Анна Каренина. Не божья тварь

25. Долли. Разговор с Анной

Чистое сердце, доброта и правдивость Анны Карениной - самая страшная шутка, которую только могли придумать господа профессора и литературоведы. Это их черный юмор, и мы не будем больше на этом останавливаться.

Поговорим о княгине Мягкой. Удивительно, что по-настоящему добрую женщину - графиню Лидию Ивановну составители учебника с завидной прытью неискушенного ума записали в ханжи. А вот княгиню Мягкую - неприкрытую ханжу, сплетницу, холодную самовлюбленную особу и любительницу никчемных посиделок у Бетси Тверской - отнесли к лучшим людям в романе, поместив ее в компанию к сестрам Щербацким и Левину. Да Левин со Щербацкими бежали бы от нее как ладан от черта!

Теперь что касается симпатий этих лучших людей к Анне (за исключением княгини Мягкой). Кити уже давно терпеть не может Анну - это открыто и постоянно подчеркивается Толстым, и мне странно, что этого никто не в состоянии заметить. Долли так же давно уже разочаровывается в ней. А вот Левин... Ну, мы еще увидим, какие такие симпатии он начнет к ней испытывать, а главное - почему. И как его жена Кити отреагирует на эти его симпатии - и чем эти симпатии мужа для нее закончатся.

А пока вернемся в имение Вронского. Мы остановились на том, что Долли после всех этих невольных наблюдений за Анной вдруг становится очень неприятно, что вечером Анна должна зайти к ней. И она даже решает не задерживаться здесь больше и уехать завтра же.

*

Вечером, уже перед сном, к Долли приходит Анна. Ей хочется начать с Долли какой-нибудь приятный задушевный разговор, но на этот раз она почему-то не находит слов. Тогда она тяжело вздыхает и с виноватым видом спрашивает про... Кити! Вот ведь - никак забыть не может.

"Ну, что Кити? - сказала она, тяжело вздохнув и виновато глядя на Долли. - Правду скажи мне, Долли, не сердится она на меня?" Нет, говорит Долли с улыбкой. "Но ненавидит, презирает?" - продолжает выпытывать Анна. Да что ты, говорит Долли, ну просто... ну... "ты же знаешь, это не прощается".

Ох как прямо это сказано! И ох как не любит Анна такой прямоты! Ведь одно дело когда она сама напускает на себя виноватый вид - в расчете задешево получить утешение и прощение, а другое дело прямо слышать, что на этот раз никакого снисхождения не будет. И, скрыв неприязнь (отвернувшись и глядя в окно), она торопится оправдаться:

"Да, да, - отвернувшись и глядя в открытое окно, сказала Анна. - Но я не была виновата. И кто виноват? Что такое виноват? Разве могло быть иначе? Ну, как ты думаешь?"

Долли что-то неопределенно отвечает и пытается переменить тему. Но Кити значит для Анны слишком много - ведь Кити первая дала ей молчаливый отпор, Кити первая открыто расценила поступок Анны как подлый. И Анна быстро перебивает Долли: "Да, да, но мы не кончили про Кити. Она счастлива? Он прекрасный человек, говорят".

Здесь мы наблюдаем ту же манипулятивную хитрость, что и в случае с сыном - когда Анна, до тошноты ненавидящая мужа, расхваливает его перед сыном, пытаясь таким образом заработать себе нравственное алиби. Теперь точно так же она говорит приятное о Левине, муже Кити, - сказать же приятное о самой Кити у нее челюсти сводит.

Долли в ответ спокойно подтверждает, что да, мол, муж у Кити замечательный человек. И Анна немедленно выражает радость по этому поводу: "Ах, как я рада! Я очень рада!"

Очень скоро она возьмет в оборот этого "прекрасного человека", и ее не остановит даже тот факт, что Кити вот-вот родит (о чем она, разумеется, знает от Васеньки Весловского)...

Ну, а теперь можно и на жизнь пожаловаться. Жалость к себе - второе любимое занятие Анны. И вот как бы с покорностью и как бы со смирением она говорит о том, что они будут жить здесь, в деревне, одни, и что лично она не желает себе ничего другого, вот только Алексей... он так занят... его почти не бывает дома! нет-нет, она его конечно не держит! но... ее положение так тяжко...

