Автобиография

Второй подобный случай у меня был, когда я уже был офицером. Я был в отпуске, у своих родителей, в городе Донецке. Мы с женой стояли в очереди, в каком- то магазине. Мужичёк, лет сорок, не высокого роста, выхватил у женщины кошелёк и бросился бежать. Но пробежал он не более 40 метров. Я поймал его за шиворот и хорошо встряхнул. Он сопротивляться не стал, а просто выбросил кошелёк. Зная то, что при отсутствии кошелька его вину доказать будет невозможно. Я, как Пинкертон, взял кошелёк носовым платком и сунул воришке в карман. При этом дал ему затрещину и предупредил, что если попытается его выбросить, то отверну ему голову. Не вдалеке находился постовой милиционер ему я и сдал вора. Но видимо его отпустили, так как меня ни кто не пытался вызывать как свидетеля.

Третий случай был уже в Чирчике. Я был дежурным по караулам, есть такая должность в каждом воинском гарнизоне. Ехал с нарядом патрулей по городу. И вдруг вижу, по тротуару бежит девушка, высоко поднимая ноги, так, будто собирается выполнить разряд по бегу. Юбка во все стороны развевается. Так по городу не бегают. А впереди неё, в метрах ста, бежит парень. Я понял, что-то не так. На ходу открыл дверку, вылез на подножку и жестами показываю ей, что наверно надо того парня поймать. Она утвердительно махнула головой. Мы обогнали бегущих, и я приказал солдатам поймать парня. Он пытался бежать, потом сопротивляться, но от спецназа не сбежишь. Его поймали и слегка успокоили. И опять была попытка выбросить кошелёк, которую мы естественно пресекли. Вора сдали в милицию, оформив все положенные документы. Он оказался не местный, из Ташкента. Но через недели, находясь в Ташкенте, я его видел спокойно гуляющего по улице. Милиции не нужны лишни преступления, да ещё от гастролёра, общую положительную картину портят.

Четвёртого карманника я поймал, когда был уже давно на пенсии, в марте 2005 года, на вокзале в г. Киеве. Жена провожала меня в командировку. Стоим у вагона, до отправки оставалось минут десять. К вагону идёт молодая женщина с ребёнком на руках, а сзади к ней буквально прилип парень. Я сначала подумал, что он её сопровождает. Но шёл он как-то неестественно сзади, сбоку и рука его лежала на сумочке. Я понял, что это вор и пошёл в их сторону. Женщина подошла к вагону и в тот момент, когда она стала подниматься по ступенькам, воришка выхватил из её сумочки кошелёк и быстрым шагом пошёл вдоль состава. Я догнал его, и, схватив сзади за плечи, слегка встряхнув, потребовал отдать кошелёк. Он попытался выразить своё недоумение, но когда я тряхнул его ещё раз, он, извинившись, кошелёк отдал. Поднявшись в вагон, я отдал его женщине, но, правда, не удержался, и прочитал ей лекцию о бдительности.

В конце первого курса я уже чувствовал себя в училище как рыба в воде. И поэтому решился на авантюру. В Тахта-Базаре у меня осталась девушка, и я решил на майские праздники к ней съездить. "Зов женщины сильней воли командира".

Всё просчитал до мелочей. 30 апреля улетаю самолётом в Мары, вечером идёт поезд на Кушку, через Тахта-Базар. Два дня там, и четвёртого я уже в училище. В праздничные дни, их было тогда четыре, ребята на вечерних поверках меня прикроют, а к началу занятий я уже буду стоять в строю. Отпускного билета у меня, конечно, не было, сделал только липовую увольнительную записку. Но она годилась только в Ташкентском гарнизоне, а мне предстояло пройти через погранзону. Режим погранзоны я знал, в поезде проверялись документы 100 % пассажиров, и если нет специального пропуска или отметки в паспорте, что ты местный житель, с поезда снимали для разбирательства. Да и билет на поезд без этих документов не продавали.

Я взял билет до границы зоны в общий вагон, никто не будет контролировать вышел я на своей станции или нет, тем более, что поезд шёл ночью. При приближении пограннаряда я залез на третью полку, туда, куда складывают матрасы в надежде, что меня не заметят. Но прапорщик, старший наряда, попался глазастый, пришлось слазить и показывать документы. Я уж думал, что влип. Но, прочитав мою фамилию в военном билете, и уточнив, не сын ли я майора Стодеревского, прапорщик отдал мне документы и ещё минут пять рассказывал солдатам какой толковый офицер мой отец. Мне было приятно, что спустя 2 года после увольнения в запас отца в погранотряде помнят.

Так, что до Тахта-Базара всё шло по плану, а вот на обратном пути произошёл сбой. Доехал я поездом до города Мары, а на самолёт билетов нет. Пытался прорваться без билета. Подождав, пока закончится посадка, и контролёр уйдёт, я подошёл к самолёту. Это был АН-24, у него уже закрыли дверь, но был открыт грузовой люк. Подбежал какой-то мужчина в лётной форме, крикнул: "Валера". Ему протянули из люка руку, и он влез в самолёт. Я тоже крикнул: "Валера". Ухватился за протянутую руку, и был готов влезть в самолёт. Но тут на моих ногах мёртвым грузом повисла женщина контролёр. Никакие мои доводы не были взяты в расчёт, и я остался на земле.

Пришлось ехать на вокзал и садиться на поезд. В результате я опоздал в училище на одни сутки. Там меня уже ждали и сопроводили прямёхонько на гауптвахту. Получил я 15 суток ареста и был посажен в одиночную камеру. Это самое большое дисциплинарное наказание. С одиночки не то, что на хозяйственные работы, даже на прогулку не выводили. Пищу приносили в камеру. Читать разрешалось только газеты и конечно уставы, я их там так вызубрил, что на всю оставшуюся жизнь хватило. Из мебели днём в камере положено было иметь только тумбочку и табурет. На ночь выдавался щит из досок стянутый металлическим уголком, у нас, его почему-то называли "вертолётом", размером 60 на 170 см. Его ложили прямо на пол. Постельные принадлежности не полагались. На ночь выдавалась шинель, она служила и матрасом, и подушкой, и одеялом. Но и её начальник караула пытался не выдавать под предлогом того, что температура в камерах была выше 18 градусов. Я, опираясь на требования устава, который вызубрил, потребовал шинель. Он меня проигнорировал. Тогда пришлось подбить на акцию арестованных других камер. Требуя выдачи шинелей, мы стали петь интернационал, эхо разносилось по коридору, и нас было слышно даже на улице. У начальника караула просто не было выхода, и шинели он нам выдал.

Тяжело было днём коротать время, к тому ещё давила неизвестность, что со мной будет за мои художества. Отсутствие в части до трёх суток считалось самовольной отлучкой, и это деяние каралось дисциплинарными взысканьями. А у меня было более трёх суток, это было уже самовольное оставление части, за это могли и под суд отдать. Я уж не говорю о том, что дальнейшее пребывание в училище было под большим вопросом. Днём в камере лежать запрещалось, или сиди на табурете, или броди по камере, а она всего два на три метра. Окна в одиночке было не положено, только глазок в двери. Но я умудрялся и днём поспать. На пол не ляжешь, так как бетонный. Переворачивал тумбочку на бок. Вынимал из неё верхний ящичек, он служил подушкой. Под ноги ставил табурет, и можно было прилично отдыхать.

Раз в неделю гауптвахту посещал начальник училища генерал-майор Положенцев.

У нас в училище его любили. Строгий, но справедливый, ни когда не повышающий голоса. Спортивный, любил поплавать, и всегда возглавлял футбольную команду офицеров управления и штаба училища в спортивных баталиях с офицерами подразделений. Эти матчи всегда проходили при полных трибунах. Это даже были не мачты, а своеобразные, спортивные шоу с элементами юмора.

По случаю прибытия начальника нас выстраивали во дворе гауптвахты, и он обходил строй, задавая только один вопрос: "За, что арестован"? Все уже знали эту процедуру, и у многих был шанс уйти с гауптвахты. Для этого надо было ответить, что арестован за любовь. Это касалось тех, кто арестован за самовольную отлучку. Куда бы ты ни ходил. Надо было ответить, что был у девушки. Таких генерал приказывал немедленно отправить на учёбу, говорил, что нечего им тут отдыхать, от программы отстанут. Но если ему попадался тот, кто арестован за пререкание с командирами, то немедленно получал дополнительно пять суток ареста.

Отсидев свои 15 суток, я вернулся в роту и, продолжая учиться, ждал учебного совета училища, где должна была решаться моя судьба. Когда меня вызвали на учебный совет, я долго сидел в коридоре, ожидая своей очереди. Помню, передо мной, человека за два, на учебный совет вызвали курсанта четвёртого курса, у него было три часа самоволки. Его исключили из училища, не смотря на то, что он уже даже сдал два выпускных экзамена. После этого я уже сидел спокойно, был уверен в том, что меня выгонят, и отправят служить в войска. Я уже начал строить планы. Как через год буду писать рапорт, и проситься назад в училище. Такие прецеденты были, вот только год терять жалко было, да и с друзьями расставаться не хотелось. Когда я зашёл на учебный совет начальник училища задал мне только один вопрос, хочу ли я учиться. Я ответил утвердительно. "Ну, иди, учись". Такого оборота событий я не ожидал, и пулей вылетел с совета. Как потом мне рассказывали преподаватели, генерал сказал, что с этого первокурсника мы ещё сделаем человека, время есть. А вот если в самоволку идёт человек, который через месяц наденет офицерские погоны, он уже для нас потерян.

После этого меня разжаловали, сняли с должности командира отделения, и два месяца не пускали в увольнение. Слава богу, что так всё обошлось.

На втором курсе нам дали нового ротного, но почему-то мы его сразу невзлюбили, и кличку ему дали "Чингачгук". При нём я опять выбился в "начальники", но теперь уже по хозяйственной части. В роте были постоянные проблемы с каптёркой (кладовая для хранения вещевого имущества и личных вещей курсантов). Солдат, который там работал, со своими обязанностями не справлялся, и там был вечный бардак, ни чего не возможно было найти. Народ возмущался, а я больше всех. Ротный сказал, что если ты такой умный, я тебя назначаю каптёром и, чтоб навёл мне там порядок. Естественно от занятий меня никто не освобождал, приходилось работать в своё личное время.

На втором курсе хорошо запомнились два события: батальонные учения в декабре 1968 года и стажировка в Кушке в феврале 1969 года. Ученья проходили на полигоне в районе города Чирчика в урочище "Багиш". Ни чем они были не примечательны за исключением суровых условий. Проводились они в два дня, 20 и 21 декабря. Весь первый день мы отрабатывали наступление и проблем, ни каких не возникало. Было градусов 15 мороза, а снега практически не было, сантиметров пять. Мы были весь день в движении, и замерзать было не когда. К вечеру нас остановили и приказали батальону перейти к обороне. Мороз крепчал, поднялся ветер, вокруг голые сопки, ни кустика, ни колючки. Костёр развести не с чего, укрыться не где, кроме шинелей на нас ничего не было. На каждую роту было всего по одному бронетранспортёру, туда и попрятались офицеры.

Плохой пример, тоже пример, в эту ночь мы получили науку на всю оставшуюся жизнь. Да, у офицера при ведении боевых действий, комфорта

ТВОКУ, 2 курс. должно быть больше, чем у солдата. Разные задачи они выполняют, и чем выше должность, тем этого комфорта должно быть больше. От того, как офицер подготовит бой, как будет им руководить, зависит выполнение поставленной задачи, да и сами жизни тех же солдат. К сожалению, в Советской Армии, штабные солоны, на машинах, имелись в штабах от дивизии и выше. А надо бы было иметь, начиная с батальона. Но каждый офицер просто обязан создать относительно приемлемые условия для подчинённых, да и устав этого требует. А уж командир взвода обязан всегда быть рядом с солдатом.

Эта ночь, с 20 на 21 декабря стала первым, очень тяжёлым физическим и морально-психологическим испытанием в моей жизни. Затем, в Афганистане, с 3-го на 4-ое апреля 1982 года была вторая, но об этом позже. Попадал я и в более тяжёлые условия, когда неделями приходилось спать в снегу, но тогда уже было больше опыта, да и как командир я мог принять решение на какие-то перемещения по местности. А здесь указали точку и не с места.

Батальон стал окапываться, но лопаты не брали мёрзлую землю. Тогда первые 10-15 сантиметров мы стали вырезать штык-ножами. Самые слабые из нас, слабые психологически, собрались около бронетранспортёра и, ноя на жизнь, пытались согреться у работающего двигателя. Я даже видел одного плачущего, противно было смотреть.

Работая, мы согревались. Часа через два никого из пехоты уже не было видно. Ребята выкопали круглые ямы, не большого диаметра, позволяющие туда пролезть. Накрылись сверху плащ-палатками, и их занесло снегом.

Я на этих учениях оказался в артиллеристах. Мы вшестером часов пять копали окоп под орудие. Но ещё сложнее было тем, кто попал в танкисты. На учения нам дали танки Т-34, где их только откапали, дело в том, что в них не было приборов наблюдения, а были просто смотровые щели. Пока машины были ещё тёплые, они над нами посмеивались, а как остыли, им приходилось вылизать и бегать вокруг танков.

Но самый сильный мороз был под утро, когда стало рассветать. Приехал новый начальник училища, полковник Лебедев, генерал-майор Положенцев ушёл на повышение. И стал осматривать наши боевые порядки. Мы уже лежали в цепи готовые к атаке, ни когда в жизни так не желали быстрейшего её начала. Кому уже было совсем невтерпёж, ротный разрешал согреться, побегав в соседнем овраге, но для этого сначала надо было проползти метров 150, противник за нами наблюдает, и ходить в полный рост было нельзя. Когда, перед атакой, нам подали команду "Газы", у преподавателей приехавших вместе с начальником училища, челюсти отвисли. Мы так замёрзли, что никакая сила не могла нас заставить снять шапки, и мы, надели противогазы, прямо на них. Получив команду "В атаку", первые 500 метров пробежали как стометровку, разогрелись, и только потом перешли на ускоренный шаг.

