Бабочка

Сан-Антонио, Техас, 1955 год

Первым в секретном списке Дэнни стоял Саймон Уоддел — доктор Саймон Уоддел.

Помимо него, там было еще шесть человек: сержант в Форт-Уорде, который подал рапорт на Дэнни за драку, что привело к тюрьме и позорному увольнению из армии; школьный учитель, который однажды задал Дэнни порку перед всем классом; его ровесница, которая как-то посмеялась над его распоротыми сзади штанами; и так далее. Все эти женщины и мужчины сделали что-то такое, за что им следовало отплатить. Ни один человек не мог задеть Дэнни Маккея и остаться безнаказанным.

Доктор Саймон Уоддел не знал о списке, не знал даже о существовании Дэнни Маккея. Но с ним Дэнни хотел посчитаться больше всех остальных. И Дэнни знал, где его найти.

Дэнни улыбался своему отражению в зеркале, причесываясь. Он всегда приводил себя в порядок целый час. Педантично проверял каждую мелочь. Ни одной торчащей нитки, ни одной оторванной пуговицы, ни одной неотутюженной складки. Возможно, он еще не богат, но у него есть внешность, он производит впечатление сильной личности.

— Ты потрясающе выглядишь, пижон, — сказал Дэнни самому себе в зеркало, — хоть и сын простого работяги из Западного Техаса.

Он засвистел и последний раз пригладил волосы с боков: прическа должна быть волосок к волоску. Этим утром Дэнни чувствовал себя победителем: вчера он закончил вечернюю школу. С отличием. Теперь он был человек с дипломом и твердым знанием того, что ему нужно от жизни.

Он взял запонки, которые лежали на туалетном столике, вдел их в накрахмаленные манжеты. Бросил взгляд на потрепанную книгу, которая тоже лежала на столике. Это была Библия, она сопровождала его повсюду. Он учил ее наизусть.

Единственный верный способ овладеть захваченным городом, — писал Макиавелли, — это уничтожить его. Дэнни развил эту мысль: Ты можешь полностью обладать чем-либо, лишь уничтожив его, будь то город, вещь или человек.

И в мире были города, вещи и люди, которыми Дэнни определенно хотел обладать.

Но сначала ему нужно было найти свою дорогу. Цель он уже знал — быть человеком, обладающим властью; теперь все, что осталось, — найти путь, как им стать.

Он насвистывал, заканчивая одеваться, отстукивал ритм ногой и крутил головой вправо и влево. За три прошедших года Дэнни зарядился еще большим количеством беспокойной энергии. Он ни минуты не был спокоен. Люди чувствовали смутную тревогу, общаясь с этим красивым молодым человеком с коварными гипнотическими глазами. Дэнни нравился этот образ, он поддерживал его, потому что непредсказуемость делала его человеком, которого стоит опасаться. Это также давало ему власть над людьми.

Прежде чем выйти из комнаты, он еще раз улыбнулся себе в зеркало. Мир ждал его. Больше не надо зарабатывать деньги, поставляя девочек и выпивку озабоченным мальчикам с летной базы. Не надо зарабатывать гроши за баранкой грузовика или продажей энциклопедий от двери к двери. Пора начинать.

Запомни мое имя, — сказал он той дуре Рэчел год назад в ту ночь, когда вышвырнул ее из машины. — Дэнни Маккей. Человек, которого узнает весь мир.

И человек, которого будет бояться весь мир, — добавил он сейчас, окунаясь в теплый вечер.

Он поехал к Хэйзл. Там несколько девушек в кимоно или пижамах, замерев, смотрели телевизор. Двое были заняты с клиентами, тщетно пытаясь завязать с ними разговор. Хэйзл подавала плохой ликер по умопомрачительной цене и сэндвичи с толстыми кусками ветчины. Он закурил сигарету и прошел на кухню. Евлалия слушала радио и убирала остатки ужина.

— Привет, Евлалия, — сказал он, вразвалку подошел к холодильнику, взял себе выпить.

— Что-то жарко сегодня, мистер Дэнни, — произнесла она, вытирая лицо. Евлалия месила свой знаменитый пирог, который пользовался у публики неизменным успехом.

