Аскетизм по православно-христианскому учению. Том Ι. Книга вторая: Опыт систематического раскрытия вопроса

ВВЕДЕНИЕ. Краткая история и основные значения понятия «аскетизм».

С именем «аскета» в принятом словоупотреблении соединяется обычно представление о монахе, притом строгом отшельнике, пустыннике, а с именем «аскетизма» – упражнение в делах, ведущих преимущественно к угнетению и умерщвлению плоти [1]. «Аскет» в обычном словоупотреблении – синоним человека, удалившегося от общественной жизни, чуждающегося людей и т. п. Обычно думают и говорят, что «аскетизм» – дело совершенно необязательное и даже не нужное для всякого христианина вообще, причем одни считают его явлением ненормальным, противным природе, заслуживающим или порицания или сожаления [2]; другие же, высоко ценя «аскетизм», признают его делом, осуществляемым лишь особыми избранниками, для людей же, живущих среди обычных условий, ни в какой степени не обязательным и не осуществимым.

Такое понятие об «аскетизме» узко, односторонне, а потому и не вполне правильно.

Для того, чтобы установить правильный и точный смысл этого термина, обратимся к его филологическому анализу и его краткой истории.

Слово аскезис (ἄσκησις), от которого произведено общеупотребительное теперь слово «аскетизм», происходит от глагола ἀσκέω искусно и старательно перерабатывать, обрабатывать грубые материалы [3]; украшать и во всем этом упражняться [4].

Так как атлеты для успешного и искусного осуществления задач, связанных с их профессией, постоянно укрепляли и всеми средствами, преимущественно гимнастикой, упражняли и развивали свои силы и вместе с тем придерживались строгого, воздержного образа жизни, то они и стали называться ἀσκηταί [5].

Таким образом, «аскетизмом» греки стали называть закаливание и упражнение, необходимые для успешного состязания и борьбы на арене [6].

У философов стоической школы слово ἄσκησις стало употребляться уже в специфически этическом смысле, – в смысле упражнения в добродетели и воздержности [7] [8]. У всех последователей названной школы, от Зенона до Эпиктета, данный термин играл уже выдающуюся роль [9], хотя наряду с ним употреблялись и синонимические выражения: γυμνάζειν, μελετᾶν, ἀγωνίζεσθσι [10]. По учению стоиков, существенная цель всей философии заключается в нравственном поведении человека. Философия – упражнение (ἄσκησις) в искусстве, и, прежде всего, – в высшем искусстве – в добродетели; она – учительница добродетели; добродетели можно научиться, только упражняясь в ней; отсюда уже понятно утверждение стоиков, что философия – сама добродетель [11]. Таким образом, в классическом словоупотреблении ἄσκησις имело смысл и более широкий и более узкий, – обнимало и чувственную и духовную сферы, но во всяком случае оттеняло напряжение, усилие, труд для осуществления какой–либо цели.

С этой точки зрения Филон характерно разъясняет различие добродетели «аскетической» и природной. По учению этого философа, добродетель природная достается человеку без всяких трудов, как дар Божий, а добродетель аскетическая приобретается с большими усилиями, аскезисом. Аскет по временам колеблется в добре, возвращается ко злу, и потому его нельзя причислить к совершенным, а только к совершенствующимся. Впрочем, и аскезис может, наконец, привести к такой же совершенной добродетели, какая дается природою [12].

Так как Слово Божие целую жизнь христиан называет борьбой, напряженным и неослабным усилием для достижения царства небесного [13], то аналогия борцов, атлетов с их аскетизмом напрашивалась сама собой при раскрытии мысли о необходимости для христиан мужественно противостоять, бороться со всеми препятствиями, встречающимися на пути ко спасению.

Эта аналогия и действительно рельефно оттеняется у св. Ап. Павла. «Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду? Так бегите, чтобы получить. Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух; но усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным» [14]. При этом Апостол, очевидно, имея ввиду вышеуказанное двоякое понимание аскетизма в классическом словоупотреблении [15] – в телесном, чувственном смысле, с одной стороны, – и в духовном, нравственном, с другой, определяет сравнительное достоинство того и другого аскетизма в христианстве. Апостол, увещевая Тимофея «упражнять себя в благочестии» (собственно упражнением приготовлять себя к благочестию: γύμναζε σεαυτὸν πρὸς εὐσέβειαν), предостерегает его от излишнего увлечения телесным аскетизмом, указывая, что «телесное упражнение мало полезно» (ἡ σωματικὴ γυμνασία πρὸς ὀλίγον ἐστὶν ὠφέλιμος) [16].

Термин ἀσκῶ употребляется еxplicitе только один раз и у Ап. Павла, и даже вообще в Св. Писании, причем этим словом обнимается, очевидно, вся подвижническая, трудовая, исполненная самоограничения и постоянных лишений, жизнь Апостола языков, направленная к достижению религиозно–нравственного совершенства, мира и спокойствия совести, путем выполнения и осуществления нравственного закона [17]. В других местах новозаветных писаний для выражения той же идеи употребляются синонимические термины: γυμνάζειν, ἐπαγωνίζεσθαι, ἀγωνίζεσθαι, ἀθλεῖν [18].

Во всех указанных местах Св. Писания под «аскетизмом» разумеется деятельное осуществление религиозно–нравственного совершенства, путем напряжения всех телесных и душевных сил христианина, посредством неустанной борьбы с различными препятствиями; точнее сказать, – в этом понятии мыслится самый процесс, а также вспомогательные приемы и способы этого осуществления или в целой и полной своей совокупности, или же по преимуществу некоторые из них, взятые в отдельности, напр., молитва [19], телесные подвиги и лишения [20].

Если в раскрытии учения Св. Писания об «аскетизме» важное значение имела указанная аналогия атлетов [21], то на изображении «аскетизма», которое мы находим в патрологической литературе, заметно и несомненно отразились некоторые черты философского воззрения по данному вопросу [22]. По свидетельству св. Григория Богослова аскетические упражнения практиковались у греков мудрецами, философами. Эти действия составляли предмет удивления, похвалы и гордости язычников. Подобные упражнения и действия христиан стали называться также φιλοσοφία, а преданность таким занятиям обозначалась термином φιλοσοφεῖν [23].

В связи с этим обстоятельством стоит также и тот факт, что термин ἀσκεῖν, ἄσκησις получает в святоотеческой литературе значение уже преобладающее по сравнению с другими синонимами, тогда как в терминологии Св. Писания дело обстоит, как мы видели, совершенно наоборот.

Ἄσκησις у св. отцов употребляется в двояком значении: в общем смысле – трудиться, упражняться [24], и в частном – со времени возникновения и развития монашества – преимущественно для обозначения подвижничества, осуществляемого именно в этом последнем. Что касается первого значения, то ἄσκησις, в отличие от других синонимов, оттеняет, по–видимому, особенную утонченность, изощренность, искусство и находчивость в изобретении различных способов и средств для достижения той или иной цели.

Этот оттенок особенно рельефно выступает в тех случаях, когда речь идет о достижении цели в занятиях предметами трудными, сложными, запутанными. Так напр., по словам препод. Макария, «некоторые мудрецы удивляли упражнением в софистике» (τὴν σοφιστικὴν ἐξακήσαντες ἐθαυμαστώθησαν) [25]; в науках, – (ἐπιστήμην ἀσκοῦντες) [26]; «были разные художники, упражнявшиеся в мирских искусствах» (τὰς κατὰ τὸν κόσμον ἐξασκήσαντες τέχνας) [27].

Частнее, именем ἄσκησις называется у свв. Отцов упражнение именно в добродетели. Так, напр., по словам препод. Макария, «всецело обратиться к Богу и отвратиться от любви к міру кажется трудным по причине суровости подвигов добродетели» (διὰ τὴν σκληρὰν τῆς ἀρετῆς ἄσκησιν) [28]. Πо мысли Григория Б., требования ἄσκησιςʼа неразрывно связаны с обязанностью приобретения ἀρετή, – имя Бога добродетелей побуждает людей к подвижничеству, к аскезису [29]. Другими словами, – под «аскетизмом» разумеются различные способы приобретения «праведности» [30], «благочестия» [31].

Имя «аскета» в первые три века прилагалось преимущественно к тем христианам, которые добровольно упражнялись в строгой и воздержной жизни, оставаясь в обычных условиях, в обществе. Те же, которые уединялись, удалялись от общества, носили наименование «анахоретов» [32].

По мере развития монашества, названия ἄσκησις, ἄσκητής постепенно перешли на него и сделались обычным и постоянным обозначением именно монашеского образа жизни, как воплотившего в себе фактически начала строгого и последовательно проводимого подвижничества [33]. По наблюдению некоторых исследователей, именно Евсевий был первым христианским писателем, который слово μοναχοὶ стал употреблять, как равнозначащее слову аскеты [34]. 15-ое правило Гангрского собора запрещает оставлять детей προφάσειν τῆς ἀσκήσεως (слав. «под предлогом отшельничества»). Здесь «аскетизмом» названа уже самая уединенная жизнь, характеризующаяся благочестивыми упражнениями, о которых речь идет в других правилах этого собора, так что этим термином называется образ жизни, указанным упражнениям благоприятствующий. 21 правило того же собора два раза употребляет наименование «аскетизма» (один раз в форме существительного и один раз в глагольной форме) для обозначения определенного образа жизни, характеризующегося соблюдением девства, воздержанием (в пище и одежде) и «отшельничеством от мирских дел» [35].

