Архетип Апокалипсиса

Тема жертвы отсылает нас к мифу о воплощении; при таком рассмотрении проблемы становится ясно, почему Агнец получает после жертвоприношения огромную мощь. (См. рисунок 3.3)

Рисунок 3.3. Уильям Блейк. Жертва Иова. ...и раб Мой Иов помолится за вас (42:8) Иллюстрации к книге Иова. 1826. Гравюра.

Архетип жертвоприношения, разумеется, может принимать и извращенную, патологическую форму, вырождаться в так называемый комплекс мученика. В жизни нередко встречаются любители (обычно любительницы) разыгрывать из себя страдающую жертву, и, хотя для окружающих очевидно, что у этой овечки острые коготки, сама она этого не осознает и вживается в роль жертвы вполне искренне. В других случаях жертвенность не используется как скрытое орудие против окружающих, ее сила оказывается направленной вовнутрь и мешает индивиду развиваться. Тогда неверно понятый смысл жертвы приводит к тому, что человек не борется за свое и его личностное развитие затормаживается.

Развивая тему заторможенного развития, нельзя не заметить, что причина торможения часто состоит в том, что мы склонны игнорировать содержание своей собственной психики и проецировать ее на наших детей и супругов. Когда же мы лишаемся ребенка, который вырос или уехал, или же супруга, который умер или развелся с нами, наступает настоящая катастрофа. Нам даже могут начать сниться образы Апокалипсиса. Причина в том, что, когда мы по собственной воле или в силу обстоятельств сталкиваемся с четвертой и последней функцией, над которой природа недоработала, она тянет за собой все коллективное бессознательное. Это древняя и примитивная функция, и она имеет связь с примитивной Самостью. Такой опыт не вписывается в типологии и классификации, грандиозная сила откровения затмевает любую из них. Вот как по-разному может проявляться апокалипсис.

Архетип Апокалипсиса: коментарии к "Откровению Иоанна Богослова"

Глава 4. Откровение: части 6, 7

Число семь

Из всех многочисленных образов и символов, которых настолько много в Откровении, что можно разбираться в них вечно, я хотел бы особо выделить символизм числа семь. Нам уже встречался образ книги, «запечатанной семью печатями» (Откр. 5:1), которые откроются последовательно. И это не первый раз, когда мы сталкиваемся с семеричностью. Нам уже встречались семь светильников у божественного трона, семь звезд в руке апокалиптического Христа, семь ангелов, семь церквей, семь рогов и глаз Агнца, теперь к ним добавятся и семь печатей, а они, как мы увидим позже, ведут к семи трубам. Кажется, что семерки прямо-таки бросаются на нас, что книга Откровения не переставая закидывает, забрасывает нас этим архетипом¹. Следует уделить числу семь особое внимание.

Нам сегодня сложно представить, что значили числа для древних людей. Юнг писал о том, что числа представляют собой архетипы и каждый, кто имеет связь с бессознательным, чувствует особую нуминозность некоторых чисел. В прежние времена числа не были так сильно дистанцированы от своего источника, как сейчас, и древние люди лучше чувствовали их нуминозное начало, то качество, которое разительно отличается от количественного значения чисел. Это качество чисел ныне почти утрачено, но Филон Иудейский в первом веке еще помнил о нем, о чем свидетельствует его панегирик числу семь. Показательно, что Нахум Глатцер, издавая избранные места из работ Филона, попросту вымарал эти пространные рассуждения о семерке, очевидно считая подобные отступления слишком вычурными и недостойными нашего внимания².

Когда же весь мир был сотворен в соответствии с природой шестерицы, совершенного числа, Отец прославил наступивший седьмой день, похвалив его и назвав святым. Ведь не в одном каком-то городе или стране, но повсюду этот день является праздником, который один в полном смысле слова достойно назвать общим для всех людей и днем рождения мира. (90) Не знаю, найдется ли кто-нибудь, кто по достоинству смог бы воспеть природу седмицы, поскольку она превосходит всякое слово. Однако не следует хранить молчание из-за того, что она необычайнее всего сказанного о ней, но нужно дерзать изъяснять если не все, и даже может быть не самое главное, то, по крайней мере, доступное нашему разумению.

И в самом деле, Филон продолжает рассуждать об удивительном и непостижимом числе семь на протяжении около двадцати страниц. Среди прочего он говорит следующее:

Седмица являет и другое свое прекрасное свойство, священнейшее для размышляющего ума. Ведь, составляясь из троицы и четверицы, она доставляет то, что по природе среди сущих есть устойчивое и прямое. Как это получается, следует пояснить. Прямоугольный треугольник, который есть начало качеств, составлен из чисел три, четыре и пять. Три и четыре, представляющие собой сущность седмицы, образуют прямой угол. Ведь угол тупой и острый являют неустойчивость, неупорядоченность и неравенство. Ибо более тупой угол и более острый переходят друг в друга. Прямой же не принимает отношения и не может быть более прямым в сравнении с другим [прямым углом], но пребывает равным себе, никогда не изменяя своей природы. Если же прямоугольный треугольник есть начало фигур и качеств, и из рассмотрения необходимо признать, что сущность седмицы, одновременно троица и четверица, задает прямой угол… Прямой же не принимает отношения и не может быть более прямым в сравнении с другим [прямым углом], но пребывает равным себе, никогда не изменяя своей природы. Если же прямоугольный треугольник есть начало фигур и качеств, и из рассмотрения необходимо признать, что сущность седмицы, одновременно троица и четверица, задает прямой угол, то, выходит, ее следует считать источником всякой фигуры и всякого качества… Настолько священна природа седмицы, что именно ей принадлежит исключительная роль в сравнении со всеми остальными числами в десятерице… Семь же, как я сказал, — единственное число, которое по своей природе не производится и не производит³.

В этих рассуждениях легко узнать теорему Пифагора. Филон также упоминает то, что семь – простое число, т.к. не делится ни на какое другое без остатка (кроме, разумеется, единицы, но это не в счет), или, выражаясь словами Филона, семь «не производится». Но оно также и «не производит», потому что в пределах десятки для ее производительности места нет, перемноженное на какое-либо число, например, два, семерка выйдет за пределы десяти. Когда читаешь подобные рассуждения, проникаешься тем восторгом, с каким древние открывали для себя свойства чисел, и понимаешь, что числовой символизм еще жил в их умах: они думали о числах как о чем-то, что производит или производится, порождает или порождается⁴.

Наша задача – осмыслить ту ситуацию, когда число семь начинает буквально атаковать человека, как это, очевидно, произошло с Иоанном. Давайте вспомним, где число семь проявляется в нашей культуре. Итак, мы имеем семь дней творения; семь дней недели и семь основных алхимических элементов, а число элементов и дней недели берет свое начало от числа планет по Птолемею; Шекспир писал, что в жизни человека насчитывается семь возрастов, о том же говорил и афинский законодатель Солон за шесть веков до н.э.; далее идут семь чудес света; семь грехов; семь даров святого духа, – список можно продолжать бесконечно. Из всего перечисленного для нас наиболее важным представляется планетарное устройство, или лестница из семи планет, как представлялось античным ученым⁵. Предполагалось, что душа ступень за ступенью восходила по этой лестнице, чтобы в итоге достигнуть восьмой ступени, места недвижных звезд, Вечности. В труде «Психология и алхимия» Юнг приводит несколько снов, в которых встречается число семь. В одном из них сновидцу привиделась «опасная прогулка с отцом и матерью вверх и вниз по множеству лестниц» и «отец… восклицает… озабоченно: "Это седьмой"»⁶. Почему озабоченно? Ответ ясен: семь – число Апокалипсиса. Есть о чем волноваться. Лестница из семи планет становится символом инициации, изучение инициастического символизма других культур также позволяет утверждать, что одно из глубинных значений семерки – психологическая трансформация, семь указывает на количество стадий, которые проходит душа во время инициации.

Так семерка оказывается больше, чем числом, она – символ развития. В книге Притчей Соломоновых читаем: «…семь раз упадет праведник, и встанет; а нечестивые впадут в погибель» (Притчи 24:16). Эта цитата иллюстрирует трансформационный аспект семерки. Кроме того, как верно подметил Филон, семь слагается из трех и четырех. Я исследовал символическое значение числа три в моей книге «Эго и архетип», в главе «Архетип Троицы и диалектика развития» и пришел к выводу, что троичность часто обозначает эго⁷. Это число, которое свидетельствует о том, что протекающий в определенном месте в определенное время процесс проходит через три этапа, например, через прошлое, настоящее и будущее, или через начало, середину и конец. Четыре, напротив, говорит нам о целостности вне времени и пространства (то есть вне категорий сознания), следовательно, оно является воплощением статичной вечности.

Думаю, характер отношений между числами три и четыре теперь ясен, остается только добавить, что такие же отношения просматриваются между числами семь и восемь, о чем писал в свое время и Юнг. Восемь обозначает всеобщность, целостность, тотальность; семь стоит рядом к числу восемь, но, в отличие от него, является только одной из ступеней на лестнице жизни. Предельно упрощая – для лучшего запоминания – можно сказать, что число три говорит о том, что мы находимся на эго-ориентированной позиции и, если мы продвинемся вперед, у нас есть шанс пережить опыт взаимодействия с Самостью с позиции эго. Число семь говорит о том, что мы находимся в процессе динамического восхождения и ориентированы на Самость, и на вершине лестницы нас ждет опыт переживания Самости с позиции, ориентированной на Самость. Я уже писал, что главный мотив Апокалипсиса заключается в том, что сознание сталкивается с Самостью, а такой опыт всегда насыщен разного рода переживаниями и чреват волнениями и тревогой. Теперь мы понимаем, почему в том сне, о котором мы упомянули, слово «седьмой» поизносится озабоченно, ведь это восклицание – предвестник того, что вот-вот появится Самость.

Напоследок, чтобы вам было о чем поразмышлять, я хотел бы напомнить, что у алхимиков было понятие «скрытой магической семеричности». Здесь я просто приведу диаграмму, которую я позаимствовал из работы Юнга "Mysterium Coniunctionis" (рисунок 4.1). Это одна из схем-илююстраций к Rosarium philosophorum в его эссе «Психология переноса»⁸. Круг в середине обозначает фонтан Меркурия. Буквы от A до G образуют семичастную мандалу.

Четыре всадника

Давайте вернемся к Откровению. Вот начало шестой части:

И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить. (Откр. 6:1-2)

Затем оказывается снята и вторая печать, появляется второй конь, рыжий, «и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч» (6:3-4). Агнец снимает и третью печать, за чем не замедляя следует «конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей» (6:5). Ему во след трубит голос: «Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий…» (6:6). Наконец, четвертая печать оказывается снята, и выходит «конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним» (6:8) (см. рисунок 4.2).

Альбрехт Дюрер (1471-1528). Четыре всадника Апокалипсиса. 1498. Гравюра.

Смотрите, что получается. Сначала Иоанна атаковало число семь, а теперь четыре в виде четырех всадников, которые появляются в результате вскрытия книги за семью печатями. Так сказать, двойная атака: за авангардом семерок оказалась рота четверок. Кроме того, то, что описано в процитированном фрагменте, отсылает нас к шестой части книги Захария, где пророк говорит: «И опять поднял я глаза мои и вижу: вот, четыре колесницы выходят из ущелья между двумя горами; и горы те были горы медные. В первой колеснице кони рыжие, а во второй колеснице кони вороные; в третьей колеснице кони белые, а в четвертой колеснице кони пегие, сильные. И, начав речь, я сказал Ангелу, говорившему со мною: что это, господин мой?» (Зах. 6:1-4). И, как объясняет Ангел, «это выходят четыре духа небесных, которые предстоят пред Господом всей земли» (6:5). В обоих случаях мы видим чередование цветов, некую последовательность, которая иллюстрируется цветовыми соответствиями, что, в свою очередь, отсылает нас к алхимии. В алхимии нам даны три этапа и три цвета: черный (nigredo), белый (albedo) и красный (rubedo), иногда, правда, к ним добавляет и четвертый, желтый, а вернее, золотой (citrinitas). Если мы сравним алхимические стадии делания и то, в каком порядке появляются всадники разных цветов в Откровении, мы увидим, что черный и красный цвета поменялись местами. Возможно, это произошло потому, что во времена Иоанна именно красный цвет ассоциировался со всем негативным.

