по ногами, пока помощник Прокопа Епифан не рявкнул:

— Да что ж ты кружишься?! Иди на место!

— А где место-то? — огрызнулся Панкрат.

— Вон туда, к борту иди, — толкнул его Епифан в спину. — И сиди там, не мешайся.

Панкрат присел, где было велено, бросил рядом котомку с пожитками. Вокруг царила суета, однако шагах в трёх двое ещё спали.

Панкрат достал из котомки холстину, подстелил её под зад и прислонился к борту. Потом вынул краюху хлеба, вяленую рыбу, мясо и стал есть.

Красное солнце лениво выползало из своего лежбища. Казалось, оно не выспалось, зевало, и вдруг — точно испугавшись, что опоздает, стало быстро белеть и подниматься ввысь.

Время шло, а струг всё не отплывал. Оказывается, ещё не весь товар, идущий из Юрьева-Поводьского в Новгород, был загружен. Людишки сновали с берега на струг и обратно, таская мешки и другую кладь.

Поев и смекнув, что плыть ещё не скоро, Панкрат решил сходить на берег за водой. Споткнувшись, чуть не наступил на спящих соседей, но обошлось, никого не потревожил. А возвращаясь обратно, чуть не уронил флягу с водой: он узнал Аристарха. Посерев от страха, юркнул на своё место и прошептал:

— Во дела... Зачем он тута?.. По мою душу?.. Что ж делать-то?..

Он вскочил, схватил котомку и засеменил прочь.

— Куда?! — раздался грубый окрик за спиной.

Беглец замер. Его одолел ещё больший страх, ноги подкосились, и он присел.

— Ты куда? — повторил Епифан.

— Мне тама неловко, — ткнул назад Панкрат. — Я на корме не могу, тошнит. Мне бы где посерёдке...

— Ты что, баба беременная? Укачивает?

— Не баба, но укачивает, — шмурыгнул носом Панкрат. — Мне бы в тенёк.

— Так и на корме тоже тень имеется.

— Мне бы поболе.

— Вот дурак! Осенью башку не напечёт.

— Всё одно дурно, — едва не пустил слезу Панкрат.

— Эх, дубина, а ещё в плаванье собрался! Иди вон туда, — показал Епифан в сторону противоположного борта посередине струга. — Только там ещё свободно.

— Ох, спасибочки, прям то, что нужно! — чуть не закланялся Панкрат.

— И смотри мне, — покрутил возле его носа увесистым кулаком Епифан. — Ещё пикнешь, сразу за бортом окажешься.

Панкрат заторопился на новое место. Расстелил холстину и сел, не спуская глаз с Аристарха.

Наконец струг оттолкнулся от берега, тяжело заскрипел вёслами и поплыл. А вскоре и Аристарх проснулся. Заметив это, Панкрат поднял высокий ворот кафтана, надвинул шапку на глаза и притворился спящим, сквозь лёгкий прищур поглядывая на ушкуйника. К Аристарху подошёл Епифан и поставил рядом кувшин.

А Аристарх потянулся, встал и, положив локти на борт струга, загляделся на речную гладь. Вскоре и Вазиха открыла глаза.

— С добрым солнышком, милая! — сказал парень. — Есть будешь?

— Мне бы водицы, — попросила Вазиха. — Что-то жажда томит, во рту пересохло.

— А вот, — протянул ей Аристарх принесённый Епифаном кувшин. — Вот. Холодная.

Девушка попила, вернула кувшин и, утерев рушником губы, села поудобней. Вздохнула:

— Значит, всё-таки в Новгород меня везёшь. А зачем?

Аристарх помрачнел:

— Ты опять? Я ж сказал — жениться хочу. Иль я тебе не люб?

Вазиха опустила голову:

— Ты грубый. Ты лишил меня семьи...

— Не, ну а как же иначе? — рассердился Аристарх. — Тебя увезли бы, и где потом искать? Со сватами по степи мотаться?

Вазиха не отвечала. Вообще-то она почти уже свыклась со своим положением, и где-то в душе у неё даже затеплилась лёгкая приязнь к Аристарху. Он не Сухэ — высок, широкоплеч, белокур, статен, красив. Сухэ же коренаст, кривоног и узкоглаз...

Молчали долго. Наконец парень буркнул:

— Давай потрапезуем, что ли?

Вазиха повернулась к нему, едва ли не впервые за всё время плавания улыбнулась и кивнула:

— Давай...

Они не замечали недоброжелательных взглядов Панкрата. Аристарх не раз проходил мимо него, но, увлечённый своею спутницей, не видел никого вокруг. Он даже на Епифана, который приносил еду, не обращал внимания.

Проплыли Волгу, вошли в Тверцу. Епифан предупредил:

— Торжок скоро. Порфирий говорил, что ты в Торжке сойти можешь.

— В каком ещё Торжке! — отмахнулся Аристарх, не сводя влюблённых глаз с Вазихи.

Епифан пожал плечами и ушёл, а когда через Мету вошли в Ильмень, Вазиха спросила:

— Это море?

Аристарх наконец очнулся. Огляделся кругом и воскликнул:

— Да мы ж к устью Волхова подплываем, а Торжок?!

— А тебя предупреждали, — заметила Вазиха. — Тот, который еду носил. Так ты уже дома?

— Дома... — пробормотал Аристарх. — Только не мешало бы в Торжке остановиться...

— И что теперь делать? — забеспокоилась Вазиха.

— А ничего! — махнул рукой Аристарх. — Щас к матушке с батюшкой пойдём.

Глава десятая

Струг Прокопа Селяниновича причалил к берегу Волхова, и Панкрат, не дожидаясь команды, засеменил по сходням, чуть не свалив по пути в воду Епифана. Тот едва устоял и, с трудом удержав равновесие, выругался:

— Вот скотина чумовая!

Аристарх с Вазихой собирались не спеша. У сходней их поджидал Прокоп Селянинович. На этот раз купец без волнения, но очень внимательно рассмотрел девушку и спросил:

— Ты из степи?

— Да, — смутилась Вазиха.

— А сюда как попала?

— Он принудил...

Прокоп Селянинович недобро глянул на юношу, но потом вроде смягчился:

— Не обижает?

— Нет-нет! — горячо заверила Вазиха и, помолчав, добавила: — Думаю, мне на Руси хуже не будет...

— Ладно, — ласково молвил Прокоп Селянинович. — Вы идите домой, а я, как освобожусь, приду к Аристарху. Мне с тобой, дочка, о многом потолковать надобно.

— О чём? — удивилась Вазиха.

— Второпях не обскажешь. Потом.

— Милости просим, Прокоп Селянинович! — вмешался Аристарх. — Я жениться на ней хочу, и её покрестить надо. Тогда и на свадьбу тебя позовём.

— Ну, добро, добро, идите.

— А знаешь, где я живу?

— Как же не знать — кивнул купец. — Твой батька Федот...

— Да это понятно, — перебил купца Аристарх. — Только мы теперь живём не на посаде, а в городе, возле Софии. Уж года два как перебрались.

— Ну хорошо, что предупредил. А батька-то как?

— Прибаливает, — вздохнул Аристарх. — Ну, прощевай, Прокоп Селянинович. Спасибо за всё...

В это время Панкрат уже направлялся к хоромам Порфирия Платоновича. Он озирался по сторонам и сокрушённо шептал:

— Что же делать?.. Аристарх в Керженце был, меня хорошо знает... Зачем он тут? Может, Трофим ещё чего надумал? А Аристарх прибежит к этому Порфишке-купчишке, скажет, что, мол, Панкрат продал ушкуйникам Прова и Сильвестра, и всё... Но он вроде не торопится, с бабой какой-то завязался... Всё равно, надо поскорей рассказать Порфирию Платоновичу о судьбе его холопов и бежать. Ох, куда ж деваться-то? К Трофиму возвращаться нельзя, наверняка прибьёт. Вот доля несчастная!.. — Панкрат замер. — Стоп! А может, рвануть на родину, на Кильмезь, откудова меня забрал в полон и сделал холопом Трофим? Но что я на Кильмези делать буду? Там ведь Трофимовы разбойники всё пожгли и всех побили... И кто меня там ждёт? Да и добраться нелегко. По дороге помру с голодухи, к тому же щас осень, а к Кильмези, поди, уже зима подбирается... Страшно, ой как страшно!..

С невесёлыми мыслями подошёл Панкрат к воротам Порфирия Платоновича. Он тут уже бывал, сторожа его признали и впустили во двор. Пара минут — и Панкрат в приёмной палате. Порфирий Платонович сидел на лавке, смотрел надменно и сурово.

— Тебе от купца Трофима Игнатьева, Порфирий Платонович, самый низкий и доброжелательный поклон, — согнулся в поясе Панкрат.

— Незваный гость — не к добру. Небось с дурными вестями пожаловал?

— Угадал, Порфирий Платонович, — побледнел Панкрат. — Вести недобрые...

— Говори, я ко всему готов.

— Твоих молодцов Прова и Сильвестра ушкуйники Порфирия Пантелеевича побили! — выпалил Панкрат.

Порфирий напрягся:

— Чем докажешь, что ушкуйники? А может... вы?

Панкрат аж взопрел.

— Так с ними погиб и холоп Трофимов Фрол!..

— Я не знаю никакого Фрола, — спокойно до жути проговорил купец. — И почему я должон тебе верить? Мои холопы к вам прибыли, чтобы вы им помогли с Порфишкой справиться и поймать этого проклятого Коня, а вы их порешили.

— Да не мы! — возопил Панкрат.

— А доказательства?

— Доказательства?.. — задумался Панкрат и вдруг как в омут ухнул: — Доказательства приплыли с купцом Прокопом Селяниновичем! На струге его прибыл ушкуйник Аристарх, который и участвовал в убийстве Прова и Сильвестра!

Хозяин скрипнул зубами:

— Ладно, узнаем...

— Ну, я пошёл, — заторопился Панкрат.

— Куда?! — удивился купец.

— Как куда? Обратно домой. Я своё дело сделал, обо всем тебе доложил — пора и честь знать... — попятился Панкрат.

— Э, нет! — топнул ногой Порфирий. — Не по-христиански гостя голодным отпускать. Аполлинарий!

— Да не велик я гость — холоп... — пустил слезу Панкрат. — Меня ж хозяин ждёт...

— Подождёт. Аполлинарий! Отведи этого в горницу, где засовы покрепче, пущай пока у нас поживёт. Он с дороги устал, пущай потрапезничает да поспит, а ты охраняй, чтоб никто его не обидел. Ведь у нас в Новгороде людишки дрянь, до смерти забить могут, а это гость желанный.

— Я не хочу есть! — со слезами молил Панкрат. — Я не хочу спать! Я домой хочу!

— До дома далеко — до моей перины близко. Мы не можем быть негостеприимными. Правда, Аполлинарий? — повернулся к палачу купец.

— Правда, — утробным жутким голосом ответил тот.

— А скоро мы к тебе и твоего дружка Аристарха приведём, — добавил Порфирий. — Вам веселей будет, и тогда вы оба расскажете, как и где убивали моих верных Сильвестра и Прова.

— Да не...

— Веди, Аполлинарий, веди, — кивнул купец. — Пущай поспит, а то ведь в тёмной с крысами в обнимку потом не уснёт...

И Панкрат, больше не препираясь, с замершим сердцем поплёлся следом за Аполлинарием.

Глава одиннадцатая

Перебрался Федот из купеческого посада в детинец. Накопил денег, с Прокопом Селяниновичем товариществуя, построил себе добротные хоромы и зажил спокойно. Торговлю бросил, сил уж нету. Зато ею сын Аристарх занялся, с Порфирием Пантелеевичем подрядился. Правда, шепчутся, что не торгует он, а ушкуйничает, но это уж наветы. Завидуют! Недавно уплыл опять. И вдруг... И вдруг заявился, нежданно-негаданно.

— Сынок! — обнял Аристарха отец. — Что так скоро? А это кто? — кивнул после лобызаний на смуглую стройную девку.

— Это невеста моя, — пояснил Аристарх.

— Откуда ж?! — изумился Федот.

— Долгая история, батя, потом расскажу, дай опомниться.

— Хорошо-хорошо, проходьте...

— Сыночек! — всплеснула руками мать — и новые объятья, вопросы и расспросы. Накрыли стол. Сели за трапезу.

— А знаешь, батя, с кем я воротился? — спросил, жуя, Аристарх.

— С кем, сынок?

— С Прокопом Селяниновичем.

— С Прокопом? — удивился Федот. — Всё плавает?

— Плавает, батя.

— И как он?

— Да ничего, бодрый, крепкий...

— А куда же Порфирий Пантелеевич девался?

— Дальше поплыл.

— В зиму?

— Должно быть, в зиму, — пожал плечами Аристарх.

Старик понизил голос.

— Слышь, а к кому нам её сватать идти? — кивнул в сторону женской половины.

— А ни к кому! — хмыкнул Аристарх, и лицо Федота вытянулось:

— Она что, сирота?..

— Не, татарка, — пояснил сын. — В степи поймал.

— Татарка?! — ахнул Федот. — Наших девок тебе мало?

— Да я, бать, эту полюбил, — вздохнул Аристарх.

Федот покачал седой головой:

— Веры-то хоть нашей?

— Не нашей, но покрестим, — заверил парень.

— Во, тля! Что-то Антон к нам спешит, — вытянул шею к окну Федот. — Али случилось что?

— Какой Антон? — поинтересовался Аристарх, обсасывая кость.

— А ты забыл? Холоп Порфишкин, сынка которого я когда-то от смерти спас. Вот он с тех пор меня, коли что, обо всяких вещах упреждает.

В горницу влетел Антон да как заорёт:

— Беги, Аристарх! Беги! Люди Порфирия Платоновича за тобой идут! Хозяин велел тебя схватить!

— За что? — оцепенел Федот.

— Не знаю! — замотал головой Антон. — Всё, побежал, а то увидят — не сносить мне головы! — И выскочил из горницы.

Федот заметался из угла в угол:

— Спасайся, сынок, спасайся! Порфишка злое задумал!

— Чего это я из своего дома пойду? — фыркнул Аристарх. — Да и куда?

— Беги в Торжок, у нас ведь и там дом есть. А Порфишка зверь, он тебя со свету сживёт!.. — Отец выглянул в окно и побледнел: — Всё, поздно... А ну живо в клеть, там схоронись!..

Федот выволок сына из горницы за рукав и, протащив через сени, втолкнул в клеть и приказал запереться изнутри на засов. Аристарх запёрся и огляделся. На стене висел отцовский меч. Парень схватил его и вырвал из ножен, приготовившись встречать незваных гостей. Те не заставили себя долго ждать: шумно ввалились в дом, и старший грубо спросил:

— Где твой щенок?

— Ты это об ком? — нахмурился Федот.

— Об Аристархе. Где он?

— За товаром на Волгу уплыл.

— Он нонче возвратился.

— А я не видал.

— Брешешь, старый пёс! Дома он!.. — Пришельцы стали открывать все двери, толкнулись и в ту, за которой скрывался Аристарх.

— Нету его тама! — закричал Федот. — Да хоть бы и был, вам-то что надо?

— Не нам, а нашему хозяину! — отрезал старший. — Навались, ребята!.. — И от тяжёлых ударов дверь затрещала.

— Ну, холопьи шкуры! — рыкнул Аристарх. — Я вам покажу!..

Он отодвинул засов, и нападавшие толпой ворвались в тесную клеть. Двоих Аристарх ранил, но остальные накинулись на него, сбили с ног, обезоружили и, связав, поволокли к Порфирьевым хоромам.

— Тати! Разбойники! — кричал Федот.

— За что вы его?! — вопила мать Аристарха. — За какую провинность? Сыночек мой дорогой!..

— Аристарх! Аристарх! — плакала стоявшая рядом с нею Вазиха.

Но их никто не слушал. Аристарха бросили в телегу за углом и увезли.

— Ах, горе-то какое, ах, горе! — заламывала руки мать. — Что же нам делать, отец? У князя надо суда искать!

— Какого князя?! — огрызнулся Федот. — Наши князи только по полям друг за дружкой гоняются да татарам задницы лижут. А до Новгорода Великого им давно дела нету! Тьфу!..

— Тогда к посаднику иди!

— Баба ты неотёсанная! — ещё пуще разозлился Федот. — Он тем же Порфишкой и посажен. Разве он за нас заступится!

— А что ж делать-то?

— Я лучше к Прокопу Селяниновичу пойду, — встрепенулся Федот. — Он своим способом на Порфишку управу найдёт. Лучше любого князя и посадника на место его поставит.

Глава двенадцатая

Порфирий Платонович был купцом тёмного доходу. Сам он почти не выезжал из Новгорода Великого, но богатства текли к нему широкой рекой. Щупальца его подручных доставали до самых окраин Руси и шевелились далеко за её пределами, доходя даже до Дербента.

Порфирий имел также вес в делах государственных, и без него не обходилось ни одно значимое событие в Новгороде, даже призвание князя или избрание посадника. И ему казалось, что достиг он такого могущества, что может безнаказанно похищать, пытать и даже казнить любого неугодного ему человека.

Под хоромами, в сырой клети, и томились эти самые неугодники. Там же учинялись допросы. Узников пытали при помощи различных приспособлений, в том числе и дыбы.

По случаю взятия Аристарха из тёмной были выдворены мелкие неслушники, которых ждала участь нелёгкая. Но — повезло. Аристарх с Панкратом интересовали сейчас купца куда в большей степени, и потому он велел гнать всех остальных взашей, чтоб не мешали.

Аристарха бросили на пол, не развязав, и он не мог даже пошевелиться. На спину сразу же влезли мерзкие голодные крысы. Аристарх похолодел, и вдруг скрипнула дверь, крысы бросились врассыпную, а в темницу с факелами в руках вошли несколько человек, среди которых Аристарх угадал Порфирия Платоновича и его известного на весь Великий Новгород душегуба Аполлинария.

— Подыми его, Полинарка! — приказал купец. — И избавь от лишних пут.

Аполлинарий, взяв за ворот, поставил Аристарха на ноги и убрал все путы, кроме ручных.

— Ну, Аристашка? — сел на лавку напротив узника купец. — Пошто ты убил моих верных слуг Сильвестра и Прова?

«Во... — обомлел Аристарх. — Я только до Новгорода добрался, а он уже знает... Да кто ж доложил-то? Ну, влип... Говорил отец: беги — не послушался... Эх, в Торжке надо было со струга сходить... Сгноит меня теперь этот пёс, крысы в подвале сожрут...»

При воспоминании о крысах по телу Аристарха пробежала невольная дрожь, и Порфирий осклабился:

— Трясёшься, ушкуйная душа? Страшно? А ну отвечай!

— А ты кто, князь али посадник, чтоб я пред тобой отчитывался? — упрямо мотнул головой Аристарх.

Купец ухмыльнулся:

— Я хуже посадника, и отвечать тебе придётся.

— Лучше отпусти по-хорошему, — насупился Аристарх. — За меня Порфирий Пантелеевич от этого крысиного гнезда брёвнышка на брёвнышке не оставит!

— Погодь, и до твоего благодетеля-живодёра ещё доберусь! — заверил купец.

— Сам ты живодёр!..

— Аполлинарий! — вскочил Порфирий с лавки. — Подвесь его на дыбу!

Аристарха схватили и подвесили на дыбу руками за спину, вывернув плечевые суставы. Ушкуйник застонал от боли.

— Ну, скотина? — подошёл к нему купец. — С кем убивал моих ребят?..

Вообще-то Порфирию Платоновичу и так было ясно, кто убил Сильвестра с Провом, однако в голове его созрел план: обвинив Аристарха, добраться до своего тёзки-ушкуйника. Но для этого требовалось выбить из Аристарха признание в причастности к преступлению Порфирия Пантелеевича.

— Ничего я не знаю и никого не трогал, — твёрдо повторил Аристарх.

— Аполлинарий! — свирепо рявкнул купец. — Привяжи к ногам этого недоноска бревно и поддёрни повыше!

Холопы снова засуетились, привязывая дубовое вымоченное бревно, а Аполлинарий потянул за верёвку, вывернув плечи несчастного почти наизнанку. Тот дико закричал.

— Отвечай, пёс! — не унимался купец. — Ты верно сказал, что я не посадник, однако тут присутствует человек посадника, и твоё признание попадёт куда следует, а ты со своими дружками-ушкуйниками будешь предан суду. Говори, собака!

Аристарх молчал.

— Ладно, не хочешь по-хорошему — не надо. Я и без тебя знаю, что ты их побил по приказу ушкуйного атамана Порфирия Пантелеева. Сейчас увидишь. Эй! Исай! — крикнул купец. — Тащи сюда Трофимова посланца!

Холоп убежал, а Порфирий Платонович повернулся к пленнику:

— А куда же Порфишка-ушкуйник уплыл?

— Куда надо, туда и уплыл, — стиснул зубы Аристарх.

— Ну ладно... Аполлинарий! Опусти его.

Палач ослабил верёвки, и ступни Аристарха чуть коснулись пола. Через некоторое время в темницу робко вошёл человек, и Аристарх вскрикнул от изумления, угадав Панкрата.

— Хитёр Трофим, но тут промашку дал, — прошептал ушкуйник.

— Что-что? — насторожился Порфирий Платонович.

— А то, что этого гада Трофим и к нам в Керженец подсылал, чтобы мы там встретили Сильвестра и Прова. Он был у нас и рассказал о твоём намерении убить охотника из Керженца по имени Конь.

— Брешешь! — аж подпрыгнул от злости Порфирий Платонович и, повернувшись к помощнику посадника, поспешно затараторил: — Брешет он всё! Холопов я посылал в Керженец за товаром и заодно попросил разузнать, нет ли там для продажи лошадей. А Порфишка-разбойник с помощью этого душегуба, из-за своих грабительских выгод, чтобы я там не торговал, а они с юрьевским купцом Трофимом ушкуйничали, побили моих людей.

— Во заливает! — усмехнулся Аристарх. — И глазом бесстыжим не моргнёт.

— Он побил Прова и Сильвестра? — подбежал к Панкрату купец.

— Он... и... Порфирий Пантелеевич! — испуганно пробормотал тот.

— А Трофим тебя в Керженец посылал?

— Не-ет...

Распахнулась дверь, и:

— Беда! — заорал кто-то с порога.

— Какая ещё беда? — удивился Порфирий Платонович. — Пожар, что ли?

— Хуже! Осада!

— Татары?! — разинул рот Порфирий.

— Хуже! Люди Прокопа Селяниновича!

Купец побледнел:

— Что им надо?

— Тебя требуют.

— Сам Прокоп тама?

— Да.

— Ещё один разбойник выискался... — прошипел Порфирий Платонович. — И куда только посадник смотрит!.. Исай, скажи смутьянам, щас выйду.

После пребывания в темнице дневной свет ослепил купца. Щурясь и прикрывая глаза ладонью, он услышал гулкий стук в ворота усадьбы и угрожающие крики:

— Открывай, сучий сын, а то ворота снесём!

Порфирий испуганно взбежал на крыльцо и увидел, что подворье окружено плотным кольцом людьми Прокопа Селяниновича. А с этим купцом, Порфирий знал, — шутки плохи. Самого Прокопа хозяин не видел, но от ворот раздался вдруг его голос:

— Открывай добром, Порфишка!

Порфирий Платонович тоненько крикнул в ответ:

— Ты пошто средь бела дня озоруешь, Прокоп Селянинович? Степенный купец, а такое себе позволяешь — в чужой дом без приглашенья врываться!

— Это ты, Порфирий, белоденечный тать! — был ответ. — Ты ворвался в дом товарища моего Федота и насильно умыкнул его сына!

— Аристарх — убийца моих холопов!

— Не тебе судить, Порфирий, кто убийца, а кто праведник! Ты не посадник!

— А у меня тут помощник посадника!

— Помощник — сошка мелкая. Пока добром прошу, Порфирий, отпусти Аристарха! — ещё громче крикнул Прокоп Селянинович. — Не выпустишь, усадьбу твою в щепки разнесу, а тебя на заборе повешу, понял?

Порфирий поёжился: осаждавшие окружили подворье так, что мышь не проскочит. Да притом все они хорошо вооружены. Послать к посаднику за помощью — никто не пройдёт, и до вечевого колокола не добраться... Эх, думал же у себя колокол на всякий случай повесить, так и не повесил — вот и томись теперь в осаде... Может, погодить? Может, сам собой дойдёт до посадника слух о Прокоповых безобразиях?..

Порфирий встрепенулся, когда увесистым бревном люди Прокопа со всего маху так ударили в главные ворота, что они затрещали. Следом послышался новый оклик купца:

— С петлёй на шее болтаться собрался, а, Порфирий?

Эта угроза совсем вывела его из равновесия, и он визгливо заголосил:

— Стой, Прокоп! Стой! Щас отдам парня! Веди его, Исай, — повернулся к холопу. — Да не забудь развязать.

— А с Панкратом что делать? — наклонился к уху хозяина Исай.

— Ничего! — рявкнул Порфирий. — Пущай в тёмной сидит!

Исай скоро привёл Аристарха, который сердито растирал затёкшие от верёвок запястья.

— Забирайте! — крикнул Порфирий.

— Открывай ворота! — приказал Прокоп Селянинович.

— Ишь чего захотел! — огрызнулся Порфирий. — Пущай через забор лезет! Исай, возьми людей и перекиньте этого бугая через забор!

Холопы засуетились вокруг Аристарха, а Порфирий шепнул помощнику посадника:

— Иди в хоромы. Потрапезничай пока, а я скоро. — И одному из слуг: — Проводи и угости по-хорошему, осетринкой. А когда Исай управится с Аристархом, то пришли его ко мне.

— А где ты, господине, будешь?

— В тёмной. У нас с Аполлинарием там ещё дело имеется...

В темнице сидел и дрожал, дожидаясь своей участи, Панкрат. Увидев Порфирия Платоновича и Аполлинария, он совсем пал духом и забился в угол, но палач своей огромной ручищей схватил его за шиворот и подтащил к дыбе.

— Ну а теперь отвечай, — елейно процедил купец. — Ты навёл Порфирия-разбойника на моих людей?

— Дык по приказу Трофима... — прошептал Панкрат.

Порфирий Платонович кивнул:

— Трофим за своё злодеянье ответит. А пока тебе отвечать придётся.

— Смилуйся, господине, я ведь невиновен! — слёзно взмолился Панкрат, когда Аполлинарий начал выворачивать ему руки и вязать их супоневыми верёвками.

— Сдохнешь на дыбе — тогда и смилуюсь! — ухмыльнулся купец.

— Прости, господине! Я отслужу!

— И как ты, продажная душа, отслуживать собираешься?

— Я убью Аристарха!.. — прорыдал Панкрат.

— Его я и без тебя убью, — заявил Порфирий. — Аполлинарий, тяни верёвку!

— А-а-а! Больно!..

— Больно? — удивился Порфирий. — А ну-ка, Аполлинарий, врежь ему по голому пару раз длинником!

Палач засучил рукава рубахи и взял длинный кнут на короткой ручке, как вдруг услышал окрик Порфирия:

— Стой! Сдох, что ли?!

Панкрат, белый как мел, неподвижно висел на дыбе.

— Развяжи, — приказал купец. — Он мне живой нужен.

