Часть вторая ПОИСКИ КОМПРОМИССА (1921–1939 гг.)

Мир или война

К концу 1920 г. широкомасштабные военные действия в Европейской России прекратились. Во второй половине октября 1920 г. завершились бои на советско-польском фронте, и с 17 ноября начались советско-польские переговоры в Риге. Формально между сторонами было заключено перемирие, которое еще только предстояло превратить в полноценный мирный договор. Понятно, что Москва старалась добиться нормализации отношений с Румынией, которая все более сближалась с Польшей. Теперь главной проблемой советского правительства стала нейтрализация остатков антисоветских сил, отошедших на территории Польши и Румынии. 23 ноября советское правительство направило Румынии ноту, в которой отмечало, что в ходе боев в районе Могилева-Подольского разбитые Красной армией отряды «перешли Днестр с тем, чтобы найти убежище в Бессарабии, где румынские власти приняли офицеров и обозы, отказав только солдатам». Москва выражала надежду, что румынское правительство интернирует этих офицеров[346].

24 ноября своей нотой румынскому правительству Москва сообщала о том, что «бывший генерал Врангель, предводитель крымских мятежников, ныне разбитых, намерен перевезти остатки своей армии в Констанцу и подготовить на румынской территории новое нападение на Россию». Исходя из неоднократных заявлений Бухареста о сохранении нейтралитета, советское правительство рассчитывало на его «решительное противодействие намерениям Врангеля и надеется, что всякая попытка с его стороны или со стороны других мятежников нарушить нейтралитет румынской территории будет подавлена всеми имеющимися в Вашем распоряжении средствами»[347]. 28 ноября румынская сторона заявила о том, что она не имеет «никаких сведений о нарушении генералом Врангелем нейтралитета Румынии, выразившемся в перевозке войск в Констанцу или в подготовке на румынской территории нападения на Россию». Более того, Румыния никогда не могла бы допустить такого нарушения своего нейтралитета. «Что же касается вооруженных сил, перешедших на территорию Румынского Королевства через пограничную линию Днестра, то эти войска нами разоружены и солдаты, равно как и офицеры, интернированы»[348].

В это же время представитель Румынии на неофициальных переговорах в Лондоне Д. Чиотори имел несколько бесед с советским представителем Л.Б. Красиным, который заявил, что «советское правительство имеет точные сведения, что Румыния была бы расположена предоставить убежище Врангелю и его офицерам и даже допустить восстановление армии этого генерала на ее территории». Если это произойдет, то Москва, безусловно, расценит это как «акт, враждебный по отношению к России». В ответ Чиотори напомнил, что с момента начала русской революции Румыния проводит политику «нейтралитета и добрососедства», поэтому подобное предположение совершенно абсурдно. Тогда Красин обратил внимание собеседника на то, что Москва склонна верить в то, что Румыния питает «тайные намерения против России, поскольку она не соглашается ни за что и ни при каком условии начать мирные переговоры». Понятно, что Чиотори постарался опровергнуть эти опасения, ссылаясь на миролюбивую политику Бухареста. Красин указал на то, что возможная передача Румынией «военных материалов и снаряжения, оставшихся от русских армий на румынском фронте, Врангелю или другим врагам большевиков» была бы расценена Москвой как провокационный акт. Чиотори заявил, что пока Румыния «не получит причитающегося ей возмещения как за материальные ценности, так и за ее ценности, которые удерживаются в России», она никому ничего не будет передавать.

Тогда Красин обратился к вопросу о Бессарабии и заявил, что «протест советского правительства в отношении подписания договора о Бессарабии был сделан лишь формально и [является] вопросом самолюбия». Поэтому «советское правительство… расположено признать объединение Бессарабии с Румынией только при условии, что немедленно начнутся мирные переговоры между Румынией и Россией». Однако, по мнению Чиотори, это заявление было блефом, так как «русские не будут признавать и не будут присоединяться ни за что к договору о Бессарабии, подписанному в Париже, по следующим причинам: а) они думают, что как только Румыния получит их подпись, она никогда не согласится больше обсуждать мир с Россией; б) подписание этого договора означало бы, что московское правительство подчинилось безусловно решениям Антанты, которую оно, однако, не признает и с которой оно воюет». Сам румынский дипломат считал, что существует угроза Румынии с востока и полагал, что «единственным средством остановить действия русских против нас было бы принятие их предложения начать мирные переговоры, заявляя, что Румыния сохраняет за собой право выдвинуть свои условия на мирной конференции. Тогда можно было бы поставить вопрос о Бессарабии так, как желаем мы»[349].

12 декабря румынское правительство, напомнив о своем положительном ответе на советский запрос относительно недопущения на румынскую территорию врангелевских войск, поинтересовалось о причинах «концентрации российских войск на днестровской границе»[350]. 14 декабря Москва вновь напомнила Бухаресту о своем предложении мирных переговоров, где можно было бы рассмотреть весь комплекс интересующих обе стороны вопросов, и запросила сведения о количестве интернированных на румынской территории[351]. 16 декабря румынская сторона сообщила о том, что всего ею интернировано 440 солдат и 150 офицеров с 4 пушками и 50 лошадьми, и напомнила о своем запросе относительно советских войск около Днестра[352]. 24 декабря советская сторона уведомила Бухарест о том, что размещение советских войск около Днестра связано с условиями их расквартирования и она «не имеет никаких агрессивных намерений по отношению к Румынии»[353].

В декабре 1920 г. командующий войсками Юго-Западного фронта представил главкому Красной армии доклад о задачах обороны советской территории в случае возникновения весной 1921 г. войны с Польшей и Румынией. Предлагалось подготовить оборонительные рубежи на подступах к крупнейшим железнодорожным узлам и соорудить Киевский укрепленный район с передовой оборонительной линией по р. Тетерев. Со стороны Румынии передовой оборонительной линией должен был стать Днестр, а тыловой — р. Южный Буг. Следовало также создать укрепления на подступах к Одессе и передовые опорные пункты в Каменец-Подольске, Старой Ушице, Могилеве-Подольском, Ямполе, Рыбнице, Дубоссарах, Тирасполе и у Сорок. Эта задача облегчалась тем, что постройка ряда из этих пунктов началась еще летом 1920 г. Кроме того, требовалось усилить оборону железной дороги Одесса — Жмеринка с использованием там бронепоездов. На Южном Буге необходимо было построить укрепления у крупнейших переправ[354].

По данным советской разведки на 15 декабря 1920 г., в Бессарабии и Буковине размещалась Восточная армия Румынии (штаб — Яссы, командующий — генерал А. Лупеску) в составе 2-го армейского корпуса (3-я, 4-я пехотные дивизии; дислокация — Кишинев, Оргеев), 3-го армейского корпуса (5-я, 6-я пехотные дивизии; дислокация — Кишинев, Галац) и 4-го армейского корпуса (2-я, 7-я и 8-я пехотные дивизии; дислокация — Яссы, Бельцы, Черновицы, Роман). Советская разведка полагала, что в случае мобилизации румынская Восточная армия в составе 8 пехотных дивизий и 3 кавалерийских бригад будет насчитывать до 200 тыс. человек, 1 тыс. орудий, 4 тыс. пулеметов и 25 танков[355]. По оценкам советской разведки, в период 1 января — 15 февраля 1921 г. войска румынской Восточной армии насчитывали 63,4 тыс. штыков, 6,3 тыс. сабель, 2296 пулеметов, 496 орудий и 25 танков (что составляло 41,5 % штыков, 58,9 % сабель, 47,7 % пулеметов, 54,3 % орудий и 50 % танков от общей численности румынской армии)[356].