Он оседлал стул и стал листать газету «Сан-Антонио Лайф», лежавшую на столе.

— Что ты думаешь об этих негритосах в Алабаме, Евлалия? — спросил он, крутя головой. — Пытаются ездить в автобусах вместе с белыми.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, мистер Дэнни. Каждый должен знать свое место. Черные внизу, потом цветные, потом ваши отбросы, а уж наверху ваши сливки. Так всегда было заведено, так всегда и будет.

Дэнни не слушал ее. Он знал, к какой категории она его относит: отбросы. По мнению Евлалии, достойные люди никогда не ступали ногой в заведение Хэйзл.

Было время, когда Дэнни не читал газет и не слушал новости. Но потом он пошел в школу. Теперь его больше всего занимало устройство мира. Доскональное изучение цели и соперников на пути к ней — вот что поможет Дэнни подняться.

Дэнни Маккей родился в 1933 году седьмым ребенком в семье бродячего издольщика и его болезненной жены. Дэнни не знал ничего, кроме нищеты. Он, его братья и сестры всегда ходили босиком и носили какие-то робы. У них не было даже настоящей расчески, они причесывались щеткой, которой чистят животных. Когда они кучкой шли в городок поблизости, где располагалась школа, маленькие Маккей не поднимали глаз — они знали, что хуже остальных. Они все время переезжали. Была Великая Депрессия, и как тысячи других семей в отчаянных поисках работы, Огастес Маккей таскал за собой свой выводок по всей Оклахоме, Арканзасу и Техасу, подрабатывая на фермах. Они обычно жили в дощатых хижинах без электричества, между досками были огромные щели, наружу вела просто дыра. Если у Огастеса был неурожай, владелец земли вызывал шерифа, и семью выселяли. Они вновь отправлялись в путь, побитые и униженные.

Героями Дэнни, в отличие от мальчиков из приличных семей, были не персонажи Томаса Гарди и Джека Лондона, а главные действующие лица скандальных газетенок. Его сестры вообще не получили никакого образования, зато развили свои животные инстинкты и научились пользоваться ими, поэтому скоро их стали называть это те, грязные девчонки.

Единственной ценной вещью Дэнни была рогатка, которую он смастерил сам. Он старался уйти как можно дальше от убожества и безысходности, в которых жил, и часами расстреливал камнями птиц в упор. Дэнни пришел к выводу, что когда ты один, то выше тебя никого нет и нет равных тебе, чтобы судить твои поступки. В его одиноком мире не было отбросов и сливок общества. Были лишь бескрайнее техасское небо, постоянный ветер и сбитый с толку маленький мальчик. Хотя в те одинокие годы в жизни Дэнни был все таки один человек.

И он любил ее с яростью, близкой к помешательству.

— Вы должны попробовать немного пирога, — сказала Евлалия, ставя торт в духовку. — Такие сладкие яблоки, что даже сахара не пришлось класть.

Дэнни взял себе кусок побольше. Во всем Сан-Антонио ни одна женщина не умела печь такие пироги, как Евлалия.

Когда Дэнни читал газету, в которой говорилось о сердечном приступе у президента Эйзенхауэра, кто-то по радио начал петь Желтую розу Техаса.

Дэнни читал статью не потому, что его трогало здоровье президента. Он зачарованно думал о президентстве. Вот где была реальная власть! В умелых руках власть президента будет безграничной. Дэнни представлял себя в этой роли.

Ход его мыслей нарушила песня.

Не то чтобы она была грустной, но само упоминание о техасской розе заставило Дэнни отложить газету и уставиться в стену, забыв о вилке с пирогом в руке.

Так он звал ее. Моя техасская роза.

Когда он заметил в первый раз, что его мать самая красивая женщина в мире? Сколько ему было лет, когда он оторвал взгляд от пустого кухонного стола и увидел ее в первый раз не как свою мать, а как нежный увядающий цветок, как розу среди одуванчиков? Он смутно помнил, как сидел в холодной хижине, ветер завывал в щелях стен. Два малыша плакали в своей люльке, трое детей постарше лежали под лоскутным одеялом, тщетно пытаясь согреться. Мать наклонилась над еле горящей плитой, помешивая что-то, ее лицо было странно освещено. Конечно, лишь годы спустя он узнал, что ее хрупкость и поразительная прозрачность кожи были вызваны туберкулезом, а щеки пылали не от здоровья, а от лихорадки. Но к тому времени Дэнни Маккей так безумно любил свою мать, что видел только прекрасное.