Аполлинарий положил Панкрата на земляной пол и приложил ухо к его груди.

— Сердце стучит.

— Ну-ка окати водой.

Когда холодная вода коснулась тела Панкрата, он опять заорал:

— За что?.. Я не виноват!

Порфирий шагнул к нему:

— Заткнись и слушай!

— Слушаю, слушаю!

— Я отпущу тебя, но с одним условием. Служить мне будешь, живя у Трофима.

— А что я должон делать? — начал успокаиваться Панкрат.

— Сперва ничего, а потом видно будет. Живи тихо и ничего не предпринимай, пока я сам или кто из моих людей тебе что не прикажет.

Панкрат сглотнул:

— Убьёт меня Трофим...

— За что?! — удивился Порфирий.

— А за что он Фрола убил, который Прова с Сильвестром в Керженец провожал? Он часто ни за что убивает...

— Скажешь ему, что теперь связь у нас будет только через тебя, другого человека от него я не приму. Ну и докажи Трофиму, что ты парень надёжный.

— А вдруг не сумею? — повесил нос Панкрат.

— Жить захочешь — сумеешь. Аполлинарий, распорядись, чтоб его накормили, напоили, дали отдохнуть, собрали в дорогу и отправили в Юрьев-Повольский. Можно с каким-нибудь купеческим стругом до Нижнего.

— Понял, хозяин. — Аполлинарий вытолкал Панкрата из темницы, а Порфирий Платонович вышел следом и увидел Исая.

Тот поклонился в пояс:

— Звал, хозяин?

— Звал. Мотай на ус: Аристарха из Новгорода не выпускать.

Исай округлил глаза:

— А как? Он теперь у Прокопа точно у Христа за пазухой.

— Как хочешь! — рассердился купец. — Но чтоб через пару дней он опять сидел у меня в тёмной.

— А может, его подстеречь и убить?

Порфирий замотал головой:

— Он тута живой нужен. Я сам его убью...

Глава тринадцатая

Прокоп Селянинович, зная норов Порфирия Платоновича, понимал, что тот не оставит Аристарха в покое. И он решил забрать его в свои хоромы, где было относительно безопасно. Епифану же приказал усилить охрану усадьбы и следить за людьми Порфирия. Затем Прокоп дал задание ещё одному своему верному товарищу перевезти в хоромы и невесту Аристарха Вазиху.

К ней у Прокопа Селяниновича было особенное отношение. Девушка была очень похожа на исчезнувшую около двадцати лет назад его любимую дочь Анну. Тогда они жили в Торжке, и пятнадцатилетняя Анна вместе с подругами пошла в лес в ночь на Ивана Купалу и домой не возвратилась. Все её сверстники были целы и невредимы, а она как в воду канула. Многие думали, что утонула: молодёжные игрища проходили на берегу Тверды, и вокруг было множество озёр и болот. Тело искали везде, но не нашли, а вскоре прошёл слух, что Анну украли татары, молодой татарский воин из окружения торжокского баскака. Мол, он как-то увидел Анну и до беспамятства влюбился, однако понимая, что Прокоп Селянинович добром не отдаст дочь в степь, в ночь Ивана Купалы выкрал её. Прокоп Селянинович тосковал долго, бил челом баскаку, ездил в степь, но безрезультатно. И вот, много лет спустя, он увидел на своём струге... пропавшую дочь.

Сначала Прокопу показалось, что он бредит, что к старости его стали посещать видения. Присмотрелся: девушка вроде бы похожа на Анну, но у гостьи глаза карие, а у Анны небесно-голубые. И дочь его была лицом бела, волосы, как спелая золотистая нива, а эта девушка смугла и русоволоса. Но чертами — вылитая Анна. И Прокопа как прострелило: да это же дочь Анны!.. И потому он так рьяно кинулся спасать Аристарха: и как сына своего купеческого товарища, и как жениха обретённой, поистине чудом, внучки.

Потрапезовав с Аристархом, Прокоп Селянинович собрался было отдохнуть, но в покои вошла Вазиха. Купец вскочил с лавки и, волнуясь, заговорил:

— Проходи, дочка, проходи, вот и суженый твой тута!

Вазиха засмущалась, прикрыла концом платка лицо, но по глазам было видно, что она рада видеть Аристарха живым и невредимым.

— Садись, милая, садись! — продолжал суетиться Прокоп Селянинович.

Вазиха несмело села рядом с Аристархом. Парень тоже засмущался. В другое время, конечно, Прокоп Селянинович оставил бы молодых наедине. Однако сейчас...

— Аристарх, — вздохнул он. — Ты слыхал, наверное, что у меня много лет назад пропала дочь?

Аристарх кивнул:

— Да, батя про твою беду сказывал.

— Ну так вот, — снова обратил взор на Вазиху купец. — Эта девушка, которую ты хочешь взять в жёны, точь-в-точь вылитая моя пропавшая дочка.

Аристарх оторопел. Вазиха тоже была ошеломлена и даже, забыв девичьи приличья, открыла лицо.

— У тебя же мать русская? — продолжил Прокоп Селянинович.

— Русская, — несмело ответила Вазиха.

— А она не рассказывала, откудова родом?

— Рассказывала... Из сказки.

Прокоп тоже обомлел:

— Из какой сказки?!

— Она говорила, что её родина — Сказка Русь.

— А в каком городе она родилась, говорила? — воскликнул Прокоп.

— Я не запомнила, — жалобно прошептала Вазиха. — Она про Русь всё толковала, да про матушку свою...

— А не Любавой называла она матушку? — аж побледнел купец.

— Любавой? — оживилась Вазиха. — Да, Любавой! Да-да, так она всё время повторяла!

— А её саму-то как зовут?

— Айназа.

— Её в мусульманство обернули?

— Да она вроде Аллаху не поклоняется, хотя наш юрт магометанский. Даже Ногай, говорят, уже веру арабскую принял. Но мама всегда при себе имеет три христианские иконки: Иисуса Христа, Богородицы и Николая-угодника. Она на эти иконки молится, и отец ей не запрещает.

— Айназа... Анна... — прослезился Прокоп Селянинович. — Да ты ж, девочка, внучка моя родная!

Он в порыве нежности притянул к себе растерянную Вазиху, крепко прижал к груди.

— Доченька моя... — гладил её по голове. — Внученька моя... Сколько ж я вас искал... Где только не побывал, чтобы найти. Мать и бабушка ваша горя не выдержала, померла без времени... И вот вы отыскались, родимые... Епифан! — крикнул купец.

— Его нету, — буркнул Аристарх.

— Ах, да! — спохватился Прокоп Селянинович. — Он же следит за подворьем Порфирия Платоновича... Митяй!

Холоп вошёл и поклонился хозяину.

— Вот что, Митяй. Иди и распорядись: мы скоро в Торжок отплываем. — Холоп ушёл, а купец повернулся к Аристарху: — Поедем в Торжок, а оттудова двинемся на поиски моей дочери. Вазиха, где кочует сейчас твой отец?

— Я точно не знаю, — несмело проговорила Вазиха, — но наш юрт вроде самый северный из Ногайской орды. Мои родичи, наверно, кочуют от реки Пьяны к Сейму и зимовать будут у развалин Курска и Рыльска.

— А сейчас где они?

— К Битюгу должны подходить...

— Где этот Битюг? — поднял глаза купец на Аристарха.

Тот молча пожал плечами.

И вдруг:

— Прокоп Селянинович! — ворвался в горницу запыхавшийся и весь залитый кровью Епифан. — Мы Исая споймали! С ним были ещё четверо холопов Порфирия Платоновича. Они тайно хотели проникнуть в твои палаты. Мы их заметили, окликнули, а они обнажили мечи. Короче, Исая взяли, остальных побили. У нас один убитый и трое ранено. Что делать?

— Этот Порфишка, пока мы тут, не успокоится, — сверкнул глазами Прокоп. — Но мне щас некогда с ним возиться. Исайку гоните взашей, а ты вот что скажи: знаешь Битюг-реку?

— Слыхал, — кивнул Епифан. — Течёт по Половецкой степи, в Дон слева впадает.

— Можно туда добраться?

— Добраться-то можно, но далеко.

— А какие там пограничные русские княжества?

— Самое близкое — Липецкое, но оно вроде татарами разорено.

— Постой-постой! — воскликнул Аристарх. — Там рядом, кажись, ещё и Елецкое...

— Может, Воргольское?

— Да нет — Елецкое!

— Ну, это когда было? — протянул Епифан. — Ещё до Батыгина разорения. Там жил мой дед, а после рядом появилось Воргольское княжество, неспокойное и бедовое, с рыльскими князьями... Ведь Рыльск и Курск Батыга тоже стёр с лица земли и запретил там князьям селиться, вот рыльские Ольговичи и подались на Воргол, а липецкие Ярославичи им не препятствовали: одного ж, Святославова корня. Но воргольцы с липчанами поссорились, вернее, татары их стравили, и пожгли друг друга. Сейчас там, должно быть, пепелище...

— А я знаю князя Даниила Елецкого! — заявил вдруг Аристарх. — Ему, кстати, на подмогу ушёл Порфирий Пантелеевич.

— Так знаешь туда дорогу? — посмотрел на Епифана Прокоп Селянинович.

— Поздно, зима на носу, — вздохнул Епифан. — Ты как хочешь — по воде или посуху?

— А как быстрее?

— Быстрее на конях. Ведь мы не за товаром?

— Не за товаром.

— А по воде труднее. Там реки малые, а зима рядом. Примёрзнем к какой-нибудь речушке и околеем от холоду.

— Ну всё, хватит разговоры разговаривать! — заволновался Прокоп Селянинович. — Готовь, Епифан, струг на Торжок. А там коней возьмём — и в Елец.

Глава четырнадцатая

Прокоп Селянинович с товарищами прибыли в Торжок ранним осенним утром. Над Твёрдой висел клубистый бледно-синий туман, и поначалу даже не было видно, куда пристать. Но опытный лоцман Епифан всё же сориентировался в туманной дымке, и массивный струг мягко причалил.

Кинули трап, и Прокоп Селянинович скомандовал:

— На берег!

Первой на землю ступила судовая прислуга, следом, держа за руку Вазиху, Аристарх, за ними — сам купец. Но не успел Аристарх сделать и шагу, как из тумана, точно нечисть, выскочили вооружённые люди и напали на них.

Прокоп Селянинович успел подхватить Вазиху на руки и взбежал с нею по трапу обратно на струг. Аристарх оказался в самой гуще заварухи и даже успел проломить череп одному из врагов. Но схватка скоро закончилась. Несколько нападавших были убиты, а двое кинулись в воду и скрылись в тумане.

— Кто это были? — возбуждённо кричал Прокоп. — Кто?

— Рядом лодка стояла... чужая, — заметил один из людей Прокопа Митрофан.

— По-моему, в ней был Исай, — хмуро буркнул Епифан.

— Исая мы в Новгороде повязали! — изумился купец.

— Так ты ж сам приказал отпустить его! — вздохнул Епифан.

— Догнать и потопить! — свирепо заорал Прокоп.

— Матвей, Кирилл, Семён! — скомандовал Епифан. — Живо в лодку. Я с вами. Эта скотина от нас не уйдёт!

— Потопить их! — топал ногами купец. — А пса Порфишку, вернусь, на его заборе собственными руками повешу!..

Епифан уплыл. Аристарх с Вазихой опять собрались на берег, но Прокоп Селянинович не пустил их.

— В Торжке, окромя Исая, много Порфирьевых подонков шляются, — отрезал он. — Бережёного Бог бережёт, сидите пока на струге.

Долго ждали Епифана. Туман давно рассеялся, солнце уже прошло свой полуденный путь, когда показалась лодка.

— Ну? Что там? — ещё издали заорал Прокоп Селянинович.

Епифан не ответил. А подплыв к стругу, угрюмо глянул на купца и хрипло сказал:

— Как в воду канул...

— Не догнали?!

— Не догнали... — Епифан злой, как чёрт, поднялся на струг. — Он, мразь, где-то на берегу затаился. Всю Тверцу избороздили вдоль и поперёк, а его как и не бывало!

— Так может, это и не он был?

— Да он! Истинно его рожу я видел! — дёрнул плечом Епифан. — Он меня, сука, околдовал! Я вот будто вижу его, а поделать ничего не могу. Ведьмак поганый! Он где-то рядом, рядом...

— Теперь Исайка как навозная муха от нас не отстанет, — задумчиво произнёс купец. — Теперь постоянно держи ухо востро. Аристарх, вам с Вазихой надо на струге сидеть, да и мне тоже. А ты, Епифан, ступай на берег и купи коней порезвей, потом на них поедем в Елец. Сколько нас будет?

— Да человек пятнадцать, — почесал затылок Епифан. — Вазиха тоже?

— А как же! — удивился Прокоп Селянинович. — Она дорогу будет показывать.

— Какую дорогу? — тихо прошептала девушка.

— Кочевую стезю твоих родителей, — пояснил Прокоп.

Вазиха насупилась:

— А зачем?

— Как зачем?! — всплеснул руками купец. — Чтоб мы отбили у татар мою дочь.

— А вы спросили, желает она, чтоб её от семьи отбивали? — побледнела Вазиха.

— А как же? Она ж по Руси тоскует!

— А потом по семье тосковать будет! — отрезала девушка. — Столько лет живёт в кочевье, привыкла. У неё там муж, дети! Вы про это забыли?

Прокоп Селянинович проворчал:

— Ты, внучка, будто раньше не знала, куда и зачем мы путь держим.

— Знала! — вспыхнула Вазиха. — Но я не могу наводить на свой дом врагов!

— Да какие же мы враги, милая?! — оторопел купец.

— Самые настоящие! — не сдавалась Вазиха. — Вон Аристарх налетел, что коршун, и силой оторвал меня от родительского очага, не спросив ни меня, ни родителей, желаем ли мы того!

— Но сейчас ты ж довольна? — испуганно привстал Аристарх.

— Сейчас, может, и довольна, но на свой юрт вас не поведу. Там без рати не обойдётся, а вы коварные, вы можете убить моего отца, побить братьев. И мама, опять же говорю, уже свыклась со своей жизнью и менять её не захочет.

— Но должен же я с дочкой-то повидаться! — чуть не заплакал Прокоп Селянинович. — Я так долго её искал, по ночам бредил встречей с нею... Внученька, я клянусь, что с голов твоих родственников ни один волос не упадёт и помимо воли Аннушки ничего сделано не будет. Раз она привыкла к другой жизни, пускай там живёт, но я должен увидеть её!

Вазиха молчала.

С шумом и руганью вернулся Епифан. Взойдя на струг, сказал Прокопу Селяниновичу:

— Кони готовы, можно ехать.

— Ну что, внученька? — робко повернулся купец к Вазихе. — Поехали?

Девушка вздохнула:

— Поехали...

Глава первая

Князь Даниил поднялся ещё до света. Что-то не спалось ему, а едва задремлет — кошмары наваливаются, виденья всякие лезут и давай по башке бродить. Непонятные, искорёженные, красноглазые, лохматые рожи. Скалозубые, с длинными когтями, которыми стараются вцепиться в лицо... Даниил вздрагивал и просыпался. По всему телу холодный пот, дрожь в членах, затылок немеет...

Не выдержал князь, вскочил, накинул кафтан и вышел на улицу.

— Уже заморозки, — прошептал. — Скоро зима, а я ещё палец о палец не ударил, чтобы восстановить княжество. Но, чтобы восстановить, надо уничтожить тех, кто его разрушил. Ахмата надо убить... И не только Ахмата. В Ельце его брат Вагиз сидит. Надо заманить его в степь и там с ним расправиться. Но как?..

Мысли Даниила прервал скрип калитки. Князь оглянулся и сквозь сумерки увидел ёжащегося от холода единственного оставшегося в живых после той ужасной бойни за Липецкое княжество соратника князей Липецких — Силая. Тот подошёл и встал рядом, посмотрел в чистое звёздное небо.

— Морозно, — зябко кутаясь в кафтан, вздохнул. — Зима скоро...

— Скоро, — недовольно кивнул Даниил. — А мы сидим тут, зря порты протираем да хлеб пожираем!

— А что делать, княже? — пожал плечами Силай.

— Действовать, вот что!

— Как?

— Так! Выманим Вагиза из Ельца в степь. Я нынче же в город пойду, постараюсь попасться Маркелу на глаза.

— Зачем? — удивился Силай.

— Затем! — строго глянул на друга князь. — Я покажусь Маркелу и скроюсь, а этот предатель с Вагизом пустятся в погоню. Мы же поведём их в степь. А там, я уверен, он будет искать встречи с Ахматом, чтобы тот ему подсобил, и вот тогда мы их всех разом и накроем.

— Рискованно, княже, — покачал головой Силай. — Да и мало нас.

— Рискованно и мало, да, не спорю, но больше сидеть сложа руки я не могу. Я этих выродков уничтожу и восстановлю Липецкое княжество! Эти поганцы его растоптали, всю семью мою извели, Аксиньюшку любимую убили, подданных рассеяли! Никогда им не прощу я этого, и пока в груди бьётся сердце, буду сражаться с ними, сколь сил и крови хватит!

— Ахмата уничтожишь — Ногай не даст княжество возродить, — буркнул Силай.

— Ногаю сейчас не до меня и не до Липеца. В самой Орде больно жарко: Телебуга с Тохтой за ханский стол сражаются, и Ногай всё вниманье и силы нацелил туда. Говорят, он ни того, ни другого не хочет, а либо кого-то третьего в кармане имеет, либо сам размечтался ханом стать. Нет, на Липец ему сейчас плевать. Кочуют себе по Половецкой степи разрозненные юрты, да Ахмат за округой приглядывает. Но у Ахмата сил мало. Понятно, в Ельце татар трогать не будем, а вот в степи прищучим, да ещё обставим так, чтоб было похоже на татарскую междоусобицу.

— Мысль верная, княже, — согласился Силай, — но как там на деле получится?

— А вот вытащим Вагиза из Ельца и дале поглядим, — вздохнул князь. — Ты только помоги мне, Силаюшка!

— Да что ты, княже, меня уговариваешь! — смутился Силай. — Я твой дружинник и в твоём распоряжении полностью до самой смерти.

— И я, князь! — раздался за спинами собеседников голос Руса. — А как разделаемся с Ахматом, так мы с Тяпкой сразу и постриг примем. А то он ругается...

— И вовсе я не ругаюсь! — Как из-под земли выросла высокая фигура Тяпки. — Только считаю, что тебе, князь, в Елец идти не след. Я сам схожу и всё узнаю.

— Друзья мои милые, — мягко проговорил Даниил. — Я понимаю ваши опасения, и я не самоубийца... Ладно, идём вчетвером. Я измажу лицо грязью, надену рваный сермяжный кафтан, на голову шапку глубокую, чтоб не признали. А вернёмся — и приступим к возрождению нашего родного Черлёного Яра. Конечно, Онуз и Воронеж нам не поднять, но Липец восстановим. Только бы справиться с Ахматом и его сворой, чтобы и духу их на Руси не осталось.

— А давайте поскоморошничаем, — предложил Рус.

— Никакого скоморошничанья! — отрезал князь.

— Скоморохи внимание привлекают, — подтвердил Силай, — а мы тихо должны ходить. Нищие мы, нищие...

И правда, когда лазутчики облачились в залатанные зипуны и вымазались сажей и грязью, их стало невозможно отличить от бродяг. Посмеявшись друг над другом, уже собрались идти, но прибежал заспанный Кезинер.

— Вы кудай такая ран?

— Во, Мишка, а мы про тебя совсем забыли! — спохватился Тяпка. — Побудь дома, мы скоро.

— Я тоже хотел ходит, — насупился Кезинер.

— Кезя, дорогой, тут всё равно кому-то остаться надо, — попросил его Тяпка. — Уже некогда нам переменяться. Побудь дома, а мы к вечеру воротимся, ей-богу, обещаю.

Татарин вздохнул:

— Эх-х... Спат не нада многа!..

— Во-во, долго спишь! — кивнул князь. — Ну, в путь...

Глава вторая

Шли вдоль Сосны. Вода на реке покрылась тонкой ледяной коркой, однако скоро поднялось солнышко, пригрело — и льда как не бывало. Хруст под ногами перешёл в чваканье грязи. Идти стало тяжелее.

— Давайте в лес свернём, — предложил Силай. — Там по листве сухо.

Свернули с дороги, и перед путниками открылось сказочное осеннее благоуханье: нежаркое солнце, золотой ковёр, расстилающийся по земле, золотистый же окоём деревьев.

Невдалеке протопал по дороге конный отряд. Князь Даниил и его товарищи шли, шли и не заметили, как оказались у стен елецкого детинца.

— Давайте сперва я, — предложил Рус.

— Нет, пойдём вместе, — возразил князь. — Вместе сподручней.

Город казался пустым, прохожих мало.

— Ну? Ищем Маркела? — спросил князь.

— Да он, собака, сам щас небось откуда-нибудь вывернется! — проворчал Тяпка.

Однако бродили по городу долго, а Маркела всё не было.

— Что за чертовщина! — заволновался князь. — Ведь и Вагиза не видать...

И только проговорил, как из княжеских ворот выехал малолетний князь Афанасий. Рядом с ним Дорофей Космачов, Афанасий Хитрых и два десятка дружинников.

Даниил и его друзья сняли шапки и поклонились. У Даниила комок подкатил к горлу.

«Дитятко ты моё, — думал он. — Да как же похож на мать-то!» Душа отца переполнялась одновременно и радостью и горечью. Ему хотелось кинуться и обнять сына, поцеловать его, прижать к груди...

Князь Афанасий проскакал мимо, а с Даниилом поравнялся Дорофей и глянул на мнимых нищих таким пронзительным взглядом, что Даниилу даже показалось, что Дорофей его угадал. Но нет, подстегнул коня и поехал дальше.

— Что делать будем? — прервал молчание Тяпка. — В Ельце, похоже, татей нету.

— Тут что-то не так, — поморщился князь. — Пошли за город. Там последим, может, чего и выследим.

Ещё сильнее нахлобучив на глаза шапки, друзья пошли к воротам. Навстречу им ехал небольшой отряд всадников. Эти люди были, видно, в Ельце впервые. Они с любопытством смотрели по сторонам, настороженно озирались. Тяпка, Рус и Силай прошли мимо всадников, не обратив на них особого внимания. Князь было тоже — однако вдруг замер, оглянулся и прошептал:

— Порфирий Пантелеевич...

— Что остановился, княже? — тронул за рукав Даниила Рус.

— Постойте! Это же Порфирий Пантелеевич!

— Кто-кто?

— Ушкуйник, который искал меня, чтобы отдать татарам. Он и тут меня ищет. Только вот почему с ним Конь?..

— Ну а на чём же ему ехать? — удивился Силай.

Князь посмотрел на Силая, повертел пальцем у виска и коротко бросил:

— Порфишку взять надо!

— Погоди, — угомонил его Тяпка. — Пошли в лес, там всё обдумаем...

Выкрасть человека для Тяпки и Руса не составляло труда. Они оставили князя Даниила и Силая в лесу, возвратились в Елец и вскоре вернулись на конях, с привязанными под брюхом животных двумя пленниками.

— Поехали домой! — весело гикнул Тяпка. — Там с ними разберёмся.

— А хоть того взяли, кого надо? — спросил князь.

— Да того, того! И второго в придачу, — заверил Тяпка. — Погнали!

— Дай гляну, — подошёл к полоняннику князь, открыл ему лицо и расплылся в улыбке: — А-а-а, Порфирий Пантелеевич! Тот, который наслал на Керженец разбойников и хотел меня убить. Ну, теперь мы тебя, змей, поджарим!

Рот атамана был плотно забит тряпкой. Он отчаянно замычал и задёргался, пытаясь высвободиться.

— Ишь вьюн! — хмыкнул князь. — Не нравится!

— Ну пошли, княже! — снова нетерпеливо заговорил Тяпка. — К вечеру клонит. Тяжко идти будет.

— Погоди, дай на второго погляжу, — отмахнулся князь. — Эх, хоть бы Козьма или Фома. Я б этих выродков рядышком на одной осине повесил!

Даниил подошёл к другой лошади, наклонился и... изумлённо воскликнул:

— Это же Конь!

— Да вижу, что не кобыла, — хохотнул Тяпка.

— Какая ещё кобыла! — огрызнулся князь. — Это сын моего спасителя, зовут его Конь. Только почему он с разбойником в одной компании, не понимаю... Развяжите его!

— Зачем? — нахмурился Тяпка. — Дома разберёмся.

— И разбираться нечего! — отрубил князь. — Это друг. Развязывай, кому сказано!

Когда Коня развязали, он шмякнулся на землю, но быстро вскочил, вырвал изо рта тряпку, продлевался и кинулся к Даниилу обниматься, приговаривая:

— Живой! Князь живой! Вот радость-то!

Даниил похлопывал его по спине, спрашивая:

— Как же ты в Елец-то попал?

— Да тебя искал! И брата Вепря!

— А что, брат пропал? — помрачнел князь.

Конь тяжело вздохнул:

— Отца тати убили, сестру и одного брата, а второго в полон забрали. Говорят, он в Ельце в тёмной сидит у разбойника Маркела.

— Что-то не пойму, — покачал головой князь. — На Керженец напали люди Порфирия?

— Ну!

— А что же тогда ты с ним якшаешься? — разозлился князь.

Конь рыкнул:

— Да не этого Порфирия, княже, а новгородского купца Порфирия Платоновича!

— Но там же были ушкуйники — Козьма и Фома!

— Они своего атамана предали и вместе с людьми Порфирия Платоновича и с татарами напали на Керженец, чтобы тебя пленить. Не нашли тебя и в злобе сожгли Керженец, людей побили, а Вепря в полон забрали. А Порфирий Пантелеевич шёл к тебе на выручку, но тоже не нашёл и теперь ищет тебя по всему свету. А ты заместо благодарности... Развяжи его, княже!

— Развяжите, — тихо приказал Даниил.

Освободившись, Порфирий Пантелеевич подошёл к князю и обнял его. Потом усмехнулся:

— Ну и дружина у тебя, княже, истинные разбойники! Уж на что я ловок, всё Поволжье при упоминании моего имени дрожит, а эти молодцы нас с Конём вмиг скрутили, и пикнуть не успели. В Ельце небось друзья мечутся, нас потерявши, а мы тута.

— Надо им сообщить, — предложил Тяпка.

— Их с собой забрать надо, — заявил Рус.

— А брата выручать? — заволновался Конь.

— Если он в Ельце, то выручим. Но потом. А пока домой.

— А наши ребята? — напомнил Конь.

— Вот и поезжай в Елец и забери их, а мы тут подождём.

Глава третья

— Какие-то людишки туда-сюда мотаются, — заслышав конский топот на дороге к городу, сказал Силай. — В Елец шли, они навстречу проехали, из Ельца идём — опять они.

— А не по наши ли души мотаются? — пробормотал Тяпка. — Мы не видели в городе ни Вагиза, ни Маркела, да и малая княжеская дружина куда-то уехала.

— А ведь верно, — согласился Даниил. — А ну поспешим. Там же Кезинер с ребятами остались!

Едкий дым лез в нос и глаза, когда они подъехали к своей деревне.

