Автобиография

Но это противостояние с политработниками всё же вышло мне боком.

Где-то в начале осени был приказ оформить на очередное звание, досрочно, всех кто служил в Афганистане и в звании проходил уже более половины срока. В разведотделе Армии оформили документы на подполковника, мне и Борису Керимбаеву командиру 177 ООСПН.

В декабре месяце я ездил в Кабул утверждать у Командующего план боевых действий на следующий месяц. Попутно, в управлении кадров, мне вручили орден "Красное Знамя", я его обмыл тут же в штабе, в кабинете у начальника особого отдела Армии. У меня с ним сложились хорошие деловые отношения.

К сожалению, фамилию этого полковника не помню, но знаю, что он гасил негативную информацию, которую на меня пытались присылать "доброжелатели".

Так вот при вручении ордена, майор из отдела кадров мне сказал, что списки на присвоение досрочных званий уже в Армии подписаны, но член военного совета генерал-майор Овчинников, мою фамилию вычеркнул. А делать этого после подписи Командующего не имел права.

Я пошёл к этому чиновнику за разъяснениями, предварительно спросив разрешения у майора отдела кадров, чтобы его не подставлять.

Первый вопрос, который мне задал генерал, был: "Кто вам это сказал"? Я назвал фамилию. Вызвали майора с отдела кадров, но он заявил, что, выполняя свои обязанности, был обязан оповестить меня. Взбучки у генерала не получилось. Да и в Афгане, мало кто боялся больших начальников, обстановка другая.

Овчинников мне сказал, что он подумает, думает до сих пор. А я, балбес, не пошёл с этим вопросом к Командующему, Ермаков наверняка бы этот вопрос решил. Вот так я, второй раз за службу, пролетел мимо досрочного звания.

Спустя семь лет, когда я уже командовал полком в Закавказском военном округе, к нам приехала комиссия Главного политического управления Советской армии, во главе с начальником Глав. ПУРА генералом армии Лизичевым.

В составе этой комиссии был и Овчинников. Оба они, проходя мимо шеренги командиров частей дивизии, выслушав доклад, здоровались, пожав руку. Когда я назвал свою фамилию, рука Овчинникова дрогнула, и он пристально посмотрел на меня. Вспомнил меня генерал, благодаря моей редкой фамилии.

Сразу после возвращения из Кабула я должен был лететь в отпуск, но в лагере меня ждал сюрприз. Пришлось проводить операцию по задержанию дезертира.

5.7. Операция по задержанию дезертировавшего к душманам младшего сержанта Викол.

Справка: мл. с-нт Викол (имя и отчество не помню), молдаванин, невысокого роста, хилого телосложения, проходил службу в ремонтном взводе отряда, к нам попал из какой-то учебки. Во второй половине 1982 г. подлежал увольнению в запас. В связи с тем, что был замешан в неуставных взаимоотношениях, был мной разжалован, и срок увольнения я перенесён ему на 31 декабря 1982 г.

В отряде было заведено увольнять в запас в следующем порядке:

- в первую партию, солдат имеющих правительственные награды и не имеющих грубых дисциплинарных взысканий. Я их лично отвозил в н.п. Хайратон, на мост и оказывал содействие в переходе границы.

Помню, привёз я такую группу. Капитан пограничник даёт команду, чтобы сняли шинели, обувь и вывернули карманы на парадной форме. Проверки на границе были очень жёсткие, следили за тем, чтобы в Союз не попали оружие и наркотики.

Ребят было человек двадцать, они расстегивают шинели, а у каждого на груди ордена и медали. Капитан, увидев награды, сказал, что всё достаточно, дальше ребята не надо, езжайте.

- во вторую партию солдат имеющих награды, но имевших и дисциплинарные взыскания;

- в третью партию всех остальных, кроме лиц совершивших грубые нарушения воинской дисциплины;

- в четвёртую партию (31 декабря) тех, кого пожалел прокурор. Лиц, в отношении которых, мне прокуратурой было отказано в возбуждении уголовных дел, были, к сожалению и такие.

В Армии командир части проводит дознание, оформляет документы на возбуждение уголовного дела, и затем передаёт их в военную прокуратуру.

Это, в основном, неуставные взаимоотношения и несчастные случаи при неосторожном обращении с оружием. Дольше держать их, я не имел право по закону. Но 31 декабря перехода через границу не было, мост закрывался, и вся эта братия Новый год встречала в Хайратоне, на афганской стороне, а не в Термезе. Таких было немного, один - два человека в пол года. Вот такая я сволочь. Каждый солдат в отряде должен был видеть, от наказания никто не ушёл.

После отъезда третьей партии дембелей, Викол, из не уволенных в запас солдат, остался в отряде один. И те, над которыми он раньше издевался, набили ему морду.

Эта сволочь очень обиделась и подалась к душманам. Не далеко от нашего лагеря на реке Саманган была мельница, туда и пошёл Викол. Мельник переправил его в банду.

Ход операции.

Прилетаю с Кабула, чемоданное настроение, отпустили в отпуск. Встречает дежурный по лагерю и докладывает, что в отряде "ЧП", солдат ушёл в банду. Оказывается, Викол пропал два дня назад. Офицеры провели работу внутри отряда, среди афганцев, наших агентов, и к моему приезду уже точно установили, что к душманам он ушёл добровольно и где примерно находится.

Немедленно была спланирована операция по задержанию дезертира, которую мы провели на следующий день. В операции участвовал весь отряд за исключением наряда. К операции были привлечены и афганские подразделения: батальон цирандоя, горный батальон, сотрудники ХАДа. Все из Айбака.

Кроме того, при проведении операции лично присутствовал губернатор провинции "Саманган" с частью своей администрации, у нас с ним были очень хорошие отношения.

Восточнее нашего лагеря, выше по течению реки Саманган, были расположены три кишлака, до ближайшего было 5 км. По нашим разведданным, Викол находился в одном из этих кишлаков.

Мы с утра блокировали все три кишлака и провели чистку. В то время уже запрещалось проводить досмотр домов нашими солдатами, это должны были делать афганские подразделения, но как они это делают, мы хорошо знали, поэтому я приказал дома осматривать самим. Ни Викола, ни душманов мы не нашли. Зато мы нашли обмундирование Викола, то, что это его вещи сомнений не было, так как на внутреннем кармане гимнастёрки был написан номер его военного билета.

Мужчин, всех трёх кишлаков, я приказал собрать у подножья одной из сопок. Здесь же мы поставили всю имеющуюся у нас технику и тяжёлое вооружение: БМП и БМД, танки, батарею Д-30, миномёты, гранатомёты АГС-17 (18шт), огнемёты "Рысь" (27шт).

С речью, перед собранным мужским населением, выступил губернатор и потребовал вернуть солдата. Затем он предложил мне взять 5 человек аксакалов в заложники.

Я и сам собирался это сделать, решил блефануть как в фильме " Я, Шаповалов" сделал командир полка. Он своего красноармейца, с китайской территории, у белоказаков забрал. Переправился на лодке на китайскую сторону и потребовал отдать солдата, в противном случае пригрозил разгромить своей артиллерией казачью станицу. В подкрепления к сказанному, он одним выстрелом уничтожил наблюдательную вышку у станицы.

У меня просто не было другого выхода. Я выступил перед афганцами и сказал, что если завтра к 10.00, солдата не будет у меня в лагере, я аксакалов повешу, а с кишлаками вот что сделаю, и приказал открыть огонь по сопке из всего имевшегося вооружения. Огонь вели ровно две минуты. На сопке живого места не осталось, она вся горела.

Забрали аксакалов и вернулись в лагерь. Привезенных афганцев я приказал разместить на гауптвахте. Но в отличие от наших солдат, которые, попадая туда, обязаны спать на голых нарах, аксакалам выдали постельные принадлежности. Ну и конечно мы их накормили, а чая они пили столько, сколько хотели.

На следующее утро со стороны душманов, ни каких движений. В 9.00 я приказал за КПП лагеря развернуть батарею Д-30, ни какой реакции. Ровно в 10.00 был дан залп, в сторону ближайшего кишлака, с недолётом - 500 м.

За этот залп, до сих пор, от Равиля Ахметова выслушиваю нарекания, так как взрывной волной на КПП выбило все стёкла, а они у нас были дефицитом.

После залпа смотрим на громадной скорости от кишлака, в нашу сторону летит ГАЗ-66, и из кузова руками машут. Подъезжают и вытаскивают нашего Викола.

Через пару месяцев Викола судили, дали 4,5 года тюрьмы. Но осудили его не за дезертирство, а за неуставные взаимоотношения. Как сказал прокурор: "Так как у нас нет состояния войны с Афганистаном, Викол не мог, сдаться противнику, противник отсутствует".

А на меня, советник при ХАДе провинции Саманган (полковник КГБшник), накатал телегу Командующему Армией, что я занимаюсь противоправными действиями. Я об этом и не знал. Спустя несколько месяцев, кто-то из генералов (кажется Шевченко) рассказал мне, о том, что когда Ермакову доложили о моих действиях, он сказал: "Вот если бы Стодеревский не вернул солдата, его надо было бы наказать, а он вернул, значить был прав". Прикрыл меня Командующий.

5.8. Кусочек мирной жизни.

Разум к счастью стремится, всё время твердит:

дорожи каждым мигом пока не убит!

Ибо ты - не трава, и когда тебя сносят -

То земля тебя заново не возродит!

О. Хайям

Новый 1983 год я встречал дома, в Чирчике. Затем съездили с женой к моим родителям, к её родителям. То есть отпуск как у всех офицеров, навестить родственников. Затем поехали в Крым, в Сакский военный санаторий. Я перед отъездом из Кабула взял в госпитале две путёвки.

Приезжаем, а мне в администрации говорят, что будем с женой проживать в разных корпусах. Я сначала думал, что шутят. А дежурный администратор, возмутившись моей настырности, заявила, что у них даже полковники с жёнами живут раздельно. Здесь пришла моя очередь возмущаться. Сказав всё, что думаю об их конторе, и то, что я и полковником буду спать с женой в одной постели, бросил на стол путёвки, и мы уехали в Алушту. Я несколько раз отдыхал там, в военном санатории и надеялся, что смогу достать путёвки на месте, ведь на дворе январь.

Приезжаем в Алушту. Оказалось, что санаторий центрального подчинения и начмед сам этот вопрос решить не может. Но он, прямо при мне, послал телеграмму в Москву с просьбой о предоставлении путёвок. Ну а временно разместил нас в служебном корпусе, который находится на территории пляжа санатория. Почти каждую ночь был шторм, и брызги волн летели, чуть ли не в окно комнаты. Постоянный, равномерный шум волн убаюкивал. Это было прекрасное место для снятия психологической нагрузки.

Здесь впервые я попробовал, что такое зимним купанием. А было это так.

16 января в Алуште проходил слёт "моржей" СССР. Мы с женой пошли посмотреть, что же это такое. Несколько десятков мужчин и женщин, самых различных возрастов, не боясь пронзительного холодного ветра, снега не было, с шутками и смехом, во главе с Нептуном, устремились в море. Всё это мероприятие длилось не более получаса. Чуть позже мы с женой стояли на волнорезе, любовались зимним морем, походят две девушки, раздеваются и тоже в море.

Тут я не выдержал. Пошёл в магазин, купил бутылку водки, всё-таки первый раз страшновато лезть в воду без подготовки. И как меня жена не отговаривала, выпив стакан, я шагнул в море. Пока вода была до колен, было терпимо, а вот когда выше, стало очень не уютно, девушкам оказывается проще. Стакан после купания и на этом мой первый опыт морживания закончился. Позже, уже служа на Украине, я занимался этим серьёзно, очень хорошо взбадривает организм и хорошая профилактика от простуды.

Дней через семь меня вызвали к начмеду для оформления путёвки, пришло разрешение из Москвы. Но зимой на море и недели достаточно, всё-таки скучно. Я попросил разрешения пожить ещё три дня там, где живу, и спросил, как мне это оплатить. Начмед сказал, что плата за проживание в служебном корпусе не предусмотрена, но я могу продолжать там жить. Тогда я предложил заплатить лично ему, не люблю халявы, но по его взгляду понял, что настоящие офицеры есть везде. Извинившись, я ретировался.

5.9. Снова Афган.

Пока я в Алуште наслаждался шумом прибоя, в Афгане произошла трагедия. Душманы захватили в г. Мазари-Шарифе 16 человек советских специалистов, ещё двоих при захвате убили. Они работали на местном заводе азотных удобрений. Захватившая их банда возила этих, сугубо гражданских людей, по кишлакам и в целях пропаганды представляла их лётчиками, которые бомбили кишлаки. Целый месяц проводилась операция по розыску и освобождению заложников.

В ней участвовал и наш отряд под командой моего заместителя Вячеслава Посохова. Но в этот раз фортуна улыбнулась пехоте. Большую часть заложников удалось освободить, но несколько человек погибли, душманы расстреляли их отступая.

Когда я прибыл с отпуска, эта эпопея уже закончилась, и февраль месяц прошёл тихо. Ежедневная, рутинная работа в засадах и в

После отпуска, долой всю растительность. проблемных кишлаках.

5.10. Чита

У нас в отряде была достопримечательность. Обезьяна по кличке Чита. На севере Афганистана, где располагался наш отряд, обезьяны не водились. Читу, нам в подарок, привезли вертолётчики. Я думаю, что они от неё просто, таким образом, избавились. Зловредная была "дама".

С начала она была любимицей всего отряда. Ей сшили брюки, неприлично даме среди мужиков с голым задом дефилировать, ну и конечно тельняшку. Чего только она не проделывала. В отряде было несколько собак, среднеазиацких овчарок, так она любила покататься на них верхом. Это уже был цирк.

