ANTICASUAL. Уволена, блин

15. К весне все очередной раз меняется

Трудно поверить, что прошел лишь год, с тех пор как мы тусовались с Гошей, Нелли и Димкой. Вспоминая то время, я вспоминаю, что была счастлива. Несмотря на голод и авитаминоз. На тоску по старой работе. На то, что мой инопланетный друг болтался где-то в неизвестности. На то, что я еще не знала, — далеко-далеко, в неведомом мне ежегодном космическом совете его уже выделили для моего спасения.

Несмотря ни на что.

В начале мая Нелли, не выходя из дому, родила маленькую девочку Амалию. Гоша все еще в шоке. Не выходя из шокового состояния, купил Нелли «субару». В остальном соблюдает нейтралитет.

Зато активизировался ее бывший огромный и страшно умный друг Витя. В свое время у них была большая любовь, и они по сей день по-человечески дороги друг другу. На правах друга он проявляет трогательную заботу.

Витя тонкий и невероятно умный человек. Настолько, что иногда начинает презирать всех остальных, в массе своей недотягивающих своим интеллектом до высот его ай-кью. Трудно ему с нами, дураками. Плюс к такому несчастью — творческий и талантливый. Как у почти всех творческих людей, денег у него никогда нет. Одевается тоже соответственно. Божественно-стильно. Все нарочито драное. И неопознанных марок.

Нелли его защищает. Говорит:

— Ну почему, у него сейчас много работы. Он стал зарабатывать последний год. Даже накопил себе на кровать.

Он честный человек. Когда-то я давала Витьке читать свои записки, зная его критичность и беспристрастность. Он был первым, чью похвалу я восприняла трогательно всерьез.

Как-то я везла его к Нелли. Он, громадный, неловко ехал в моей машинке в обнимку с большой доской — собирался прибить полку в Нелькиной кухне. Мы давно не виделись.

— Как поживаешь? — спросил он меня.

— Нормально. Любовь-морковь. Замуж собираюсь. Только денег уже год как нет. Надоело прямо. Скоро шмотки носильные кончатся. Буду ходить в рванине. Хорошо хоть питание в соцпакет нашего ресторана входит. Видать, я перешла в разряд творческих людей.

— Пишешь?

— Ага.

— Куда?

— В «Dolce Magazine».

Витя начинает ржать.

— Чего смешного, — осведомляюсь я.

— А я в «Плейбой».

— И чего? Ты всегда в него писал.

— Да я сегодня полдня искал хоть один не рваный носок.

До меня доходит, и я тоже начинаю смеяться. «Dolce Magazine» — журнал о дорогих вещах. Об очень дорогих вещах. Для дорогих людей. В прямом и переносном смысле слова. О сладкой и красивой жизни. «Плейбой» — журнал о крутых парнях. Для крутых парней. О том, как быть настоящим мачо.

Мы с Витей — авторы этих изданий.

— Ирония, — говорит Витя, — в «Плейбой» пишет человек, полдня перебирающий рваные носки. А в «Dolce Magazine» — питающийся соцпакетом.

Как это отражает реальность нашего мира?

— Слушай, — насмеявшись говорю я. — Я не жалуюсь. Ровно год назад у меня не было вообще ничего. Не было работы, квартиры, денег, любимого человек. Ноль. Правда, мы при этом беспрерывно тусовались и веселились. Вели богемный образ жизни. Откуда-то брались приглашения на всякие модные городские мероприятия. Показы мод, конкурсы, пати и автопати. Жили подножным кормом. А сейчас все так изменилось. У меня любимый человек. Бизнес свой. Я много работаю. Ресторан вот. Перспективы.

— Да, — вздыхает Витя. — Все хорошее когда-то заканчивается.

Катя, бывший арт-директор, и не только, вышла замуж и беременна.

Леха-партнер чуть не развелся, но вовремя опомнился и передумал. Научил меня кататься на водных лыжах и вейкборде. Димка по-прежнему рисует и иногда заходит съесть карбонару. Терминатор, почему-то вместе с моим бывшим шефом, заезжает есть стейки и собирается замутить с Сержем ресторан. Саша почти влюбился в девушку, солистку известной поп-группы, и привозит ее кушать рыбу. Он дико удивлен глобальным переменам в моей жизни.