— Пожгли, сволочи! — завопил Тяпка, врываясь на пепелище. — Кезинер!

Тишина оглушила, зловещая тишина. Жар и дым обдавали всадников, да лёгкое потрескивание горящего дерева чуть нарушало эту глухую, жуткую тишину.

— Кезинер! — снова закричал Тяпка. — Ты где?

— Перестань орать! — одёрнул брата Рус. — Может, тут засада.

— Плевать! — грубо оттолкнул его атаман. — Где?! Какая засада?! Маркел! Паскуда! Если ты здесь, вылезай, падаль болотная! Кезинер!..

— Вон он! — воскликнул Рус. — Распятый!..

Все оглянулись и увидели ужасную картину. У подножья толстой берёзы лежали бездыханные тела их новых молодых товарищей. К берёзе же была прибита перекладина, и на этом жутком кресте ещё шевелился Кезинер. Руки его были пригвождены к перекладине, а ступни к стволу дерева. Голова обвисла, из-под гвоздей сочилась кровь.

— Снимайте! — закричал князь. — Вроде ещё живой!

Кезинера осторожно сняли, предварительно вытащив гвозди из рук и ног, и положили на землю. Лицо его было восковым.

— Можно спасти, — посмотрел на страдальца Порфирий Пантелеевич и повернулся к своим людям: — Семён, сделай что-нибудь.

Знахарь приложил ухо к груди Кезинера, потом стал ощупывать его, давить и растирать грудь, массируя сердце. Потом он достал мазь и начал втирать её в кожу, время от времени снова слушая сердце и что-то бормоча.

— А ну-ка разойдитесь! — скомандовал наконец он. — Воздуху дайте!

— Жить-то будет? — спросил Тяпка.

— Может, и ^:будет, — буркнул Семён.

— Если Сёмка взялся — поднимет, — заверил Порфирий Пантелеевич. — Но не пойму я: с чего вы по этому татарину убиваетесь?

Тяпка вспыхнул:

— Да, Кезинер — татарин! Но он крещёный татарин. И он бывал с нами в таких переделках, что тебе и не снились, и ни разу не струсил, не предал, в бою затылка не показал! Он для нас родным, кровным братом стал, понял?

— Да понял, понял, — проворчал Порфирий Пантелеевич. — Однако понял я и то, что тут побывал ваш лютый враг. И он, думаю, на этом не остановится.

— Маркел Буня с баскаком Вагизом были тута, — вздохнул Тяпка. — Они князя Даниила ищут. Вот, почти нашли...

— Уходить надо, — заявил Рус.

— Никуда уходить не надо, — возразил князь. — Они на наживку клюнули. Раз уже сюда пришли, придут и другой, а мы их встретим.

— Не надо их здесь встречать! — замотал головой Тяпка. — Здесь земля князя Афанасия Елецкого, и их гибель в этом месте навлечёт гнев Ногая на всё княжество. Рус прав, отсюда надо уходить, и немедля. Кезинер, видать, им ничего не сказал, иначе нас бы тут поджидали. Надо найти местечко поукромнее и оттуда дразнить Вагиза, в степь выманывать. А Маркела можно и в Ельце прибить. Маркел не татарин, за него с князя Афанасия спросу не будет.

— Но сперва надо брата моего вызволить! — вскинулся Конь. — Он у Маркела в темнице сидит.

— Откудова знаешь? — недоверчиво нахмурился Тяпка. — Может, давно уже у какого-нибудь фрязина на галерах вёслами наворачивает?

— Мы на Волге поймали татарина, который знает о погроме в Керженце, — пояснил Порфирий Пантелеевич. — Он и навёл нас на Елец и на Маркела.

— Ну, это дело нехитрое, — кивнул Тяпка. — Нам самим Маркел как кость в горле. Хуже Рвача стал, совсем обнаглел. Мы и брата твоего вызволим, и заодно Маркела прибьём. А пока уходить надо. Что там с Кезинером-то?

Семён продолжал колдовать над пострадавшим. Он уже привёл его в чувство и сейчас обрабатывал раны на руках и ногах.

Кезинер тяжело дышал, глаза были закрыты, но лицо порозовело.

— Ну? — наклонился к знахарю Тяпка.

— Тяжёлый, — вздохнул Семён, — но должон выжить. Телом силён, да и духом тоже.

— А двигать-то его можно? Уходить нам отсюда надо.

— Сделайте мягкие носилки и осторожно несите. А далеко?

— На Красивую Мечу пойдём? — глянул на брата Рус.

— Это близко, — подал голос князь Даниил. — В устье Становой Рясы идти надо, там лес дремучей, там Воронеж. Татары туда не суются.

— Пожалуй, — согласился Тяпка. — Пока от Вагиза подальше, и оттуда потом на татар легче ходить будет. Там и Ахмата можно перехватить, и Вагиза прищучить. Готовьтесь, друзья, парней похороним и двинемся. Небось к утру Маркел с татарами опять припожалуют, а нам ни убивать их тут нельзя, ни самим даваться им в руки резона нету. Веди нас, князь, куда пожелаешь.

Даниил кивнул и принялся отдавать последние распоряжения.

Глава четвёртая

Лесным людям не привыкать менять места обитания. За годы существования шайки под водительством атамана Кунама, а затем и Тяпки, разбойники сменили много их в пойме Дона и Воронежа. И вот — очередное переселение, туда, где они раньше не бывали, в устье Становой Рясы. И правда, не зря выбрал это место князь Даниил. От Ельца подальше, к степи поближе. Не сказать, чтобы липецкое пепелище рядом, но всё же по Воронежу можно быстро до него добраться. И сама река, любимая река Даниила, всё время напоминала ему о счастливой молодости и словно давала надежду на возрождение своего родового княжества.

А Елец... Ну что Елец? Не по душе Даниилу этот город, и местность поймы Сосны и Воргола наводила на него тоску и уныние. И было больно, что его малолетний сын, наследник вдруг оказался не липецким, а елецким князем. Но пока выбора нет: Липец разрушен...

С лёгкой душой покидал князь Даниил берега Дона, без сожаления и даже с какой-то злостью бросил прощальный взгляд на устье Сосны. Не трогали его душу краски купающейся в водах Дона ярколикой луны. Он уходил отсюда навсегда...

Было уже за полночь, когда шайка... да нет, не шайка, а дружина малая князя Даниила отошла далеко от Дона. Миновали лесной массив, углубились в неширокую степную полоску Дубны, затем снова лес, многочисленные перелески и беспрерывная дорога, а точнее, лесное, степное и межлесное бездорожье.

А когда-то были тут дороги, по которым хаживали и езживали липецкие русичи. Особо интересовала в этих краях мастеровых из Онуза руда железная. Дымарь со своими подручными копали эту руду, возили в город, плавили, отделяли железо и ковали всякую всячину и для смерда-землепашца, и для воина-дружинника. Езживал сюда за рудою и Шумах, и другие мастера из Онуза и Липеца. Иные прибывали на жительство аж из самого Киева и на новых изделиях ставили прежнее своё клеймо, киевское. Жили тут люди, работали, торговали... И вот всё запустело. Заросли все стёжки-дорожки...

Из-за Кезинера двигались медленно. Осторожный, чуткий Рус, как всегда, сзади, следит за тем, чтоб никто не застал их врасплох. А князь Даниил впереди. Он и вёл остальных. Когда-то в молодости, ещё до Ахматова погрома, когда баскаком был Содном, они с дядей князем Святославом, Содномом и отцом князем Александром и малой дружиной ездили в эти места охотиться. Добывали зверя, радовались жизни и просто так бродили по этим тропам, лесам и перелескам. Весело, легко тогда было, и казалось, что жизнь бесконечна... Но вот — обрыв, обвал, горе-горькое, слёзы, и теперь они сами, будто и не у себя дома, крадутся, как звери, с оглядкой и звериными тропами...

— Стойте! — крикнул вдруг Тяпка.

Даниил остановился, огляделся. За дорожными мыслями и не заметил, как поднялось солнышко. Но что случилось-то? Князь повернул коня и проехал назад. Тяпка, Порфирий Пантелеевич и знахарь Семён тоже спешились.

— Что стряслось? — спросил князь.

— Кезинеру плохо.

Даниил спрыгнул с коня. Кезинер, лёжа на носилках на земле, тяжело дышал, метался и бредил. Лицо его побагровело и было покрыто густым липким потом.

— Отойдите, отойдите! — велел Семён. — И ты, атаман, отойди.

Отошли, и Тяпка скомандовал:

— Всем пока отдыхать! Рус, Пыряй, Конь — следите за округой. Чтоб рядом не было ни души!

Сам он с князем и Порфирием прилегли на тёплой попоне под разлапистым дубом на полянке, покрытой бурым осенним лиственным ковром.

— Я, конечно, княже, в твои планы не лезу, — вздохнул Тяпка, — но понимаю так, что перво-наперво нам надобно разместиться на новом месте, выручить Вепря, ну а посля приступать к осуществлению тобою задуманного...

— Ты нам, Порфирий Пантелеевич, поможешь? — с надеждой посмотрел на ушкуйника князь.

— А зачем я сюда приехал? — пожал плечами Порфирий. — И я, и мои люди в твоём распоряжении.

— Вот и ладно...

Говорили о разном, и вдруг...

— Атаман! Атаман! Лазутчика споймали! — услышали они крики дозорных. — А ну иди!.. Ишь ты! Упирается!..

— Я его ране где-то видал! — пиная ногой в зад неизвестного, которого тащили за руки Рус и Пыряй, орал Конь.

— Да это ж Исай! — охнул Порфирий Пантелеевич. — Это ж холоп Порфишки Платонова!

— Эй, ты как сюда попал? — рявкнул Конь.

Исай задрожал.

— Т-товар ищу для моего господина... — пролепетал он. — Порфирий Платонович в Рязанщину послал, вот я и... хожу...

— Но тут же граница Руси!

— Из Рязани в Орду иду, по хозяйским делам...

— С каких это пор у Порфирия Платоновича холопы ходят в товарищах? — усмехнулся атаман ушкуйников. — Или у него совсем дела плохи?

— Не знаю... ничего я не знаю... — бормотал Исай. — Он послал... вот и иду... тута...

— А не боишься?

— Кого?

— Татар.

— А чего их бояться?

— Ограбят.

— Да что ж с меня взять?.. — едва не пустил слезу Исай.

— А как же ты идёшь за товаром без своего товара? — не успокаивался Порфирий Пантелеевич.

— Так я... ищу... А найду и сообчу хозяину... Ну а дале он сам... Ох, отпустили б вы меня, православные, — заголосил Исай. — Я ж вам ничего худого не сделал!..

— Ну и где твоей стезе конец? — спросил князь.

— Можа, в Дербенте, — не моргнул глазом Исай.

— Далёко, — покачал головой Даниил. — Отпустим его? — товарищам.

— Да больно уж тёмный человек, — нахмурился Порфирий. — Не с добром он тут, не с добром.

— И что предлагаешь? — зыркнул на Порфирия Тяпка.

— Задержать его.

— А может, убить?

— Убить?! — удивился Порфирий Пантелеевич,— Не, ну это как-то...

— А на что он нам сдался? — пожал плечами Тяпка. — Полон мы не берём, а всех подозрительных казним легко. Башку с плеч — и готово!

Услышав это, Исай с воплями кинулся в ноги Порфирия Пантелеевича:

— Да что ж я вам плохого сделал-то, люди добрые!.. Шёл своей дорогой, никого не трогал, никому не мешал!.. За что? За что предаёте смерти лютой?..

— Замолкни, скотина! — оттолкнул его ногой ушкуйник. — Тебя пока ещё никто не трогает!

— Щас тронем, — заверил Тяпка. — Рус, Пыряй, оттащите эту мразь в лес, там прибейте и закопайте.

— Смилуйся, атаман! — кинулся Исай целовать уже сапоги Тяпки.

— Ты это... правда... — буркнул Порфирий Пантелеевич.

— Что — «правда»?! — рассердился атаман. — Сам же сказал, что тёмный он!

— Мало ли тёмных по свету шляются, и всех убивать, что ли?

Тяпка покачал головой:

— Ну, попомни мои слова, Порфирий Пантелеевич. Этот поганец ещё не раз дорогу нам перейдёт. И тут он не зря появился. Много в отряде моём атаманов стало, а нужен один. Атаман Кунам живым этого нюхача не выпустил бы... А ты, князь, что скажешь?

— Я невиновных не казню.

— Ну, раз так, будь по-вашему, — махнул рукой Тяпка. — Рус, отпусти его на все четыре стороны.

— Иди, гнида! — двинул Исая в челюсть Рус. — Твоё счастье, что заступники нашлись! Иначе не сносить бы тебе головы.

Исай сплюнул выбитые зубы и кровь изо рта. Сперва медленно, точно не веря, что уцелел, поплёлся к деревьям, а потом вдруг рванул без оглядки и мгновенно скрылся в кустах.

А недовольный Тяпка ещё долго не мог успокоиться. Подошёл Семён, сказал, что Кезинеру стало намного лучше, он уснул, можно идти дальше. И — пошли, и к обеду следующего дня достигли правого берега Воронежа. Пошли вверх по течению реки, пока к вечеру не увидели заросшее густым лесом устье Становой Рясы.

Уставшие дружинники попадали на землю и уснули. Однако дозор во главе с Русом не дремал. Дозорные обшарили всю округу и только когда убедились, что посторонних ни на ближних, ни на дальних подступах нет, тоже расслабились. Легли и князь с атаманами. Тяпка уже задремал, когда к нему подошёл Семён и тихо шепнул:

— Кезинер очнулся...

Глава пятая

С восходом солнца лагерь дружины князя Даниила проснулся, зашевелился, загудел, как пчелиный улей.

Тярка велел готовить к зиме жилища. На первый случай рыть землянки, а потом валить лес и рубить избы. Решили, что первым поедет в Елец на разведку Конь. Он должен разузнать расположение хором Маркела Буни и заодно послушать разговоры ельчан об общей обстановке в княжестве, о действиях баскака, княжеского окружения и самого Маркела.

Освободившись от первоначальной суеты, Тяпка пошёл навестить Кезинера. Он был уже у него ночью, когда позвал Семён. Однако татарин тогда был ещё слаб, не мог говорить, и друзья только обменялись взглядами.

— Ну что, Мишка, лучше стало? — присел рядом с лежанкой больного Тяпка.

— Лучше... — хрипло ответил Кезинер.

— Ты помнишь, кто тебя казнил?

— Помнишь...

— Кто?

— Маркела с Вагиза напала...

— А почему они тебя крестовали?

— Налетела, как стая шакала... — закашлялся Кезинер. — Ребята побила. Маркела спросила: «Зачем тута?» Я сказала: «Моя дела, где жит». А Вагиза сказала: «Что ты, татара не кочуешь, а жит на урус земля? — И заорала: — Можа, ты и вера меняй?» Я показала креста и сказала, что я христиана. Вагиза ещё больше заорала: «Можа, ты коназ Данила слюжит стала?» Я сказала, никакой коназ не знала, живу сама. А Маркела, хитрая шакала: «Ты и эти, кто убила, во всех избах жит? Кто ещё с тобой жит?» Я сказала, что татара семей христиана ранше жит, а урус тута нет.

— И Буня поверил?

— Я не знала, поверила — не поверила. А вот Вагиза ещё пуще заорала и приказала моя на крест, а слобода жечь. Маркела начала моя спросит ещё о коназ Данила, но Вагиза его перебила и приказала немедля моя казнит, а деревня жечь и уходит коназ Данила искал...

— Понятно, — задумчиво молвил Тяпка. — Вагиз — дурень неотёсанный, слава Богу. Маркел хитёр, но его хитрость уйдёт вместе с его головой. Ладно, брат, отдыхай, — поднялся атаман, бережно потрепал больного по плечу и добавил: — Мы ещё поратимся. Отдыхай...

Работа по устройству лагеря шла полным ходом. Отдохнувшие за ночь люди рыли землянки, валяли и разделывали лес. Князь и атаманы не только руководили, но и сами, засучив рукава, трудились в поте лица. Лишь Рус со своими дозорными были освобождены от строительных работ. И ближе к вечеру Рус прибежал к князю и Тяпке взволнованный и возбуждённый:

— Конь с чужаками!

— Какими ещё чужаками? — вытаращил глаза на брата Тяпка и схватил меч. — Где?

— В лесу, недалече.

— Дружина! — скомандовал князь Даниил. — Оружье к сече готовь! По местам!

Каждый воин занял свою, заранее обговорённую на случай тревоги позицию. Порфирий Пантелеевич встал рядом с князем чуть впереди дружинников. Вскоре к ним присоединился и Тяпка.

— Неужто Конь предал нас? — вздохнул атаман.

— Не мог он предать! — возразил князь. — Это какое-то недоразумение.

— Что-то слишком часто за последнее время у нас недоразумения происходят, — недобро глянул на Порфирия Пантелеевича Тяпка.

— Ты, атаман, на меня по-волчьи не зыркай! — вспыхнул ушкуйник. — Не может Конь врагов привести... — И, всматриваясь в прореху между деревьями на поляну, где появились незнакомцы, крикнул: — Да это ж Прокоп Селянинович! А вон Аристарх! Это же наши, новгородцы! Братья, сюда!..

Порфирий Пантелеевич выбежал из укрытия навстречу пришельцам, а князь с Тяпкой недоумённо переглянулись. Увидев Вазиху, Тяпка раскрыл рот:

— А это кто?!

Взволнованный радостной встречей Порфирий Пантелеевич только махнул рукой: не приставай, мол.

Князь Даниил с Тяпкой отозвали Коня в сторону.

— Кто такие? — буркнул Тяпка.

— Новгородцы.

— И где ж ты их подцепил? — полюбопытствовал князь.

— В Ельце.

— Тоже братьев ищут? — съехидничал Тяпка, но, увидев, что Конь мгновенно насупился, добавил: — Да не обижайся! Люди-то надёжные?

— Надёжней не бывает, — заверил Конь.

— Ладно, посмотрим. Ну? Что в Ельце?

— Да что, — пожал плечами Конь. — Маркела с Вагизом не нашёл. Может, на наше пепелище опять уехали, а может, и ещё куда.

— А люди что говорят? — спросил князь.

— Маркел от Вагиза, говорят, ни на шаг. Слухи ходят, что князь Даниил в ближнем лесу объявился, вот они и рыщут.

— А про брата спрашивал?

— Спрашивал. Бают, у Маркела в тёмной под теремом какой-то полонянник сидит. Но кто он и откудова — не ведомо.

— Расположенье Маркелова терема разглядел?

— Разглядел.

— Ну, значит, надо действовать, — кивнул Тяпка. — Хоть и нынешней ночью.

— А не рано? — засомневался князь Даниил.

— В самый раз, — хитро посмотрел на собеседников атаман. — Возьмём Руса и Пыряя — он мне по нраву, шустрый мужик, — тихо зайдём к Маркелу в терем, дождёмся его возвращенья из лесу, а там нож под ребро и...

Глава шестая

Месяц постарел и не показывался на глаза. Тишина была такой, что давило на уши. Безветренный прозрачный воздух позволил опуститься на землю едкому, жгучему морозцу, который сразу взялся за дело и сковал воду, посеребрил инеем побуревшую листву и траву.

Тяпка с соратниками добрались до Ельца ещё до полуночи. Сторожа дремали, на улицах ни души, и пришельцы легко проникли в город. Отыскав Маркелов терем, они бесшумно пробрались внутрь. В тереме было темно и тихо.

— Вон в ту палату Маркел по приезду всегда заходит, — показав пальцем, шепнул Конь. — Там, гля, холоп стоит...

— Рус!.. — скомандовал Тяпка.

Рус тенью скользнул во тьму, и через несколько мгновений раздался звук глухого удара. Холоп упал, и Рус оттащил его в угол.

— Пыряй, становись на его место, — велел Тяпка. — В темноте Маркел не разберёт.

— А вдруг он со светом войдёт?

— А ты отвернись. И не бойся, его охрану мы обезвредим. Сколько человек с ним обычно ходят? — Коню.

— Два-три, не боле.

— Справимся...

И едва Тяпка проговорил, во дворе послышался шум.

— Иди в палату, — толкнул Коня Тяпка. — Там и встретишь хозяина. Только рот ему сразу заткни, чтоб не раскричался и не поднял тревогу.

— Заткну, — пообещал Конь и скрылся за дверью.

Пыряй встал возле двери и замер. Вскоре появились трое. Впереди шёл Маркел, чуть сзади два здоровенных холопа, один держал факел. Подойдя к двери, Маркел увидел незнакомца, но не успел даже ахнуть, как холопы уже лежали на полу, а его самого Пыряй втолкнул в палату, где за дело взялся Конь: заткнул ему тряпкой рот, а потом быстро связал и усадил на лавку. Тут же вошли и Тяпка с Русом, а Пыряй остался за дверью для дозора.

— Ну, здорово, Маркел! — хмыкнул Тяпка.

Маркел лишь замычал в ответ.

— У него ж рот заткнут, — рассудительно заметил Рус. — Поэтому он не может тебя поприветствовать.

— Так вынь кляп.

— Нельзя, заорёт.

— Не заорёт. Пущай только пикнет, вмиг глотку проткну, — направил конец лезвия сабли на горло пленника Тяпка.

— Коли так, можно и вынуть. — Конь выдернул тряпку.

— Ну? — В голосе Тяпки зазвенел металл. — Угадал меня, Буня?

— Угадал, разбойник... — прохрипел Маркел. — Что надо?

— Пошто бранишься? — слегка надавил саблей на горло Маркела атаман. — А то ведь кровью зальёшься, скот падальный и разбойник самый настоящий, понял?

— Понял, — пролепетал Маркел. — Что надо, атаман?

— Вот это другое дело, — удовлетворённо кивнул Тяпка. — У тебя в тёмной человек сидит.

— Какой человек?

— Из Керженца, Вепрем зовут.

Маркел дёрнулся:

— Нету у меня такого человека!

— Есть! — сильнее надавил на саблю Тяпка. — Есть, Буня, есть...

По шее Маркела потекла кровь, и он испуганно забормотал:

— Есть! Есть!..

— Надо привести его сюда, — велел Тяпка.

— Да как же я его приведу, коли я связан? — пискнул Маркел.

— А тебе самому и не надо никуда ходить. Зови холопа и приказывай.

— Дык связан же я...

— А мы тя развяжем, и Пыряй позовёт одного из твоих холопов, и ты спокойненько прикажешь ему привести Вепря. Потом мы уйдём, но смотри не дёргайся, иначе проткну насквозь. Понял, скотина?

— Понял-понял!..

Вскоре Маркел был освобождён от верёвок и, когда в палату заглянул растерянный холоп, приказал ему:

— Приведи сюда пленника из тёмной.

— Слушаюсь, — кивнул холоп, но вместо Вепря привёл с десяток вооружённых слуг. В воздухе явно запахло кровопролитием. Пыряй отпрыгнул от двери и тоже встал позади Маркела, обнажив саблю.

— Прикажи им убраться, — шепнул на ухо Буне Тяпка. — А то щас кишки твои на саблю намотаю.

Маркел, почуяв под ребром холодное и жгучее лезвие, крикнул:

— Кто вас звал, быдло поганое?!

Холоп, которого посылали за Вепрем, согнулся в поклоне:

— Господин, я думал...

— Ты — думал? — аж подпрыгнул на лавке Буня. — Тебе нечем думать! Ты не думать должон, а исполнять волю хозяина. Все вон! Где пленник?

Холопов как ветром сдуло, а поднявший тревогу вскоре привёл в палату заросшего волосами грязного, завшивленного, гремящего цепями человека.

— Вепрь! Вепрюшка! — кинулся к нему Конь.

Но измученный неволей узник не угадал брата. Закрыв лицо руками, он вскрикнул, попятился и прижался к стене.

— Да что ж с тобой, братец, сделали?! — взъярился Конь и замахнулся саблей на Буню. Тот испуганно заорал.

— А ну стой! — преградил дорогу соратнику Тяпка. — Погоди, он опомнится... Вепрь! — позвал полонянника. — Тут брат твой, Конь. Не угадываешь?

— Бра-а-ат... — опустил руки, вглядываясь в полумрак, несчастный. — Где брат?..

— Вот он я! — обрадовался Конь. — Вот он я, Вепрюшка!

Братья обнялись. Вепрь, дрожа, всхлипывал:

— Я знал, знал, что ты выручишь меня... Вытащишь из этого вонючего подвала...

Тяпка похлопал Коня по плечу:

— Ну хватит, хватит, уходить надо! — Повернулся к холопу: — Пошёл прочь, и чтоб никто сюда ни ногой.

Холоп исчез, а Маркел снова насторожился:

— Пошто этак?

— Расковывать Вепря будем.

— Так они не помешают, а наоборот помогут... И, — ёкнув, упал от удара саблей плашмя по голове.

— В мешок его! — велел Тяпка. — Где клещи?

— Вот они, — отозвался Рус. — Расковывайте Вепря, быстро, быстро!.. — Он встал у двери, прислушиваясь. В тереме было тихо.

Вепря расковали, цепи бросили в палате, а сами через уже известные ходы вышли из терема. Так же быстро покинули елецкий детинец и скрылись в лесу.

Глава седьмая

Солнце уже подплывало к вершине небосвода, когда лазутчики возвратились в лагерь.

Маркел Буня очухался ещё по дороге, однако от сильного удара почти не понимал, что с ним происходит. Его грубо затащили в сени наспех вырытой землянки князя Даниила.

Сам князь в углу землянки беседовал о чём-то с Прокопом Селяниновичем и до такой степени был увлечён разговором, что сначала не обратил внимания, кто вошёл.

— Будь здрав, княже! — махнул приветственно рукой Тяпка.

— И ты будь, — рассеянно кивнул князь. — Забирай и уходи.

— Чево «забирай и уходи»?! — оторопел Тяпка.

И только тут Даниил оглянулся. Он как-то неестественно, невесело улыбнулся — не потому, что ему весело было, а потому, что в этом случае просто надо было улыбнуться. И сказал:

— А, вернулись!

Прокоп Селянинович встал и пожал атаману и остальным руки, а князь спросил:

— Ну и как дела?

— Дела что надо! — ухмыльнулся Тяпка. — Рус, тащи иуду!

В землянку заволокли полуживого Буню.

— И кто это? — прищурился князь.

— Не угадал? А вспомни, кто вокруг тебя в Ельце кружился.

— Неужто Маркел?

— Он самый.

— Какая встреча! — поднялся с лавки князь. — Прямо хоть целуйся с дорогим гостем... Ты искал меня, Маркел, а я тебя нет. Но в жизни всяко бывает, и вот мы встретились. Правда, ты бы хотел принять меня в своих подземельных хоромах, но не получилось. Получилось — в моих. Друзья! — обернулся Даниил к соратникам. — Будьте к господину Маркелу почтенно-гостеприимными. Угостите его батогами али длинником. Атаман, займись. Разузнай, зачем он меня искал и каковы намерения по отношению к нам и князю Афанасию у Вагиза.

— Княже! — бухнулся на колени Маркел. — Княже, тебя ввели в заблужденье!

— Какое заблужденье? — удивился Даниил.

— Я не хотел тебе зла! — завопил пленник. — Я всегда признавал тебя законным князем!..