Да, в ней было что-то особенное. Гордость постоянно горела в ее душе, и никакая техасская пыль, жара и ветер не могли потушить ее. Она молча переносила боль, она терпела голод без жалоб, она принимала милостыню с достоинством и учила сына видеть хорошее в самом себе и не ходить с опущенной головой.

— Ты должен стать человеком, сын, — говорила она обычно своим мелодичным голосом. — Твой папа не умеет читать, поэтому мы бедны. Но для тебя и малышей я хочу большего. Я знаю, ты ненавидишь школу, но она поможет тебе лучше распорядиться своей жизнью. Когда ты образован, никто не посмеет называть тебя подонком.

Какой бы работой она ни занималась, починкой ли одежды или приготовлением скудной пищи, она делала это с благородством. Так думал маленький Дэнни, наблюдая за ее длинными, стройными руками и нежным изгибом шеи. Она не придерживалась мнения, что человек принадлежит либо к отбросам, либо к сливкам.

— Все люди — дети Господа, Дэнни, — говорила она. — Главное, это твои поступки.

Дэнни ходил в школу только из-за нее. Ходил босиком за много миль, сидел в душном классе и подвергался насмешкам со стороны остальных. Только для нее он, страдая, получал образование, не ввязывался в разные истории, мечтал. Однажды он дал клятву, что станет человеком, приедет и заберет мать от невезучего и бесполезного Огастеса и купит ей дом, где будут сад и служанка.

В те времена Дэнни понятия не имел о Новом курсе Рузвельта, о планах правительства по оказанию медицинской помощи в сельских районах, охваченных кризисом. Он не знал, что врачи, которые ездили к больным в шевроле, получали субсидию от государства, что Дэнни и его семья входили в круг лиц, которым оказывалась бесплатная медицинская помощь. Он лишь знал, что люди в черных костюмах со стетоскопами не могут помочь его матери, потому что Огастес Маккей не в состоянии оплатить их визит. Поэтому его мать обратилась к знахарям. Они тоже не помогли.

В день, когда она умирала, шел снег. Дэнни был с ней один.

Малыши спали на огромной железной кровати, придвинутой к стене. Дырки в стене были заделаны пожелтевшими газетами. Отец и двое старших пошли за три мили к владельцу земли, чтобы упросить его разрешить пробыть здесь зиму. Огастес будет говорить, что жена больна, а детям нечего есть. Невозможно сейчас паковать вещи и переезжать. Сестра Бекки сбежала с коммивояжером.

Дэнни было страшно той ночью. Никогда еще он не испытывал такого страха. Мать лежала на кровати, кашляла, кожа у нее горела. Он сидел рядом, держал ее за руку и слушал ветер. Дэнни умолял мать не умирать, умолял Господа, о котором имел размытые представления, спасти ее. Но, казалось, что за ветром Господь не слышит мольбы мальчика.

Тогда он решил взять спасение матери в собственные руки.

— Я на секундочку, ма, — прошептал он. Потом он бежал изо всех сил по заснеженной дороге. Через час он добрался до дома врача. На дворе было Рождество. В доме доктора горели все окна, играла музыка. Дэнни добежал до двери, прислонился к ней в изнеможении и постучал.

Доктор Саймон Уоддел открыл дверь сам, выставив вперед внушительных размеров живот, покрытый обеденной салфеткой.

— В чем дело? — спросил он, глядя сверху вниз на маленького оборвыша.

— Моя мама ужасно больна! — выпалил Дэнни. Ему очень хотелось войти в дом, где было тепло, играла музыка и вкусно пахло.

— Мне жаль, — произнес доктор Уоддел, — но я ничем не могу ей помочь.

— Вы должны пойти со мной! — закричал Дэнни.

— Иди домой, — сказал врач, закрывая дверь.

— Она нуждается в вашей помощи!

Дверь закрылась у Дэнни перед самым носом, но он успел расслышать, как врач сказал кому-то невидимому в доме:

— Часто я жалею, что уехал из Нового Орлеана.

Дэнни потерял рассудок. Он продолжал стучать в дверь и звать доктора Уоддела. Потом он обежал вокруг дома, пытаясь открыть окна, заглядывая через занавески. Он колотил в дверь с черного хода, потом опять вернулся на исходное место.

Он судорожно переводил дыхание, и морозный воздух схватывал его легкие. Его руки и ноги окоченели, лицо заледенело от холода. Он съежился, сидя на ступеньках, и начал плакать. Затем, внутри дома, он услышал телефонный звонок. Дэнни подбежал к окну и заглянул. Доктор Уоддел говорил по телефону. Дэнни прижал ухо к стеклу. Он услышал, как врач говорит его преподобию Джошуа Биллингзу, что он будет через минуту.

— Держите ее в тепле до моего прихода, — сказал врач. — Думаю, ничего серьезного. Но я все равно осмотрю ее.

Дэнни смотрел из-за угла, как врач поспешно вышел из дома, обмотав шею теплым шарфом и держа в руках свой чемоданчик. Его машина скрылась в заснеженной темноте. Зимний ветер продувал Дэнни насквозь.

Саймон Уоддел, — думал он, пробираясь через сугробы домой. Его гнев рос с каждым шагом, потом в мозгу возникло еще одно имя — его преподобие Джошуа Биллингз, потому что он отобрал доктора у Дэнни. Этими именами начался его список. Имена, которые нельзя забыть.

Потом он сидел у кровати матери, рыдая и чувствуя себя совершенно беззащитным и бессильным. К рассвету она вышла из забытья, ясным взглядом посмотрела на своего красивого сына, погладила рукой его рыжеватые волосы и сказала:

— Вырасти и стань человеком, Дэнни. — А потом она умерла.

Он обезумел от ярости и горя, пропал на несколько дней. Его рогатка совершенно истрепалась: он палил из нее по всему живому, что попадалось под руку. После этого Огастес Маккей не мог заставить сына слушаться. Не помогали и бесчисленные порки. Когда нежная душа матери Дэнни покинула ее тело, в душу сына вошло что-то черное и зловещее. К тому времени ему исполнилось двенадцать — он был взрослый мужчина.

Песня закончилась, и Дэнни опять очутился в натопленной кухне Хэйзл, окруженный аппетитными запахами и девичим смехом, доносившимся через открытую дверь. Через холл виднелась гостиная Хэйзл. Клиенты выбирали себе пару.

В ночь, когда умерла Мэри Маккей, память о ней породила в Дэнни странную смесь из любви и ненависти. Он боготворил ее, а она подвела его. Поэтому Дэнни возмужал, твердо зная две вещи: ни одна женщина в мире не сможет сравниться с его прекрасной мамочкой, и, как его мамочка, все женщины подведут.

— Все в порядке, мистер Маккей? Что, пирог не понравился?

Он доел пирог и отодвинулся от стола, собираясь закурить сигарету. Если эта старая негритянка обречена провести всю жизнь на самом дне, то Дэнни Маккей определенно пробьется наверх.

В один прекрасный день респектабельные граждане будут приглашать его домой и предлагать ему своих дочерей. Он докажет мамочке, он докажет всему миру, что Дэнни Маккей чего-нибудь да стоит.

Ночь в Сан-Антонио была такой жаркой, что создавалось впечатление, что едешь в сладком сиропе. Дэнни и Боннер Первис сначала говорили о том, чтобы пойти в кино. Однако в кинотеатре слишком душно, девушек с ними не было, поэтому от идеи пришлось отказаться.

Боннер был на год моложе Дэнни. В армию его не взяли из-за плоскостопия, он по-своему мстил за это, продавая плохое спиртное и поставляя девочек летчикам. Боннер был поистине двуликим Янусом: с самого детства он отличался исключительной жестокостью, отец не мог выбить из него это, но в то же время лицо у него было совершенно ангельское. Прохожие смотрели ему вслед, говоря друг другу:

— Вылитый архангел Гавриил.