— Вот уж не думал, что ты парня найдешь!

— Как это?! — Я просто в шок впадаю от такого заявления. Интересно, что же этот человек все-таки обо мне думает.

— Ну, не знаю. Я думал, что нет на земле мужчины, который бы подошел тебе. Мне казалось, что он должен быть какой-то инопланетянин!

Я подозрительно смотрю на него. Об этом мы никогда не разговаривали. Не имею привычки трепаться на эту тему.

— Плюс ко всему он должен быть создан в условиях какой-нибудь там антигравитации, микроциркуляции и высокого давления, — продолжает фантазировать Саша. — В специальной камере. Надо же, оказалось всего лишь в Сербии.

Я смеюсь. Глупенький мой, когда-нибудь ты влюбишься по-настоящему. Искренне этого тебе желаю.

Настя открыла наконец наикрутейший ресторан. У них один стул стоит почти как весь наш ресторан. Жалуется на шеф-повара — итальянца.

— Талант. Но орет как сумасшедший. Люди уходят пачками. Даже официантам достается. Каждый день кто-нибудь не выдерживает. У тебя поваров нет на примете?

Я смеюсь. У меня та же беда. Серж орет как сумасшедший. Люди уходят пачками. Те, кто выдерживает, начинают его любить и слушаться. Я пыталась бороться с таким бесчеловечным обращением, но бросила. Не люблю, когда на меня орет любимый человек.

К тому же это приносит результаты. Наше заведение стало выше на голову.

Алена Аленкина стала редактором моды журнала «Harper's Bazaar», а на следующий год собирается поступать во ВГИК, на режиссерский. Думаю, у нее получится. На икру и шампанское у нее по-прежнему нет, хотя кошелек она, кажется, поменяла. Она, как и раньше, иногда напивается и танцует свои странные танцы, теперь уже посредине нашего кафе. Хотя в последнее время это происходит все реже и реже. Слишком много работы. Надеюсь, она не превратится в нормальную земную девушку. Впрочем, это маловероятно.

Я стала настоящим журналистом. «Dolce Magazine» начал поручать мне все больше и больше материалов, и за последние полгода ни одного номера журнала без двух-трех моих статей не выходило. Последнее задание было то самое, о котором я мечтала с самого начала всей своей ресторанно-писательской эпопеи. Интервью с Аркадием Новиковым. Переволновавшись до дрожи в руках, я тем не менее справилась и сделала отличный материал. Основная заслуга в этом, конечно, принадлежит господину Новикову. Он оказался таким, каким и должен быть. Настоящим, простым и веселым. Из тех, на кого смотришь и понимаешь — все, что он имеет, не с неба свалилось. И даже если его преследовала удача, — то заслуженная.

«Dolce Magazine» стал моим любимым глянцевым журналом. Сначала я была равнодушна — писала, да и все. Отсылала материал по почте и раз в несколько месяцев приезжала за гонораром. А потом поближе познакомилась с Лялей — главным редактором и вдруг по-другому взглянула на весь глянцевый бизнес.

На то есть причины. У нас с Лялей примерно одинаковая жизненная ситуация. Ее журнал, как и мой ресторан, — любимое детище. А издательский бизнес не менее сложен, чем ресторанный.

Ляля много лет мечтала делать глянцевый журнал сумасшедшей красоты. Журнал, где она реализует все свои представления о красивой жизни. Где будут материалы только про богатых и красивых людей. Богатых в первую очередь духом. И красивых в первую очередь душой. Наконец она решилась. Нашла инвесторов и создала «DM». Первый полностью русский глянцевый журнал. Ей, как и мне, пришлось по крохам постигать профессиональные тайны и подбирать команду энтузиастов, готовых сутками работать ради общего дела. Сейчас это команда спаянных, веселых людей плюс куча фрилансеров типа меня. Лялю я уважаю и верю в то, что журнал будет в числе лучших.

Кроме того, меня радует, что «DM» можно не только смотреть, но и читать. Раньше из журналов я читала только «GQ». Видать, я все же девушка с претензией на интеллект.

Сейчас у меня новый бзик и соответственно новый кумир — я решила, что мне нужно обязательно писать для «Русского ньюсуика», руководимого Леонидом Парфеновым. Я читаю этот журнал от корки до корки и потихоньку создаю свое портфолио. Парфенов еще не знает, что приобрел нового журналиста.

Но «Dolce Magazine» я не брошу. Где найти на все это время, я пока не знаю, но что-нибудь придумаю. Может быть, придется изучить тайм-менеджмент, которого я старательно избегаю уже лет пять.

Тем более мне предложили опять координировать лидерские программы. Компания-конкурент. Очень хочется, поэтому я думаю, на кого бы мне свалить руководство кафе. Хотя бы частично. По всему видать, на Сержа.

Кафе наконец начало приносить прибыль. Потихоньку, медленно подбираются постоянные гости. Название «Дикое Море», пришлось ко двору, поскольку мой любимый — фанат средиземноморской кухни.

Мы с Сержем живем в доме на Тверской. Окна наши выходят в маленький Гнездниковский переулок.

Если я залезу на подоконник, высуну голову в форточку и посмотрю вниз, то увижу свою быструю машинку, а если налево, то кусочек моего ресторана — небольшую вывеску.

Квартира, в которой я живу, большая, светлая и расположена довольно высоко над землей.

Ресторан же по-прежнему маленький, полутемный и в полуподвальном помещении, хотя и очень красивый. В окна его можно увидеть ноги прохожих. Наверное, в таком же полуподвальчике сидел Мастер и ждал, пока Маргарита легонько постучит к нему в окно носком своей туфельки. Эта романтическая версия придает мне вдохновения.

Каждый день я просыпаюсь в двенадцать часов, чищу зубы, принимаю почту, целую в пятку полуспящего Сержа и иду туда, в маленький ресторан.

Выхожу из подъезда в зеленый прохладный двор и встречаю первого жителя переулка — пожилую женщину с подставкой. Подставка — четвероногая конструкция из блестящего трубчатого металла, отдаленно напоминающая высокий табурет с ручками. Женщина очень медленно передвигается, опираясь на конструкцию. По-другому она ходить не умеет. Когда на ее пути встречается препятствие в виде бордюра, ей кто-нибудь помогает его преодолеть. Мы видимся почти каждый день. Она всегда-всегда улыбается. Я ни разу не видела ее в плохом настроении. Мы радостно здороваемся, а если видим друг друга издалека, то машем рукой. Я не знаю, как ее зовут, в каком подъезде она живет, зато знаю, что после встречи с ней некоторое время улыбаюсь. Я улыбаюсь ей лично и потом некоторое время несу на себе эту улыбку.

Огибаю трансформаторную будку и оказываюсь у вонючей помойки. Это квадратный металлический бак огромных размеров. Вывозят его каждую ночь, я знаю точно, но он все равно почти всегда полон. Жители нашего дома производят в сутки огромный бак навоза.

Рядом с баком блестят на солнце обширные зловонные лужи, вытекшие из его щелей, и сидят на корточках дворники в красивой оранжевой униформе. Я осторожно перешагиваю зловонные лужи, сдерживая дыхание. Иногда в нашем дворе бывает дождь, и тогда зловонные лужи сливаются с лужами дождя, становятся неотличимыми от простой воды с неба. Тогда я перестаю их перешагивать. Просто иду по мокрому асфальту на цыпочках, чтобы не испачкать джинсы, и думаю о внешне неотличимых, но таких разных по содержанию лужах.

С дворниками в оранжевой униформе я тоже здороваюсь, но более сдержанно. Я ничего не имею против них, но боюсь, что они меня запишут в разряд своих друзей и будут пытаться со мной фамильярно шутить и вести ненужные беседы. Мне почему-то кажется, что им хочется дружить и фамильярно шутить с симпатичной девушкой из ресторана. Хотя, возможно, это не имеет отношения к реальности, и им до меня нет большого дела.

Но в материальном плане я их интересую, это точно. Один из них приходит каждый месяц за зарплатой. За это он содержит в порядке задний дворик нашего ресторана. Все остальные, за отдельную плату, помогают заносить и выносить холодильники, электроплиты, чистить засорившиеся унитазы и прочее, прочее.

То есть я в них тоже заинтересована. Я отмеряю строго дозированную улыбку, получаю в ответ их улыбки, гораздо более теплые и искренние, чем моя, и иду дальше, получив в качестве расплаты легкий укол совести.