— Как и Олега Воргольского?

— Ну, в Ворголе ж я жил... — пробормотал Буня.

— Правильно, жил и воевал против князей Липецких.

— Я не воевал!..

— На рати тебя не видали, это верно, но денег немало потратил, помогая против нас Рвачу и своему князю.

— Не было такого! — взвизгнул Маркел.

— А может, ты и в Керженце не был?

— В Керженце? В каком Керженце?!

— Ах, паскуда! — разозлился князь. — Память отшибло? Может, ещё и Вепря не знаешь?

— Знаю... — пустил слезу Маркел. — Но я... Я его у татарина выкупил!

— Какого татарина?

— А мало ль татар тут шастают? Проезжал мимо один, вёл на привязи полонянника. Мне жалко стало, вот я и выкупил. Я ж подумал, что своих надо выручать, а то к латинам продадут, замучают на галерах...

— Во заливает! — усмехнулся Конь. — Дурачком прикидывается. Можа, Вепря позвать?

— Зови, — согласился князь.

Вепрь вошёл в землянку уже отмытый и в кружок подстриженный. Глянул на Маркела, но ничего не сказал.

— Знаешь его? — кивнул на пленника князь.

— А как же мне этого пса не знать? — скривился Вепрь.

— Что ж ты своего благодетеля ругаешь-то? — усмехнулся Даниил. — Он же тебя из татарского полона спас.

Вепрь сжал кулаки:

— Да это он меня в цепи заковал! Ещё в Керженце! Он там хуже татар свирепствовал...

— Неправда! Не был я там! — заголосил Маркел. — Этого парня татары мучали, и у него в башке всё перепуталось! Я его выкупил и хотел отпустить, а он стал буйствовать, вот мне и пришлось его на время на цепь посадить. Я уж было выпускать его собрался, а тут вы нагрянули...

— Ладно, хватит брехать! — оборвал Буню Конь. — Значит, никакого Керженца ты не знаешь?

— Не знаю!

— Пыряй! — закричал Конь. — Иди сюда!

Пыряй вошёл, и Конь спросил Буню:

— Знаешь этого человека?

— Впервой вижу, — побледнел тот.

— А ты его? — повернулся Конь к Пыряю.

— Ещё бы не знать! — скрипнул зубами Пыряй. — Всю жизнь буду помнить, как он в Керженце зверствовал!

— Ты меня с кем-то путаешь, добрый человек, — залебезил Маркел.

— А Кезинера знаешь? — вмешался Тяпка.

— Какого Кезинера?

— Какого в устье Сосны на кресте распял.

— Я никого не трогал!

— Позвать и его?

— Живой?.. — вырвалось у Буни.

— Живой! — засмеялся Тяпка. — Ну вот ты, гад, и попался! Всё, хватит лясы точить, на дыбу его! Рус, Пыряй, забирайте эту падаль!

Рус и Пыряй заломили Маркелу руки за спину и потащили из землянки. И вдруг пленник закричал:

— Стойте! Я всё скажу!

— Стой, Рус! — приказал князь. — Пущай говорит. Ну, иуда, оправдывайся.

— А не в чем мне оправдываться, — утёр слезу Буня. — Я ни в чём не виноват, меня заставили...

— Кто заставил?

— На Керженец напали люди Трофима, а я нечаянно в эту шайку попал.

— Трофима? — обомлел Порфирий Пантелеевич.

— Да. Он и организовал нападение.

— А зачем это ему надо было?

— Ему татары заплатили за поимку князя Даниила.

— А откуда он узнал, что князь в Керженце?

— Никодим и Козьма с Фомой сообщили.

— А ты как туда попал?

— Трофим заставил... — тяжело вздохнул Маркел.

— Трофима в Керженце не было! — закричал Пыряй. — А ты приходил дважды. Первый раз твою свирепость урезонивали твои же дружки-разбойники — Козьма и Фома. Но мало показалось, и ты снова явился, с татарами. Ты разбойниками командовал!

— Трофим заставил! — опять заголосил Буня. — Он пригрозил, что убьёт, ежели князя Даниила не отыщу!

— Брешешь, поганец! — вспыхнул молчавший до того Прокоп Селянинович. — Я знаю Трофима, он не способен на такие деяния.

— Не вру! А ты ещё Трофима не знаешь. За деньги он мать родную продаст.

— Ты, правда, не защищай его, — нахмурился Порфирий Пантелеевич. — Душа у Трофима тёмная, и я не удивлюсь, что он и за князем охотился, и Керженец разорил. А знаешь, что у него ещё и какие-то подозрительные делишки с Порфирием Платоновичем? Тут вот недавно Исай...

— Какой Исай?! — замер Прокоп Селянинович.

— Такой! Холоп Порфирия.

— Он был здесь?

— Был.

— И куда подевался?

— Ушёл.

— Как ушёл?!

— Его Порфирий Пантелеевич с князем отпустили, — деланно равнодушно пояснил Тяпка.

— Зачем отпустили? — побагровел купец.

— А сжалились, — пожал плечами Тяпка. — Дюже сердобольные оба.

— Да он же Аристарха преследует по приказу Порфирия Платоновича! — воскликнул Прокоп и ткнул пальцем в грудь ушкуйника: — И между прочим, за какие-то твои грехи Аристарх расплачивается. А ну как Порфишка велел Исаю и тебя порешить?

— Вот так-так! — помрачнел Порфирий Пантелеевич. — И что ж делать?

— Что делать? Сперва казнить Маркела, — сурово заявил Тяпка. — Или ты и его защищать будешь? Одного уже защитил, а он сейчас небось нож на тебя точит.

— Я никакого Исая не знаю! — истово перекрестился Маркел.

— Ты и Вепря, Пыряя и Кезинера не знал! Князь Даниил! Принимай решение. Маркел — враг, и, если ты его отпустишь, принесёт не меньше горя, чем Рвач, когда его проворонил Дёжкин.

В землянке воцарилась тишина, которую нарушил резкий голос князя.

— Приказываю: Маркела Бушо лишить жизни.

— Рус, Пыряй, тащите ворога на улицу! — велел Тяпка.

Услышав приговор, Маркел попытался что-то сказать, но не смог. Ноги подкосились, и его выволокли из землянки, точно пьяного.

— Как будем казнить? — спросил товарищей князь.

— Разорвать между деревьями, — предложил Тяпка.

— Не надо, — поморщился Прокоп Селянинович. — Просто повесить.

— А отдайте его мне! — подскочил Аристарх.

— Так он работать не приучен! — засмеялся Тяпка.

— А зачем мне его работа? — удивился ушкуйник.

— Ну, ты его в холопы, что ли, решил забрать?

— Какие холопы! — рассердился Аристарх. — Я с ним сразиться хочу! Казню татя в честном поединке.

— Это ему и меч давать? — возмутился Тяпка.

— А как же. Я безоружных не убиваю.

— А если он тебя убьёт?

— На всё воля Божья.

— Послушай, малый, — стал отговаривать юношу Тяпка. — Маркел — враг нам и достоин, как кот шкодливый, позорной смерти. Поединок — слишком большая честь для него.

— Атаман, ну позволь! — настаивал на своём Аристарх. — Я его и близко до себя не допущу. Разреши, князь! Я враз лишу его жизни.

— Дозволяю, — кивнул князь.

— Тьфу! — в сердцах плюнул Тяпка. — Что ж вы творите?! — И отошёл в сторону.

Маркела встряхнули и сунули в руки меч. До этого он слабо стоял на ногах, вихлялся, но, взяв оружие, просто преобразился: появилась надежда на спасение. Маркел подумал, что, если победит Аристарха, его отпустят, и в воспалённом сознании нарисовались сладостные картины мести: как он после освобождения приведёт сюда татар Вагиза, уничтожит этих разбойников, а затем расправится и с липецким отпрыском князем Афанасием, и всем его окружением, особенно ненавистным Дорофеем Космачовым. Да и Аристарх не казался Буне опасным противником.

У Маркела был уже меч, такой же дали Аристарху и стали в круг, а поединщики — в центре.

— Ты молодец, Аристарх! — крикнула парню Вазиха. — Настоящий воин! Победишь этого верзилу, и я твоя навеки!

Соперники начали сходиться. Сначала оба дёрнулись навстречу друг другу, но почти одновременно отпрыгнули назад, нащупывая ложными движениями слабые места у противника. Маркел чуть пригнулся, держа меч в обеих руках и выставив остриё вперёд. Аристарх стоял прямо и меч держал в правой руке.

— Бей его, Аристарх, бей! — подбадривали товарищи. У Маркела сторонников не было.

Но Аристарх не спешил с атакой, и первым не выдержал Маркел. Как дровосек топором, он начал размахивать мечом, пытаясь нанести страшный удар. Однако юноша ловко увёртывался, словно играючись отпрыгивал то назад, то в сторону, не предпринимая никаких активных действий.

— Не рискуй, мальчишка! — крикнул Прокоп Селянинович.

Но Аристарх никого не слушал, а Маркел явно вошёл в азарт поединка: его меч со свистом рубил воздух, и вдруг... И вдруг, перехватив меч за рукоять, как копьё, Маркел метнул острый клинок в Аристарха. Лишь молниеносная реакция спасла парня: он отпрыгнул в сторону, а меч пролетел мимо и со звоном вонзился в толстое дерево, чудом не поразив никого из зрителей.

Маркел бросился бежать, но его догнали и повалили на землю.

— На осину гада! — крикнул Тяпка. — Где верёвка?

Маркел пришёл в ужас и уже пожалел, что швырнул в противника меч. Надо было биться честно...

— Верните ему оружие! — послышался уверенный голос Аристарха. — Поединок ещё не закончен.

— Жить надоело, сопляк? — взъярился Тяпка. — Какой он поединщик? Он убийца. Ты что, ослеп? Не видал, как он сражается?

— Это его дело, — пожал плечами Аристарх. — Отдайте ему меч!

— Ну и чёрт с тобой! — махнул рукой Тяпка. — Раз жизнь не дорога, полезай в омут!

С трудом вытащили из ствола дуба меч. Возвратили оружие Маркелу, и поединок был продолжен. Однако теперь нападал Аристарх, а Маркел ушёл в глухую оборону, едва успевая отбивать удары юноши. Наконец Маркел устал, задышал тяжело и часто, и... И, воспользовавшись этим, Аристарх, изменив направление движения своего клинка, мгновенно вонзил его противнику в грудь.

Оба замерли, глядя друг на друга. Один — глазами, полными предсмертного ужаса, другой — как торжествующий победитель. Потом Аристарх вырвал из груди Маркела свой меч. Брызнула алая с хлопьями кровь, Маркел пошатнулся и рухнул навзничь, уставив остекленевший взор в небеса.

Зрители восторженно заревели.

— Ты настоящий богатырь Земли Русской! — радостно обнял Аристарха Прокоп Селянинович.

— Я горжусь тобой, — шепнула ему на ухо Вазиха. — Я люблю тебя и до конца дней своих буду с тобой!

— Как будто у тебя есть выбор, — залихватски подкрутил ус Аристарх. — Всё, милая, как ни верти, а после похода покрестишься, а потом обвенчаемся, понятно?

Вазиха кивнула:

— Подумаешь, напугал! Мать моя христианка, и я буду. Так-то, милый!

Глава восьмая

Афанасий Хитрых вбежал в гридницу княжеских хором и тревожно уставился на Дорофея Космачова. Перевёл дыхание и выпалил:

— Баскак Вагиз в ворота ломится!

— Ну и в чём дело? — пожал плечами старший боярин. — Ломится — впусти.

— Мы с башни видали — злой вельми, — вздохнул Афанасий. — Как бы чего не натворил.

— Ребята! — повернулся к находившимся в гриднице дружинникам Космачов. — Будьте наготове. А ты, Афанасий, впусти баскака, а то ещё сильней вражина разозлится.

Хитрых убежал.

— По местам! — скомандовал Дорофей. — Усильте охрану княжеских покоев. Андрей! Возьми десять бойцов и стань у палаты князя. Никого не пропускай.

— Даже татар?

— Татар особенно. А будут ломиться внаглую — рубите их!

— И Вагиза?

— И Вагиза.

— Да как же?..

— Да так же! Если что, я в ответе.

Дорофей выглянул во двор. Там суетились гридни. Маша руками, им что-то кричал и показывал на ворота Афанасий Хитрых. Два дружинника, дёргая засовы, никак не могли их открыть.

«Надо дворскому сказать, чтоб смазал засовы, — подумал Дорофей. — А то ведь этот басурманин подумает, что мы не хотим его впускать».

Наконец ворота распахнулись, и, размахивая плёткой и семеня короткими ногами, во двор буквально ворвался Вагиз с кучкой татар. Дружинники сразу же преградили им путь, пропустив лишь баскака.

Баскак разъярился ещё пуще, его нукеры обнажили сабли, ополчились и княжеские дружинники. К Вагизу подошёл Афанасий, что-то сказал, и баскак, немного успокоившись, побежал к терему.

Дорофей встретил гостя в коридоре. Вагиз кричал на ходу:

— Где коназ?

— Не ори, — тихо проговорил Дорофей. — Без князя обойдёмся. Заходи, — показал на дверь приёмной палаты. Когда вошли, баскак повторил:

— Где коназ?

— На что он тебе? К чему дитё тревожить?

— Куда Маркяла Буня дела?

— Маркела? — удивился боярин и не без ехидства спросил: — Что? Пропал?

— Не притворялся, Дорофея, ты Маркяла прятала!

— Я не притворяюсь, — уже серьёзно покачал головой воевода. — Маркела я не трогал. Он вечно мотается где попало, вот небось и прихватили разбойнички.

— Тебя, Дорофея, плохо делал буду! — пригрозил Вагиз. — Где Маркяла?

— Ты, баскак, не пугай, не из пугливых, — сузил глаза боярин. — А Маркела, повторяю, я не трогал.

— А кто трогала? — забегал из угла в угол Вагиз.

— Почём я знаю?

— Ты отвечал перед Ногай будешь! И твоя щенка коназ Афанасия отвечал!

— Во! А Маркел что, татарин? Почему я за него отвечать должен? — удивился Дорофей.

— Она нам помогала!

— Ну и что?

Вагиза от злости аж передёрнуло. Конечно, он понимал, что за гибель Маркела никто отвечать перед Ногаем не будет. Это внутреннее дело самих русских, кого из соотечественников казнить, а кого миловать, и потому, ещё немного повертевшись, он спросил уже мягче:

— Тута казмак была?

— Кто-кто? — не понял Дорофей.

— Казмак!

— Казмак... Казак?

— Казак, казак! — закивал Вагиз.

— Я не первый раз от вас это слово слышу, — усмехнулся Дорофей. — А кого вы так называете?

— Бродяга, разбойник. Раз Маркяла к ним попала, выручала Маркяла.

— Я?!

— Ты.

Боярин пожал плечами:

— Да кабы даже и знал, где они, и то б я тебе в этом деле помощником не был. Казаки-разбойники у князя не в подчинении.

— Врала, Дорофея! Ты знала, где казмак стоянка имела. У казмак атамана — коназ Данила.

— Князь Даниил? — опешил Дорофей.

— Коназ Данила. Что рот раскрыла?

— Да первый раз слышу, что он тут. Он же в степи сгинул, ярлык на княжение у князя Афанасия...

— Данила жива. Она сбежала и казмак стала. Его Маркяла признала. Коназ Данила Елец приходила.

— Не может быть!..

— Может. Я к Ногай ехала и говорила, что коназ Данила казмак стала. Коназ Афанасия отвечала была, если коназ Данила не ходила с повинная к Ногай.

— Да князь Афанасий-то тут при чём? Ребятёнок же! — оторопел Дорофей, но Вагиз уже повернулся к двери.

— Я хан поехала! — И вышел вон. Во дворе он что-то крикнул по-татарски и скрылся за воротами.

— Ишь, Ногайку ханом уже называет! — глядя в окно вслед татарам, проворчал Дорофей. — Езжай! Езжай куда хошь! Плевать я на тебя хотел!..

Вошёл Афанасий Хитрых. Вздохнул:

— Что делать-то будем, воевода?

Дорофей пожал плечами:

— Да дела не из хороших. Баскак мне такое сказал, что никак не пережую. Будто в лесах князь Даниил объявился, а Маркел об том прознал и доложил баскаку. Как думаешь, может такое быть?

— Думаю, может, — кивнул молодой боярин. — По Ельцу тоже слушок ходит, что князь Даниил в лесу скрывается с целой дружиной и готовит на татар нападение.

— А знаешь, Афанасий... — вдруг задумался Дорофей. — Несколько дней назад я видел нищего, уж больно статью на князя Даниила похожего. Только лицо у него было всё грязью заляпано. Я хотел было остановиться, но передумал, а теперь вот жалею... Выходит, не случайно Маркел исчез...

— Маркел исчез?! — изумился Хитрых.

— Баскак требовал от меня вернуть Маркела, но мыто ведь его не трогали. А тогда кто? Вагиз же пригрозил карой самого Ногая. В общем, новая угроза над нами нависла. Немедля надо искать местечко, куда в случае чего можно бы князя Афанасия спрятать. Без него нам конец. Город сгорит — новый построим, а князь погибнет — ничего уже строить не придётся. Так вот, бери, Афанасий, дюжину дружинников и поезжай в лес дремучий, куда-нибудь на Красивую Мечу, что ли. И сооруди там убежище, чтобы невзгоду пересидеть. Может, ещё и придётся где подальше на север новый детинец ставить и там князя Афанасия прятать, а потом новый ярлык на княжение в Орде добывать. Понял?

— Понял, воевода, — кивнул Хитрых. — Когда ехать?

— Да хоть завтра.

Глава девятая

Рано лёг князь Даниил, намаялся за день. Достраивали его терем... Хотя какой там терем — просто большая, высокая, просторная изба с крыльцом. Терема княжеские обычно выкрашивали в яркие жёлтый и красный цвета, но здесь яркость опасна, заметна для недруга, и потому специально добыли зелёной краски, под круглогодичный цвет хвои. Сегодня спешили достроить, и князь тоже помогал. Ну и забили наконец последний гвоздь, последний мазок провели. Когда отделались, поужинали, князь помылся и надел чистое бельё, завалился на новую мягкую постель и сразу уснул, да так крепко, что проспал без памяти до полуночи. И... вдруг проснулся.

Сначала не понял, где находится. Телу мягко, приятно пахнет свежей краской. Встал, выглянул в окно — снег выпал, но не густо. А облака пропали: небо чистое, и при полной луне светло кругом от искрящегося снега, как днём. Князь вспомнил, что он в новых хоромах, на новой постели... Жены только рядом нету... И сразу так тоскливо стало...

Снова прилёг, задремал, и перед мысленным взором — лес. Жутковатый, дремучий... Какие-то мерзкие крупные зелёные букашки забегали по телу, аж мороз по коже... И вдруг — исчезла и эта нечисть, и лес, стало светло-светло, а вокруг — бескрайнее поле с колосистой, желтеющей нивой.

«Хлеб пора убирать», — подумал князь.

«Пора...» — откликнулся кто-то, как эхо.

Даниил оглянулся и ахнул: перед ним, вся в белом, развевающемся на ветру одеяньи, она... его Аксинья...

— Аксиньюшка... Откуда ты?.. — прошептал князь. — Как давно мы не виделись...

— Давно... — снова, как эхо. — Ах, Данилушка, как же я по тебе тоскую... Мучают меня тута, и заступиться за меня, сиротинушку, некому... Но вот отпустили нонче к тебе на минуточку, сжалилися... Как же постарел ты, Данилушка, жизнь у тебя, наверно, несладкая...

— Да какая без тебя жизнь, Аксиньюшка! — горько вздохнул Даниил. — А как увидел тебя — вновь радостно стало, душой отогрелся. Дай же я обниму тебя, родная, дай расцелую!..

— Нельзя, Данилушка! — отпрянула Аксинья. — Нельзя, не велено!

— Да кем же не велено?! — чуть не заплакал князь. — Ты ж жена моя венчанная!

— Не велено тем, кто меня отпустил... А теперь всё, пора возвращаться. Прощай, соколик мой ясный, прощай...

И — как растворилась в голубом небе Аксиньюшка. Но — глядь: небо-то уже не голубое, а серое, в чёрных лохматых тучах. И летит по нему чудище огромное, косматое да клыкастое. И рычит чудище страшным рыком:

— Ты где, Даниил? Я не вижу тебя! Где ты спрятался?..

И хочет князь отозваться, ответить, да не может. И не от страха, но язык почему-то не шевелится, руки-ноги не движутся. И забился князь, задрожал, как в ознобе... И — проснулся. В холодном поту, будто ледяной водой окатили из кадки. Сел на постели, утёрся рушником, оделся потеплее и вышел из терема.

На дворе темень, но первые петухи уже перекличку затеяли. Месяц бледный, суровый равнодушно глядит на землю.

И ещё пуще взяла князя Даниила тоска по Аксинье. Слёзы ручьём хлынули из глаз, и он тихо, жалобно не то запричитал, не то запел:

Ещё сильнее заплакал князь. Зарыдал, всем телом затрясся. И вдруг!..

— Что с тобой, княже? — услышал он и оглянулся.

Силай.

— Что случилось, княже? — повторил верный товарищ.

— Ох, тяжко мне, Силаюшка, больно и тоскливо на сердце... Когда же зима пройдёт, да на татар бы двинуться, хоть в сраженьях душу от печали и грусти муторной отвести!

— Так зима только начинается, княже.

— Не перетерплю я её. Я крови вражьей хочу!.. Поехали, Силаюшка, в степь прогуляемся.

Силай озадаченно кивнул:

— Ну поехали... А когда?

— Да вот по чарке мёду сладкого для сугреву выпьем и отправимся.

— Вдвоём?

— А кто нам ещё нужен?

— Может, Руса возьмём?

— Ладно, возьмём. А у кого же тут мёд имеется? — почесал затылок Даниил.

— Княже, мёд в дорогу пить опасно, — покачал головой Силай. — Давай-ка лучше заморского вина найдём.

— А где найдём-то?

— Слыхал я, Прокоп Селянинович с собой это зелье таскает, — сообщил Силай. — Говорят, так к нему привык, что ни на какое другое и не смотрит.

— А где он ночует?

— Да вон в той землянке, с Аристархом вместе и татаркой.

— Татарка — его внучка, — пояснил Даниил.

— На басурманке женат?! — изумился Силай.

— Нет, дочка замужем в степи за татарином.

— Ну, ладно, не наше дело, — махнул рукой Силай. — А как вино-то достать?

— Сходи и разбуди его.

— Да неудобно.

— Это что ж? Мне идти, что ли?

— Ладно, княже, схожу...

Силай тихо вошёл в землянку Прокопа Селяниновича. Немного погодя, тоже тихо и разговаривая шёпотом, вышли оба.

— Ты уж прости, Прокоп Селянинович, — виновато вздохнул князь. — Что-то не спится нам. Сидим вот, замерзаем, ну и решили согреться. Хотели мёду выпить, да в дорогу собрались — нельзя, от мёду голова потом болеть будет. А у тебя вроде вино хорошее имеется. Ты б угостил нас.

— Да как же не угостить князя, — заулыбался Прокоп Селянинович. — Милости прошу!

— Лучше ко мне пойдём, — предложил Даниил. — Там ни мы, ни нам никто мешать не будет.

Прокоп Селянинович принёс из землянки кувшин вина, и они пошли в княжескую избу. Выпили, посидели, поговорили, вино в голову ударило. Прокоп Селянинович спросил:

— А куда ж вы ехать-то собрались?

— В степь, за татарами погоняться.

Купец помрачнел:

— На лагерь беду накличете.

— А ведь и правда, — кивнул Силай. — А, княже?

Даниил утупился мутным взором в стол, помолчал, потом глянул на соратников:

— А мы особливо далеко и не пойдём. Мы вдоль Воронежа на батюшку-Дон пойдём.

— А какие ж там татары-то?!

— А никакие. На липецкое пепелище заглянем, погрустим, поплачем, а потом к устью Воронежа двинем и вдоль Дона в степь. Там и погуляем...

Прокоп Селянинович хотел было попросить их разыскать юрт, где дочка его живёт, да передумал. «Ведь понамесят там, а в таком деле осторожность нужна».

Допили вино, и купец пошёл досыпать. Уже рассвело. Силай вывел коней, а князь приказал Пыряю приготовить всё необходимое в дорогу.

К Даниилу подошёл Тяпка:

— Не в Елец ли собрались, княже?

— Нет.

— А куда ж? Секрет?

— Секрета нету. Развеяться хочу, по степи поскакать.

— Но там же татары!

— А что они нам?

— Побьют.

— А может, мы их побьём?

— Вдвоём-то? Возьми с собой дружину.

— Не надо, — покачал головой князь. — Я возьму, если разрешишь, Руса.

— Бери. Эй! Рус! — позвал брата Тяпка.

— Что, атаман?

— Хочешь с князем Даниилом по степи прокатиться?

— А то!

— Возьмите и меня! — подбежал Конь. — Я никогда в степях не был, всю жизнь в лесу жил.

— Там опасно.

— Не опасней, чем в лесу.

— А вот и опасней! — заявил Тяпка. — Можно в полон к татарам попасть, можно от их сабель и стрел совсем сгинуть.

— Помирать всё равно когда-нибудь придётся, — рассудил Конь. — А мне любопытно, какие они вояки. Слыхал, что непобедимые, но хочется самому мечом их потрогать.

— Мы сабли возьмём, — улыбнулся Силай.

— А я и саблей смогу.

— Ну собирайся.

— И я с вами! — подскочил Вепрь.

— Хватит четверых! — рассердился князь.

— Пятый не помешает! — завопил Вепрь. — Конь, скажи, что я полезным буду!

— Княже, Вепрь хороший воин, — подтвердил Конь.

— Ну ладно, но больше никого.

Собирались братья недолго, и скоро все пятеро сели на коней.

— Погодите, — остановил их Тяпка. — Нате, возьмите. — Два дружинника держали в руках какие-то свёртки из овчины.

— Что это? — удивился князь.

— Касожские, или, как ещё теперь говорят, кабардинские, бурки.

— И что ими делать?

— Да это ж постель в степи. Смотри.

Тяпка бросил бурку на припорошённую снегом землю, влез в неё, укрылся с головой и для пущей убедительности даже всхрапнул.

— Здорово! — засмеялся князь. — Ну, давай сюда.

— Кинешь на плечи, когда будет холодно, а сейчас можно приторочить к седлу, — напутствовал путников атаман.

— А я сразу на плечи, — заявил Силай.

— Небось соскочит, — усомнился князь.

— Не соскочит, — уверил Тяпка. — Я уже ездил так.

— А где ж ты их взял?

— Да тут недавно купцы из Кабарды проезжали во Владимир торговать и вот такие бурки везли. Я с ними разговаривал и поведал, что жил у нас один их земляк по имени Шумах. Купцы оказались ему дальними родичами.

— Шумаху?!

— Шумаху. И уж так они расщедрились, что подарили нам десяток этих бурок, во как!

— Ну, спасибо, атаман, — пожал Тяпке руку князь. — Угодил. Теперь о крове и волноваться не будем, не замёрзнем, если только татары не перережут.

— Да уж постарайтесь, чтоб не перерезали.