5 января 1921 г. румынский министр иностранных дел Т. Ионеску вновь уведомил Москву о неизменно миролюбивой позиции Бухареста и о том, что Румыния не находится в состоянии войны с Россией. Поэтому, «по нашему мнению, речь идет не о том, чтобы вести между Румынией и Россией переговоры о мире, который никогда не нарушался, а о том, чтобы урегулировать вопросы, которые могли возникнуть в отношениях между обеими странами в результате событий, имевших место в течение последних лет». Если советская сторона согласна с такой позицией, то было бы хорошо, чтобы она сообщила о тех вопросах, которые «должны служить предметом переговоров между обеими сторонами»[357].

15 января Москва направила в Бухарест ноту, в которой отмечалось, что «Российское Правительство с удовольствием принимает к сведению ваше заявление о миролюбивом и корректном отношении Румынского Правительства к Русской и Украинской Советским Республикам. Могу Вас уверить, что Российская Республика, со своей стороны, совершенно чужда всяких попыток ко вмешательству во внутренние дела Румынии или другим враждебным актам и твердо решила не допускать никакого нарушения мирных отношений, установившихся в настоящее время между Россией и Румынией. Тем более желательно, по мнению Российского Правительства, вступить в переговоры с Румынией для установления взаимных отношений между обеими странами на прочном базисе договора». Румынии предлагалось провести конференцию с участием РСФСР и УССР, которая могла бы разрешить все «без исключения вопросы», интересующие обе стороны. Если же Румыния не готова обсуждать все вопросы, то РСФСР предлагала обсудить только вопросы «о восстановлении коммерческих отношений» и судоходства на Днестре[358].

В своей ответной ноте от 31 января румынское правительство констатировало согласие советской стороны с тем, что «между Румынией и Россией нет состояния войны. Из этого, естественно, вытекает, что обе страны находятся в состоянии мира». Поскольку Москва упомянула некоторые вопросы, могущие стать предметом переговоров, то Ионеску предложил, чтобы обе стороны направили по делегату в Ригу, где было бы возможно согласовать программу переговоров[359]. В тот же день Чиотори в Лондоне вновь беседовал с Красиным и обратил его внимание на важность для Румынии решения вопроса о ее документах, рукописях и тому подобных материалах, оставшихся в России. Поскольку вопрос о золоте не затрагивался, то Красин полагал, что это намек на возможное соглашение относительно Бессарабии: золото в обмен на признание этого края частью Румынии[360].

7 февраля Москва уведомила Бухарест о согласии с его предложением о переговорах и назначении советским представителем М.М. Литвинова. В качестве места переговоров предлагался Ревель [Таллин][361]. Со своей стороны, Румыния 10 февраля сообщила о согласии на переговоры в Ревеле и просила указать дату начала этих переговоров[362]. 15 февраля советская сторона обратила внимание румынского правительства на то, что «в прилегающей к бессарабской границе области мятежными белогвардейскими бандами были подняты восстания против Советских Правительств России и Украины, причем базой для всех операций служила бессарабская территория. Румынская администрация, осуществляющая власть в Бессарабии, не только не противодействует мятежам, опирающимся на Бессарабию, но, напротив, оказывает им поддержку. Так, например, 5 февраля банда петлюровской конницы под командой петлюровского офицера с румынской территории перешла бессарабскую границу и вступила на украинскую территорию. Подобные факты повторялись несколько раз, что требует со стороны русских и украинских военных властей постоянной бдительности и применения вооруженной силы». Советское правительство протестовало против подобных действий румынских властей и обращало внимание Бухареста на «опасность, которую представляют эти факты для мира и успешного исхода переговоров с Румынией»[363].

Советское руководство оказалось в сложном положении. Как верно подчеркивал 17 февраля в телеграмме наркому иностранных дел РСФСР председатель СНК УССР Раковский, «заключение договора с Румынией является чрезвычайно трудной задачей, ибо, с одной стороны, нам приходится регулировать плавание по Днестру, с другой стороны — избегать указаний на то, что Бессарабия отдается Румынии. Поэтому вся задача будет заключаться в том, чтобы статьи договора, относящиеся к границам, имели временный характер. Заключая это предварительное условие, я считаю, что главной целью договора должно быть обеспечение со стороны Румынии для нас максимального нейтралитета. Второе: товарообмен; третье: обмен представительствами. Бухарест — чрезвычайно важный наблюдательный пункт для всего Балканского полуострова и Средней Европы». В качестве основных вопросов на переговорах следовало условиться с румынами о нейтрализации всего Днестровского лимана, увеличении линии территориальных вод с 3 до 12 верст и поддержать требование о нейтрализации черноморских проливов, которое выдвигает и Румыния. Следовало также добиться участия РСФСР и УССР в Дунайской международной комиссии, решить вопрос об обмене бывшими военнопленными и заключить различные экономические конвенции. Раковский решительно возражал против постановки вопроса оптации, ссылаясь на то, что «мы не можем никоим образом принять на себя обязательство считать бессарабцев, находящихся на территории России и Украины, румынскими гражданами»[364].

13 февраля 1921 г. главнокомандующий Красной армией С.С. Каменев направил командующему всеми вооруженными силами Украины и Крыма М.В. Фрунзе директиву № 803/оп/сс, в которой указывал, что «военно-политическая обстановка на западных границах РСФСР, возможно, в ближайшее время поставит Красную Армию снова перед вооруженной защитой границ РСФСР». В качестве вероятных противников фигурировали белогвардейские формирования на территории Польши, армия Врангеля и войска Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши и Румынии. Наиболее сильными противниками были бы Польша и Румыния, а остальные западные соседи стали бы либо союзниками Польши, либо сохранили бы нейтралитет. «Нашей общей задачей на западе является оборона пределов РСФСР от вторжения врагов». Соответственно от войск требовалось: «а) Отразить вооруженное вторжение и нанести решительное поражение белогвардейским формированиям, производящимся на территории соседних с нами государств, а также отразить всякие попытки десанта со стороны армии Врангеля на наши черноморские берега, б) Нанести решительное поражение армиям соседних с нами государств, если бы таковые объявили нам войну».

В директиве указывалось несколько вариантов оперативных действий советских войск в зависимости от общей обстановки. В том числе имелся вариант «ПР», предусматривавший, что «при выступлении Польши совместно с Румынией при частичном участии или нейтралитете группы северных соседних государств в основание нашего плана кладется нанесение решительного поражения наиболее сильной и опасной армии Польши и выжидательные действия против удаленной от главных объектов войны Румынии». Развертываемый в этом случае Западный фронт наносит главный удар в Белоруссии, а в Восточной Галиции действуют войска Юго-Западного фронта, одновременно ведущие активную оборону против Румынии и обороняющие побережье Черного моря до Керчи[365]. Соответственно, Фрунзе своей директивой № 2812/ноу/сс от 25 февраля потребовал от штабов Киевского (КВО) и Харьковского (ХВО) военных округов к 10 марта представить свои соображения по этим вариантам действий советских войск[366]. Во исполнение этой директивы 23–24 марта штаб КВО подготовил доклады по двум вариантам действий войск в случае возникновения войны с Польшей[367], которая, как свидетельствуют оперативные документы советского командования, рассматривалась в то время в качестве потенциального противника № 1.