В конце зимы 1969 года, по программе учёбы, у нас была войсковая стажировка. Нашей роте, как я и хотел, выпало ехать в Кушку. Правда, второй взвод роты высадили в Чарджоу, там было наводнение, начались грабежи и мародёрства. Ребята недели три патрулировали по улицам города, пока не спала вода. Милиция не справлялась, а как только наши парни применили оружие по грабителям, патрулировали с автоматами, бесчинства прекратились.

По приезду в Кушку, при распределении, я попал в мотострелковый полк, который располагался на холмах, рядом с крестом. Таких крестов, поставленных ещё царём батюшкой по окраинам империи, было четыре. Наш был самый южный. Полк размещался в бывших казачьих конюшнях, переоборудованных под казармы. Новым зданием была только столовая. Стажировку я проходил в должности командира пулемётного отделения. Время для стажировки было выбрано удачно, в частях шла интенсивная боевая учёба, и месяц пролетел как один день.

Позже, такую стажировку в должности командира отделения, в училище отменили. Оставили только стажировку в конце третьего курса, в должности командира взвода. Я считаю это ошибкой, тем более, что и время было выбрано неудачно. В войсках заканчивался зимний период боевой подготовки и наступал подготовительный период. Шла подготовка к летнему периоду боевой учёбы. В это время приводились в порядок военные городки, полигоны, войсковые стрельбища. Я, на третьем курсе, попал на стажировку в город Ашхабад, в учебную часть. Но вместо того, чтоб заниматься боевой подготовкой и командовать взводом, был старшим по ремонту столовой.

В Кушке я обратил внимание на две инициативы командира полка. Первая то, что по его приказу солдатам готовили пельмени, такого блюда в рационе солдат не предусмотрено. Но солдату надоедает армейская пища, хочется чего-нибудь домашнего, и эти пельмени как праздник. Так как повара с такой массой пельменей справиться не могли, в полку около 2000 человек, для лепки привлекалась, почему-то, разведрота.

Став командиром полка, я всегда старался на праздники солдатам готовить пельмени, хоть этому и пытались, мешали дивизионные начальники. Первая причина, что не существует расчёта продуктов на приготовление пельменей. А вторая, что у меня в полку готовили жены офицеров, по моей просьбе это делали члены женсовета, а им нельзя готовить, так как они не проходят ежемесячного медицинского осмотра. Я пытался объяснить начальству, что у меня в полку нет ни одного больного офицера, а вот солдат пол санчасти. Узнав, за сутки, о наших кулинарных приготовлениях мне позвонил заместитель по тылу командира дивизии и запретил это делать. Но меня остановить было уже нельзя. На следующий день, в тот момент, когда женщины уже закончив лепить, готовились к варке, в столовую буквально ворвался заместитель по тылу дивизии. Пообещав мне 101 наказание, запретил выдавать пельмени солдатам, выдвинув всё те же аргументы. Но тут уже ему пришлось спорить не со мной, а с женщинами. В какой то момент мне его даже стало жалко, казалось, что они его живьём в котле сварят. Будучи джентльменом, он был вынужден отступить, и пельмени были спасены.

Вторая инициатива командира Кушкинского полка, это то, что на всех приёмах пищи в столовой играл духовой оркестр. Правда, это я на вооружение брать не стал, в столовой стоял такой грохот, что хотелось быстрей из неё выскочить. А вот по воскресеньям в военном городке, оркестр у меня играл. Два часа с 12.00 до 14.00 народ собирался слушать вальсы и марши.

В Кушкинском полку солдаты нам рассказывали, что прошлым летом у них испытывалась новая форма одежды. Весь батальон переодели в шорты и рубашки с коротким рукавом. Это была бы прекрасная повседневная или выходная форма, а батальон занимался в ней боевой подготовкой. Конечно, она не прошла как полевая. Солдат не мог бежать через заросли верблюжьей колючки, ноги голые, не мог ползти, сбивал колени и локти, не мог стрелять лёжа, сбивал локти. Хорошая идея, но её загубили на корню.

Уже служа в Афганистане, я ввёл у себя в отряде шорты, обрезав по колено один комплект спецформы, и рубашки с коротким рукавом, обрезав по локоть рукава на одном комплекте рубашек. Но это была повседневная форма, в ней ходили во внутренний наряд и находились в лагере. Я это сделал в 1982 году, в Советской Армии рубашки с коротким рукавом ввели лишь в 1988 году, да и то только для офицеров.

В апреле месяце нас стали готовить к спортивному параду, который должен был проходить, в честь праздника 1мая, на центральной площади Ташкента. Но я готовился не долго, на первой же тренировке сломал себе большой палец на ноге. Было это так. Меня, раскачав на скрещенных руках, подбрасывали вверх четыре курсанта. А я должен был, толкнувшись от них, сделать ласточку, и упасть плашмя на скрещённые руки ребят стоявших в две шеренги. Но у меня к этому времени уже был выработан чёткий рефлекс, падать только головой в низ, как в воду. Что я и сделал. В результате проскочил мимо рук товарищей и головой в асфальт. Разбил себе нос и ударил ногу. Ротный отправил меня в санчасть. Там сделали рентгеновский снимок и за результатом сказали подойти на следующий день. Сдав с утра экзамен по вождению автомобиля, на водительские права, я, прихрамывая, явился в санчасть. Врач увидевшая, что я в сапогах, всплеснула руками и сказала, что у меня перелом. С гипсом на ноге я уже через пол часа лежал в койке.

Но просачковал я не долго. На следующий день в училище был вечер танцев, этого я пропустить не мог. Сбежал с санчасти, в казарме снял гипс, и натянул хромовые сапоги. Спустя три часа возвращаясь, прихрамывая, в санчасть, гипс уже был на ноге, на ступеньках увидел дежурного врача.

"Молодой человек. Я лицезрела ваши па с дамами. Вы в лечении не нуждаетесь", и указала рукой в сторону казармы. Оказывается, меня искали, и направление поиска врач сразу определила правильно. Недели две я как скоморох ходил по училищу на занятия, одна нога в сапоге другая в тапочке.

В конце второго курса нам, что-то ударила дурь в голову и мы всем взводом окрасились в чёрный цвет. Глядя на нас, ребята второго взвода нашей роты окрасились в рыжий цвет. Утром, на построении, глядя на разномастные взвода, ротный хмыкнул и сказал, что чёрный цвет это ещё терпимо, а вот рыжие поедут в отпуск, когда почернеют. На следующий день второй взвод стоял стриженный наголо.

Но в отпуск мы все равно поехали на месяц позже запланированного срока. Брежнев объезжал с визитами республики Средней Азии. И мы, являясь ротой почётного караула, должны были бы его встречать, если бы он приехал в Ташкент. Как мы тогда его материли. Да к тому же сидение оказалось напрасным, объехав все без исключения республики, именно в Узбекистане он и не появился.

За этот месяц мы вдоволь походили по плацу, да ещё по жаре, и к тому же в форме старого образца.

Новую форму ввели весной 1970 года. Форма почётного караула была стального цвета. Мундир был похож на мундир солдат войны 1812 года, вставка на груди с красного материала (мы называли её слюнявчиком) и два ряда пуговиц.

Женя Плоткин нёс знамя, я и Валера Тугай, парень с нашего взвода, по бокам с шашками. Нам повезло, мы шагали меньше других, ружейные приёмы с шашкой проще, чем с карабином, да и синхронности втроём добиться легче. Остальные ребята часами на плацу отрабатывали слаженность действий.

Отбор в роту почётного караула был достаточно жёстким. Рост не ниже 175 см. и стройная, пропорциональная фигура. Отбирали как топ моделей. Ну, с ростом и стройной фигурой проблем в нашей роте не было, а вот из-за кривизны ног некоторых ребят отсеяли. Приказали поставить ноги

Выполнена команда: "На караул". вместе, прижав пятки. Вдоль шеренги прошёл офицер и если его рука, ребром ладони, проходила между колен, такого убирали.

После перехода на третий курс, наш социальный статус значительно повысился. В столовой, с первого этажа нас перевели на второй этаж.

На первом кормили первый и второй курсы. Помещение было оборудовано, как кафе, столы с пластиковым покрытием без скатертей и полумягкие стулья с железными ножками. На столы накрывали дневальные по роте.

На втором этаже кушал третий и четвёртый курсы. Помещение было оборудовано как ресторан начала 60-годов. Вся мебель деревянная. На столах белые скатерти. Стулья обтянуты, до самого пола, белыми чехлами. На столы уже накрывали официантки. Ну и самое главное, третий курс уже не ходил в наряд по кухне.

В начале третьего курса у нас в роте произошло "ЧП", курсант третьего взвода заснул на посту. Это являлось одним из самых тяжёлых нарушений устава гарнизонной и караульной службы, этот парень подлежал отправке в войска. Но тут вмешался новый начальник учебного отдела. Его предшественник, полковник Александров уволился в запас. Прекрасный был офицер, много лет прокомандовал полком в Туркестанском военном округе, курсанты его любили. А новому сразу дали кличку "Гадкий утёнок".

Он приказал построить роту перед штабом училища, подошёл к провинившемуся, и сорвал с него погоны. Это уже, по нашим меркам, был полный беспредел. Строй зароптал, полковник ещё нам по угрожал и удалился.

Я, придя в казарму, сел и, с одобрения ребят, написал письмо в газету "Красная Звезда". Затем мы собрали комсомольское собрание курса, обсудили это письмо, и единогласно его утвердили. Курсант Виганд Нейфельд, получил комсомольское поручение, бросить письмо в почтовый ящик, за пределами училища.

Руководство училища, узнав о нашей затеи, забегало. Нейфельда вызвали к начальнику политического отдела училища, и тот потребовал, чтоб он отдал ему письмо. На, что Виганд ответил категорическим отказом, сказал, что ему комсомольская организация поручила отправить письмо, и он это сделает. Начальник политотдела, полковник Москалёв давить не стал, а попросил снова собрать курс. Выступая перед нами, он выступал как перед равными себе. Извинился за начальника учебного отдела и попросил не отправлять письмо. После непродолжительных дебатов мы согласились, тем более что он пообещал не исключать из училища нашего засоню, а ограничиться только арестом на гауптвахту.

Я почувствовал силу коллектива и уже, будучи командиром роты и отряда, в своей работе опирался на комсомольскую организацию. Правда для этого её пришлось создавать, ведь в большинстве подразделений она только числилась на бумаге, а ни какой реальной работы не проводила. Став командиром полка, я создал у себя в полку солдатский комитет, в котором были представители всех подразделений. Их избирали на общих собраниях. Стало проще работать. Я имел информацию с самого низа, от солдата. И эту информацию до меня доводили, ни какие-то стукачи, которых я всегда презирал, а официальные представители солдатских коллективов.

В конце третьего курса, кажется во второй половине июня, наш курс принимал участие в общевойсковых учениях Туркестанского военного округа. Они проходили на равнине Бадхыз, километров 60 севернее Кушки. Сплошные барханы на многие километры.

Доставляли нас в район учений железнодорожным транспортом. Пассажирский поезд это расстояние проходит чуть больше чем за сутки, мы ехали трое суток. Как правило, ночью стоим, днём едем. Вагоны обыкновенные товарные переоборудованные в теплушки. Нары в два яруса, на 72 человека, и на этом все удобства заканчиваются.

Состав по 5-6 часов идёт без остановок. В туалет сходить проблема, по малому проще, дверь постоянно открыта, подошёл и делай своё дело. А всё остальное на остановках, если они были. Останавливается поезд посреди пустыни, на разъезде, старшина роты Федя Томильцев командует: "Засранцы вперёд"! Сам стоит, наблюдает за светофором. Только народ успел штаны снять, загорается зелёный свет. Команда: "По вагонам"! И надо видеть, как эта компания, не успев надеть штаны, пытается сесть в уже тронувшийся состав, ни какой комедии не надо. А бывало поезд идёт, а человека припёрло, терпеть не возможно, приходилось прямо на ходу вывешивать его на поясных ремнях. Ну, тут, конечно, остряки советовали ему быть осторожным, не посбивать светофоры, а то армия потом не расплатится.

Была проблема и с раздачей пищи. Кухню оборудовали в одном из вагонов. И когда поезд шёл без остановок, приходилось пищу разносить по крышам вагонов, хорошо, что в Средней Азии железные дороги не были электрофицированны. И тоже был комический случай. Обед, раздали борщ. Саид Бобокалонов ставит свой котелок на второй ярус нар. В это время рывок локомотива и весь борщ выливается за шиворот обедающего в низу. Он орёт, расставив руки, а хозяин злополучного котелка таскает у него, из-за шиворота горячую капусту. Хорошо, что борщ успел не много остыть, обошлось без ожогов.

Прибыли мы на станцию Калай-Мор разгрузились и убыли в назначенный нам район. В районе поступил приказ, окопаться, но оказалось, что это невозможно. Ты капаешь, а песок осыпается. Необходимы укрепляющие материалы, а их не было. Стали набивать песком всё, что можно, начиная с вещевых мешков, и укладывать бруствер. Но я этим не занимался. На время учений нам дали нового командира роты, эстонца по национальности. Он страшно боялся всего, что ползало и бегало по пустыне. Узнав, что я родом из этих мест, назначил меня своим ординарцем. Основной задачей было не допустить за ползание на него ползучих гадов.

Жара стояла страшная, до брони нельзя было дотронуться голой рукой, можно было получить ожоги. У нас, в каждом бронетранспортёре, была дополнительная ёмкость на 100 литров, её хватало не надолго. Но пили, сколько хотели, подвоз воды организован был хорошо.