— Постараемся! — дёрнул поводья Даниил, и пятеро всадников поскакали правым берегом вниз по течению Воронежа.

— До устья? — спросил князь.

— До устья, — кивнул Рус. — А там вдоль Дона тоже вниз и в степь. Посмотрим, как татары живут, а то давненько мы к ним не наведывались. Да, а на липецкое пепелище-то заезжать будем?

— Как-нибудь в другой раз, — решил князь.

Глава десятая

Ехали трусцой. Спешить было некуда, да и силы себе и коням берегли. В глубокую осень дни коротки, начало смеркаться. До устья Воронежа было рукой подать, но уже почти стемнело. Остановились у подножья высокого обрывистого берега Воронежа.

— Давайте между холмов укроемся, там безопаснее и теплее, — предложил Силай.

— Да нет тут татар, — махнул рукой Рус. — Левый берег широк, болотист, там дальше лесок и тута на горе лес, а татарва лес не любит, сторонится его. Сворачивайте, щас костёр разведём, погреемся, воды вскипятим и потрапезуем.

Свернули, выбрали удобное место. Конь и Вепрь пошли за дровами, а Рус занялся лошадьми: дал овса и воды.

Князь Даниил поднялся на обрывистый холм, огляделся вокруг. Уже почти ничего не видно. Его друзья тем временем разожгли костёр, вскипятили воду, подогрели трапезу и позвали:

— Спускайся, княже!

Князь подошёл к костру, сел и сказал:

— Тут бы детинец поставить. Хорошее место для города.

— Так и позволят нам тута детинец ставить! — усмехнулся Рус.

Даниил вздохнул:

— Да больно уж удобное местечко для крепости. И почему раньше никто из князей не догадался город здесь поставить? Смотрите, какой обрывистый берег Воронежа.

— А по бокам?

— Что — по бокам?

— По бокам уязвимо.

— Уязвимо, — согласился князь.

— А там степь, — показал Рус на левый берег реки, — постоянная опасность — вот потому и не возвели тута кремник. Лесов-то настоящих здесь нет. Вот у нас могуч Воронежский лес, под Липецем. В его тени и стояли три наших родных детинца: Липец, Онуз и Воронеж. Помню, отец мой Кунам рассказывал, что когда Курск татары сожгли и курских князей перерезали, то и до Рыльска потом добрались. Курские князья гордыми были и воинственными, за что и поплатились. А рыльский князь Олег не стал сопротивляться и из своего родового Рыльска дал деру сюда, на Воронеж. Вон на том обрывистом холме хотел детинец поставить, людей своих, оставшихся в живых, из-под Рыльска позвал, стал лес заготавливать. Но Ногай его и отсель так турнул, что Олег вдоль Дона до самой Сосны без оглядки утемёхал. И только там ему поселиться разрешил сначала князь Святослав Липецкий, а потом и Орда ярлык на елецкое княжение дала. Но Олег Елец не стал восстанавливать, не его это город. Он Ольгович, и потому претендент из рода Ярославичей мог появиться, из тех же ваших князей Липецких. И Олег сдвинулся с Ельника на Воргол, стал князем Воргольским, не забывая для пущей важности, что он и Рыльский, хотя от Рыльска, как и от Курска, одни руины остались.

— Да знаем мы эту историю, — кивнул Даниил. — И что, раньше здесь никакого селения так и не было?

— Почему не было? — пожал плечами Рус. — Тут недалече, на Дону, у семи лук город был. Наверно, мелкое, удельное донское княженье или просто сторожевая крепостица князей Елецких либо Липецких. Но навряд она уцелела, коли даже Воргол с Липецем, Онузом и Воронежем татары спалили. Рязань уж как далеко от степи, и ту разорили, и князья Рязанские живут теперь в Переяславле Рязанском. Как ещё Пронск-то держится. Короче, место тут для кремника подходящее, но пока не время его строить. Вот наберётся Русь-матушка силушки, турнёт всю эту басурманскую нечисть подальше в степь, тогда и город построим.

— Воронеж... — тихо промолвил Даниил.

— Знамо, Воронеж, — кивнул Рус. — Ты ж у нас князь Воронежский!

Даниил грустно улыбнулся. Кажется, ещё совсем недавно нарёк его князем Воронежским любимый дядя, князь Святослав. Нарёк почти шутейно, но кабы не Ахмат, он стал бы со временем и князем Липецким...

— Ахмат! — изменился в лице Даниил. — Пока не прикончу его — не успокоюсь! Он всё у меня отнял: любимую жену, сына, родственников, княжество, сделал изгоем, казмаком!.. Довольно сидеть, други мои, пошли дальше!

— Успокойся, княже, — мягко проговорил Силай. — Ночь на дворе. Утром до Дона доберёмся — и двинем в степь.

Даниил опомнился и только вздохнул: понял, что чушь сморозил — кругом темь, да притом непогода опускается, ветер завывает. Съев кусок обжаренной на костре телятины, обжигаясь, испил кипятку и стал укладываться спать со словами:

— Ну, попробуем, что за постель эта бурка...

Натянув посильней на голову шапку и подложив вместо подушки седло, князь лёг на одну полу бурки, а второй накрылся. Угревшись, в полудрёме прошептал:

— Хороша постель, ничего не скажешь...

Первым проснулся Рус, выбрался из-под заметённой за ночь снегом бурки. Увидев одного из хозяев, начали ржать кони. Поднялись и остальные казаки. Хотя было ещё темно, но заря слегка брезжила розовым цветом. Снег уже не падал, высоко над землёй висели сплошные серые облака, не дававшие разгуляться морозу. Правда, под сапогами уже поскрипывало.

Снова развели костёр, слегка потрапезовали и, оседлав коней, вдоль берега Воронежа тронулись в дорогу.

— Нам бы на ту сторону перейти, — посоветовал Рус, — пока мороз держит лёд. И Воронеж тут куда уже, чем в устье.

— Ну поехали, — согласился князь.

— Спешимся, — велел Силай. — Лёд ещё не толстый, может не выдержать.

Все спешились и повели коней в поводу. Лед действительно был достаточно тонок, потрескивал, разбрасывая в стороны нити трещин. Кони испуганно ржали, но не взбрыкивали, и скоро путники оказались на левом, луговом берегу Воронежа. Снова попрыгали в сёдла, достигли устья реки и вдоль левого берега Дона потрусили вперёд. И вдруг...

И вдруг увидели полон, примерно из полусотни человек, который вели из степи к Дону десятка два конных татар. Заметив русских, татары закричали:

— Казмаки!.. — И половина их поскакала вперёд.

— Не посрамим Земли Русской!.. — Князь Даниил выхватил саблю и намётом пустил коня навстречу противнику. За ним — остальные.

То ли татары не ожидали от них такой прыти, то ли именно эти вояками были слабыми, но в первой же стычке они потеряли пятерых, двоих из которых сразил Рус.

Татары растерялись и, неловко отбиваясь, бросились наутёк, вопя что-то по-своему. Разобрать можно было лишь два слова: «казмаки» и «Сухэ».

— Сухэ? — взревел Вепрь. — Где он?!

Ободрённый тем, что сражается с разорителями Керженца, Вепрь кинулся в погоню и увидел Сухэ — тот был уже далеко.

— Стой! — крикнул брату Конь, но Вепрь никого не слышал. Коня же остановил окрик Руса:

— Куда ты? Татарские кони резвей наших! Не догнать!

— Опять же дурак пропадёт! — чуть не заплакал Конь.

Беглецы скоро скрылись. Казаки подъехали к их брошенному обозу. На подводах было много награбленного добра, а рядом испуганно жались связанные пленники, в основном женщины и дети.

— Вы кто? — спросил князь.

Полонянники молчали.

— Видать, не наши, — смекнул Силай. — Эй, знает кто по-русски?

— Я знаю, — отозвался пожилой мужик.

— Кто вы? — повторил князь.

— Буртасы[8], мокшане, есть и русские.

— А что невеселы? — хмыкнул Силай. — Мы ж вас освободили.

Мужик вздохнул:

— А что веселиться? От татар вы нас отбили — это хорошо, пуще татарской неволи ничего не бывает. Но ведь и вы не отпустите, закабалите. Оно, конечно, русская неволя несравнима с татарской, но и у вас в холопах ходить невелика радость.

— Зря вы так, — покачал головой Даниил. — Мы вас отпустим, только куда вы в зиму пойдёте? Пока до дома доберётесь, перемёрзнете.

— Правда твоя, добрый человек, — согласился мужик. — Но что делать? А вы-то сами куда направляетесь?

— Мы дальше в степь, догонять этих разбойников! — заявил Конь.

Силай неодобрительно поморщился:

— Ищи теперь ветра в поле. Возвращаться надо, люди помёрзнут.

— А брат?! — побледнел Конь.

— Твой брат или уже убит, или опять в полон попал, только уже не к Маркелу, а к татарам. А может, ещё и возвратится.

— Подождём немного, — решил князь, — и пойдём обратно, по своему следу, как сюда шли. Медленно пойдём. Вепрь, коли живой, догонит.

Подождали. Наконец Даниил скомандовал:

— Пора, а то бедняги уже замерзают. Надо проводить их в наш лагерь, там и укроются, и отогреются.

Голос Коня дрогнул:

— Вот сорвиголова!.. Ладно, поехали, пока добрых людей не заморозили.

Он расстелил свою бурку на повозке, посадил на неё троих ребятишек, укрыл их другой полой бурки. Вожжи взял один из пленников, и поехали обратно. Конь всё время оглядывался, отставал, потом снова догонял обоз... Уже почти стемнело, когда достигли места вчерашней ночёвки у обрывистого берега Воронежа. Переночевать решили здесь же.

— Если до утра твой брат не вернётся, — вздохнул Силай, — значит, опять пропал.

— Значит, пропал... — уронил голову Конь.

Набрали дров, развели костры. Недавние пленники отогрелись, поели из припасов, обнаруженных на повозках. То там, то тут слышалась русская речь.

— А притворялись немыми, — упрекнул полонянников князь.

— Боялись, — пояснили те, — что вы нас в кабалу возьмёте.

— Для холопа главный язык — кнут! — рассмеялся Силай, и чужаки испуганно умолкли. — Да не волнуйтесь, — заметил их замешательство Силай. — Мы — казаки, и холопы нам ни к чему.

— Казмаки?

— Ну пускай казмаки. Так нас татары называют.

Вроде бы все согрелись, поели. Но в сторонке, особняком сидела девушка лет шестнадцати. Она была худа, плохо одета и вся дрожала, как лист на ветру.

— Холодно? — подошёл к ней Конь.

— Холодно, — прошептала девушка.

Бурку Конь уже отдал ребятам — снял зипун и укутал в него девушку.

— А сам?

— Мне всё равно не спать, у костра согреюсь. Брата жду.

— А где он?

— За татарами погнался.

— Может, ещё вернётся... — Глаза девушки слипались, голова упала на грудь.

«Простынет», — подумал Конь и, сняв шапку, надел на девушку, которая уже крепко спала.

Силай в это время подбросил в костёр дров, и огонь, разгоревшись, осветил лицо спящей. И такой она показалась Коню красивой и нежной, что аж сердце у парня заныло. Даже про брата забыл...

Всю ночь Конь не сомкнул глаз, а утром буркнул Силаю:

— Нету Вепря. И где теперь его искать?

— Один раз нашёлся, найдётся и другой, — успокоил Силай, а к Коню подошла девушка, сняла и протянула зипун.

— Да что ты, милая! — замахал руками Конь. — Бери-бери, я холода не боюсь.

Обоз снова тронулся вверх по течению Воронежа. Конь надеялся, что Вепрь ещё догонит их, но проехали одно поприще, другое, а брата всё не было.

— Теперь уж не догонит, — вздохнул и Силай. — Ты не замёрз?

— Нет.

Силай помолчал и вдруг озорно прищурился:

— А хороша девчонка!

Конь покраснел:

— Угу.

— Как зовут-то?

— Ещё не знаю.

— Ну, дома узнаешь.

Конь потупился:

— Узнаю...

Глава одиннадцатая

Не зря сходили в Дикое Поле казаки. Пустыноход и оказался коротким, но не зря. Доволен был Даниил. Во-первых, он лишний раз убедился, что татар можно бить не только с реки, как ушкуйники, а и, как казаки, из леса. Во-вторых — людей невинных спасли. А в-третьих, теперь Даниил окончательно решил для себя, что больше княжить, как все прочие князья, он не будет. Такое княжение — только унижение, позор и ущерб собственному достоинству и гордости. Он никогда не поедет в Сарай, он не будет проходить там унизительный ритуал отпевания, одымления и пёсьего ползанья под верёвкой в юрту к хану. Он будет князем, но вольным князем — атаманом у неистовых казаков, а для этого ханский ярлык не нужен. И хоромы княжеские ему ни к чему. Его пращур Великий князь Киевский Святослав Игоревич всю жизнь провёл в походах, спал под чёрным звёздным небом, укрываясь конской попоной, и под голову, вместо пуховой подушки, клал седло. Ну и почему бы ему, Даниилу Воронежскому, не жить так же? Закалённый в постоянных сражениях князь Святослав в пух и прах разбил могущественную Хазарскую державу, которая располагалась на том же месте, где сейчас укрепилась Золотая Орда. Нет, понятно, ему, Даниилу, Орды не сокрушить, собери он хоть всех вольных казаков под свои хоругви, подними хоть всех остальных князей русских, но... Но начинать-то надо. Начинать трепать и обескровливать ворога лютого. А земля его — весь Черлёный Яр, что лежит на реке Воронеже, от Становой Рясы до Дона. Тут и будет его княжество, без стольного града, и отсюда он будет нападать на татар, а потом уходить обратно под сень лесов, чтобы копить силы для новых боев...

Были довольны вылазкой в степь и остальные её участники, кроме Коня. Тот опять потерял брата.

— Да не переживай ты! — толкнул друга в плечо Силай.

— А?! Что?! — вскинулся Конь.

— Найдётся брат, говорю.

— Ага... Найдётся... — вяло кивнул Конь, и только тут Силай вдруг перехватил тоскливый взгляд парня на давешнюю девушку-полонянку.

— Э-э-э, вон оно что! — улыбнулся Силай.

— Что? — промямлил Конь.

— То! Влюбился, да? Ну и как её звать?

— Не знаю, — вздохнул парень.

— Слушай, — прищурился Силай, — ты же вроде был женат?

— Ну был.

— Тогда что ж краснеешь, как отрок?

Конь совсем смутился:

— То было другое дело... Батька меня женил, а я сам и не хотел. Родичи собрались, сосватали — деваться некуда, вот и женился.

— А любил ты жену?

— Да как сказать, — поморщился Конь. — Милка моя первой красавицей в слободе была. А любил ли я её?.. Не знаю. Жена да жена.

— В душу, видать, не залезла, — посерьёзнел Силай.

— Может, и не залезла... — Конь помолчал. — Может, потому и не особо я по ней убивался. А эта, — кивнул в сторону полонянки, — вроде и не такая красивая, а приятна, слышь, до немоготы. Душа просто горит жарким пламенем, выгорает, и так трепетно мне и неловко, что дар речи теряю.

— А ну пошли со мной, — перебил друга Силай.

— Куда? — испугался Конь.

— К ней. Знакомиться.

— А ты-то зачем?!

— Помогать буду.

— Да не нужны мне помощники! — рассердился Конь. — Я сам!

— Ну иди.

— Ну и пойду!

— Иди-иди!

Конь встал, неловко потоптался на месте и — пошёл.

Девушка сидела на бревне, отрешённо глядя перед собой. Конь бесшумно приблизился сзади, замер у неё за спиной... и глубоко вздохнул. Девушка резко обернулась: «Ай!» — и чуть с бревна не слетела.

— Ты что? — поддержал её за плечи Конь, но от смущения тотчас отдёрнул руки.

— Испугалась, — пролепетала она.

— Меня?! Да неужто я такой страшный? — заволновался парень.

— Да что ты! Я просто... от неожиданности...

Конь покраснел:

— Больше не буду.

— Что не будешь? — удивилась девушка.

— Пугать тебя не буду... — с трудом выдавил из себя Конь и вдруг выпалил: — А тебя как зовут?

— Варвара, — просто ответила девушка, и у Коня точно гора с плеч свалилась. Он несколько раз пробормотал как заклинанье:

— Варвара... Варвара... — Вздохнул: — Красивое имя... Погоди, ты не замёрзла?

— Да нет, не замёрзла. Спасибо за зипун, возьми его...

Конь замахал руками как мельница:

— Что ты! Что ты! Носи пока, а я добуду тебе женскую одёжу.

— Да где ж ты добудешь?

— Куплю. Завтра будет одёжа.

Варвара потупилась:

— Не надо, добрый человек... Сегодня наши уходят, и я с ними.

— Куда?! — обомлел Конь.

— А кто куда. По домам.

— И ты?

— И я.

— Да где ж мне тогда искать тебя, милая?

— А зачем меня искать? — прошептала Варвара.

— Как зачем? Полюбил я тебя, мочи нет! Я ж помру без тебя от тоски и печали, Варварушка! — чуть не простонал парень.

Варвара тоже покраснела:

— Господи, заступник ты мой!.. Да я бы и рада тебя полюбить, но у меня уже есть суженый...

— А где ж он был, когда татары тебя в полон уводили? — скрипнул зубами Конь.

— Он сражался! — обиделась Варвара. — И я даже не знаю, жив теперь или нет.

— А если не жив и у вас там всё разорено, куда ты в зимнюю стужу пойдёшь?

— Не знаю... — прошептала Варвара. — Но что ж я тут делать буду? Только лишняя обуза. У вас здесь одни воины.

— Всё равно оставайся, Варварушка! — всплеснул руками Конь. — Я буду тебе опорою, наряжу, как боярыню, хоромы сложу, не хуже княжеских. Останься, милая, не губи!.. Я тотчас в Елец поскачу, куплю тебе одёжу. Гривны у меня есть! — засуетился Конь.

— А Елец далеко?

— Да неблизко.

— И когда ты воротишься?

— Не ране как завтра к вечеру.

— А где же мне ночевать?

Эти слова обескуражили Коня. Действительно, её товарки по несчастью скоро уйдут, а здесь кругом одни мужчины.

— Может, я всё же со своими... — несмело проговорила Варвара.

— Нет-нет!.. — И вдруг Конь хлопнул себя по лбу, вспомнив, что у Прокопа Селяниновича живёт внучка. Пусть и татарка, но тоже девка.

В землянку купца он вбежал как ошалелый и прямо с порога крикнул:

— Выручай, Прокоп Селянинович!

— А что стряслось? — насторожился Прокоп.

— Пусти переночевать девушку. Твоей внучке веселее будет.

— Да ради Христа, места всем хватит.

Варвара несмело вошла в землянку, но смутиться не успела. Вазиха радостно схватила её за руку и потащила в свой угол. Конь с Аристархом быстро сколотили лежак, Вазиха застелила его и усадила Варвару.

— Вот тут и будешь спать, рядом со мной.

— Ну, я пошёл, — повеселел Конь.

— Иди, — кивнул Прокоп Селянинович. — Иди и за Варварушку не беспокойся.

Конь помчался в Елец, как на крыльях. Через леса, через поля, и не заметил, как ночь наступила.

Закрутила метелица, а парень всё гнал и гнал свою кобылу, пока та не захрапела. Опомнился и спрыгнул с седла.

— Да я ж запалю тебя, милая! — ласково потрепал гриву.

Лошадь благодарно заржала.

— Ну пойдём, пойдём пешком, куда спешить ночью...

Утром Конь был в Ельце. С самой зорьки на посаде уже торговали. Коню эти торги в новизну: раньше-то всё, и одёжа, и обувь, и трапеза — всё было свойское, в лесу добытое. Ежели что и покупали, так то отец. А Конь, кроме охоты, ничего не знал и не ведал...

— Что молодцу надо? — прервал его раздумья бойкий мужичонка в правом ряду.

— Да вот девушке нужны одёжа, обувка, кокошник...

— Есть. Всё есть, смотри! А у тебя гривны-то есть? — спохватился торговец.

— Да есть, есть, — буркнул Конь.

— Вот и сторгуемся. Начнём, с головы. Что твоя жена любит — кики или сороки?

— Да не жена она мне... Девушка.

— Сестрёнка-сиротинушка?

— Почему сиротинушка? — удивился парень.

— Девушкам уборы отцы покупают али братья. Значит, она твоя сестрёнка, — пояснил мужичок.

— Какая сестрёнка! — начал злиться Конь. — Просто... Просто люблю я её, понял?

— Понял-понял, не серчай. Гляди, вот кокуй. Гляди-гляди, красота какая! Бисером обшитый, шапочка внутри тёпленькая...

Коню кокуй понравился. Особенно ленточки: голубенькие и красненькие. Да, убор-то хорош, но сгодится ль на маленькую Варварушкину головушку? Задумался.

— Что мнёшься, витязь дородный? — Продавец тряхнул убором. — Да такой кокуй твоей красавице как раз к лицу.

— А ты её видел? — возмутился Конь.

— Не видел, но наверняка хороша. Я купец, всё наперёд знаю и вижу. Дурной девке ты б убранства покупать не стал. Не так разве, богатырь?

— Она красавица, — мечтательно вздохнул Конь. — Да только впору ли моей Варварушке этот кокошник будет? Может, мал, а может, велик?

— Вот дубина! — выругался купец. — У красивых девушек головушки аккуратненькие, твоей будет в самый раз. Так берёшь?

— Беру-беру! Конечно, беру!

У этого же купца Конь купил и всё остальное, что хотел для Варвары, и про себя не забыл: за новый кафтан с подкладкой последние деньги выложил. Перекусил у купца, которого так славно выручил, и тронулся в обратный путь.

Глава двенадцатая

Ехал Конь и радовался. Погонял кобылу, как мальчишка подпрыгивая в седле. Посвистывал, мечтая о том, как приедет домой да разнарядит свою Варварушку так, что сам Прокоп Селянинович ахнет от зависти: его внучка беднее одета...

Въехал Конь в посёлок вечером, товарищи его встречают, приветствуют. А вот Варвара навстречу парню не выбежала. Неловко ей. Неловко и до слёз жалко Коня, потому как сердце её всё с ним, Ярославом любимым. И что ей делать? Прямо хоть плачь!

А Конь, радостный, весёлый, ворвался в землянку с дарами в руках.

— Вот! — воскликнул. — Вот, Варварушка-голубушка, гляди, сколь убранств я привёз. Надевай!

— Ага, щас, при тебе! — заругалась Вазиха. И — Аристарху с Прокопом: — И вы тоже, подите прочь! — Мужчины послушно вышли из землянки.

— Ну, одевайся, Варварушка, — захлопотала Вазиха. — Смотри, какие наряды!

— Ох, Вазиха милая! — обняла её, плача, Варвара. — Не могу я эти подарки принять. Не могу!

— Почему, солнышко?

— Да ведь есть у меня дома суженый. Когда татары напали, Ярослав со всеми нашими в рати участвовал, и люди видели, как упал он подстреленный. А убитый или раненый, никто не знает. И вдруг приедет он за мной, а я от Коня подарки приняла...

— Ой, Варварушка, да забудь ты своего Ярослава. Раз его до сих пор нету, то и не будет совсем. А Конь такой ясный молодец и богатырь! Он выручил тебя из неволи, спас от смерти, не дал замёрзнуть. Опять же одевает красиво, по твоей красе покупает наряды. Да он без памяти от тебя! Ответь ему, заслужил.

— Я не знаю, Вазиха, ничего не знаю! Но что-то здесь не так, нехорошее что-то, словно измена...

— Да брось ты! Не заявится сюда Ярослав, а коли даже и заявится, то даров таких никогда не купит.

— А на что мне дары? Я и без них люблю его.

— Вот неразумная! А ну хватит ломаться, одевайся! — И Вазиха почти силком стянула с Варвары её старьё и одела в обновки.

Одела и ахнула:

— Ну и хороша ты, Варька! Идём на улицу.

— Да зачем? — зарумянилась Варвара.

— Затем! Девушкам надо гулять! — И потащила её за руку.

Вышли из землянки. Прокоп с Аристархом и подоспевший Силай разинули рты, а Конь просто окаменел. Он стоял истуканом и лишь хлопал глазами. Да и то через раз. Силай толкнул его в спину:

— Иди к ней! Чево остолбенел?

Ноги еле слушались парня, но наконец он приблизился к Варваре и снова замер. Она же вдруг с каким-то отчаяньем схватила его за руку и, вся пунцовая, как маков цвет, повела за собой. Все заворожённо смотрели им вслед.

— Чего вылупился? — ткнула Вазиха Аристарха локтем в бок. — Иль я хуже её?

— Что ты, что ты, я просто... — забормотал Аристарх. — Просто красивая пара...

— Мы не хуже! — Вазиха взяла жениха под руку, и они чинно пошли в противоположную сторону. Но на них никто не обращал ни малейшего внимания: примелькались.

А Конь с Варварой молча дошли до леса, молча зашагали по тропинке. Молодой, ещё тонкий и пушистый снег вперемешку с листвой шуршал под ногами, нарушая безмолвие. Конь был просто ни жив ни мёртв от волнения. И надо бы хоть что-то сказать, да все слова из головы повылетели. Волновалась и Варвара. Но она осмелела первая, глянула на витязя и молвила:

— Зря ты так потратился, Конюшка.

— Да мне для тебя, Варварушка, ничего не жалко! — выпалил Конь. — Полюбил я тебя, так полюбил, что даже сил нету сказать!

Девушка потупилась:

— И чем же я приворожила тебя, спаситель мой добрый?

— Не знаю, Варварушка, не знаю! Душевностью своею, красою и статью. Мила ты мне, хороша! В жизни не встречал таких девушек!..

И опять замолчали молодые люди, однако Варвара первой оттаяла, заговорила о чём-то пустяшном, даже начала шутить, и постепенно и Конь повеселел, задышал свободнее. Уже почти стемнело, когда Варвара потянула витязя домой. Он не противился, отвёл любимую в землянку купца, где уже трапезовали. Пригласили к столу и их. Варвара села, а Конь отказался:

— Спасибочки. Пойду я... — И выбежал из землянки.

Несколько дней всё было хорошо. Варвара уже привыкла к парню, да и тот осмелел. Всё время были вместе, гуляли по лесу, озоровали... Но видно, не судьба. Однажды ранним утром поднялась в лагере суета: дозорные привели подозрительного человека.

— Как кличут? — строго спросил Тяпка.

— Ярослав, — отвечал незнакомец.

— А зачем к нам пожаловал?

— У вас в полоне моя девушка.

Тяпка нахмурился:

— Нету у нас никакого полона и отродясь не бывало. И как же зовут твою девушку?

— Варвара.

Атаман осёкся. Притихли и остальные. Тяпка покачал головой:

— Опоздал ты, малый.

— Как опоздал?! Её тут нету?

Атаман пожал плечами:

— Есть, только... только она принадлежит другому.

— Как другому?! — побледнел гость. — Она суженая моя, и мы собирались обвенчаться!

— А где ж ты шастал, жених? — усмехнулся Тяпка.

Ярослав стиснул зубы:

— Я ранен был, в беспамятстве долго лежал, а потом искал её. И вот подсказал недавно добрый человек, где она может быть...

— И что же это за добрый человек, который знает к нам дорогу? — напрягся Тяпка.

Теперь пришелец пожал плечами:

— Да человек как человек... Исаем кличут.

— Исаем?! — вытаращил глаза Тяпка. — И где же ты с ним встречался?

— На реке Байгоре. Я там Варвару искал, думал, она у татар... Ну и они меня повязали...

— Татары?

— Татары. А этот добрый человек велел меня отпустить и сказал, где может быть Варвара...

— Ярослав! Ярослав! — послышался вдруг истошный женский крик. Варвара, растрёпанная, подбежала к парню и, рыдая, кинулась ему на шею. Все оцепенели, бросая сочувственные взгляды на застывшего поодаль Коня, лицо которого было белым как мел, а глаза — глазами безумца.

Варвара, обернувшись, увидела его и отшатнулась от Ярослава. Заливаясь слезами, медленно, точно хмельная, подошла к нему и прошептала:

— Конюшка, милый, прости меня!.. Но ты же видишь, он пришёл... Я говорила, что он придёт, а ты не верил... Ну что же ты молчишь?.. — Варвара поцеловала Коня в губы и с отчаяньем вскрикнула: — Да скажи ты хоть что-нибудь на прощанье!

Однако Конь стоял как каменный. Казалось, он уже ничего не понимает и не чувствует. Что-то надломилось в его душе, оборвалось и, похоже, навсегда...

Варвара не взяла с собой Коневых уборов, надела простую сермягу. Они с Ярославом сели на лошадей и поехали прочь. Варвара плакала и всё время оглядывалась на Коня и Вазиху, которые молча смотрели ей вслед. В какой-то миг Вазихе даже показалось, что Варвара спрыгнет с седла, побежит назад... Но нет, показалось. Наконец всадники скрылись за деревьями, и Конь отрешённо побрёл в свою землянку.

В этот день никто не услышал от него ни слова. Вроде живой — а точно умер...

Глава тринадцатая

После сообщения чужака об Исае Тяпка пришёл в бешенство. Он бегал по лагерю и кричал:

— Доигралися, бабы рязанские! Говорил вам, безмозглым, что поганца казнить надо! А ну все к князю на думу! Пора наводить порядок в дружине, иначе нас всех однажды ночью перережут!..

У князя собрался народ опытный и бывалый: Прокоп Селянинович, Порфирий Пантелеевич, Рус, Силай, Епифан, Аристарх и, конечно, атаман Тяпка. Князь Даниил сидел в центре стола на случайно добытом где-то кресле, заменившем княжеский трон. И Тяпка сразу же взял слово.

— Мы собрались, уважаемые, вот для чего. Недавно князь Даниил с Порфирием Пантелеевичем не дали мне казнить аспида Исайку. И вот теперь мы пожинаем плоды их мягкотелости. По словам находника Ярослава, этот отпущенник поселился рядом, на татарской речке Байгоре, и вместе с татарами готовится нанести нам удар. Между прочим, вольно или невольно, но поглядите, что он сделал с нашим братом Конём — тот теперь сам на себя не похож. И это только начало! Я, поверьте, таких подлецов много на своём веку повидал и знаю, что пока его не прибьёшь, он не успокоится. Но ладно, заболтался я, прости, княже, накипело внутри. Нельзя боле сидеть сложа руки, иначе — мы ждём беды из Ельца, а она из степи нагрянет. Ну, скажи нам хоть что-нибудь, князь Воронежский! Командуй нами, в конце-то концов, а то мы, казаки, соберём свою думу и сами будем принимать решения.

Тяпка умолк, а Даниил поднялся и задумчиво потеребил свою не по годам с проседью бороду. Вздохнул:

— Тут атаман упрекнул нас с Порфирием Пантелеевичем в мягкотелости, и я с ним полностью согласен. Прав он и в том, что положение наше тяжёлое... Да, я князь, но князь без княжества, хотя можно, конечно, назвать княжеством и Черлёный Яр. К сожалению, моя власть на эту территорию пока не распространяется, и потому мне придётся силой оружия доказывать, что я есть власть. И я приказываю дружине... Да нет, дружиной нас тоже трудно назвать... Казаки?.. Да-да, теперь мы казаки, и вот что я решил. Я сам поведу вас на разбойное гнездо изменника Исая и его татарских дружков на Байгоре. Атаман! Сколько человек могут выступить сегодня?

— Тридцать, не боле, — ответил Тяпка.

— Не густо, — заметил князь. — Однако не в числе воинов дело, а в их умении ратиться. Верно, атаман?

— Точно так, князь! — гаркнул Тяпка.

— В лагере останется Прокоп Селянинович, — продолжил Даниил. — Да, как там Конь? Поедет с нами?

— Конь не в себе, — вздохнул Рус. — Лучше пускай дома сидит. И ещё десяток ратников оставим.

— Пускай, — кивнул князь.

Быстро собрались казаки. Они уже засиделись, и каждому хотелось по волюшке прогуляться, острой саблей помахать, да и, глядишь, добычу какую взять.

— Атаман! — подъехал к брату возбуждённый Рус. — Надо бы...

— К князю, — перебил его Тяпка. — К нему обращайся, нынче он атаман, ему и принимать все решения.

— Князь-атаман, — повернулся к Даниилу Рус. — Надо поспешать, а то, похоже, в лагере лазутчик был, а с час назад сбежал...

— Откудова взялся?! — взъярился князь.

— Да прибился не так давно... — растерялся Рус. — Кто ж знал, что он соглядатай? К нам же всё время кто-то приходит.

— А почему не поймали?!

— Да всё неожиданно так... Пыряй за ним погнался.

— А вдруг человек Исая? — вздохнул Тяпка. — Чёрт, принимаем кого попало...

— Ты брата не защищай! — отрезал князь. — Ему доверена охрана лагеря, и значит, он всех пришельцев наизнанку выворачивать должен!

— Теперя буду выворачивать... — потупился Рус.

— «Теперя буду»! — передразнил Даниил. — Догонит его Пыряй?

Рус пожал плечами:

— Может, догонит, а может, и не догонит.

— Небось Исайку помчался предупреждать, — помрачнел и Порфирий Пантелеевич.

— Так что ж мы стоим?! — прыгнул в седло Тяпка.

— На конь! — скомандовал князь. — Вперёд!.. — И через несколько минут отряд покинул лагерь.

Ехали на юго-восток от устья Становой Рясы вдоль правого берега Воронежа. Достигнув степи, перешли Воронеж и повернули на юг.

— Подтянись! — покрикивал Даниил. — Не отставай!

— Князь-атаман! — приблизился к нему Тяпка. — Вон какой-то всадник скачет нам навстречу! Кажись, это Пыряй.

— Дружина, стой! — дёрнул поводья князь.

Пыряй подскакал, сам весь в поту, конь в мыле, и, заикаясь от волненья, закивал назад:

— Эт... Эт сука Дымарь... Вон туды убёг!.. Не догнал...

— Там Матыра, а дальше Байгора, — нахмурился Даниил.

— Ну, так находник и сказал, — подтвердил Тяпка. — Небось там татарский юрт стоит и Исай с ними. Поспешим, княже, а то не успеем!

— Вперёд! — снова скомандовал Даниил.

Отряд поскакал намётом. Достигли Матыры и перешли её. Лед был уже крепким.

— Стойте! — крикнул вдруг Рус. — Человек! — Он спрыгнул с коня и нагнулся над неподвижным телом у обочины. — Не дышит. Замёрз...

— Да это Ярослав! — воскликнул Порфирий Пантелеевич.

— И правда, — кивнул Рус. — Гля, да он связан был! Рубцы на руках и ногах.

— А где же Варвара? — посмотрел по сторонам Тяпка.

— Его, дурака, Исай с татарами замучали, а Варвару с собой увели, — буркнул Даниил. — Оставьте его. Может, ещё успеем девку спасти.

Но кони устали, и, чтобы вконец не запалить их, пришлось перейти на неспешную рысь.

Уже за полдень наткнулись на татарскую стоянку. Но людей не было видно, только одинокая юрта.

— Осторожней, князь, — предупредил Тяпка. — Татары народ коварный. Вдруг засада?

Но поблизости никого не было, лишь конские следы вели вдоль правого берега Байгоры вверх по течению. Казаки заглянули в юрту. Пусто, только на земле окровавленное тряпьё валяется, словно здесь кого-то пытали.

— Где же Варвара? — пробормотал Даниил. — Жива ли?

— Должно быть, жива, — вздохнул Тяпка. — Иначе тут бы лежала. Видать, её ссильничали и дале повезли.

— Так поскакали! — вскинулся Рус. — Может, догоним.

— Не догоним! — отрезал князь. — И её не спасём, и лошадей загубим. Пешком потом из степи прикажешь выбираться, да? Разнуздать коней, — приказал, — и дать им овса. И самим трапезовать, а то сил не хватит с татарами ратиться. Немного передохнем и тронемся.

Сердобольный Рус покачал головой:

— Пропадёт Варька... И Конь пропадёт...

— Умолкни, без тебя тошно! — рявкнул на брата Тяпка. — Лучше своим конём займись.

Рус потерянно махнул рукой, отвёл животное в сторонку, разнуздал его, снял с крупа суму с овсом, отсыпал зерна в другую сумку и повесил её на морду четвероногому другу. Конь захрумкал овсом, а сам Рус достал из-под потника седла кусок вяленого мяса и начал жевать, печально уставясь куда-то в одну точку. Ему жалко было Варвару, которую ещё можно было спасти на радость товарищу. К счастью, томиться Русу пришлось недолго. После короткой передышки отряд двинулся дальше вверх по течению Байгоры по следу врага.

— Лишь бы метель не разгулялась, — заметил князь. — А то след потеряем.

— Не потеряем, если они не свернут в степь, — заверил Тяпка.

— Их кони небось скоро сдавать начнут.

— Монголки выносливы, — возразил атаман.

— А у Лымаря монголка?

— Русачка.

— Это он им обуза. Да ещё и Варвара... Стой! — натянул вдруг поводья князь.

— Что такое?

— Следы пропали!

— Да вон они, в сторону пошли! — крикнул Рус.

— К Битюгу свернули, нехристи! — выругался Даниил. — А следы-то совсем свежие.

— Подтянись, ребята, скоро догоним! — пришпорил коня Тяпка. — Но и глядите в оба, как бы на засаду не напороться!

Казаки прибавили ходу и вскоре увидели впереди одинокого всадника, который что было мочи погонял свою пегую кобылу, но та уже явно выбилась из сил. Рус нагнал всадника и, схватив за ворот кафтана, сбросил его с седла. Это был Дымарь. Его окружили.

— Попался, сука! — Пыряй вытянул беглеца плёткой по голове. Тот взвизгнул от боли, из рассечённой щеки потекла кровь.

— Помилосердствуйте, братцы, помилосердствуйте!.. — благим матом заорал Дымарь.

— Ты нам не брат, скотина! — Князь спрыгнул с коня и, выхватив саблю, приставил её к горлу пленника. — Где Исай? Где татары?

— Ускакали.

— Куда?

— На Токай.

— А не на Битюг?

— Не, юрт Ахмата на Токае.

— Кого-кого?! Так Ахмат на Токае стоит?

— Да...

Князь нахмурился:

— Сколько татар впереди?

— Семнадцать... С Сухэ...

Даниил скрипнул зубами — опять Сухэ!

— А Вепрь где?

— Какой Вепрь?

— Не знаешь, сука?! — надавил князь саблей на горло предателя.

— Знаю, знаю! Уже продали! — завопил тот.

— А Исай здесь?

— Здесь... — залился слезами Дымарь.

— Ты кому служишь, скотина? — зло рыкнул Тяпка.

— Вагизу.

— Давно?

— Со времён Ахматовых слобод на Липецкой земле.

— Исай с Вагизом уже снюхались?

— Да.

— И Вагиз знает, где наш лагерь стоит?

— Знает... — пролепетал Дымарь.

— А Варвара жива?

— Её Исайна Токай везёт, хочет Ахмату подарить.

— Вы её ссильничали?

— Ссильничали... — совсем помертвел от страха Дымарь.

— А ты?

— И я... заставили...

Удар саблей — и предатель с разрубленным горлом забился в агонии. Кровь хлынула на снег, Дымарь дёрнулся и затих.

— На конь! — снова скомандовал князь. — Вперёд!.. Погоня по степи продолжилась. Два дня искали татар казаки, но так и не нашли. А к вечеру второго дня заметили вдруг что-то тёмно-бело-красное шагах в ста от тропы...

Полуприкрытое лохмотьями тело Варвары было всё в резаных ранах, синяках и кровоподтёках. Однако смертельный удар был нанесён в сердце: под левой грудью зияла глубокая рана. Варвара спокойно, словно в забытьи, смотрела остекленелыми глазами в небо.

Казаки долго потрясённо молчали.

— Заверните её в попону, — приказал наконец князь, — и привяжите к седлу. Возвращаемся домой...

— Как возвращаемся?! — изумился Тяпка.

— Так! Слишком мы далеко ушли. Сухэ уже не догоним, а сражаться с большими силами татар кишка тонка. Наткнёмся на сотню — и что?

— Ну и поляжем тут! — задрал нос Рус. — Зато за Варвару поганым отплатим!

— А какой будет толк-то от нашей гибели? — пожал плечами князь. — Только супостатам радость. Нет, сейчас не бросаться как несмышлёные отроки в пекло надо, а быть хитрее татарина. Надо жить и бить эту нечисть вместе с предателями Исаями и лымарями! За Варвару мы ещё поквитаемся, ох как поквитаемся. Я этих мерзавцев так казнить буду, что сами скорой смерти запросят!

— Верно, Даниил Александрович, — кивнул Тяпка. — Наша гибель — татарам радость. — Повернулся к остальным: — Други мои! Я слагаю с себя обязанности атамана. На войне должен быть один командир, и пусть им будет князь Даниил Воронежский! А я снова стану рядовым казаком, как при атамане Кунаме. Веди нас, князь-атаман, хоть на татар, хоть в пекло, мы с тобой!

— Веди нас, князь! — гаркнули все.

Даниил поднял руку и, когда шум затих, сказал:

— Соратники, дружина, казаки! Вы доверили мне свои судьбы — что ж, я подчиняюсь вашей воле. Но тогда уж не обессудьте: все мои приказы должны выполняться беспрекословно. За неповиновение — смерть. Согласны?

— Согласны, атаман!

— Скажу пока одно, и главное: мы будем воевать с татарами в этих степях и в лесах воронежских. Подробности дома обговорим. А сейчас — возвращаемся. На конь!..

Назад ехали медленно, не спеша: щадили измученных лошадей.

— Беспокоюсь я за Коня... — вздыхал всё время Рус.

Хмурыми въехали казаки в лагерь. Первого встретили Прокопа Селяниновича.

— Кто? — побледнел купец, увидев притороченный к седлу труп.

— Варвара, — буркнул Даниил. — А где Конь?

— Пропал.

— Как пропал?

— Так. Ушёл вечером и не вернулся.

— Искали?

— Всю округу исходили — не нашли.

— Вот ещё беда-то...

— Варварушка!.. — жутко заголосила выскочившая из землянки Вазиха.

Глава четырнадцатая

Тяпка и Даниил сидели вдвоём в княжей избе. Стемнело. Зажгли лучину, на стол поставили трапезу, повечеряли.

— Надо готовиться к тяжёлой войне, — вздохнул, отложив ложку, Даниил. — К нам идут люди. В основном липчане и воронежцы, кто после Ахматова погрома уцелел.

— Да, немало народу ещё по лесам скитается, — кивнул Тяпка. — Иные разбойничать начали, уже не только на татарские обозы, но и на русских купцов и простой люд нападают. Пока совсем не одичали, надо привлекать их в наше воинство.

Налили мёду, выпили, зажгли новую берёзовую лучину взамен почти прогоревшей.

— Новобранцев надо учить владению оружием, — напомнил князь Даниил. — Чтоб сабля, шашка, пика, меч, аркан точно к руке прирастали. Это кому поручить?

— Я думаю, Порфирию Пантелеевичу. Боец, каких поискать, и к тому же зело опытен и уважаем всеми.

— Согласен. И трёх-четырёх знатных рубак ему в подмогу. Вот как наберём сотни две-три лихих казаков, тогда и смело сможем ходить в степь на татар.

— А оружие, княже? Его ведь много надобно.

— Да, с оружием худо, — помрачнел Даниил. — Была бы кузня — вон и кузнецы онузские есть...

— Так давай поставим! — встрепенулся Тяпка.

— Брось, Кунамыч, — поморщился Даниил. — Руду где брать? За сто вёрст возить? А ну как Вагиз или сам Ахмат нагрянет? Нам тут бой принимать нельзя, надо будет уходить — и что с кузней станется? Да мы и построить-то её не успеем. Нет, как ни верти, оружие надо добывать только на рати.

— А много ль мы ратимся? — Тяпка отхлебнул мёду и усмехнулся: — Пока одну Лымареву саблю и добыли...

— Князь! — В дверь постучали.

— Кто там?

— Я, Рус.

— Что стряслось? Заходи.

Рус вошёл:

— Со стороны Ельца конники скачут.

Собеседники вскочили как ошпаренные, Тяпка чуть не опрокинул скамью.

— Много?

— Человек двадцать.

— Княжеская дружина?

— Татары. Но есть среди них и русские.

— Кто ведёт?

— Впотьмах не разглядели, но вроде Кезинеру послышался голос Вагиза.

— Кезинер уже здоров? — удивился Тяпка.

— Не совсем, но сегодня в дозор попросился.

— Что делать будем, Кунамыч? — стиснул зубы князь.

Бывший атаман потеребил бороду:

— Сразу и не сообразить. Знаю только, что тут их бить нельзя.

— Нашарохать их надо, — кивнул князь. — Разом впотьмах напасть, связать, напугать до мокрых порток, а потом разогнать к чёртовой матери!

— Здорово! — покрутил головой Рус. — Но трудно.

— Это точно, — подтвердил князь. — Иди поднимай самых отчаянных и ловких ребят.

— Сколько человек?

— Да двадцати, думаю, хватит. И пусть берут арканы. Где их лучше встретить?

— При въезде в лес. Там всех и переловим.

— Погоди, — задержал Руса Даниил. — Татар арканить и разоружать, русских предателей убивать на месте.

— Э, нет, князь, тут ты неправ, — возразил Тяпка.

— Почему?

— Да потому, что наверняка с Вагизом идут мужики подневольные, которых вынужден был отрядить Дорофей.

Князь на миг задумался. Потом хмуро буркнул:

— Ладно. Никого не трогать, только обезоружить.

Как ни старались поднять нужных людей тихо, тишины не вышло, и скоро весь лагерь гудел, как улей. Все тревожно спрашивали, что стряслось, а узнав, что идут татары, некоторые малодушно собрались податься в бега.

К князю подошёл Прокоп Селянинович:

— С Вазихой что делать? Татары ведь...

— Никаких татар! — раздражённо рявкнул князь. — Всем сидеть дома, кроме тех, кто пойдёт... в лес. Да, и Аристарха предупреди. Прокоп Селянинович, ты ж человек бывалый, прекрати мутить народ и успокой тех, кто в испуге. Снова остаёшься лагерным атаманом... Рус!

— Я, княже!

— Давай-ка отойдём. — Отошли. — Как сподручнее татар перехватить?

— Мы наблюдали за перекрёстком дорог у устья Сосны, — начал пояснять Рус. — Увидели татар и стали внезаметку сопровождать. Они перешли Дон и сначала пошли вдоль берега вниз, а потом вдруг свернули к Липецу. За пепелищем вдоль Матыры двинули сперва вроде к Половецкому шляху — я ещё подумал, что Вагиз идёт к Ахмату за подмогой и скоро нужно ждать большого нашествия. Уж хотели было скакать предупредить вас, что Вагиза надо в степи перехватить, как договаривались раньше, да вижу — у них новый поворот. Той самой дорогой от Байгоры, где мы недавно в степь шли, они прямо на наш лагерь с тылу попёрли. И мне кажется, это неспроста, потому как...

— Хочешь сказать, что у нас и кроме Лымаря Вагизов лазутчик имеется? — перебил князь.

— Всё может быть...

— Вот тебе я и поручаю угадать того пса, поймать и казнить лютой смертью. Но сейчас главное — перехватить татар. Где они пойдут, по лесной тропе вдоль левого берега Воронежа или по правой, степной? Нам заранее надо знать и подготовиться.

— На месте определимся, — махнул рукой Тяпка. — Татарам же не ведомо, что мы за ними следим, выбор места рати за нами. А мы выставим засады и на правом, и на левом берегах. Ежели перейдут Воронеж, встретим их у входа в лес, а нет — ещё легче: перехватим хоть у Драконова бурелома.

— Всё! — вскочил в седло князь. — Казаки готовы?

— Готовы, — подтвердил Тяпка.

— Тогда вперёд! Рус, гони наперехват, а мы к Драконову бурелому, да? — посмотрел Даниил на Тяпку.

— Ага, — кивнул Тяпка. — Вагиз, по-моему, всё-таки пойдёт лесом, чтоб из чащи напасть. Но всё равно у нас будет время из Драконова бурелома перепрыгнуть на правый берег Воронежа и встретить поганых.

— А может, напасть на них при переправе? — предложил Даниил.

— Внезапно не получится, княже, — возразил Тяпка. — Там степь.

— Ладно, Кунамыч, — махнул рукой князь. — Поскакали в Драконов бурелом. И ты, Рус, поезжай. Шли гонцов, ежели чего.

Рус ускакал вперёд, казаки поехали своей дорогой. Достигли места Драконов бурелом на левом берегу Воронежа, спешились.

— Братья, — тихо сказал соратникам князь. — Вы поняли? Поганых саблями не рубить, арканами стаскивать с коней и вязать. Ясно?

— Ясно, князь-атаман!

— Ждём Руса.

Но Руса не дождались. Зато весь взмыленный прискакал Пыряй:

— Татары скоро тута будут! По лесу идут, прямо сюды! Рус за ними следит.

— Готовь арканы! — скомандовал князь.

А в это время татары, ведомые предателем Мироном, который был заслан Вагизом в лагерь князя Даниила вместе с Дымарём, как тати, скрытно пробирались по лесу, вовсе не ожидая засады. Вместе с ними шли и русские, которых по приказу Вагиза вынужден был отрядить Дорофей. Медленно и осторожно приближались они к Драконову бурелому.

— Ты, Мирона, верная дорога брала? — спросил проводника Вагиз.

— Вернее не придумаешь, — ухмыльнулся тот. — Они небось спят как сурки, а мы напротив устья Становой Рясы Воронеж перейдём, неожиданно нападём на них и сонных перережем.

— Коназ Данила брат живём, — напомнил Вагиз. — Живая она нада.

— Я знаю, где княжья изба, — похвастался Мирон. — Там его и возьмём.

— Вот сука! — пробираясь сквозь заросли вслед за татарами, тихо выругался Рус. — Ну я, падла, тобой сам займусь!

— По сторона гляди! — одёрнул его Кезинер. — Кто вырвался от наша, мы их перехватай делай.

— Верно, Кезя, верно. Тогда давай чуток отстанем, Драконов бурелом уже скоро... Слушай, а кроме Дымаря и Мирона у нас Вагизовых лазутчиков нет?

— Не знала.

— А то ещё предупредят Вагиза...

— Нета!

— Почему «нета»?

— Верная смерт тока дурак иди.

Рус вздохнул:

— Ладно, будем надеяться... Слушай, после рати я сам дома всех пришлых проверю. Если ещё какого двурушника выявлю, собственными руками задушу... Ой, погоди!..

Впереди поднялся шум. Заржали кони, зазвенел булат. Но звенел булат жидковато и недолго. Потом шум прекратился, и послышались громкие голоса.

— Поспешим, Кезинер, а то Мирона вместе с остальными отпустят! Ведь, кроме нас, про него никто не знает, — всполошился Рус.

Когда дозорные прискакали, все пришельцы были уже связаны, а Даниил спокойно, как ни в чём не бывало, разговаривал с Вагизом.

— Ты, я слыхал, Даниила Елецкого ищешь, шакал раскосый? — с усмешкой спросил он.

— Данила тута есть, — утвердительно залопотал баскак.

— А может, ты меня считаешь князем, а? — поднял бровь Даниил.

— Не, не похожа.

— Правильно. И запомни: тут нет князя Даниила, потому что он давно мёртв. А я атаман казаков воронежских и сейчас прикажу вас казнить лютой смертью. Тебя же мы живьём зажарим на костре и съедим, понял?

Татарин побледнел:

— Не нада, атамана, я баскака!..

Даниил пожал плечами:

— А баскаков что, не едят? Мы голодные, а ты вон какой жирный, на всех хватит. Аристарх!

— Слушаю, атаман.

— Разожги костёр да найди кол дубовый подлинней для вертела.

Казаки, ухмыляясь, собрали большую кучу дров. Аристарх притащил дубовый кол.

— Заточи его, Аристарх, и ошкури, чтоб гладким был и до самой глотки как по маслу прошёл, — искоса глянул Даниил на Вагиза. — И тащите этого борова к костру, его первого поджарим...

— Я баскака! — завизжал Вагиз.

Не обращая внимания на вопли татарина, князь шепнул Аристарху:

— Развяжи невзначай ему путы и скажи казакам, которые поведут, чтоб дали сукину сыну вырваться и убежать. Вроде как попытайтесь догнать, но не догоняйте. Пускай поблудит в мокрых штанах по лесу, авось в Елец дорогу найдёт.

— Понятно, княже.

— Тсс, — приставил палец к губам Даниил. — Не князь, а атаман. Для татар тут князей нету.

— Ясно, атаман... А ну иди сюда, рожа! — повернулся Аристарх к Вагизу и двинул ему кулаком в скулу. Татарин упал. — Давыд, Веселии!

Два казака подбежали к Аристарху, и он пошептал им что-то на ухо. Казаки схватили Вагиза под локти, подняли и потащили к костру, а Аристарх полоснул сзади острым ножом по верёвкам, стягивающим его запястья.

— Я баскака! Не нада!.. — продолжал орать Вагиз и вдруг осёкся, почувствовав, что относительно свободен. А перед самым костром он неожиданно с силой оттолкнул казаков и опрометью кинулся в лес. Аристарх с притворной тревогой заголосил:

— Ату! Ату! Держите его, держите!..

В кусты для вида бросились несколько казаков, однако далеко не побежали. Вагиз же скрылся в лесу.

После этого стали развязывать остальных пленников, но Мирона Кезинер с Русом поволокли к костру. Мирон завизжал от страха. Мгновенье — и он кулём полетел в костёр. И казаки, и князь разинули от удивления рты, а несчастный был уже весь объят пламенем, вопя от боли и ужаса и судорожно извиваясь в огне.

Скоро он затих, а остальные пленники как по команде кинулись врассыпную. Их никто не ловил. Когда смертный костёр догорел, князь сердито спросил у Руса:

— Зачем ты это сделал?

— Так то ж Мирон, предатель!

— Откуда знаешь?

— Знаю! И он знает, что ты князь, и татар вёл именно тем следом, каким мы в степь ходили. Кстати, он в том походе тоже участвовал, но Лымарь его не выдал.