Тем временем 18 февраля в Москву поступил ответ из Бухареста, в котором отрицалась возможность проникновения петлюровских отрядов на территорию Украины и запрашивались точные сведения о якобы произошедшем инциденте для «проведения расследования»[368]. 3 марта 1921 г. был подписан польско-румынский договор о взаимопомощи, который предусматривал взаимную военную поддержку в случае, если бы восточные границы Польши или Румынии подверглись неспровоцированному нападению (ст. 1); взаимные консультации и координацию политики обеих стран в отношении восточных соседей (ст. 2); заключение польско-румынской военной конвенции (ст. 3) и обязательство не заключать мира и не вести сепаратных переговоров в случае войны (ст. 4). Срок действия договора устанавливался в 5 лет[369]. Понятно, что, узнав о заключении этого соглашения, 13 марта Чичерин обратил внимание Литвинова на необходимость выяснения вопроса, чего же хотят румыны — «мириться с нами или воевать»?[370] В это время на Балканах возникло новое межгосударственное объединение — Малая Антанта. Начало ему было положено еще 14 августа 1920 г., когда было подписано военное соглашение между Чехословакией и Югославией. 23 апреля 1921 г. было заключено румыно-чехословацкое соглашение против Венгрии, а 7 июня 1921 г. — румыно-югославский договор против Венгрии и Болгарии[371].

15 марта Румыния уведомила РСФСР о том, что представителем на переговорах в Ревеле назначен Г. Филалити, являющийся комиссаром в Константинополе. О времени его возможного приезда в Ревель предполагалось сообщить после его возвращения в Бухарест[372]. Тем самым румынское руководство показало, что проблема соглашения с Москвой не сильно его интересует. Понятно, что советское правительство продолжало добиваться начала переговоров с Румынией, остававшейся после заключения советско-польского договора от 18 марта 1921 г. единственным западным соседом, отношения с которым все еще не были урегулированы конкретным соглашением. 23 марта Москва вновь обратила внимание Бухареста на то, что «румынские войска, расположенные вдоль Днестра, не только защищают белогвардейские отряды и облегчают им переход реки в целях нападения на российские и украинские вооруженные силы, но и совершают действия, непосредственно враждебные последним. Так, например, 12 марта румынские войска подвергли сильному обстрелу местечко Яруга, к юго-востоку от Могилева[-Подольского], а 14 марта они с еще большей энергией повторили этот обстрел». Советская сторона протестовала против подобных действий и требовала их прекращения[373]. В тот же день Румынии было заявлено, что Москва ожидает сообщения о дне приезда румынского представителя в Ревель[374].

25 марта Ионеску уведомил Чичерина о том, что никаких нападений «румынских войск на русские и украинские части» не могло быть, хотя и согласился произвести расследование указанных фактов. Со своей стороны, Румыния выдвинула встречные претензии о фактах обстрелов румынских войск с советского берега[375]. 9 апреля РСФСР и УССР направили Румынии ноту, в которой указали, что в Днестровском лимане румынские военные корабли нападают на советские рыболовецкие суда. Соответственно, Москва и Киев требовали «немедленного удаления всех военных судов с Днестровского лимана» и заявляли, что появление румынских военных кораблей «в его водах будет рассматриваться ими как враждебный акт, против которого будут приниматься все меры, необходимые для защиты наших берегов». Вместе с тем советские республики предлагали Румынии «составить смешанную комиссию… для выработки статута Днестровского лимана и правил судоходства в его водах»[376]. 12 апреля Ионеску уведомил Чичерина о том, что факты обстрела советского берега румынскими войсками не подтвердились. В этом районе имели место учебные стрельбы, но ни один снаряд не перелетал через реку. Точно так же он отрицал факт обстрела вооруженными румынскими судами советских плавсредств на лимане, указав на то, что именно с советского берега по этим румынским кораблям был открыт огонь. Тем не менее Румыния принимала предложение о создании смешанной комиссии на лимане, но видела основную задачу этой комиссии в постановке бакенов по равноудаленной от обоих берегов линии. Москве вновь напоминалось, что скоро румынский представитель сможет отправиться в Ревель[377].

Инциденты на Днестре

29 апреля РСФСР и УССР заявили, что не могут принять румынских объяснений по поводу инцидентов на Днестре, где «пробная» стрельба румынских войск привела «к известному числу раненых в украинских местечках, расположенных на левом берегу этой реки». Советские правительства вновь заявляли, что «фактически установлено, что группы, а иногда и целые банды контрреволюционеров петлюровцев, сформировавшиеся предварительно в Бессарабии, переправляются через реку под защитой румынских оккупационных войск». В ноте выражалась надежда на то, что румынское правительство сообщит о принятых им мерах для пресечения подобных действий[378].

Согласно донесению начальника штаба вооруженных сил Украины и Крыма А.Т. Андерса от 18 апреля 1921 г. начальнику штаба войск Республики и председателю СНК УССР, на Днестре имели место следующие инциденты: «16 января в районе Терновка, 5 верст западнее Тирасполь, трое неизвестных, пользуясь темнотой, переправились на лодке на нашу сторону и при приближении наших постов начали бросать бомбы, причем со стороны румберега одновременно был открыт пульогонь. 21 февраля в районе Слободзея, 10 верст южнее Тирасполь, ружвыстрелом со стороны Румынии был ранен красноармеец. 28 февраля с румстороны произведен артиллерийский выстрел, причем снаряд разорвался на нашей территории в 2 верстах восточнее Тирасполь. Неоднократное освещение нашего берега и территории румпрожекторами (в ночь на 6, 11 января, 2, 8 февраля — в районе Днестровского лимана, в ночь на 10 января — участок Беляевка — Маяки). Обстрел с румстороны 4 апреля у м. Кучиер, 5 верст севернее Дубоссар, наших патрулей»[379].

19 апреля Москва и Киев вновь заявили протест против враждебных действий румынских судов в лимане. Отказавшись от раздела лимана на две равные части, РСФСР и УССР предлагали установить на всем лимане единый режим, способный устранить все поводы к конфликту с румынами[380]. После рассмотрения этого вопроса военными экспертами 10 мая румынское правительство согласилось с советским предложением о создании «смешанной комиссии для установления единого режима в водах Днестровского лимана»[381]. 19 мая Москва предложила в качестве места переговоров Одессу, но Румыния 25 мая выдвинула предложение об организации работы комиссии на судне посреди лимана[382]. 1 июня советская сторона согласилась с этим предложением и уведомила Бухарест, что председателем советской делегации назначен В.И. Яковлев, а ее членами — представители Главного штаба А.И. Медель и Главного морского штаба Г.Н. Степанов[383]. Перед советской делегацией ставилась задача добиться нейтрализации лимана и обеспечения свободы торгового судоходства и рыболовства. От делегации требовалось «считаться с тем, что мы не признали присвоение Бессарабии Румынией и когда говорим о Бессарабии, считаем ее оккупированной областью… Когда будет заходить речь о бессарабском береге, придется избегать таких выражений, которые могли бы быть истолкованы как признание Бессарабии частью Румынии»[384]. 10 июля начались заседания советско-румынской смешанной комиссии по проблеме Днестровского лимана. Однако этот вопрос оказался слишком тесно связан с проблемой определения границы, и 22 июля по инициативе советской стороны переговоры были прерваны на неопределенное время[385].

Тем временем 23 мая РСФСР и УССР вновь протестовали против враждебных действий румынских войск на Днестре, где 11 мая в районе Могилева-Подольского «было сделано 60 выстрелов по русским и украинским войскам»[386]. 27 мая Бухарест отрицал подобные происшествия, а относительно артобстрела советской территории 11 мая в районе Могилева-Подольского предлагал создать смешанную комиссию для расследования этого инцидента[387]. 16 июня Ионеску отправил в Москву телеграмму, в которой указал, что «в ночь на 1-е июня в два часа на расстоянии одной версты от румынской деревни Васкауцы имел место следующий пограничный инцидент: румынский патруль схватил на нашем берегу группу вооруженных солдат, прибывших на двух барках, и расстрелял их. На это ему ответили ружейными залпами, и затем на нашем берегу и на берегу украинском, совсем вблизи около этого же места, появились другие барки с солдатами, пытавшимися перейти Днестр, чтобы войти в Бессарабию. Когда наши солдаты выстрелили по этим баркам, им ответили ожесточенным огнем с украинского берега. Как те, которые переправились на наш берег, так и те, которые пытались это сделать, перешли на другой берег. В течение этого инцидента выстрелы раздавались с той и другой стороны. Другой инцидент имел место в полночь со 2 на 3-е июня, когда банды, вооруженные револьверами и ружьями, перешли через Днестр и напали на наш пикет […] в Грузенвитце. В завязавшейся борьбе перешедшие на наш берег оставили одного мертвым, с нашей стороны один солдат ранен»[388].

