Береги свою любовь

9

Холод каменных плит проникал через подошвы. Может, вернуться и надеть носки? Нет. Придется снова пройти мимо двери Анджелы, а ему этого не хочется.

Просто не стоит ее беспокоить.

Наверно, следует выпить чего-нибудь горячего.

Не зажигая света, он достал толстую белую кружку и налил туда кофе, сваренного после обеда. Для Анджелы был заварен травяной чай, но, конечно, она отказалась его пить.

С какой стати ей хотеть травяного чаю, если она не хочет его ребенка?

Нет, подумал он, сунув кружку в микроволновую печь, это неправда. Она хочет ребенка. Просто не хочет считать его общим.

На экране загорелись цифры. Филипп открыл дверцу прежде, чем успел прозвучать звуковой сигнал. Он обхватил кружку ладонями, сделал глоток и почувствовал, что по его жилам потекло тепло.

Уф, полегчало…

С кружкой в руках он медленно прошел в гостиную и остановился у окна.

Приближался рассвет. Луна садилась, звезды поблекли. Над океаном клубились облака. Прекрасно. День будет сырым и пасмурным. Под стать его настроению.

Если Анджела не проснется к шести часам, он постучит к ней в дверь. Но не для того, чтобы выяснять отношения. Чем скорее они уберутся отсюда, тем лучше.

Филипп пошел к лестнице, однако вспомнил про дверь Анджелы и передумал. Возвращаться к себе не имеет смысла. Лучше устроиться внизу и дождаться рассвета.

Он пошел в свою любимую оранжерею, построенную одновременно со стеклянным куполом. Филипп долго ломал себе голову, как это сделать. Дом, суровый по очертаниям, но изящный, был построен почти двести лет назад капитаном китобойного судна. Тогда здесь еще промышляли китов…

Искажать внешний вид не следовало, но Филиппу хотелось видеть море и небо одновременно. Мысль была абсурдная, однако когда он поговорил с архитектором, тот улыбнулся и кивнул. Да, имеет смысл.

В таких домах оранжерей не устраивали, но архитектор все же сумел выкроить нужное пространство. В оранжерее были дощатый пол, стеклянные стены и стеклянная крыша. Мебель здесь стояла самая простая: диванчик, пара стульев и кофейный столик. Украшением комнаты был старинный телескоп.

В хорошую погоду отсюда можно было следить за китами. От этого улучшалось настроение.

Дверь оранжереи была закрыта. Но Филипп был готов поклясться, что не закрывал ее. Он повернул ручку…

И столкнулся со своей обожаемой женой.

Анджела негромко вскрикнула. Филипп отпрянул. Горячий кофе брызнул ему на руку.

Он пробормотал несколько слов, которые джентльмены при дамах не произносят.

Анджела обхватила рукой ворот рубашки.

— Стучаться надо!

— Нет, надо зажигать свет!

— Ты напугал меня до полусмерти.

— А я получил ожог второй степени. Если бы ты включила свет, я бы тебя увидел.

— Ты сам крался в темноте… — Она запнулась. — Чем ты обжегся?

— Кофе, — лаконично ответил Филипп. — И вовсе я не крался… — Он нахмурился. — Ты в порядке?

— Тебе интересно, что чувствует человек, попавший под грузовик?

Он вздохнул.

— Я не хотел тебя пугать.

— А я не хотела тебя обжигать. — Анджела сделала паузу. — Где?

— Неважно. Это пустяк.

Она зажгла настольную лампу. На ней была одна из его рубашек, застегнутая сверху донизу и доходившая до середины бедер. Тонкий хлопок слегка обтягивал выпуклый живот.

Неужели беременная женщина в мужской рубашке может выглядеть сексуально?

Еще как может…

— Где? — снова спросила она.

Филипп захлопал глазами.

— Что?

— О господи! Где ожог?

Вот здесь, подумал он. Внутри.

— Пальцы. Ничего страшного.

Анджела схватила его за руку и осмотрела ее, как старатель, ищущий золото.

— Ничего нет.

Он кивнул.

— Я так и сказал.

— Ты сказал… — Она перевела дух. — Ладно. Раз так, то…

Анджела хотела прошмыгнуть мимо, но Филипп поймал ее за руку.

— Куда ты?

— Наверх. Спать. А что еще человеку делать в разгар ночи?

— Не знаю, — протяжно ответил он. — Может быть, спуститься в оранжерею, потому что не можешь уснуть. — Его пальцы сжались. — Или пойти на кухню и выпить кофе. А ты как думаешь? Почему два человека страдают бессонницей и бродят по дому как привидения? — У него приподнялись уголки рта.

Анджела покраснела.