Для нас важно то, что здесь прослеживается сочетание «три плюс один». В Откровении перечислены три цвета и один «бледный». Греческое kloros на самом деле означает зеленый, отсюда и слово «хлорофилл»; это трупный цвет, а следовательно, и цвет мертвенной бледноты. Захарий также перечисляет три вполне конкретных цвета, после чего добавляет четвертый, «пегий», не вполне ясно, какой именно. Юнг много писал об этом, соотнося с аксиомой Марии; мы сегодня можем сказать, что речь идет о трех функциях сознания, к которым добавляется четвертая, менее изученная и не так легко доступная пониманию⁹. То же можно сказать и о всадниках апокалипсиса, которые сеют смуту и разрушения. Вклад второго, третьего и четвертого всадников в человеческие бедствия вполне понятен: они ответственны за убийства, голод и чуму. А вот роль первого нельзя назвать однозначно негативной, да и с белой лошадью у человека обычно не ассоциируется ничего плохого. Более того, в девятнадцатой части книги Откровения на белой лошади восседает ни кто иной, как апокалиптический Христос.

Интересно было бы проследить, как по-разному интерпретировали этот отрывок разные комментаторы. В самом деле, Библия давно и прочно вошла в нашу культуру, и кто только ни брался объяснять ее, смешивая текст со своими собственными фантазиями и домыслами, благодаря чему в нашем распоряжении оказалось много дополнительной литературы, бесценной для тех, кто изучает Библию с психологической точки зрения. Например, когда речь заходит о первом всаднике, том, что на белом коне, комментаторы делятся на три группы. Одни считают, что речь идет об апокалиптическом Христе, который появляется на той же лошади позднее, а здесь участвует в распространении бед и несчастий. Другие, напротив, утверждают, что всадник всего лишь изображает Христа, а на самом деле перед нами Антихрист, и белый конь ему нужен для того, чтобы вводить людей в заблуждение относительно своей истинной сущности. Но есть и такие, кто полагают, что всадник – такой же ангел, как и другие, и он так же вместе в другими мстит людям, насылая на них войны¹⁰. Встречаются, конечно, и другие, менее популярные точки зрения. Жиль Киспель, например, придерживается той позиции, которую мы обозначили «претеристской»: он рассматривает текст Откровения как символическое описание реальных исторических событий. Все четверо всадников, по мнению Киспеля, обозначают парфян, которые ждали римлян на границе. В любом случае, следует еще раз подчеркнуть, что Иоанн описывает четырех всадников, причем действия трех из них ясны, а одного, первого, весьма загадочны, он вышел «как победоносный, и чтобы победить». Любой аналитик, если он знаком с символизмом чисел «три плюс один», согласится, что такое сочетание весьма распространено и имеет большое значение.

Месть святых

А нас ждут удивительные вещи, ведь Откровение продолжается:

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число. (Откр. 6:9-11)

Фактически, здесь говорится следующее: «Подождите-ка, я еще не закончил. Мы тут припозднились, а дело между тем стоит; сейчас еще убью парочку-другую людишек, и пойдем дальше»¹¹. Что же это значит? Неужели Бог – просто менеджер, который выполняет план? Похожая мысль высказана в апокрифической четвертой книги Эзра. В четвертой части этой книги души праведников, которые томятся в хранилищах, интересуются: «Доколе мы здесь и когда будет жатва нашего воздаяния?» Как и души из Откровения, они начинают выражать нетерпение. И Архангел им отвечает: «Доколе не исполнится число тех душ, которые подобны вам, потому что Святой возвестил век и измерил времена и посчитал сроки и не успокоит и не подвигнет, пока не исполнится число, о котором сказано». (4:35-37) Кажется, что у мироздания есть раз и навсегда установленный план и даже Бог не властен с него свернуть.

В том же духе высказался и Юнг в «Ответе Иову». Согласно Юнгу, Яхве должен обновиться, но «ничто не свершается без уже наличного в бытии образца»¹². Подобный комментарий показывает, насколько могущественными Юнг считал архетипы, предвечные силы нашей психики. Сам Бог действует исключительно в рамках архитепических законов, а праведником говорит: «У нас есть план. Подождите, пожалуйста, еще не все убиты».

Мы затронули тему отмщения. Оказывается, души, ждущие под жертвенником, питают мстительные мысли, как и сам Бог. Может ли Бог быть гневлив и мстителен? Еще Виргилий в начале Энеиды восклицает: «Неужель небожителей гнев так упорен?»¹³. Яхве, во всяком случае, один из самых мстительных богов. Я не случайно обратился к вопросу мести, он важен для психологов, ведь желание отомстить кому-либо за что-либо крайне часто встречается в нашем мире. Чтобы понимать, что движет террористами – да и не только ими, любыми группами людей, сплоченных желанием отомстить – мы должны разобраться в психологических мотивах¹⁴. В Библии, еще задолго до Откровения, об отмщении говорится не раз и не два. Вот несколько примеров:

Я подъемлю к небесам руку Мою

и говорю: живу Я вовек!

Когда изострю сверкающий меч Мой,

и рука Моя приимет суд,

то отмщу врагам Моим

и ненавидящим Меня воздам;

упою стрелы Мои кровью,

и меч Мой насытится плотью,

кровью убитых и пленных,

головами начальников врага. (Втор. 32:40-42)

...ибо день сей у Господа Бога

Саваофа

есть день отмщения,

чтобы отмстить врагам Его;

и меч будет пожирать,

и насытится и упьется кровью их;

ибо это Господу Богу Саваофу

будет жертвоприношение

в земле северной,

при реке Евфрате. (Иер. 46:10)

Господь есть Бог

ревнитель и мститель;

мститель Господь

и страшен в гневе:

мстит Господь врагам Своим

и не пощадит противников Своих.

Господь долготерпелив

и велик могуществом,

и не оставляет без наказания;

в вихре и в буре

шествие Господа,

облако –

пыль от ног Его.

Горы трясутся пред Ним,

и холмы тают,

и земля колеблется пред лицем Его,

и вселенная и все живущие в ней.

Пред негодованием Его кто устоит?

И кто стерпит пламя гнева Его?

Гнев Его разливается как огонь;

скалы распадаются пред Ним. (Наум 1:2-6)

Как я уже упоминал в начале этой книги, Откровение изобилует цитатами из Ветхого Завета, можно даже утверждать, что книга Откровений – по большей части иудейская книга, с поверхностным напластованием христианства. Негодующий мститель плохо вписывается в ту доктрину, которую проповедовал Христос и которая изложена в Евангелиях. Получается, что, как объясняет Юнг в «Ответе Иову», первое пришествие Христа преобразило Яхве, однако второе пришествие – как оно описано в Откровении – вернет прежнего Бога обратно.

Вот что пишет Юнг, когда рассуждает о символизме шестой печати (мы еще к ней вернемся):

Шестая печать несет с собой космическую катастрофу, и все скрывается «от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Eго..» Кроткого Агнца, безропотно идущего на убой, не узнать, зато мы видим воинственного и норовистого Овна, чья ярость наконец-то получает возможность разразиться. В этом я усматриваю не столько метафизическое таинство, сколько прежде всего прорыв давно накипевших негативных эмоций, что часто бывает у людей, стремящихся к совершенству.¹⁵

Из этого отрывка можно сделать вывод, что образы Откровения имеют отношение к психике самого Иоанна. Однако далее Юнг опровергает подобные предположения:

Однако будем психологически точны: не сознание Иоанна творит такие фантазии — они сами напирают на него через недобровольное «откровение»; они атакуют его с нежелательной и нежданной стремительностью… Мне довелось узнать много компенсирующих сновидений верующих христиан, неправильно оценивавших свое действительное душевное состояние и воображавших, будто находятся в ином расположении духа, чем было на самом деле. Однако я не знаю ничего такого, что можно хотя бы отдаленно сопоставить с жестоким антиномизмом иоаннова «Откровения»…

Ведь смысл апокалиптических видений не в том, чтобы обыкновенный человек Иоанн узнал, какую густую тень отбрасывает светлая сторона его природы, а в том, чтобы зеницы пророка разверзлись на Божью неизмеримость, ибо кто любит, тот познает Бога. Можно сказать так: именно потому, что Иоанн возлюбил Бога, изо всех сил стараясь любить и собратьев, у него и имел место «гносис», богопознание, и он, как и Иов…¹⁶

Нам важно уяснить следующее. Осознанное христианство формирует в психике человека оболочку – иногда, правда, только красивый фанерный фасад, но речь не о том – для того, чтобы внутри каждого отдельного индивида первобытное либидо Яхве, пройдя через обучение, опыт и сознательное приложение определенных символов, преобразилось. Но стоит только снести эту перегородку, или даже просто продырявить ее – и мы обнаружим там первобытную психику во всей ее красе, такой, какой она была описана в Библии в приведенных выше отрывках. Ею предвечно движет жажда мщения, эта один из древнейших двигателей, и по сей день он является неотъемлемой частью непреображенной Самости. Эта проблема актуальна и сегодня, она по-прежнему остается одной из наиболее тяжелых для человечества, и напрасно умильные священники пытаются ее скрасить или замять. Куда лучше понимать, что, говоря словами Юнга, «Путь к просветлению лежит не через воображаемые образы и фигуры света, но через осознание тьмы»¹⁷. Вот что преобразует нас по-настоящему. Тьма не исчезает, она становится уступчивее перед тем сознанием, которое знает ее истинную природу и умеет с ней контактировать.

Хочу напомнить, что наша цель – найти как в Еврейской Библии, так и в Новом Завете факты объективной психики. Не метафизики, но психики. Не стоит труда разглагольствовать о том, как все это должно было бы быть – нужно признать, что мы имеем то, что имеем. С какой бы стороны вы ни начали копать, в итоге вы найдете все то же, ведь мы имеем дело с частью коллективной психики. И в этом смысле у нас у всех общие корни.

И звезды небесные пали на землю

Конечно, мы не можем уделить внимание каждой детали книги Откровения, но некоторые образы, несомненно, заслуживают разбора. К ним относятся и звезды, которые начинают падать на землю едва оказывается сорвана шестая печать:

И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? (6:12-17) (См. рисунок 4.3)

Рисунок 4.3 Альбрехт Дюрер. Снятие пятой и шестой печатей. 1498. Гравюра.

Падающие звезды иллюстрируют внезапный и грандиозный прорыв коллективного бессознательного – т.е. того, что наверху – в сознание. Звезды выступают здесь архетипическими сгустками, они падают на землю, т.е. попадают в поле эго. Иными словами, здесь символически описывается, как коллективное бессознательное наводняет сознание, что, как мы уже говорили, является признаком контакта с Самостью.

В моей работе «Творение сознания» я привожу интереснейший сон, я частично разберу его и в этой книге, пока же хочу обратить ваше внимание на один его аспект, а именно на то, как он начинается. Сновидец стоит в районе Палисад, на противоположном от Нью-Йорка берегу Гудзона, и наблюдает, как огромные пришельцы из космоса гуляют по Манхеттену. В числе прочего он замечает, что «в небе виднелись огненные шары, напоминающие шаровые молнии, которые двигались по направлению к земле»¹⁸. Та же тема, только с некоторыми вариациями: небесные тела падают на землю. В другой моей работе, «Анатомия психики», я цитирую сон одной женщины, в числе прочего она упоминает, что куски луны падали на землю и попадали прямо в ее квартиру¹⁹. Так глубинные образы начинают проявляться в ходе глубинного анализа. Образ падающих объектов характерен и для психоза, в таком случае коллективное бессознательное рвется и прорывается в сознание, наводняя его, и эго не может этому противостоять.

В дальнейшем мы увидим, что бессознательное может проистекать одновременно и снизу, и сверху. Верхний и нижний прорывы порождают разный набор образов, однако их объединяет то, что они описывает один процесс: спонтанное разворачивание и вторжение бессознательного.