Получив эту ноту, Чичерин 19 июня уведомил Бухарест о том, что будет проведено расследование указанных фактов[389]. Соответствующий запрос был отправлен в штаб КВО, который в свою очередь запросил штаб пограничной дивизии, охранявшей берег Днестра[390]. Получив в 22 часа 20 июня ответ из штаба пограничной дивизии, начальник штаба КВО И.Х. Паука 21 июня отправил в Москву следующее сообщение: «По донесению начдива пограничной в обоих инцидентах ни один красноармеец пограндивизии участия не принимал. Оба случая по этому же донесению действительно имели место: с 1 на 2 июня в районе д. Вышковцы, что в 7 верстах выше по Днестру от устья Ягорлык, работали агенты особого поста № 6 особого отделения и второй случай со 2 на 3 июня у Хотина, где работали, по заявлению начальника особотделения № 4, агенты Закордота. Дальнейшее расследование обоих случаев производится начальником особотдела КВО»[391].

23 июня начальник пограничной дивизии в ответ на запрос начальника особого отдела КВО сообщил, что «на территории охраны границы дивизии случаев перехода румынской границы нашими отрядами не было»[392]. 19 июля начальник особого отдела КВО Воронцов направил в Москву, Киев и Харьков доклад, в котором содержатся наиболее подробные результаты расследования этих инцидентов. «В ночь с 31 мая на 1 июня в селе Исаковцы (слияние реки Збруч с Днестром) на румсторону без ведома Особпункта переправились сотрудники Закордота, где совершили налет на румынский патруль из 3 человек, из которых одного схватили и перевезли на нашу сторону, остальные два румына спаслись бегством. Начальник румынского кордона обратился к начальнику Особпункта № 1 за разъяснением этого инцидента. Было объявлено, что налет совершен какими-то бандитами, которые по переправе на нашу сторону были арестованы вместе с румынским солдатом и отправлены в Каменец[-Подольск]. По донесению того же погранособотделения в ночь с 2 на 3 июня в районе села Марьяновки (12–15 верст юго-восточнее Каменец-Подольска) на румсторону без ведома Особпункта переправились сотрудники Закордота, которые произвели там налет на расположенный в селе Грушевцы (на румынской стороне) румынский жандармский кордон. В результате чего 1 закордотчик оказался убитым, а другой раненым, которого закордотчики успели перевести на нашу сторону. Убитого оставили в Румынии. Передатпункт Одесского Закордота по этому инциденту доносит: в ночь с 2 на 3 июня боевой вооруженный отряд, численностью… человек (пропуск в документе. — ММ), сформированный подпольными организациями Хотинского уезда и имеющий базу на нашей стороне, выполняя порученное ему задание, столкнулся в селе Грушевцы с солдатами румынской пограничной стражи. В результате чего наш отряд потерял убитыми 1 товарища и 1 легко раненного. Румыны потеряли 2 человек тяжело раненными, вскоре скончавшимися. Место переправы нашего отряда (село Марьяновка) румынам совершенно неизвестно, равно как неизвестно откуда отряд появился и куда исчез.

По донесению в ночь с 5 на 6 июня село Брага на Днестре (10 верст восточнее Хотина) должна была произойти переправа на румсторону румшпионов. На указанном месте красноармейцы обнаружили сидящих в канаве 5–6 человек, одетых в черные костюмы лиц, сигнализировавших на румсторону посредством электрических фонарей. Красноармейцы по этим лицам открыли стрельбу. Шпионы стали отстреливаться из револьверов. В то же время открылся сильный ружейный огонь со стороны Румынии, благодаря которому наши красноармейцы принуждены были отступить. Вернувшись через некоторое время с подкреплением на то же место, красноармейцы ничего не застали. По донесению того же Отделения в ночь с 5 на 6 июня сильно обстреливалась с румынской стороны дер. Луки, что по Днестру 30 верст восточнее Хотина. Стрельба продолжалась почти до утра. По наведенным справкам в румынских деревнях Вильямовка и Грушевцы, 5 и 10 верст юго-западнее м. Студеница, происходил налет на румынские пограничные части, благодаря чему румыны открыли стрельбу по расположенному вблизи лесу, в котором предполагали бандитов. Пули ложились на нашу сторону в районе села Луки.

Заключение: румынам из достоверных источников известно, что солдат их, захваченный в ночь с 2 на 3 июня, находится у правительственной власти Советской Украины, но они достоверно не знают, кем он захвачен — бандитами или представителями власти, чему служит доказательством преследование, делаемое румынскими войсками к жителям Грушевцы, подозреваемым в нападении на кордон охранников в ночь с 2 на 3 июня. Также по переписи населения в пограничной полосе, где если налицо нет молодого мужчины, то румыны их считают большевиками, находящимися в бандах, имущество их берется на учет»[393]. Понятно, что ни советская, ни румынская стороны не собирались признавать свою ответственность за эти инциденты.

1 июля РСФСР и УССР уведомили Румынию, что, как показало расследование фактов, указанных в ее телеграмме от 16 июня, «никто из военнослужащих немногих красноармейских частей… не принимал участия в названных инцидентах. Вооруженные лица, которые в указанные дни атаковали румынские патрули в Бессарабии, принадлежали, по всей вероятности, к каким-нибудь бандам или отрядам не известного нам происхождения, присутствие которых на берегу Днестра является результатом чрезмерной терпимости румынских военных властей к петлюровцам и другим антисоветским украинским элементам. Несколько таких лиц, захвативших с собой румынского солдата и переправившихся через Днестр… были арестованы украинскими властями и отправлены в Каменец-Подольск». Все эти инциденты явились результатом недостаточных советских военных сил на Днестре, что связано с нежеланием возбуждать у румынской стороны какие-либо подозрения в случае усиления там советских войск. Одновременно советские правительства протестовали против новых обстрелов румынскими войсками советского берега Днестра: в ночь с 5 на 6 июня от румынского обстрела пострадало село Луки (в 20 верстах от Каменец-Подольска) и требовали от румынского правительства прекратить поддержку антисоветских элементов и враждебные действия румынских войск[394].

7 июля РСФСР и УССР заявили о новом нападении румынских войск на их войска. «5 июня, в 2 час. 15 минут утра, со стороны Лип-кан, около Бендер, румынские силы открыли усиленный огонь по русским и украинским войскам, расположенным на другом берегу реки. В течение двух часов советские войска подвергались непрерывному обстрелу, никак не реагируя, но затем, считая невозможным оставаться далее пассивным объектом этого нападения, они сделали 45 выстрелов картечью по румынским силам, которые после этого прекратили враждебные действия». Никаких действий, которые могли бы спровоцировать румынские части, с советской стороны не предпринималось, поэтому советские республики «заявляют решительный протест против этого нового нападения румынской армии»[395]. 13 июля Ионеску обещал расследовать эти факты[396]. 17 июля румынская сторона уведомила РСФСР о том, что «в ночь со 2 на 3 июля, в 23 часа… ваши солдаты обстреляли наш пост в Солончени и ранили 11 наших солдат»[397]. 27 июля советская сторона обещала расследовать этот инцидент, но обращала внимание румынской стороны на то, что «13 июля военный пост, расположенный в Подойме, в 10 верстах северо-западнее Каменки, был атакован отрядом румынских солдат, которые перешли Днестр у Орини. После ожесточенной схватки высадившийся отряд был отброшен за Днестр»[398]. 8 августа РСФСР и УССР заявили, что факты, сообщенные в телеграмме из Бухареста от 17 июля, расследованием не подтвердились[399].