Кстати, мягко говорит Долли, надо бы тебе все-таки развестись и выйти за Вронского. Но как раз это и не входит в планы Анны. Какую же отговорку найти? Ну, разумеется, с моральным подтекстом. Лжецы обожают отсылки к нравственности. И Анна рассказывает печальную историю с намеком на мораль:

"Ты знаешь, единственная женщина, которая приехала ко мне в Петербурге, была Бетси Тверская? Ты ведь ее знаешь? Au fond c'est la femme la plus depravee qui existe. Она была в связи с Тушкевичем, самым гадким образом обманывая мужа. И она мне сказала, что она меня знать не хочет, пока мое положение будет неправильно. Не думай, чтобы я сравнивала... Я знаю тебя, душенька моя. Но я невольно вспомнила..."

Ну конечно. Если бывшая лучшая подруга Бетси обманывает мужа, то самым гадким образом, а если Анна - то самым приятным. А то, что, будучи при муже и при любовнике, она вдобавок сама соблазняла этого Тушевича, и Яшвина, и Весловского (что с неприятным осадком мгновенно заметила Долли), это странным образом у Анны не в счет.

Ну вот, теперь можно и к разговору с Вронским перейти. Так о чем вы там с ним говорили? - спрашивает Анна. Да страдает он, говорит Долли, хочется ему дочь свою узаконить и мужем твоим стать, а главное - чтобы тебе легче стало, чтобы избавилась ты от осуждения общества и перестала страдать.

Что?! Перестала страдать?! Она не ослышалась?! "Это невозможно!" - быстро говорит Анна.

А еще, продолжает Долли, чтобы все ваши дети были законными и не терпели ущерба.

"Какие же дети? - не глядя на Долли и щурясь, сказала Анна". (Опять не глядя и опять щурясь! Тревожный знак.) Да будущие ваши дети, недоуменно уточняет Долли. Ах будущие, говорит Анна, ну "это он может быть спокоен, у меня не будет больше детей". Да как же не будет? - взволновалась Долли. Да так и не будет, отвечает Анна, не будет, "потому что я этого не хочу".

И при этих ее словах на лице Долли отражается целая гамма чувств: любопытство, удивление и... ужас. И, видя этот ужас, Анна торопиться исправить неприятное впечатление и с улыбкой добавляет, что она просто... ну просто не может больше иметь детей: "Мне доктор сказал после моей болезни".

Но, кажется, на этот раз Долли не поверила ей... Кажется, с некоторых пор она не верит ни одному утверждению Анны. "N'est ce pas immoral" (это безнравственно) - сказала Долли, помолчав.

И, удивительно дело, Анна начинает полемику по этому поводу. Хотя если дело действительно в том, что она не может иметь детей, то полемика тут элементарно бессмысленна. Какая может быть полемика, если детей она иметь не может? О чем тут спорить? Но Анна спорит, и довольно горячо.

Ну почему же безнравственно, спорит Анна, "подумай, у меня выбор из двух: или быть беременною, то есть больною, или быть другом, товарищем своего мужа, все равно мужа, - умышленно поверхностным и легкомысленным тоном сказала Анна". А кроме того, скорбно продолжает она, я ведь ему не жена, ведь "он любит меня до тех пор, пока любит. И что ж, чем же я поддержу его любовь? Вот этим?" - и она изобразила беременность.

Но Долли упрямо молчит и только несогласно вздыхает.

Ну хорошо, говорит Анна, вот тебе еще аргумент. "Ты забываешь мое положение. Как я могу желать детей? Я не говорю про страдания, я их не боюсь. Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться матери, отца, своего рождения".

Да ведь о том и речь, изумленно говорит Долли, поэтому-то ты и должна развестись - чтобы выйти замуж за Вронского и чтобы ваши дети носили законное имя, мы ж тебе об этом и толкуем!

Но Анна... как будто не слышит ее. Как будто как раз на этот случай и нет такого выхода, как развод, и как будто ей вообще никто и ничего про развод не говорил! Она как глухая продолжает талдычить одно и то же про несчастных детей, перед которыми она бы всю жизнь чувствовала себя виноватой за то, что они родились в незаконном положении, и что нечего плодить на свет таких несчастных детей.

Анна явно рассчитывает на сочувствие, но на лице Долли вместо сочувствия появляется лишь выражение гадливости. Анна это выражение видит. И... меняет тактику...

Тем более надо развестись, говорит Долли, "тем более тебе надо устроить свое положение, если возможно".

Вот именно если возможно, "сказала Анна вдруг совершенно другим, тихим и грустным голосом".

Да разве невозможно, удивляется Долли, ведь твой муж был согласен на развод!

И Анне на это совершенно нечего возразить. Поэтому она просто... сворачивает тему. Вернее, не сворачивает, а берет паузу, и все это, разумеется, с выражением страдания на лице: "Долли! Мне не хочется говорить про это" - вот и все ее слова.

И вот, пока она судорожно придумывает, что бы такое ответить Долли на ее вполне очевидное возражение, она незамысловато щебечет про Васеньку Весловского, и ей так хочется покрасоваться перед Долли, что она не замечает, что и тут невольно себя выдает: "Он мальчик", говорит она, "и весь у меня в руках; ты понимаешь, я им управляю, как хочу".

Вот оно - кредо Карениной. Управлять, держать в руках, подчинять своей воле, своим капризам, своим желаниям. Кстати, насчет Васеньки она глубоко ошибается. Васеньке совершенно все равно, с кем кокетничать, лишь бы кокетничать. Он и с беременной Кити кокетничал в свое наслаждение, наплевав и на ее мужа и на ее беременность, за что его Левин и вытурил взашей. В сущности Васенька - копия самой Карениной.

Однако ответ готов, и вот уже она сама возвращается к опасной теме. Ах, это все так ужасно, говорит она, я так измучилась, я постоянно думаю о разводе, из-за этих мыслей я даже стала принимать на ночь морфин... Но ведь мой муж ни за что не даст мне развода, ведь он теперь под влиянием Лидии Ивановны!.. И почему я вообще должна унижаться и писать к нему, ведь я могу получить оскорбительный ответ!.. Ну хорошо, допустим, я получу согласие... но ведь тогда они ни за что не отдадут мне сына, и он "вырастет, презирая меня"... А ведь я люблю их обоих больше себя! Но увы, мне никогда не соединить их, и стало быть, я опять несчастна... "Только эти два существа я люблю, и одно исключает другое. Я не могу их соединить, а это мне одно нужно. А если этого нет, то все равно". В ее глазах слезы, ее руки прижаты к груди.

Худенькая Долли дрожит от волнения. Сама тема настолько пронзительна, что она забыла о своем недоверии к Анне. И Анна это прекрасно видит и дожимает ситуацию: с виноватым видом она смиренно просит не презирать ее. Да уж какое там презрение после таких-то страданий! Долли обуревают нешуточные эмоции, она теперь не в силах даже вспомнить про свои подозрения насчет Анны.

Поразительно, как Анна умеет все вывернуть себе на пользу. Она словно забыла, что муж был согласен отдать ей Сережу. Так что соединить в одно сына и любовника ей абсолютно никто не мешал. Но она сама отказалась от этого. Сама отказалась от столь выгодных для нее условий развода - и только потому, что, получив согласие на развод, она тут же засомневалась, а выгодно ли ей это, не оставить ли ей на всякий случай лазейку для возвращения, и насколько это выгодно мужу, не зря же он согласился на такие условия.

И все-таки в одном Анна права: ее муж действительно находится теперь под влиянием Лидии Ивановны, а ее на дешевых взываниях к жалости и благородству так просто не проведешь. И уж она сумеет объяснить Алексею Александровичу, что брать на себя чужую вину и, таким образом, обрекать себя на бесчестие глупо и несправедливо по отношению к себе. Вот почему Анна и не хочет писать к мужу - гордыня заставляет ее панически бояться потерпеть заведомое поражение.