Печать на челе

Обратимся теперь к тому, что значит быть отмеченным печатью. О «печатях» читаем в седьмой части Откровения:

И после сего видел я четырех Ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево. И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего. И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых. (7:1-4) (См. рисунок 4.4; сравните его с рисунком 6.3)

Итак, «Сто сорок четыре тысячи» сынов Израилевых было собрано, как объясняет Иоанн, когда из каждого колена взяли по двенадцать тысяч: здесь затронут архетип числа двенадцать. Данный пассаж – очередная отсылка к книге пророка Иезекииля, а именно к тому моменту, когда на Иерусалим вот-вот обрушится Божий гнев:

И вот, шесть человек идут от верхних ворот, обращенных к северу, и у каждого в руке губительное орудие его, и между ними один, одетый в льняную одежду, у которого при поясе его прибор писца. И пришли и стали подле медного жертвенника. И слава Бога Израилева сошла с Херувима, на котором была, к порогу дома. И призвал Он человека, одетого в льняную одежду, у которого при поясе прибор писца. И сказал ему Господь: пройди посреди города, посреди Иерусалима, и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак. А тем сказал в слух мой: идите за ним по городу и поражайте; пусть не жалеет око ваше, и не щадите; старика, юношу и девицу, и младенца и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак, и начните от святилища Моего. И начали они с тех старейшин, которые были перед домом. (Иез. 9:2-6)

Рисунок 4.4 Положим печати на челах рабов Бога нашего… Виттенберг. 1522. Гравюра.

Мы видим, что здесь выражена та же самая идея маркировки тех, кого нужно защищать от Божьего гнева. В английском переводе, выпущенном под названием New Jerusalem Bible Version, греческоеtaw в вышеприведенном отрывке из Иезекииля переведено как «крест» (cross), что, однако, признается не всеми переводчиками: так, например, в другом переводе, New Revised Standard Version, говорится просто о «метке на лбу» (put a mark on the foreheads). За первой версией стоит опыт римской католической церкви, возможно, поэтому всплыл христианский образ, хотя может быть слово taw и впрямь когда-то обозначало метку крестом.

Дж.М. Форд, комментируя издание Anchor Bible, высказывает интересные наблюдения на эту тему:

Можно связать taw, метку, которая сохраняет меченного и избавляет его от наказания, с иудейскими обрядами, в которых применялись священные объекты Урим и Туммим, при помощи которых священник выступал, как оракул, от имени Бога. Их прикрепляли к Эфоду первосвященника (Исх. 39:8-21). Первоначально это были два камня оного размера и формы, но с разными метками на них - возможно, это были первая и последняя буквы еврейского алфавита, т.е., соответственно, aleph иtaw. В иудейских обрядах aleph означало «виновен, подлежит наказанию», taw, напротив, означало «невиновен». Если Иоанн намекает на именно этот обряд, то те, кто поклоняется зверю, должны быть помечены меткой aleph.²⁰

К «метки зверя» мы еще вернемся, сейчас нас интересует спасительная, позитивная, функция метки. Можно сказать, развивая мысль Дж.М. Форд, что обе метки символически маркируют уровень развития. Если кто-то прошел весь путь психологического прогресса – от начала алфавита вплоть до конца – он удостоен особого статуса.

Как мы помним, меткой был отмечен и Каин, но его знак имеет более сложный, двусмысленный характер. Он убил Авеля и был изгнан в качестве наказания. Каин говорит Яхве: «всякий, кто встретится со мною, убьет меня», на что тот отвечает:

за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь [Бог] Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. (Быт. 4:14-15)

Опять семеричность. И мы видим, что знамение дается Каину для защиты, божественная метка защищает убийцу! Я хотел обратить ваше внимание на то, что проблема меток и меченных не так однозначна, как кажется на первый взгляд, и, если копать эту тему глубже, можно наткнуться на неразрешимые противоречия.

Процедура сортировки и мечения имеет свою позитивную роль, ведь она выделяет из огромного числа людей «сто сорок четыре тысячи» избранных, тех, кто достоин носить белые одежды и находится перед престолом Бога. Своеобразное отделение избранных от непосвященных. Все религиозные традиции проводят границу между эзотерическим и экзотерическим знанием, и уж точно все они предполагают разные уровни духовного развития. Так вырабатывается представление о духовной иерархии.

Для снов также характерен сюжетный поворот, при котором кого-то или что-то специально отмечают. Как правило, это важные сны. Во всяком случае, я склонен интерпретировать метку как знак избранности, призвания к индивидуации. Как мы знаем, далеко не все удостаиваются призвания: «сто сорок четыре тысячи», не так уж и много, если вспомнить, сколько людей жило и живет на свете.

Одежды, убеленные кровью

Иоанн продолжает, и мы узнаем о том, как праведники омыли одежды в крови Агнца:

И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. (Откр. 7:13-15)

Образ белых одеяний отсылает нас к теме крещения, так одевали неофитов. Мы можем говорить о растворении в воде, об алхимическом solution, но с одной существенной оговоркой: это крещение не водой, но кровью. В моей книге «Эго и архетип» я посвятил отдельную главу символизму крови Христа²¹. А вот что мы читаем в Ветхом Завете:

Не отойдет скипетр от Иуды

и законодатель от чресл его,

доколе не приидет Примиритель,

и Ему покорность народов.

Он привязывает к виноградной лозе осленка своего

и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей;

моет в вине одежду свою

и в крови гроздов одеяние свое. (Быт. 49:10-11)

Традиционно считается, что этот фрагмент намекает на приход Мессии. Здесь прослеживается тема кровавого омовения, хотя она и завуалирована, ведь прямо о крови не говорится, только о соке виноградных гроздьев.

В книге пророка Исайи также находим переклички с Откровением:

Кто это идет от Едома,

в червленых ризах от Восора,

столь величественный в Своей одежде,

выступающий в полноте силы Своей?..

Отчего же одеяние Твое красно,

и ризы у Тебя,

как у топтавшего в точиле?

"Я топтал точило один,

и из народов никого не было со Мною;

и Я топтал их во гневе Моем

и попирал их в ярости Моей;

кровь их брызгала на ризы Мои,

и Я запятнал все одеяние Свое;

ибо день мщения - в сердце Моем,

и год Моих искупленных настал.

Я смотрел, и не было помощника;

дивился, что не было поддерживающего;

но помогла Мне мышца Моя,

и ярость Моя - она поддержала Меня:

и попрал Я народы во гневе Моем,

и сокрушил их в ярости Моей,

и вылил на землю кровь их". (Ис. 63:1-6)

Как мы видим из отрывка, Мессия идет и мстит всем на своем пути. Обе книги (а именно в них мы находим тот же образный ряд, что и в Откровении Иоанна) говорят нам, что омыть одежды кровью Агнца означает принять участие в истреблении врагов. Казалось бы, все должно было бы быть наоборот, ведь кто «пребывают ныне перед престолом Бога», если не христианские мученики, невинные жертвы, которые сами были убиты врагами. И в то же время, как мы видели, данный стих отсылает нас к ветхозаветным источникам, и в таком ассоциативном окружении его значение меняется на прямо противоположное. Интересный пример двусмысленности; с подобной неоднозначностью изучающий Библию может встретиться нередко, нужно только смотреть глубже устоявшихся трактовок и ожидаемых значений. Форд, разбирая этот фрагмент, тоже высказывает мнение, что за фигурами омывающих свои одежды, возможно, стоят вовсе не мученики, а воины, «сражающиеся плечом к плечу с Мессией»²².

Однако и та интерпретация, которая предполагает, что здесь говорится о самых настоящих мучениках, весьма любопытна. Согласно такому подходу, «убелили одежды свои Кровию Агнца» те, кто разделил жертву с Христом, умерев мученической смертью; участники исторической драмы, они стали мучениками, и их крещение было архетипическим крещением кровью. Одежды мученика омываются, однако, его собственной кровью. Согласно же рукописи, кровь для омовения была кровью Агнца, иными словами, Христа. Говоря иначе, крещение, solutio, происходило на глубинном, архетипическом уровне, и тема крови берет свое начало из Самости. Я считаю, что в этом и состоит основной смысл данного отрывка: роль мученика в том, чтобы отыграть извечный архетипический сценарий. Вот что имел в виду Паскаль, когда сказал, что «Иисус будет пребывать в агонии до конца мира», он знал, что архетип агонии, как и любой другой, возрождается и отыгрывается бесконечно²³.

Эта же идея запечатлена в гностическом представлении о «Христе страдающем», Jesus patibilis по-латыни, которое предполагает, что Христос пребывает в каждой частице мира, и, более того, пребывает вечно страдающим. Каждое дерево, каждый прием пищи - все служит полем для этой вечной драмы, всюду каждодневно рождается и умирает Христос. Весьма точное психологическое описание. Думаю, что страдание и в самом деле – если, конечно, оно проживается сознательно и воспринимается как часть архетипического процесса трансформации – искупает и преобразует нас. Так Бог приносит себя в жертву и преобразуется через осознание и мы, страдая, принимаем в этом участие²⁴.

В любой случае, само по себе страдание лишено психологического смысла, если оно не проживается сознательно, если не осознается его архетипическая составляющая. Возможно, неосознанное страдание и служит каким-то целям, например, политическим, но точно не психологическим. Но это, конечно, для вас не новость, эту мысль задолго до меня высказал Юнг в своем «Ответе Иову».

Архетип Апокалипсиса.

Глава 5. Откровение: части 8, 9, 10

Алтарь и фимиам

Мы подошли к восьмой части Откровения:

И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб.

И пришел иной Ангел, и стал перед жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом. И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога. (8:2-4)

Фимиам, курящийся из кадильницы, безусловно, важная с психологической точки зрения деталь. Как известно, кадильница представляет собой шар на цепочке, ее раскачивает священник, тем самым окуривая помещение благовониями. Я уже упоминал, что устройство скинии – оно схематично проиллюстрировано на рисунке 5.1 – повторяет ту схему, которая уже существует на небесах. В квадратной комнате, в «Святой святых», располагается Ковчег завета, верх которого представляет собой трон для Бога, «восседающего на херувимах». За дверью этой комнаты находится Святое место, где на столе стоит светильник и лежат хлебы предложения, и там же – жертвенник из золота. Снаружи находятся умывальник, «море медное», о котором уже говорилось в предыдущих главах, и алтарь, на котором сжигали жертвенных животных. Но другой алтарь, алтарь для курений, он же – жертвенник из золота, помещен внутри скинии.

Рисунок 5.1

Указание на то, как должна быть в деталях обустроена скиния, содержится в Исходе:

И сделай жертвенник для приношения курений, из дерева ситтим сделай его: длина ему локоть, и ширина ему локоть; он должен быть четыреугольный; а вышина ему два локтя; из него должнывыходить роги его; обложи его чистым золотом, верх его и бока его кругом, и роги его; и сделай к нему золотой венец вокруг… На нем Аарон будет курить благовонным курением; каждое утро, когда он приготовляет лампады, будет курить им; и когда Аарон зажигает лампады вечером, он будет курить им: это -- всегдашнее курение пред Господом в роды ваши. (Исх. 30:1-8)

Далее по тексту Яхве говорит Моисею:

И сказал Господь Моисею: возьми себе благовонных веществ: стакти, ониха, халвана душистого и чистого ливана, всего половину, и сделай из них искусством составляющего масти курительный состав, стертый, чистый, святый, и истолки его мелко, и полагай его пред ковчегом откровения в скинии собрания, где Я буду открываться тебе: это будет святыня великая для вас; курения, сделанного по сему составу, не делайте себе: святынею да будет оно у тебя для Господа; (Исх.30:34-37)

Другая книга Ветхого Завета, Левит, открывает нам то, насколько опасен может быть алтарь для курений и кадильница. Двести пятьдесят служителей храма усомнились в Моисее и выразили ему свое возмущение. Моисей предложил им пройти проверку. Они должны были подойти с кадильницами к алтарю, в который снизошел Яхве, а тот должен был решить, годны ли их кадильницы и их огонь. Так и было сделано, и во время испытания огонь вырвался из алтаря и сжег всех испытуемых. Вот описание этой истории:

Надав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им; и вышел огонь от Господа и сжег их, и умерли они пред лицем Господним. И сказал Моисей Аарону: вот о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь. Аарон молчал. (Лев 10:1-3)

Напомню, что книга Откровения – текст, в котором через эго автора проявилось трансперсональное либидо. Почему я уделяю так много внимания деталям? Однозначно не из простого интереса к антиквариату. Примечательно, что Дж.М. Форд, о которой я уже не раз упоминал, также обращается к символизму курений. Она пишет об Ангеле, «держащем золотую кадильницу», потом цитирует Откровение:

И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение. (Откр. 8:5)

Дж.М. Форд дает следующий комментарий:

Здесь мы узнаем четыре поразительных, неожиданных факта. 1) Алтарь, который, в представлении многих – место искупления и милосердия, исторгает гнев и мщение. 2) Фимиам, этот продукт благоуханных курений,.. «это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу» (как неоднократно повторяется в книге Левит, 1:13, 1:17), неожиданно оказывается инструментом наказания… Выпрыгивающие из жертвенника угли – образ, крайне далекий от того легкого дымка, который, вместе с молитвой о милосердии, поднимается над возложенными священником воскурениями. 3) Трубы ассоциируются с алтарем и троном, на них, казалось бы, должны играть во время песнопений, в паузах между псалмами… Но, как оказывается, трубы несут горе и напасти… Божественная литургия становится источником не жизни, но разрушения.

Далее автор продолжает рассуждать о земной форме литургии:

Попробуем представить себе, как выглядело каждодневное жертвоприношение и сопутствующие ему воскурения… Фимиам воскуривали по утрам, в промежутке, когда ягненок уже был принесен в жертву, но еще не был зарезан. Вечером воскурения повторялись; ягненок уже лежал на алтаре, фимиам возвещал начало возлияний. Избранный служитель, ответственный за жертвоприношение, в сопровождении двух других, входил в святое место. Один из помощников нес в жаровне горящие угли, которые нужно было предварительно извлечь из алтаря для жертвоприношения, бронзового жертвенника, серебряными щипцами. Он клал угли на золотой алтарь, и, преклонившись перед алтарем в благоговении, удалялся. Тем временем служащий священник доставал фимиам, отдавал коробку из-под фимиама другому помощнику, и окуривал угли. Затем священник, склонившись перед Святой святых, неспешно покидал помещение, двигаясь задом наперед, чтобы не повернуться к алтарю спиной. Затем, пока помещение наполнялось фимиамом, священник молился, и трубы, прервав чтение 150-го Псалма, возвещали о том, что пришла пока соединиться и воспеть Бога[1].

Итак, кадило священника, с его чадящими углями и курящимся фимиамом, берет свое начало из ранних версий того, как был устроен «золотой жертвенник», как он назван в книге Откровения. А это тот самым алтарь, который был смоделирован в согласии с точными инструкциями самого Яхве. Если перевести смысл этого действия на язык христианства, можно сказать, что курящийся фимиам должен напоминать нам о том, что частичка сакрального всегда имеется в распоряжении церкви, что клубы дыма лишний раз подтверждают власть церкви, причем власть трансперсонального характера, – этой властью церковь держит около себя верующих, от имени этой власти она решает, как именно стоит понимать природу Бога и что значит веровать. Иными словами, только церковь имеет доступ к Святому Духу.

Для нас, психологов, сложные манипуляции, необходимые при взаимодействии человека с алтарем, углями и фимиамом, говорят о том, как непросто приходится эго в отношениях с трансперсональным либидо. И все пугающие подробности из истории алтаря, которые мы разобрали, имеют важную цель: они предостерегают нас о том, что либидо опасно и обращаться с ним следует с большой осторожностью. Разумеется, проблематичность ситуации усугубляется и тем, что трансперсональное либидо не появляется с табличкой «Внимание, трансперсональность» на шее. Оно захлестывает плодоносной волной, принося неожиданные возможности, щедро одаривает вдохновением, наделяет новыми способностями – и мало кто осознает, сколько опасностей приходит вместе с таким наводнением.

Кстати, несколько неожиданно было узнать, что и на небесах имеются кадильницы. Что они там, спрашивается, делают? На земле они выполняют вполне конкретную функцию: именно в них благовония тлеют на угольках, выделяя благоуханный дым, этот дым возносится к небесам, где его – изящное подношение – вдыхает Бог, шмыгая носом в знак одобрения. Но зачем алтари и кадильницы понадобились наверху? Похоже, что золотой, или огненный, алтарь на небесах выполняет прямо противоположную функцию, он не возносит продукты горения с земли на небо, он низвергает испепеляющий огонь с небес на землю.

Огонь с жертвенника

Огонь упоминается в Библии не раз и не два. Как мы помним, «взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю» (Откр. 8:5). Такое уже происходило однажды, о чем свидетельствует книга пророка Иезекииля. Из нее мы узнаем, что Яхве планировал наказать Иерусалим, и поэтому собирался содействовать тому, чтобы Иерусалим был захвачен Вавилоном. Итак, Яхве восседал на троне-колеснице «и говорил Он человеку, одетому в льняную одежду, и сказал: войди между колесами под Херувимов и возьми полные пригоршни горящих угольев между Херувимами, и брось на город; и он вошел в моих глазах» (Иез. 10:2). Илья победил пророков Вааловых тем, что сумел призвать божественный огонь во время жертвоприношения, чем и выиграл соревнование среди пророков, - это послужило доказательством того, что он владеет божественными силами. Яхве, как мы знаем, явился Моисею в горящем кусте. И даже Христос в Евангелии от Луки признается: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк 12:49).

Образ трансперсонального огня, кроме того, не лишен двойственности. Как мы увидим впоследствии, огонь приходит не только с небес, он поднимается, дымя, и из разверзнутой бездны, таким образом, землю могут атаковать два вида огня, и оба трансперсональной природы: инфернальный огонь и огонь высших сфер.

Огонь часто снится разным людям. Как правило, он символизирует одержимость аффектом. Если аффект трансперсонален, бывает неясно, снизошел ли он с небес или поднялся из адских глубин, да и не так велика разница, как кажется. Небесное или инфернальное – просто разные проявления одной психической реальности, и либидо кочует от одного полюса к другому. Но вернемся к снам. Впечатляющий пример трансперсонального возгорания колоссального масштаба мы встречаем, когда нам снится ядерный взрыв, в таком случае огонь принимает поистине апокалиптическое значение, что, конечно, имеет прямое отношение к нашему исследованию, посвященному Апокалипсису как таковому. Но и огонь более скромного масштаба, такой, например, как молния, тоже важен. Пример того, как образ молнии может играть важную роль в психоанализе, мы находим у Юнга в его эссе «Исследование процесса индивидуации» (см. рисунок 5.2)[2]. В данной работе Юнг приводит ряд мандал, и среди них есть одна, изображающая молнию, которая бьет в скалу и отделяет от камня сферу. Как объясняет Юнг, так, молниеносным ударом, индивидуальная психика отщепляется от той матрицы, в которой она жила до этого, в которую она была полностью включена и с которой отождествлялась. Резкий сполох огня положил начало процессу индивидуации. И, как мы теперь знаем из нашего анализа книги Откровения, этот огонь снизошел с небес.

Картина, нарисованная пациенткой Юнга, американкой пятидесяти пяти лет, ко второму сеансу анализа. 1928. Акварель.

Треть как символ

Обратимся вновь к числовому символизму. Четыре Ангела из семи вострубили в свои трубы, и вот что произошло. «Первый Ангел вострубил… и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй Ангел вострубил… и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод… и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была - так, как и ночи» (Откр. 8:6-12).

Мы с вами помним, как ранее по тексту автор буквально забрасывает нас многочисленными упоминаниями сначала числа семь, потом числа четыре – вспомним хотя бы четырех всадников Апокалипсиса. Теперь к ним добавилось и число три, и здесь оно, как оказывается, представляет собой что-то вроде резца, который отсекает треть ото всего, к чему ни прикоснется на земле.

Я уже писал о том, что три, особенно когда оно сопоставляется с числом четыре, апеллирует к эго. Трехступенчатый процесс, в свою очередь, включает в себя и ту стадию, на которой противоположности четко обозначаются, и ту, на которой они разрешаются. Число один в таком случае говорит о начальной стадии единства; когда дело доходит до двойки – возникает двойственность, противоположности конфликтуют; число три символизирует новую ступень, здесь противоположности примеряются за счет включения третьего элемента. Эта идея неотделима от числа три, идет ли речь о тезисе, антитезисе и синтезе, или же просто о правой и левой сторонах и прямом пути. Можно сказать, что таков закон процесса познания, именно по такому принципу эго усваивает новый опыт и организует свое поведение. Таким образом, навязчивое упоминание о троичности в книге Откровения может быть указанием на то, что эго каждого отдельного человека (т.е. вся «земля») оказалось вовлечено в процесс полного и осознанного переживания, где чуткое и бодрое состояние сознания оказывается важнее всего. Каждый без исключения вынужден пройти через разделение противоположностей и мужественно перенести все те испытания, которые separatioвлечет за собой, а впоследствии каждый должен разрешить для себя этот конфликт и найти нечто третье.

У меня есть и свои, личные причины, на то, чтобы интересоваться данной проблемой. Много лет назад, когда я переживал ощутимые изменения в моей психике, мне приснился, в числе прочих, сон, в котором, как я позже узнал, были прямые отсылки к теме Апокалипсиса. И в этом сне четко прослеживался мотив «разрушения одной трети»:

Во время собрания церковной общины освященные просфоры в один прекрасный момент повалятся на землю, и необходимо провести специальный ритуал, чтобы разрешить это действие. Это необходимо потому, что в середине собрания обязательно появится группа террористов, которая взорвет церковь и треть прихода будет варварски убита. В тот момент, когда это произойдет, служащий в этот вечер священник должен высыпать просфоры на землю, заслонив их собой, как футболисты накрывают собой мяч во время игры. Все это будет сделано для того, чтобы кровь убитых не закапала просфоры.

Я не сразу понял значение того, что террористы собирались убить ровно треть сообщества, но впоследствии все же догадался, что здесь содержится намек на образы из книги Откровения. Внезапно все прояснилось и я смог разгадать свой сон. Это пример того, как образы из Библии можно применять при анализе сновидений. Думаю, что просфоры, вкусив которые, мы вкушаем Самость и тем самым питаем эго, должны быть, фигурально выражаясь, заземлены в момент кризиса. В обычном же состоянии это не годится, точно так же, как во время богослужения негоже ронять просфоры на пол.

Примечательно, что примерно в то же время, когда мне приснился этот сон, Леонард Бернстайн работал над очередным своим произведением под названием «МЕССА: Театральное произведение для певцов, актеров и танцоров». В этой пьесе священник роняет во время службы Святые дары. Думаю, время этой «театральной постановки», как ее назвал сам автор, еще придет, и это любопытнейшее как к художественной, так и с символический точки зрения произведение еще будет переоткрыто[3]. Нам же важно усвоить то, что, образно выражаясь, во время Апокалипсиса святые дары кладут на землю. В такой период им нужна твердая опора, им нужна земля – к этому отсылает и образ футбольного поля в моем сне.

По правде говоря, в тот период моей жизни я много смотрел футбол по телевизору, и сам себе удивлялся: «Зачем я это смотрю? Зачем поступаю как все?». Позже я пришел к выводу, что, пока я следил за соревнованиями, во мне отыгрывался символизм стадии coniunctio, ведь я наблюдал ничто иное как некогда священный ритуал, пусть и пришедший в наше время в упадок. Изначально игры были тем полем, на котором разворачивалась игра противоположностей, и спорт имеет психологическую природу, о чем я уже кратко упоминал в моей работе «Мистерия соединения»[4]. Так я трактую футбольную тему из своего сна, и эта трактовка придает обыденной реальности оттенок сакрального переживания, ведь в жизни обычного человека мало возвышенного и такие образы становятся для него единственным способом прожить нечто иное.

Замечу также, что с той ночи, когда мне приснился этот необычный сон, прошло двадцать пять лет, и за эти годы то, что мне приснилось, успело воплотиться в реальности. Двадцать пять лет назад мы и не слыхивали о террористах, врывающихся во время службы в церковь. Теперь же такое, что ни говорите, случается. Получается, что мой сон имеет не только личное, но и общественное значение. Напомню, что в моем сне главная опасность заключалась в том, что кровь может запятнать просфоры. Во сне нет прямого указания на то, какая именно угроза может быть скрыта в этом, вероятно, подразумевается, что нечто священное может раствориться в жестокости и насилии, и в этом случае ядро психики разрушится. Думаю, именно так и следует поступать тем, кому суждено пережить Апокалипсис: вообразить себя игроком на футбольном поле и всеми силами, со всем неистовством защищать свой мяч.

Кладязь бездны

В девятой части книги Откровения открывается бездна:

Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. (9:1-3) (См. рисунок 5.3)

Отворился кладезь бездны и вышла саранча на землю. Виттенберг. 1543. Гравюра.