По данным советской разведки на 1 августа 1921 г., румынская армия оценивалась в 182 270 штыков, 14 013 сабель, 6329 пулеметов и 1011 орудий, из которых 78 270 штыков, 9763 сабли, 2774 пулемета и 483 орудия приходилось на Восточную армию, объединявшую 6 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии[400]. Правда, согласно разведсводке от 15 сентября считалось, что «в Бессарабии сконцентрированы румвойска исключительно для отражения наступления красных войск. Со стороны Румынии войны не желают, но очень боятся наступления красных»[401].

Летом 1921 г. советские войска вели боевые действия против петлюровских отрядов, переходивших на территорию УССР из Польши, и с различными местными бандформированиями. Высокая интенсивность боев создавала у советского командования впечатление, что противник готовит некое крупное выступление, а разведка докладывала о переброске петлюровских частей из Польши в Бессарабию[402]. Соответственно, штаб КВО продолжал разработку оперативных планов на случай расширения военных действий. Так, 10 августа временно исполняющий должность командующего войсками КВО Н.Н. Петин представил командующему всеми вооруженными силами Украины и Крыма доклад № 38820/нш «Оперативные соображения на случай наступления против Польши и Румынии». В этом документе указывалось, что «в случае пропуска Польшей и Румынией через госграницу вооруженных сил контрреволюционных организаций Петлюры, Савинкова и Врангеля, перед Федерацией советских республик, безусловно, встанет вопрос не только ликвидации этой авантюры, но и открытия военных действий против поляков и румын.

В этом случае считаю, что первоначальным объектом наших действий должна явиться польская армия, во-первых, как более сильная и, во-вторых, как действующая на более опасном для нас операционном направлении Ковель — Киев или Львов — Киев». Разгром румынской армии не может быть первоочередной задачей, так как наша маневренная группа окажется под угрозой флангового удара и может быть прижата к Черному морю. Исходя из военно-географических особенностей ТВД, политической ситуации в Галиции, дислокации армий Польши и Румынии и строительства Дубно-Ровенского УРа, «считаю наиболее выгодным для нас, при действиях против поляков, избрать главное операционное направление в полосе Староконстантинов, Волочиск, Броды, Проскуров, Тарнополь, Львов». Это позволит выйти в тыл укрепленному району и, прикрываясь Днестром, оказаться вблизи стыка польско-румынской границы. «Удару в указанном направлении должно предшествовать наступление частей Харьковского округа в общем направлении на Кишинев, Яссы, с целью отвлечения на себя главных сил румынской армии. Одновременно должен быть выдвинут отдельный отряд для занятия Буковины, что сразу расширит прорыв в стыке Румынии с Польшей».

Если нейтралитет будет нарушен только Румынией, то, учитывая советско-польский договор и внутреннюю ситуацию в Польше, она может отказаться от выступления на помощь Румынии. Тогда «наиболее правильным решением с нашей стороны будет — нанести молниеносный, сокрушающий удар румынской армии, овладеть Бессарабией и этим успехом окончательно сковать инициативу польской армии, а главное, морально подавить ее. В этом случае главнейшим операционным направлением нашим явится Тирасполь, Кишинев, Яссы, по которому и должна быть направлена армия в составе 30-й, 51-й и 52-й стрелковых дивизий и 3-го конного корпуса. Со стороны Киевского военного округа должна быть предпринята вспомогательная операция армией в составе 15-й, 24-й и 45-й стрелковых дивизий […] и 1-го конного корпуса. Задача этой армии — наступление в тыл противнику, обороняющему Ясский район, примерно в направлении Могилев-Подольский, Нямцы (90 верст к западу от Яссы) и овладение городом Черновицы». Против Польши войска КВО создадут заслоны в районах Житомир, Чуднов, Бердичев и Летичев, Новая Ушица, Жмеринка[403]. Вместе с тем советское руководство предприняло дипломатические усилия, стремясь добиться нормализации обстановки на западной границе.

13 августа РСФСР и УССР направили Румынии ноту, в которой сообщали о том, что, согласно сведениям советской разведки, в Бендерах при румынском штабе существует «повстанческий украинский штаб, во главе которого стоит некий Пшенник», подчиняющийся главному военному уполномоченному правительства УНР Гуляй-Гуленко и поддерживающий связь с бандами на Украине. Гуляй-Гуленко по поручению петлюровского правительства наблюдает за лагерями интернированных военнослужащих УНР, где «ему было разрешено при содействии генерала Дельвига вербовать оттуда добровольцев для создания отрядов, которые должны быть отправлены на Украину». Петлюровские части из Галиции в июне были переброшены в Бессарабию, откуда готовятся начать военные действия против УССР после сбора урожая. Румынское правительство поддерживает официальные связи с представителем УНР «Мациевичем, находящимся в Бухаресте и пользующимся правами дипломатического представителя». Заявляя о своем стремлении к развитию добрососедских отношений и полному восстановлению нормальных дипломатических и экономических отношений с Румынией, Москва и Киев «рассчитывают на принятие со стороны Румынского Правительства срочных мер к устранению всех причин», ухудшающих их взаимоотношения. Румынии следовало прекратить всякую моральную и материальную поддержку «петлюровских и контрреволюционных организаций» и выслать с территории Румынии, Буковины и Бессарабии их руководителей, расформировать созданные ими отряды и прекратить дипломатические отношения с правительством УНР. Для содействия румынскому правительству «в уничтожении банд, организуемых на территории Бессарабии и Румынии с целью агрессивных действий против Советских Республик», правительства РСФСР и УССР «считают необходимым при преследовании этих банд, в случае если они будут переходить на территорию, занятую румынскими властями, преследовать и на этой последней территории, уведомляя об этом своевременно румынские власти для того, чтобы эти действия украинских и русских красных войск не были истолкованы как действия, направленные, в какой бы то ни было степени, против румынского народа и Румынского Правительства»[404].

20 августа Ионеску сообщил Чичерину, что никаких петлюровских и белогвардейских войск в Румынии не было и нет. Никого из названных петлюровских «представителей» в Румынии также нет, а Бухарест «не поддерживает официальных отношений» с правительством УНР. И хотя Москва заявляет о том, что не собирается совершать каких-либо враждебных действий против Румынии, «в период с июня по 15 августа красноармейцы двенадцать раз пытались и несколько раз смогли пересечь Днестр, ведя с русского берега огонь по румынскому берегу». В частности, «в 23 часа 4 июня тогатинский патруль был атакован группой, которая переправилась через Днестр в лодке под прикрытием ружейного огня с русского берега. 22 июня в 13 час. то же самое произошло с нашим постом в Маяках на Днестровском лимане. В лодке были обнаружены 4 тыс. русских рублей, 9 венгерских гранат и 30 патронов с разрывными пулями. В ночь с 4 на 5 июля, в ноль часов, в двух километрах к северу от тигинского моста, перед Липканами, 4 лодки пытались переплыть через Днестр при поддержке ружейного и пулеметного огня с русского берега. Аналогичные нападения имели место утром 8 июля в Кицканах, в ночь с 8-го на 9-е — в Макуле де Пьятра, днем 18-го — к северу от Телицы. Утром 24-го наш пост у деревни Устье был атакован 30 красноармейцами, перебравшимися через Днестр. 6 августа попытку переправиться около Тигины [Бендер] предприняли две лодки. 12 и 13 августа банда в 15–20 человек сумела переправиться через Днестр в 20 км к югу от Дубоссар и занималась грабежом жителей деревни Чимисаны. В ночь с 13 на 14 августа значительное число всадников переправилось через Днестр в районе Иваничей и, проникнув в деревню Инауцы, ограбило домовладельца и двух евреев. В ночь с 14-го на 15-е они напали на румынский пост в деревне Коржево в районе Дубоссар. Я уже не говорю о районе Хотина, где такие нападения случаются ежедневно».

Хотя Румыния не возлагает ответственности за эти инциденты на советские правительства, она заявляет, что «если происходят бандитские нападения, вторжения, вылазки, то они осуществляются с вашей стороны, а не с нашей». Естественно, румынское правительство не может согласиться с тем, чтобы «войска соседнего государства перешли нашу границу»[405]. 26 августа Ионеску сообщал в Москву о новом инциденте у Бендер. «Между 6 и 8 часами несколько лиц пытались переправиться через Днестр в баркасах; наши патрули помешали их переправе», но подверглись обстрелу из ружей и пулеметов с восточного берега[406].

Советские пограничники также фиксировали многочисленные враждебные действия с румынской стороны. Оперативно-информационная сводка № 105 отдела по борьбе с бандитизмом ВУЧК сообщала, что «в ночь на 29 июля 1921 г. между Строканцы и Белочь румынами была сделана попытка высадить на 3 лодках десант, но встреченные нашим огнем, принуждены были возвратиться обратно, во время перестрелки ранен один румын»[407]. Начальник штаба войск ВЧК Украины Акимов докладывал 1 сентября о том, что «в ночь на 22 августа неизвестно кем с южной стороны Рыбницы производилась световая сигнализация в сторону м. Резина. В ночь на 23 августа румчастями в продолжение двух часов обстреливался редким ружпульогнем восточный берег Днестра от села Ержев, что в 5–7 верстах севернее Рыбница. Во время обстрела со стороны д. Черная румынами были брошены 2 красные ракеты»[408]. Согласно разведсводке за период с 15 августа по 15 сентября, «в районе Сороки по донесениям войсковых частей отмечались частые обстрелы наших постов ружейным и пулеметным огнем с румынского берега. Случай стрельбы со стороны румын отмечен также в районе д. Григориополь (40 верст восточнее Бендеры). Замечена переправа с румынского берега дрессированных собак для передачи корреспонденции. По сведениям румынской прессы, вследствие попытки красных отрядов 6–7 августа переправиться через Днестр генералом Ружинским приняты меры по усилению пограничной охраны»[409].

В сентябре 1921 г. обстановка на советской западной границе обострилась. Голод, возникший летом в Советской России, породил на Западе надежду на скорое падение власти большевиков, и Антанта решила подтолкнуть события. 3 сентября Франция предложила Польше направить РСФСР ультиматум, в случае отклонения которого следовало начать войну. Со своей стороны, Париж также обещал направить в Москву ультиматум и склонить к этому Румынию. Однако советская дипломатия, узнав об этих намерениях, предала их гласности[410]. Естественно, что Польша и Франция заявили о том, что никаких предложений не было. Правда, это не помешало Польше поинтересоваться у Германии, какие уступки в верхнесилезском вопросе позволят Варшаве рассчитывать на нейтралитет Берлина в случае новой советско-польской войны[411]. 5 сентября Польша закрыла восточную границу, стянув туда дополнительные силы жандармерии. Работники советского полпредства в Варшаве оказались под демонстративным надзором польской полиции, а обстановка на советско-польской границе обострилась. Со своей стороны, Москва 9 сентября вновь потребовала от Варшавы прекратить помощь белогвардейцам[412].

14 сентября Польша обвинила РСФСР в невыполнении Рижского договора и выдвинула ряд требований, которые следовало выполнить до 1 октября, угрожая в противном случае разрывом дипломатических отношений. 17 сентября Москва заявила о согласии выполнить некоторые польские требования, если Польша к этому же времени удалит со своей территории наиболее известных лидеров белогвардейцев и накажет виновных в их поддержке. На следующий день советской стороне была передана польская нота, подтвердившая вышеуказанные требования и уведомлявшая о готовности Польши сообщить о мерах, принятых против перехода границы нежелательными элементами[413]. С претензиями к РСФСР выступили также Англия, Финляндия и Эстония[414]. Стремясь избежать нарастания конфронтации, РСФСР 22 сентября предложила Польше конкретную программу мер нормализации отношений на основе обоюдного выполнения установлений Рижского договора[415]. Опубликование этой ноты в прессе привело к тому, что Румыния отказалась от намерения выставить свои претензии.

Понятно, что в Москве опасались возникновения войны, поэтому РВСР своим протоколом № 145 от 21 сентября 1921 г. решил, что «ввиду создавшегося в связи с польским ультиматумом положения и ввиду необходимости держать армию наготове, что совершенно несовместимо с демобилизацией, реорганизацией и вызываемыми этим демобилизационными настроениями», необходимо «приостановить действие всех постановлений и приказов об увольнении в бессрочные отпуска, расформировании частей и учреждений до уяснения создавшегося положения». Совет труда и обороны (СТО) РСФСР должен принять постановление об обеспечении войск, прежде всего пограничных, продовольственными пайками. Предлагалось укрепить РВС и политуправления Петроградского, Западного, Киевского и Харьковского военных округов опытными кадрами, Политуправлению Красной армии необходимо разработать план мобилизации коммунистов на Западный фронт и принять меры к усилению агитации в приграничных округах и к правильному оповещению обо всех изменениях в отношениях России с Польшей и Румынией. Подготовить призыв 1900 и 1901 гг. рождения и следующих возрастов. «Немедленно приступить к выделению штаба Конной армии из штаба СКВО. Разработать план переброски и приступить к переброске Конной армии». Предусматривались меры по подготовке запасов вооружения и продовольствия, развертывания военного производства и эвакуации по округам. 22 сентября телеграммой по прямому проводу СТО уведомил всех командующих округами о приостановке демобилизации, реорганизации и расформирования войск[416].

23 сентября 1921 г. командующий всеми вооруженными силами Украины и Крыма своей директивой № 43401сс поставил войскам КВО и ХВО задачи на случай возникновения войны. В директиве излагалось несколько вариантов действий. По варианту «ПР» «главной задачей является нанесение решительного поражения польской армии, как наиболее сильной; против Румынии же выжидательные действия, как удаленной от главных объектов войны.

На фронты возлагаются задачи:

1) На Западный фронт — нанесение быстрого и решительного поражения польской армии, наступлением в общем направлении на фронт Осовец — Белосток — Брест-Литовск.

2) На Юго-Западный фронт — а) прикрытие границ;

б) обеспечение мобилизации и сосредоточения армий фронта;

в) обеспечение левого фланга наступающих армий Западного фронта;

г) активные оборонительные действия против Румынии с прикрытием направлений на Киев, Черкассы, Кременчуг и Екатеринос-лав;

д) оборона черноморского побережья от Днестровского лимана до Керченского пролива включительно».

По этому варианту «активные оборонительные действия против Румынии» должны «выразиться в нанесении удара в направлении на Яссы и овладении нами Бессарабией». От командования округов требовалось к 5 октября представить свои соображения по всем вопросам[417]. Соответственно, советские войска были приведены в состояние повышенной боеготовности и начали подготовку к эвакуации из приграничной полосы ценного имущества[418]. Однако внутренние проблемы западных соседей советских республик и твердая, хотя и конструктивная, позиция советской дипломатии позволили найти компромисс. Уже 26 сентября Польша заявила о готовности обсудить советские предложения[419]. В итоге переговоров 7 октября был подписан советско-польский протокол об урегулировании взаимных претензий.

Конференция в Варшаве

Тем временем 17 сентября РСФСР и УССР обратились к Румынии с просьбой о выдаче перешедшего 28 августа Днестр Н.И. Махно и его соратников[420]. 27 сентября румынское правительство предложило представить документы от судебных инстанций о выдаче и взять на себя обязательство не применять к выданным смертную казнь, так как в Румынии она отменена. В этом случае румынская сторона рассмотрит дело и решит вопрос о выдаче[421]. 22 октября РСФСР и УССР указали Румынии, что ее требования юридического характера относительно выдачи Махно будут учтены и соответствующие материалы представлены. Но деятельность самих румынских властей в Бессарабии, которая вопреки договору от 9 марта 1918 г. все еще остается оккупированной, изобилует как нарушениями юридических процедур, так и применением смертной казни[422]. 29 октября румынская сторона уведомила Москву о том, что она пока не знает, находится ли Махно в числе интернированных в Бессарабии. В целом же советская нота от 22 октября была охарактеризована как вмешательство во внутренние дела Румынии, хотя советское предложение об обсуждении проблемы судоходства на Днестре, по мнению Бухареста, свидетельствовало о признании советской стороной фактического положения дел[423].

22 сентября в Варшаве началась советско-румынская конференция, которая должна была «наметить программу будущей конференции, которая положит конец фактическому положению в отношениях между Россией и Румынией». Советскую делегацию возглавлял Л.М. Карахан, румынскую — Г. Филалити. По мнению советской делегации, на будущих переговорах следовало рассмотреть следующие вопросы: «Вопрос о Бессарабии, в настоящее время оккупированной румынскими войсками, вопреки договору, заключенному между Россией и Румынией об очищении этой области. Урегулирование русско-румынских границ. Урегулирование судоходства по Дунаю. Взаимные расчеты. Возобновление торговых отношений. Возобновление дипломатических и консульских сношений. Охрана интересов национальных меньшинств. Взаимное невмешательство во внутренние дела обеих стран. Ликвидация банд, переходящих из Бессарабии на украинскую территорию с преступными целями. Конвенции о возобновлении почтово-телеграфных и железнодорожных сообщений».

Румынская делегация отказалась обсуждать на конференции вопрос о Бессарабии, так как, по ее мнению, «с точки зрения исторической и национальной Бессарабия составляла интегральную часть Румынии до 1812 г.; с точки зрения этнической население Бессарабии в значительном большинстве является румынским; с точки зрения принципа национальностей население Бессарабии присоединилось к своей родине по решению, принятому 20 марта 1918 г. “Сфатул Цэрий” — парламентом Молдавской республики, признанным правительством Керенского; румынская армия перешла Прут после решения “Сфатул Цэрий” присоединиться к Румынии и по требованию бессарабцев». Точно так же румынская сторона отказывалась от обсуждения вопроса о нацменьшинствах и о судоходстве на Дунае. В отношении банд, переходящих с Украины в Бессарабию, Филалити предложил создавать по каждому такому факту смешанные комиссии для их расследования. В целом румынская сторона предлагала обсудить на будущей конференции следующие вопросы: «Ценности, находившиеся в России в качестве вклада. Помещение и имущество румынского посольства в Петрограде. Вклады, сделанные румынскими комиссиями по снабжению в банках России. Освобождение, если возможно немедленное, с разрешением вернуться на родину румын, задержанных в России… Русские беженцы в Румынии, а также русские из армии Врангеля»[424].

23 сентября стороны согласовали вопрос об обсуждении на будущей конференции проблемы взаимных расчетов. Вопрос о судоходстве на Дунае, по мнению Филалити, уже был решен в Париже, но он обещал запросить в Бухаресте инструкций. При обсуждении вопроса о нацменьшинствах Карахан сослался на советско-польский договор, в котором эта проблема нашла свое отражение. Что же касается Бессарабии, то советская делегация изложила следующее мнение: «Бессарабия не могла быть неразрывной частью Румынии, потому что независимость Румынии была признана в 1878 г.; с точки зрения этнографической можно доказать противоположное тому, что утверждает [румынская сторона]; тот факт, что Румыния стремилась в 1920 г. путем договора с санкции великих держав к присоединению Бессарабии, доказывает, что акты “Сфатул Цэрий”, касающиеся присоединения Бессарабии, не являются никоим образом неоспоримыми; провозглашение Молдавской республики (24 января 1918 г.), так же как и образование самого “Сфатул Цэрий”, имело место в конце ноября 1917 г. после свержения правительства Керенского; независимо от того [что] “Сфатул Цэрий” не имел полномочий решать вопрос о присоединении Бессарабии, его постановления были приняты под прямым давлением военных властей и под влиянием административного террора; договор, подписанный русским правительством и генералом Авереску (9 марта 1918 г.), предусматривал эвакуацию Бессарабии румынами»[425].

В личной беседе с Филалити Карахан предложил ему обойти вопросы о Бессарабии, нацменьшинствах и румынских ценностях на будущей конференции. По его мнению, это позволило бы восстановить дипломатические отношения, и вопрос о румынских ценностях можно было бы решить позднее в дипломатическом порядке. Однако, как докладывал в Бухарест Филалити, по его мнению, «большевики нацелены только на одно: чтобы восстановить отношения и с нами, как были восстановлены со всеми соседями, и чтобы послать нам в Бухарест 80—100 человек, как они сделали здесь [в Варшаве], которые начнут пропаганду». Соответственно румынский представитель считал, что «восстановить отношения с большевиками означало бы играть в их игру без всякой пользы для нас»[426].

28 сентября премьер-министр Румынии Авереску в телеграмме Филалити подтвердил неизменную позицию Бухареста относительно Бессарабии и напомнил ему, что вопрос о румынских ценностях остается «требованием первейшей важности». Тем не менее от румынской делегации требовалось «не ускорять события, а затягивать их в зависимости от обстоятельств»[427]. 3 октября Авереску напомнил Филалити, что относительно «Бессарабии следует найти формулировку, позволяющую обсуждать все вопросы, вытекающие из фактического положения дел, которое сложилось в ходе событий времен войны», а «вопрос о взаимозачетах не может быть исключен из программы. Напротив, он должен явиться одним из главных пунктов для выяснения… При всех обстоятельствах наша тактика должна заключаться в выигрыше времени — мы должны быть покладистыми с точки зрения формы и очень осторожны в том, что касается сути»[428].

3 октября РСФСР и УССР направили Румынии ноту, в которой отметили, что румынское правительство не согласилось выслать из страны представителей правительства УНР, указанных в советской ноте от 13 августа, и приводили новые факты деятельности петлюровских агентов на территории Бессарабии и помощи им со стороны румынских войск. Сделанное ранее предложение о возможности преследования советскими войсками бандитов на территории Бессарабии учитывало аналогичную договоренность между Румынией и Болгарией. Во всяком случае сохранение петлюровских организаций в Бессарабии сохраняет актуальность такой возможности. Развитие переговоров в Варшаве, где советские правительства готовы устранить «все существующие недоразумения», будет зависеть от действий Румынии, направленных на прекращение «организации враждебных действий против Советских республик»[429].

5 октября, инструктируя Филалити, Авереску указал, что «советское правительство является из всех возможных русских правительств тем, с которым мы можем самым для нас благоприятным образом вести переговоры по вопросу о Бессарабии — действительно спорному пункту между Румынией и Россией. Согласие этого правительства на признание фактического положения дел может в будущем, если в России все изменится, оказаться мощным рычагом. Поэтому необходимо приложить максимум усилий, чтобы добиться этого». Конечно, и вопрос о румынских ценностях «не должен выпасть из программы, поскольку без него переговоры потеряют для нас всякий интерес»[430]. В тот же день на очередном заседании советско-румынской конференции Филалити огласил декларацию румынского правительства: «Румынское правительство не допускает ни в коем случае и ни в какой форме дискуссии относительно легальности или окончательного характера воссоединения Бессарабии с Румынией. Однако само собой понятно, что если Республика Советов пожелала бы заключить договор с правительством Румынии относительно последствий этого воссоединения, мы могли бы вступить на этот путь. Впрочем, так как Республика Советов нам предложила включить в программу вопрос о навигации по Днестру, каковой пункт мы согласились принять в качестве предмета дискуссии, мы тем самым затронули ряд вопросов, вытекающих из присоединения Бессарабии к Румынии». Румынская делегация вновь напомнила, что вопрос о румынских ценностях «является одним из главнейших требований румынского правительства»[431].

Вечером 6 октября Карахан вновь беседовал в частном порядке с Филалити и предложил ему, чтобы в качестве уступки Румыния взяла на себя обязательство «в случае войны, объявленной Советской России другим государством…сохранять нейтралитет на взаимной основе»[432]. Со своей стороны, Чичерин 10 октября запросил Караха-на: «Указывали ли Вы Филалити, что с Румынией была война и все переданное нам есть добыча? Указывали ль, что самоопределение Бессарабии было комедией, протестовал даже сенатор Александр? Указали ль, что, пока мы не признали Бессарабию за Румынией, владение ею непрочно, ибо мы во всякий момент можем отнять, причем в Бессарабии уже теперь почти поголовное восстание даже молдаван»[433]. В тот же день румынская делегация вновь получила указание тянуть время[434]. 11 октября Филалити запросил в Бухаресте инструкций относительно готовности признать УССР одной из договаривающихся сторон и сообщил, что советская делегация сохраняет за собой право поторговаться относительно признания Бессарабии частью Румынии[435].

17 октября министр иностранных дел Румынии Ионеску сообщил Филалити, что он «никогда не верил, что наши ценности будут нам возвращены, так же как я знал, что советское правительство не преследует иной цели, кроме возобновления дипломатических отношений с Румынией, чтобы отравить нашу страну революционной пропагандой, прячась за щит дипломатического иммунитета». Министр считал, что не следует переносить бессарабский вопрос в область внутренних проблем России, он всегда должен оставаться международным вопросом, а поэтому решено, «какими бы ни были последствия, не вступать в обсуждение вопроса о Бессарабии как программного пункта, подлежащего решению двумя правительствами». Ионеску одобрил высказанную на конференции позицию, сводившуюся к обсуждению вопроса о румынских ценностях до восстановления дипломатических и экономических отношений. Бухарест также отклонял предложение о гарантии нейтралитета в случае нападения на Советскую Россию третьего государства. Министр указывал, что в возможном соглашении следует «тщательно избегать слов о «мирном договоре» или о «прекращении состояния войны». Самым решительным образом мы стоим на том, что мы не находимся в состоянии войны и, следовательно, не имеем задачи заключения мирного договора»[436].

В ответ на сообщения Карахана о ходе дискуссий в Варшаве Москва 21 октября решила «настаивать на участии Украины» и «применить взаимное погашение претензий или в форме поставки на конференции вопросов как о Бессарабии, так и о расчетах, или же путем устранения того и другого». В случае же «отказа румын от взаимного погашения претензий не останавливаться перед разрывом»[437]. Таким образом, как и следовало ожидать, в вопросе о Бессарабии стороны остались при своем мнении. 25 октября советская делегация вновь заявила, что «Румыния располагает Бессарабией по праву военной силы и что на стороне Румынии в этом вопросе нет никаких легальных титулов. Единственным актом, могущим легализовать и оформить нынешнее фактическое положение Бессарабии, мог [бы] быть акт, исходящий только от России». Соответственно, конференция была прервана на неопределенный срок[438].

11 ноября Москва снова просила Бухарест подтвердить факт нахождения Махно на румынской территории с целью выслать материал, обосновывающий просьбу о его выдаче советским властям. Румынской стороне вновь напоминалось, что «до тех пор, пока Россия и Украина не признали отделения Бессарабии и ее аннексии Румынией, все относящиеся к ней вопросы» будут их интересовать. «Ни решение, к тому же спорное, молдавского националистического общества, ни решения держав, которым Россия и Украина отнюдь не подчинены, не могут заменить для них их собственное решение и выражение их собственной воли». Именно будущая конференция могла бы всесторонне рассмотреть вопрос о Бессарабии и о решениях «Сфатул Цэрий». Вопреки заявлению румынского министра иностранных дел, согласие РСФСР и УССР обсуждать вопрос о судоходстве по Днестру не является признанием факта присоединения Бессарабии к Румынии с их стороны. Наоборот, в целом ряде деклараций Москва и Киев неоднократно заявляли, что «задача конференции состояла не в проведении границы между обеими странами, а лишь в проведении демаркационной линии, считаясь с фактической оккупацией Бессарабии румынскими войсками. Лишь договор между Румынией, с одной стороны, и Россией и Украиной — с другой, будет в состоянии изменить нашу точку зрения по этому предмету». Румынии напоминалось, что она нарушила соглашение от 9 марта 1918 г. и ныне находящиеся на ее территории петлюровские отряды готовят новые нападения на территорию УССР[439].

16 ноября Ионеску направил в Москву ответную телеграмму, в которой заявлялось, что «королевское правительство никоим образом, ни прямо, ни косвенно, не примет претензий» относительно Бессарабии «ни от настоящего российского правительства, ни от его преемников, если таковые будут; к тому же эти вопросы волнуют только Россию. То, что Вы называете Бессарабией, т. е. Румыния между Прутом и Днестром, является составной частью Румынского королевства. Бессарабия, образовавшая самостоятельное государство, воссоединилась с Румынией, и это воссоединение не может быть предметом дискуссии ни для кого. Суверенное право Румынии не вытекает из соглашения, заключенного в Париже 28 октября 1920 г… а является результатом акта воссоединения, совершенного представителями Бессарабии, акта окончательного и не нуждающегося ни в каком другом подтверждении. Четыре державы лишь признали суверенитет Румынии, так как имели право закрепить с точки зрения международного права ситуацию, сложившуюся в Европе в результате войны». С точки зрения Бухареста, обсуждение вопроса о судоходстве на Днепре с участием Румынии служит признанием того факта, что она имеет право решать эти вопросы, которые обычно решаются прибрежными государствами в том случае, если речь идет о пограничных реках[440].

Налет на Тирасполь

Инциденты на Днестре продолжались. Так, согласно сводке штаба войск ВУЧК от 25 ноября, «17 ноября 185-й батальон[: ] в дер. Роги (6 верст севернее Дубоссары) часовым была замечена лодка, переплывавшая на нашу сторону с 2 неизвестными. В момент обнаружения лодки и выхода неизвестных на наш берег часовой находился в 5 верстах восточнее переправы. Сделанные неизвестными 7 выстрелов ввиду дальности и кустов не достигли цели. Расследование в указанных местах никакого результата не дало. 186-й батальон: 11 ноября в 15 часов в районе дер. Цыбудьна (4 версты северо-западнее Ягорлык) наш часовой был обстрелян с румстороны румкавалеристами несколькими выстрелами. С нашей стороны ответа не было…На участке 2-й роты наш конный патруль 12 ноября в 14 часов в районе дер. