Антология современной азербайджанской литературы. Проза

Этимад Башкечид (род.1966) ВЕЛОСИПЕД © Перевод П. Ахундова

… Как гласит пословица, мало ребенка родить, надо его еще и воспитать. Мы, азербайджанцы, говорим об обучении и воспитании, возможно, даже больше всех народов мира, вместе взятых. Но, честно говоря, у нас немало людей, которые не ограничиваются разговорами и все свободное время посвящают воспитанию детей. Мой отец, долгие годы проработавший директором школы в Башкечиде, был именно таким человеком. На самом деле у отца было не так уж много свободного времени, он даже в выходные был занят работой. И потому он мог не знать всего, что мы вытворяли в течение дня. Если бы не мой младший брат Мехди — так бы оно и было! Отец назвал Мехди в честь своего отца, но он больше был похож на бабушку — держать не умел язык за зубами. Как только отец переступал порог дома, начиналось. Он выкладывал отцу все, что происходило за день, добавляя к этому свои пять копеек. Сколько раз я бил этого мелкого болтуна за ябедничество, сколько разговаривал с ним по-хорошему — все без толку. Не знаю, от того ли, что он учился в русской школе, или от чего еще, Мехди был очень бойким на язык. В то время он ходил во второй класс, а я был старше него всего на три года. Отец всегда очень терпеливо выслушивал его. Его речь, состоящая из смеси русских и турецких слов, вывела бы из себя кого угодно, только отец, вместо того чтобы разозлиться, обычно гладил его по голове или же ласково трепал по волосам. Но если отец был не в духе, то пиши пропало. Тогда от того, что он узнавал из монолога Мехди, отец хмурился еще больше и, приводя в пример некоторых примерных соседских детей, начинал долго и нудно читать нам нравоучения. После этого, как правило, он обещал, что отныне вплотную займется нашим воспитанием. Потому что, видимо, наша мать нас вконец распустила, и если так оно пойдет и дальше, то людьми мы никогда не станем.

В действительности, говоря «распустила вас», отец каждый раз окольным путем критиковал маму. Но в этом случае он был не так уж и неправ. Когда папа последний раз учил нас уму-разуму (это было чуть раньше истории, которую я поведаю вам ниже), мать была уже беременна третьим ребенком и была занята собой. А в последние дни она и вовсе не могла найти себе места. Она то ложилась на кровать и, толком не отдохнув, кряхтя вставала, то выходила во двор и заходила обратно, и весь день вот так маялась. Иногда они тихонько переговаривались. Я уже перешел в пятый класс и имел представление о некоторых вещах. Я знал, что не позже, чем через неделю или дней десять, в доме появится еще один человек. В тот вечер настроение отца, а точнее его отсутствие, передалось всем нам, и больше всех хмурился Мехди. Хоть он и был ребенком, он знал, что после этого порицания он какое-то время не сможет ничего попросить у отца. В частности, его мечта о велосипеде еще долго так и останется мечтой. Он, молча взяв свои книги и тетради, сел около печи и начал читать про себя, шевеля губами.

— Я тебе разве не говорил, что не надо, когда читаешь, шевелить губами? — отец в этот момент всем был недоволен и раздражен. — Что это у тебя за привычка?

Прежде чем продолжить наш рассказ, поговорим еще немного об интересе Мехди к велосипеду. Сказать, что он и во сне видел этот велосипед, все равно что не сказать ничего.

Мехди к месту и не к месту, как только находил мало-мальски подходящий момент, заводил разговор о велосипеде. Он собрал большую коллекцию, состоящую из газетных и журнальных вырезок, на которых были изображены только велосипеды, и хранил это богатство в кармане школьного портфеля.

Скажу также, что Мехди не был из тех детей, которые, немного поговорив, замолкали. Он, как наша бабушка, упрямо твердил свое. Несмотря на то что прекрасно знал — если отец сам не захочет, то уговорить его будет трудно. В конце концов и мать, которая не могла устоять перед бесконечными требованиями Мехди, подобными штурму, перешла на его сторону:

— Ради бога, купи ты ему этот велосипед, он нас уже измучил!

Но отец пока не собирался сдавать свои позиции. И произнес надменным тоном:

— Еще не время!