В английском переводе «бездна» (в оригинале - tehom) переведена словом «abyss». Вот что комментатор Форд пишет по этому поводу:

В английском переводе греческое слово tehom неоднократно – около тридцати раз – переведено английским «abyss». Греческое tehom имеет четыре значения. Оно может обозначать океан, который раньше покрывал всю землю, а теперь лежит под землей, в бездне, которая заперта и запечатана… Этим соловом могут называть обиталище морского дракона, лютого врага Яхве… Другое значениеtehom – земля, вернее, яма для временного содержания преступников… Наконец, это слово может означать место, в котором временно пребывают, придавленные камнями, падшие ангелы, место, в котором нет ни птиц, ни воды, ни света, жаркое место за пределами как земли, так и небес…[5]

Понимание слова «бездна» усложняется тем, что в самой Библии этот, так сказать, термин, пересекается по значению с другими. Так, «бездна», эта «глубинная глубина», означает и Преисподнею, царство мертвых, и оба эти слова ассоциируются с Геенной, долиной к юго-западу от Иерусалима, где когда-то давно делались человеческие жертвоприношения, а впоследствии долина стала местом, куда приносили и где сжигали мусор. Обычно «Геенна» ассоциируется с жестокими наказаниями. И этот образ важен для всех, кто занимается глубинной психологией, он приоткрывает нам то, как психика описывает свою «глубину», т.е. те далекие пласты бессознательного, которые по-разному проявляются в разных обстоятельствах.

Мы находим любопытный взгляд на природу бездны в моей любимой иудейской легенде, я уж цитировал ее в главе о короле Давиде в моей книге «Библия и психэ». Вот несколько другая версия, на этот раз из «Учения Ветхого Завета» Джозефа Гаера:

Когда слуги царя Давида приступили к постройке Дома Господа, они вырыли для алтаря глубокую систему для водоотвода и случайно откололи кусок черепицы, загораживающей вход в ад. В результате воды бездны начали подниматься, грозя затопить всю землю. Давид знал, что, чтобы спасти мир, необходимо залатать врата бездны. Он также знал, что только камень, носящий святое имя, может подойти для этой работы… Давид опустил камень, на котором было начертано святое имя, на шестнадцать тысяч локтей вниз, и камень закрыл прореху. Но вскоре оказалось, что земля обезвожена и никакие дожди не питают ее, и злаки не восходят. Царь Давид сложил тогда пятнадцать псалмов; когда он оканчивал новый псалом, вода глубин поднималась на тысячу локтей. Когда до земли оставалось тысяча локтей, Давид возблагодарил Бога за то, что тот дает земле питаться влагой, и не позволяет водам, поступающим из бездны, ни опускаться, ни подниматься, но держит их на глубине одной тысячи локтей[6].

Сюжет легенды, в которой воды Бездны опасны, но при этом насыщают влагой землю, которая высохнет, если их запечатать, причем дождя, приходящего сверху, оказывается недостаточно для орошения земли, - сюжет этот символичен и можно много рассуждать о его психологизме. Я, пожалуй, ограничусь замечанием, что сами псалмы Давида являются результатом активного воображения, а именно псалмы стали в данном случае спасительным решением.

Бездна, по крайней мере в одном из ее значений, населена павшими ангелами и демонами, то есть трансперсональными силами зла или, иначе, автономными бессознательными комплексами, в корне которых лежит архетипическое содержание. В самом деле, лежащие в глубинах психики автономные бессознательные комплексы можно вполне назвать «демоническими», ведь они черпают энергию из первобытной, не подвергавшейся трансформации психики. Эти демоны вполне реальны. Если вы пойдете на терапию и узнаете, что такое глубокий личностный анализ, вы наверняка столкнетесь с «демоническими атаками»; многие имеют опыт одержимости первобытными комплексами, и никто от них не застрахован. Конечно, анализ может быть и весьма поверхностным. Однако тому, кто хочет научиться защищать себя от демонических атак, необходимо глубоко заглянуть внутрь себя. Когда Юнга спросили, как ему живется с теми представлениями о природе Бога, которые он изложил в «Ответе Иову», он, как сообщает нам фон Франц, ответил следующее: «Я живу в глубочайшем внутреннем аду, и глубже мне уже не упасть»[7]. Замечу, что, если кто-либо проникает в средоточие внутреннего ада, он обезвреживает обитающие там демонические комплексы, иными словами, там, где обитает эго, нет места демонам, они разбегаются, едва завидев луч сознания.

Саранча

Итак, когда кладязь бездны был открыт, «вышел дым из кладязя, как дым из большой печи» (Откр. 9:2). Точно так же описывается в Библии явление Яхве Моисею на горе Синай. Перед нами очередная отсылка к Исходу:

Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась. (Исх.19:18)

Для нас, психологов, крайне важно то, что эти два явления описаны сходным образом: открытие бездны и богоявление. Оба события, по сути, представляют собой один и тот же феномен, и только эго склонно смотреть на них по-разному. Как бы то ни было, после того, как бездна разверзлась, «из дыма вышла саранча на землю»:

По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее -- как лица человеческие; и волосы у ней -- как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее -- как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же ее была -- вредить людям пять месяцев. (Откр. 9:7-10)

Вот они, демонические силы. Образ саранчи, однако, отнюдь не оригинален, а позаимствован из Ветхозаветной книги пророка Иоиля, которая была написана как ответ на страшный налет саранчи – как считает автор, это была армия Яхве, возвестившая его Великий День. Как считает Форд, здесь имеет место игра слов, поскольку еврейское hargol (саранча) близко по звучанию к арабскому слову harjal, которое обозначает «войско», - во сяком случае, жители Ближнего Востока должны были уловить намек автора[8]. Приведу отрывок из писания:

Слушайте это, старцы,

и внимайте, все жители земли сей:

бывало ли такое во дни ваши,

или во дни отцов ваших?

Передайте об этом детям вашим;

а дети ваши пусть скажут своим детям,

а их дети следующему роду:

оставшееся от гусеницы ела саранча,

оставшееся от саранчи ели черви,

а оставшееся от червей доели жуки…

Ибо пришел на землю Мою

народ сильный и бесчисленный;

зубы у него - зубы львиные,

и челюсти у него - как у львицы.

Опустошил он виноградную лозу Мою,

и смоковницу Мою обломал,

ободрал ее догола, и бросил;

сделались белыми ветви ее…

Опустошено поле,

сетует земля;

ибо истреблен хлеб,

высох виноградный сок,

завяла маслина…

Перед ним пожирает огонь,

а за ним палит пламя;

перед ним земля как сад Едемский,

а позади него будет опустошенная степь,

и никому не будет спасения от него.

Вид его как вид коней,

и скачут они как всадники…

Как борцы бегут они

и как храбрые воины влезают на стену,

и каждый идет своею дорогою,

и не сбивается с путей своих…

Бегают по городу,

поднимаются на стены,

влезают на дома,

входят в окна,

как вор. (Иоиль 1-2:9)

Таково описание Дня Господня, когда активизируется архетип Апокалипсиса и выпускаются запертые до времени демонические силы: так порой дает о себе знать коллективное бессознательное.

По замечанию Форд, многочисленные напасти в книге Откровения, вызванные звуками трубы, имеют много общего с теми бедствиями, которые, согласно Ветхому Завету, постигли Египет: гром, молнии и огненный град перекликаются с тем, что произошло по зову первой трубы; воды Нила, обращенные в кровь, – со второй; тьма египетская – четвертой трубой, которая унесла треть света; нашествие саранчи, восьмое бедствие, соотносится с тем, что принесла с собой пятая труба Апокалипсиса, о чем уже говорилось выше. Можно провести и другие параллели, но они менее очевидны[9]. Мы здесь наблюдаем, так сказать, круговой символизм. Сначала Яхве насылает бедствия на Египет, в результате чего израильтяне смогли выйти из рабства и отправились на поиски земли обетованной. В то же время книга Откровения, которая является в первую очередь иудейским Апокалипсисом, предвещает, что те же самые бедствия обрушатся на сынов Израилевых.

В моей книге «Библия и психэ»[10] я подробно разбираю значение каждого египетского бедствия. В целом мы можем считать, что все вместе эти бедствии символизируют реакцию бессознательного на тиранию эго, психического «фараона». А тираном эго становится в том случае, если оно уверено в своем всевластии, не признает иных авторитетов и не слышит посылов бессознательного. Видимо, во времена Апокалипсиса должно произойти нечто подобное, вероятно, подразумевается, что иудеи начнут вести себя так же, как некогда их притеснители египтяне.

Я считаю важным, однако, подчеркнуть, что грубое вторжение бессознательного постигает тех индивидов, чье сознание отграничено непробиваемой стеной от энергий бессознательного. Так возникает диссоциация, сознательное и бессознательное поля психики оказываются поляризированы, в таком случае уместно говорить о возможном вторжении и грядущих бедствиях. Это характерно не только для отдельно взятых людей, но и для целых цивилизаций: если культура последовательно проводит «секуляризацию» психики и обрубает связи с трансперсональным, ее также могут наводнить те образы, которые мы разобрали. Именно это и происходит с нашей цивилизацией, поэтому сон, который я позволю себе процитировать, не должен вас удивить:

Мы с семьей и младенцем в каком-то месте, похожем на центральный парк. Наш сын вдруг становится похожим на новорожденного цыпленка, но никому нет до этого дела. Вокруг что-то меняется. Земля начинает набухать бугорками, ее разрывает из-под низу какое-то темное бурление. Кажется, никого это особенно не волнует. Ну да, в вечерних новостях снова сообщат: было очередное извержение вулкана. Мы собираем вещи и переходим в другую часть парка, но земля вздувается повсюду. Люди остаются на местах, на их лицах теперь очевидны следы смятения и страха… Мы узнаем, что такое теперь происходит по всему миру. Мы слышим взрывы в глубине земли, они похожи на взрывы бомб. Что это? Просто случайность, или так сама земля мстит нам за многочисленные вторжения? Мы бежим к машине, садимся, едим домой, но от земляных нарывов спасения нет нигде. Огни гаснут, везде пробки, воздух пропитан дымом и газами, я не могу вести машину, младенец рыдает…[11]

Конечно, пересказ этого сна я взял из коллекции Хилла. Но давайте представим себе, что клиент принес нам этот сон для разбора. Что бы вы сделали? Прежде всего, как всегда, необходимо выяснить, что происходит в жизни сновидца; не стоит забывать, что сны всегда говорят о чем-то личном и актуальном, даже если у сна есть и более глубокий пласт. Допустим, с частной жизнью мы разобрались. Теперь переходим к другому измерению. Боюсь, я не смогу объяснить, как узнать, затронул ли сон что-то из коллективного бессознательного или нет: четких критериев у меня не имеется, и каждый случай нужно разбирать отдельно. Но если среди образов сна вдруг замаячил архетип, можно сказать, что дело ясное: это не просто сон о личном. И дальше я уже, привлекая свои знания и опыт, пытаюсь понять, имеет ли сон отношение к тому, что происходит в коллективном бессознательном прямо сейчас. Наличие коллективного измерения вовсе не означает, что этот сюжет актуален для всех. Сон, описанный выше, однако, явно относится к тем, которые выражают дух времени, Zeitgeist.

Съеденная книжка

В десятой части книги Откровения мы сталкиваемся со странным заданием: необходимостью съесть «книжку»:

И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною, и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле. И я пошел к Ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед. И взял я книжку из руки Ангела, и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем. И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих. (10:8-11) (См. рисунок 5.4)

Этот эпизод отсылает нас к видению Иезекииля:

Ты же, сын человеческий, слушай, что Я буду говорить тебе; не будь упрям, как этот мятежный дом; открой уста твои и съешь, что Я дам тебе. И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: "плач, и стон, и горе".

И сказал мне: сын человеческий! съешь, что перед тобою, съешь этот свиток, и иди, говори дому Израилеву. Тогда я открыл уста мои, и Он дал мне съесть этот свиток; и сказал мне: сын человеческий! напитай чрево твое и наполни внутренность твою этим свитком, который Я даю тебе; и я съел, и было в устах моих сладко, как мед. И Он сказал мне: сын человеческий! встань и иди к дому Израилеву, и говори им Моими словами; (2:8-3:4)

Как вы видите, по большому счету, это один и тот же образ, хотя в оригинале ни слова не говорится о том, что книга будет горька во чреве. Такой сюжетный поворот – когда сновидцу необходимо съесть что-либо – довольно часто встречается во снах, правда, редко кому предлагается отведать именно книгу. Так бессознательное преподносит нам какое-то свое содержание и предлагает переварить, то есть ассимилировать его.