Из ресторана, расположенного во дворе, мне машет рукой Илья — его хозяин. Я машу в ответ и иду дальше. К Илье мы иногда заходим поздно-поздно ночью, когда идем домой. Он отпаивает нас, уставших, чаем с чабрецом. Интересно, кто отпаивает его?

За рестораном Ильи находится офис моей бывшей компании. Я вспоминаю об этом по таким вот утрам, но уже почти без боли. Свежие рубцы затянули мою рану, и она лишь слегка зудит и чешется.

Возле арки живет женщина в шляпе. У нее длинная юбка, румяные щеки, несколько клетчатых сумок, в каких возили товар челноки, и офисный стул. Раньше его не было, и она спала сидя на своих сумках. А потом, видимо, кто-то подарил, и теперь она спит сидя в директорском стуле с высокой спинкой. Иногда она улыбается и разговаривает с кем-то невидимым. Иногда уходит ночевать на соседнюю полянку, на траву. Наверное, в эти ночи ей кажется, что она уехала за город, на дачу. Много раз я видела, как она кушала из ланч-бокса. Кто ее кормит, я не знаю. Несколько раз она делала маникюр. Пилочкой, которая, видимо, у нее всегда при себе. Женщина в шляпе — очень культурный бомж. Я с ней никогда не разговариваю и никакого участия в ее судьбе не принимаю, но когда она исчезает на пару дней — начинаю беспокоиться и искать. Найдя на соседней лужайке, успокаиваюсь.

Но это случается редко, обычно она на своем месте — возле арки.

Арка — последний оплот покоя, дорога Малого Гнездниковского — пограничная полоса между домашней безмятежностью и лихорадкой мегаполиса. Через арку выхожу в Малый Гнездниковский переулок и сразу же, вдруг, без предупредительных выстрелов попадаю в городскую суету. Мечутся клерки в поисках недорогого и качественного бизнес-ланча, размахивают руками прорабы, руководящие ремонтом фасада соседнего здания, машины тычутся в плотные ряды других машин как слепые котята, в тщетной попытке припарковаться. Ишь, быстрые какие! А два-три кружочка не хотите сделать, прежде чем найти для своего автомобиля полтора квадратных сантиметра?

Моя безмятежность стремительно улетучивается, и, перейдя дорогу, я превращаюсь в директора ресторана. Кажется, я уже почти привыкла к этому факту.

Интересно, какую картину видит Серж, идя тем же маршрутом через полчаса?

Наш маленький переулочек — это то место, где все самое важное в моей жизни. Здесь я работала раньше в любимой компании. Нашла свой ресторан. Познакомилась с Сержем. Живу, причем квартира нашлась сама, без усилий с моей стороны. Место силы. Наверное, это та база, на которую мы когда-то приземлились, и некая незримая пуповина нас связывает.

Первое сербское слово, которое я выучила, — мачкица — маленький котенок, только женского рода. Я переписываюсь по «мылу» с сестрой Сержа, Оливерой, разговариваю по телефону с его мамой, которая совершенно счастлива, что сын наконец решил жениться, и слушаю сербскую музыку с его друзьями. Мои друзья его любят и, когда едут ко мне в гости, спрашивают, на месте ли Серж. Я уже не понимаю, к кому они приходят. Мы вместе весь день на работе и вместе с нее возвращаемся темным двором с перемешанными, блестящими в свете луны лужами. Все свободное время мы ругаемся, миримся, обнимаемся, разговариваем и строим маркетинговые планы. Когда я плачу из-за работы, он говорит мне:

— Не сдавайся, идем дальше.

Когда он злится и орет на меня, моего партнера и весь персонал ресторана, я обнимаю его и говорю:

— Киса моя, все хорошо. Ты самый лучший ресторатор, шеф-повар и мужчина.

Во сне он по-прежнему прижимает меня так, что мои ребрышки рискуют сломаться. Словно боится, что я убегу.

— Я искал тебя много лет, — говорит он мне с сильным акцентом. — Ты специальная женщина. То есть рожденная специально для меня.

«Я ждала тебя много лет, — думаю я. — Ты специальный мужчина. Тебя разыскали и прислали специально для меня». Но вслух ничего не говорю. Он и так считает меня сумасшедшей.