Где-то около полудня прибыл Командующий войсками округа. Осмотрев расположения войск, спросил у сопровождающих его офицеров: "Какая температура воздуха"? Ему ответили, что 58 градусов. "А над песком? Пехота ведь лежит на песке". Сказали, что 60 градусов. "А в боевой технике"? Ответили, что в БТРах - 69 градусов, в танках - 70. "Где люди"? "Все на своих местах товарищ командующий". "Это не люди, это золото"!

Я всегда, всю свою службу, был горд за нашего советского солдата, которому, ни почём, ни мороз, ни зной, ни горы, ни пустыни. Который, ни когда, не роптал на трудности и тяготы воинской службы, и всегда был готов подставить плечо товарищу. И главное, я его видел в деле, в бою. Такого солдата победить нельзя. Убить можно, победить нет. Даже преданный собственным правительством он продолжал выполнять свой воинский долг по защите Отечества. Так было в Закавказье и Прибалтике в конце 80-х годов. В начале девяностых по восточной Германии маршировали дивизии под флагом того государства, которого уже не было на политической карте мира. Советская Армия ушла не побеждённой.

Да развал коснулся и Армии, но она последней из государственных институтов продолжала служить своему народу. Потому, что было крепко спаяна структурой, которая видела свою жизнь только в одном, в служении Отечеству. И название этой структуры - офицерский корпус.

В какой армии солдат придёт жаловаться на командира за то, что тот не берёт его на боевую операцию? По сути, увеличивая его шансы остаться живым. Так было у меня в отряде в Афганистане. И здесь уже не имеет значения та причина, по которой солдата оставляют в лагере. Здесь нет ни какого фанатизма, как это может показаться на первый взгляд. А присутствует чувство высокого долга перед Отечеством и своими товарищами. Чувство коллективизма и высокой профессиональной гордости за принадлежность к Советской Армии в целом, и к её элите - спецназу ГРУ, в частности.

Единственное, что требовалось от командиров, это научить его грамотно, профессионально воевать.

"Если посылать неподготовленных на войну

значить предавать их".

Конфуций

К вечеру, когда спала полуденная жара, из своих нор, по выползала разная живность.

Развлекаясь, мы бегали за варанами, туркмены называют их "Зем-Зем". Подходишь к нему, он начинает запугивать. Раздувает щёки, шипит, показывает длинный, фиолетового цвета, раздвоенный на конце язык. Размером они были до метра. Ну, прямо сухопутный крокодил. Подходишь ближе, он разворачивается и начинает убегать, уморительно виляя задом. Но лапы короткие, поэтому догнать его труда не составляет. Хватаешь за хвост и тащишь в своё расположение, пугать товарищей, укусить варан может почти как собака.

На закате, на верхушки верблюжьей колючки забрались фаланги. Были они оранжевого цвета и размером с ладонь восьмилетнего ребёнка. Ловко, прямо на лету, они ловили кузнечиков и, оторвав им голову, высасывали внутренности. Чуть позже появились комары и москиты. Я предупредил ребят, что это здесь самая опасная тварь, они являются переносчиками Пендинской язвы, как в народе говорят Пендинки. Рана гниёт от трёх месяцев до трёх лет, и нет ни какого лекарства, способного это остановить. Врачи единственно, что могли сделать, это провести обкалывание раны, чтоб она не увеличивалась. У моих: и у отца, и у брата эта гадость была, а меня бог миловал, хоть и прожил я в Тахта-Базаре 9 лет. А ведь он находится в центре Пендинского оазиса.

Кобра в боевой стойке.

Ночь для меня прошла неспокойно. Мой эстонец вообщё не спал, он сидел на постеленной ему плащ-палатке, и всё время озирался по сторонам. Периодически, каждые 15-20 минут, он будил меня, я спал рядом на песке, и я с фонариком в руках осматривал, не залез ли на него какой-нибудь гад. Поправляя на себе снаряжение, спали мы в полном боевом, с автоматом в обнимку, я случайно раздавил фалангу, залезшую мне на подсумок. Стало противно, попробуйте вы раздавить обыкновенного домашнего паука, а здесь жирная фаланга. Я машинально вытер руку о сапог ротного, его как будто пружиной отбросило от меня метра на два. Он долго мне, что-то выговаривал, мешая русские слова с эстонскими. А вообще-то мужик был не плохой. Буквально за месяц до учений он прибыл для дальнейшего прохождения службы из Европейской части СССР, и естественно адаптироваться, ещё не успел.

После учений меня ждала приятная новость, из Ленинграда приехала меня навестить девушка. Я с ней познакомился ещё во время летнего отпуска, после первого курса. Вместе отдыхали на Азовском море, затем долго переписывались. Она была студенткой Ленинградского института культуры.

Рядом с училищем находился парк им. Тельмана, любимое место отдыха наших курсантов. Мне было приятно дефилировать по парку с красивой высокой дамой. Встречающиеся знакомые курсанты и офицеры делали умные лица. Когда мы с ней зашли в музыкальную комнату, и она села за фортепьяно, пустое помещение буквально за 10 минут наполнилось слушателями. Играла и пела она превосходно, позже Люда стала солисткой московского ВИА "Девчата". Я стоял, рядом опёршись одной рукой на инструмент, и всем своим видом показывал, что для Армии это нормально, знай наших. К сожалению, у нас с ней не сложилось и всё по моей вине. Жизнь распорядилась иначе, но приятные воспоминания остались.

В конце третьего курса я написал рапорт, с просьбой, чтоб меня после окончания училища отправили служить в части специального назначения. Я знал, что одна из таких частей находится в Чирчике. В 1969 году около 25 наших выпускников попали туда служить.

После парада 7 ноября 1970 года

В начале четвёртого курса нам ускоренными темпами стали шить офицерскую форму. Дело в том, что впереди опять был парад 7 ноября. Парад всегда открывала офицерская коробка. Комплектовалась она из офицеров штаба округа и офицеров военных кафедр гражданских вузов. Эти люди были уже далеки от войск, от строевой подготовки, да и возраст у многих был под 40 лет. Командующий приказал убрать из коробки кривоногих и с животиками, заменив их нами. Форму нам выдали за два дня до парада, естественно мы не могли упустить такой случай и на свидания к девчонкам являлись в парадной офицерской форме. После парада у нас её неделю собрать не могли. Проблем с увольненьями в город не было, уже второй год в нашем училище на четвёртый курс имел свободный выход в город. А женатые курсанты имели такое право с третьего курса, но, правда, только три дня в неделю.

На четвёртом курсе начались проблемы с всевозможными огоньками. Дело в том, что они, приурочивались к праздникам. Ротный на эти мероприятия брал, как правило, наш взвод, а у каждого уже есть своя девчонка, свои планы. Но когда мы пытались уклониться от этих культпоходов, он не желал слушать ни каких доводов. Объясняя это тем, что наши девчонки уже никуда не денутся, а здесь на карту поставлен престиж училища. Говорил, что я вам четвёртый взвод возьму, да там нет никого выше меня, он был среднего роста.

Каждый год в декабре проходило первенство училища по боксу. Я, начиная со второго курса, когда мне уже было двадцать лет, начал ходил на тренировки. Но всё это было эпизодически. Секции в училище не было, приходилось ездить в какую-то школу. Не всегда отпускали. Да и проку от этого было мало, тренер просто отрабатывал время. Но я уже видел, что это мой вид спорта.

Когда впервые вышел на ринг в соревнованиях на первенство училища, это случилось на третьем курсе, зал грохотал от гомерического хохота. Не умея даже правильно двигаться в ринге, я на полусогнутых ногах подкрадывался к противнику. То есть по боксёрским меркам, я был "дрова". Но зал неистовал, и я бросался в драку, именно в драку, а не в бой. Против меня, как правило, были такие же "дрова", и я побеждал. Когда жребий сводил с настоящими боксёрами, то есть имеющими первый разряд и выше, работать не давали, объявляли технический нокаут, хоть я и готов был драться.

На четвёртом курсе я вышел в финал первенства училища. В финале должен был встречаться с кандидатом в мастера спорта, но мне опять дали технический нокаут.

В январе в Самарканде проводилось первенство округа по боксу, но туда ехали только лица, занявшие первые места. Так, что я пролетал. Но как потом оказалось, этот КМС отказался ехать, мотивируя тем, что не готов. Мне срочно сделали документы на первый разряд, и вперёд, защищать честь училища.

В Самарканде я стал призёром первенства в тяжёлом весе, правда, потерял зуб. Ведь работал без капы, да и без бандажа. Рефери, который всё это проверяет на ринге, спросил меня: "Ты, что гладиатор"? Я ему ответил: "Нет, курсант". Спортивной злости на этих соревнованиях добавляло то, что во время боя зрители кричали: "Бей студента". Это значить меня бей, лучшего стимула для атаки невозможно было придумать.

В конце четвёртого курса, весной, принимал участие в соревнованиях по боксу на первенство Ташкента. Сборная округа была где-то в отъезде, и команда нашего училища защищала цвета СКА. Я пролетел в первом же бою. Соперник попался весом в 114 кг., я тогда имел вес 84 кг., да и подготовлен он был лучше. В то время ещё не было супер тяжёлой категории и в тяжёлом весе работали от 81 кг. и выше. Хорошо, что правой он меня не разу не попал. Так, что три раунда я выстоял и проиграл только по очкам.

Я полностью согласен с Владимиром Янгибаряном, больше известным под фамилией Янгибаров, великим клоуном и боксёром. Который сказал: "Есть много способов вырастить из мальчиков мужчин, и бокс один из них".

Ты, противник, и четыре ряда канатов. Тебя будут бить, но ты должен атаковать, другого выбора нет. Или ты или тебя. Волнения остались там, за канатами, а здесь только воля и желание победить.

Мне эти навыки и качества, полученные при занятиях боксом, помогают идти по жизни. Я всегда, не задумываясь, шёл на помощь слабому. Не терпел хамства и наглости. И бил подонков даже понимая, что преступаю черту закона. Были и курьёзные случаи. Вот некоторые из них:

- Как-то, уже на четвёртом курсе, я провожал, после танцев в нашем училище, свою будущую жену и её подругу. Перед нами шли две девушки и вдруг пять парней окружили их, взявшись за руки. И, несмотря на их громкие возмущения, не выпускали из круга. Я вмешался. Ребята попались нормальные, меня не тронули, а могли бы наверно отбивную сделать. Я шёл важный и самовлюблённый как павлин. Ну, как же, таким героем показал себя перед своей девушкой. Впереди стояли те, которых, как мне казалось, я спас. Одна из них мне и говорит: "Послушай парень. Кто тебя просил лезть? Такие парни были, а ты всё испортил". Говорю: "Так какого же чёрта вы орали"? "А это уж не твоё дело". Мои девчонки наверно целый квартал смеялись.

- Уже, будучи старшим лейтенантом, служил в Чирчике. Еду на автобусе, на остановке мужик женщину бьёт. Выскакиваю, он стоит спиной ко мне. Левой рукой рву его за правое плечо, и провожу правой боковой в челюсть. Этот удар у меня хорошо был поставлен. Мужик падает, а я назад в автобус. Народ уважительно смотрит, я был в форме. На следующей остановке схожу, и сажусь в автобус идущий в обратном направлении. Я всегда волновался за последствия, ведь могли и к уголовной ответственности привлечь. Поэтому бил в пол силы, чтоб челюсть не сломать. Для того, чтобы отправить в нокаут сильный удар не нужен, главное точно и резко ударить. Подъезжаю к той остановке. Мужик, полулёжа, сидит на скамейке, а его жертва, его гладит и обмахивает его же шляпой. Вот и пойми этих женщин. Выходит, если бы меня, задержала милиция, она бы свидетельствовала против меня.

- Там же в Чирчике. Поздно вечером возвращаемся с женой домой. А проходить надо было через пустырь, там отмечались нападения на женщин. Одно время от бригады туда даже наряд выделяли. Слышу женский крик о помощи, бегом туда. Жена за мной. Темень, почти ни чего не видно. Бегу впереди две бетонные плиты одна на другой лежат. Преодолеваю препятствие, а жена коленом прямо в плиту, потом в санчасти семь швов наложили. Подбегаю, мужичонка 170 см., не больше, бьёт женщину. Я его за шиворот и уже был готов врезать по морде. А мадам как завопит: "Не трогайте, это мой муж".

- Но бывали у меня и помощники. Ехал я с тренировки. На остановке сели три молодых парня. Стали сквернословить и приставать к девушке. Я сделал замечание, хотя и считаю, что такую сволочь можно остановить только ударом в лоб. Они на меня матом, я встал и в атаку.

В общественном транспорте удобно вести рукопашный бой, один против нескольких противников. Проход узкий, и больше чем по одному, они к тебе не подойдут, а бывает, лезут гурьбой, и даже мешают драться впереди стоящему. Здесь действия простые. Правой, прямой в челюсть переднему. А ещё лучше, ухватившись двумя руками за поручни, что идут вдоль всего автобуса. Двумя ногами ударить в грудь. Передний падает на руки второго, и перед тобой его незащищённая челюсть. Удар, и схватка выиграна. Потому как оставшиеся один или два, не ожидавшие такого оборота событий, полностью деморализованы, и при продолжении вами атаки немедленно ретируются.

В этом случае первого я ударил нормально, а второго смазал, удар получился скользящий и он только отлетел на сидение. При атаке мной третьего человека, он мог ударить сзади. Но мне эта атака и не понадобилась. Какая-то женщина, лет сорока, с криком: "Подонки", вцепилась сзади ему в волосы. Я видел, как клочья их летели по автобусу, и пошёл на добивание того, кто упал на сидение. Но, увидев мои намерения, он жалобно завопил: "Дяденька не надо", куда только спесь делась. Я больше никого не трогал, только потребовал, чтоб они покинули автобус, захватив с собой ещё находящегося в нокауте товарища.