Помимо сказанного, этот мотив интересен еще и тем, что касается двустороннего символизма рта[12]. С одной стороны, рот – рецептивный орган, через который в наш организм поступают питательные вещества и затем, переваривая их, мы делаем их частью себя. В то же время, рот – орган выражающий, именно из него исходит творческое слово. Рот как образ связывает в себе еду и слово, эта связь неоднократно всплывает в Библии в тех случаях, когда Слово Божье предстает пищей. Вот несколько примеров:

Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа, живет человек. (Второзаконие 8:3)

Идите, ешьте хлеб мой

и пейте вино, мною растворенное. (Слова Премудрости. Притчи 9:5)

И она встретит его, как мать,

и примет его к себе, как целомудренная супруга;

напитает его хлебом разума,

и водою мудрости напоит его. (Сирах 15:2-3)

Альберт Дюрер. И взял я книжку из руки Ангела, и съел ее… 1497-1498. Гравюра.

Как вы видите, в этих отрывках задействованы оба аспекта: слово, которое исходит из уст Яхве или Софии, должно быть вложено в уста «получателя», чья задача – переварить его как переваривают еду. Следующим шагом пророк, видимо, должен извергнуть принятое слово обратно и произносить его уже своими устами. Заметим, что и в книге пророка Иезекииля, и в книге Откровения пророку поручается съесть книгу только после того, как ему сообщили о том, что его дело – идти в мир и проповедовать. Интересно, многие ли из современных проповедников по-настоящему переварили то, что пытаются нам скормить? Если вам случится столкнуться с тем, кто претендует на звание вещателя вечных истин, спросите его, что он делает: излагает нечто глубоко усвоенное и ассимилированное им самим или же просто жует многократно перетертое, даже не удосуживаясь проглотить то, что держит во рту?

Архетип Апокалипсиса.

Глава 6

Откровение: части 11, 12, 13

Измерь храм Божий

Необычный поворот сюжета ожидает нас в начале одиннадцатой части книги Откровения:

И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нем. А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца. (Откр. 11:1-2)

Тема измерений чего-либо, безусловно, заслуживает внимания. В данном случае, как и во многих других, мы находим перекличку с видением Иезекииля, а именно с сороковой частью, где Иезекииль описывает, как во время изгнания ему было видение:

В двадцать пятом году по переселении нашем, в начале года, в десятый день месяца, в четырнадцатом году по разрушении города, в тот самый день была на мне рука Господа, и Он повел меня туда. В видениях Божиих привел Он меня в землю Израилеву и поставил меня на весьма высокой горе, и на ней, с южной стороны, были как бы городские здания; и привел меня туда. И вот муж, которого вид как бы вид блестящей меди, и льняная вервь в руке его и трость измерения, и стоял он у ворот. И сказал мне этот муж: "сын человеческий! смотри глазами твоими и слушай ушами твоими, и прилагай сердце твое ко всему, что я буду показывать тебе, ибо ты для того и приведен сюда, чтоб я показал тебе это; все, что увидишь, возвести дому Израилеву". (Иез. 40:1-4)

Далее следует пространное описание того, как, при свидетельстве Иезекииля, были даны точные измерения храма. В некоторых изданиях Библии (например, в английском издании NIV Study Bible) можно даже найти иллюстрацию данного храма, хотя он никогда не существовал в действительности, – с такой точностью он был описан. Не забывайте, что Иерусалимский храм был разрушен в 586 году до н.э., до видения Иезекииля, и никакого другого храма на его месте в то время быть не могло, поскольку иудеи жили в Вавилонском плену. То же можно сказать и о том, что описано в книге Откровения: описываемый Иоанном храм был полностью разрушен Титом в 70-ом году и не восстанавливался. Иоанну, таким образом, точно так же, как и в свое время Иезекиилю, было поручено измерить не реально существующий, но воображаемый храм.

Сегодня такой подход может показаться нам странным: зачем, казалось бы, применять точные измерения к чему-то иллюзорному? И, конечно, сам собой встает вопрос: а что все эти измерения означают? Мы снимаем мерки, что само по себе является процедурой, требующей тщательности, аккуратности и трезвого ума, в том случае, если собираемся что-то сотворить. Получается, что в данном конкретном случае Иоанн вышел из своей роли созерцателя и оказался, в виде исключения, активным участником божественной драмы. Этот момент быстро проходит, но он был. Мне этот эпизод представляется очередным подтверждением того, что от эго требуется активная помощь бессознательному, которое, будучи активированным, нуждается в удовлетворении своих потребностей. Эго должно принимать самое что ни на есть действенное участие в строительстве храма Самости, само собой ничего не выстроится. И не забывайте о том сне Макса Зеллера, который я уже цитировал: чтобы построить некий необыкновенный храм, необходим труд многих[1].

Жена лунная и солнечная

Следующий образ, возможно, самый психологически значимый в книге Откровения. Итак, в начале двенадцатой части читаем:

И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней. (Откр. 12:1-6) (См. рисунок 6.1)

Перед нами, безусловно, важный пассаж. Тем более интересно, что он выглядит инородным в книге Откровения. За исключением одной фразы – «родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным» – здесь нет отсылок к другим книгам Библии. Апокалипсис от Иоанна – сложное переплетение сносок, цитат и аллюзий, но данный фрагмент вполне оригинален, и потому стоит особняком. Главной фигурой здесь предстает некая «жена», столь близкая к светилам, что ноги ее покоятся на луне, а сама она облачена в солнце. За этим образом выстраивается вполне понятная цепочка ассоциаций, но, если говорить о толкованиях, большинство комментаторов считает, что жена олицетворяет собой всех верующих, причем каждый относит этот образ к своему сообществу: иудеи пишут, что это символ израильской общины, христиане же утверждают, что христианской. Младенца же все считают Мессией, несмотря на то, что Христос был рожден задолго до видения Иоанна. Некоторые комментаторы отождествляют жену с Марией, в таком случае вознесение новорожденного младенца на небо апеллирует к вознесению взрослого Христа. Многое в таком толковании представляется нам притянутым за уши. Любопытный комментарий дает теология Свидетелей Иеговы: в их понимании лунно-солнечная жена не кто иная как символическая жена Иеговы, – несколько неожиданный подход для сугубо фундаменталистской церкви.

Юнг в свое время с большим вниманием отнесся к разбираемому фрагменту из Апокалипсиса. Вот что он пишет в «Ответе Иову»:

Это видение выходит из ряда вон. В то время как при созерцании предыдущих картин трудно было отделаться от впечатления, что они подверглись избыточной — систематизирующей и приукрашивающей — обработке, здесь возникает ощущение, будто этот фрагмент представлен в изначальном виде и не ориентирован ни на какую воспитательную цель… речь тут идет о случае небесной иерогамии, плод которой — божественный младенец. Ему грозит участь Аполлона, сына Лето, которую также преследовал дракон[2].

Рисунок 6.1 Жена Апокалипсиса. Cloisters Apocalypse, 1310-1320. Иллюстрация. The Cloister Collection. Метрополитен-музей, Нью-Йорк.

В самом деле, сходство данного эпизода с греческим мифом о рождении Аполлона и Артемиды очевидно. Зевс, как известно, вступил в сексуальную связь с Лето, в результате чего она забеременела близнецами. Гера возревновала и стала преследовать Лето, направив по следам соперницы опасного змея Пифона. Стараниями Геры ни одно место не давало Лето разрешиться от беременности. Нигде ей не было приюта. В итоге Аполлон и Артемида были рождены на острове Делос, который даже нельзя в полной мере назвать островом, поскольку он плавал свободно и не имел определенного места. Остров, впрочем, закрепился на своем нынешнем месте, как только близнецы появились на свет, а с Пифоном не замедлил расправиться Аполлон.

Проведем параллели с Откровением. Лето имеет самое непосредственное отношение как к Солнцу, так и к Луне, по сути, она их мать, ведь греки отождествляли антропоморфные фигуры Аполлона и Артемиды с солнцем и луной. Если пытаться перевести сюжет на язык алхимии, можно сказать, что Солнце и Луна сначала пребывали в утробе Лето в состоянии бессознательного coniunctio, а после рождения они – как светила, так и боги – были разделены, то есть прошли через стадию separatio. Вероятно, миф о Лето описывает тот процесс, который протекал на той стадии развития в психике греков. А теперь обратите внимание на то, что происходит в книге Откровения: жена по-прежнему близка к обоим светилам, но они уже мыслятся отдельно, Солнце становится одеянием, Луна – подножием. И эта солнечно-лунная жена рождает не близнецов, но одно дитя. Здесь имеет место нечто обратное по отношению к тому, о чем повествует миф о Лето, с той существенной оговоркой, что теперь символически воссоединены прежде разделенные противоположности.

Эта тема не оставила равнодушной и Юнга. Вот что он пишет в «Ответе Иову»:

Сын, появляющийся в результате этой небесной свадьбы, неизбежно будет complexio oppositorum*, объединяющим символом, целостностью жизни. Бессознательное Иоанна, разумеется, не без причины, производит тут заимствование из греческой мифологии, чтобы передать своеобразное эсхатологическое переживание: ведь оно не должно ассоциироваться с рождением младенца Христа, состоявшимся при совсем других обстоятельствах[3].

Не забудем, однако, что младенец был тут же вознесен, что позволило Юнгу прийти к следующему заключению:

Новорожденному младенцу так и не предоставляется возможности для собственных действий[4].

Не побоюсь сказать, что рассказ о лунно-солнечной жене является жемчужиной в тексте Откровения. Психолог не может не увидеть, что именно здесь, среди шума и ярости, притесняемое нагромождением апокалиптических образов, покоится трепетное сердце видения Иоанна. В этом эпизоде внезапно и ярко проявился символизм coniunctio, - в эпизоде, чья оригинальность тем более заметна на фоне остального текста, сплошь испещренного цитатами. Тот факт, что образы здесь перекликаются с языческими, лишний раз подтверждает подлинность видения, о чем недвусмысленно высказался Юнг:

Ориентиром может служить тот факт, что Иоанн, изображая рождество, использует миф об Аполлоне и Лето: в противоположность христианской традиции, речь там идет о продукте бессознательного. В бессознательном же имеется в наличии все то, что отвергается сознанием, и чем более христианским является сознание, тем более язычески ведет себя бессознательное, особенно когда в отвергнутом язычестве еще кроются жизнеспособные ценности, т. е. когда вместе с водой выплескивают и ребенка (что очень часто и происходит)[5].

Не устану повторять, что образы небесных светил, позаимствованные из греческой мифологии, несут первостепенное значение: так проявляет себя символика целостности. Носителем этой целостности, воплощением coniunctio становится новый персонаж – младенец.

Война на небе

Мы приблизились к тому моменту, когда на небесах произошла битва, Сатана оказался повержен и был изгнан из небесной обители на землю, о чем повествует двенадцатая часть книги Откровения:

И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь. Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти. Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени. (12:7-12)

Крайне любопытный с психологической точки зрения поворот. В этом переломном месте, в тот самый момент, когда Иоанн узрел описанное выше, происходит разрыв божественной плеромы, т.е. бессознательного. Бунтовщик оказывается изгнанным на землю, и тем самым закрепляется раскол прежде единого Бога на добро и зло. Говоря словами Юнга, можно сказать, что родился Сатана, второй сын Яхве. Христос, первый сын Яхве, однако, рассказывал об этом за десятилетия до написания Откровения в Евангелии от Луки: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (10:18). Или мы имеем дело с пророчеством, или действительно события оказались поменяны местами.

В знаменитой поэме Джона Милтона «Потерянный рай» обыгрывается иудео-христианская легенда, согласно которой Сатана был низвержен с небес задолго до грехопадения Адама и Евы и жил в Эдемском саду, приняв образ змея. В шестой части Бытия упоминается, что в далекие времена имела место порочная связь божьего сына со смертной женщиной; книга Еноха не скупится на рассказы о падших ангелах, существовавших еще во времена потопа. Как мы видим, Сатана мог пасть в любое время, как богословы, так и поэты вольны приписывать это событие разным эпохам. Но вернемся к Милтону, который повествует об Адаме и Еве:

Что побудило первую чету,

В счастливой сени, средь блаженных кущ,

Столь взысканную милостью Небес,

Предавших Мирозданье ей во власть,

Отречься от Творца, Его запрет

Единственный нарушить? — Адский Змий!