— Почему не время? Он взрослый мальчик, купи велосипед, пусть катается. Сколько можно!

То, что мать настаивала на этом деле, говорило о том, что соотношение сил менялось в сторону Мехди. Поэтому отец уже не мог отделаться фразой «еще не время». Он должен был наконец озвучить свой аргумент:

— Пойми, если потакать каждому его капризу, это плохо повлияет на воспитание ребенка. Купим, когда настанет время, пожар, что ли?

Да, если речь заходит о воспитании, то не стоит затягивать разговор с моим отцом. Он учитель и очень хорошо знает, что и как нужно делать в такой ситуации. И знает, возможно, лучше всех в Башкечиде. К тому же он не просто учитель, он директор. Разве человека, не разбирающегося в воспитании и обучении, назначили бы директором целой школы? Нет, конечно!

Из-за отказа отца, я, кажется, расстроился даже больше, чем Мехди. Признаю, хоть я и терпеть не мог Мехди, но тоже с нетерпением ждал дня, когда ему купят велосипед…

С момента этого разговора прошло около месяца, и за это время Мехди ни разу не заговорил о велосипеде. Но я очень хорошо его знал и был уверен, что он просто так не сдастся. К тому же я не упускал возможности его ужалить, поиздеваться над ним, а то вдруг его каприз пропадет, и он откажется от мечты о велосипеде. Каждое утро, проснувшись, чтобы отец не услышал, вороватым тоном я говорил Мехди:

— Мишель, можно взять твой велосипед? У меня очень срочное дело!

Мехди молчал. А я начинал его якобы поддерживать:

— Ничего, Мишель, подрастешь, заработаешь денег и купишь себе отличный велосипед. Правда, взрослому мужику неудобно на велосипеде ездить. Но что поделаешь, не будешь же ты на него любоваться?..

Он делал вид, что эта издевка никак его не задевает.

Однажды, сидя под деревом в нашем дворе, я ел грушу. Мехди, держа в руках кусок какой-то помятой бумажки, подошел ко мне. Протянув мне бумагу, сказал:

— На, прочти это.

Я прочел. Это было сложное предложение, написанное на русском языке.

— Что это?

— Можешь перевести? — он внимательно смотрел на меня. На его лице была едва уловимая ирония. Выражение его лица говорило «это тебе не по зубам, дружище».

Заупрямившись, я сказал:

— Да что тут переводить? За две минутки сделаю!

— Переведи. Если сможешь — молодец.

Две минуты продлились два часа. Я собрал все словари, какие были дома. Наконец, кое-как собрал предложение. Хотя на азербайджанском языке предложение получилось не менее сложное, чем на русском. Мехди старательно переписал азербайджанский вариант, положил бумажку в карман брюк и, встав из-за стола, произнес:

— Если мне купят велосипед, будешь кататься, сколько захочешь, даю тебе честное мужское слово!

Наверное, он сказал это в благодарность. Но как я ни пытался, на мои вопросы о том, какое отношение имеет перевод предложения к покупке велосипеда, Мехди ничего не ответил.

Вечерело. Сидя вокруг кухонного стола, мы пили чай. Тогда беременность моей мамы была не так заметна. Она болтала и шутила с нами. Отец, повернувшись к Мехди, сказал:

— Мехди, когда уроки закончатся, я куплю тебе велосипед. Обязательно куплю, договорились?

Мехди не ответил. Отец, как и все учителя, не любил, когда вопрос оставался без ответа.

— Я тебя спрашиваю, договорились?

— Нет! Я хочу сейчас.

Отец передразнил его:

— Я хочу сейчас. А кто будет за тебя уроки делать?

Мехди не лез за словом в карман:

— Ты же не купил мне велосипед, откуда тебе знать, что если он у меня будет, я буду плохо учиться?

— Если бы не знал, не говорил бы. Эта тема закрыта, летом куплю тебе велосипед.

Мехди заерзал на месте. Словно набирался решимости. Обведя нас всех взглядом, остановил свой взор на отце:

— Папа, знаешь, кто ты?

Отец с большим удивлением посмотрел на него:

— И кто же?

— Субъективный идеалист, упрямо отрицающий объективную реальность и считающий свое мнение единственно верным!

Я застыл на месте. Это было предложение, которое мы с трудом перевели несколько дней назад. На мгновение мне показалось, что все смотрят на меня, и как я ни старался собраться, щеки мои начали дрожать и меня пробил холодный пот. Но все внимание было приковано к Мехди. Отец тоже старался держаться хладнокровно. Немного помолчав, он сказал:

— Вот оно что! Молодой человек, с чего вы взяли, что я крайне субъективный идеалист? — он обратился к Мехди на вы, словно подчеркивая этим свое уважение к нему как к очень серьезному оппоненту.

— Потому что тебя не волнует происходящее вокруг, и обо всем этом происходящем для тебя имеет значение только твое собственное представление.

Мать, как и я, опешив, смотрела то на отца, то на Мехди. Было ясно, что она совершенно ничего не понимает из этого диалога.

— Вот как! Хорошо, а что вы подразумеваете под объективной реальностью? — затянувшись, отец выдохнул дым над головой Мехди.

В этот момент Мехди, как плохо выучивший урок ребенок, смутился и начал запинаться.

— Объективная… реальность… — Он сейчас был похож на певца, который не мог допеть песню, резко взяв высокую ноту.

— Ради бога, о чем вы говорите? — голос матери прервал Мехди. — Да говорите на человеческом языке!

Отец не обратил внимания на ее слова.

— Да так, твой сын хочет сказать: я неправ, что не покупаю ему велосипед… Неважно… Чаепитие окончено.

Выходя из кухни, отец повернулся к Мехди и сказал:

— Мехди, скажешь своему дяде Мемишу, что упрямый субъективный идеалист он сам.

Когда он произносил эти слова, его лицо выражало полное удовольствие. Словно он не дал кому-то обмануть себя.

Уважаемый читатель, если я сейчас не заговорю о дяде Мемише, несомненно, наш рассказ будет неполным.

Дядя Мемиш — младший брат моего отца. Звали его Магамед, но вся деревня называла его «Мемиш». В отличие от отца, дядя Мемиш — любитель вкусно покушать, выпить и подраться, если попадется удобный случай. Если дядя Мемиш кого и боялся в деревне, то это был мой отец. Деревенские жители периодически жаловались отцу на дядю Мемиша, а отец в свою очередь старался их убедить, что такого больше не повторится. После того как люди уходили, он отправлял за дядей Мемишем меня или Мехди. Дядя Мемиш нехотя, волоча ноги, приходил к нам, и отец, заводя его в дальнюю комнату, вел с ним долгие разговоры. Но это был дядя Мемиш, он был не из тех, кто легко сдавался. После этих разговоров он как ни в чем не бывало садился вместе с нами пить чай, хитро подмигивал нам, прячась от взора отца, слегка кивая в его сторону, исподтишка смеялся. В этот момент моя симпатия к дяде Мемишу возросла раз в десять, мне тогда казалось, что мы создали тайный орден, и никто, кроме нас, об этом ордене ничего не знает. Было еще кое-что, отличавшее дядю Мемиша от деревенских жителей, — это его машина марки «Виллис». Если у человека есть «Виллис», то вы себе даже представить не можете, что это значит. Особенно в зимние месяцы, когда дороги заметает снегом и все оказывается отрезано от большого мира, а приезжающий раз в день ПАЗ застревает где-то в пути. Вот тогда единственным средством передвижения, которое может прийти на помощь людям, оказывался «Виллис» дяди Мемиша. Когда наступала зима, дядя Мемиш сиял от радости. И когда на деревню падали хлопья снега, его удовольствию не было границ. В один из таких периодов дядя Мемиш сказал:

— С неба не снег идет, а манаты, манаты!

Эти слова он произнес неспроста. В снежные зимние дни он рано утром выводил свой «Виллис» прямо в центр деревни и, как опытный рыбак, закинувший в воду удочку, терпеливо ждал. Работающие в райцентре люди, посылая проклятия в адрес водителя автобуса и правительства, расходились. Остальные же были вынуждены обратиться к дяде Мемишу. А его такса всем была известна — за дорогу ценой в 30 копеек он иногда брал ни много ни мало целый манат.

Выражение «с неба не снег идет, а манат» превратилось в крылатую фразу, и как только в деревне начинал идти снег, все друг другу говорили: «Кажется, снова сильный манат пойдет». Помню, как отец жутко разозлился, когда впервые узнал, кому принадлежит это выражение.

«Что за невоспитанный человек, в кого он только такой», — возмущался он.

Больше всего дядя Мемиш дружил с Мехди. Несмотря на недовольство отца, он часто брал его с собой и даже научил держать руль своего «Виллиса». Он говорил, что Мехди похож на него, хотя, сколько я ни присматривался, особой схожести в их лицах не замечал…

Если учесть столь теплые взаимоотношения между Мехди и нашим дядей, то, безусловно, отец не ошибался в своих догадках — Мехди подготовил именно дядя, иначе откуда Мехди мог знать такие выражения, как «объективная реальность», «упрямый субъективный идеализм» и прочие глупости?

Теперь мы можем продолжить наш рассказ с того места, где остановились. Как я и говорил, тем вечером у отца было неважное настроение, он выглядел немного задумчиво и печально. Он часто заходил в дальнюю комнату к матери, а когда выходил оттуда, казался еще более взволнованным. В приоткрытую дверь маминой спальни я видел соседских женщин, обступивших мать. В тот момент в мире не было второй такой вещи, которую бы я ненавидел так, как ненавидел этих вездесущих женщин. Мне казалось, что виновниками этой тревоги и беспорядка в доме были именно они, снующие с лживой заботой туда-сюда. Было около пяти-шести часов вечера. Отец, надев свою стеганую куртку, торопливо вышел из дома. Мы с Мехди, словно сговорившись, взяли свои пальто и побежали за ним. На улице все было в снегу, стояла белоснежная, ясная ночь. По следам, оставленным отцом, мы друг за дружкой пошли в сторону дома дяди. У меня не было никаких сомнений, все говорило о том, что настало время отвезти маму в больницу. В других случаях отец отправил бы кого-нибудь из нас за дядей Мемишем. Но в этот раз он действовал сам, и было видно, что дело серьезное.

Словом, мы добрались до дяди Мемиша. Серый пес, привязанный во дворе, лаем сообщил о нашем прибытии. Через некоторое время дядя Мемиш высунул голову в дверь и сказал:

— Проходите, чего вы там встали?

Отец нетерпеливо ответил:

— Времени нет, быстрее выводи машину, едем!

— Куда? — дядя Мемиш вышел на крыльцо, прикрыв за собой дверь.

— Жену нужно отвезти в роддом, поторопись, говорю тебе!

Я ждал, что услышав эту новость, дядя Мемиш разволнуется еще больше отца и, сбежав по лестнице, помчится в сторону гаража. Но не тут-то было! Он стоял, словно прикованный, а лицо его было совершенно расслаблено. Отец сделал несколько шагов вперед:

— Мемиш, чего ты уставился?

— Э-э… М-м… Я сейчас… Не могу поехать.

— Что?

— Как сказать, не могу… Сам знаешь, какие сейчас времена… Литр бензина поднялся до пятидесяти копеек, а колеса вовсе пришли в негодность.

Я не хотел верить своим ушам, и если бы сейчас разверзлась земля, я бы с удовольствием провалился сквозь землю. Я очень жалел, что не остался дома. Мехди спрятался в тени отца, словно хотел растаять и исчезнуть в ней.

«Ему позволительно, — подумал я. — Он и похож на дядю Мемиша, и дружит с ним тоже он».

— Ах вот оно что! — отец заговорил в очень многозначительном тоне. Мне казалось, что я слышу завывание слов, бьющихся об дядю Мемиша и отскакивающих в сторону. — Ты пьян?

— Ни грамма не пил!

Я думал, отец сейчас развернется и уйдет. Но он, наоборот, спросил как ни в чем не бывало:

— Сколько манат ты хочешь?

— Двадцать пять будет достаточно.

— Двадцать пять? Ты с ума сошел?

— Это такое дело… Если бы другие были, я бы больше запросил…

— Конечно, конечно! Спасибо за уважение…

Наконец стороны пришли к соглашению. Дядя Мемиш ловким движением вывел машину из гаража и, как только мы сели, разогнался на своем «Виллисе». Никогда — ни до этого, ни после — я не видел дядю Мемиша, гнавшего на такой скорости. Когда маму сажали в «Виллис», Мехди тоже втиснулся в машину. Он в любом случае не упустил бы такую возможность прокатиться. Я молча сел рядом с ним, не оставаться же мне дома одному!

Всю дорогу ни отец, ни дядя Мемиш не обмолвились и словом. Ни вой мотора, ни вздохи матери, ни неуместные реплики женщины, сопровождавшей мать, не могли ослабить напряжение, нависшее между нами.

Когда мы добрались до роддома, уже смеркалось. Мать увезли внутрь, положив на носилки с колесами.

Отец подошел к дяде Мемишу, потягивающему сигарету около «Виллиса», и протянул ему приготовленные двадцать пять манат. Дядя Мемиш, как ни в чем не бывало взяв деньги, положил их в нагрудный карман, сел в машину и уехал. Отец, некоторое время посмотрев ему вслед, подошел к нам. Мы начали расхаживать по двору роддома. Иногда, старик, разгребавший лопатой снег во дворе, с упреком говорил отцу:

— Что ты держишь детей на холоде? Идите домой.

Отец рассеянно посмотрел на старика. Словно не слышал его или не понимал, что он говорит. Не прошло и получаса, издалека послышался знакомый рев «Виллиса». Машина медленно подъехала и остановилась прямо около нас. Дядя, высунув голову в окно, обратился к нам всем:

— Ладно, садитесь, поехали, нам тут уже делать нечего, — в его голосе были нотки веселья, не подходящие к нынешней ситуации. Немного поколебавшись, отец слегка подтолкнул нас в спину, в сторону машины:

— Вы поезжайте, дети, а я приеду завтра.

Мехди сел в машину, а следом и я. Когда «Виллис» тронулся с места, дядя проворчал себе под нос:

— Черт бы его побрал, можно подумать, что он сам рожает.

Проехав райцентр, «Виллис» направился к Башкечиду. Хоть дядя и хотел пошутить с нами, но из этого ничего не вышло. Включив радио, начал искал свои любимые турецкие песни и, ничего не найдя, выключил его и стал напевать сам.

Мы уже довольно далеко отъехали, когда он повернул голову к нам и спросил:

— Кто-нибудь хочет в туалет? Смотрите, а то я только в деревне остановлюсь!

Мы ничего не ответили. Тогда он остановил машину и, выйдя один, сказал:

— Давайте, выходите, облегчитесь, никаких остановок до самой деревни!

Мы вышли из машины. По правую сторону дороги были сплошные заросли. Кое-где была вытоптана тропинка в кусты. Мы только начали спускаться по этой тропинке, как Мехди обо что-то споткнулся. Через мгновение послышался его крик, полный радости!

— Велосипед! Дядя Мемиш, здесь велосипед!

Дядя Мемиш откликнулся недоверчивым тоном:

— О чем ты говоришь? Откуда в кустах мог взяться велосипед?

— Клянусь, я говорю правду, идите, посмотрите!

Мы подошли к тому месту, где стоял Мехди. Он поставил велосипед:

— Видите?

— Что за дела! — удивленно выдохнул дядя Мемиш. — Причем совершенно новый. Тебе повезло, мой друг. Ну, берите велосипед, пошли. Что за дела!

— А что, если объявится хозяин? — Мехди сделал вид, что сомневается.

Дядя Мемиш разозлился:

— Какой хозяин, чей хозяин? Ты прямо как отец рассуждаешь. — Потом, о чем-то подумав, добавил тихим голосом: — Если найдется хозяин, то вернешь. Не съешь же ты эту железяку!

Мы положили велосипед в машину. Всю дорогу Мехди без устали говорил о своей волшебной находке. Блеск его глаз был отчетливо виден даже в тусклом свете салона машины. Было чему радоваться, это был настоящий велосипед «Украина», к тому же новенький. Дядя болтал с Мехди…

В те времена в магазинах не клеили ценников на велосипед, как это делают сейчас. Его цену сразу писали на раме, еще на заводе. Нагнувшись, я внимательно посмотрел на цену найденного велосипеда.

На нем было написано: «Цена — 25 рублей».