— Я всегда плохо сплю после сильного переутомления.

— Черт! — Улыбка Филиппа тут же угасла. — Конечно, ты переутомилась. Это я виноват.

— Ты тут ни при чем.

— Конечно, при чем. Это же я сегодня протащил тебя через весь Новый Южный Уэльс.

— Разве можно устать, когда ты сидишь в машине и в самолете, а все остальное делает кто-то другой? — еле слышно ответила она.

— Да, но ты беременна.

— Я устала, только и всего. В предыдущую ночь мне плохо спалось.

— И мне тоже. — Филипп прищурился и посмотрел ей в лицо. — У тебя глаза красные.

— Серьезно? — Она слегка пожала плечами и освободила руку. — Ну… я уже сказала, что…

— Устала. — Его брови сошлись на переносице. — Ты плакала?

Она отпрянула как ошпаренная.

— Конечно нет! С какой стати?

— Плакала. — Он протянул руку. Она отпрянула еще дальше, но недостаточно быстро. Его палец коснулся мокрых ресниц. — Анджела, тебе плохо?

— Хорошо. А если бы ты дал мне уйти, было бы еще лучше.

Филипп положил руку на ее плечо. Распухшие глаза Анджелы напугали его.

— Почему ты плакала?

— И не думала.

— Не лги мне! — резко сказал он. — Ты плакала, и я хочу знать причину.

Их взгляды встретились. Затем она закусила нижнюю губу и отвела глаза.

— Я беременна, — холодно сказала она. — Беременные часто плачут.

— Из-за чего?

— Просто так. Из-за всего. — Она отвернулась и испустила смешок. — Хочешь знать правду? Я услышала уханье совы. А секунду спустя — чей-то страшный вскрик… — У нее сорвался голос.

Филипп вздохнул, сжал ее плечи и повернул лицом к себе.

— Сове тоже нужно жить, — тихо сказал он.

Анджела кивнула.

— Знаю. Честное слово. Но… но я подумала: а вдруг это тот самый кролик, которого мы видели днем? Он был полон жизни. Но прошло совсем немного времени, и… и…

— Когда мне было лет восемь-девять, — сказал Филипп, обхватив ее лицо ладонями, — я пошел с отцом ловить рыбу. Целый день, проведенный с моим стариком, был большим событием. Он редко бывал дома, а когда это случалось, то ему было не до детей. Я не знаю, почему мы оказались одни. Может быть, Грег и Джон болели, а сестры куда-то уехали с мамой. В общем, он взял меня на рыбалку. И…

— И, — закончила Анджела, — ты прекрасно провел время. — В ее голосе слышалась надежда на счастливый конец. Почему-то это было для нее очень важно.

Однако там, где дело касалось отношений Филиппа с отцом, счастливым концом и не пахло.

Поэтому он улыбнулся, коснулся губами губ Анджелы и снова почувствовал их сладость.

— Я ужасно провел время. Что бы я ни делал, все было не так. Он показывал, как насаживать наживку на крючок, а у меня ничего не получалось. Когда я подсекал, то делал это недостаточно быстро. Двигался в лодке, когда нужно было сидеть смирно, и сидел смирно, когда нужно было двигаться.

Глаза Анджелы наполнились слезами.

— Какая грустная история!

— Да уж, милая. — Филипп заправил ей за ухо прядь волос. — Но на обратном пути отец неожиданно остановился у магазина, где продавали лучшее в городе мороженое. И купил мой любимый клубничный рожок. Двойную порцию, посыпанную тертым шоколадом. Мне даже не пришлось просить об этом. Он знал, что я люблю шоколадный порошок.

— Ну вот. — Она слабо улыбнулась. — Все кончилось хорошо.

Филипп вытер ей глаза кончиком пальца.

— Да. Но тогда я был слишком мал, чтобы понять смысл случившегося. Меня осенило только через несколько лет.

Анджела подняла брови.

— Смысл случившегося?

Филипп кивнул.

— Жизнь непредсказуема. Иногда то, что плохо начинается, хорошо кончается. — Он заставил Анджелу поднять лицо. — Обстоятельства заставили меня оказаться в одной лодке с отцом. Обстоятельства заставили нас вступить в брак, к которому мы были не готовы. Кто знает, чем это закончится? — Он наклонился и снова поцеловал ее. — Анджела… Если постараться, у нас может получиться.

Она посмотрела на него.

— Филипп, я хотела бы, чтобы все сложилось по-другому. Хотела бы…

— Мы можем изменить это, — ответил он, глядя ей в глаза. — Я знаю.

Анджела заплакала навзрыд. По ее щекам потекли слезы, и у Филиппа сжалось сердце. Он не хотел заставлять ее плакать. Ей-богу, не хотел. Ему хотелось только одного: поступить правильно.

Это и есть правильный поступок, подумал он и поцеловал жену.

Поцелуй должен был быть нежным. Так Филипп хотел попросить прощения за то, что заставил ее плакать. Но с губ Анджелы сорвалось его имя, и это свело его с ума.

— Филипп… — прошептала она, положила ладони на его грудь и раскрыла губы.

Вкус ее губ напоминал вкус первых капель дождя, падающих на стеклянную крышу оранжереи. Вкус полевых цветов, расцветающих летом на пустоши. Его сердце безудержно заколотилось, тело напряглось.

— Анджела… — хрипло сказал он, намекая на последствия.

Она ответила тем, что встала на цыпочки и обняла его за шею.

Филипп застонал и поцеловал ее еще крепче.

— Да, — прошептала она и прижалась к нему так крепко, что чуть не опрокинула.

Ошибиться было невозможно.

Она желает его. Так же, как в ту ночь. И так же, как он желал ее все эти месяцы.

Филипп прижался губами к ее шее. Когда он прикоснулся кончиком языка к пульсировавшей жилке, Анджела откинула голову.

Филипп расстегивал пуговицы рубашки сверху вниз; его губы следовали за пальцами. Он целовал шею, ключицы и изящную ложбинку между грудями.

Когда последняя пуговица была расстегнута, он взял в ладони налившиеся груди и удивился их неожиданной пышности. Потом наклонил голову, лизнул и по очереди взял в рот напрягшиеся соски, вспоминая их вкус и наслаждаясь тихими стонами Анджелы.

Филипп поднял голову, посмотрел в лицо жены и нежно погладил соски кончиками пальцев. Глаза Анджелы потемнели от страсти, губы раздвинулись, дыхание участилось.

— Тебе нравится? — хрипло спросил он.

— Да, — прошептала Анджела. — Да, да, да…

От этого признания по жилам Филиппа заструилось пламя. В ту ночь он желал Анджелу, как никогда не желал другую женщину, но не так, как сегодня. Далеко не так. Желание пронизывало его. Да, это был секс. Да, он стремился овладеть ею. Но не только. Тут было нечто большее.

Филипп хотел сказать это, но как можно было говорить, если она запустила руки под его свитер? Если двигалась в том древнем ритме, который не изменился за тысячи лет?

Его ладони скользнули по ее шелковистой спине, сжали ягодицы, подняли Анджелу и крепко прижали к восставшему члену.

— Ребенок… — прошептала она, и Филипп пришел в ужас.

— Я причиняю ему вред?

Анджела испустила гортанный смешок.

— Нет. О нет. Так ему повредить нельзя. Я только хотела сказать… Филипп, я изменилась. Я не похожа на ту женщину, с которой ты занимался любовью в ту ночь.

Нет. Не похожа. Он уже знал это. Ощущал прикосновение ее налившихся грудей и выпуклого живота.

— Знаю, — сказал Филипп и не торопясь спустил рубашку с ее плеч. Анджела попыталась схватить ее, но рубашка выскользнула из ее пальцев и упала на пол.

— Филипп… — Она смущенно хихикнула и прикрылась руками.

— Я хочу видеть тебя, — нежно сказал он.

Он взял ее руки, поднес к губам, поцеловал в ладони, потом опустил ее руки по швам и посмотрел на свою красавицу жену.

Ее груди были полными и упругими, соски — темными, как спелые вишни. В круглом животе жил зачатый ими ребенок. А на лице… на лице было написано желание. И радость.

У него перехватило дыхание.

— Я… я набрала вес, — с запинкой сказала она.

Филипп улыбнулся.

— На это я и рассчитывал.

— Я хотела сказать, что выгляжу как…

— Ты выглядишь как моя жена, — ответил Филипп, взял ее на руки и начал подниматься по темной лестнице.

Анджела обняла Филиппа за шею и уткнулась лицом в его шею. Она была обнажена, он был одет. Прикосновение грубой ткани к чувствительной коже казалось поразительно эротичным.

Филипп положил ее на кровать, лег сверху, уперся ладонями в матрас по обе стороны ее тела и начал неторопливо целовать, заставляя Анджелу забыть обо всем и ответить ему.

И она отвечала. Ей нравились мелкие укусы Филиппа и проникновения его языка. Анджела негромко застонала и протянула руки, желая привлечь его к себе.

Но Филипп сел, поднес ее руки к губам и взял в рот кончик ее указательного пальца. Потом, не сводя с нее глаз, снял свитер и сбросил джинсы.

Комнату освещали первые лучи солнца. Анджела смотрела на человека, который однажды был ее любовником, а теперь стал мужем.