Но разговор с Долли закончен. Анна возвращается к себе, принимает морфин и... "с успокоенным и веселым духом" идет спать. Вронский с вниманием вглядывается в ее лицо - он ищет на нем следы ее разговора с Долли, и он вопросительно смотрит ей в глаза, ожидая ответа о разводе. Но после морфина вопросительный взгляд Вронского Анна понимает как любовный призыв - и согласно улыбается ему...

*

Итак, с некоторых пор Анна постоянно принимает морфин, входящий в самую опасную группу наркотиков. Привыкание к нему происходит мгновенно и, без посторонней помощи, необратимо. Разрушения в психике он производит катастрофические. Живут морфинисты не больше семи лет.

Морфин ей давали во время родильной горячки, и этого оказалось достаточно, чтобы она не забыла о нем. Однако человек никогда не становится наркоманом случайно - к этому его обязательно и прежде всего подталкивают его личные качества.

Еще до всякого наркотика основными чертами характера Анны были себялюбие, высокомерие, лживость, злоба, мстительность, ужасающая внутренняя пустота и нечистоплотность в выборе средств. Некрасивая история с жениховством Алексея Александровича, когда тот был хитростью поставлен в двусмысленные обстоятельства с применением шантажа. Потом девять лет притворства - такой срок не каждый выдержит, Анне же притворство далось чрезвычайно легко, это ее естественная внутренняя среда. Некрасивая история с Кити. Потом целый год эпатажных ухаживаний Вронского. Потом долгое отвратительное издевательство над мужем.

Все это приносило Анне несказанное удовольствие, тешило ее гордыню и себялюбие. Врожденная лживость делала ее чрезвычайно изворотливой, а чужие порядочность и доверчивость служили ей верной защитой от наказания. Тот же, кто смел давать ей отпор, как Кити, становился ее врагом, разжигая в ней чувство мести.

В данной цепочке ее ненависть к мужу имеет совершенно иные причины. Безусловно, эта ненависть продиктована прямой нравственной противоположностью ей Алексея Александровича. Но не только. Основная же причина в том, что при всем огромном разрушении, которое он претерпел от Анны, он так и остался человеком, который ни при каких обстоятельствах не склонился бы перед ней, перед ее пороками и неуемной жаждой всецело повелевать его жизнью - в нем был стержень, и она это интуитивно чувствовала. Да, он мог ослабеть, совершить ошибку, поддаться давлению. Вот только вовсе не потому, что так хотела она, что это был ее приказ, ее воля или ее каприз, а исключительно в силу своих духовных качеств, своей порядочности и доброты, умения прощать и любить, а также своей склонности постоянно сомневаться в необходимости строгих мер и преуменьшать их при первой же возможности. И такое отношение к жизни и к людям пугает и непомерно раздражает Анну.

Такое же отношение к людям, если брать женский состав романа, свойственно и Кити и Долли. Их она тоже не любит, но вынуждена скрывать свою неприязнь: к Кити - чтобы не выдать своей истинной натуры и не восстановить против себя Долли, поскольку Долли ей нужна, она ее единственный мостик со светом, от нее частично зависит отношение общества к Анне.

Вронский привлек ее тем, что предложил ей то, чего так жаждала ее натура - покорность и полное повиновение ее воле. И довольно долго он действительно был ее психологическим рабом - до тех пор, пока жизнь его была скучна и пуста. Но вот совершенно неожиданно для себя Вронский нашел свое место в жизни - в нем обнаружился настоящий талант, а настоящий талант невозможен без пробуждения личности. Пробуждение требует развития. Развитие нуждается в свободе самовыражения. Самовыражение невозможно без чувства собственного достоинства, иначе нечего выражать. Происходит переоценка ценностей.

В итоге Вронский начинает все чаще протестовать против своего положения покорной жертвы, ибо статус покорной жертвы исключает свободу, мешая развитию таланта. И это также становится для Анны источником постоянной тревоги и страха. Она видит, что все стремятся жить по каким-то другим законам - законам взаимопонимания и добра, и больше никто не хочет быть покорной ей жертвой...