Один барбос воспылал к ней любовью и решил заняться сексом. Чита, блюдя свою женскую честь, так укусила его за мужское достоинство, что бедняга, недели две, ходил по городку в раскоряку.

Прилетающие вертолётчики, первым делом, спрашивали, где Чита? Они привозили не большие зеркальца и вручали ей. И тут начинался концерт. Чита, увидев себя в зеркале, с начала жутко удивлялась, а затем свирепела и пыталась ударить того, кто находился по ту сторону зеркала. Она решила, что прибыл конкурент. Злобно шипя, подпрыгивая, она пыталась ударить или укусить этого конкурента. В результате зеркальце падало и разбивалось. Она поднимала самый большой осколок, и всё начиналось с начала.

Жила Чита в одном из вагончиков офицерского городка. Офицеры комнаты, где она жила, мужественно переносили её самые безобразные выходки, но когда, прейдя в комнату, обнаружили изодранные в клочья вещи, её выгнали на улицу. Чите нравилось всё пробовать на зуб. Но женщина есть женщина, она вошла в доверие к жильцам другой комнаты и они, пожалев её, приютили. Уже через пару дней, они об этом пожалели, она разодрала в клочья пачку чеков.

Чеки это дополнительные денежные знаки, которые выплачивались в Афганистане. В Союзе, в магазинах "Берёзка" на них можно было приобрести дефицитные вещи, которых не было в торговой сети. Ухаживания барбоса.

Чита снова оказалась на улице.

Была зима, и что-то надо было делать. Чита на ночь пристраивалась к дежурному по лагерю. Всю ночь скромно сидела, дремала около печки, не проявляя ни какой агрессивности. Но как только вставало солнце, хватала со стола дежурного ручку, разгрызала её и победно удалялась из палатки.

Она постоянно с кем ни будь, конфликтовала. Сама привяжется, напросится на руки, а потом не с того не с сего, укусит человека за ухо. И дня три он ходит с оттопыренным, багровым ухом, являясь предметом насмешек товарищей. Чита всё делала по максимуму, кусать, так кусать.

Она ни кого, и не чего не боялась. Если на неё замахивались, пытаясь отогнать, она

могла учинить драку, бросаясь на обидчика, как собака.

С ней было только одно средство борьбы, надо было схватиться за кобуру, мы всегда ходили с пистолетами. Чита моментально, громадными прыжками, по крышам, давала дёру.

Но так долго продолжаться не могло, зимой и днём довольно холодно. Читу не спасала та тёплая одежда, которую ей сшили. И очередной своей жертвой она, почему-то, выбрала меня.

Животных я всегда любил, и в Афгане у меня была собака.

Читу часто угощал чем-нибудь вкусным. И она устроилась ко мне жить, именно устроилась.

Сделала она это своеобразно. В выходной день, лежу у себя в комнате, читаю. Открывается дверь и на порог садится Чита. Сидит молча, минут пять и смотрит на меня.

Видя, что я на её появление ни как не реагирую, заходит в комнату, и садится на кресло у входа. И опять пять минут молчаливого созерцания.

Затем перебирается на прикроватную тумбочку. После продолжительной паузы, залазит на кровать и начинает изображать поиск насекомых в моей голове, но делает это очень аккуратно, слегка касаясь головы.

Видя, что я продолжаю читать, она делает вывод, что её приняли и уже не выгонят. После этого начала хозяйничать в комнате, но в рамках приличия. И всегда, когда, за какие то проделки, я её наказывал, убежав, она возвращалась именно таким способом. А проделок было предостаточно.

Стою утром, бреюсь. Чита сидит сзади и наблюдает за процедурой. Только положил помазок, она его хвать и уже сидит на крыше домика и мажет мылом свою морду. Прошу отдать, чёрта с два. Что делать? Не могу добриться. Приходится идти в домик за пистолетом. Увидев оружие, она бросает помазок и даёт дёру.

Провожу совещание с офицерами и вдруг сзади мощный удар по голове, у меня искры из глаз посыпались. А офицеры в истерическом хохоте. Я ни чего понять не могу. Оказывается, Чита подкралась сзади, и, шарахнув со всего размаха меня кулаком по темени, сбежала.

Ездила она со мной и на боевые операции. У нас был трофейный японский джип, я, переодевшись в афганскую форму, садился за руль, Чита устраивалась рядом. Она тоже была в форме, тельняшка и брюки. Сзади сидело четверо солдат, но их не было видно с дороги, у джипа не было боковых окон. Сидящие сзади выходили через заднею дверь.

Мы ехали впереди, а сзади, на расстоянии 1 км, шёл БТР, он всегда был готов подскочить на помощь. Я надеялся, что душманы остановят машину для досмотра, и можно будет их взять. Но после первой же поездки я, от такой авантюры, отказался.

Дело в том, что нас на самом деле остановили люди с автоматами, в национальной одежде, но оказалось, что это отряд самообороны. Хорошо, что мы ещё не постреляли друг друга.

Так вот во время этой поездки Чита, сидя на переднем сидении, очень бурно

У трофейного джипа, в форме офицера цирандоя. реагировала на идущие, на встречу машины. Она вставала на сидении в полный рост и, уткнувшись мордой в стекло, строила гримасы. Водители встречных машин, чуть ли не вываливались из кабин, от удивления. Была Чита и на блокировки одного из кишлаков. Операция была не сложная, и я остался в лагере. Тут прилетает генерал-майор Кузьмин, советник зоны "Север", осмотрев лагерь, он изъявил желаннее посмотреть на ход операции. Подъехали мы к сопке и стали втроём подниматься, генерал, я и Чита. Только поднялись наверх, нас обстреляли, сначала из стрелкового оружия, а затем не далеко разорвалась мина. Смотрю, Читы рядом нет. Видя такой оборот дела, она моментально сбежала вниз и залезла в БТР. Только глаза торчали поверх люка.

Чита погибла как солдат, месяца два спустя она подорвалась на мине. Я был в отпуске и эту печальную весть мне сообщили по приезду.

5.11. Поли-Хумри.

Отряд часто привлекался на реализацию разведданных. Со штаба Армии поступал приказ о том, что в каком-то кишлаке имеется склад оружия или находится банда. И мы должны были или захватить оружие или уничтожить банду.

К сожалению ни разу за два года разведданные не подтвердились. Выполняя такие задания, мы вели себя крайне осторожно. Если идёт дезинформация, возможна и засада. Да и выходили на эти операции только для галочки, знали, что все равно результата не будет.

Как правило, на реализацию таких задач выходила рота. Но как-то в феврале 1983 года получаю задачу на уничтожение крупного бандформирования между кишлаком Работаг и п. Поли-Хумри. Это за пределами нашей зоны ответственности, но так как задача была очень важная, поручи нам. По данным разведки, в

кишлак на совещание, для координации действий,

. Пошли всем отрядом.

Не доходя до кишлака километров 5-6, останавливаю отряд. Подойти не замеченными не удастся. Совершенно ровная долина, плавно переходящая в горный хребет, и у основания хребта находится кишлак. Здесь нужен рывок на боевых машинах. Необходимо было быстро взять кишлак в полукольцо. Душманов, пытающихся уйти в горы, можно будет расстреливать на склонах как в тире. Но машины могли пожечь из гранатомётов, если собралась такая серьёзная компания, восемь главарей, их там должно было быть предостаточно. Нужно разворачивать батарею. Она должна будет вести огонь по окраине кишлака, на подавление гранатомётчиков.

Но надо быть дураком, чтобы собирать совещание рядом с трассой, по которой практически беспрерывно идут наши колонны. Да и вообще этот кишлак ловушка. Ни одной дороги в горы, даже троп на карте не видно, хотя они наверняка есть. Ну, ни как не может здесь быть сборище душманов.

До Поли-Хумри было километров тридцать, там располагалась разведгруппа ГРУ, которая и дала эту информацию. Посылаю туда особиста уточнить координаты кишлака. Ждали часа полтора, уже хотел начинать операцию, летит на БТРе особист, кричит: "Отставить!" Перепутали координаты, ошиблись на восемь километров. Но по новым координатам нужный нам кишлак находился как раз за хребтом, и чтобы туда пройти, надо было сделать крюк в 150 километров. А по тамошнему бездорожью, это минимум двое суток пути. Кто же там будет сидеть, и ждать нас. Командование решило нанести туда бомбовый удар, а нас вернули в лагерь.

Если бы мы тупо выполнили приказ, были бы не чем не оправданные жертвы среди мирных жителей.

Будни.

В конце февраля пришёл приказ готовиться к большой войсковой операции. Нам готовиться, было не надо, отряд был всегда готов, в течение получаса, выйти на любую операцию. Вопрос только стоял в одном, сколько с собой брать боеприпасов, продовольствия и горючего.

Я никогда не проводил перед выходами на боевые операции строевых смотров, так как был уверен в своих офицерах. Им няньки были не нужны.

И построений колонн перед лагерем никогда не делал. Становился, на своём БТРе, перед воротами лагеря, команда всем машинам "Заводи!", и подразделения выходили мимо меня, согласно расчёта построения колонны. Выйдя на дорогу, машины не останавливались, а продолжали двигаться со скоростью 30 км/час. Когда из лагеря выходила последняя машина, я обгонял колону и становился на своё место. Оно всегда было за головной ротой. После этого колонна начинала идти со скоростью не менее 60 км/час. При наличии в колоне только колёсной техники, мы ходили ещё с большими скоростями.

Помню как-то ночью, мы шли с расположения 122 МСП на Мазари-Шариф, тремя БТРами со скоростью около 120 км/час и при этом не включали фар. Правда ночь была лунная. Расстояния между машинами по 300 метров, водители сели по-походному, и вперёд. Если бы на дороге и была засада, душманы не успели бы ничего сообразить, и к тому же попробуй, попади из гранатомёта в машину идущею на такой скорости. Шоссе там было в хорошем состоянии и прямое как стрела.

В начале марта, кажется 1-го числа, получаю задачу из Кабула, что завтра в 6 утра выйти из отряда и прибыть в район расположения 122 МСП. Говорю им, что мне не надо указывать время выхода, скажите, когда я там должен быть, а когда мне выходить, я сам приму решение. И оказалось, что на дорогу в 60 км, они отряду отвели целый световой день. Мы прошли этот маршрут за полтора часа.

Потом я понял, почему давался такой большой промежуток времени. Нам на операцию была придана мотострелковая рота со 148-го МСП, из 11 шт. её БТРов половина встали по дороге. Первое это то, что это были старые потрепанные БТР-60. Второе то, что подразделения этого полка стояли повзводно на точках, по охране дороги и машины стояли в окопах. А машина должна ездить и нормально обслуживаться, тогда она всегда будет на ходу. Ну и, о каком профессионализме водителей можно говорить, если машины стоят.

Я уже говорил, что в Афгане постоянно воевали в основном, десантники и разведка мотострелковых частей, а пехота, за исключением не которых частей, в основном стояла на охране коммуникаций. И когда на большие операции пытались их привлекать, то ничего хорошего из этого не выходило. Люди, месяцами сидя на точках, теряли профессиональные качества, и, к тому же, не было слаженности в подразделениях.

Эти чёртовы политики, со своим ограниченным контингентом, видимо или не понимали. или не хотели понять, что здесь, в Афганистане, нужна минимум ещё одна Армия. Ведь мы воевали не столько с душманами, сколько со всем Западным миром, с арабскими странами, и ещё с Китаем. И советники и поставки оружия и арабские наёмники, а на юге даже регулярные подразделения Пакистанской армии.

Где-то неделю, мы работали севернее Мазари-Шарифа. Больших стычек не было, маленькие разрозненные группы душманов. Видимо это проводилось с целью дезинформации противника. При проведении этих мероприятий был неприятный случай.

На одну из операций мы пошли вместе с мобгруппой пограничников. Сверху нас поддерживали вертолёты. Погода резко испортилась и вертушки ушли. Командир мобгруппы мне по радио докладывает: "Командир извини. Нам без поддержки авиации работать запрещено, я возвращаюсь в лагерь". А я то развернуться не могу, да и не хочу, надо выполнять задачу. Сработали и за себя и за них. Вот, что значит межведомственная разобщённость.

Я этих ребят не виню. Мы знали, в каких условиях им приходится работать. Командир мобгруппы был полностью лишён самостоятельности. При нём постоянно находилась оперативная группа из погранотряда в количестве трёх человек, и он был обязан согласовывать с ней все свои действия.

Я помню, как-то раз в районе г. Ташкургана, одна из транспортных колонн 40 Армии попала в засаду. На помощь ей пришли подразделения 122 МСП, им пришлось пройти 20 км, пришли мы, пройдя 30 км. Мобгруппа погранвойск не пришла, хотя размещалась в крепости г. Ташкурган, в 3 км от места боя. Им это не разрешило сделать командование погранотряда, который размещался в Термезе.

Когда я был в гостях у этого командира мобгруппы, он с сарказмом шутил, что для того, чтобы ему выйти на операцию надо спросить разрешение Термеза. Термез должен спросить разрешение Ашхабада (там был штаб Среднеазиацкого пограничного округа). Ашхабад у руководства КГБ в Москве. КГБ уточнит у ЦРУ, собираются ли душманы нападать на мобгруппу, и если нет, то тогда выход разрешат.

Числа 10 или 11 марта, сейчас уже точно не помню, я получил приказ прибыть с отрядом на аэродром г. Мазари-Шариф, там размещался штаб оперативной группы Армии, который и руководил подготовкой, а затем и проведением, операции по захвату Мармольского ущелья.

Прибыли мы вечером и я пошёл докладывать руководителю операции генерал-лейтенанту Шкрудневу. Когда зашёл в помещение, там находилось человек пять генералов и столько же старших офицеров. Приняли меня очень хорошо, несмотря на мой душманский вид, чёрная борода, бритая голова и не каких знаков различия на форме. Ну, их и недолжно было быть, на операции мы ходили только в спецформе, а на ней они отсутствовали.