Сказать, что уж так всегда и везде влезал. Нет, конечно. Были в моей жизни случаи, когда я не вмешался. Но не потому, что боялся получить по физиономии. Боялся быть задержанным милицией. Боялся, что будет негативная реакция со стороны командования. Но всё это ерунда, попытка прикрыть свою собственную совесть. Мне до сих пор стыдно за те случаи.

Со второй половины четвёртого курса мы стали, усиленно, готовится к выпускным экзаменам. Их было около десятка, сдавшего допускали к государственным экзаменам. На госэкзамены выносились: Научный коммунизм, Высшая математика, Тактическая подготовка, Огневая подготовка, Физическая подготовка. И хоть учился я средне, но экзамены, что в училище, что затем в академии, я всегда сдавал хорошо. Четвёрку получил только по вышмату, а остальные сдал на отлично. Наш курс был последним, кто сдавал на госах физическую подготовку.

Считаю, что отмена этого экзамена в дальнейшем отрицательно сказалась на уровне физической подготовке офицеров, а значить и всех Вооружённых Сил.

"При всех знаниях солдату обязательно нужны крепость духа и крепость здоровья. Приучайте себя к выносливости. Имейте в виду; при всех сложностях нынешней техники в любой схватке побеждать будут сильные и здоровые люди". Маршал Советского Союза, Георгий Константинович Жуков. Вскоре изменили и саму программу физподготовки войск. Упрощений нормативов не делали, просто из неё практически убрали гимнастику. Оставили простейшие упражнения на гимнастических снарядах. В старой программе военнослужащий должен был выполнять упражнения по второму разряду. Я считаю, что была сделана ошибка. Военнослужащие, особенно солдаты, и офицеры низшего звена, должны быть ловкими, цепкими, уметь в совершенстве владеть своим телом. Всё это давала гимнастика. Нам повезло, мы прошли полный, а не урезанный курс. Выйдя из стен училища, на спортивном городке мы могли использовать основной метод подготовки солдата: "Делай как я"! Правда, к сожалению, не все. Были у нас и троечники. К экзамену по физической подготовке, готовиться перед самым экзаменом бесполезно и не возможно.

На спортивном городке. Вис на перекладине на носках и прыжок с брусьев на перекладину.

Этот предмет не вызубришь сидя по ночам за столом. Мы к нему готовились все четыре года. Одних занятий и ежедневной физической зарядки нам было мало. На зарядку мы с друзьями вставали за 40 минут до подъёма, и делали её самостоятельно. Усиливая нагрузки. В училище это поощрялось, и ни кто нас в общий строй не ставил. После вольных упражнений и кросса, мы в бытовой комнате, не было времени бежать в спорт зал, занимались атлетической гимнастикой.

Гена Зверюков, с четвёртого взвода нашей роты, каждое утро бежал 15 км. Для этого ему приходилось вставать за час до подъёма. Часто Гена ходил в повязках, падал со спортивных снарядов, пытаясь проделывать всевозможные трюки. Выздоравливал и снова на снаряды.

Один раз и я чуть не свернул себе шею. Делая несколько упражнений на перекладине, я, как правело, заканчивал эффектным соскоком, сальто назад. Для этого на большом махе вперёд надо было отпустить руки. Поджав ноги сгруппироваться. Не большой рывок затылком назад, и ты уже сделав сальто, стоишь на ногах. Оторвавшись от перекладины, я недостаточно сильно подтянул ноги. В результате зацепился за перекладину носками сапог, и стал крутиться в обратную сторону, удерживаясь только носками. Но это могло продолжаться, только до той поры, пока тело не приняло вертикального положения. Здесь я естественно сорвался и головой в маты. Ребята меня не подстраховали, они думали, что я делаю какой-то новый финт. В результате я недели две не мог повернуть голову.

Вечером мы занимались в спортзале или на стадионе, здесь уж давали полную нагрузку. С утра это было так в разминочном темпе. Особое внимание было бегу. Я готовился служить в спецназе, а значить был обязан уметь быстро преодолевать большие расстояния на любой местности. На беговой дорожке стадиона тон задавал Лев Рохлин в последствии Герой России и депутат Государственной Думы. Для нас он был просто Лёха - лось. Лось это была его кличка, он ежедневно, как машина, в быстром темпе пробегал 40 кругов, догнать его было не возможно. Заниматься спортом для нас было и необходимостью и удовольствием.

Наши предки говорили: "Красота не нужна для мужчины, а требуется от него сила мышц, желание повелевать и мужество в сражениях".

На четвёртом курсе, весной, под предлогом подготовки к экзаменам, мы бегали кроссы с полигона в Ташкент. Полигон училища располагался в Чирчике, туда нас вывозили каждый месяц на неделю, а иногда мы совершали пеший марш. На кросс разрешалось выбегать после занятий, это около 18 часов. Расстояние было около 40 км. Один из нас ехал на автобусе и в рюкзаке вёз вещи. Мы добегали до Ташкента, принимали душ, и все по своим дамам, для этого этот кросс и задумывался. А утром, при разводе на занятия, были обязаны стоять в строю. Чего только не сделаешь ради дамы.

Экзамены были сданы, прошёл выпускной бал, была, конечно, эйфория, впереди была целая жизнь. Но была и какая-то безысходная грусть по училищу, прожитым здесь годам, было ощущение, что прожито здесь лет десять, не меньше. Ну, и главное это расставание с друзьями, почти братьями, Фарид, Толик, Жека, где вы? Тяжёлое расставание со всеми товарищами по училищу, а было их у меня человек сто пятьдесят. Ведь было понятно, что большинство из них я никогда больше не увижу.

В 1941 году под Москвой, на Волоколамском шоссе, путь немцам преградили два военных училища, за ними уже войск не было. За ними была Москва. Почти все ребята погибли, но враг не прошёл. Я уверен, случись что-то похожее, мы бы не были хуже.

Всю последующею жизнь мне снятся, до боли ностальгические, сны о родном училище, и моих друзьях. Сейчас, когда я пишу эти строки, по спине бегают мурашки, а на глаза наворачиваются слёзы ностальгии. Сегодня я с полной уверенностью могу сказать: "Да, это были лучшие годы моей жизни. Золотое время".

Пусть меня простят мои коллеги, офицеры, что об училище я пишу только хорошее, и что оно самое, самое. Но я думаю, они меня поймут. Ведь для каждого из нас, писать о своём училище, это почти то же самое, что писать о матери. А для каждого нормального человека, его мать, самая лучшая.

Глава 4

15-я БРИГАДА

СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ,

г. ЧИРЧИК

"Потомство моё прошу брать мой пример:

...до издыхания быть верным...

Отечеству, избегать роскоши, праздности, корыстолюбия

и искать славы через истину и добродетель,

которые (были) суть моим символом".

А.В. Суворов.

В бригаду я прибыл после положенного по окончанию училища отпуска, 3 сентября 1971 года. С этого дня начался отсчёт моей офицерской жизни.

По прибытию в часть положено представиться командиру и вручить ему документы. Так получилось, что представляться мы пошли вдвоём, когда я прибыл у кабинета командира бригады уже сидел выпускник Киевского ВОКУ Валера Чайка. Войдя в кабинет, мы увидели сидящего за столом человека крепкого телосложения с бритой головой.

"Есть люди, одно появление которых

возбуждает глубокое удивление.

От них исходит ощущение силы.

Они буквально дышат мощью".

Сафи ад Доуле.

Одет он был в неизвестную нам спецформу желтоватого цвета без погон. Как оказалось, в этот день, в бригаде были прыжки с парашютом и полковник Мосолов Роберт Павлович, а это был именно он, готовился к выезду на полигон.

Выслушав наши доклады, он сказал: "Снимайте свои пиджачки, представлялись мы как это и положено в парадной форме, и десять раз отожмите вот эти предметы". В углу кабинета стояли две двухпудовые гири. Для меня это сложным не было, в то время я уже мог такими гирями жонглировать, а здесь надо было просто отжать. А вот у Валеры десять раз не получилось. Роберт Павлович приказал ему ежемесячно являться в кабинет до тех пор, пока не будет выжимать десять раз.

Так у меня состоялось знакомство с человеком, который всю дальнейшую мою армейскую жизнь был для меня примером в выполнении воинского долга. Я пытался перенять его манеру работы с людьми, уж не знаю, насколько это у меня получилось. Его манеру держать себя в разговоре с большими начальниками, и не кому не позволять унижать своё человеческое достоинство.

Фронтовой разведчик, трижды прыгавший в тыл врага, он говорил, что подчинённых надо досконально изучать. Что подчинённые это лес, а в лесу есть берёзки, сосенки, а ещё есть дубки, вот именно им надо уделять особое внимание. У него за годы войны было три ранения, два раза ранили немцы, а один раз стрелял свой, сразу после приземления в тылу врага. Учил, продумано и скрупулёзно, готовить спецоперации. Во время войну их группу, которая должна была захватить концлагерь, по ошибке выбросили прямо на пулемётные вышки. В результате почти вся группа погибла.

Он учил нас жить и служить по формуле "ТРИ - П": предугадать, предусмотреть, предвидеть. Чтоб не получилось: пол, потолок, палец.

Как говорил великий француз, Наполеон Бонапарт: "Война состоит из непредусмотренных событий". И этому можно противопоставить только одно, формулу "ТРИ - П", иначе будешь бит.

Командир не имеет право на ошибку. Цена командирской ошибки человеческие жизни. При ведении боевых действий без потерь не бывает, но они должны быть минимальные. Не допустимы шапкозакидательство и бравада. Только холодный расчёт. У командира должно быть минимум два, а лучше три варианта предстоящих действий. И знать о них должен только ограниченный круг лиц, только те, кому это необходимо знать. Это основное правило разведки. И никаких шаблонов. Наплевать, на то, что тебя учили в училище или академии действовать строго по предусмотренным наставлениями пунктам. Тебя учили думать, так думай, и принимай решение, сообразующееся с каждой конкретной обстановкой.

Главное качество руководителя способность принимать решения и нести за них ответственность.

Ещё одному учил Мосолов: "Выпить, да ещё в праздник можно. Но первое - знай свою норму. Может быть, моя норма для кого-то смертельна. Второе - знай с кем, сколько, когда, и где".

Общие совещания, которые в бригаде проходили по пятницам, иногда превращались в театр миниатюр. Это если комбриг кого-то распекал. Пословицы и поговорки у него так и сыпались. Все давились со смеху, за исключением конечно провинившегося, этот не знал куда деваться. Ко всем своим положительным качествам Роберт Павлович, несомненно, ещё обладал и актёрским мастерством.

И конечно забота о людях. Мосолов всегда говорил, что после окончания рабочего дня работают те, кто не может работать, или объём служебных обязанностей завышен. Если в бригаде проводились учения, и они захватывали выходные дни. Роберт Павлович при подведении итогов давал командирам отрядов дни отгулов, и ставил им задачу дать отдохнуть подчиненным. Такого я больше ни где, ни в одной части не встречал.

Командующий САВО генерал-полковник Лященко Н.Г. (в центре) вручает вымпел МО СССР

15 БРСПН, с вымпелом командир бригады полковник Мосолов Р.П.

Начальником штаба бригады был подполковник Колесник Василий Васильевич, выпускник Рязанского воздушно-десантного училища. Он стоял у истоков частей специального назначения ГРУ. В последствии был начальником направления специальной разведки ГРУ, по сути, начальником всего спецназа ГРУ. Именно он разрабатывал операцию по взятию дворца Амина в начале афганской эпопеи, за что и был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

После беседы Мосолов отправил меня во второй отряд специального назначения, где я и прослужил десять лет, до самого Афгана, став, через семь лет, командиром этого отряда.

Мне опять повезло с командирами. Отрядом командовал капитан Нехимчук Борис Борисович, белорус по национальности, высокий, крепкого телосложения, его фигура просто дышала мощью. Он обладал высокими волевыми качествами. К тому же он к этому времени уже успел закончить две военные академии, им. Фрунзе и Советской Армии. В последней готовили разведчиков. К сожалению, спустя год или два, он на прыжках сломал себе ногу, и его перевели служить в пехоту.

Замполитом отряда был уже пожилой, в нашем понятии, майор Кондратович Дмитрий Васильевич, ему было под сорок, если Нехимчук был отцом для солдата, то Василий Дмитриевич был заботливой мамой, или как его называли у нас "Отец русской демократии".

Я попал в роту, которой командовал старший лейтенант Манченко Владимир Андреевич, выпускник Ташкентского ВОКУ, в последствии начальник направления специальной разведки ГРУ. Этот человек очень много сделал в моём офицерском становлении. У него я учился распорядительности, умению организовать ход боевой подготовке в роте. У него учился вести ротное хозяйство. Ведь в Армии две самые тяжёлые должности, там, где есть хозяйственная деятельность. Это командир роты и командир полка или отдельного батальона.

Рота на всех проверках показывала только отличные результаты, и Владимир Андреевич был отправлен на учёбу в академию им. Фрунзе. В то время роты в спецназе состояли из пяти групп. Все командиры групп уже прослужили в должностях минимум два года, так что я единственный был салагой.

Одним из командиров групп был Хабиб Халбаев, выпускник Ташкентского ВОКУ, в последствии первый командир так называемого мусульманского батальона. Это под его командованием отряд брал дворец Амина. Уже после развала СССР он командовал в армии Узбекистана Армейским корпусом.

Конкуренция на должность командира роты была очень жёсткая. И поэтому, несмотря на то, что группа, которой я командовал, всегда была отличной, и в апреле 1975 года я получил орден "За службу Родине в Вооружённых Силах" III степени. Роту я получил, первым из выпускников 1971 года, лишь осенью 1975 года.

Правда, мог бы стать ротным ещё в 1974 году, я знал, что на меня оформляются документы. Но потом вдруг решение поменяли, и роту отдали Фазилову Иссаку Камиловичу, впоследствии Командующий национальной гвардией Узбекистана, он закончил Ташкентское ВОКУ на два года раньше меня. У меня, конечно, была обида на Мосолова, но позже мой товарищ и сосед по комнате в общежитии Саша Ильин, выпускник Казанского ракетного училища, в последствии командир бригады спецназ, рассказал мне причину. У нас в бригаде, как и в любой другой воинской части, был оперуполномоченный особого отдела, капитан, по национальности толи узбек, толи туркмен, я уж сейчас не помню, да это и не имеет значения. Вот под его давлением, он обвинил Мосолова в зажиме национальных кадров, командир бригады был вынужден поменять своё решение.

Всё это было потом, а сейчас Манченко, забрав меня со штаба бригады и побеседовав, дал трое суток для обустройства на новом месте. Я ему объяснил, что специально приехал с отпуска на неделю раньше срока, и житейских проблем у меня нет. На, что было сказано: "Дают, бери".

Мне сразу хотели дать комнату в коммуналке, но я отказался. Первое то, что и Нехимчук и Манченко сказали, что в части с квартирами не плохо, и через год-полтора можно получить отдельную квартиру, но если залезешь в коммуналку, то не скоро из неё вылезешь. И второе то, что за время отпуска я женился, а жена училась в Ташкенте в институте иностранных языков. Я не хотел, чтоб она каждый день моталась в Ташкент и обратно, это было тяжело. Поэтому я в Ташкенте снял комнату и сам проделывал этот путь. Правда, не каждый день, но раза четыре в неделю это точно.

В части мне дали комнату в общежитии, где я спал, если приходил поздно со службы, дело в том, что после 8 часов вечера уехать в Ташкент было практически не возможно, автобусы уже не ходили. Да и вообще, отъезд в другой гарнизон, без разрешения начальства, запрещался. Так, что я проделывал всё это инкогнито. Приезжал к жене не раньше 10 часов вечера. А уже в 4.30 утра приходилось вставать, завтракать, жена всегда вставала вместе со мной и кормила. Вполовину восьмого утра я уже был на службе.

Так продолжалось с месяц. Затем как-то после обеда собирает Манченко всех офицеров роты и начинает ставить им в пример моё рвение к службе. Оказывается, что рабочий день в бригаде начинается с девяти часов, но это для офицеров штаба и управления бригады, так как у них нет в прямом подчинении солдат. Все остальные офицеры должны были являться на службу в половину девятого. А я, не зная этого, являлся на час раньше. Вот и получилось, как у нас говорили, прогнулся перед начальством.

Замполитом роты был старший лейтенант Александр Савельевич Зуев. Человек не понаслышке знавший солдатскую жизнь. Он отслужил три года срочную службу, а затем окончил курсы политработников в Оренбурге. Оставаясь за командира роты, прекрасно справлялся с обязанностями. Этакий политрук-командир, в последствии начальник политотдела бригады спецназ. Командуя различными подразделениями и частями, я пытался у своих подчиненных, политработников, развивать его качества. С ним меня судьба свёла ещё раз в конце службы, в 1991 году в Украине. Он был начальником первого отдела Кировоградского областного военкомата, а я приехал на должность райвоенкома.

В Чирчикской бригаде был ещё один такой замполит роты, Юра Артемьев. В последствии начальник политотдела десантно-штурмовой бригады. Наши пути с ним пересекались и в Афгане и в Закавказье. Сейчас он ещё служит, занимается спецстроительством по линии МЧС, в Краснодарском крае.

В 1971 году в часть прибыло, вместе со мной, человек двадцать молодых офицеров. С нашего училища кроме меня Юра Цыганов и ещё двое. Много, человек десять, с Киевского ВОКУ, в том числе Саша Тимченко. Саша погиб в Кабуле. Несколько офицеров с инженерных училищ, в том числе Паша Давидюк, в последствии командовал бригадой. С военно-политического училища Саша Волобоев, мы с ним в последствии встречались в Закавказье, он был начальником политотдела бригады связи. С Тбилисского артиллерийского Серго Закаридзе. Почти у всех из нас служба сложилась.

На следующий год наши ряды пополнились ещё одной группой молодых офицеров. Это Ваня Тяпкин, в последствии командир бригады. Олег Кривопалов, в последствии начальник политотдела бригады в Афганистане. И ещё много толковых ребят, пусть уж они меня простят, что не упоминаю, много времени прошло. Не всё помню. К концу 80-х годов сложилось так, что на многих руководящих должностях в спецназе, во всех округах были выходцы из Чирчикской бригады. Видимо хорошо нас там учили.

Мы были молоды, занимались любимым делом и спортом. Правда, последним, занимались по разному. Были фанаты, вроде Юры Цыганова, у него над кроватью весел девиз "Каждый день - 20 километров". И этот девиз он неукоснительно выполнял, не взирая не на что. Были умеренные, которые поддерживали свою физическую подготовку на высоком уровне, понимая, что должны быть на голову выше солдата, а иначе как его обучать. К сожалению, были и такие которые себя не очень то перетруждали, но утренняя физзарядка это было святое, выходили практически все.

Как правило, я выходил в коридор офицерского общежития, в нём проживали только холостяки, страшным голосом орал "Подъём" и как литаврами стучал двумя металлическими тарелками. Но не все были готовы, в это конкретное утро, встать на зарядку, некоторые, после амурных похождений, в свою кровать попали только под утро. А так как я

проявлял настойчивость, Упражнение с гантелями во дворе офицерского общежития.

в меня, из раскрытых дверей, летели самые невероятные предметы, включая гантели.

Вставали мы в 6.00 и полтора часа зарядки. Нагрузки были очень большие. Об этом говорит хотя бы то, что я в завтрак съедал, пять порций. Нет, кормили нас, в офицерской столовой полка гражданской обороны, очень хорошо, как дома. Но с 6.00 до 19.00 с не большими перерывами шла физическая нагрузка: утренняя физическая зарядка, занятия по физической подготовке с солдатами, полевые занятия (передвижения туда и обратно, осуществлялись только бегом, да и там, на месте не сидели), строевая подготовка. Отдыхали только на классных занятиях.

С питанием в Чирчике, да и вообще в Узбекистане проблем не было. Вышел в город, чуть ли не на каждом перекрёстке делают шашлык. Палочка шашлыка 20 копеек, почти бесплатно. Взял на рубль пять палочёк и сыт по горло. Очень много было кафе "Восточные Блюда". Там тоже можно было не дорого и вкусно покушать. Умеют узбеки готовить. Я когда первый раз попал в Москву, и мне пришлось стоять в очереди, только за тем чтоб перекусить, а потом кушать не известно что, для меня это было просто дико.

Я с тех пор всю жизнь встаю в 6.00, за исключением отпуска. Во время отпуска, ни какой зарядки, да и вообще всё на оборот, можно днём пива выпить, а вечерком и вина, если в компании, конечно, есть дамы, так как без них любое мероприятие, по сути своей - есть пьянка. Всё это совершенно не возможно во время службы.

Так сложилось, что все молодые офицеры из спиртного предпочитали сухое вино и пиво. Употреблять водку считалось дурным вкусом, гусары пьют шампанское.

Недели через две, после прибытия в бригаду, все молодые офицеры принимали участие в учениях. Ученья были командно-штабные, без реального противника, и задача групп состояла в том, чтобы мы давали заранее заготовленные радиограммы, болванки, как мы их называли. Группы выбрасывались на реальные расстояния. У нас была возможность увидеть "кухню" спецназа изнутри, а ребятам, прибывшим из европейской части Союза, ещё и ознакомится с новой для них местностью. Как положено, была проведена подготовка групп к выполнению задач и десантированию. После этого все группы построили на плацу, и офицеры штаба бригады стали проверять нашу готовность к выполнению задачи. Здесь впервые я понял, что спецназ в корне отличается от других родов войск.

Кстати в каждой группе были свои визуальные сигналы, и сигналы по радио, при проведении спецмероприятий запрещалось в эфире работать голосом. Общение только сигналами. Сигналы устанавливал командир группы.

Офицер, проверявший мою группу, убедившись, что экипировка личного состава в порядке, и что я, и мой заместитель задачу знаем (в спецназе задача личному составу группы ставится непосредственно у объекта, для того чтоб исключить утечку информации при потере кого-либо из состава группы при десантировании или совершении марша в район расположения объекта). Заслушал моё решение на проведение спецмероприятия и стал предлагать свой вариант решения. Стоявший недалеко командир отряда Нехимчук Б.Б. подошёл и потребовал, чтоб он прекратил на меня давить, оказывается "инструкция по применению частей и подразделений спецназ" запрещает кому-либо навязывать своё решение командиру группы. Командиру ставится задача, что и к какому времени выполнить, а как он это будет делать, он решает сам.

Задачу моя группа выполняла, и выполнила, в районе города Туркестан, это на юге Казахстана. Но на этих учениях я совершил большую педагогическую ошибку, которая мне долго потом икалось. Заместителем командира группы у меня был сержант Замахаев прослуживший в спецназе уже полтора года, парень был хорошо подготовлен профессионально. Я самого начала стал неправильно строить с ним свои взаимоотношения, пытался делать их дружественными. Что совершенно в армии недопустимо.

Армия держится на строжайшем соблюдении субординаций, и кто этого не понимает, будет бит. Армия не терпит фамильярности. Офицер, позволяющий своему подчинённому, да и вообще просто низшему по званию фамильярничать с собой, это не офицер. Офицер, позволяющий себе фамильярность, в отношении старшего по званию, это не офицер. Такова специфика армии.

Так вот на тех учениях я поставил группе задачу оборудовать днёвку, а сам, взяв с собой Замахаева, пошёл проверить прилегающею местность. Была вторая половина сентября в той местности довольно жаркая пора, и, проходя мимо одного из посёлков, я купил две кружки пива, себе и сержанту.

Первое, что это нельзя было делать на ученьях, и второе, с подчинённым, тем более срочной службы, это вообще недопустимо. Я тогда ещё не видел фильма "На войне как на войне", где отражается как раз такой вопрос. Ну и сержант в последствии, конечно, сел мне на голову, и правильно сделал. Когда я увидел, что надо всё ставить на свои места, ни тут то было, сержант стал настраивать против меня весь взвод. И даже понадобилось вмешательство Манченко В.А., это было мне уроком на всю оставшуюся службу.

В армии есть грубая, но очень точная поговорка: "Куда солдата не целуй, попадёшь в зад". Отношения должны строиться только на основе устава, и сочетать жёсткую требовательность с постоянной заботой о подчиненных.

Этой же осенью мне пришлось ещё раз самоутверждаться. Я уехал на воскресенье к жене в Ташкент, а отряд подняли по тревоге и отправили самолётами под город Аральск. Там была вспышка оспы, и отряд участвовал в блокировке района.

Приехав, утром в понедельник на службу, я застал пустые казармы, и десятка три солдат из различных подразделений отряда. Они был в увольнении, и так же как я отстали от своих подразделений. Из офицеров отряда был только я, поэтому автоматически стал старшим над этой разношёрстной компанией.

Не помню, чем я с ними занимался, кажется какими-то хозяйственными работами. Молодой лейтенант, а люди с разных подразделений, и некоторые, так называемые дембеля, попытались сесть на голову. Помню как, присутствуя на подъёме, увидел, что по команде дежурного "Подъём!", основная масса поднялась и стала выходить на зарядку. Несколько человек продолжали спать, но когда их толкнули товарищи и сказали, что я в казарме, они, быстро соскочив с постелей, стали одеваться. И только один продолжал лежать, это был сержант Максимов. Неплохой парень, радист 1-го класса, один из лучших специалистов роты связи. Наши пути до этого не перекрещивались, он не знал, что такие номера со мной не проходят. Я приказал дежурному повторить команду, никакой реакции. Подошёл к кровати сам и скомандовал "Подъём!", Максимов только демонстративно перевернулся на другой бок. Все, кто был в казарме, наблюдали, что же будет дальше. Спал он на первом ярусе двухъярусной кровати. Я взял и перевернул кровать вместе с ним. Такого он явно не ожидал. Выскочил, из-под развалившейся кровати, с ошарашенным взглядом. Я приказал ему встать в строй, а после зарядки провёл воспитательную беседу, но, по-моему, до него ничего не дошло, пытался огрызаться. Я ему сказал, что такой вопиющий случай неповиновения на тормозах не спущу.

По прибытию отряда с Аральска подошёл к Нехимчуку, и попросил уволить Максимова с последней партией. Долго меня уговаривал командир роты связи, старший лейтенант Гаврилов, уволить сержанта в первую партию. Мотивируя тем, что он лучший в роте специалист, и заслужил это поощрение. Он ни как не мог понять, что дело уже не в самой личности Максимова. Главное, что ни одно нарушение против порядка подчинённости не должно оставаться безнаказанным. За подобные вещи под суд отдавать надо. Все солдаты должны видеть, чем заканчиваются подобные художества. Но, в конце концов, я сдался, уж очень настойчиво ротный просил за своего сержанта.

По прибытию с учений всех молодых офицеров привлекли на месячные командирские сборы. Давались те предметы, которые мы в училище или не проходили: тактико-специальная подготовка, воздушно-десантная подготовка, спецрадиосвязь; или проходили не достаточно глубоко: мино-подрывное дело, иностранные армии. Легче было выпускникам роты спецназ Рязанского высшего командного десантного училища, они всё это изучали. Но у них был другой пробел. Какому-то умнику пришла в голову мысль военную топографию в этом училище преподавать только два года, да к тому же на первом и втором курсах. И ребята, придя в войска, вынуждены были навёрстывать упущенное, уже на месте. Через полгода интенсивной боевой учёбы уже не было видно кто, с какого училища. Было видно другое, кто пришёл служить, а кто баклуши бить.

Я очень признателен преподавателям родного училища, я о них уже говорил. Вся система подготовки в общевойсковых училищах, была направлена на подготовку всесторонне развитого офицера. Если в танковых училищах готовили танкистов, в артиллерийских артиллеристов, и т д, то в общевойсковых готовили сразу по всем направлениям.

Нам показали целую серию учебных фильмов о действиях спецназа в различных условиях обстановки. Фильмы были секретные, но показывали их не только офицерам, но и солдатам. Куда тем боевикам, которые сейчас заполонили экран. Боевики это плод воображения режиссера, очень далёкий от реальности. А учебные фильмы это наука как надо действовать, чтоб победить противника.

Занятия по мино-подрывному делу проводил лично начальник инженерной службы бригады, фамилию, к сожалению не помню. Апогей занятий по мино-подрывному делу - практические подрывные работы. С нами их проводили не так как с солдатами. Мы подготовили два мощных заряда из тротиловых шашек, килограмма по полтора каждый. Начальник инженерной службы приказал установить их метрах в трёх от громадной ямы, с двух сторон. По его команде мы зажгли зажигательные трубки и были уже готовы бежать сломя голову, так как трубка была рассчитана всего лишь на одну минуту замедления. Но команды на отход не было. Более того, спустя 30 секунд поступила команда поправить взрыватели. А сразу после этого: "Всем в яму!". Мы попадали друг, на друга зажав уши, с двух сторон грохнуло. Нас слегка присыпало землёй, а у меня даже вылетело стекло из часов.

Это было грубейшее нарушение мер безопасности и инструкций. Но в спецназе подобное практиковалось. Грешил этим и я. Делалось это не из-за бравады, а для того чтоб на занятиях обстановку максимально приблизить к боевой. Так проводя занятия по метанию боевых гранат, при проведении инструктажа, я после доведения мер безопасности и боевых возможностей наступательной гранаты, показывал, что не так уж она и страшна. Убойная сила осколков такой гранаты - 7 метров, и на расстоянии 15 метров защитой служит даже сукно шинели. Я бросал гранату метров на 50, перед этим приказав стоящим в две шеренги обучаемым передвинуть противогаз на пах и опустить голову. Затем я говорил, что это бросали мы, а теперь бросают по нам, и бросал гранату метров на 20, при этом подавал команду: "Ложись!". У меня всегда это получалось, и проблем не было.

Это делалось для того, чтоб психологически подготовить солдата к выполнению упражнения по метанию боевых гранат. Оно заключалось в том, что солдат должен был бросить гранату из окопа и сразу после броска сам с криком ура бросится в атаку, не все могли заставить себя это сделать.

При метании боевых гранат была ещё одна проблема, они не всегда разрывались. По инструкции было необходимо вызвать сапёров, и они накладным зарядом должны были их подрывать, но это долгая канитель, по сути дела занятия будут сорваны. Наш комбат Нехимчук Б.Б. делал по другому, да и Манченко В.А. тоже, они расстреливали гранату из автомата, но правда она не всегда от этого взрывалась. У меня был более надёжный способ. Я выдёргивал чеку из очередной гранаты и ложил её рядом с неразорвавшейся. Сам отпрыгивал в ближайшую ложбинку, глубины в 20 сантиметров вполне хватало. В результате обе гранаты взрывались, и можно было продолжать занятия. А солдаты видели, что не так уж страшна эта граната.

В конце офицерских сборов с нами провели тактико-специальные учения. Мы выступали в роли солдат, с нас скомплектовали несколько групп, а командирами назначили опытных офицеров. Ночью погрузили на машины и куда-то повезли в горы по полевым дорогам. Чтоб мы не смогли сориентироваться, тенты машин плотно закрыли. Этого можно было и не делать, все равно было не понятно, где мы едем. С начало были сопки, которые плавно перешли в горные хребты. Когда мы высадились, то не могли понять, где находимся, ни каких ориентиров. Но это мы так думали, а наш командир группы, старший лейтенант Елисеев, достал карту и, ткнув карандашом, указал нашу точку стояния. Затем, не раздумывая, повёл нас в только ему, одному известном направлении.

Наша задача была найти ракетную установку противника, и мы её нашли, почти не блуждая, хотя Елисеев второй раз карту достал уже только для того чтоб снять координаты этой установки. Здесь мы поняли, что опыт и профессионализм решают всё. Для того чтоб найти необходимый объект надо не только топографию знать, но и штатную структуру вероятного противника, его тактику. Та же батарея "Першинг" где попало не встанет, ей нужен определённый район для размещения своих подразделений. И где попало не проедет, особенно в горах, техника большегрузная.

После окончания сборов мы прибыли в свои подразделения и включились в ход

На ученьях, у макета ракеты. боевой подготовки. Мне больше всего нравились полевые занятия. Поэтому я старался даже классные занятия проводить на природе. С утра забирал группу и в сопки, благо часть стояла на окраине города. В этом был ещё один плюс, при проведении занятий на территории бригады очень часто появлялись различные проверяющие и контролирующие. Ну а кто их любит? А тут ищи ветра в поле.

Всё шло нормально и тут 8 февраля 1972 года я получаю своё первое взыскание, всего за 25 лет службы в Армии в офицерских должностях у меня, их было семь. Но только два за личную не дисциплинированность, оба на первом году службы, остальные за нарушения подчинённых. Командир всегда несёт ответственность за деяния тех, кем командует. И ещё, офицер не имеет право получать взыскание за личную недисциплинированность. Так как, тогда не имеет право воспитывать подчинённых.

А получил я своё первое взыскание так. 1 февраля 1972 года в роте были ночные занятия по тактико-специальной подготовке. Все наши пять групп занимались в одном районе недалеко от гарнизонной комендатуры, она находилась на окраине города. К полуночи мы отработали все учебные вопросы, оставался только один, захват пленного. Из молодых офицеров в роте был только я, поэтому горел на занятиях, остальные офицеры роты отрабатывали эти темы уже по третьему кругу. Да и жена у меня была в Ташкенте. Поэтому офицеры, попросив меня провести занятия по последнему учебному вопросу, ушли по домам.

Несколько раз, отработав приёмы захвата пленного, я решил отработать этот вопрос в максимально приближённых к боевым условиям. Роту выдвинул к гарнизонной комендатуре и положил в цепь.

У комендатуры стояла машина в кабине, которой сидел водитель. Я поставил трём сержантам задачу взять его в плен, они умели это делать профессионально.

В роте было процентов тридцать солдат осеннего призыва, то есть прослуживших не более двух месяцев, я хотел, чтобы они посмотрели, как реально работают профессионалы.

Когда группа захвата выдвинулась к комендатуре. И уже вытащила водителя из кабины, засунув в рот ему газету "Комсомольская правда", другого кляпа под рукой не было. В этот момент из здания комендатуры неожиданно вышли ещё два солдата. Группа захвата прихватила и их.

Надо было видеть эту картину. Идут три сержанта, и каждый за шиворот тащит пленного. Которые были да такой степени перепуганы, что их даже не понадобилось связывать. Ни какого сопротивления они не оказывали, и только причитали: "Ребята не бейте нас, мы ничего не знаем".

Как потом оказалось, это были патрульные из авиационной части. Они не поняли, кто их захватил. В тот год была снежная, холодная зима. И все наши солдаты, были одеты в зимнею меховую спецформу, стального цвета. Естественно без знаков различия.

Пленные несколько успокоились только тогда, когда увидели меня, на мне была шинель со знаками различия.

Допрашивать я их не стал, побоялся, что у кого-нибудь будет сердечный приступ. Когда мы их отпустили, извинившись, они, забежав в комендатуру, минут пять не могли ничего сказать, заикались и лепетали про каких то гражданских с автоматами.

На следующий день нас вычислили, это было сделать несложно. Кто такое может сделать? Только спецназ. А затем проверили в бригаде, у кого были ночные занятия. Манченко вызвали в штаб бригады, а мы все сидели и ждали своей участи.

Вернувшись, ротный сказал, что Мосолов Р.П. приказал сержантов, участвовавших в захвате, поощрить за хорошую профессиональную подготовку, а мне ждать взыскания от начальника гарнизона. Через неделю пришёл приказ, где мне был объявлен строгий выговор "За грубое нарушение требованию Устава гарнизонной и караульной служб ВС СССР, выразившейся в нападении на наряд комендатуры".

Но это нападение имело и позитивные последствия. Вокруг комендатуры срочно возвели бетонный забор, а у входа поставили часового с оружием, до этого он стоял внутри здания.

В последствии я получил от начальника гарнизона две благодарности. Как было сказано в приказе: "За энергичные действия по наведению порядка в гарнизоне, будучи дежурным, по караулам". А перед этим даже пару месяцев был, временно, помощником коменданта. На этой должности неплохо поставил удар, часто приходилась выезжать по ночам, утихомиривать всякую сволочь.

Весной в бригаде всегда проходило ответственное мероприятие, прыжки с парашютом. Длились они, как правило, недели две. Это было самое любимое время всего личного состава бригады. Были, конечно те, кто боялся прыгать, но их было единицы.

Прыжки ещё были летом, осенью и зимой. Но март для прыжков был самое благодатное время. Выпрыгиваешь, а внизу красотища, все поля и сопки в плотной густой траве, и море тюльпанов. Когда до земли остаётся метров триста, начинаешь ощущать не с чем не сравнимые запахи. Дурманящие, перемешанные запахи, цветов, травы, самой потревоженной земли. Да и земля, ещё не успевшая высохнуть под палящим азиатским солнцем, мягкая, нежная, ласковая принимает тебя без удара. Кувыркнёшься по ней пару раз, после приземления, и вставать не хочется, такая благодать. Так как у меня всегда был большой вес, я никогда не делал попыток устоять на ногах. Можно ноги сломать. Поэтому я всегда делал кувырок вперёд.

Фото перед прыжком, крайний слева Стодеревский И.Ю.

А летом посидишь на аэродроме часа два-три, навьюченный парашютом. Ожидая своей очереди для посадки в самолёт. Всё это при температуре за сорок градусов в тени, сидеть то приходится не в тени, а прямо у взлётно-посадочной полосы. Да и при приземлении тебя уже встречает не земля матушка, а какая та железобетонная стерва, которую и лопата не берёт. Шарахнешься об неё, такое ощущение, что ноги от удара через плечи готовы вылезти. Вот и покувыркайся на ней. Один кувырок и сразу на ноги, всё вокруг в верблюжьей колючке. Тоже самое осенью. Ну а зимой всё-таки холодно.

С прыжками связано очень много смешных и не очень смешных историй. Вот несколько из них.

Прыжки осуществлялись на заранее подготовленную площадку, она называлась площадкой приземления. Она оцеплялась с тем, чтоб не допустить на неё никого постороннего, ни людей, ни машин, ни животных. Но люди при прыжках попадали в восходящие потоки, и их уносило на многие километры в сторону. Так я помню, начальника автослужбы бригады унесло на 23 км в сторону от площадки. Пока он болтался в воздухе, за ним по земле всё время шла машина. В принципе этого можно было избежать. Так как в то время парашюты у нас были неуправляемые, надо было взять одну из лямок, к ней крепится семь строп, и вытянуть её в низ до колена, и временно на нём зафиксировать. Тем самым уменьшается площадь купола, и парашютист начинает быстрей терять высоту. Но это может делать более-менее подготовленный десантник. Ну, а так как в частях всегда довольно много молодых солдат, иногда, при определённом состоянии атмосферы, можно было наблюдать как самолёт, заходящий на выброску, летит ниже, чем парашютисты, выброшенные из предыдущего.

Как-то прапорщика старшину соседней роты, узбека по национальности, отнесло в сторону от площадки, и он стал приземляться на стадо мирно пасущихся коров. Когда он увидел, куда падает, то стал истошно кричать: "Кыши, кыши". Коровы спокойно делали своё дело, то есть жевали траву, и вдруг непонятные звуки. Они как по команде подняли головы, и в небо нацелилось несколько десятков рогов. Как потом рассказывал сам герой этой истории, он думал, что всё, пару дырок в заднем месте обеспечено, но всё обошлось благополучно. Долго у него потом была кличка "Кыши".

А один раз лётчики ошиблись и выбросили парашютистов прямо на небольшой казахский кишлак Багиш, по нему мы и весь полигон так называли. Все парашютисты были из приписного состава. Они приземлились на улицы кишлака, слава богу, удачно, всё обошлось без травм. Правда, один упал прямо на свинарник, в лужу дерьма, и его пришлось часа два отмывать. А парашют потом раза три стирали, такая устойчивая вонь была. Но одному из них несказанно повезло, он приземлился, чуть ли не на крыльцо сельмага. Парашют на одной стороне здания, а он на другой, прямо перед входом. Перед магазином сидели мужики и выпевали, и тут к ним на голову компаньон сваливается. Когда мы приехали забирать группу, этот товарищ уже был под хорошим градусом. Но в связи с тем, что он испытал стресс, на гауптвахту сажать не стали.

Солдаты срочной службы в большинстве своём с удовольствием совершали прыжки, отказчиков в год было два-три человека не больше. Их все призирали. Командиры и политработники проводили с ними воспитательную работу и они, как правило, прыгали. Главное было пересилить себя один раз, а дальше уже всё было нормально. Но мне повезло, в кавычках.

За мою службу взводным у меня было два человека, которых приходилось выбрасывать. Оба соглашались, что надо прыгать. Садились в самолёт, подходили к двери, и дальше ни шагу. Приходилось помогать. Дело в том, что если по какой то причине, не все из самолёта выпрыгнули, то офицер, выпускающий, не имеет право покинуть борт, а обязан приземляться с этим солдатом. Позорище и для солдата и для командира.

В самолёте АН-2 помогать было сложнее. Дверь маленькая, да и для каждого парашютиста делалась задержка две секунды, чтоб они друг другу на голову не сели. Скорость выброски всего 140 км/час. Да и психологически для этих ребят прыгать с АН-2 сложнее. Надо подойти к двери остановиться, и только по команде "Пошёл" шагнуть в бездну. Это на земле кажется, что две секунды это очень мало. А когда ты стоишь, каблуки в самолёте, а носки уже снаружи, две секунды это вечность. У меня на первом прыжке наверно даже желудок к горлу подтащило, так страшно было. И это нормально. У каждого психически здорового человека должен быть нормально развит инстинкт самосохранения. Дело в том, что надо уметь в нужный момент его побороть.

