Авторское кино

Эпизод третий. «Колокольчики»

Ночью, где-то за холмом, зловеще и тревожно завыла собака, звериный плач которой тут же унес ветер, зло шипящий листвой деревьев, растущих рядом со старым домом. Пока редкие дождевые капли ударялись о его старую, заросшую крышу, а деревянные перекрытия тихо стонали, Лукаш Чермак ворочался внутри своего спального мешка. Режиссер ворчал сквозь тревожный сон, и его лицо искажалось то злыми, то испуганными гримасами. Наконец, он проснулся и, тяжело дыша, присел в спальном мешке, оглянувшись посреди мрачного пространства гостиной комнаты. В двух метрах от него, тревожно застывшим силуэтом, возвышался Арман и, казалось, во что-то вслушивался. Лукаш Чермак, кряхтя и шурша, наполовину выбрался из спального мешка и тихо окликнул актера по имени:

— Арман? Что с тобой?

— Лукаш, ты тоже это слышишь?

Мужчины замолчали, напряженно вслушиваясь в раздающиеся вокруг них звуки. Среди шепота листвы, ударов капель об оконные стекла и скрипа перекрытий дома, раздавалась странная, еле уловимая и хаотичная в своем звучании музыка.

— Вот-вот! Сейчас! — снова зашептал Арман. — Как будто звенят колокольчики. Множество колокольчиков…

В гостиной стали просыпаться люди. Вислав, потирая затылок, приподнялся в спальном мешке и недобро уставился на возвышающегося перед ним Армана. Влад, проснувшись, рефлекторно схватился за свою личную видеокамеру и случайно задел рукой Зигфрида, который сонно охнул. Хмурый Лукаш Чермак зажег керосиновый фонарь, и комнату залило теплым, персиковым светом.

— Эй, что случилось?

— Кому тут не спится?

— А я видел такой сон…

Игнорируя ворчание своей съемочной группы, режиссер вслушивался в неразборчивый звон множества колокольчиков за окнами. Эта мелодия выделялась на фоне ночных звуков и внушала тревогу. Лукаш поднялся, накинул на плечи свою куртку и, держа фонарь на вытянутой руке, направился к выходу из комнаты. Арман и вся съемочная группа, толкаясь и зевая, гурьбой последовали за ним. Как только входная дверь дома была с пронзительным скрипом открыта, в лицо режиссеру ударил прохладный и свежий ночной воздух, а таинственная музыка теперь окружала его со всех сторон, зловеще разносясь по ветру. Мужчины, вышедшие на улицу вслед за Лукашем, испуганно отшатнулись, — все верхнее перекрытие длинного, деревянного крыльца было увешано талисманами «музыки ветра», сделанными из металлических трубочек, кусочков стекла, перьев, бусин, ореховых скорлупок и птичьих костей.

— Чтоб меня! — выругался Влад и включил свою камеру, с которой никогда не расставался. — Это уже не смешно, босс!

Лукаш Чермак тоже достал из кармана куртки свою личную камеру. Он с мрачным видом принялся снимать происходящее, параллельно захватывая в объектив удивленные и испуганные лица своей команды.

— Лукаш, это какая-то шутка? — Спросил Арман, крутя в руках кость от вороньего крыла, прикрепленную к талисману «музыка ветра».

— Если бы я знал, приятель, — мрачно сказал режиссер, не переставая снимать. — Если бы я знал…

Крыльцо позади мужчин скрипнуло, и они, вздрогнув, резко обернулись. В дверном проеме, в одном шелковом халате на голое тело, стояла Корнелия. Жена режиссера окинула всех присутствующих странным, беспристрастным взглядом и завороженно уставилась на звенящие и щелкающие на ветру поделки.

— Красиво, не правда ли? — отрешенно спросила Корнелия не своим голосом и вышла на холодные доски крыльца босыми ногами. — Ветер ткет свою беспокойную музыку…

Девушка, проводя рукой по попадающимся на пути талисманам «музыки ветра», медленно пошла по крыльцу, пока ветер трепал ее распущенные рыжие волосы и тоненький халат. Лукаш Чермак медленно шел за женой и снимал ее дрожащими руками, изредка переводя объектив камеры назад, на стоящих у входной двери мужчин.