Отряд, к этому времени, уже пользовался заслуженным доверием командования Армии. Мы успешно проводили почти все операции и при этом не имели безвозвратных потерь, то есть убитых с октября 1982 года.

Мне была поставлена задача на взятие Мармольского ущелья, наш отряд должен был брать его в лоб, то есть с выхода в долину.

5.12. Мармоль.

Прекрасна доля Пересвета

пасть на миру, где смерть красна...

Что смерть - когда нужна победа!

Заколыхались замена.

Справка: основной причиной проведения операции в Мармольском ущелье было похищение 16 гражданских специалистов. По разведданным именно главарь этого бандформирования организовал его. И был отдан приказ об уничтожении этой банды. Тем более что это имело и политическое значение. Главарь банды Забибуло называл себя командующим Северным фронтом. Набеги на наши колоны из этого ущелья осуществлялись с 1980 года. Ещё в то время туда направляли батальон, но он не смог выбить душманов из ущелья. И они стали раздувать миф о не преступности своей базы.

По данным разведки в бандформировании было до 1300 душманов, и их база была хорошо укреплена. Но по данным, всё той же разведки, сама база находилась в 8-10 км от входа в ущелье, и, исходя из этого, разрабатывался план её взятия. Подразделения и части, привлекаемые к этой операции, были разбросаны на очень большой площади. А как потом оказалось, база находилась сразу на входе в ущелье.

Для проведения операции была собрана мощная группировка войск и наши части и части афганской армии. Кроме нас привлекались подразделения 201 МСД и пограничники. С афганской стороны, подразделения пехотной дивизии, которая дислоцировалась в Мазари-Шарифе, бригада "коммандос" из Кабула, и подразделения цирандоя. Активно применялась авиация, вертолёты свои, с Кундуза. Бомбовые удары наносились авиацией с территории Союза, кажется с аэродрома "Какойты".

На утро следующего дня колонна отряда пошла к Мормольскому ущелью. Впереди шли два приданных минных разградителя, на базе танков Т-55, но до входа в ущелье мы дошли без инцидентов.

Временный лагерь разбили в метрах 300 от горловины ущелья. Она была шириной метров 15-20, и более половины её занимала вытекающая река Мармоль.

Её стискивали вертикальные скалы, с отрицательным углом, уходя в право и влево на несколько сотен метров. Это и был участок, который мы должны штурмовать. Я много видел гор, но эти были как из сказки о Али-бабе, ни одной тропинки наверх. Слегка холмистая местность и сразу вертикальные скалы.

Как только мы сунули свой нос в ущелье, сразу были обстреляны из пулемётов. Душманы располагались внутри ущелья, конфигурация скал не позволяла им сделать огневые точки на хребтах. Да видимо они считали, что это не к чему. Огневые точки на скалах могли стать лёгкой добычей для авиации или быть поражены артиллерией. А в ущелье, как потом оказалось, они располагались во множестве естественных пещер. Которых было несколько сотен по обеим сторонам ущелья и на разной высоте. Так как скалы здесь тоже в основном были отвесные, из пещер висели лестницы. Но всё это, мы увидели только через девять дней, когда взяли душманскую базу.

Так что к ущелью можно было свободно подойти, мы для противника были не досягаемы. Но как только мы, стоя на тропе ведущей в ущелье, на палке высовывали каску за уступ скалы, сразу звучала длинная очередь.

Я считаю, что душманы бой начали совершенно безграмотно. Надо было запустить одну нашу роту, ведь мы не знали, где именно в ущелье противник. Мало бы кто из этой роты уцелел. За горловиной ущелье слегка расширялось, но всего метров на 60-70, и там можно было для атакующих сделать страшный огневой мешок. В двухстах метрах от горловины ущелье поворачивало градусов на 30, и там был оборудован мощный дот, амбразуры которого смотрели на вход в ущелье. То есть ущелье простреливалось не только с флангов, но был и сильный фронтальный огонь.

Соседей ни справа, ни слева не было, все подразделения группировки, как я уже говорил, были разбросаны по горам вокруг ущелья. Посылать роты в обход на большие расстояния я не имел права, там должны были действовать другие подразделения, а наша задача была штурмовать с входа в ущелье. Но, видя, что в лоб ничего не сделаешь, а только потеряешь людей, я послал вторую роту, под командованием старшего лейтенанта Войтенко, попытаться обойти вход в ущелье слева. Рота нашла какие-то тропинки на расстоянии полутора километров от ущелья. Но продвинутся на хребет, смогла метров на 100. Была обстреляна и залегла. Делать какие-то манёвры людьми местность не позволяла, опять получалась атака в лоб. А в атаку мы ходили только раз, при взятии Джар-Кудука. Основной метод был просачивание на доступных

направлениях. К тому же в роте появились раненые, и, я её вернул.

Помню, принесли лейтенанта, пуля попала в спину, лежал на скалах, а стреляли сверху. Вышла пуля в районе живота. Спрашиваю своих медиков как состояние раненого. Говорят, что не жилец, ранения в живот очень опасные.

Вертушки его увезли, а через две недели он прибывает в отряд, живой и почти здоровый. Оказывается

2 рота пошла в обход ущелья. лейтенанта спас бронежилет, который на нём был. Пуля пробила его, но изменила направление и, пройдя каким то образом, вокруг тела вышла в районе живота, не повредив кишечник. Бывают на свете чудеса.

Началась длительная, девятисуточная, осада ущелья. Никакие наши попытки ворваться в ущелье успеха не имели. Да я и не пытался этого сделать, могли быть большие потери. Надо было подавить огневые точки противника. Практически весь световой день над ущельем висела авиация, я наводил её на ущелье лично, именно на ущелье, а не на огневые точки. Как я уже говорил, мы не видели противника. Но расстояние между нами было не более 30 метров. И в таких условиях главное было, чтоб мне не побили солдат. С вертушками было по проще, скорости маленькие, высоты тоже не большие, им было легче разобраться, где враг, а где свои.

А вот штурмовики, которые приходили с аэродрома в Кокойтах, юг Узбекистана, были опасны. Они выстраивались в круг, по четыре штуке и по очереди заходили на цель, с начало бомбили, а затем работали пушками и пулемётами. Но работали ювелирно, ни одна бомба, ни один снаряд, не разорвалась вне ущелья.

Как только появлялась авиация, я сразу по радио выходил на корректировщика. Это был самолёт на базе АН-24, какой точно модификации с земли не было видно, он часами кружил на высоте более 4000 м. Вот он и руководил авиацией по моей наводке. Сейчас точно не помню, но, кажется, там находился Командующий авиации 40 Армии полковник Медведев. Я с земли давал курс, а ребята зажигали пирофакелы, чтобы обозначить наш передний край.

Миномётчики отряда на огневой позиции Авиацию запускали, как правило, с курсом "0", это точно с севера на юг вдоль ущелья.

Что только не бросали на это ущелье, и обычные бомбы, и объёмного взрыва, жгли напалмом, толку не было. Только мы пытались сунуться в ущелье, начинался плотный ружёйно-пулемётный огонь. Как я уже писал, во время авианалётов душманы прятались в пещеры, которые не могли взять ни какие бомбы. Прямые попадания были исключены. Налёт заканчивался, и они выползали из своих нор.

Во время одного из таких налётов нас обстреляли из миномёта. Видимо противник засёк, откуда наводится авиация.

Корректировка работы авиации,

первый слева командир 2 роты Войтенко.

Я это делал прямо из лагеря, стоя у БТРа, на котором стояла радиостанция для связи с авиацией. Лагерь мы развернули метров триста от входа в ущелье.

Первая мина разорвалась с недолётом, вторая с перелётом, было понятно, нас берут в вилку. Я приказал всем спрятаться за броню, огонь вёлся из американского

81 мм миномёта, броню наших бронемашин эта мина не пробивала. Третья мина разорвалась в метрах 30 от нас.

Я не мог укрыться, так как шла работа авиации, и надо было корректировать их действия, иначе накрыли бы моих ребят. В момент разрыва мины успел прыгнуть в узкий проход между машинами. Ещё в полёте почувствовал удар и боль в пятой точке. Ну, думаю, приехал, провоевал более полутора лет, ни одной царапины и тут получить ранее в задницу, стыдуха. Это же насмешки на всю жизнь, как в спектакле "Иван да Мария", смотрел в Киеве, в главных ролях такие замечательные артисты как Валерия Заклунная и Александр Мажуга.

Встал, ощупал себя, вроде брюки целы, крови нет, а боль есть. Видимо, меня ударило камнем, голышом. Но корма оказалось крепкой, не треснула. Дня три сидел на стульях одним боком.

Кстати в этот день мне исполнилось 35 лет, жена к этой дате передала из Союза бутылку шампанского, вот мы его вечером и выпили, и за день рождения и за целый зад.

Нам была придана батарея 57 мм зенитных орудий. Мы её не применяли, так как она могла вести огонь только прямой наводкой, а противник за хребтами. Ну, тут, и им работа нашлась. Ребята быстренько вычислили, откуда душманы могли корректировать огонь миномёта. Это оказалась не большая пещера, около метра диаметром. Зенитчики всадили туда три снаряда подряд, хоть она и была на расстоянии более полутора километров и на высоте около 600 метров. Молодцы попали

как в копеечку. С обратной стороны хребта пошёл дым, видимо пещера была сквозная, и миномёт больше уже огонь не вёл.

Бой мы вели практически беспрерывно и днём и ночью, надо было измотать противника. Ночью организовывали психические атаки. Начинали стрелять из всего имеющегося оружия, кричали "Ура", но в атаку не ходили, и так за ночь несколько раз.

Когда мы сделали это в первый раз, позвонил генерал-лейтенант Шкруднев и спросил, что это у нас за кутерьма, он подумал что душманы пошли на прорыв.

В одну из ночей мне доложили, что справа от входа в ущелье с гор спустилось несколько наших солдат из пехоты во главе с командиром роты. Как я уже говорил, боевые действия шли на большой территории. И это было одно из подразделений, которое работало справа от нас. Но выходить к нам они не должны были. Когда я стал беседовать с командиром роты, а это был капитан, здоровенный мужик двухметрового роста, выяснилось, что он совершенно пьян и роту свою по сути дела бросил.

Часа три-четыре, не большими группами по пять-шесть человек, спускались с гор солдаты его роты, неся с собой раненых. Беседовать с этой тварью было невозможно, да и не хотелось. Когда я вышел из палатки, ко мне подошли возмущённые наши офицеры, и попросили разрешения набить этому выродку морду. Я, конечно, запретил, но доложил об этом происшествии в штаб группировки.

Видя, что мы застряли на одном месте, к нам на боевые позиции прибыл Шкруднев, для того чтобы на месте разобраться, чего мы тут топчемся. Мы с ним подъехали на БТРе к самому входу в ущелье. Спешились и подошли к моим ребятам, находящимся у крайней, от входа, скалы.

Я выставил руку за скалу и резко убрал, немедленно прозвучала пулемётная очередь. Осмотрев местность и оценив сложившуюся ситуацию, генерал одобрил нашу тактику.

Но надо было, что-то делать, ведь такое противостояние могло продолжаться сколько угодно долго. Не помню, кому из офицеров в голову пришла идея, поднять наших солдат на скалы с отрицательным углом с помощью автокрана. Что мы успешно и проделали. Теперь мы уже прочно захватили вход в ущелье и могли вести по противнику огонь и из стрелкового оружия.

На скалах помещалось не более одной группы, а так как погода была отвратительная, дождь со снегом и резкий сильный ветер, мы людей меняли каждые 2-3 часа. Люди спускались в таком состоянии, что у них даже не гнулись пальцы на руках. Кормили их горячей пищей, обогревали в специально развёрнутой палатке, и снова на скалы.

Ко мне подошёл кто-то из офицеров 1-ой роты, а это именно их группы сидели на скалах, и сказал, что у одного из молодых лейтенантов сдали нервы и он отказывается вновь туда подниматься.

По сути дела невыполнение приказа, можно отдавать под суд военного трибунала. Но я знал этого офицера, он не был трусом. И сейчас, из душевного равновесия, его выбила не боязнь получить пулю, а почти недельное испытание холодом. Холодно было Автокран, как способ преодоление преграды.

всем, но там, на скалах было особенно тяжело.

У каждого человека есть в жизни свои критические моменты и в это время человека надо просто поддержать. Я зашёл в палатку, положил ему руку на плечо, и, назвав по имени, сказал, что надо идти, его солдаты уже пошли, а он должен идти впереди. Офицер молча поднялся и ушёл со своей группой.

Противнику было легче, они сидели по пещерам, где не капало за шиворот, да и костёр можно было развести. Расстояние между нами было не большое, в некоторых местах не более 50 метров. Ну а так как у нас в отряде было много солдат среднеазиацких национальностей, то мы с противником часто переругивались. И если матом, то обе стороны это делали на русском языке, воистину великий и могучий. Я как-то присутствовал при одной из перебранок.

Видя наше тяжёлое положение, они нам кричали, чтобы мы шли к ним, у них есть плов, горячий чай, французские девочки. На что получали в ответ, что французские девочки нам не к чему, чуть погодя войдя в ущелье, мы их поимеем.

Тыловое обеспечение на этой операции было организовано очень хорошо, и боеприпасами и продовольствием. Подвоз мы осуществляли своими силами, благо плечо подвоза было менее 100 км. А расход боеприпасов был очень большой.

Молодец командир роты материально-технического снабжения капитан Свиридов, часто мы его поругивали за недостатки в работе, но в этот раз всё работало как часы. Помню как-то на обед, на второе, каждому солдату выдали по целой варёной бройлерной курице, таких то и норм снабжения нет, уж не знаю, как тыловики и выкрутили. Питание было только котловое, на боевые позиции горячую пищу таскали в термосах. За девять дней операции я не разу не отвлёкся на решения вопросов тыла. Тыл тогда хорош, когда ты забываешь о его существовании. Свиридов за эту операцию был представлен к медали "За боевые заслуги".

На седьмой день операции позвонил Командующий 40 Армией генерал- лейтенант Ермаков, я уже говорил, что Командующий любил наш батальон, в этот раз он с металлом в голосе сказал, что не узнаёт ни меня, ни батальон. Я ему сказал, что сейчас беру автомат и поднимаю батальон в атаку. Максимум через три часа возьму ущелье, но пусть готовят минимум двадцать цинков (цинковые гробы для отправки погибших в Союз). Попросил не подгонять меня, дня через два-три мы все равно возьмём это ущелье. Он дал добро.

Ущелье мы взяли через два дня, не потеряв убитыми ни одного человека.

Вообще офицер в бою должен воевать мозгами, это его главное оружие, а пистолет и автомат это для самообороны. Да и оборонятся, он должен не сам, ему некогда думать о своей безопасности. Во всяком случае, начиная с командира роты.

Это я вспомнил к тому, что на этой операции у нас в отряде уже был новый замполит, капитан Гаврилов. Прибыл вместо Воронова, по замене, с Брестской десантно-штурмовой бригады. Толковый офицер, но не обстрелянный. Это была его первая операция, и он, схватив автомат, всё пытался влезть в какую-нибудь заварушку. Понять его было можно, он всем хотел показать, что не трус. Я ему объяснил, что солдат у меня в батальоне достаточно, а замполит один и он должен выполнять свои обязанности. И что сейчас не Великая Отечественная война, поэтому ни каких атак с криками "Ура" на пулемёты не будет. Нужна спокойная кропотливая работа.

По поводу безопасности командира любого ранга скажу одно, это должна быть система, а не какое-то разовое мероприятие. По прибытию в Афганистан, после проведения первых операций я понял, что не возможно нормально работать, если кто-то постоянно не заботится о твоей безопасности и быте. Именно тогда, был оборудован штабной салон. Именно тогда, я подобрал себе группу телохранителей.

Было их пять человек, два из которых составляли экипаж БТР-70, водитель и наводчик пулемёта.

Они постоянно находились рядом со мной в любой обстановке, были прикомандированы ко мне на постоянной основе. И даже находясь в лагере, спали в соседней со мной комнате. Я мог в считанные минуты, в любое время суток, выехать из лагеря, мне не требовалось дополнительных сил и средств. Правда если поездка была на большие расстояния и через проблемные районы, обязательно брал ещё один БТР. Кстати бортовой номер на моём БТРе менялся каждый месяц.

На кратковременных операциях, где мы не разворачивали походные кухни, в задачу этих ребят входило и приготовление пищи.

Если я заходил в какой-нибудь афганский магазин или учреждение, то один из солдат заходил со мной, и стоял сзади меня метра два. Второй оставался у входа, третий стоял метров пять от входа, и уже четвёртый на другой стороне улицы. Они, прикрывая друг друга, прикрывали меня. Один из ребят был переводчиком. За два года состав этой группы частично менялся, одни увольнялись на смену им приходили другие. И я благодарен этим ребятам за то, что остался жив. Вот они:

- Шлепитис и Малышев, два КМСа, первый по боксу, второй по десятиборью, оба из Чирчика. Они уволились в мае 1982 года. До сих пор себя укоряю за то, что не представил их к наградам.

- Заир Нажмутдинов;

- Сергей Разухин;

- Нурулло Давлятов;

- Валерий Михалдыко;

- Саловат и Тимур (фамилий не помню);

все эти ребята из Таджикистана, в основном из Душанбе. Уволившись, писали мне в Афган письма.

- два водителя БТРа, Бойцов и Степанов.

Возможно, кого-то забыл, много времени прошло. Все эти ребята живыми и здоровыми вернулись домой. Жаль моего последнего переводчика, Садыкова Гуламжона Галиевича, спустя полгода, после моей замены в Союз, 23.05.1984 г., погиб в бою под Джелалабадом.

Возвращаясь к безопасности, напомню, что мой друг и коллега Саша Тимченко

погиб в одном из дуканов Кабула. А командир 3-го МСБ, 122 МСП, который размещался в г. Айбаке, майор Герасимчук Василий Васильевич, на одной из операций был просто задушен душманами.

Его бронетранспортёр подорвался на мине. Василий спрыгнул за ближайший дувал, без оружия, автомат остался висеть на крышке люка, БТР ход не потерял и стал сдавать назад, а за дувалом находились два душмана. В поднятой взрывом пыли, ни кто и не заметил пропажи комбата. В Белоруссии у него остались жена и две дочери.

В один из дней блокады ущелья, к нам в батальон прибыл агитационный отряд из

201 МСД. Имея несколько БРДМов, оборудованных громкоговорящими устройствами, они должны были подрывать боевой дух противника.

Попросив меня прекратить всякую стрельбу, они около часа вещали на душманов, уговоры сдаться в плен шли в вперемешку с молитвами. Всё бы не чего, но оказалось, что персонал из этого отряда совершенно не знает ни традиций, ни обычаев мусульман. Сразу после молитвы они включили нашу советскую эстраду, мои солдаты из среднеазиацких республик стали плеваться. Оказывается, что эти горе агитаторы обгадили неплохо проведенную свою же работу. Нельзя было сразу после молитвы транслировать эстраду, да ещё европейскую.

В ночь перед решающим штурмом ущелья, к нам с боем, как раз через это ущелье, прорвалась мотострелковая рота, уж не помню какого полка. Душманы более недели, сдерживавшие наш натиск, видимо совсем не ожидали удара в спину.

К сожалению, взаимодействие между частями было организовано плохо, связь была только через штаб руководства операцией, прямая радиосвязь с соседями отсутствовала. Но правда между частями были большие разрывы, это было обусловлено самой местностью, на которой проходила операция. И по замыслу наши подразделения нигде не должны были пересекаться. Каждый имел своё, отдельное направление наступления, как это и положено по уставу при ведении боевых действий в горах. Но горы и реальная обстановка всегда вносят свои коррективы.

Координаты расположения частей, зачастую, давались с ошибками и с большим опозданием. И когда подразделения соседей попадали в нашу зону ответственности, и мы сталкивались лоб в лоб, это было полной неожиданностью, и для нас, и для них.

Слава богу, что мы имели уже богатый опыт ведения боевых действий, и в том числе ночью, а ведь оба раза к нам пехота выходила именно ночью.

Когда мне доложили, что в ущелье началась беспорядочная стрельба, но пули в нас не летят, у нас сложилось мнение, что в ущелье прорвалось какое-то наше подразделение и душманы ведут с ним бой. Были предложения поддержать наших огнём и даже атаковать, но мне было совершенно не понятно, кто и где находится, да и вообще, что там происходит, были только предположения. А вдруг это какая-то хитрость противника. Когда я запросил штаб руководства, они мне тоже пояснить ничего не смогли.

Стрельба продолжалась не более 10-15 минут и прямо на нас вышла не полная мотострелковая рота. Если бы мы атаковали, то атаковали бы своих. Потерь у роты при выходе из ущелья не было, мы не сделали по ним ни одного выстрела. А вот при прорыве через ущелье потери были. Когда, на следующий день, мы его взяли, в метрах пятидесяти от входа, лежал командир взвода этой роты, старший лейтенант Белов. Он лежал как живой, с автоматом в руках, душманы не успели, не обыскать его не поиздеваться над трупом. Пуля попала офицеру точно в сердце.

О самом штурме.

Утром мы атаковали, но только двумя БМП. Это было очень рискованное мероприятие. Под прикрытием огня взвода сидящего на скалах, а главное под прикрытием дымовой завесы, ребята со скал забросали вход в ущелье дымовыми шашками. В ущелье ворвались две БМП, имея в экипажах только по два человека, механиков-водителей и в башнях сидели наводчики. К сожалению фамилий солдат, которые сидели за рычагами боевых машин не помню. А вот наводчиками пошли офицеры, это замполит 1-ой роты, старший лейтенант Стасюк А.А. (сейчас живёт в г. Донецке) и командир группы этой же роты, старший лейтенант Сергей Паховский (сейчас живёт в г. Екатеринбурге).

Когда рассеялся дым, душманы увидели боевые машины, но было уже поздно, офицеры открыли огонь по огневым точкам противника. Стрельба велась практически в упор, 30 мм орудия БМП стреляли очередями. Но и сами БМП были хорошей мишенью. Для того чтобы максимально уменьшить риск, мы каждую боевую машину зацепили тросом за БТСы, в случаи подрыва их бы вытащили из ущелья.

К стати, штурм осуществлялся под песню "Миллион алых роз", в исполнении Аллы Пугачёвой. Её транслировал, на всё ущелье, агитационный отряд. Солдаты в атаку шли с улыбками.

В одном из своих интервью, Алла Борисовна с гордостью говорила о том, что она ни разу не была в Афганистане, и к этой войне относится крайне отрицательно.

Она не была, а её песня была и воевала.

В продолжение о штурме. Одну из машин душманы всё же подбили, но вытаскивать её не понадобилось, под прикрытием огня боевых машин в ущелье уже ворвались штурмовые группы. Менее чем за пол часа база душманов была взята.

Мы взяли базу, не потеряв ни одного человека убитыми, только восемнадцать раненых, из них двенадцать легко. Были взяты большие трофеи. Только оружия, боеприпасов и мин, мы вывезли два грузовика. Было захвачено более десятка различных автомобилей. Продовольствие разрешили вывозить афганцам.

Кстати, когда ущелье уже было взято, при въезде в него подорвался афганский БТР, мина стояла прямо в речке. Так что, первым нашим БМП, просто повезло.

Безусловно, что заслуга во взятии базы душманов в Мармоле, принадлежит не только нашему отряду, а и всем частям и подразделениям, участвовавшим в этой операции, и советским и афганским. Без массированного давления на всех направлениях, мы вряд ли бы взяли Мармоль, но то, что мы оказались на острее этой операции неоспоримый факт.

То, что мы не понесли безвозвратных потерь, это заслуга не только офицеров, прапорщиков и солдат отряда, показавших свой высокий профессионализм, но и руководства этой операцией, и лично генерал-лейтенанта Шкруднева, а также Командующего 40 Армией генерал-лейтенанта Ермакова. Они не толкали нас, сломя голову на пулемёты, не пытались добиться быстрого успеха ценной солдатских жизней, берегли людей, и большое спасибо им за это.

После взятия Мормоля, Шкруднев приказал мне представить списки отличившихся солдат и офицеров отряда для награждения. Мы подготовили такой список, получилось около двадцати человек. Когда я представил его Шкрудневу, он сказал, что в нём не хватает командира отряда, и собственноручно дописал во главе списка мою фамилию, напротив написал - орден "Красного Знамени".

Я не получил этого ордена, видимо кто-то решил, что не достоин. Кстати не получил не только я. Офицеры, которые первыми ворвались в ущелье на БМП, мной были представлены также к ордену "Красного Знамени". Но если Стасюк его получил, то Паховского орден нашёл только лишь в 2003 году, и вручал его ему, бывший командующий 40 Армией, генерал армии Ермаков.

Захваченное в Мармоле оружие, местные власти два дня демонстрировали в Мазари-Шарифе, а затем мы его показывали в Айбаке.

Было захвачено не мало и различных оптических приборов. Командующий авиацией 40 Армии полковник Медведев, рассматривая трофеи, хотел взять себе один из биноклей. Но бинокль был не очень хорошего качества, и я в благодарность ему за отличную поддержку нас авиацией, а это именно он с самолёта корректировщика руководил действиями авиации. А иногда и сам садился за штурвал боевого вертолёта и штурмовал душманские позиции, предложил ему хороший японский бинокль, но сказал, что он находится у нас в ППД. Сразу же получил предложение слетать за ним. Медведев сам сел за штурвал и минут за тридцать мы были на месте. Вот сейчас я подошёл к тому, ради чего веду этот разговор.

Вертолёты, опасаясь обстрела с земли, летали всегда не ниже 2000 метров, и уже подойдя к назначенному месту, кругами снижались и садились. Когда мы подлетели к нашему лагерю, Медведев спросил, сколько у меня прыжков с парашютом, и когда я ответил, сказал, что теперь будет ещё прыжок, но без парашюта.

На высоте 2000 метров он выключил двигатель, и как он сказал, мы стали парашютировать, а попросту падать в полной тишине, но довольно устойчиво. Уши заложило как при прыжке с парашютом. Старший лейтенант, лётчик этого вертолёта, сидевший рядом со мной, сказал, что его бы, за такие художества, сам бы Медведев посадил бы на гауптвахту. На высоте метров 200-300 Медведев включил двигатель, и мы благополучно приземлились.

Мармоль был последней, большой операцией, в которой мне пришлось участвовать. Опять началась рутинная боевая жизнь.

Практически ежедневно группы уходили в засады. Но противник, в зоне ответственности, был, если можно так выразиться, парализован. Диверсий ни на дороге и на трубопроводах не было. Отряд выполнил поставленную перед ним задачу. Не сколько раз по просьбе местной власти мы ходили на отдалённые кишлаки, но это была просто демонстрация силы. Под нашим прикрытием они проводили свою работу.

Шли мы однажды на одну из операций, как всегда в ночь. Сейчас не помню куда конкретно, но выход был в составе отряда. Не доходя Айбака, мне командир головного взвода докладывает, что нас остановил старший лейтенант комендантско-дорожной бригады.

К этому времени, для наведения порядка на дорогах в Афган, была введена такая бригада. С её вводом уменьшилась на нас нагрузка по проведению мероприятий комендантского режима. Одной из основных задач подразделений этой бригады, была организация передвижения транспортных колон Армии.

Я уже говорил о том, что согласно приказа Командующего Армией после

16.00 запрещалось передвижение колон, они должны были становиться на ночлег, организовывая охрану.

Вот и нас остановили с такой задачей. Я передал по радио взводному, чтобы он объяснил офицеру, что мы не транспортная колона, а специально идём в ночь на боевую операцию, и что он сейчас находиться в зоне нашей ответственности.

Но старлей был не преклонен, и я приказал, сломав БМП шлагбаум, продолжить движение.

Дня через три к нам приехал, уж не помню кто, из руководства КД бригады, со своим оперуполномоченным особого отдела. Конфликт был решён в течение нескольких минут, тем более, что с ними прибыл начальник особого отдела Армии, который уже до приезда объяснил им кто, есть кто. Мы заменили поломанный шлагбаум, а они обещали поднимать его по первому нашему требованию. Больше проблем у нас на дорогах не было, впрочем, как и вне дорог.

В провинции была только одна вооружённая сила, которая ходила и ездила в любом направлении в любое время суток, когда хотела, и имя ей - 154 ООСПН.

В день Саурской революции, 26 апреля, мы организовали жителям Айбака сюрприз. О нём не знало и руководство провинции. В этот день в городе был большой праздник. С утра демонстрация, затем спортивные мероприятия. Мы играли с афганцами в волейбол, а в конце провели показательные выступления по рукопашному бою.

Вечером всё руководство отряда было приглашено к губернатору провинции на банкет. Вот во время банкета мы и преподнесли им сюрприз.

Когда стемнело, я попросил всех выйти на улицу. К этому времени, на окраине города, уже развернулись две батареи, гаубичная и миномётная. По моей команде они сделали три залпа осветительными минами и снарядами. Одновременно с ними, 30 человек, сделали три пуска разноцветными реактивными патронами, в народе их просто называют ракетами. Город был освещён так, что можно было читать газету. Народ впервые видел фейерверк.

15.05.1983 г. я убыл в Ташкент в родное училище, для подготовки к поступлению в Академию имени М.В.Фрунзе. Здесь же, после этого, сдавал экзамены выездной комиссии Академии. Отсутствовал более полутора месяцев.

Прибыв в отряд, буквально через месяц убыл в отпуск. В Чирчике попал на день рождения своего бывшего подчиненного, Валеры Якименко, он возвращался с отпуска. Я уже писал о том, что Валера в апреле 1982 года, ушёл от нас на отдельную роту спецназ в Кабул.

Я поехал на Украину, а Валера в Афган. Спустя несколько дней, он погиб.

Старший лейтенант Якименко Валерий Павлович погиб 23.07.83 года при эвакуации разведгруппы из тыла противника.

Я был у его родителей в селе Андреевка Белгород-Днестровского района Одесской области, в 1993 году. Но Валера похоронен на Урале, жена увезла и похоронила его там. Жену понять можно, она его очень любила. Ну а старикам тяжело в двойне, они не имеют возможности ходить на могилу сына.

С отпуска я возвращался через Чирчик, все мы так делали, ведь у нас там были квартиры. Вдруг меня срочно вызывают в бригаду. Прихожу к комбригу, приказывает немедленно явиться к начальнику штаба Туркестанского военного округа генерал-лейтенанту Михайлову, что случилось, не говорят. Какое-то "ЧП" в отряде.

Генерал принял меня спокойно, сказал, что поступила информация о том, что в отряде имеют место противоправные действия и творится беззаконие. Что в отряде процветает мародёрство, и даже то, что наши офицеры на боевых операциях расстреливают неугодных солдат. Какой-то бред сивой кобылы. Михайлов разговаривал со мной не больше пяти минут. Сказал, что во всё это не верит и мне надо срочно убыть в отряд, и во всём разобраться на месте. Тем более, что там уже работает начальник разведки округа полковник Таушанов. Разбираться мне не пришлось, когда я прибыл, он уже во всём разобрался.

Паскуды есть везде, и в офицерской среде тоже, хотя конечно поменьше, чем на гражданке, условия жизни другие, им в Армии тяжеловато. Так, что же произошло.

В период, когда я, поступив в академию, вернулся в отряд. Из Чирчикской бригады приехал новый начальник штаба, не буду называть его фамилию, бог ему судья. Как я уже говорил, в состав бригады мы не входили, но им поручили нас курировать. И они периодически стали к нам кого-нибудь присылать.

Офицер оказался моим однокашником по училищу, мы учились в параллельных ротах, так что сидя по вечерам у меня в комнате, нам было о чём поговорить. После моего отъезда в отпуск и он уехал, увозя с собой, как оказалось, рапорт с вопиющими нарушениями законности в отряде.

Мне не задал ни одного вопроса. И даже не смотрел документацию в штабе. Все "факты" ему довели два урода, которые и офицерами то называться не могут. Один командир роты, моя вина, что он им стал. Я его назначил взамен офицера убывшего в Союз, по ходатайству заместителя отряда по вооружению. Как потом оказалось страстный почитатель "зелёного змия". В моё отсутствие, в пьяном виде, даже начальнику штаба отряда оружием угрожал. Второй замполит роты, за два года поменял три роты, ни где в офицерском коллективе не уживался.

Так вот, когда я приехал, Таушанов собрал всех офицеров и, подняв этих двух погононосителей, сказал им в лицо всё, что думал о них. Они облили грязью нескольких офицеров отряда, а при разбирательстве оказалось, что сами они ни чего не видели, а просто от кого-то слышали, но вот от кого не помнят. Мне инкременировалось, то, что я скрыл гибель солдат при несчастных случаях.

Да, к сожалению, у нас были и так называемые не боевые потери. Один солдат подорвался на нашей мине, которые стояли вокруг лагеря, это ещё в 1981 году в Акче. Были погибшие: при чистке оружия, при разряжании оружия после возвращения с операции, при баловстве с трофейным оружием. Один солдат умер от сердечного приступа, находясь в санчасти. И таких потерь было, восемь человек. Это много. Но по каждому из этих случаев, мной как командиром части, были возбужденны уголовные дела, и документы отправлены в прокуратуру. Но там дела закрывали, злого умысла ни где не было. И прокурор говорил про виновных, что пусть воюют, в зоне легче, чем здесь. Так, что этому проверяющему надо было просто зайти в строевую часть и попросить документы. Тогда не было бы этого идиотского рапорта.

Я до сих пор не могу понять, что этим двум особям надо было? Точнее не двум, а трём. По имевшейся у меня информации, действиями первых двух, руководил мой заместитель по вооружению. Какую цель они преследовали? К сожалению дерьмо и в Армии есть, но его меньше чем на гражданке, да и проявляется оно быстрее.

Офицеры отряда были возмущены до предела. Кто-то из замов, сейчас не помню, подошёл ко мне и сказал, что этих двух уродов нельзя больше пускать на боевые операции. Им до замены осталось месяца полтора, пусть сидят в лагере. Не дай бог у кого-то из офицеров нервы не выдержат. Так изгоями они и уехали в Союз.

Вход в Ташкурганское ущелье со стороны г. Ташкургана. На фото я с братом и машинисткой штаба Еленой (фамилию, к сожалению, не помню). Под ногами у нас два топливопровода, по которым в Поли-Хумри перегонялись дизтопливо и керосин.

Прощай Афган.

В августе я уехал на сессию в академию, она длилась около месяца. Так, что с мая по сентябрь я был в отряде не более месяца. Бремя командования отрядом легло на плечи моего заместителя, капитана Вячеслава Посохова. С Афгана он заменился чуть раньше меня, недели на две.

Но я был в курсе всего, что происходило в отряде, периодически получал подробные письма от Посохова В.Н. и начальника штаба отряда Ахметова Р.М. два из них я привожу ниже. Вот теперь я возвращаюсь к тем потерям, которые понёс отряд в период с мая по ноябрь 1983 года.

Первое, отрядом пытались латать дыры, возникающие за пределом его ответственности.

Второе, задачи ставились на скорую руку, по принципу "Даёшь", а дальше как получиться. Доскональная разведка района предстоящих действий не проводилась. Взаимодействия с соседями не организовывались или организовывались очень плохо. Ни кто не спрашивал с тех командиров, чьи подразделения не выполняли свои задачи. И в связи с этим отряд был вынужден работать за себя и за того парня, отсюда и лишни потери.

Ну и последнее, третье, руководили операциями люди, которых надо было во время посылать на .... и делать своё дело. Но в боевой обстановке это сложно, можно загреметь под трибунал.

Когда я получал письма от ребят, было большое желание сорваться с места и поехать набить морду какому-нибудь подполковнику.

В начале ноября прилетел командир 15 БРСПН подполковник Стекольников и привёз с собой моего заменщика майора Олексеенко Василия Ивановича. Дня за два я сдал отряд. 5-го ноября построили весь личный состав, я попрощался с людьми и со знаменем отряда. Вечером посидели в моём домике. Стекольников не плохо играл на баяне и пел, так что с Афгана я уезжал под песни комбрига. Поздно вечером все разошлись.

Уезжал я на следующий день рано утром, в 4 часа. Отряд спал. К шести часам мы уже были на мосту. Я, попрощавшись с сопровождавшими ребятами, перешёл границу.

Чувства были смешанные. Наконец я буду дома с семьей. Но там за речкой оставался мой отряд, мои ребята. У них продолжались не лёгкие боевые будни. Им надо реализовывать те задачи, которые перед ними ставились командованием. Ближайшая это план на ноябрь, который мы сами готовили, и который они уже будут выполнять без меня. Возникали ощущения человека отставшего от поезда.

Не все из ребят вернуться домой. Там, за речкой, остался отрезок моей жизни, длиной в два года, как я сейчас понимаю, мои лучшие офицерские годы.

Лет десять по ночам я продолжал воевать, мне снился Афган, а затем всё реже и реже.

В Термезком аэропорту билетов, как всегда, не было. Но получилось так, что вместе со мной улетал наш давний боевой соратник, командир танкового батальона 122 МСП, как раз того, что размещался под Шибарганом и откуда нам придавали танковый взвод. Мы с ним встретились в аэропорту. Фамилии его, к сожалению, не помню. Он вручил кассиру набор французских тарелок и билеты сразу появились. В этот же день, 6 ноября 1983 года, я был дома. Закончилась моя афганская эпопея.

Послесловие к Афгану.

Не мы были первопричиной войны в Афганистане, мы пришли в эту страну в конце 1979 года - война там уже пылала, ушли в 1989 году, мира нет на этой земле и сегодня.

Мы честно и добросовестно исполняли свой воинский долг и знали, что так надо нашей Родине. Мы видели, что нужны здесь на афганской земле, мы видели отношения к нам простых людей.

Мы видели злодеяния так называемых борцов за веру, обезображенные труппы наших солдат и местных жителей, которые не разделяли идей исламистов.

Мы были первыми, кто вступил в бой с исламским экстремизмом, жаль, что нам не дали довести своё дело до конца. Ведь тогда, наверняка, не было бы кровавых событий в Оше, Фергане, Сумгаите, не было бы войны в Таджикистане и Чечне. Не поднимал бы голову исламский экстремизм на Балканах.

Но история не терпит сослагательного отношения - мы ушли.

Да, к сожалению, мы несли потери, но они были минимальны, мы хорошо знали своё дело.

Ещё в мирное время нас прекрасно подготовили к ведению таких боевых действий, которые велись на территории Афганистана.

Мы профессионалы, но ещё более сильны духом, самым суровым наказанием для солдата было не взять его на операцию.

Сейчас часто пишут о так называемом "Афганском синдроме", что вроде бы у нас нарушена психика, что нас надо лечить.

Лечить надо этих писак и политиков, которые пытаются сколотить себе капитал на трудностях "афганцев". Лечить надо чиновников, которым наплевать на льготы, заработаны кровью и установленные Законом. Которые в лицо говорят: "Я тебя туда не посылал".

Да, нам там было не легко, но мы не сломались. Не сломаете вы нас и здесь, господа. Как у К. Симонова: "...ни что нас в жизни не сможет вышибить из седла. Такая уж поговорка у майора была..."

Мы скорбим по погибшим нашим боевым друзьям, и знаем точно, что ничего зря не бывает. Собираясь вместе всегда третий тост, поднимаем за вас ребята, за тех, кого с нами нет.

За тех, кто спас меня,

За тех, кого я спас,

За нас, за вас, и за спецназ

Глава 6

КАВКАЗ

Какой таской душа не сражена,

Быть твёрдой заставляют времена.

Шекспир.

6.1. 12-я БРИГАДА СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ. г. Лагодехи.

Прибыв в Чирчик, я явился в бригаду узнать дальнейшею свою судьбу, предписание мне было выдано именно сюда. Но там никто, не чего, не знал, сказали ждать. Проболтавшись до конца ноября, поехал с женой в Управление кадров Туркестанского военного округа, и там оказалось, что я ещё в октябре назначен командиром отряда

Бригада располагалась в г. Лагодехи, в не большом районном центре на северо-востоке Грузии, у подножья Большого Кавказского хребта.

Прибыл я туда 30 ноября. Бригада, по сравнению с Туркестанской, была игрушечная. Только один развёрнутый отряд спецназ, остальные кадрированные. Правда, был ещё один отряд, точно такой же структуры как мой афганский, на следующий год, в феврале, его ввели в Афганистан.

Представляясь командиру бригады полковнику Фисюк, я узнал о том, что меня здесь ждут с 10 ноября. Управление кадров меня потеряло, если бы не явился сам, неизвестно, сколько бы ещё просидел в Чирчике.

Комбриг приказал принимать кадрированный отряд, мотивируя тем, что я в Афгане устал и мне надо отдохнуть. Да к тому же на развёрнутом отряде был командир, майор Портнягин Владимир Павлович, в последствии он командовал моим афганским отрядом в Джелалабаде и ушёл из Афгана по ранению. Но это было явно не моё амплуа, я должен был командовать людьми, а не бумагами.

Через неделю я пришёл к комбригу с просьбой, отдать мне этот отряд, и он пошёл мне на встречу.

В Лагодехи были проблемы с боевой подготовкой. Если в Туркестане мы на учения ходили куда хотели, то здесь строго на строго запрещалось организовывать учения в горах. Сразу начинались жалобы в местные органы власти от лесников. То ни там организовали днёвку, то костёр в неположенном месте развели. Для меня это было дико, мне кажется, все претензии были надуманы. Бригада, расположенная у подножья Большого Кавказского хребта, боевой подготовкой занималась вдоль реки Алазань. Далеко от реки уходить было нельзя, начинались виноградники. Алазанская долина густо населена. У меня был курьёзный случай.

Проводил я ученья отделений, еду по лесной дороге и вдруг, в метрах пятидесяти впереди машины, дорогу стало перебегать не большое стадо диких кабанов. Я за автомат, и выскочив из машины, был готов уже открыть огонь. В горах и пустынях Туркестана мы, таким образом, пополняли солдатский рацион, а заодно учили их готовить пищу из всего, что движется, а тут кабаны.

Меня остановил истошный крик водителя, оказывается, я чуть не настрелял домашних свиней из соседнего посёлка. Но вид у них был совсем не домашний. Не больших размеров, поджарые, с длинными узкими мордами, покрытые плотной длиной шерстью. Ну, совершенно дикие на вид.

Как мне потом рассказывали, грузины отпускали свиней в лес пастись, и они скрещивались с лесными обитателями. Сала у таких свиней было маловато, а вот мясо на шашлык было хорошее.

Народ был очень приветлив. Военных уважали, и стоило большого труда, после службы, дойти до дома трезвым. Грузины выносили на улицу не высокие столики, на которых было домашнее вино и обильная закуска, покушать они любили. Играя в нарды, они коротали время, и так почти каждый день. Идёшь домой, к тебе подходит один из мужчин и приглашает за столик в гости. Отказ воспринимается как обида. Раза три прейдя, домой на веселее я понял, что что-то надо делать, такой ритм жизни офицеру ни как не подходит. Какая физзарядка на утро, сердце посадить можно. Так что приходилось обижать, но городок маленький, все друг друга знают, и меня перестали цыплять.

Был и курьёзный случай. Прихожу домой поздно вечером, жена говорит, что в доме нет хлеба. Мы в магазин не ходили, брали лаваш прямо из пекарни, всегда горячий, благо она находилась рядом с нашим домом. Захожу, все пекари сидят за столом и пьют чачу. Поздоровался, говорю, что пришёл купить лаваш, а меня за стол сажают. Я, конечно, отказался, а мне говорят, что пока не выпью три стакана хлеба не дадут. Что делать, пришлось пить чачу. Когда собрался уходить, мне выдали мой лаваш, но деньги за него брать, категорически отказались.

В Лагодехи я впервые столкнулся с мздоимством. Родители солдат, местных национальностей, приезжая проведать сыновей, постоянно пытались всучить какую-нибудь объёмистую сумку. По рассказам офицеров я знал, что в этом регионе это считается нормальным.

"Честным снится, что они бесчестны. Проснувшись - стыдятся. Бесчестным снится, что они честны. Проснувшись - не удивляются".

Фазиль Искандер.

В сумки ложили спиртное и всякие местные деликатесы. Мало того, что они пытались сделать это на службе, вызывая якобы для беседы по поводу службы сына. Но некоторые, самые настойчивые, с этими сумками пытались ещё, и явиться в гости домой. И получая от ворот, поворот искренне обижались. А затем я отучил вообще подходить ко мне с такими вопросами.

Когда меня не было дома, жена, проинструктированная мной, так же отправляла этих визитёров восвояси. Но как-то, в самом начале весны, у нас в гостях была моя мама. Мы с женой были на работе, а она хозяйничала по дому. Вдруг, мне на работу звонок. И мама извиняющимся тоном сказала, что наверно что-то сделала неправильно. Пришёл какой-то мужчина, оставил у порога два больших пакета и сказал, что я в курсе. Когда она увидела, что в пакетах сразу мне перезвонила.

Я приказал построить батальон и отправил одного из солдат за пакетами. Коньяк, перед строем был вылет в урну, а продукты отданы солдатам. При этом я сказал, что называть фамилии отца солдата не буду, чтобы не позорить сына, но следующего отпрыска арестую на пять суток. Всё, после этого меня оставили в покое.

Служба в Закавказском округе мне показала, что, к сожалению, далеко не все офицеры в таких ситуациях оставались офицерами. И приходилось с этим бороться. В Туркестане такого не было.

Новое место службы мне совершенно не нравилось. Служба - дом, дом - служба. Чирчик по сравнению с Лагодехи был столицей. Ни каких спортивных баз и клубов здесь не было. В городе был один единственный кинотеатр, в котором постоянно возникали конфликтные ситуации, из-за того, что местное население считало за норму курение во время сеанса.

В тот период замены из Афганистана были, как правило, в престижные округа, даже те, которые оттуда приехали, туда же и возвращались. Ну, а я всю свою службу в Туркестане. Сел и написал письмо начальнику ГРУ с просьбой о переводе. Мне пришел ответ, что в Лагодехи меня назначили в интересах службы, видимо из-за того, что горы знаю. И что, так как я учусь заочно в академии, мне дали должность с маленьким объёмом работы. Видимо, имели введу кадрированный отряд, которым я командовал аж целую неделю.

Не помню точно, кажется в январе месяце, в бригаде стали готовить к вводу в Афган отряд, имевший боевую технику. Как я уже говорил, такого же состава как мой афганский батальон. Меня вызвали и поставили задачу о проведении занятий с офицерами. Занятия проводил, в основном, по организации связи, особенно на марше. Помнил ввод своего отряда.

Ну а главное, я должен был участвовать в воде этого отряда в Афганистан. Мне и загранпаспорт заказали. После не продолжительной подготовки в бригаду приехала комиссия ГРУ из Москвы. Председателем комиссии был Герой Советского Союза полковник Колесник В.В., в то время он был начальником направления специальной разведки ГРУ. Меня вызвали в кабинет командира бригады. И тут я сорвал себе очередную поездку в Афган.

В кабинете толпилось несколько генералов из штаба Закавказского военного округа и московская комиссия. Я увидел человека, который, служа в центральном аппарате ГРУ, обливал грязью мой отряд, не буду называть его фамилии. Он прослужил в ГРУ с лейтенанта до майора, не выходя за пределы Садового кольца. Люди военные меня поймут, что это канцелярская крыса.

Так вот, после моего прибытия из Афганистана, я в Ташкенте встретил майора Квачкова, он ехал в Афган менять одного из командиров отрядов. Разговорились, и он мне рассказал, что перед убытием был на инструктаже в ГРУ, и этот самый фрукт поносил и меня и мой отряд. Я спросил Квачкова, могу ли я при разбирательстве с этим субъектом ссылаться на него, и получил утвердительный ответ.

Поздоровавшись с Колесником, я подошёл к этому майору, и, взяв его за шиворот, в эмоциональной форме, сказал всё, что думаю о нём. Все присутствовавшие удивлёно смотрели. Колесник на меня наорал, раньше он такого ни когда не делал, видимо я его достал, и приказал выйти из кабинета. А у меня внутри всё клокотало, так хотелось порвать эту сволочь.

Следом за мной вышел начальник разведки Закавказского округа генерал-майор Шрамко. Мы с ним сделали два круга вокруг плаца. Он подробно расспросил меня о причинах такого поведения, и когда я ему рассказал, по-моему, он меня понял. Хотя сказал, что такое поведение, да ещё в присутствии старших начальников, не допустимо.

Я обратился к нему с просьбой, о переводе меня для дальнейшего прохождения службы в мотострелковые части. Мне было обещано содействие. И я тут же написал рапорт, с просьбой о переводе.

Если раньше мои рапорта рвали, то тут Колесник сразу подписал. Ну и, естественно, он приказал меня из загранкомандировки убрать, а вот это жаль. Я уже настроился на настоящее дело.

Но в пехоту меня не пустили, а оформили представление на командира десантно-штурмового батальона. И всё опять заглохло. И только в июле месяце, когда к нам с проверкой прибыл начальник штаба округа, генерал-лейтенант Клеймёнов, дело сдвинулось. Шрамко посоветовал мне подойти к нему и сам меня представил, вкратце изложив ситуацию. Клейменов позвонил через неделю и предложил должность командира батальона охраны и обеспечения штаба округа.

Это отдельная часть, но я сначала категорически отказался, не моё это дело обслуживанием заниматься. Мне было сказано, что в батальоне есть проблемы с дисциплиной, и не только с дисциплиной, моя задача за год навести там порядок. А через год я буду назначен на должность начальника штаба мотострелкового полка. Я сказал, что по складу характера и тяге к боевой подготовке, меня лучше использовать на должности заместителя командира полка, на что и получил добро.

В бригаде своим чередом шла боевая подготовка. Прыжки с парашютом, мы совершали не далеко от Лагодехи, на не большом полевом аэродроме. Здесь взлетали и сюда же прыгали. Это было очень удобно, не надо было терять время на переезды. В Чирчике приходилось, минут сорок добираться с площадки приземления на аэродром взлёта, для совершения второго прыжка. Да и прыгали с вертолётов МИ-6, они быстрей набирали высоту, чем АН-2. А вот для совершения прыжков с АН-12, бригада выходила на полевой выход в соседний район.

Перед началом прыжков устраивали праздник. На аэродром вывозили семьи и проводили показательные прыжки. Мою заместитель по воздушно-десантной подготовке, фамилию, к сожалению, не помню, но имя у него было довольно редкое - Рим. По национальности он, кажется, был башкиром. Так вот, в полёте, Рим выходил из вертолёта, пристегнувшись фалом. После этого машина снижалась до высоты 100 метров и не сколько раз протаскивала его над зрителями.

Был у меня в отряде и случай чуть не приведший к ЧП. Одна из групп показывала десантирование из вертолёта по верёвке. Вертолёт зависал на высоте 8-10 метров и ребята, с применением карабина, так называемым пожарным способом, быстро спускались на землю. Верёвка была длинная, и метров пять ещё лежало на земле. Приземлившись, солдаты быстро протягивали этот кусок верёвки через карабин и бежали выполнять задачу.

Последний в группе только успел коснуться землю, как вертолетчики, решив, что дело сделано, полетели за пределы аэродрома. Солдат мгновенно с ориентировался и зажал конец верёвки. Мы боялись, что он попытается спрыгнуть. Это было бы самоубийством. Сразу за аэродромом начинались виноградники, и всё вокруг было утыкано не большими бетонными столбиками. Вертолёт летел точно на них. Спасло то, что лётчикам уже сообщили, что у них на фале висит человек, и они успели не много поднять вертолёт. Парень пролетел буквально в 50 см над столбиками.

Сделав круг, солдат так на фале и приземлился. Когда мы к нему подбежали, я ожидал увидеть испуганное лицо. Нет, он был совершенно спокоен и чувствовал себя героем. Да, кроме него, такое не кто не проделывал.

На прыжки к нам приезжали ребята из спецназа Каспийской военной флотилии. Что это такое, я уже знал. На курсах в Подмосковье нам давали основы применения этих подразделений. И технику, стоящую у них на вооружении мы тоже изучали. До сих пор помню свою контрольную работу, по высадке группы на побережье противника из подводной лодки. Да и в нашей учебной группе в академии учился Володя Омшарук из спецназа Тихоокеанского флота. Здоровенный мужик, моего роста, но в два раза шире. Мы ему дали кличку - Корыто, но как человек добродушный, а люди таких размеров всегда добродушны, он не обижался. Кстати, и в Загорянке у нас в группе был морской спецназовец, но с Балтийского флота. Точно таких же размеров как Омшарук, капитан третьего ранга Михайлов. Я противник застольного песнопения, но как этот человек, своим красивым басом, пел старые морские песни, без какого либо музыкального сопровождения, заслушаешься.

Ребята из Каспийской флотилии имели прекрасную парашютно-десантную подготовку. К сожалению, я ни когда не видел их в работе на море.

На 8 марта, мы своим жёнам, праздник организовали несколько оригинально. Утром вывезли их на стрельбище и дали пострелять из стрелкового оружия. А пока они проходили азы огневой подготовки, к стати с большим удовольствием, на речке их мужья жарили шашлык.

Служа уже командиром полка, я этот день организовывал примерно также. Правда, в пехоте добавилось вождение бронетранспортёра, для желающих, а также стрельба из пулемётов.

Кстати моя дочь Оля, в один из таких праздников, по стрельбе из автомата заняла первое место. Выбила 27 очков из 30 возможных, а было ей тогда только 10 лет.

Служа в 12 БРСПН, я принимал участие в нескольких учениях. Запомнились двое учений, в которых я выступал в роли командира группы, не любил сидеть в штабах.

Первые были в районе города Кутаиси. Комплектуя группу, я включил в неё парня родом из этого города. Он хорошо знал местность. К тому же отец у него работал заместителем директора ткацкой фабрики. Свою базу мы организовали на базе отдыха этой фабрики. Благо она была летняя, и сезон ещё не начался. В наше распоряжение был выделен не большой автобус, что резко увеличило нашу мобильность. Так что на этих ученьях, мы жили как белые люди. За сутки выполнили задачу, на которую отводилось трое суток. Работали мы против штаба и частей 31 Армейского корпуса, штаб которого размещался в Кутаиси.

Разведсведения мы получили, а вот передать их в бригаду, ни как не получалось. Шли "гробы". На сленге наших радистов это означало, что сеанс обязательной связи не состоялся.