Вот в самолёте АН-12 с выброской проще, хоть он и идёт на скорости 350 км/час. Команда "Приготовиться!", встаёт сразу двадцать человек, поворачиваются к рампе и пригибаются, так, что кроме пола ты ни чего не видишь. Команда "Пошёл" и десантники так, в колону по одному, и бегут на выход. Здесь уже остановится сложно. Но отказчики пытаются хвататься за перегородку рампы или даже за выпускающего. И здесь есть только один способ заставить их прыгнуть. Манченко ставил меня за отказчиком, и я на полном бегу бил его головой в зад, на голове была каска. После приземления этот парень подходил, благодарил и просил никому не говорить, что я ему слегка помог. После переподчинения в 1976 году нашей бригады ТуркВО эта проблема была снята, всех непригодных мы отправляли в пехоту.

Но я повторяю, отказчики были очень редко, и офицеры и солдаты рвались на прыжки. Помню на прыжках случай. Солдат с моей группы, казах по национальности, фамилию, к сожалению, не помню. При открытии парашюта попал ногой в стропы, и завис головой вниз. И сколько ему снизу не кричали по мегафону, чтоб он освободил ногу, а слышимость в воздухе отличная. Он так ничего не предпринимал. Это был его первый прыжок, он думал, что всё нормально, тем более, что видел над собой полностью раскрывшийся купол. Так и приземлился головой в низ. Мы думали ну всё, сломал себе позвоночник. Когда подбежали к нему, он уже стоял на ногах с окровавленным лицом. Всё обошлось, травма была только одна, разбитый нос. Когда кто-то из офицеров спросил его, будет ли он после этого прыгать с парашютом, он ответил на ломаном русском языке: "Да, канэшно, ми же диверсант".

И здесь мне хочется привести слова первого командующего ВДВ, основоположника этого рода войск, Героя Советского Союза генерала армии В.Ф.Маргелова: "Тот кто ни разу не покидал самолёт на большой высоте, откуда города кажутся игрушечными, кто ни разу не испытывал страх и радость свободного падения, свист ветра в ушах, тугую струю воздуха, тот никогда не поймёт гордость и честь десантника".

Я тоже один раз приземлился не очень удачно. Был сильный ветер. Бросали нас на пахоту, но это не означает, что нам было мягко приземляться. Как раз на оборот. Осень, вывороченная плугом земля как бетон, и ни одного метра ровной площадки. Ноги переломать можно. Я при приземлении, во время кувырка, головой разбиваю большущий глиняный валун. Хорошо, что на голове была каска. Звёздочки в глазах не прыгали, но минут десять, я по край сопок видел широкую фиолетовую полосу.

Как-то уже в Закавказье, я приземлился, на чей то огород, земля такая же, как бетон. Стою, матерюсь, почём свет. Подбегает грузин, хозяин, спрашивает: "Что случилось? Чем помочь?". Я на него буром: "Почему огород не вскопан?". Он с начало ошарашено посмотрел на меня, а потом, улыбаясь, насыпал пол парашютной сумки огурцов.

Вообще то я любил прыжки на воду. Уселся в подвесной системе поудобней. Расстегнул ножные обхваты, а перед самой водой и грудную перемычку. Плюхнулся в воду, парашют улетел, его подберёт специальная команда, а ты не спеша, плывёшь к берегу. Благодать. Правда и здесь у меня была проблема.

В 1974 году я был назначен начальником парашютной команды бригады. Это так, общественная нагрузка, ответственность за мою группу с меня ни кто не снимал. Так вот был я с парашютной командой на сборах в городе Каратау, южный Казахстан. И там мы прыгали на водохранилище. Всё было нормально, но при приводнении я не успел отстегнуть грудную перемычку. В обычных условиях это ерунда, отстегнуть потом можно и в воде. Но во время прыжков был сильный ветер. Меня подхватило ветром и потащило по воде. Получилось так, что я лицом резал волну. Голову задрать назад было невозможно, мешала каска. Расстегнуть грудную перемычку тоже не получилось, она была натянута как струна. Я уже начинал захлёбываться, как вдруг мне пришла в голову простая мысль. Я взял и перевернулся на спину. Дышать стало свободно и ничего делать не надо, парашют тащил меня как моторная лодка. Так и выехал на берег. Здесь же на этих сборах у меня дважды не раскрывался парашют, но об этом позже.

Ещё у нас были ночные прыжки, это неповторимое зрелище. Когда ты висишь один в ночном небе. Только ты и звёзды. Земли не видно, в низу сплошной чёрный океан. Товарищей не видно, только не большие тёмные пятна на звёздном небе. И тишина. Такой тишины на земле не бывает. Разговаривать можно спокойным голосом и на расстоянии 300 метров тебя будет слышно. У меня на парашютной каске был написан девиз: "Spiritus flat ubi wulit", что означает: "Дух веет, где хочет". Этот девиз очень подходил к таким моментам, парения в ночном небе. А вот с приземлением проблемы. Землю не видно и не понятно года надо сгруппироваться. Думаешь ну вот, сейчас будет земля, сгруппировался, ноги вместе, весь напрягся, а земли нет. Только расслабился, а тебя шарах об землю. Поэтому мы ночью предпочитали прыгать с ГК-30. Это грузовой контейнер на 30 кг. Он цеплялся десантнику снизу на подвесную систему. После открытия парашюта надо было отстегнуть застёжку, и он повисал на десяти метровом фале. Отстёгивать надо было обязательно, так как при приземлении он мог сломать десантнику ноги. Хотя были случаи, не сумев отстегнуть застёжку, приземлялись благополучно вместе с ГК. С ним в обязательном порядке прыгали все радисты, в ГК укладывалась радиостанция. Но и все остальные солдаты, и офицеры были обязаны сделать с ним несколько прыжков. Чем он хорош при прыжках ночью. Как я уже писал, КГ болтается под парашютистом на десяти метровом фале, и поэтому первым плюхается на землю. Так, что у десантника есть буквально одно мгновение сгруппироваться, но этого достаточно.

Ещё обязательным является в спецназе облёт всех десантников на высоте 7000 метров. В самолёте АН-12 в гермокабину помещалось человек 10-15, точно я не помню. Поэтому весь личный состав сидит в самолёте в кислородных масках, но многие офицеры, бравируя, масок не одевает. В том числе и я. И в принципе, если сидеть на своём месте, то маска и не нужна, десантники народ крепкий и проблем никогда не возникало. Как правило, после прыжка шло выполнение какой-нибудь тактической задачи. Так было и во время одного из облётов, после прыжка группы уходили на ученья. Я уже был командиром роты, а у одного из моих командиров групп, лейтенанта Ко, были проблемы со здоровьем. Оставалось минут пять до выброски, и я хотел уточнить сможет ли он идти с группой на учения. Встал и пошёл к нему вдоль скамьи, на которой сидели десантники. Естественно маска осталась на месте, они крепились к каждому конкретном сидению. Я благополучно дошёл до лейтенанта, он заверил меня, что чувствует себя уже лучше и пойдёт с группой. Развернувшись, я не дошёл до своего места метра два. Было такое впечатление, что кто-то ударил меня сзади под колени. Я упал на колени и не мог встать, ещё и парашют 20 кг. Я не мог понять, что происходит, пошли круги перед глазами. Но всё это длилось буквально несколько секунд. Ребята подхватили меня, быстро усадили на место и надели кислородную маску. Потом долго меня подкалывал заместитель командира бригады по воздушно-десантной подготовке полковник Ленский, как у нас, его называли, папа Ленский. Он говорил, что Стодеревского нокаутировал, имелось в виду моё пристрастье к боксу, такой маленький, кругленький, кислород называется.

После таких облётов, мы, как правило, прыгали с высоты 3000 метров, с задержкой раскрытия парашюта 30 секунд. Это считались сложные прыжки, да и все остальные, на воду на лес, из-за облаков, ночные, с оружием, а без оружия мы практически и не прыгали, всё это были сложные прыжки. Перворазники прыгали без оружия. За сложность доплачивалось.

Свободное падение. Старший лейтенант Стодеревский И.Ю. Под левой рукой водохранилище г. Каратау.

За все прыжки, в пределах нормы, платили деньги; небольшие, но солдатам и офицерам это было неплохое подспорье. Тем более, что жёнам эти деньги не отдавались, да они и не требовали. Отдавать прыжковые деньги жене было плохой приметой.

Солдат должен был в год сделать не менее пяти прыжков и не более пятнадцати. Ещё три прыжка это был резерв на учения. Офицер обязан был прыгнуть не менее пяти прыжков в год, тогда ему выслуга шла год за полтора, и не более тридцати. Офицеры воздушно-десантной службы могли прыгать до пятидесяти прыжков в год. К сравнению, офицеры ВДВ имели право прыгать не более двадцати прыжков в год. Но это те прыжки, которые оплачивались. Как правило, офицеры стремились прыгать больше. Как видите дело совсем не в деньгах.

Кстати платили, если мне не изменяет память: за первый прыжок - 3.50, за последующие, до десятого- 2.50, а дальше я уже не помню, шла небольшая надбавка, свыше двадцати пяти прыжков, свыше пятидесяти и свыше ста. За то, что прыжок сложный доплачивалось полтора рубля. Неплохо получали те, кто имел звание инструктор-парашютист. А это, почти все офицеры, прослужившие более пяти лет, и на прыгавшие более ста прыжков. Они за прыжок получали 10 рублей. Когда я был начальником парашютной команды, нам оплачивали 140 прыжков в год, но 70 из них почему-то оплачивали только в размере 50%. Ребята умудрялись прыгать почти по 200 прыжков. Для спортсмена иначе нельзя, не будет профессионализма. А для спецназовца 15-20 прыжков в год вполне достаточно. Ведь парашют это всего лишь один из способов доставки группы в тыл противника.

В части ритмично шли занятия по боевой подготовке. Надо сказать, ход боевой подготовке был отлажен как часовой механизм. Не допускался отрыв от занятий даже отдельных солдат, я уж не говорю про подразделения. Вся жизнь в части регулировалась сигналами трубы. И несчастен был тот командир, чьего подчинённого задерживали на территории части во время занятий.

О высоком качестве боевой подготовки в бригаде говорит хотя бы то, что взвод со штабной роты, нашей бригады, на первенстве взводов Сухопутных войск занял четвёртое место. Обойти нас смогли только взвода трёх военных училищ. Но с курсантами четвёртых курсов тягаться тяжело. Взводом командовал мой однокашник Юрий Цыганов, а ротой точно не помню, толи Александр Ильин, толи Юрий Широков.

Много времени уделялось физической подготовке. Особенно кроссовой. Как у нас говорили: "Волка ноги кормят". Часто, со своей группой, я физзарядку проводил сам. Уходя вечером на тренировку на спортивную базу "Химик" группу тоже брал с собой. Тогда не у кого не возникал вопрос: "Почему я со службы ухожу в 18 часов, если рабочий день был до 19.00". Меня нет и группы нет. Ротный это поощрял. Ребята там занимались общефизической подготовкой, а я работал в зале бокса. Правда, до бокса я бежал 4 км на стадионе. А после бокса, тренажёрный зал и бассейн. Ну, солдатам больше всего, конечно, нравилось в бассейне плавать.

В этом бассейне я чуть не свернул себе шею. С бортика мог делать сальто. С пятиметровой вышки, полтора сальто, с входом в воду головой. Не было проблем и в прыжках с десяти метровой вышки. Со знакомыми ребятами, в конце тренировки, мы выделывали кто, что может. Я привык в детстве прыгать с разбега в канал, пролетая в длину на несколько метров. Сделал это и с десяти метровой вышки, решил народ удивить. И удивил. Пролетел над водой почти всё глубокое пространство и вошёл в воду в том месте, где уже начинается плавное уменьшение глубины бассейна. Вот в этот подъём я и врезался. Хорошо, что удар смягчили руки. Но удар головой все равно был очень сильный. Как потом рассказывали ребята, когда я всплыл, глаза у меня были ни какие. Они сначала решили, что я прикалываюсь. Но, видя то, что я еле доплыл до бортика бассейна, вытащили меня. Минут пять я даже разговаривать не мог, но, слава богу, голова была целая.

Эти походы в спортивный комплекс были для солдат и физической тренировкой, и возможностью психологически расслабится. Всё-таки сложно изо дня в день одни и те же лица, один и тот же распорядок дня, одна и та же территория, территория части. Очень важно изучить людей, чтоб знать, на, что ты можешь рассчитывать. И воспитывать у них уважение к Армии в целом, и любовь к своему роду войск в частности. Сложно, очень сложно молодым солдатам даётся на первых порах именно физическая подготовка, особенно кроссовая. И подходить здесь надо избирательно. Если парень никогда в жизни не бегал не надо пытаться за пол года сделать из него отличного кроссмена. Это не возможно, просто отобьёшь ему всякую охоту к кроссовой подготовке. Как мне кажется у меня достаточный опыт в этом деле.

В один из очередных призывов, прибыл ко мне в группу молодой солдат, Ибрагимов. Таджик по национальности, родился и вырос в сельской местности. Физическое развитие почти дистрофическое. Пробежать больше 200 метров не мог. На трассе начинал бежать на прямых ногах, плакал и говорил, что у него судорога схватывает ноги. Я пробежал с ним рядом, пощупал на бегу мышцы ног, они совершенно мягкие. Как у нас говорили солдаты, сачкует. Провели с ним работу, и я, и сержанты бегали с ним индивидуально, не спеша. Главное в кроссе поставить дыхание. И к концу первого периода обучения, это через пол года, на проверке, он уже бежал на твёрдую тройку. За которую мы его хвалили, хотя тройка в спецназе оценка не допустимая. К концу первого года службы он бежал уже только на отлично. И когда к нам приходило молодое пополнение, я просил его выступить и рассказать о своих якобы судорогах. Он, смеясь, рассказывал. Это было хорошее подспорье в воспитательной работе. Я уже выше говорил о том, что своих подчинённых надо знать. И когда их пытаются оболгать, даже не специально, вставать на их защиту.