Мягкие светлые волосы, голубые глаза, ямочка на подбородке. У него была божественная улыбка и мягкие руки с шелковистой кожей. В этом районе Сан-Антонио репутация его была подмочена, и тем не менее люди относились к нему неплохо, ведь он был такой хорошенький. И именно поэтому летчики доверяли ему и платили хорошие деньги, даже когда не нужно было этого делать.

Но, как и Дэнни, Боннеру надоели мелкие авантюры. Он не находил себе места. Сан-Антонио внезапно стал слишком мал для него и его планов.

Так или иначе, но стояла жаркая ночь, им некуда было спешить, они купили бутылку и поехали прочь из города в старом пикапе Боннера. У них появилась мысль отправиться в один из приграничных городков, где можно купить мексиканскую шлюху за доллар.

Но по пути им встретилось кое-что, из-за чего Боннер нажал на тормоза.

— Ну и ну! Дэнни, посмотри-ка туда.

Дэнни, отпив из бутылки и вытерев рукой рот, выглянул в окно. Примерно в ста ярдах от дороги в центре большого поля стоял огромный шатер, сверкающий огнями и похожий на праздничный торт. Вокруг припарковалось много машин, и сотни людей — мексиканцы, цветные, бедные белые — заходили в шатер, откуда доносилась органная музыка.

— Ничего себе, — пробормотал Дэнни.

— Ты когда-нибудь бывал на религиозных собраниях? — спросил Боннер, открывая дверь. — Мать брала меня с собой пару раз, когда я был совсем мальчишкой. Это настоящее шоу!

— Давай посмотрим!

Они сидели на задней скамейке, которая скрипела и прогибалась под тяжестью множества зрителей. Люди стояли повсюду: сзади, в проходах, у стен, обмахивались чем попало, их одежда потемнела от пота, они наполняли летний зной запахом немытых человеческих тел.

Его преподобие носил изумительное имя — Билли Боб Магдалена, на нем был костюм цвета кофе со сливками и черный галстук-шнурок. Он низвергал громы и молнии на своих потных прихожан.

В сущности ничего особенного не было. Но Билли Боб Магдалена знал свое ремесло. Чтобы заставить людей расстаться с деньгами, нужно было сначала испугать их вечной гееной огненной, а потом убедить, что он может ходатайствовать за них. Деньги могут помочь и здесь, — таков был подтекст. Система сработала. К концу вечера собравшиеся были до смерти напуганы наказанием за прегрешения. Когда с указания Билли Боба Магдалены по залу пустили корзины для пожертвований, в них потекли доллары, песо и надежда выкупить себе прощение.

Во время пожертвований Дэнни осенило.

Вокруг был сущий хаос. Сестра Халли играла на органе, брат Бад запевал вместе с прихожанами, пятидесятники раскачивались из стороны в сторону и что-то громко и непонятно бормотали. Дэнни встал, снял свою ковбойскую шляпу и беззаботно пустил ее по ряду. Когда Боннер понял, что Дэнни задумал, он спустился на ряд ниже и тоже пустил свою шляпу. Так много людей вставали, размахивали руками и бежали к Билли Бобу Магдалене за благословением, что, естественно, никто не заметил, как два парня выскользнули из шатра со шляпами, прижатыми к груди.

— Вот это да! — кричал Боннер, когда они бежали к пикапу. — Держу пари, у нас в шляпах долларов пятьсот!

Дэнни, издавая радостные крики, рывком открыл дверь и прыгнул внутрь. Он вывалил содержимое шляпы на сиденье и принялся считать, а Боннер тронулся с места в направлении шоссе.

Когда они услышали взрыв и их грузовичок покачнулся, им показалось, что они на что-то наткнулись. Когда после второго взрыва пикап клюнул носом, они поняли, что им прострелили шины. Боннер закричал:

— Господи, спаси! — и спрятался под приборной доской. Дэнни в ужасе смотрел вперед. Когда пыль и сажа улеглись, в свете фар показалась фигура. Это был Билли Боб Магдалена, и он целился из пистолета прямо Дэнни в голову.

— Так, ребятки, — с расстановкой проговорил он. — Тихо и спокойно вылезайте.

Дэнни от страха не мог двигаться, а Боннер тут же наделал в штаны.

— Я сказал, вылезайте! Что мне еще сделать, чтобы вы меня поняли?

Медленно, на трясущихся ногах они вылезли из грузовичка и уставились в дуло пистолета его преподобия, подняв руки.

Билли Боб Магдалена внимательно посмотрел в лицо Дэнни, потом увидел штаны Боннера и опустил пистолет. Он покачал головой и произнес:

— Оба пошли за мной.

Его офис располагался в видавшем виды автобусе, на боку которого было выведено: Билли Боб Магдалена несет вам Иисуса. Внутри было душно, невыносимо пахло потом и виски. Когда они забирались в автобус, то увидели выходящую из шатра толпу.

Билли Боб Магдалена положил пистолет и сказал:

— Вы самые жалкие из всех мелких мошенников, каких я когда-либо видел! Садитесь. Оба.

— Послушайте, мистер Магдалена, — начал было Боннер. — Мы отдадим деньги назад. Мы просто решили пошутить.

Его преподобие со скукой вздохнул и поудобнее расположился в жалобно скрипевшем кресле. Он открыл верхний ящик стола, который был прибит прямо к сиденью водителя, и достал бутылку виски. Но стакан он налил только себе.

— Вы, поганцы, думаете, что очень умные, да? — спросил он, выпив стакан одним залпом. — Разве вы не знаете, что это самая старая шутка с тех пор, как змий всучил яблоко Еве? Вы думаете, мы не засекли вас в ту же минуту, как вы появились в шатре? В зале одни мексикашки, негритосы и белое отребье, и вдруг появляются два бойких парня, которым не терпится схохмить. Вы не оправдали моих надежд, парни. Я, честно говоря, надеялся, что вы окажетесь оригинальнее остальных.

Боннер и Дэнни смущенно переглянулись.

— Вот что я хочу вам предложить, — произнес Билли Боб Магдалена, осушив второй стакан. — Не хотите ли вы поработать?

— Поработать? — повторили они в один голос.

— Да. Поработать в моем шоу. Мне нужна парочка подсадных уток в аудитории. С тех пор как сестра Люси и брат Абнер сбежали в прошлом месяце, размер выручки упал. Вы знаете, что такое подсадная утка?

Молодые люди покачали головами.

Его преподобие Билли Боб Магдалена объяснил им систему. Пока говорил, он открыл корзинку и достал несколько сэндвичей, толстые куски ростбифа с горчицей и помидорами, холодного жареного цыпленка и куски торта. Он поделился этим с ребятами. Те с жадностью проглотили все до последней крошки. Но виски он так и не предложил.

— Вся идея в защите, — говорил его преподобие. — Сначала я напоминаю присутствующим, что Господь очень сердит на них. Когда немножко освободится, то Он обрушит свой гнев. Потом я как бы намекаю, что у меня особые отношения с Ним. Потом у меня вырывается, что за скромную сумму я могу замолвить словечко в их защиту. Этот прием никогда не подводит. Они приходят ко мне в шатер испуганными грешниками, а уходят с чувством стопроцентной защищенности.

Он обглодал куриную ножку, выбросил кость в окно и вновь наполнил стакан.

— Вот как я работаю. Я еду первым на этом автобусе, приезжаю в какой-нибудь тихий городишко типа этого, договариваюсь с местными священниками. За половину моей выручки они соглашаются отменить на время свою службу и поощрять верующих пойти в мой шатер. Все счастливы. У меня деньги, у священников деньги, у верующих временная передышка от гнева Господня.

Мечтая о глотке спиртного, Дэнни спросил:

— А мы здесь причем?

— Мне нужны свои люди в аудитории, чтобы дела пошли. На двадцать пять человек хорошо иметь одну подсадную утку. Когда я делаю заранее условленный жест, вы, а потом и люди вокруг вас, начинают хлопать. Когда я подаю другой сигнал, вы встаете и поете Аллилуйя! Приходит время пожертвований, а все уже так заведены, что буквально опустошают свои карманы. Что скажете?

— Какова наша доля?

— Ваша доля? — Билли Боб Магдалена откинул назад голову и рассмеялся. — Вот это да, ребята. Ваша доля в том, что я не сдаю вас шерифу после случившегося.

Затем он замолчал, ковыряя в зубах и оценивающе смотрел на ребят. Он думал о том, что люди всегда положат в тарелку больше, если вокруг них будут крутиться такие привлекательные молодые жеребчики.