Сеансы связи были расписаны на сутки. И ты обязан выйти на связь в положенное время. Если он не состоялся значить - "гроб".

Что делать? Не будет связи, задача не выполнена и за ученья двойка. В какую только точку, в окрестностях Кутаиси, мы не выезжали, связь не шла. Надо искать выход. И я его нашёл.

В городе располагалась десантно-штурмовая бригада. Я пришёл к дежурному по бригаде и попросил разрешения выйти на нашу бригаду по военной связи. Мне разрешили, и местный телефонист с удивлением слушал, как я в течение минут десяти диктовал группы цифр. Радиограммы были закодированы.

Единственно чего я боялся, так это встречи с начальником политотдела этой бригады. Им являлся Юра Артемьев. Мы с ним были знакомы ещё по Чирчикской бригаде. Увидев меня, он бы понял, чем я тут занимаюсь. Но всё обошлось. Я зашёл к нему в гости, когда учения уже закончились.

Кто-то скажет, что это нарушение и база и автобус и связь. А я считаю, что для выполнения задачи надо использовать все возможности. Научившись делать это в мирное время, будешь об этом думать и в боевой обстановке.

При выполнении задачи я получил информацию, что в Кутаиси прибывает Командующий войсками округа. Дал радиограмму в бригаду и попросил разрешения сделать засаду на кортеж Командующего. Мне строго настрого запретили.

Как только мы вернулись в бригаду, я сразу получил новую задачу. Предстояло работать против ракетной бригады, которая размещалась в городе Марнеули. Это на границе с Арменией.

Задача была не сложная. Надо было отследить подъём и выход по тревоге подразделений этой бригады. А затем определить район, куда она выйдет, и передать в центр его координаты.

На перекрёстке, не далеко от КПП бригады, а это в центре города, я выставил солдата в чёрном тёхническом комбинезоне с жезлом регулировщика, он его и изображал. С задачей, засечь время подъёма бригады по тревоге и выхода колонны из расположения части. Солдат с задачей справился, подал нам сигнал, и мы сели на хвост колони ракетчиков. В моём распоряжении была машина.

Когда колонна прибыла в район сосредоточения и машины стали разъезжаться по своим капонирам, мы вышли на один из холмов. Я, сняв координаты района, закодировал радиограмму и отдал радисту. Тот в считанные минуты вошёл в связь и сбросил её командованию. И тут мне докладывает наблюдатель, что из района сосредоточения бригады, в нашу сторону, движется легковая машина. Она подъехала к нашему холму, из неё вышли два офицера и стали подниматься на вершину. Я приказал всем замаскироваться и когда офицеры выйдут на меня, они уже должны быть в нашем кольце. Сам сел на камень и стал ждать.

Офицеры, поднявшись на высоту, достали карты и стали снимать координаты своего района. Я вышел из-за кустов и сказал им, что я координаты уже снял, и готов им дать, чтобы они не трудились. Затем, представился командиром диверсионной группы, и стал с иронией распекать их за не осторожность. Почему они в боевых условиях, пусть даже учебных, передвигаются без охраны?

Оба офицера были примерно моего возраста и крепкого телосложения. Смотрю, они, разговаривая со мной, стали, как бы невзначай приближаться. Приказал своим ребятам подняться, и они увидели, что окружены. Я успокоил их тем, что в мою задачу не входит взятие пленных, а то мы бы намяли им бока. Попрощавшись, мы покинули высоту.

Приехав в Марнеули я не нашёл своего солдата, который должен был нас ждать на перекрёстке. Я понял, что его забрали, а забрать могли только из ракетной бригады, других частей рядом не было. Подошёл к КПП части и мне там подтвердили мою догадку. Солдата арестовал особист бригады. Солдат рассказал ему придуманную нами легенду, но тот не поверил, так как у солдата не было документов. Я пришёл легенду повторил, показал своё удостоверение, и солдата мне отдали.

Фамилию солдата, к сожалению, не помню, звали его Тимур. Можно было бы это и не вспоминать, но именно этот парень, спустя шесть лет поможет мне в сложной ситуации.

Но всё это потом. А сейчас, после учений, при подведении итогов наша группа, за оба выхода, получила оценку отлично.

В марте у нас в бригаде побывал корреспондент газеты Красная Звезда подполковник А. Юркин, ему нужен был материал для статьи. В бригаде из офицеров прошедших Афганистан был только я, так что ему пришлось писать обо мне. Не большая статья с моей фотографией была напечатана на первой полосе газеты за 17 апреля 1984 года. Это не только льстило моё самолюбие, но и поднимало авторитет среди спецназовцев.

После статьи в газете приехал директор музея Закавказского военного округа и выпросил у меня, для экспонирования в музеи портупею, которую мне подарили в Афгане цирандоевцы из Шибаргана. Я не хотел отдавать, было жалко, всё-таки память. Но он меня уговорил, сейчас жалей, в связи с развалом страны наверняка всё было выброшено на свалку.

В апреле, заручившись поддержкой командира бригады полковника Фисюка, стал готовить показательные выступления по рукопашному бою ко Дню Победы. В Лагодехи такое раньше не практиковалось.

Занятия проводил на городском стадионе, там же планировалось и выступление. Рядом со стадионом располагалась турбаза, и когда мы проводили тренировки, все её обитатели высыпали на балконы. Ну а если учесть, что больше половины из них были представительницы прекрасной половины человечества, можно понять с каким старанием мои ребята отрабатывали приёмы.

Во время одного из занятий, на стадион зашли три инструктора с турбазы. Двое спокойно наблюдали, а один, в лёгком подпитии, стал обезьянничать и мешать проводить занятия. Я его предупредил раз, второй, человек не понимает. Он красовался перед девушками, которые стояли на балконе. Тогда я провёл правой, прямой в голову. Он рухнул как мешок. Двое друзей подхватили его под руки и оттащили на скамейку. Я продолжил занятия. Выйдя из нокаута, этот парень стал выкрикивать в мой адрес оскорбления и угрозы. Прекратив занятия, я пошёл его успокоить, но его друзья попросили его не трогать, сделать скидку на то, что он выпевши. Со стадиона они его увели. На следующий день иду по городу, этот субъект идёт на встречу. Я перегородил ему дорогу, говорю: "Ну что, ты мне вроде бы вчера угрожал. Надо поставить точки над i". Начал извинятся предлагать пойти выпить коньяка за примирение. Не думаю, что это было искренне, просто в штаны наложил.

За время службы в Закавказье, я много раз наблюдал за конфликтными ситуациями. Когда двое пытаются подраться, но каждого из них, держит человека по три, ну и к тому же, они не очень то, и пытаются вырваться. И только угрозы да мат-перемат исключительно на русском языке, как базарные торговки.

9 мая в бригаде был праздничный день, но это только в бригаде. Как оказалось, этот день в Грузии, празднуется только на официальном уровне, а народу наплевать на эту дату. Тбилисобо (праздник города и молодого вина), вот это праздник.

В Лагодехи был организован митинг. Построилась бригада, и было человек 150 местных жителей. Для меня такое было просто шоком. Ведь и грузины воевали в той войне наравне с остальными народами СССР. Ведь и у них тысячи погибших. Тем более что война была рядом, за Большим Кавказским хребтом.

Я помню как в Чирчике, тысячи жителей, да, кого-то построили и привели, но основная масса, по зову сердца сама приходила на памятник погибшим воинам. И уже по окончании официальных мероприятий и возложения венков, тысячи жителей на протяжении двух-трёх часов медленно, под музыку духового оркестра, исполнявшего мелодию из песни Расула Гамзатова "Летят Журавли", проходили мимо памятника, возлагая цветы. И подножье его было буквально завалено цветами.

А здесь, вылез на трибуну 1-ый секретарь райкома партии и 40 минут держал речь, при этом на грузинском языке. В составе бригады грузин было не более 3-5 процентов.

И я опять вспомнил Среднею Азию, наш переход по Угамскому ущелью. Когда в кишлаке Кызылтал, необразованные, плохо говорившие по-русски, но воспитанные люди даже не делали попытки перейти на родной язык. Они понимали, что все участвующие в беседе должны понимать друг друга.

После прохождения торжественным маршем, мы провели на стадионе показательные выступления по рукопашному бою. Наверно у нас получилось, так как позже, в служебной характеристике на меня, командир бригады подполковник А. Фисюк напишет: "Отлично владеет приёмами рукопашного боя".

В мае месяце я опять "отличился". Мы увольняли в запас отслуживших свой срок службы солдат. Основная масса, добросовестно отслужив, под звуки марша "Прощание славянки", уехала домой, но как всегда было пару человек, которые не служили, а кровь пили у командиров. Держать их, как можно дольше в части, я не мог, я был командиром линейного отряда, увольнял командир бригады. Но справедливость должна же быть. И я, собственноручно, написал этим двум обормотам в военные билеты, в разделе особые отметки: "Программу боевой подготовки не усвоил. Желательно ежегодно призывать на учебные сборы (согласно закона, на учебные сборы призывали один раз в три года). В военное время использовать для разминирования минных полей". Моя фамилия и роспись. Но начальник строевой части попался мужик глазастый, заглянул и на последнюю страничку военного билета. Меня вызвали к комбригу, я получил нагоняй, а эти странички из военных билетов вырвали.

Кажется, в начале лета бригаде надо было выставлять команду на первенство округа по спортивному ориентированию. Ну, вы представляете себе состояние спортивно-массовой работы в этой бригаде, если на соревнования пришлось ехать мне. А ведь мне тогда уже стукнуло 36 лет. От бригады требовалось выставить всего 2-х человек. Вторым был, сержант с моего отряда, он по этому виду спорта имел 1 разряд. Я этим не занимался, в спортивном смысле этого слова, но всю свою службу бегал и ориентировался. Так, что ничего нового для меня не было.

Соревнования проходили в окрестностях г. Кутаиси. Трассу готовил спортивный комитет дислоцированного здесь Армейского корпуса. Проходила она по предгорьям, густо заросшим лесом и кустарником. Всё было перевито колючими лианами. Настоящие джунгли. Но если по джунглям ходят с мачете, то мы бежали с одним лишь компасом. Хорошо, что были одеты в спецформу. Колючки лиан за неё не цеплялись, она была гладкая и достаточно плотная. Кепи застегнул на подбородке, нырнул, пригнувшись в кусты, и пошёл молотить километры.

У нас с сержантом только лица были немного поцарапаны. Остальные участники соревнований выходили из леса в клочья порванной спортивной форме, и все в крови.

Найти все точки было практически невозможно, видимость метра три-четыре. Пробежишь рядом и не заметишь. На все точки не вышел никто, за исключением конечно, членов команды устроителей соревнований. Видя явное мошенничество, и не пригодность трассы для соревнований, судейская бригада аннулировала результаты, и соревнования перенесли на месяц. Но мы уже в них не участвовали, бригада привлекалась на ученья, проводимые штабом округа.

12 июля 1984 года я был назначен на должность командира отдельного батальона охраны и обслуживания ЗакВО, началась моя пехотная жизнь.

6.2. Отдельный батальон охраны и обслуживания ЗакВО, Тбилиси.

Командир батальона, у которого я принимал должность, с этой должности был снят. Хотя как мне кажется, его просто сделали стрелочником.

В штате батальона были:

- стрелковая рота, она осуществляла охрану штаба округа;

- две автороты, одна большегрузных автомобилей, которые использовались для передвижения и разворачивания штаба округа в полевых условиях, другая транспортная;

- ремонтный взвод;

- хозяйственный взвод.

Одних легковых автомобилей было около 80 единиц.

Так вот на одной из "Волг" два солдата решили покататься по городу. Подобрали девушку и прямо в машине занялись с ней сексом. Вряд ли там было изнасилование, так как всё закрутилось только через три дня, когда девушка созналась отцу. Девушка грузинка, студентка университета. Студенты выставили пикет у штаба округа. Прокуратура, чтобы замять это дело, быстренько провела расследование, и трибунал осудил обоих солдат. Одному дали семь лет, другому года три, сейчас уже точно не помню.

Офицеры и прапорщики в батальоне были тщательно подобраны и дорожили своим местом службы. Каждый чётко выполнял свои служебные обязанности. Такой ответственности, особенно у прапорщиков, я нигде больше в пехоте не встречал. Один из взводов автороты большегрузных автомобилей находился в г. Мцхета, это не далеко от Тбилиси, древняя столица Грузии. Во взводе, если мне не изменяет память, было около 120 машин. Так вот, на всю эту махину был только один командир взвода, прапорщик, и никаких проблем ни с техникой, ни с дисциплиной.

Проблемой в батальоне было только одно - боевая подготовка. Заручившись поддержкой начальника штаба округа, я с этого и начал.

Спецификой этой части было то, что занятия по боевой подготовке должны проводиться только два дня в неделю, остальное время работы по обслуживанию штаба округа.

До моего прихода в батальон боевой подготовки практически не было.

Я договорился в управлении боевой подготовки округа и два дня в неделю вывозил батальон в учебный центр 100 МСД, в которой я, кстати, позже служил в должности командира полка.

Водители легковых машин привозили на службу офицеров и генералов штаба

округа и убывали на полигон. Два дня в неделю, начальники, если у них была

необходимость, по Тбилиси могли перемещаться только на общественном

транспорте. Кроме того, я лично, как это и положено, проводил занятия с сержантами

батальона. Основной упор делал на физическую подготовку, где основным был

рукопашный бой. Ребята с удовольствием этим занимались. Не забывали мы и о

досуге.

В Тбилиси на гастроли приехал Свердловский театр оперетты. У руководства театра были проблемы с разгрузкой бутафории, она размещалась в нескольких

десятках контейнерах. Представления они давали в Доме науки, это метров 500 от штаба округа, и естественно пришли за помощью ко мне. Разгрузить контейнеры моим ребятам проблемы не было, главное мы договорились, что за эту работу, на каждый спектакль на втором ряду сидит двадцать моих солдат.

Свердловский театр оперетты, как мне кажется, был одним из ведущих театров страны того времени, на уровне Московского и Киевского театров оперетты. В Тбилиси они привезли постановки, довольно редко выносимые на публику, например такие как: "Царица и велосипед", "Рыцарь Синяя борода", "Фраскита", "Полёт на луну", остальные уже не помню, всего восемь постановок. Согласитесь, что на театральных афишах практически не появляются эти названия.

По окончанию гастролей артисты театра дали в клубе части концерт, который длился более двух часов. После концерта мы вывезли артистов в горы, в район монастыря Джвари, это об этом монастыре писал Лермонтов в своей поэме "Мцыри". И организовали им отдых на природе, конечно с шашлыком и вином.

Казалось бы, все должны быть довольны. Но был человек, который попытался и здесь сыграть свою игру. Это начальник политотдела штаба и управления округа. Здесь необходимо рассказать предысторию.

Стою я как-то утром, во время подъёма, перед казармой батальона, подходит прапорщик, дежурный по батальону, и весь дрожит от возмущения. Оказывается, он застал в казарме солдата лежащего на кровати после команды "Подъём". На его требования немедленно встать, тот ему заявил, что если он ещё хочет служить в Тбилиси, то пусть оставит его в покое, а то он скажет своему шефу и тот засунет его в отдаленный гарнизон. Солдат был водителем начальника политотдела штаба округа, полковника Шишова В.В..

Я приказал доставить солдата ко мне, и тут же, перед строем, объявил ему пять суток ареста.

Начальником штаба округа, генерал-лейтенантом Клейменовым А.Н., было определено, что солдаты батальона, получившие арест за дисциплинарные проступки, должны отправляться не на гарнизонную гауптвахту, а в дисциплинарный батальон в н.п. Караязы это в 50 км от Тбилиси.

Солдата тут же сажают в машину и увозят в дисбат. Буквально через минут пятнадцать, звонит Шишов с вопросом, где его водитель, кто-то уже успел донести. Я ответил, что его водитель сидит в его машине, к этому времени мы уже посадили подменного водителя. Тогда он уточнил: "Где находится рядовой Аветян"? Я ответил, что за нарушение воинской дисциплины он мной арестован и находится на пути в Караязы. Шишов заявил, что моё решение отменяется и солдата немедленно вернуть. На что я ему ответил, что согласно устава ни кто, включая министра обороны, отменить наложенное мной взыскания не может. После этого я стал для Шишова врагом №1, но по службе придраться ко мне было не за что, как только он не пытался. Хочешь быть принципиальным, работай так, чтобы к тебе нельзя было придраться.

И тут подворачивается ему это дело с опереттой. После нашего выезда на пикник он вызывает меня к себе в кабинет. Захожу и вижу его торжествующее лицо. Даже не предложив мне сесть начал распекать, как я мог докатиться до такой жизни. Я попросил конкретизировать претензии ко мне. Претензия была одна. Как я мог, обворовав солдат, взять мясо с солдатской столовой на шашлык?

Видимо осведомитель у полковника был никудышный и не знал, что на это мясо сбрасывались все офицеры батальона, а к столовой машина подъезжала для загрузки стола для разделки. О чём я ему и поведал, предложив спросить об этом у любого офицера.

Довольная маска спала с лица Шишова, и дальше начался просто абсурд. Мне была предъявлена претензия в том, что я использовал служебный автомобиль в личных целях. Глупость, да и только, вроде бы артисты у меня дома концерт давали.

Но и эта глупость не прошла. Я выехал за территорию части на служебном автомобиле, но затем подумал, зачем буду гонять машину, и пересев в микроавтобус театра, свой УАЗик вернул в парк.

Шишов понял, что полный прокол. И дальше уже была претензия не идущая, не в какие ворота. "Как я советский офицер, командир части, наконец, коммунист, мог поехать отдыхать в горы с артистками, ведь они все ветреные люди и не отличаются строгостью нравов".

По пути на пикник мы заехали домой, ко мне, к замполиту батальона, и взяли с собой жён.

Услышав от меня это, Шишов только пробурчал: "Идите".

"В жизни как, в театре, самыми требовательными

оказываются те, кто не заплатил за место".

Саша Гитри

А пикник удался на славу. Представьте себе горное ущелье ночь, и ария Мистера Х. Не обошлось и без эксцессов. Одна из певиц, кстати, народная артистка, решила спеть, залезши на дерево. Залезла, спела, а назад её уже пришлось снимать, так как храбрости у неё хватило только на то, чтобы влезть.

На следующий день заместитель директора театра спрашивает меня: "Игорь мы так вчера набрались, вино, что креплёное было"? Когда я ему сказал, что вино было сухое, но выпили его 60 литров, и это на двенадцать человек, восемь из которых женщины, у него глаза на лоб вылезли.

Осенью, ко мне из Москвы, приехал корреспондент журнала "Советский воин" подполковник А. Ключенков, он сказал, что у него задача написать обо мне очерк. Никаких интервью не было, я выполнял свою работу, а он просто три дня ездил со мной по всем точкам дислокации моего батальона, по полигонам и стрельбищам. При передвижениях в машине, я рассказывал ему об Афганистане и своём отряде.

Уезжая, Ключенков сказал, что он имеет право, что-то изменить, что-то добавить, таков жанр очерка. Очерк вышел в 24-ом декабрьском номере журнала за 1984 год. Кстати это был юбилейный 1500-й номер журнала. Конечно, в очерки были некоторые неточности, что-то было от корреспондента, ну и конечно о боевых действиях в Афгане он не мог писать правду, тогда это ещё было под запретом. Но в целом очерк, конечно, грел душу. Ключенков, спасибо ему, прислал мне один экземпляр с дарственной надписью.

Прослужил я в батальоне охраны семь месяцев. Порядок был наведён, и меня перевели служить в мотострелковый полк 145 МСД на должность заместителя командира полка.

6.3. 90-й мотострелковый полк. Батуми.

В полк я прибыл в феврале 1985 года, на кануне перестройки приведшей страну к развалу. Как в то время говорили: "По России мчится тройка - Миша, Рая, перестройка". Ещё бабки говорили, что где-то в библии написано, что когда прейдёт к власти Михаил - меченый, намёк на пятно на голове у Горбачёва, будет много крови. Я как атеист, над этим просто смеялся. А как коммунист возмущался, так как считал, что кто-то хочет опорочить генерального секретаря партии.

Но, к сожалению, бабки оказались правы. Было что-то в библии или нет, но реки крови были. И чтобы не говорил Горбачёв, на его совести тысячи убитых, зверски убитых, в межнациональных разборка людей. Государство должно и обязано было это предотвратить. А как участник этих событий, скажу, что и могло это сделать, но не было просто политической воли. Толи это была импотенция власти и самого Горбачёва, толи это был хорошо от режиссированный сценарий. Я уверен, так как сам был свидетелем происходящего, во втором варианте. Мне сложно сказать, кто был режиссер, но то, что исполнителем был Горбачёв с сотоварищами, сомнения нет, и надо бы его судить за пролитую кровь, а он фонды возглавляет.

То, что всё это было тщательно, спланировано, у меня появилась глубокая убеждённость именно во время службы на Кавказе. Но прежде чем разваливать страну, прежде всего надо было развалить один из важнейших институтов государства отвечающего за его безопасность, а именно - Армию. Первые признаки надвигающегося развала я почувствовал, служа в Батуми.

Правда, в Батуми размещался штаб дивизии, а полк наш стоял в селении Хелвачаури, это восточнее Батуми километров 7-8, но в город ходил троллейбус.

Нет, я тогда не понимал, что происходит, и не только я один. Подавляющее большинство офицеров не могли понять, почему не работают законы? Почему не привлекаются к ответственности военнослужащие, совершившие воинские преступления? Оставление части, дезертирство, постепенно становились нормой. А происходило это по тому, что военные прокуратуры практически перестали возбуждать дела за такие преступления. Но ведь не сами они к этому пришли, их деятельность направлялась сверху.

Почему я с этого начал рассказ о Батуми. Чтобы лучше узнать часть, в которую попал служить, я несколько ночей подряд проверял несение службы нарядами. И в первую же ночь столкнулся с необычным явлением. В ружейной комнате роты, которая должна быть закрыта на замок и опечатана, на голых матрацах лежало несколько военнослужащих. Правда комната была заперта на замок. Я спросил дежурного по роте, что это за безобразие. Оказывается, это было санкционировано командованием полка. Как мне потом объяснил дежурный по полку, в части готовили водителей для 40 Армии, то есть для Афгана. Кандидатов на водителей, каждые полгода, присылали в полк военкоматы в количестве 110 человек. 100 человек поставлялись военкоматами Белоруссии и 10 человек были из Закавказья. При подготовке проблем не возникало, на самой подготовке я остановлюсь чуть позже. А вот при отправке возникала проблема с солдатами из Закавказья. Дня за два, три, они убегали из полка и возвращались только после отправки группы в Афганистан. И всё им сходило с рук, отделывались гауптвахтой. Так вот, днём они сбежать не могли, так как находились под постоянным контролем сержантов, а на ночь их запирали в ружейную комнату.

Сама отправка была неприятным зрелищем. На вокзале ребята из Белоруссии пели песни под гитару, а каждого местного держало по два белоруса, чтобы не сбежал прямо на вокзале, и всё это под причитание многочисленных родственников. Я говорю, белорусы, это мы их так называли, на самом деле там были ребята разных национальностей, но все родом из Белоруссии. Видимо их там воспитывали несколько по-другому, чем здесь в Закавказье.

Помню случай. Выхожу я из штаба полка, ко мне подходит солдат со слезами на глазах. Оказывается он как раз из этой белорусской группы, и московская медицинская комиссия отчислила его из этой группы по состоянию здоровья

Обязательно перед оправкой приезжала такая комиссия, и требования у неё были очень жёсткие.

Парень просил моего содействия в отправке его в Афганистан. Когда я ему сказал, что, к сожалению, не чем помочь не могу, он, чуть всхлипывая, сказал, что в составе группы восемь человек с их села, и как он теперь дома людям в глаза смотреть будет.

При разговоре присутствовал начальник коммунально-эксплуатационной службы полка, это гражданская должность, грузин по национальности. Он начал надсмехаться над солдатом, говоря, что тот не мужчина, так как плачет. Я ему ответил, что дай то бог, чтобы у нас в Армии было побольше таких солдат. Солдат плача рвётся в бой, не пытается спрятаться за чужие спины, и понимает, что в такой обстановке друзей бросать нельзя. Вот из таких пацанов и вырастают настоящие мужчины.

Дисциплина в полку была плохая, хоть офицеры практически не вылизали из казармы. Причина, комплектация полка: 30% - грузины, 30% - азербайджанцы, 30% - армяне и только остальные 10% другие национальности. Это было грубейшей ошибкой кадровых органов. Надо отправлять их подальше от родного дома. В полку часто вспыхивали разборки на национальной почве.

Где-то за полгода до моего приезда, в соседнем танковом полку нашей дивизии, вспыхнула драка между азербайджанцами и грузинами, так азербайджанцы нашего полка бросились к ним на помощь. Хорошо, что офицерам удалось их остановить, и вернуть назад, а то не известно чем бы всё это могло закончиться. Но должных карательных мер, согласно закона, к организаторам этих беспорядков, принято не было.

Приняв должность, я с головой ушёл в боевую подготовку. Попал, как говорят с корабля на бал, в марте проводилось разворачивание полка до штатов военного времени. Доукомплектовавшись, полк несколькими эшелонами убыл в Вазианский учебный центр или как все его называли "Караязы", где после не большой до подготовки были Подготовка роты к показательным выступлениям по рукопашному бою. проведены ученья. Попутно я

готовил в Караязах, одну из выделенных мне командиром полка рот, к показным выступлениям по рукопашному бою.

Был март 1985 года, 40 лет победы в Великой Отечественной войне. Ещё находясь в Батуми, я предложил командованию дивизии 9 мая на городском стадионе организовать такой праздник, до этого они такого не устраивали.

Роту я тренировал выполнять кату с оружием. То для чего в спецназе было достаточно одной, двух недель, здесь пришлось отрабатывать почти два месяца, рота была танковая. Солдат для боёв я подбирал уже по возвращению в Батуми, из спортсменов, борцов и боксёров.

Выступление строились следующим порядком. С начало выбегала рота в касках с автоматами и выполняла кату с оружием. Затем начинались бои: один на один, один против двух, один против трёх, а затем я работал один против пяти, четверо из которых были вооружены, двое пистолетами и двое штык-ножами. Я всегда работал против открытых ножей. Наиболее эффектно было, когда выбитый нож делал несколько оборотов в воздухе и втыкался в землю.

Выступление мы сделали не плохо без срывов. То, что мы понравились публике, говорит хотя бы то, что спустя несколько дней после показухи, так мы называли эти выступления, меня в городе остановил парень и спросил, может ли он ходить на наши тренировки. Я ему объяснил, что всё это делается на занятиях по боевой подготовке, и не в каких спортзалах мы не тренируемся.

Что меня удивило на стадионе, так это то, что во время исполнения гимна никто из гражданских лиц не поднялся, гимн слушали сидя. Такое я увидел впервые.

Потянулись будни. В полку было два полигона. Один находился на берегу моря рядом с турецкой границей - "Гонио", от названия села, рядом с которым он располагался, другой горный - "Ахашени", тоже по названию села, находился в горном ущелье северо-восточнее Батуми. Ежедневно на обоих полигонах шли стрельбы и проводились занятия по боевой подготовке.