Авторитет офицера в русской армии держится на трёх китах -

на доверии, на уважении и на любви. Доверие завоёвывается

профессиональными качествами - знаниями,

распорядительностью, находчивостью, осторожностью.

Уважение достигается честностью и высокой добросовестностью.

А любовь - заботами о подчинённых и защитой их интересов.

Из книги "Когда крепости не сдаются".

Был в роте хороший солдат ефрейтор Фомин, я уже был ротный. Старшина докладывает, что он не может выходить на физзарядку нога болит. Сказал отправить его в санчасть. Там освобождения не дают, говорят, что солдат здоров. Пошёл сам разбираться, начальник медслужбы бригады говорит, что солдат попросту сачкует. Но я то его знаю, если говорит, что болен, значить болен. Попросил его направить солдата на обследование в Чирчикский госпиталь. Начмед заявил, что здоровых на обследование не направляет. Я высказал ему всё, что думаю, о его профессиональной подготовке, и без направления сам повёз Фомина в госпиталь. Там его посмотрели и опять говорят, что здоров. Тут уж у меня сомнения появились. Но солдат клянётся, что болит нога. Попросил, чтобы ему дали направление в окружной военный госпиталь в Ташкент. И, что вы думаете, там находят какую то болячку, сейчас уже не помню, что именно, да это и не важно. Солдату делают операцию на колено.

Я его выписной эпикриз хотел скормить начмеду. А Фомин со мной потом, ещё долго служил. И в горах бывали и в пустыне под Балхашём. Затем он остался в Армии и служил у меня в отряде прапорщиком. И в Афгане он был вместе со мной, и не разу этот парень не подвёл.

При проведении занятий по кроссовой подготовке, и при совершении марш-бросков нельзя ни в коем случаи забывать о медицинском обеспечении. Как-то готовил я роту к совершению марш-броска на 36 км. Такой дистанции в НФП (наставление по физической подготовке) не было. В то время было только две дистанции 6 км и 10 км. Но я считал и считаю, что спецназовец ГРУ должен уметь совершать марш-броски на 50 км. Так вот перед такой нестандартной дистанцией надо обязательно проводить не мене двух марш-бросков на 10 км, с задачей, не время хорошее показать, а отработать тактику действий. Обязательна психологическая подготовка. За месяц в казарме была вывешена подробная схема марш-броска. По карте была изучена местность, где будет проходить маршрут. И во время марш-броска я постоянно информировал солдат, где мы находимся, и сколько ещё осталось пробежать. Солдат во время марш-броска должен думать, а не тупо переставлять ноги. Лучше думать, о чём-нибудь приятном. Вы уж извините меня, но я всегда ребятам говорил: "Думайте о бабе".

Во главе роты должен бежать командир, поддерживая необходимый темп, и показывая личный пример. В замыкании лучшие бегуны роты. С задачей, забирать оружие и снаряжение у тех, кто уже устал. Важно это делать во время, а не тогда, когда человек уже "сдох". В таком случае придётся уже тащить и его.

Так вот во время такого тренировочного забега, я обратил внимание на то, что сержант Шинкоренко тяжело дышит, и лицо его стало землянистого цвета. Он всегда отлично бегал, а на марш-бросках помогал товарищам. И сейчас пересиливая себя, продолжал бежать. Но было понятно, что это не просто усталость. Я, не смотря на его желание продолжать бег, вывел его из строя и отправил к фельдшеру ехавшему в машине за бегущей ротой. Ему сделали укол и отвезли в санчасть бригады.

Как потом сказал врач, что если бы задержались ещё минут на двадцать, то парень мог умереть. И такое случилось уже с подготовленным солдатом. В последствии он нормально служил, и у него не было ни каких проблем со здоровьем.

Поэтому подготовку молодёжи надо вести аккуратно и индивидуально. Спустя, года три после этого, в учебном полку, в городе Ашхабаде во время кросса погибло сразу шесть молодых солдат. Это были ребята весеннего призыва. Конец мая, жара уже 40, а их выгнали на кросс. И без всякой подготовке давай сразу на время, а они ещё и акклиматизацию не прошли. Виновных судил военный трибунал.

У меня ребята 36 км пробегали без проблем. Был ещё один случай, характеризующий высокий уровень кроссовой подготовки в бригаде.

Как-то после сборов командиров групп, уж не помню в каком году. Мы, только офицеры, командиры групп, провели налёт на реальный объект. На какие-то склады, расположенные в сопках, с командованием этой части была договорённость.

Мы знали, что по условиям этих занятий, через 20 минут после налёта к складам прибудет подкрепление "противника" с собакой. После выполнения задачи мы уходили в сторону гор, по холмистой местности. Первые 15 км бежали, не останавливаясь, а потом перешли в темп марш-броска. Группа у нас была большая, и когда мы проходили через ручьи, те, кто устал, по одному, по два уходили вверх и вниз по течению. Остальные продолжали уходить в сторону гор.

Сопки становились всё более крутые. И на склоны гор опустилась ночь. В конце концов, оставшись один, я пробежал ещё около 5 км, и стал выходить на точку сбора. Когда я туда вышел, около костра уже сидела вся группа, понося меня последними словами. Оказывается, последний передо мной человек, пришёл ещё час назад, и все сидели и ждали меня. Лишнее я драпанул.

Как, потом в разборе, рассказал руководитель занятия. Ровно через 20 минут нас стали преследовать. Вожатый бежал с собакой, а все остальные ехали следом на машине, местность, на начальном этапе, позволяла. Но преследователи были из внутренних войск. Два раза меняли вожатых, но, в конце концов, и собака легла, и не с места.

Бегали мы с ротой и кросс 22 км, но это по желанию, в воскресение. Приходили и просились на забег и ребята из других подразделений. Такие кроссы мы бегали в спортивной форме. В Армии она не выдавалась, не положено по нормам снабжения. В бригаде было всего несколько комплектов для различных соревнований. И приходилось просить солдат, чтобы писали домой, и просили родителей выслать.

Кросс 22 км. Лидирующая группа. Крайний справа, ваш покорный слуга.

Трассу я подобрал хорошую. Шоссе, которое шло параллельно основной трассе с Чирчика в сторону Ташкента, в выходные дни на нём практически не было ни какого движения. Очень важно подобрать такую трассу, чтобы она обеспечивала безопасность проведения кросса. Бежали мы по встречной полосе, то есть, если бы и появился какой-то встречный автомобиль, мы бы его заметили издалека и сошли бы на обочину. Сзади бегущих, посредине трассы, шла машина. Её задача была предупреждать догоняющие нас машины, о помехе на дороге.

На середине трассы ставили стол с томатным соком, чтоб можно было утолить жажду.

Вот и финиш

Сам я бегал ежедневно, кроме воскресенья, утром, и четыре раза в неделю вечером, когда ходил на тренировки в спортивный комплекс.

Став командиром роты, я сшил себе пояс, в котором было 10 кг свинца, и одевал его на тренировках (этот пояс и сейчас со мной). А на ноги надевал обхваты, каждый весом по 1,5 кг. Когда всё это с себя снимаешь, то, кажется, что ты ничего не весишь.

Уж не помню, в каком году, кажется в 1973 или в 1974, в бригаду пришёл комплект оборудования для тропы разведчика. До этого мы бегали обычную полосу препятствий.

Установили её за городом, на нашем полигоне. Общая её протяженность составляла 600 метров. Необходимо было преодолеть три забора различного типа. Подняться по дымоходу, так назывались две вертикальные стенки, стоящие параллельно друг другу, на расстоянии сантиметров 80. Пробежать по

подземному ходу и выскочив из него метнуть нож в "часового".

Затем работа на высоте. Поднявшись, по верёвочной лестнице, на высоту 14 метров, надо было пройти по тросу длиной 30 метров. Опустившись на 6-ти метровую высоту, преодолеть "Обезьяний мостик" (два параллельных троса, на которых закреплены поперечные, деревянные дощечки). Далее, на той же высоте, натянут канат. И мостик, и канат, длиной 30 метров. Затем спуск в низ.

При преодолении полосы в составе отделения, один из солдат спускался с 14-ти метровой высоты, повиснув снизу на тележке, которая скользила вниз по двум тросам. Все препятствия на высоте 14 метров преодолевались со страховкой.

Следующий этап, подключение к телефонному кабелю. Он находился на 6-ти метровом телеграфном столбе. Гладкий бег метров 200. Затем минирование железной дороги, и преодоление её, по узкой трубе, проложенной под насыпью. Далее необходимо было, открыть люк канализации, проникнув туда, проползти метров 20, и открыв очередной люк, выйти наружу. Отразив нападение противника, используя приёмы рукопашного боя, надо было бежать к ломаной лестнице. Она была расположена на высоте 2-3 метра параллельно земле. Длиной она была всего метров 15, и была заключительным препятствием тропы. Но люди так изматывались, что приходилось её преодолевать, не снизу, переставляя руки, а сверху, залезая на неё.

Возможно, какое-то из препятствий, я упустил. Тропа преодолевалась или в составе отделения, или в одиночку. Во втором случаи, некоторые препятствия не преодолевались.

Мы быстро нашли способы, преодоления всех элементов тропы разведчика. 30-и метровый канат мы преодолевали лёжа на нём сверху. Так как, если его преодолевать обычным способом, вися на нём снизу, то за следующие препятствие солдат уже не мог даже просто держаться, пальцы не сгибались.

Очень долго не могли найти способ как залазить на телеграфный столб. Ведь надо было непросто залезть, а, подключившись к проводам, сделать запись пяти групп цифр. На земле уже можно было их расшифровывать.

Какие только приспособления не придумывали, всё было не эффективно. И тогда заместитель командира бригады, подполковник Жаров, в последствии командир Псковской бригады спецназ, а затем начальник разведки Прикарпатского военного округа, сказал, что никаких приспособлений не надо, и без них залезть можно.

Рядом стоял 14-и метровый, гладкий, бетонный столб. Жаров объявил солдатам, что, кто залезет на столб и положит сверху на него свою панаму, сегодня поедет в отпуск на десять суток. Три солдата, один за другим, проделали это. Жаров сказал, что достаточно, а то вся бригада в отпуск уедет. Вопрос с телеграфным столбом был решён

В конце весны 1974 года меня назначили начальником парашютной команды бригады. Моей задачей было подготовить её к соревнованиям на первенство частей специального назначения. Готовить спортсменов-парашютистов я, конечно, не мог, ведь сам даже никогда не прыгал на спортивных парашютах. Но я нёс полную ответственность за подготовку команды по наземному комплексу и за поддержание в команде дисциплины. За парашютную подготовку отвечал прапорщик Вячеслав Гомзев.

Наземным комплексом мы занимались в части. Это: марш-бросок, топография (хождение по азимуту и определение координат объекта), подготовка по связи (вхождение в связь и передача радиограммы), метание ножей и гранат, переноска раненного, стрельба. То есть обычные предметы боевой подготовки. Всё шло нормально, ребята подобрались крепкие. Но просто отличной подготовки нам было недостаточно, мы обязаны были делать всё, лучше всех. Главным был наземный комплекс, ведь для спецназа парашют является только одним из средств доставки к месту выполнения задачи. И как показали в дальнейшем боевые действия в Афганистане и в Чечне не самым главным. Основным средством доставки групп стал вертолёт.

На соревнованиях наземный комплекс выполнялся сразу после прыжков на точность приземления. Один этап плавно переходил в другой. Критерия было два, время выполнения и результат. Засечка времени делалась с момента отделения от самолёта первого члена команды и до окончания стрельбы, это был последний этап. Всё у нас ладилось за исключением, казалось бы, самого простого, переноски раненого. Пробовали и вдвоём нести, и втроём, и всей командой, но только сбивали себе дыхание и теряли драгоценные секунды. Решение нашлось самое неожиданное. Все 300 метров "раненного" нёс, бежал с ним на плечах, Серёга Рычков, крепкий, здоровый парень. А вот кто у нас был за раненного, я не помню, выбрали естественно самого лёгкого.

Кстати в конце 1974 года в нашу часть приехал художник, если мне не изменяет память, Юрий Попов, кажется, он был из Ташкента. У него была задача, к 30-летию победы в Великой Отечественной войне, написать несколько портретов военнослужащих нашей бригады. Это видимо по принципу: лучший колхозник, лучший сталевар, ну и так далее. Было отобрано шесть человек, в том числе я и Сергей Рычков. Приходилось по несколько часов сидеть, позировать, не двигаясь. Мало приятное занятие. В конце весны 1975 года мы поехали в Ташкент, в картинную галерею на выставку посвященную Дню Победы, но нашли портрет только Сергея. В администрации нам сказали, что мой прошёл конкурсный отбор, и его отправили на такую же выставку в Москву. А жаль, я хотел его купить. На память остался только черновой набросок художника.

Построение перед соревнованиями, г. Псков.

В 1975 году на соревнованиях в Пскове, опередив команды всех бригад специального назначения, мы заняли первое место по наземному комплексу.

Спортивное мастерство, по парашютному спорту, оттачивалось на двухмесячных сборах в гражданских аэроклубах. В 1974 году мы были в городе Каратау Джамбульской области, а в 1975 году в посёлке Сайрам Чимкентской области. Всё это на юге Казахстана. Ребята в команду были подобраны хорошие, все перворазрядники по парашютному спорту. В последствии все они стали мастерами спорта. Кроме того, они были хорошими солдатами, в последствии стали прапорщиками. Хороший спортсмен не может быть плохим солдатом.