— Пять процентов от выручки, — решил он. — Поделите на двоих. Плюс вы ездите в автобусе и бесплатно питаетесь. У меня маршрут до Луизианы и Оклахомы. Возможности, ребята, неограниченные. Что скажете?

Боннер посмотрел на Дэнни, и они обменялись улыбками.

Тем утром она кормила их жареной ветчиной и печеньем на сливочном масле. Потом поставила перед ними огромные тарелки с чили, кукурузный хлеб, ледяное молоко. Дэнни улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой, смерил ее взглядом и тихо сказал:

— Никто, мадам, не умеет так делать чили, как женщины в Техасе. Это точно!

Он посмотрел на Боннера через стол и подмигнул ему. Прошлую ночь они провели втроем в одной постели.

Вскоре после того, как они начали работать на Билли Боба Магдалену, эти два парня из Сан-Антонио обнаружили, что многим из жен фермеров, живших в глуши, хочется немного развлечений. Мужья слишком уставали от работы на полях или были весьма пуританских нравов. Многие жены находили отдушину в этих двух красивых молодых людях, которых можно было уговорить делать все. Прошлой ночью молодая хозяйка хотела, чтобы Дэнни и Боннер занимались с ней любовью одновременно. Для Дэнни это было внове, и он решил, что ему понравилось.

Кроме того, на следующее утро каждого ждала десятидолларовая бумажка около тарелки.

— Как жаль, что вы не можете остаться немножко подольше, — сказала хозяйка, принеся еще один кувшин молока.

Покачиваясь на стуле, Дэнни одарил ее одной из своих лучших улыбок. Эта жена фермера была многосторонне одарена: безудержна в постели и почти такая же хорошая кулинарка, как старая Евлалия.

Дэнни и Боннер присоединились к Билли Бобу Магдалене год назад. Тогда они лишь заскочили домой к Боннеру забрать вещи и ушли, даже не попрощавшись с миссис Первис. Вскоре после этого они обнаружили, что им не нужно спать в дурно пахнувшем автобусе рядом с сестрой Халли, братом Бадом и его преподобием. В каждом городке, который они посещали, разворачивалась жестокая борьба за честь покормить и приютить у себя очаровательных помощников. Когда его преподобие разобрался что к чему, он ничего не имел против. Они были его лучшей приманкой.

Почти мгновенно возросла выручка. Дэнни и Боннер ходили между рядами, растапливали своими улыбками сердца, и люди легче расставались с деньгами.

Однажды вечером, когда они стояли неподалеку от Остина, Билли Боб Магдалена страдал несварением желудка и не мог работать. Дэнни решился сам проповедовать и обнаружил, что делает это гораздо лучше, чем его преподобие. Его природная энергичность и магнетизм вмиг заразили аудиторию. В ту ночь выручка была наибольшей. Потом Дэнни по своему усмотрению отобрал женщин из толпы, страждущих получить личную аудиенцию.

Примерно в то же время Боннер заявил, что им, пожалуй, не нужна сестра Халли и брат Бад. В конце концов, почти каждый город имел орган, и почти каждый органист был женского пола. Считалось честью играть на религиозных собраниях Билла Боба Магдалены, и ни у кого не возникало мысли о вознаграждении. Ребятам удалось убедить его преподобие оставить Халли и Бада в Шривпорте. Они доказали ему на бумаге, насколько увеличится их доля без этих двоих.

Тем не менее этого Дэнни и Боннеру было недостаточно. Вытирая тарелку мякишем, благодаря за кусок яблочного пирога, Дэнни снова стал думать. Последнее время его чрезвычайно занимала мысль, что многие их возможности остаются неиспользованными.

Каждый вечер, в каждом городе процедура повторялась. Не было ничего особенного. Честно говоря, они мало чем отличались от других подобных шоу на Юге. Несколько раз Дэнни ходил на другие подобные собрания посмотреть их программу. Он видел едва прикрытую девственницу, обвитую змеями, семилетнего проповедника в крохотном белом смокинге, людей, которых вера поднимала на ноги из инвалидных колясок, и так далее. Именно одна из подобных штук и была нужна ему с Боннером. Иначе они так и не вырвутся с нынешнего уровня.