В предисловии к аскетическим памятникам – Vita Antonii, Apophthеgmata Patrum и Historia Lausiaca термином ἄσκησις обозначается совокупность подвигов (посты, безбрачие, молитвы, и т. под.), осуществленных монахами и отшельниками, описанными в названной книге, – тех именно подвигов, которыми характеризовалась их «небесная жизнь», и в которых выражалась их восторженная «любовь» к Богу [36].

Словом ἄσκησις обозначаются и отдельные различные виды подвижничества [37].

В частности, под «аскетизмом» разумеется «жизнь суровая, многотрудная и строгая» (σκληροτάτη, αὐχμώδης λίαν, καὶ ξηροτάτη) [38], характеризующаяся всевозможными лишениями [39], измождением плоти [40], телесным «изнурением» [41], вследствие особенно строгого воздержания от пищи [42] и сна [43], вследствие строгого сохранения «поста» [44], – жизнь, выражающаяся в безупречном сохранении «девства» [45], в подвигах «терпения» [46], «смиренномудрия» [47], «непрестанной молитвы» [48], доходящей до экстатического состояния подвижника [49] [50] [51]. Во всяком случае ἄσκησις предполагает труд [52], громадное усилие, энергическое напряжение сил человека, и в этом отношении противополагается иногда состоянию слабости – ἀσθένεια [53].

При этом термином ἄσκησις называется преимущественно уединенная, отшельническая жизнь монахов. Так, об Исидоре Странноприимце рассказывается, что первые годы юности он провел в пустыне в трудах подвижничества (τὰ τῆς ἀσκήσεως ἆθλα), очевидно, в отличие от последующей деятельности его в обществе [54]; «добродетель аскетическая (ἀρετὴ ἀσκητικὴ) отличается от добродетели общественной» (ἀρετὴ πολιτική) [55]. Из двух братьев–монахов, – Паисия и Исаии, – «аскетом» называется собственно посвятивший себя уединенно созерцательной жизни, в отличие от другого, заботившегося о нуждающихся [56]. Таким образом, ἀσκήτης является нередко уже синонимическим ἀναχωρητής [57]. Впрочем, такое значение данного термина не безусловно и не исключительно. «Аскезисом» называется, напр., и подвиг аввы Аполлония, который ухаживал за больными и снабжал их врачебными и хозяйственными принадлежностями [58].

Отсюда, имя ἀσκητής прилагается и к подвижнику, живущему в міре, упражняющемуся в деятельной добродетели [59].

Впоследствии афонские монахи, напр., назывались «аскетами» в грамотах царей [60]. В IX веке «аскетическим житием» (βίος ἀσκητικός) κατ᾿ ἐξοχήν называлась на Афоне жизнь исихастов, которые проводили жизнь безмолвную, чтобы беседовать с одним Богом [61].

Так как монашество исторически заявило себя выразителем и представителем строгой подвижнической жизни, то в обычном понимании и словоупотреблении понятия «монашество» и «подвижничество», – «аскетизм» – сделались постепенно синонимическими [62].

Такой специальный, технический смысл был усвоен данному понятию только благодаря исторически сложившемуся положению вещей, но он не отвечает собственно, как мы видели, ни прямому филологическому смыслу данного термина, ни существу выражаемого им понятия, которыми предполагается, намечается и допускается смысл более общий и более широкий.

Под «аскетизмом» в прямом и собственном смысле следует разуметь вообще планомерное употребление, сознательное применение целесообразных средств для приобретения христианской добродетели, для достижения религиозно–нравственного совершенства [63]. «Аскетизм», не приспособленный и не приводящий к названной цели, в сущности не настоящий ἄσκησις, а видимый, кажущийся – ἡ φαινομένη ἄσκησις, по выражению препод. Макария Е. [64].

Таким образом, данный термин обозначает как бы только «техническую» сторону христианского совершенствования, так как главным деятелем этого последнего, по православному учению, служит благодать Св. Духа [65].

«Аскетизм» имеет своею прямой и ближайшей целью приспособить естественные силы и способности человека к восприятию воздействия божественной благодати, сделать их органом, послушным и удобным орудием для достижения и осуществления в человеческой личности «вечной жизни». Другими словами, – «аскетизм» является моментом христианского «освящения», поскольку для осуществления последнего необходимы «и всякое внутреннее усилие – заботы, молитвы, попечения и всякое внешнее борение и препобеждение препятствий» [66].

По учению свв. Отцов Церкви, аскетизм сам по себе, даже взятый во всей совокупности своих проявлений, еще далеко не обнимает и не выражает собою христианского совершенства. По мысли, напр., препод. И. Кассиана, «посты, бдения, нищета, отшельничество, упражнение в св. Писании, расточение всего имущества не составляют совершенства, но суть только средства к совершенству; не в них состоит цель искусства (disciplinae illius finis), но посредством их достигается цель. Напрасно будет упражняться в них тот, кто довольствуется ими, как высшим благом; это значит – иметь орудие для искусства и не знать его цели» [67]. Иллюстрацией к раскрытому пониманию слова ἀσκέω, ἄσκησις служит Doctrina XIV аввы Дорофея περὶ οἰκοδομῆς καὶ ἁρμολογίας τῶν τῆς ψυχῆς ἀρετῶν [68]. Здесь созидание духовного совершенства в человеке изображено чертами, заимствованными от постройки дома. Как созидаемый дом нуждается во всесторонней заботе относительно каждой своей части, и пренебрежение какой–либо из них грозит прочности построяемого дома, так и душа нуждается в заботе относительно созидания в ней каждой из добродетелей (с. 1). Основанием для такого созидания должна быть вера (с. 2). На этом основании полагаются камни: послушание (ὑπακοή), долготерпение (μακροθυμία), воздержание (ἐγκράτεια). От каждой из этих добродетелей в основание должно полагать по одному камню… и таким образом, воздвигать здание: один камень сострадания (συμπάθεινα), один отсечения воли (κοπὴ τοῦ θελήματος) и т. д. Но краеугольными камнями (γωνίαι) будут терпение и мужество (ὑπομονὴ καὶ ἀνδρεία), относительно которых следует в особенности прилагать старание (ibid., col. 1776А), ибо от них зависит твердая устойчивость стен здания (ibid.). Цементом, соединяющим один камень с другим, служит смирение, – добродетель, без которой ни одно доброе дело не есть добродетель и без которой нельзя спастись, подобно тому, как корабль не может быть построен без гвоздей (col. 1776AB), и т. д. Важно в этом изображении то, что душа представляется как бы ареной, на которой постепенно усилиями воли получается известное содержание в виде духовного здания. Самый процесс водружения частей здания в одном месте прямо называется глаголом ἀσκέω: «ἄλλος ἀσκεῖ σιωπὶν, ἀλλ’ οὐκ ἐν γνώσει, ἔχει γὰρ, ὅτι ἀρετὴν ποιεῖ ὁ τοιοῦτος, οὐδὲν δὲ ποιεῖ» [69]. В настоящем месте гл. ποιεῖ наиболее подходит значение водружаю, т. е. даю бытие, произвожу. Несколько выше аввою разъяснено, кто именно может быть назван ἐν γνώσει πειῶν μετάνοιαν, откуда ясно, что ἀσκέω и ποιέω – глаголы, синонимичные по своему значению. (Ср. и ниже: πάλιν οὐ μετρεῖ τις ἑαυτὸν καὶ νομίζει ὅτι τι μέγα ποιεῖ, καὶ οὐκ οἷδε, ὅτι οὐδὲν ἔχει, ἐπειδὴ οὐκ ἐν γνώσει ποιεῖ [70] и т. д.).

Однако, уже из приведенных примеров можно усматривать весьма тонкое различие между ἀσκέω и ποιέω. Тот, кто по-видимому делает, ποιεῖ σιωπήν, на самом деле иногда только ἀσκεῖ оное: если он делает не с разумением, οὐκ ἐν τῇ γνώσει, то он собственно οὐδὲν ποιεῖ [71].