Да, это он, завидуя и мстя,

Праматерь нашу лестью соблазнил;

Коварный Враг, низринутый с высот

Гордыней собственною, вместе с войском

Восставших Ангелов, которых он

Возглавил, с чьею помощью Престол

Всевышнего хотел поколебать

И с Господом сравняться, возмутив

Небесные дружины; но борьба

Была напрасной. Всемогущий Бог

Разгневанный стремглав низверг строптивцев,

Объятых пламенем, в бездонный мрак,

На муки в адамантовых цепях

И вечном, наказующем огне,

За их вооружённый, дерзкий бунт. (1:33-49)[6]

В этой поэме описываются те же события и персонажи, что и в книге Откровения, однако время событий отнесено к началу человеческой истории: здесь Мильтон следует представлениям своего времени. Такой взгляд, однако, ни в коей мере не согласуется с каноническими текстами, в частности, с книгой Иова, о чем писала исследователь Ривка Клюгер в работе «Сатана в Ветхом Завете»[7]. На протяжении всего периода, который охватывает Ветхий Завет, Сатана имел свободный доступ на небо, следовательно, еще не был изгнан и отвержен.

Нам представляется знаменательным то, что поэма была написана в семнадцатом веке. Как писал Юнг в «Aion»’е – и здесь я полностью с ним согласен – Сатана пал не иначе как в веке шестнадцатом, когда появился знаменитый пособник дьявола и когда была возрождена легенда о Фаусте и Мефистофеле. Можно сказать также, что это произошло в самом начале шестнадцатого века, поскольку уже тогда метафизическая проекция Бога поблекла и начала утрачивать былое влияние – правда, пока только для высокообразованного меньшинства. Тогда же противоречивый образ Люцифера, этого «носителя света», выходит на подмостки, то есть входит в сферу эго. Не следует все же забывать, что эго, вступившее в связь с трансперсональными энергиями, подвержено инфляции и рискует стать возгордившимся люцифером в самом дурном понимании этого образа[8].

Напомню, однако, что говорит нам книга Откровения:

Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени. (12: 12)

Мы видим, что небеса (коллективное бессознательное) избавляются от неудобного им Сатаны, и он поселяется на земле, то есть в пространстве эго. Такой сценарий неплохо согласуется с тем, что мы наблюдаем последние пять веков христианского эона. Человечество стало более активным и вполне осознанно вложило свою созидательную энергию в разные сферы деятельности. И, конечно же, как результат, не замедлила сказаться инфляция эго. Таково положение человечества на сегодняшний день, и нам не стоит делать вид, что это не так.

В иллюстрациях Вильяма Блейка к книге Иова можно найти забавную параллель тем образам, что мы встречаем в эпизоде изгнания Сатаны. Я в свое время написал небольшую книгу об этих двадцати двух гравюрах и хочу сказать, что в целом они иллюстрируют события, описанные в упомянутой книге[9]. Так, пятнадцатая гравюра соотносится с тем моментом, когда Яхве указывает Иову на Бегемота как на совершенное творение Бога (40:15); можно предположить, что Бегемот представляет собой обратную сторону Бога (см. рис. 6.2). Шестнадцатая гравюра, однако, разительно отличается от других. На ней изображен Сатана, летящий прямо в ад, даже ниже уровня земли – но ведь в книге Иова и близко нет ничего подобного! Почему же Блейк счел необходимым вставить эту гравюру в ряд других? Вероятно, чуткая натура художника подняла этот образ из бессознательного и перенесла на жестяную пластину, запечатлев тот момент, когда Иов внезапно осознал двойственную природу Бога. Это мгновение с неизбежностью раскололо, разделило Яхве и Сатану. Я нахожу этот случай интересным примером того, как глубокие уровни психики проявляют себя в творческом откровении, - а в случае с Блейком избранный им материал только способствовал подобным прорывам (см. рисунок 6.3).

Рисунок 6.2 Вильям Блейк. Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя… Иллюстрации к книге Иова. Акварель.

Рисунок 6.3 Вильям Блейк. Ты преисполнен суждениями нечестивых… Иллюстрации к книге Иова. Акварель.

Два зверя

В тринадцатой части Откровения читаем:

И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него -- как у медведя, а пасть у него -- как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть… И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела… (Откр.13:1-2, 11-12) (См. рис. 6.4).

Конечно, здесь много интересных деталей, но я, пожалуй, ограничусь лишь общим комментарием о природе двух зверей, поскольку они играют в данном эпизоде ключевую роль, в том числе и в психологическом смысле. Большинство исследователей считает, что под «зверьми» Иоанн имел в виду небезызвестных монстров Левиафана и Бегемота. Первый – морское чудовище («из моря»), второй – земное («из земли»). Не забудем, что в том случае, когда активизируется архетип и бессознательное оказывается разверзнутым, Самость являет себя буйно и полно – и не только в виде духовных, но и животных трансперсональных энергий. Посмотрите, к примеру, что приснилось нашему с вами современнику: «Стало невыносимо жарко: произошел ядерный взрыв. В результате случилось землетрясение и на поверхность оказались вынесены яйца динозавра, спавшие в недрах земли»[10]. Такая вот современная интерпретация старого апокалиптического мотива появления чудовищ.

Впервые Левиафан и Бегемот упоминаются в Библии в книге Иова, где Яхве «из бури» сообщает Иову следующее:

Препояшь, как муж, чресла твои:

Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне.

Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой,

обвинить Меня, чтобы оправдать себя?

Такая ли у тебя мышца, как у Бога?

И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

Укрась же себя величием и славою,

облекись в блеск и великолепие;

излей ярость гнева твоего,

посмотри на все гордое и смири его;

взгляни на всех высокомерных и унизь их,

и сокруши нечестивых на местах их;

зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою.

Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя.

Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя…

Можешь ли ты удою вытащить левиафана

и веревкою схватить за язык его? (Иов. 40:2-10,20)

В порыве самохвальства Бог решает показать Иову место, которому Юнг дал остроумное название «менажерия». Там обитают первобытные формы психе. Этот, по словам того же Юнга, «бездонный мир «оболочек»» представляет собой теневую сторону Яхве. В Апокалипсисе «оболочки» выходят из тени на свет и открыто заявляют о себе. Знакомый нам мотив: трансперсональные энергии прорываются в эго. Силы божественно-высокого обрушиваются с небес, демонические энергии поднимаются из ада, а из неведомых морских глубин и земных просторов выходят дикие силы первобытной звериной мощи.

Символическое присутствие Бегемота и Левиафана в книге Откровения намекает на некую глубинную связь данного текста с книгой Иова, что приближает нас к пониманию того, почему Юнг счел возможным в «Ответе Иову» разобрать обе эти книги. Конечно, в начале своей работы Юнг уделяет внимание ветхозаветной книге Иова, однако затем переходит к новозаветному Апокалипсису. Действительно, в этих библейских текстах намечается некая преемственность: то испытание, которое было личным переживанием Иова, во время Апокалипсиса ложится на плечи всех и каждого. При таком рассмотрении «Ответ Иову» не только предлагает новый подход к той миссии, которая была возложена на самого Иова, но и помогает понять те события, которые описаны в книге Откровения. Эта работа Юнга может приблизить нас к пониманию того, что происходит с теми немногими, кому выпала доля повторить судьбу Иова, - но она также способна приоткрыть смысл всех тех апокалиптически заряженных процессов, которые протекают в коллективной психике в наше с вами время и от которых мы не можем отгородиться даже в том случае, если остаемся только их сторонними наблюдателями.

И здесь, повторюсь, поистине бесценным руководством предстает «Ответ Иову», эта небольшая работа Юнга. Нигде больше мы не найдем ключ к пониманию таких проявлений Апокалипсиса в коллективном психическом, как, например, история Холокоста. А ведь сегодняшний Апокалипсис еще не завершен. Как только вы овладеете символическим языком, вы сможете увидеть то, что происходит сейчас; не нужно быть пророком, достаточно просто открыть глаза и иметь смелость всмотреться в то, что лежит за фасадом культуры: в коллективную психику. Конечно, это требует усилий и понять Юнга не так-то просто.

В апокрифическом сирийском Апокалипсисе Баруха читаем, что «Левиафан выйдет из моря тогда, когда явится Мессия»[11]. Оттуда же мы узнаем, что Бегемот также не примнет выйти на всеобщее обозрение, после чего оба зверя пойдут в пищу спасенным. Эта тема превосходно обыграна в одной иудейской легенде. Я люблю эту легенду за ее психологизм, о чем я уже писал в «Библии и психе»[12]. Согласно легенде, Мессия устроит большой банкет, на котором плоть Бегемота и Левиафана будет съедена, после чего Эдемский сад будет восстановлен. Вот версия Рафаэля Патая из его «Мессианских текстов»:

И накроет в этот час Святейший, да пребудет он благословен вовеки, столы, и расчленит Бегемота с Левиофаном… и будет пир для праведных. И рассадит он каждого за столом по заслугам его… И напоит Святейший, да пребудет он благословен вовеки, каждого вином из винограда, на шестой день творения созданного… И исполнит он желания каждого, и сойдет с трона Славы и воссядет с ними… и принесет с собой все лучшее из сада Эдемского…[13]

И далее:

И Святейший, да пребудет он благословен вовеки, откроит им смысл новой Торы, которая через Мессию будет им передана… И возьмет в этот час Святейший, да пребудет он благословен вовеки, ключи от Геенны и передаст их Михаилу и Гавриилу, говоря: «Идите и отройте врата Геенны и пусть выйдут наверх…» И предстанут в тот же час Гавриил и Михаил перед грешниками, и омоют их, и умостят их мазями, и излечат их от ран, оденут же их в наряды чистые и красивые, возьмут их после за руки и выведут наружу, и предстанут они перед Святейшим, да пребудет он благословен вовеки…[14]

Превосходная версия событий, не правда ли? Иудейская легенда предлагает нам картину примирения и интеграции, при которых возвращается всеобщность. В каноническом Апокалипсисе только один образ, который появляется в конце текста, символизирует всеобщность – мандала, в целом же книга Откровения перенасыщена символикой сепарации. Видимо, это неотъемлемая часть той стадии процесса становления коллективной психики, которая описана в Откровении. Легенда о «Мессианском банкете» продолжает эту мысль и говорит о том, что следующим этапом первобытные энергии психики будут ассимилированы.

Число 666

Из тринадцатой части книги Откровения мы узнаем о том, что Зверю будет дана власть и ему будут поклоняться в Последние дни; очевидна связь этого пассажа с исторической ситуацией позднего Рима, вспомним, что последние римские императоры объявляли себя богами. Белее того, почитатели Зверя будут помечены его именем или его числом (см. рисунок 6.5; сравните с рисунком 4.4).

Рисунок 6.5 Метка Зверя. Иллюстрация. Бодлианская библиотека. Оксфорд.

Далее констатируется: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (13:18). Возможно, кто-то из вас припомнит, что Юнг писал о Болонской эпитафии в «Mysterium Coniunctionis»: «В течение веков она блестяще играла роль "липучки", на которую слетались все постижимые мысли, жужжавшие в человеческом разуме», - иными словами, надпись веками провоцировала на самые разнообразные и невероятные интерпретации[15]. Что ж, то же самое можно сказать и о числе 666. Разные социальные группы в разное время проецировали число 666 на имена своих врагов, в этом им помогала античная традиция соотнесения букв с числами (первая буква алфавита – единица, вторая – двойка и так далее). В дело шли и латинский, и греческий, и еврейский алфавит, а иногда и их комбинация – до тех пор, пока в итоге не получалось верное число. Не то что бы это было слишком сложно. Самой популярной версией стало соотнесение числа 666 с именем римского императора Нерона. Особенно хорошо подходило словосочетание «Нерон Цезарь», хотя и другие цезари не избежали обвинений в связи с пресловутым числом. Некоторые отцы церкви считали, что 666 намекает на гностическую восьмерицу, Огдоаду, - все потому, что гностики были заклятыми врагами церкви. С приходим в Европу Реформации в шестнадцатом веке это число было атрибутировано Католической церкви, которую протестанты называли «Italika Ikklesia»[16]. Протестанты, конечно, не замедлили обнаружить, что, если написать слово «Папа» по-гречески, Papeiskos, все прекрасно сложится. Католики отплатили услугой за услугу и подвели 666 под имя Лютера. Христиане также умудрялись в разное время клеймить связью со злосчастным числом и Мухамеда, и Наполеона, и Гитлера[17].