Даниил вздохнул:

— И всё равно поспешили, надо было его допросить. Под пыткой пёс мог выдать ещё какого-нибудь двурушника.

— Или честного казака оклеветать! Хотя... Хотя есть, есть в лагере ещё лазутчики! Может, вот щас мы разговариваем, а эта мразь наблюдает, а завтра поскачет в Елец с очередным доносом!..

— Ладно, пойдёшь завтра в дозор, — перебил его князь.

— Завтра не пойду.

— А кто пойдёт?

— Кезинер, Пыряй, Епифан, и думаю Аристарха послать. Он малый цепкий, пускай лучше делом занимается, а не целыми днями по лагерю с Вазихой в обнимку гуляет. Пусть они завтра без меня идут, а я поищу лазутчиков в лагере.

— Без тебя справятся?

— Кезинер почище меня следопыт. Мимо него мышь не пробежит незамеченной, комар не пролетит неувиденным.

— Ладно, — согласился князь. — А как думаешь, Вагиз ещё сунется?

— Навряд, — покачал головой Рус и рассмеялся: — Может, и впрямь будет думать, что мы людоеды и сожрали Мирона! Небось пяток не чует, летит в Елец без оглядки. Да и остальные несутся наперегонки, деревья сшибают!

Даниил тоже улыбнулся, но невесело:

— Да, дров они по пути наломают. Казаки, на конь! Уходим!..

Глава пятнадцатая

Легко сидит в седле Кезинер. Кажется, что он просто слит с конём. Да это и понятно, одно слово — степняк. Его товарищи по дозору Пыряй, Епифан и Аристарх, конечно, не столь искусны в верховой езде, однако от старшого не отстают и так же зорко наблюдают за дорогами, ведущими из Ельца и в Елец.

— Слушай, а почему ты от своих ушёл? — спросил вдруг на одной из остановок у Кезинера Епифан.

— Моя род мала оставил донской степ, — насупился Кезинер. — Кыпчак кругом. Монгол мала, обратно за Урал ушла. Тут кыпчака оставила — вредная народ. Кыпчак-карачу стал господин. Вера меняй, басурман принимай. Магометана тьфу! Монгол притесняй. А монгол — Сульдэ, Будда, Христос...

— Ты христианин?

— Да. Ранше несториана, много монгол — несториана, тепер православная крестил... Ладна, хватит болтала, за дорога смотрел нада. Поехал в уст Сосна, там поглядет будем, тут нет никакая враг...

Дозорные подстегнули коней и от острой луки Дона направились к устью Сосны. Миновали пепелище Ахматовой слободы, Тешев лес и оказались на левом берегу Дона напротив места впадения Сосны. Осмотрели всё вокруг — никого.

— Тихо, — вздохнул Епифан. — Пора бы и потрапезовать.

— Молч! — шикнул на него Кезинер и, сняв шапку, прислушался.

— Да вроде ничего не слыхать, — пожал плечами Аристарх.

— Молч! — опять цыкнул Кезинер. — Конь скачет дорога Пронска. В наша сторона. Пырай, быстра Дон перехватай, а мы тута ловим...

Кезинер снял с седла аркан, Пыряй ускакал назад к берегу Дона, а Аристарх с Епифаном спрятались в кустах по обе стороны дороги. Сам Кезинер остался на дороге, и скоро на ней показался одинокий всадник. Он всё время оглядывался, видимо опасаясь погони, и совершенно не мог предположить, что опасность впереди, а когда увидел её, было уже поздно. В воздухе просвистел аркан, и всадник кувырком покатился по снегу. Он не успел даже вскрикнуть, как на него навалился Епифан. Подбежал Кезинер, и пленника скрутили по рукам и ногам, в рот засунули тряпку. Аристарх же поймал за узду перепуганного коня.

— Хорош добыч! — довольно усмехнулся Кезинер.

Пленник сначала мычал, брыкался, но скоро угомонился.

— Знаешь его? — спросил Аристарха Епифан.

— Лицо вроде знакомое, но... Нет, не припоминаю. Может, пронский бирич?

— Пырай все казмака знал. Можа, эта врага, — заявил Кезинер.

Скоро на шум прискакал Пыряй и, бросив взгляд на полонённого, сразу же сказал:

— Савелий, казак.

— Наша?

Пыряй пожал плечами:

— Да теперь уж не знаю, наш али татарский. Но в лагере у нас казаковал, это точно.

— А вдруг его кн... атаман Даниил куда послал? — почесал затылок Епифан.

— Атамана сказала всех по дорога забирала и к нему! — отрезал Кезинер. — Епифана, лажи его на кон и поехала лагер. Тама с нима атамана говорила будет, а мы свой дела сделала...

Епифан перевалил Савелия через седло его же собственного коня, привязал покрепче и потрусил в лагерь.

А Кезинер с Аристархом и Пыряем остались нести дозорную службу дальше.

— Принимай добычу! — крикнул Епифан, въезжая в лагерь.

— Где это ты его подцепил? — подошёл Тяпка.

— На дороге, вот где.

— Давай туда, — указал Тяпка на избу князя. — Кто таков? Наш?

— Пыряй говорит, наш, Савелием зовут.

— А ну-ка я сам отведу его, — стащил за ворот пленника с коня Тяпка, разрезал путы на ногах и вытянул кляп. — А ты поищи Руса. Топай, скотина! — треснул он по спине Савелия.

— Я не скотина, домой ехал детей повидать! — огрызнулся Савелий. — Я у Руса спросился!

— Топай-топай!..

Князь, не раздеваясь, отдыхал после обеденной трапезы на лавке. Шум в сенях и стук в дверь разбудили его. Даниил сел, протёр глаза и зевнул:

— Что стряслось, Кунамыч?

— Да вот ещё одного лазутчика споймали! — толкнул вперёд Савелия Тяпка.

— Не лазутчик я! — буркнул Савелий. — Домой ехал, родных проведать. Рус отпустил!

— Щас Рус придёт, и его спросим, — заверил Тяпка.

— Пришёл уже, — проворчал, появляясь в дверях, Рус. — Чево приключилось?

— Да лазутчика, говорят, поймали. — Даниил внимательно посмотрел на Савелия. — А я тебя в бью видел. Ты вроде верный казак...

— Верный, верный! — истово закрестился пленник.

— Рус, ты его в Елец отпускал? — нахмурился Тяпка.

— Какой Елец?! — удивился Рус. — Он сказал, что его слобода на реке Ранове.

— Так возле Рановы меня дозорные и схватили! — Савелий всхлипнул: — Жёнку хотел повидать, детишек...

— Что-то никак не пойму, — прищурился Тяпка. — Где это Кезинер шляется? Какая Ранова? Ему за дорогой на Елец следить велено. А Епифан где?

— Небось обратно уехал.

— Вернуть! — рявкнул Тяпка, и Рус в момент вылетел из избы, а Савелий, ошалело глядя то на Тяпку, то на князя, взмолился:

— Ну какой я лазутчик! Вы же видите, я казак...

— Скоро узнаем, что ты за казак, — жёстко отрезал Тяпка. — Эй, а чё в окошко уставился? Епифанова возвращенья боишься?

— Так где, говоришь, твой дом? — вмешался князь.

— Да на Ранове ж...

— А у нас ты зачем?

— Повоевать решил...

— Повоевать? Во какой воинственный! — усмехнулся Даниил. — А семью, значит, бросил?

— Дык хотел вот им кой-чего свезти...

— Погоди-погоди, мы ж в походе добычи не брали.

— А я на охоте был. Лося подстрелил, и мясо детишкам вёз...

Тяпка прислушался:

— Подскакал кто-то. Должно быть, Епифан. Ну, брат, щас мы у него спросим, куда твою лосятину подевал. Большой кус-то?..

Тяпка не успел договорить, как Савелий вдруг со всей силы двинул ему ногой в пах, и бывший атаман с рёвом рухнул на пол. В отчаянном броске «щучкой», только со связанными за спиной руками, Савелий ударил головой в живот вскочившего с лавки князя. Даниил охнул и упал, врезавшись затылком в бревенчатую стену. Предатель же выскочил в сени и через задний ход выбежал во двор, а оттуда — прямиком в лес. В спину ему неслись надсадные крики:

— Держи! Держи! Уйдёт, пёс поганый!..

Кабы было лето, Савелий, может, и убежал бы. Но зима: следы на снегу и голый, прозрачный лес. Епифан первым настиг беглеца и сбил с ног. Подоспели Рус с Тяпкой, и все трое начали пинать и топтать его, яростно бранясь:

— Гад ползучий! Ты ж князя зашиб!..

Когда лицо несчастного превратилось в кровавое месиво, Тяпка опомнился.

— Хватит! Хватит! — стал оттаскивать он от уже неподвижного тела озверевших брата и Епифана. Оттащил с трудом и склонился над Савелием: — Кто? Кто ещё у нас в лагере лазутничает?

Но Савелий молчал. И не дышал. Тяпка поднялся и брезгливо плюнул:

— Сдох!.. Ну, собаке и собачья смерть. Оттащите его подальше в лес и заройте, чтоб весной не завонял, а я пойду погляжу, что с князем...

...Даниил поправлялся долго и только к исходу зимы смог наконец сесть на коня. Да и вообще зима была тяжёлой и тягостной, хотя Вагиз казаков больше не трогал — может, и правда, поверил, что князя в посёлке нет, а живут там отчаянные и ужасные душегубы-людоеды...

Глава первая

Наконец-то пришла весна. Солнце ласкало теплом землю, повсюду просыпалась природа. Кончилась ещё одна суровая зима. А с весной, известное дело, новая жизнь начинается.

— Кажись, просохло, пора нам в путь, Вазиха, — сказал как-то утром Прокоп Селянинович внучке. — Где щас твой юрт находиться может?

Вазиха пожала плечами:

— Наверно, к Битюгу подходит.

— Говорят, Сухэ тут всю зиму простоял. Он из вашего рода?

— Нет.

— Он не кочует?

— Как же не кочует! — фыркнула Вазиха. — Только мы своим трудом живём — скот пасём, а Сухэ разбойничает. К чему ему баранов да лошадей водить? Таких грабителей, как он, меньшинство, а обвиняют в этом всех татар. Но ведь в его шайке и русские есть!

Купец поморщился:

— Ладно-ладно. Вы с Аристархом собирайтесь, а я с князем попрощаюсь.

Поднялся по ступенькам избы-«терема», постучался.

— Входи, открыто, — услышал из-за двери и шагнул через порог.

Князь был не один: на лавке сидели Тяпка, Порфирий Пантелеевич, Рус и Кезинер. Прокоп тоже присел с краю.

— Молодец, что пришёл, Прокоп Селянинович, — кивнул князь. — А мы тут как раз думаем о грядущем лете, летом-то воевать сподручней.

— Ох, непосильную ношу на плечи свои возлагаете, — покачал головой купец. — Ну раз пощипать, ну два, а всерьёз воевать с татарами — это обрекать себя на верную гибель.

— А мы и так уже погибшие, — возразил князь. — Что нам терять? Княжество? Так его, считай, нету. Но терзать врага нам никто запретить не может. Мы народ вольный: ни городов, ни сел, ни подданных. Только леса воронежские и остались да родимая земля нашего любимого Черлёного Яра!

— Это, конечно, верно, — осторожно согласился Прокоп. — В чащобе татарин не боец, Вагиза вон враз отвадили по лесам шляться. Говорят, с тех пор носа из Ельца не кажет. Но я, княже... Я, собственно, не за этим пришёл.

— А за чем?

— Ну, ты же знаешь, мы с Аристархом и внучкой должны в степь сходить.

— Опасное дело, — вздохнул Даниил. — Втроём-то? У нас же почти две сотни казаков. Скоро в степь пойдём и заодно твою дочку поищем.

— Нет, княже, больно шумна ваша затея, — возразил Прокоп Селянинович. — Мы вчетвером по степи незаметно проскачем.

— А четвёртый кто?

— Епифан.

— Ну смотри, Прокоп Селянинович, как бы не угодить вам с Аристархом и Епифаном к фрягам на галеры.

— На всё Божья воля, княже.

— Ладно, собирайся, мы тебя потом проводим.

Прокоп Селянинович ушёл, и разговор продолжился.

— Первая наша сотня, — сказал Даниил, — будет под началом Тяпки, а вторая — Порфирия Пантелеевича. Сотни же надо разбить на десятки и каждому дать десятника-атамана.

— Как у татар? — хмыкнул Тяпка.

— А чем плохо?

— Да ничем, — пожал плечами Тяпка.

— У нас нет пешего строя, одни конные, — продолжал князь. — И конница наша должна быть быстра, дисциплинированна и хитра, как татарская, коли хотим успешно противостоять им. Внезапно напали, уничтожили врага, забрали добычу и скрылись в лесу. Каждый казак чтоб знал своё место и в бою, и в походе.

— А где двадцать толковых десятников взять? — засомневался Рус. — Тем более что Аристарх с Епифаном уходят.

— Да, эти ребята стоящие, — вздохнул князь. — Но мы же не можем Прокопу отказать.

— А у меня Варфоломей с Ипатом в рядовых ходят, — заметил Порфирий Пантелеевич. — На ушкуе застрельщиками были, пускай и тута покомандуют.

— А Рус? — напомнил Тяпка.

— Рус у нас незаменимый дозорный, — возразил Даниил. — А вот Кезинера у него заберём. Сам татарин, степь и повадки сородичей лучше всех знает. Пускай под его командой будет передовой отряд из двадцати самых лихих всадников. Понятно?

— Понятно, — ответил за всех Тяпка.

— Так, наверно, Прокоп Селянинович уже собрался, — встал с лавки князь. — Пошли проводим его, а потом дале делами займёмся.

Глава вторая

Князь с Тяпкой и дюжиной казаков проводили Прокопа Селяниновича и его спутников до Матыры.

— Ну, прощай, — троекратно расцеловался с купцом Даниил. — Попытай счастья, дай Бог тебе доброго пути, а Николай-угодник чтоб не дал вас в обиду. Ну а как с дочкой повидаешься, возвращайся. И Епифана с Аристархом нам будет сильно не хватать.

— Счастливо, друзья, — попрощался с соратниками и Тяпка. — Коли в беду попадёте, дайте знать, поможем...

Казаки поехали обратно, а путники — вдоль Байгоры вверх по течению.

— Когда и где в степь сворачивать? — спросил Прокоп Селянинович у внучки.

— Можно и здесь, и вон там, — указала Вазиха на юг.

— Так поспешим, милая!..

После половодья степь ожила, сплошным ковром покрылась первыми весенними цветами. Запели, засвистели полевые птахи разноголосые, поднимая дух путников.

Долго ехали без приключений, но однажды Аристарх заметил вдалеке всадников. Сперва казалось, что они словно призраки летят в парящем, колеблющемся воздухе, но по мере приближения всадники становились всё реальнее, а жутковатый топот копыт всё громче.

— Кто это? — приостановил коня Прокоп Селянинович.

— Кто-то из наших... татар... — тихо проговорила Вазиха.

— А уверена, что из ваших?

— Да в этих местах обычно наши кочуют. Нижние сюда не ходят.

— А много их, — забеспокоился Аристарх. — Человек сорок.

— Не бойся, — улыбнулась Вазиха. — Я тебя в обиду не дам.

— А я и не боюсь! — вспыхнул Аристарх.

Татары подскакали, и личико Вазихи вытянулось: это были вовсе не её сородичи. Это был Сухэ со своими дружками.

— И Исай с ними... — сквозь зубы процедил Епифан.

— Вазиха, невеста моя! — бросив поводья и всплеснув руками, воскликнул Сухэ. Вазиха отвернула коня в сторону, однако Сухэ продолжал паясничать: — А это что за урусы?

— Мои друзья! — Вазиха побледнела. — И никакая я тебе не невеста. Освободи дорогу, я к отцу еду!

— А они?

— Может, в Сарай собрались? — встрял Исай. — Но Сарай, голубчики, для вас закрыт, придётся тута остаться!

— А ты, холоп, осмелел, — покачал головой Епифан. — С татарами заодно, сука? Поди, и веру бусурманскую принял?

— А то не твоя забота, Епифанушка! — ощерился Исай. — Ты... — И взвизгнул от боли — Вазиха с силой огрела его плёткой.

Аристарх, Епифан и Прокоп Селянинович выхватили из ножен сабли, однако в воздухе засвистели арканы, и вскоре все трое, крепко связанные, лежали на земле.

А Сухэ крикнул Вазихе:

— Поезжай домой! Твои недалеко. Да готовься: калым я уже заплатил, скоро третьей женой станешь! — И вытянул её коня по крупу плетью.

Понимая, что ничем не может помочь друзьям, девушка во весь опор поскакала в степь.

Разбойники спешились.

— За Аристарха Порфирий Платонович много золота даст, — ухмыльнулся Исай.

— А этих куда? — спросил Сухэ.

— Епифана можно на галеры продать. Видал, как хорошо мы за Вепря взяли? А Прокоп Селянинович... Не знаю. Порфирию Платоновичу он не нужен. Лишняя головная боль будет. У него в Новгороде Великом и в Торжке много бойких дружков имеется. Заколоть сразу, да и дело с концом...

— Ишь заколоть! — перебил Исая Сухэ. — Ты, урус, таньга считай плохо. Старик денга стоит. Хоть мало, да денга. Я его в Сарае продам, тама всяк товар берут.

— Как хочешь, мне и Аристарха хватит, — не стал спорить Исай. — Дай людей, и я завтра повезу его в Новгород, а ты своих вези в Сарай.

Утром следующего дня Вазиха отыскала на берегу Битюга стоянку отца. Радости в семье Атрака не было предела. А Вазиха безутешно плакала навзрыд, не могла даже слова вымолвить. Все думали, что это слёзы счастья, а девушка вдруг заголосила:

— Там деда убить хотят!..

Никто ничего не понял.

— Что с тобой, доченька? — тоже сквозь слёзы спросила мать. — Какого деда?!

— Там... там... — указывала Вазиха на север. — Там твой отец Прокоп...

— Ты бредишь, дочка! — побелела как мел Анна. — Мой отец?! Зачем он здесь?..

— Да не брежу, мама! Я в Новгороде Великом встретила твоего отца и моего деда Прокопа Селяниновича, и он поехал со мной в степь, чтоб тебя увидать!

— Где отец Айназа? — заволновался и Атрак.

— Их разбойники схватили. Убить хотят! Там ещё мой жених Аристарх.

— Русский?

— Друг деда.

— Так хто иха взяла? — помрачнел отец Вазихи. — Казмака?

— Сухэ.

— Ах, беда! Что делать?.. Атрак! — всплеснула руками Анна. — Собирай сынов и отбивай у этого разбойника моего отца. Сухэ — убийца, а ты за него дочь любимую отдать хотел, калым взял, недоумок татарский!

— Я калыма вернула! — огрызнулся Атрак.

— «Вернула», — передразнила мужа Анна. — Езжай!

— Плоха дела! — заныл было Атрак.

— Ты что как баба плачешься! — рассердилась на мужа Анна. — Хочешь, чтоб я сама отбила у душегубов твоих гостей? А у русских, между прочим, гостей не предают!

— Я сейчаса! — засуетился Атрак. — Карим! Назар!.. Где остальная? Давай конь! Садись! Сухэ пошла!..

Ехать с Атраком собрались более двадцати человек — его сыновья и близкие родичи. Они быстро отыскали стоянку Сухэ. Тот, услышав конский топот, вышел из юрты в одном халате и, миролюбиво подняв руки, произнёс:

— Приветствую тебя, Атрак. Чем я заслужил твоё внимание? Стар ты уже, чтобы по степи скакать, как мальчишка.

— Ты прав, Сухэ, моему телу покой нужен, да только вот такие, как ты, этого покоя мне не дают.

— Чем же я озаботил тебя? — прищурился Сухэ.

— Ты схватил моих гостей, а гость, как ты знаешь, неприкосновенен. Значит, ты оскорбил и меня, и я требую: или отпусти этих людей и разойдёмся миром, или...

— А если не отпущу? — вызывающе подбоченился Сухэ.

— Тогда мы освободим их силой.

— А хватит ли твоей силы против моей? — усмехнулся Сухэ.

— Хватит. Выбирай: или возвращаешь моих гостей, или сейчас прольётся кровь.

Сухэ замялся. Крови он явно не хотел, тем более что ни сам, ни его люди не были готовы к схватке. Он вышел из юрты даже без сабли.

— Слушай, но ведь на лбу у них не написано, что они твои гости! — развёл руками Сухэ. — Я взял их в плен, а пленники стоят денег, и немалых.

— Никаких денег ты не получишь! — отрубил Атрак. — Лучше прояви благоразумие, а не то...

— Ладно-ладно, не угрожай! — хмуро рыкнул Сухэ. — Эй, давайте сюда пленников!

Привели измученных, едва держащихся на ногах Прокопа Селяниновича и Епифана.

— А где третий? — насторожился отец Вазихи.

— Какой третий?! — деланно удивился Сухэ.

— Их же было трое!

Сухэ покачал головой:

— Третий не мой. Его урусут, который со мной в степь ходил, забрал.

— Куда забрал?

— А мне почём знать? На Русь. — Сухэ резко повернулся и ушёл в юрту.

Прокопа Селяниновича и Епифана развязали, посадили на коней и поехали домой. Все женщины юрта высыпали встречать возвращающихся воинов. Одни из любопытства, посмотреть на отца любимой жены Атрака, другие — глянуть на урусутского жениха Вазихи. Анна, рыдая, кинулась на шею к отцу:

— Батюшка!.. Как же долго я тебя не видала!..

— А где Аристарх? — побледнела Вазиха.

— Он Сухэ нет, — вздохнул Атрак.

— Значит, не этот её жених? — показала пальцем на Епифана одна из женщин.

— Значит, не этот, — кивнула другая.

— А где же он? — удивилась третья. Вазиха же заливалась слезами.

— Да что ж ты убиваешься, дочка! — заговорил по-татарски Атрак. — Ведь он тебя силой взял, нам такие страдания принёс!

— Что ты понимаешь, отец? — укоризненно глянула на него Вазиха и повернулась к Прокопу Селяниновичу: — Дедушка, милый, где Аристарх?

Купец опустил голову:

— За ним, внучка, ещё с Великого Новгорода Исай охотился. Видать, он его и забрал...

Вазиха побежала в юрту и через минуту вышла оттуда, подпоясанная саблей. Как кошка прыгнула в седло и на глазах изумлённых родственников пришпорила лошадь и ускакала.

— Куда она? — оторопел Атрак.

— Жениха выручать, — вздохнул Прокоп Селянинович.

— Олчай! — закричал отец. — Догони её!

Олчай, отрок годами, вскочил на коня и через минуту скрылся из виду. Настигать девушку он начал только на подъезде к стоянке Сухэ.

— Вазиха, стой! — закричал юноша, поравнявшись с беглянкой, но та вдруг выхватила саблю, и, если бы Олчай не пригнулся к луке седла, то мог бы и лишиться головы. Парень испугался и отстал, а Вазиха на полном скаку ворвалась в лагерь разбойников и подняла своего коня на дыбы перед изумлённым Сухэ.

— Где Аристарх, подлый шакал?

— Совсем спятила! — отшатнулся татарин. — Нужен мне твой сопляк! Его Исай увёл.

— Куда?

— Меня не касается куда! Хоть на Русь, хоть до ближайшего леса, чтоб вздёрнуть на первом попавшемся суку.

— Ах, пёс!.. — Молнией сверкнула на солнце сабля, и голова Сухэ покатилась по траве, а туловище, мгновенно залившееся кровью, ещё немного постояло и упало, окрасив ковыль в красный цвет.

Но Вазиха этого уже не видела. В горячке она даже толком не поняла, что сотворила, и уже через миг снова мчалась по степи, а соратники Сухэ застыли в полном оцепенении. Они не погнались за девушкой: во-первых, бешеного Сухэ боялись и не любили, а во-вторых, никто не хотел портить отношения с родом Атрака. Лишь чуть сзади скакал за Вазихой Олчай, опасливо не приближаясь, но и не отставая. Конечно, он мог бы заарканить Вазиху, но боялся, что она разобьётся при падении. Олчай ждал, когда Вазиха в своей горячке загонит коня и тогда ей некуда будет деваться: сядет к нему за спину, и они вместе вернутся домой.

Но конь у Вазихи оказался выносливым, да она и не летела безрассудно, иногда переходила на рысь, давая животному отдохнуть.

«Хитра, — думал Олчай. — Так не догнать. Ну, будь что будет...»

Уже вечерело, когда Вазиха доехала до какой-то реки. Остановилась и оглянулась на Олчая:

— Ну что ты ко мне привязался?

Парень упрямо мотнул головой:

— Мне Атрак велел тебя домой вернуть!

— Сам возвращайся.

— Без тебя нельзя, шкуру спустит.

Вазиха пожала плечами:

— Как хочешь. Только имей в виду — я к русским еду.

— К русским?! — изумился Олчай и вздохнул: — Убьют...

— Не убьют, они мои друзья. Догоняй!

Всю ночь они ехали бок о бок вдоль берега реки, а под утро...

— Лес! — вскрикнул вдруг Олчай.

Вазиха пожала плечами:

— Ну и что? Прибавим ходу, кони отдохнули.

Однако едва она произнесла эти слова, из чащи показались всадники.

— Рус! — радостно пришпорила коня девушка.

— Вазиха?! — обомлел казак. — Что там у вас стряслось?

А у неё — слёзы градом.

— Аристарха Исай пленил и в Новгород повёл!

— А это кто? — ткнул саблей в сторону Олчая Рус.

— Это наш, — пояснила Вазиха. — Не трогай его, он мой товарищ.

— Не трону, — ухмыльнулся Рус. — Поехали в лагерь.

Появление Вазихи казаки встретили с восторгом. Со всех сторон посыпались вопросы: что да как? Узнав, что и как, народ помрачнел. Все стали думать, что делать.

— По какой дороге Исай его повёл? — спросил Вазиху князь.

— Да если б я знала, сама б освободила, — всхлипнула девушка.

Поднялся галдёж: все высказывали свои соображения, но ничего понять толком было невозможно. Первым не выдержал Тяпка.

— А ну умолкните! — рявкнул он. — Давайте рассуждать здраво. На Великий Новгород дорог много, но они обязательно должны пройти через какие-нибудь города, так?

— Так, — согласился Порфирий Пантелеевич.

— А через какие?

— Может, через Елец? — оживился князь.

— Нет-нет, — возразил Порфирий. — Исаю не миновать Торжка, а путь на Торжок удобней не через Елец, а через Новосиль держать.

— Ты в Новосиль дорогу знаешь?

— Отсюда смутно, — поморщился ушкуйник.

Все замолчали. Тяпка вздохнул:

— Был бы с нами Дёмка Шумахов... — И вдруг хлопнул себя по лбу: — Погодите, а на кой нам этот Новосиль? Исай наверняка сейчас где-то по берегам Оскола и Олыма едет. Туда и надо скакать наперехват.

— Туда и мы с Олчаем дорогу знаем! — обрадовалась Вазиха.

— Каким Олчаем? — насторожился князь.

— Да парень зелёный, холоп, нукер по-ихнему, папаши её, — кивнул в сторону девушки Рус.

— А вдруг Ахматов лазутчик? — разозлился Даниил. — Ты его проверял?

— Никакой он не лазутчик! — обиделась Вазиха. — Товарищ мой.

— Ладно, тебе поверю, — хмыкнул князь. — Кезинер в дозоре?

— В дозоре, — подтвердил Рус.

— Пошлём его с десятком отборных казаков.

— И я с ними, — попросился Порфирий Пантелеевич.

— А на сотне кто останется?

— Пускай Силай покомандует. Всё одно рати пока не предвидится.

— Ладно, только без гонору. Кезинер не любит, когда ему в походе мешают.

— А то я не знаю. Простым казаком поеду, — заверил ушкуйник.

Глава третья

В поход вышли перед рассветом.

— На Оскол двинем? — спросил Порфирий Пантелеевич Кезинера.

— Олым, — кратко ответил тот и пришпорил коня.

Уже после восхода солнца южнее острой луки недалеко от Хлевного боярака перешли Дон и к середине дня были на берегу Олыма.

— Обед, — остановил было коня Кезинер, но вдруг передумал. — Однако, нет. Нада вниз к уст Олымчик. Тама ждал Исай будем.

Проехали ещё немного и спешились у устья Олымчика. Достали провиант.

Прожевав кусок вяленого мяса, Кезинер поглядел по сторонам. Вздохнул:

— Нет. По берег Олым Исая не пошла.

— А как он пойдёт? — заволновалась Вазиха.

— Я думала, с Оскол на Кмен...

— На Кмень? — переспросила девушка.

— На Тим, — подал вдруг голос молчавший до того Олчай.

— На Тим?! — удивился Кезинер. — Откуда знал?

— На Тим, на Сосна — там радом исток Нэруч, там попадай Новосыл, — пояснил Олчай и добавил ещё что-то по-татарски.

— Харош Олчай! Оставайся у мене казмака, харош будеш! — прицокнул языком Кезинер, и парень покраснел от удовольствия.

Потрапезовав и немного отдохнув, отряд переехал с поймы Олыма к Тиму. Там казаки спрятались в прибрежных кустах и стали ждать. Свечерело, наступила ночь — тишина.

— Пырай, — тихо позвал Кезинер.

— Слушаю, атаман.

— Езди с Олчай исток Тим. Если Исай нет, иди исток Оскол. Близко должна быт...

Пыряй и Олчай уехали, остальные стали клевать носом. Но к Порфирию Пантелеевичу сон не шёл: ушкуйник сильно волновался за Аристарха и, толкнув Кезинера, спросил:

— А может, они это место уже пробежали?

Кезинер покачал головой:

— Аристарх, верно, связал, везут арба. Арба тута не успел ехал.

Порфирий Пантелеевич немного успокоился.

На рассвете вернулись разведчики.

— Нигде их нету, ни на Тиме, ни на Осколе, — развёл руками Пыряй.

Кезинер проворчал:

— Ждал тута. Голова не высовывал. Пырай, Олчай отдыхай, потома езжай исток Кмен, Олым...

Весь день нещадно палило солнце, а безветрие ещё прибавляло жару. От солонины страшно хотелось пить, но вода кончилась, а спускаться к реке Кезинер запретил, чтоб не выдать засаду. Наконец пришёл со спасительной прохладой вечер, а когда почти стемнело, вернулся Олчай.

— Пырай где? — вздрогнул Кезинер.

— Там остался, мы Исая нашли.

— На кон, казмака! — приказал по-русски Кезинер. — Толка тыха!

— Щас можна не тыха, — успокоил Олчай. — Я сказала, когда тыха...

Хоть и в темноте, но быстро ехали казаки. Вот исток Кмени, вот Олым...

— Стоя! — шепнул Олчай. — Пырай тута.

Из тьмы, держа коня в поводу, точно леший, вырос Пыряй. Приложил палец к губам:

— Тссс... Они недалече.

— Как брат будем? — Кезинер спрыгнул с седла.

— Дозора у них нету. Дрыхнут ровно сурки, сволочи! — выругался Пыряй. — Сразу нападаем и вяжем.

— Многа иха?

— Пятеро.

— Аристарха тама?

— В повозке лежит связанный.

— Ладна. Пашла...

— Погоди! Коней оставим. Только мешать будут, да вдруг ещё и заржут.

— Вазиха, Андрея, Осипа! С кони оставайся, — велел Кезинер.

— Я с вами! — заявила Вазиха. — Я Аристарха спасать буду.

— Девка настырная, — махнул рукой Пыряй. — Пущай идёт. Ребята вдвоём справятся.

— Ладна, — махнул рукой и Кезинер. — Пашла!

Казаки подкрались к беспечно храпящим путникам тихо, как мыши. Жестами договорились, кто кого вязать будет. Не спал только Аристарх. Он почуял чьё-то приближение и чуть было не вскрикнул, но вовремя сдержался, сообразив, что уж ему-то всё одно хуже не станет, — что может быть хуже медленной, мучительной смерти на дыбе Порфирия Платоновича?

Казаки набросились на спящих, а к Аристарху кинулась Вазиха:

— Миленький мой!..

Исай и сопровождавшие его татары не успели даже и пикнуть, как были связаны по рукам и ногам, а рты им забили тряпками. Кезинер деловито распорядился:

— Всех арба!

— Погоди, — остановил его Порфирий Пантелеевич. — Ты уж извини, но на кой ляд нам татары? Нам нужен только Исай.

— Татар жив оставляй нелза... — тяжело вздохнул Олчай. — Люд Сухэ. Род Атрак мстил будет.

— Тогда бросай их вода, — приказал Кезинер. — Рыба трапез.

Пленные не знали русской речи и потому сначала молчали. Лишь когда к их шеям стали привязывать камни, они все поняли и жутко завыли. Но тщетно: пленников побросали в реку, а Исая казаки повезли в свой лагерь.

Приехали к вечеру следующего дня. Исая сразу кинули в пытошную избу, развязав ножные путы и выдернув кляп. Оставшись один, он посучил ногами, разгоняя кровь, потом поднялся и в полумраке стал обследовать место своего заточения.

И вдруг резко распахнулась дверь — на пороге стоял Рус с факелом в руке, а за его спиной двое казаков.

— Что, Исайка? Небось думаешь, как сбежать? — усмехнулся Рус.

— Ничего я не думаю... — пробормотал Исай.

— Думаешь, скотина, думаешь! А чтоб эти думки отшибло, мы тебя щас к столбу привяжем и сторожить позовём Аристарха. Он отдохнул, пока вы его в бестарке возили, так пущай теперь побдит. Евтей, Пахом, привяжите его, да покрепче, а то это такой гусь, который даже спутанным летать могет.

Казаки подтащили Исая к столбу, сперва развязали ему руки, а потом заломили их за столб и снова связали, да так крепко, что пленник заорал:

— Больно! Что ж вы, изверги, делаете?!

— Сам ты изверг, пёс плешивый! — выругался Рус. — Ты, сука, извёл Варвару, Коня, чуть не погубил Аристарха! И не будет тебе, тварь, пощады! Заткните, ребята, ему пасть и прикрутите к столбу так, чтоб и шевельнуться не мог.

Исполнив приказ, казаки отошли к двери. Рус попробовал верёвки на прочность и довольно кивнул:

— Добро, ребята, добро! Пущай его поганая плоть затекает, а утром мы её на площади на кусочки резать будем.

Вошёл Аристарх:

— Крепко привязали?

— Крепко, не вырвется. Ну, карауль, а мы почивать. — Зевнул: — Устал я што-то...

Оставшись наедине с торчащим как кол посреди избы Исаем, Аристарх молча прошёл в угол, сел на низкую, грубо сколоченную лавку и, подперев голову руками, задумался. Разные то были думы: о недавнем пленении, о поистине чудесном избавлении из лап Исая, о Вазихе, об их будущем...

И вдруг Исай исступлённо задёргался.

Аристарх поднял голову:

— Зря рвёшься, псина!

— М-м-м!.. — отчаянно мычал пленник.

Аристарх подошёл к нему:

— Эй, ты чё? Сказать чего хочешь?

— М-м-м!..

— Ну, говори. — Аристарх выдернул кляп, и Исай закашлялся и заперхал. — Да говори ты, паскуда, чё надобно?

— Аристархушка! — взмолился жалобным голосом Исай. — Родной! Отпусти! Христом Богом молю! Я жить хочу!

Парень криво усмехнулся:

— Я тоже.

— Да милый ты мой!.. — Из глаз Исая ручьём хлынули слёзы. — Да я ж тогда не то что преследовать, оберегать тебя всячески буду! Да я...

— Не нужны мне защитники! — отрубил Аристарх. — А ты... Ты, гнида, столько доброго люду извёл, и нет и не будет тебе пощады! Тьфу! Зрить тебя не могу! — Аристарх плюнул в ненавистную рожу и вышел из избы. Присел на пенёк и неподвижно просидел до рассвета, невольно морщась от истошных воплей и завываний пленника. А на рассвете...

А на рассвете явились князь Даниил и несколько казаков, отряжённых по такому случаю в палачи, и увели Исая подальше в лес. Но и оттуда ещё долго доносились до притихшего лагеря жуткие крики и стенания казнимого. Как признался потом один из свидетелей, такой страшной казни он не видал никогда.

Князь и палачи вернулись.

— Закопали мы его и сровняли то место с землёй, — хмуро буркнул Даниил собравшимся казакам. — Чтоб никто не узнал, что там человек лежит... — Помолчал и добавил: — Да и не человек то был вовсе, а собака поганая. А собаке... — Махнул рукой, повернулся и ушёл в избу.

Глава четвёртая

С неделю в лесу царило спокойствие. Дозорные охраняли лагерь, казаки, особенно новобранцы, обучались владению мечом, саблей, шашкой, пикой, кривым русским ножом. Поочерёдно ходили в лес на охоту. Мастеровитые казаки ставили избы, а остальные заготавливали дрова на зиму. И вдруг однажды утром в лагерь прискакал едва живой Епифан. Его уложили в избе. Прибежал в тревоге князь:

— Что стряслось?

— Юрт Атрака разгромлен... — с трудом проговорил Епифан. — Все погибли и Прокоп Селянинович тоже. Я был ранен, долго лежал без памяти, а когда очухался, случайно наткнулся на коня, и вот...

— Кто напал на юрт? — перебил князь.

— Ахмат.

Даниил побледнел:

— Мерзавец...

— Ахмат узнал, что люди Атрака убили Сухэ, и решил отомстить, но никто из них не убивал...

— Вазиха убила, — проворчал князь.

Епифан кивнул:

— Ну вот Ахмату и доложили. А ещё он разозлился, что Атрак принимает у себя гостей — русских... Да, когда я очнулся, то с час притворялся мёртвым, пока разбойники не ускакали. И я услышал, что Ахмат знает, где расположен наш лагерь. Ахмат говорил кому-то, что главный тут князь Даниил, а Вагиз, собака, бездействует. И за это поплатятся и Вагиз, и князь Афанасий. А ещё он сказал, что надо и Елец, как раньше Липец, разрушить и стереть с лица земли...

Епифан умолк, остальные молчали тоже.

— Та-ак... — вздохнул наконец князь. — Значит, скоро жди рать Ахматову. — Встал и направился к двери. Оглянулся: — Позовите Семёна! Пускай лечит раненого.

Послали за знахарем, а Даниил с ближайшими соратниками собрались в избе Тяпки, и князь предложил:

— Ну, господа атаманы, давайте думать, как от Ахмата обороняться.

— Дозор Руса усилить людьми Кезинера, — проворчал Тяпка.

— Ты неправ, Кунамыч, — возразил князь. — Кезинера с этим шустрым мальчишкой Олчаем и десятком казаков на монголках надо выдвинуть далеко в степь, между Битюгом и Байгорой, и там караулить Ахмата. А Рус пускай продолжает следить за Ельцом: туда Ахмат может гонца послать с приказом Вагизу ударить нам в тыл, возможно, и с помощью дружины князя Афанасия. Так они сумеют выдавить нас в степь в сторону Польного Воронежа и там уничтожить.

— Верно, — поднялся с лавки Порфирий Пантелеевич. — А Ахмата встретим в степи у леса возле Матыры. В случае же неудачи уйдём в воронежские леса, где воевал ваш князь Святослав Липецкий, и оттуда будем допекать Ахмата.

— По тем местам он вряд ли пойдёт, — покачал головой Даниил. — Небось помнит, как их с Олегом Воргольским там били.

— Надо ещё посмотреть, что за рать Ахмат поведёт, — молвил Рус. — Может, мы их в первом же бою в клочья разнесём?

— Может, — кивнул князь. — А может, и нет. Это я к тому, что без разведки мы как кутята слепые. Рус, Кезинер, задание слышали?

— Слышали.

— Так выполняйте!

Дозорные разъехались, а казаки начали усиленно готовиться к отражению врага.

Глава пятая

Прошла ещё неделя. Рус не замечал со стороны Ельца ничего подозрительного. Да и как заметить, коль он перехватил уже троих гонцов от Ахмата к Вагизу и всех убил. Вот так и получилось, что Вагиз не знал о намерениях брата, а Ахмат посчитал его трусом и решил действовать в одиночку. По его мнению, у князя Даниила было в лесу с полсотни казмаков.

— Ну откуда ему взять больше? — рассуждал Ахмат. — После разгрома Липеца, Воронежа и Онуза все поразбежались кто куда: в Пронск, Рязань, а то и во Владимир. А в округе остались одни немощные, которые даже до Пронска добраться не смогли.

И решил Ахмат взять в поход на Даниила сотню конников. Собрал он своё воинство на реке Елани и однажды утром выехал в степь, прямиком через Битюг к устью Байгоры. Вскоре его заметил Кезинер и послал к князю гонца с указанием дороги, по которой он поведёт Ахмата за собой. Удерживая Ахматову сотню на расстоянии, Кезинер постоянно щипал её молниеносными наскоками и увлекал к истоку Матыры, и дальше, к Польному Воронежу, на правый берег самого Воронежа, в лес, где должен был ждать врага князь Даниил.

Монгол Кезинер оказался хитрее бухарца Ахмата: непрерывными мелкими стычками изматывал против ника, убегал, возвращался, дразнил, снова нападал и опять исчезал.

Ахмат не мог понять, кто это. Среди разбойников были два плосколицых и узкоглазых всадника. Кто они? Его татарские недруги?

— Проклятые! Что они себе позволяют? — ругался Ахмат, пытался уклониться от схватки, хотел свернуть влево на Битюг, но Кезинер вновь догонял его и подстреливал отставших воинов. Ахмат опять кидался в погоню, но тщетно. И вот, таким манером, Кезинер привёл татар туда, куда хотел — к Польному Воронежу. По пути Ахмат потерял человек тридцать. На берегу Польного Воронежа он остановился, чтобы передохнуть, выставил дозорных, но на них напали, перебили и забрали оружие и лошадей.

— Чёртов монгол! — неистово орал Ахмат. — Дай хоть пожрать спокойно!..

Но Кезинер не давал ему ни пожрать, ни попить, ни даже осмыслить толком, что происходит. А когда татары начали переправляться через Лесной Воронеж, на них напали главные силы князя Даниила. Ахмат был атакован сразу с двух сторон: спереди, из леса, и сзади невесть откуда появившимися в степи всадниками.

— Мы в западне, Ахмат! — закричал кто-то из татар.

Отчаянно барахтаясь в воде, вопили люди, ржали кони, осыпаемые градом стрел, и захлёбывались, тонули в покрасневшей от крови воде. А добравшихся до берега встречали сабли и пики.

— Ахмата живым брать! — крикнул князь. — Остальных топить, чтоб с трупами потом не возиться!

Но взять Ахмата живым не удалось. Шальная стрела пробила ему шею, и бывший липецкий баскак утонул. В водах реки Воронеж окончил свой кровавый путь от Бухары до Липеца губитель славного Липецкого княжества, мучитель народа Руси южной, людей Черлёного Яра...

Казаки ныряли в поисках оружия погибших татар. Даниил с Тяпкой развалились на траве на берегу.

— Можно ещё с полсотни вояк принять, — сказал князь и вздохнул: — Эх, жаль, Ахмата живым не взяли... Ну да ладно, зато теперь можно Липец спокойно восстанавливать.

Тяпка скептически покачал головой:

— А Ногай? Нет, княже, пока Ногай жив, Липеца не возродить, опять спалит. Да ещё и Елец с Пронском в придачу.

— Это верно...

— Да ты не грусти, атаман! Сам же говорил, что в Орду на поклон больше не поедешь. Говорил?'

— Ну?

— Ну а как же ты Липец отстраивать собираешься без ярлыка? Или перед ханом на пузе поползать решил?

— Что ты, что ты? — замахал руками Даниил.

Тяпка улыбнулся:

— Ну а княжество у тебя уже есть, Даниил, князь Воронежский, атаман воронежских казаков... — Поднялся на ноги. — Поди, хватит ребятам купаться! Один чёрт все сабли не выловим. Домой пора...

Поехали домой. Доехали до лагеря, накрыли столы, принесли мёду крепкого и закатили пир на весь... Нет, ну, может, и не на весь мир, но уж на весь Черлёный Яр точно.

На другой день на больную голову делами не занимались, только Рус с Кезинером продолжили нести дозор. А на третий день атаманы собрались в избе князя.

— Ахмата убили, порадовались, — молвил князь, всё ещё морщась от головной боли. — Теперь надо думать о будущем. Я хотел восстановить Липец, да видно, Тяпка прав: опять навлечём на себя гнев татарский и снова всё потеряем. А так княжество наше Воронежское, с лесными городами и сёлами, которые мы будем строить, ещё поживёт. И татар я в покое не оставлю. Биться буду с ними, покуда жив. Вы со мной?

— Не гневайся, княже, — поднялся Тяпка. — Мы ж договаривались так: убьём Ахмата — и я, и Рус уходим и принимаем постриг. Грехов на наших душах не счесть, надо их замаливать. Ахмата нет?

— Нет, — кивнул Даниил.

— Значит, всё. Прощай, княже.

— И мне пора домой, в Новгород Великий, — встал с лавки Порфирий Пантелеевич. — Я тебе, княже, помог, а теперь ты уже крепко стоишь на ногах. Да и вообще, братцы, не по мне это — гонять по степи. Я не казак, а ушкуйник, и с другой стороны, с матушки-Волги, буду лупить басурманов... — Помолчал и добавил: — И Аристарх с Вазихой со мной.

— Аристарх? — вздрогнул Даниил. — А я на него надеялся...

— Княже, — вздохнул Порфирий. — Во-первых, им жениться надо — Вазиха-то совсем одна осталась, а у тебя тут прямо мужской монастырь. Негоже бабе середь сотен мужиков жить. Ну, а во-вторых, он, как и я, новгородец и речной бродяга, другая стезя его влечёт.

— Но в Новгороде же ему конец! Этот ваш Порфирий Платонович...

— Порфирием Платоновичем я сам займусь! — посуровел ушкуйник. — И Трофиму-предателю башку снесу. Да мало ли у меня ещё дел и в Новгороде Великом, и на Волге? Но ты, княже, не горюй, с тобой Епифан, с тобой Силай, Кезинер, который один всех нас вместе взятых стоит, этот шустрый татарчонок. Ещё решили остаться мои верные товарищи Варфоломей и Ипат.

— А Тяпка с Русом и ты уходите, — грустно промолвил князь. — Кто ж сотни возглавлять будет?

— Да что тут думать-то? — всплеснул руками Порфирий Пантелеевич. — Епифану отдай первую, Силаю — вторую, а дозор — Кезинеру...

— Ладно, когда идёте? — перебил князь.

— Мы завтра, — потупился Тяпка.

— И мы завтра, — тихо сказал Порфирий Пантелеевич. — Завтра все и попрощаемся...

Глава шестая

Печальным было расставание, даже со скупыми мужскими слезами. Порфирий Пантелеевич, Аристарх и Вазиха сели на коней и поехали в сторону Пронска, чтобы потом свернуть на Новосиль, обойдя Елец с севера.

Тяпка и Рус коней не взяли: Божьи люди пешком ходят. Двинулись они правым берегом Воронежа, дошагали до устья Яриловки и, отклонившись от Воронежа, заночевать решили в бояраке у Дона.

Увидели три избы и несколько хлевов.

— Попросимся? — предложил Рус.

— А пустят? — усомнился Тяпка.

— Должны пустить, — пожал плечами Рус.

Постучались. Дверь открыл здоровенный мужик, похожий на Илью Муромца:

— Вы кто?

— Странники, — буркнул Тяпка.

— Странные вы какие-то странники, — усмехнулся хозяин. — На больших дорогах странничаете? Ну заходите.

Изба просторная, на стенах доспех воинский развешан. М-да, явно не смерды и не охотники тут живут.

— Располагайтеся на полу, — указал пальцем в угол избы богатырь. — Щас Кирилл придёт — трапезовать будем.

— Да мы сыты, — заверил Рус. — Нам бы только переночевать.

— Сыты вы там али голодны, но трапезовать с нами будете! — отрубил хозяин.

Пришёл Кирилл, тоже детина — косая сажень в плечах. Накрыли широкий дубовый стол.

— Ну, идите, странники.

Сели за стол Тяпка с Русом. Трапеза не скудная: с мясом, рыбой, хлебом, но без мёда.

— Мёда не пьём, — точно прочитал мысли гостей Кирилл. — И не держим.

— Нельзя?

— Нельзя. Мы дозорные Великого князя Владимирского, и пить нам некогда. Глаз должен быть зорким, а рука твёрдой.

— Поди, недавно тут появились? — поинтересовался Рус.

— Да после того как разгромили татары Липецкое княжество, и непонятно было, возродится ли Елецкое. Дикое-то Поле сторожить надо — вот и послал нас сюда Великий князь Дмитрий Александрович. Раньше липчане охраняли рубежи Дикого Поля, а теперь мы. Нашли местечко укромное и ходим отсюда в дозор, следим, чтоб татарин внезапно на Русь не напал.

— У вас, гляжу, хлевов больше, чем изб, — заметил Рус.

— Так на охоту ходить некогда, — пожал плечами Кирилл. — Вот и завели хозяйство для прокорма.

— Постоянно здесь живёте? — спросил Тяпка.

— Зачем постоянно? Меняемся. Нас тут бывает человек до двадцати — кто в дозор идёт, кто скачет к князю во Владимир с донесением...

— Эй, а вы часом не из казаков? — перебил вдруг Кирилла его товарищ.

— Что за казаки, Матвей? — удивился Кирилл.

— Да не так давно наших разбойников стали казаками величать, — ухмыльнулся Матвей. — Татары их казмаками прозвали, ну а они в казаков переделали. — Хитро прищурился: — Вы не из этих?

— Из этих, — кивнул Тяпка. — Только мы бывшие.

— Почему бывшие?

— Устали, покоя хотим. Вот поставим где-нибудь в чаще лесной избёнку или выроем на берегу Дона пещеру — и будем там Господу Богу молиться.

— Грехи замаливать? — процедил Матвей.

— А у кого их, грехов-то, нету? — пожал плечами Тяпка.

— У всех есть. Только у одних поменьше, а у других...

В сенях что-то загромыхало, и в избу ввалился третий здоровяк.

— Вот и Степан возвратился. Где же тебя, Степан Захарович, носило? — поинтересовался Матвей.

Вновь прибывший пояснил:

— В Конев колодезь заезжал. Кобылу попоил, хотел Коня проведать — заглянул в избу, а его нету. Ждал-ждал, так и не дождался.

— Эй, про какого это коня вы толкуете? — насторожился Рус.

— Да есть тут неподалёку ручей с ключевой водой, в Дон стекающий. Мы там всегда, когда из Кривого Бора с дозору возвращаемся, и сами жажду утоляем, и лошадей поим — вода дюже хорошая. А как-то едем, смотрим — человек сидит возле того ручья. Здоровенный, но бледный и молчит. Поначалу думали, глухой: что ни спросишь, глядит тоскливо и молчит, как пень. Мы и к себе его звали — без толку. Ну и оставили в покое. А на второй день, — продолжил Степан, — заезжаем опять коней поить, а он как сидел на одном месте, так и сидит. Мы ему трапезу предлагаем, а он даже не смотрит, чисто истукан. На третий день думаем: помрёт же с голодухи. Оставили недалече краюху хлеба, мясо. На четвёртый приехали — ни самого, ни снеди. Мы уж грешным делом испугались: вдруг волки сожрали блаженного? Ан нет, глядь, с холма с бревном на плече спускается. Молча спустился, положил бревно и пошёл за другим. Оставили мы ему снова хлеб и мясо, а через день завернули — строит пришелец маленькую избёнку у самого ручья. Мы ему: что ты, мол, делаешь, ведь весной половодье унесёт в Дон твою хибару, а он опять ни гу-гу. Плюнули мы, сунули ему мясо и хлеб, а он хлеб взял, а мясо назад протягивает и пальцем куда-то тычет. Посмотрели: в кустах олень убитый лежит...

— Ну и снесло его избу весной? — поинтересовался Рус. — И почём вы знаете, что мужика Конём зовут, коль он немой?

— Аты не перебивай! — огрызнулся Степан. — Половодье было бурным, а его избу не тронуло, словно длань Божья над ней распростёрлась. А как узнали, что Конём зовут? Однажды — он уже избу построил — подъезжаем лошадей поить, а он вдруг и говорит: «Конев колодезь». Ну, мы хоть и здорово удивились, но спрашиваем: мол, что, теперь уж нельзя тут и лошадей поить? А он своё: «Поить можно, но это Конев колодезь». Так мы то место и прозвали Коневым колодезем.

— Точно, наш Конь! — вскочил с лавки Рус.

— Как — ваш? — удивился Кирилл.

— Да с ним беда приключилась, — вздохнул Тяпка и поведал дозорным историю Коня и Варвары.

— Завтра обязательно навестим его! — воскликнул Рус.

— Навестим, — согласился Тяпка.

Рано поутру пошли братья вдоль левого берега Дона. Путь был недолог: нашли в узком бояраке у Дона маленькую избёнку, рядом с которой журчал холодный ключевой ручеёк-колодезь. В избу вбежали радостно, в предвкушении встречи с другом. Но изба оказалась пустой.

Пять дней прожили братья в хибарке Коня, но хозяина так и не дождались. Заезжали и дозорные, исколесили всю округу — тщетно, опять как в воду канул. На шестой день братья в скорби покинули избу, помолились Богу и пошли дальше по берегу Дона...

...В дремучих лесах воронежских после разгрома монголо-татарами Липецкого княжества появились народные мстители, которые в приграничье с Диким Полем не давали захватчикам покоя. Степняки называли их «казмаки» — в переводе с тюркского «бродяги», «разбойники». Переиначив чужое слово, непокорившиеся русичи (да и не только русичи) стали называть себя казаками. Первыми были Воронежские казмаки-казаки, а затем появились казаки Донские, Запорожские, Яицкие, Терские, Кубанские, Оренбургские, Сибирские, Семиреченские, Амурские и прочие, прочие, прочие...

Светлая память тем первым казакам — защитникам земли Липецкой и Воронежской, нашего Черлёного Яра, не склонившим головы перед поработителями! Они и волжские ушкуйники — едва ли не единственная частица народа русского, не подчинившаяся Орде. Честь им за то и слава!

Во веки веков...