Τὸ ποιεῖν σιωπὴν собственно означает быть молчальником, тогда как τὸ ἀσκεῖν σιωπήν – только водружать молчание. Отсюда, аскет может на самом деле в своей деятельности (ἄσκησις), полагая усилия, не принести никакого плода, если он незаконно подвизается. Далее авва Дорофей приводит примеры ἄσκησις’а бесплодного [72] и заключает речь таким оборотом: πάλιν ἐάν ἀσκῇ τις ἡ διὰ κενοδοξίαν, ἢ ἔχον ὅτι ἀρετὴν ποιεῖ, οὐκ ἀσκεῖ ὁ τοιοῦτος ἐν γνώσει λοιπὸν ἐκ τοῦτου ἄρχεται ἐξουδενεῖν τὸν ἀδελφὸν αὐτοῦ, ἔχων ἐαυτόν τι καὶ εὑρίσκεται οὐ μόνον βάλλων ἕνα λίθον καὶ ἐπαίρων δύο, ἀλλὰ καὶ ὅλον τὸν κινδυνεύων, ῥίψαι διὰ τοῦ κρῖναι τόν πλησίον [73]. Здесь ἄσκησις’οм называется и такое водружение здания, которое предполагает одни только не имеющие смысла физические усилия, как положение одного камня в здание и взятие из него двух. Здесь уже, самоочевидно, не получается никакого плода; здание не подвигается вперед (οὐ ποιεῖται), а, напротив, разрушается, – и все-таки это должно быть названо ἀσκέω, т. е. положение усилий. В нравственном ἄσκησις’е весьма важно то, какие мотивы руководят им, чтобы это не был ἄσκησις, не имеющий разумной цели, бесплодная трата сил (οὐκ ἐν γνώσει ἀσκεῖν).

Такой оттенок напряженной деятельности в глаголе ἀσκέω противополагает его ποιέω, который, – по словопроизводству от ποῖος = какой, ποιότης = качество, – предполагает натуральное раскрытие лежащей в его основе идеи, т. е. предполагает в субъекте известное предрасположение к объекту, качественное сродство с ним, – ὁ δὲ ἐν γνώσει ἐγκρατευόμενος, οὐκ ἔχει ὅτι ἀρετὴν ποιεῖ; οὐδὲ θέλει ἐπαινεῖσθαι, ὡς ἀσκητής (по русски говоря, как труженик) ἀλλὰ ἐχει, ὅτι διὰ τῆς ἐγκρατείας κτᾶται σωφροσύνην, т. е. плод нормального, разумного ἄσκησις᾽а – воздержание; самое это напряжение – в смысле старания, усилий (= ἄσκησις) – приводит к целомудрию, и целостному состоянию мыслительной способности человека и к смирению (1779Д–1780A): ὡς λέγουσιν οἱ πατέρες, ὅτι ἡ ὁδὸς τῆς ταπεινώσεως ἐστιν οἱ κόποι κόποι οἱ σωμστικοὶ ἐν γνώσει (1780A). Отсюда видно, что ἀσκέω = у препод. Дорофея сумме телесных трудов, и ταπείνωσις есть не один из видов ἄσκησις᾽а, а результат, который является, вследствие нормальным образом поставленного ἄσκησις᾽а. Таковы и все христианские добродетели по своему существу: любовь, смирение, терпение, послушание; к ним приводит ἄσκησις, но не из них состоит [74]. Отсюда получаем тот вывод, что ἄσκησις есть низший род деятельности, собственно приготовление к христиански возвышенному образу мыслей, когда «имеющие жен» были бы «как не имеющие»; … вообще, «пользующиеся міром, как не пользующиеся» [75].

Что касается значения термина «аскетизм» в современной богословской науке, то оно заметно отражает в себе конфессиональные особенности трех важнейших христианских исповеданий – католичества, лютеранства и православия. Католичество под «аскетизмом» разумеет почти исключительно выполнение и осуществление трех, так называемых, «евангельских советов», – нищеты, безбрачия и послушания, т. е., говоря короче и конкретнее, католическое богословие отожествляет «аскетизм» с монашеством, как состоянием, стремящимся к достижению высшего евангельского совершенства. Христиане же не–монахи, исполняя только заповеди, к аскетизму, по самому своему положению, не обязываются, осуществлять его не имеют ни необходимости, ни даже самой возможности. Если от них и требуется некоторая степень аскетизма, то лишь минимальная, и аскетизм не–монашеский по существу совсем иного рода, чем аскетизм, характеризующий монашество и составляющий содержание его жизни. Таким образом, по католическому учению, аскетизм является выполнением, так называемых, «евангельских советов», но не требуется христианскими заповедями; аскетизм – выполнение не должного, а сверхдолжного [76].

Лютеранство, отрицая самое существование «евангельских советов» в отличие от заповедей, – не признает важности и даже законности, правильности монашества, считает его, а равно и аскетизм, явлением, противным самому духу евангелия [77].

Православие, наконец, признавая «совершенство» общехристианским требованием, считает и аскетизм общехристианской обязанностью, осуществляемой в различных формах – в монашестве и общественно деятельной жизни. Монашество считается аскетизмом κατ᾿ ἐξοχήν, но не исключительно, – формою религиозно–нравственной жизни, наиболее приспособленной для осуществления аскетизма. Раскрытию, выяснению, обоснованию и доказательству этой мысли посвящено все наше исследование.