Я не возьмусь говорить о смысле этого числа, но хотел бы обратить ваше внимание на то, что в нем акцентировано число шесть, повторенное трижды. Традиционно шестерку считают числом брачного союза. У этого есть символическое обоснование (не забудем, что символические интерпретации разительно отличаются от рационального анализа): число шесть – продукт союза двух первых простых чисел, двойки и тройки. Имеется и более убедительный довод: шестиугольник представляет собой не что иное как соединение двух треугольников. Этот образ был в ходу у алхимиков, для которых один из треугольников (с вершиной, направленной вверх) обозначал огонь, а другой воду. Наложенные друг на друга, пребывающие, так сказать, в брачном союзе, они образуют Соломонову печать, или звезду Давида (см. рисунок 6.6).

Рисунок 6.6

Отнюдь не очевидно, какими путями символизм числа шесть может привести ко всем инфернальным коннотациям числа 666. Возможно, при соединении огня и воды неизбежен конфликт, и при таком подходе шестерка кажется негативно окрашенной. Мне также кажется, что в шестерке союз двух и трех происходит под эгидой числа три, то есть при довлеющей позиции эго[18]. Эго – «носитель света», но и светоносец может играть крайне неоднозначную роль: вспомним Люцифера. Еще одну цепочку ассоциаций предлагает нам нумеричный счет. Взятая в ряду самых первых четырех чисел (1, 2, 3, 4), двойка несет в себе «демонический» заряд. Это связано с тем, что в числе два заложено присутствие некого другого, так сказать, теневой стороны. Взять хотя бы слово «двойственный» с его значением «сомнительный, подозрительный, неоднозначный». То же можно сказать и о числе шесть во второй четверке чисел (5, 6, 7, 8). Оно занимает то же, второе, место в ряду их четырех, и оно так же говорит о конфликтности, о неком противостоянии двух треугольников. Все мои рассуждения могут показаться читателю сплошной спекуляцией. Что ж, ваше право отвергать или принимать их. Числа сами провоцируют на попытки символического истолкования, и нам, в конце концов, важно хотя бы попытаться понять, почему число шесть так устойчиво «дьяволично» в книге Откровения.

Рисунок 6.7

Напоследок хочу поделиться личным опытом. Когда я работал над книгой «Эго и архетип», я держал на своем рабочем столе рисунок шестиугольника: он был частью сна, который я анализировал. Однажды ко мне заглянула моя шестилетняя дочь; увидев рисунок, она вздрогнула. Для нее это шестиугольник, с двумя отверстиями ближе к верхней части, выглядел как маска первобытного страшного темного бога, - вот вам еще одно проявление темной стороны числа шесть (см. рисунок 6.7)[19].

Архетип Апокалипсиса

Глава 7.

Откровение: части 14, 15, 16

Первые плоды

В начале четырнадцатой части читаем:

И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих. Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцу Богу и Агнцу. (14:1-4)

Я хочу обратить ваше внимание на тему «первых плодов», которая возникает по ассоциации со ста сорока четырьмя тысячами упомянутых в тексте людей. Это немалое число можно рассматривать как апофеоз числа двенадцать: это двенадцать в квадрате, умноженное на тысячу, иными словами, это возведенное в большую, а затем и еще большую степень двенадцать, это число абсолюта, тотальности. Как мы помним, в книге Откровения этим числом обозначено количество мучеников, принесенных в жертву за то, что они последовали за Агнецом, который, в свою очередь, также оказался жертвой.

Но вернемся к интереснейшей теме Ветхого Завета. Речь идет о «первых плодах». Как недвусмысленно заявляет Яхве, первые плоды (в том числе плоды чрева человека) принадлежат ему. Они подлежат жертвоприношению. Тот, кто поступился этим предписанием, полакомился первым урожаем или сберег любимого дитя, навлекает на себя великое бедствие. Об этом говорится прямо во второй части книги пророка Иеремии: «Израиль был святынею Господа, начатком плодов Его; все поедавшие его были осуждаемы, бедствие постигало их, говорит Господь» (Иер. 2:3). Символическое значение здесь то же: первые плоды – Бога, у того, кто не отдаст их добровольно, их отнимут насильно.

Во времена, описанные в Бытии, народ Израиля поплатился за невыполнение этого закона. Их первенцы, «первые плоды», были убиты. Иудеи не отдали положенное добровольно, и их постигла кара. Этот закон действует и на божественном уровне: в жертву приносится единственно рожденный Сын Яхве. Я не знаю причину этого явления, но бесспорно то, что данный закон действует на многих уровнях психики. Из моих наблюдений я могу заключить, что первенец, как правило, психологически отличается от своих братьев и сестер, как отличается, например, единственный ребенок в семье от других детей. В психике перворожденного активируются иные, более проблематичные связи с трансперсональным уровнем. Мы не знаем, в чем смысл описываемого закона, и тем не менее можем утверждать, что он представляет собой, так сказать, непреложный архетипический факт.

Вечное Евангелие

А наш Апокалипсис повествует далее о следующем:

И увидел я другого Ангела, летящего по средине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену, и языку и народу; и говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его, и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод. (14:6-7)

Нас больше всего интересует образ «вечного Евангелия». Вот что пишет о нем Юнг в «Ответе Иову»:

Виды на будущее, хотя бы отчасти утешительные, тотчас вновь открываются бдительными ангелами. Первый из них возвещает Вечное Евангелие, квинтэссенция коего выражается словами: «Бойтесь Бога!» О любви Божьей уже и речи нет. А пугает только нечто ужасное[1].

Далее Юнг продолжает:

Кто всерьез взялся бы утверждать, что Иоанн неверно предвидел по крайней мере перспективы, непосредственно грозящие нашему миру в конце христианского зона? Знал он и то, что в божественной плероме всегда будет пылать тот огонь, в котором корчится Сатана. Бог имеет устрашающе двойственный вид: море милосердия схлестывается с пылающим огненным озером, а свет любви изливается поверх темного жара, о котором сказано: «Ardet non lucet» («горит, но не светит»). Вот оно, вечное Евангелие (в отличие от Евангелия времени): Бога можно любить и нужно бояться[2].

Психолог должен понимать, что, приближаясь к Самости, человек испытывает как возбуждение, так и тревогу. Вспомним реакцию Иоанна на встречу с Богом в начале книги Откровения: «И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый» (Откр. 1:17). Из Библии в целом можно заключить, что подобный глубокий обморок – типичное следствие появления Бога, поэтому Ангел должен первым делом возвестить свое: «Не бойся!». Важно помнить, что возбуждение является прямым признаком близости к трансперсональному. Далеко не каждый, особенно если речь идет о взрослом человеке, умеет адекватно переживать тревогу и волнение. Крайние формы волнения можно было бы сами по себе назвать небольшим апокалипсисом. Я уже писал в начале этой книги: я считаю, что психологически за образом Апокалипсиса стоит контакт сознания с Самостью; при таком подходе нарастающее волнение – предвестник неминуемого контакта. «Бога можно любить и нужно бояться».

Дым вечного мучения

И тут мы плавно переходим к теме мучения, которое «будет восходить во веки веков»:

И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его. (Откр. 14:9-11) (См. рисунок 7.1).

Рисунок 7.1 Лимбургские братья. Ад, из Великолепного часослова герцога Беррийского. 1413-1416. Иллюстрация. Музей Конде, Шантийи, Франция.

Предельно упрощая, можно сказать, что «мучим в огне и сере» будет тот, кто полностью идентифицируется с первобытной психикой. Если Самость настигла того, кто сам стал Зверем (воплощением первобытных энергий, и Левиафаном, и Бегемотом в одном лице), то его непременно будет терзать жажда власти и удовольствия. Все то, что воплощает в себе удовольствие (включая жажду обладания, зависть, ненависть, ведь за этим также стоит стремление к удовольствию) и все то, что подразумевает властность, стремление взять верх, принадлежит Зверю и представляет собой «сырую серу», которую алхимики противопоставляли настоящей Сере.

И здесь нам снова помогают находки Юнга. В «Mysterium Coniunctionis» есть интересный пассаж, настолько многозначительный, что его следует перечитывать хотя бы изредка. В нем Юнг подходит к алхимическим аллегориям так, будто бы он взялся анализировать сон, – что нам на руку, ведь такие сны и вправду могут сниться. Итак, Юнг устанавливает прямую связь между серой и «заразой страстей», затем развивает эту мысль:

Вы тоже подхватили это коллективное заболевание. А потому хоть раз подумайте о своем поведении… и задайте себе вопрос: Что скрывается за всеми этими страстями? Жажда вечного, которая, как вы сами понимаете, никогда не удовлетворится даже самым лучшим, потому что это во имя "Ада" обуреваемый страстями "теряет рассудок и становится неистовым" Чем больше ты цепляешься за то, чего жаждет весь мир, тем больше ты становишься Таким-Как-Все, человеком, который еще не открыл себя и бредет по жизни подобно слепцу, с сомнамбулической уверенностью увлекая за собой другого слепца прямо к краю оврага. Такие-Как-Все всегда в большинстве. Очисти свой интерес от этой коллективной серы, которая цепляется ко всем, подобно проказе. Ибо желание горит только для того, чтобы сжечь самое себя, и из этого огня появляется истинный живой дух, который создает жизнь по своим собственным законам… Это значит: гори в своем собственном огне и не будь подобен комете или мигающему маяку, показывающему правильный путь другим, но неведающему своего пути[3].

Далее Юнг продолжает распространяться на эту тему, но и из приведенного отрывка ясно, что это такое – гореть «в огне и сере». Это настоящий обжиг, calcinatio, и стоит ли объяснять, как переживается стадия с таким названием.

Все же не совсем ясно, почему в огне, пусть даже и в огне жутких первобытных страстей, надо гореть «во веки веков»? Не похоже, чтобы речь шла о трансформации. Вероятно, эту цитату следует понимать в общем контексте книги Откровения в частности и христианских книг в целом, так как все они документируют одну стадию – separatio. Откровение, правда, как мы увидим в дальнейшем, заканчивается-таки символом целостности, образом Нового Иерусалима, этого города-мандалы, – однако в остальном книга Откровения пестрит иллюстрациями радикального разделения и противостояния между небом и землей, духом и материей, верхом и низом. Для того, кто пребывал в этом мифе, расщепление виделось чем-то не имеющим конца. Ориген, который в третьем веке все еще надеялся, что Дьявола реабилитируют, не мог быть понятым и прослыл еретиком. Книга Откровения – справочник separatio, настоящая энциклопедия старого эона. Однако в новом эоне положение дел, описанное в Апокалипсисе, не может не поменяться. Наш эон – «психологический», он несет в себе объединение расщепленных некогда противоположностей.

Жатва

Давайте теперь обратим внимание на тему «жатвы». О том, что пришло ее время, мы узнаем в следующем отрывке:

И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата. И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом. И иной Ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды. И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий. (Откр. 14:14-20)

Ну и дела! Здесь в завуалированной форме говорится о том, что человечество – «агрикультура», Бог выращивает его для урожая и пожинает его, когда приходит время. Мы можем встретить эту идею и среди других источников, например, в апокрифической первой книге Еноха. В том месте, где Енох рассказывает о событиях, произошедших до Потопа, он упоминает, что ангелы сошли с небес и взяли в жены дочерей человеческих. И вот что произошло далее:

И они взяли себе жён, и каждый выбpал для себя однy; и они начали входить к ним и смешиваться с ними, и наyчили их волшебствy и заклятиям, и откpыли им сpезывания коpней и деpевьев. Они зачали и pодили великих исполинов, pост котоpых был в тpи тысячи локтей. Они поели всё пpиобpетение людей, так что люди yже не могли пpокаpмливать их. Тогда исполины обpатились пpотив самих людей, чтобы пожиpать их. (2:8-11)[4]

Юнг в «Ответе Иову» атрибутировал рождение этих исполинов «инфляции культурного сознания, которое имело место в этот период», перед Потопом[5]. В моей книге «Творение сознания» я привожу в пример интересный сон, который я позволю себе процитировать. Хочу отметить, что, приводя здесь этот апокалиптический сон, я преследую одну цель: еще раз подчеркнуть, что книга, которую вы сейчас читаете, посвящена отнюдь не разбору неких абстрактных идей и теорий, но имеет дело с самой что ни на есть живой психической реальностью, с тем, что происходит здесь и сейчас.