— То, что нужно, — взволнованно шептал он. — Это то, что нужно…

Корнелия дошла до края крыльца и облокотилась на его перила руками. Вся съемочная группа к этому времени скрылась внутри дома, и только режиссер продолжал восторженно снимать девушку. Он ловил объективом дрожащие складки тоненького халата, через который проступало стройное тело, скользил по ее волосам и этому странному, блуждающему взгляду, словно ищущему кого-то среди мрачных окрестностей. Наконец Лукаш удовлетворенно выдохнул, выключил видеокамеру и заговорил теплым, заботливым тоном:

— Дорогая, ступай в дом. Ты замерзнешь…

— Еще пять минуточек, — сказала Корнелия не своим голосом. — Над домом стоит такая дивная ночь…

— Неужели тебе не страшно оставаться здесь одной? — спросил режиссер и положил руку на плечо своей жене.

Корнелия никак не отреагировала на это прикосновение, продолжая стоять недвижимым, холодным изваянием. Не дождавшись ответа, Лукаш попытался взять ее за руку, но девушка не позволила этого сделать, убрав ее. Тогда режиссер выругался и, ворча, пошел в сторону входной двери от дома.

— А я здесь не одна…, — прошептала девушка, продолжая всматриваться в темноту, где у самого сарая, с маленьким фонарем в руке, появился серый женский силуэт.

Он хрипло звал девушку по имени, звал, словно из другого мира, но неожиданно исчез, когда на крыльце, с женской курткой в руках, снова появился Лукаш Чермак. Корнелия, с накинутой на ее плечи курткой, продолжала всматриваться в черноту, игнорируя уговоры мужа уйти с холодного ветра.

Покинув крыльцо, увешенное «музыкой ветра», Корнелия снова заперлась в комнате второго этажа, едва успев захлопнуть дверь перед своим мужем. Но девушка так и не сомкнула глаз до утра. Все оставшееся время, в сумраке, разбавляемом персиковым светом керосинового фонаря, она фанатично искала новые, расписанные краской орехи.

Не добившись успеха в поисках, ранним утром Корнелия спустилась на первый этаж, громко скрипя ступенями старой лестницы. Девушка уселась на край массивного дубового стола и огляделась. Через какое-то время, здороваясь с ней, на кухню стали заходить члены съемочной группы.

Утром девушка была задумчивой и немногословной. Жену режиссера не занимали ни разговоры окружающих ее мужчин, ни их настороженные взгляды в ее сторону. Корнелия, переживая в своей душе причудливую смесь трепетного восторга и ужаса, старалась понять, что теперь происходит в ее жизни и, не смотря на всю абсурдность собственного умозаключения, решила, что загадочная девочка из прошлого оставляла записки в орехах именно для нее. И в тот момент, когда на кухне показался муж девушки Лукаш Чермак, она решила, что обязательно обыщет весь дом и найдет остальные тайники Доры Миллер.

После завтрака начались съемки сцены в подвале, в которой героиня Корнелии становится одержимой темными силами, заключенными в случайно разбитых часах. Лукаш Чермак заметно нервничал во время съемок. В концовке фильма эта сцена была кульминационной, и режиссеру хотелось, чтобы в рабочем кадре, все, от мрачных оттенков света до игры актеров, было безукоризненно. Лукаш то и дело останавливал съемку, а после двигал в локации какой-нибудь предмет или оправлял костюмы Армана и Корнелии. Режиссер тряс актеров за плечи и, слово в слово, с идентичной интонацией, заставлял их повторять фразы не по сценарию. Он то и дело приказывал Владу менять объективы на камере и прикрикивал на осветителя, у которого барахлил стоящий на первом этаже генератор, питающий светодиодную панель. В мрачном, сыром подвале на творца-режиссера сходило сумбурное и нервное озарение, никак не позволяющее завершить съемки короткой, пятиминутной сцены.

Корнелию тяготило общество мужа, а его общая нервозность и постоянные срывы на окружающих, впервые за все время семейной жизни, вызывали в девушке стойкое желание убежать к себе в комнату и запереться изнутри. Не легче было переносить и присутствие Армана, который всем своим нахальным, самодовольным видом давал ей понять, что не прочь повторить ту кощунственную пастельную сцену. Девушка играла свою роль посреди мрачного подвала, говорила реплики, смотрела актеру в глаза и, до боли в сердце, мечтала о том, чтобы больше никогда его не видеть. А он был неумолимо близко и, источая терпкий запах мужского парфюма и сигарет, скользил по ее телу сальным взглядом.

Наконец, спустя два часа, первая часть сцены была отснята. Взмокший, но довольный собой Лукаш Чермак объявил десятиминутный перерыв, и уставшая съемочная группа заскрипела ступенями лестницы, поднимаясь вместе с ним на первый этаж. Корнелия дошла до дверного проема подвала и, хищно смотря в спины уходящих мужчин, отступила обратно в темноту. В шелковом мраке, скрипнув металлом, зажегся керосиновый фонарь и бросил на заросшие мхом стены подвала причудливые тени. Первое, что приковало к себе внимание девушки, был старый, покрытый паутиной и пылью граммофон, стоящий в углу на изящном столе с резными ножками. Корнелия подошла поближе и провела ладонью по его мутной поверхности. Из-под слоя грязи, пестрыми красками, тут же вспыхнул причудливый узор, которым был расписан темный деревянный корпус музыкального аппарата. Девушка сразу узнала манеру росписи и впервые за все утро тепло улыбнулась, словно повстречала близкого и ценного друга. Без всяких сомнений, словно точно зная, что сейчас найдет, девушка просунула руку в блестящий медью рупор граммофона и достала оттуда третий грецкий орех, украшенный черным узором. Корнелия тут же раздавила пальцами находку, и в ее руке оказалась записка с парой черных бусин.

За спиной Корнелии заскрипели ступени лестницы, кто-то, не торопясь, спускался в подвал. Девушка смяла записку и вместе с парой черных бусин спрятала ее в карман своего белого платья. Перед Корнелией предстал ее муж с включенной камерой в руках, которая, словно заряженный пистолет, была зловеще наставлена на девушку.

— Изящная вещица, не правда ли? — режиссер, не торопясь, подошел к граммофону, рядом с которым стояла Корнелия. — Я давно ее приметил и уже знаю, в какой сцене использую…

— Да, чудесный музыкальный аппарат…, — девушка, чувствуя на себе тяжелый взгляд мужа, уставилась в пол и нервно обхватила себя руками за плечи, словно ей было холодно.

— Ты все еще сердишься на меня.

— Нет, я не…

— Я же не слепой, Корнелия! — Лукаш Чермак не переставал снимать свою жену на камеру. — И вижу, как ты ко мне охладела! А ведь я думал, что ты выше этого! Я думал, что повстречал человека, для которого искусство значит столько же, сколько оно значит для меня!

— Что? — девушка наконец обратила на мужа свой гневный взгляд. — В том, что происходит, ты винишь меня? Да еще и смеешь сейчас снимать наш разговор на камеру?

Режиссер болезненно отшатнулся назад и уязвленно поморщился, словно от физической боли. Он посмотрел на жену, как на чужого человека, и опустил вниз руку, держащую камеру.

— Я тебя не узнаю. Раньше ты была тихой и покладистой. Раньше ты была моей послушной музой. Объясни, что с тобой происходит, дорогая?

— Время перерыва закончилось, Босс, — прошипела Корнелия не своим голосом, вместо ответа, — время продолжать работу…

Режиссер поправил свою широкополую шляпу и зло ухмыльнулся. Пока в подвал спускалась съемочная группа, муж и его молодая жена пристально и напряженно смотрели друг на друга.