Не то чтобы Дэнни жаловался. Было здорово присоединиться к шоу Билла Боба Магдалены. Он сбежал из Сан-Антонио, от летчиков и проституток, он стал путешествовать, увидел, каков мир, у него были новые кровати и новые партнерши почти каждый вечер, у него была пища и деньги, пока он вынашивал планы на будущее.

Одну вещь Дэнни знал точно. Он не собирался заниматься этим до конца своих дней. Только посмотрите на Билла Боба Магдалену. Ему едва стукнуло пятьдесят, а он уже законченный алкоголик, Дэнни Маккею это не подойдет. Почувствовав власть над толпой один раз, ему захотелось снова испытать подобное ощущение.

— Боюсь, мы не сможем остаться дольше, мадам, — сказал он, отодвигая пустую тарелку. — Его преподобие сказал, что мы должны быть в Тексаркане к вечеру.

— Жаль, — произнесла она.

Ситцевое платье облегало ее тело. От одной мыли о прошедшей ночи Дэнни опять почувствовал возбуждение. Когда он взглянул на Боннера, то понял, что приятель думает то же самое.

Они ухмыльнулись, глядя друг на друга.

Они уже проделывали это раньше, правда? Спаивали Билли Боба до такой степени, что им приходилось оставаться. Как в тот раз с близняшками из виндсерфингистов. Дело того стоило. Билли Боб спал три дня, а они наслаждались с сестрами Макфи.

Они поблагодарили фермершу и вышли на улицу. Дэнни промурлыкал Боннеру:

— А не пойти ли нам в город за бутылочкой для старого Билли Боба?

Было около полуночи. Они лежали втроем, обнаженные, потные, переплетая тела, на ее кровати. В этот момент Дэнни посетила мысль: нам больше не нужен Билли Боб Магдалена.

Дэнни и Боннер выжидали. Лето вошло в зенит. Они ехали по безлюдному шоссе. От плавящегося асфальта поднимались волны зноя, в пустыне поблескивали миражи, напоминавшие островки воды. Никакой растительности, кроме колючего низкорослого кустарника. Радио в автобусе было настроено на станцию, которая передавала песни нового певца по имени Элвис Пресли. Его преподобие Билли Боб Магдалена страдал от очередной мигрени.

Последние два месяца дела у него шли не очень хорошо. Здоровье быстро ухудшалось. Он не знал, что бы он делал без этих двух парней, которых так беспокоило его здоровье и которые всегда были готовы купить ему выпить.

— Слушайте, — произнес Боннер, который сидел сзади, — что вы знаете о городе Одесса? Были там раньше, Билли Боб?

Но его преподобие слишком беспокоила собственная голова. Он вновь не будет сегодня читать проповедь. Дэнни все сделает. Но это как раз хорошо. Хотя Билли Боб Магдалена и не признался бы в этом, из Дэнни получился лучший проповедник. Ничего не скажешь — парень делал всю выручку.

— Слушай, — сказал вдруг Дэнни, — чувствуешь?

— Что? — спросил Боннер.

— Не знаю… — Дэнни нахмурился и вцепился в руль. — Что-то не так.

— Может быть, шина полетела, — предположил Боннер.

— Лучше проверить, — сказал Дэнни, осторожно притормаживая.

— Ты оставайся здесь, Билли Боб, — предложил Боннер, когда они выходили. — Слишком жарко для тебя.

На шоссе они закурили и, покачивая головами, смотрели на переднее колесо. Билли Боб не мог не выйти, чтобы удостовериться лично.

Ребята сказали, что им нужен домкрат и какие-то другие инструменты, влезли в автобус и уехали.

Боннеру и Дэнни было хорошо видно его в заднее стекло. Маленькая недоумевающая фигурка, которая становилась все меньше и меньше. Без рубашки и шляпы, полупьяный старик посреди безжалостной пустыни, и ни капли воды.

— И-их! — вопил Боннер.

— Мы едем, парень! — закричал Дэнни и нажал на газ.

Они мчались по шоссе к прекрасному будущему в автобусе с надписью «Билли Боб Магдалена несет вам Иисуса.»