Снова настало время играть роли. Корнелия, чьи рыжие волосы и белое платье стараниями мужа были облиты черной краской, должна была на четвереньках, в неестественной позе, спуститься по крутой лестнице подвала к актеру Арману. Жена режиссера, будучи гимнасткой и танцовщицей, умела выгибать свои суставы самым немыслимым образом и уже не раз использовала свою гибкость, играя в фильмах Лукаша Чермака олицетворение темных сил. И в этот раз она без проблем исполнила свою жуткую роль с первого дубля, спустившись по ступеням, подобно четвероногому, гротескному существу.

После команды «снято!», Лукаш Чермак, как и прежде снимавший все из-за спины оператора, вышел из тени и указал актерам их расположение в следующем кадре. Теперь персонаж Корнелии должен был наброситься на своего мужа, роль которого исполнял Арман. После команды «мотор!», девушка с усилием набросилась на актера, больно придавив его всем телом к полу. Арман вскрикнул и попытался сбросить с себя Корнелию, но девушка уже вцепилась испачканными краской руками в его массивную шею.

— Лукаш, я сильно ударился и мне больно, — обратился к режиссеру Арман. — Дай, я переведу дух, и мы снимем сцену заново…

Режиссер не обратил на слова актера никакого внимания, не удостоив его даже взглядом. В тот момент его больше занимала Корнелия, не желающая отпускать лежащего под ней Армана. Актер разозлился и попытался скинуть с себя девушку, но та удержалась, сжав руки на его шее еще сильнее.

— Босс? — с тревогой в голосе обратился к Лукашу оператор Влад.

— Возьми крупным планом лицо Армана…, — задыхаясь от волнения, прошептал режиссер.

Оказавшись неожиданно сильной для своего телосложения, Корнелия продолжала сжимать стальное кольцо из рук вокруг шеи коллеги, а в ее глазах необузданным пламенем горела мстительная ненависть. Арман испугался по-настоящему и стал хвататься руками за девушку, которая, не скрывая удовольствия, расплылась в ядовитой улыбке. Актер затрясся всем телом и, суча каблуками по полу, обреченно захрипел.

— Снято! — торжествующе произнес Лукаш Чермак, но его жена даже не сдвинулась с места.

Корнелию, не без усилий, оттащили от Армана звукорежиссер Вислав и осветитель Зигфрид, а она, с довольным выражением лица, продолжала сверлить взглядом лежащего на полу Армана.

— Чокнутая сука! — прохрипел актер, отползая на всякий случай подальше. — Ты меня чуть не задушила!

— Милый Арман, ты забыл, что в фильмах моего дорогого мужа должны быть только подлинные эмоции, — зловеще пропела Корнелия и расхохоталась в мрачном пространстве подвала.

День съемок был сорван, но Лукаш Чермак выглядел на удивление довольным и взволнованным. После произошедшего он ничего не сказал жене, позволив ей удалиться в свою комнату на втором этаже. Его не волновала и потрясенная съемочная группа, тревожно смотрящая на Армана, который тяжело дышал, сидя у ящиков.

Корнелия поднялась на второй этаж и впервые не стала закрывать дверь изнутри, а, наоборот, демонстративно распахнула ее в коридор. Девушка грациозно подошла к зеркалу в полный рост и посмотрела на свое отражение.

— Я постояла за себя, — пропела Корнелия, медленно разрывая свое белое платье, испачканное черной краской. — Я готова наказать тех, кто посмеет посягнуть на мою свободу…

Девушка осталась у зеркала совершенно обнаженной и стала рассматривать себя. Любуясь отражением, она крутилась и изгибалась, поправляла измазанные черной краской волосы и проводила по своему телу изящными руками. Вдруг половица в коридоре скрипнула, и Корнелия, медленно повернувшись, увидела звукорежиссера Вислава, застывшего в дверном проеме ее комнаты.

— Нравлюсь? — игриво спросила девушка, и, без всякого смущения, медленно пошла к молодому человеку.

Вислав испуганно попятился назад и упал. Вскочив, парень бросился бежать со всех ног. Он мчался прочь, но постоянно оглядывался на девушку, которая, стоя в коридоре, спокойно за ним наблюдала и улыбалась.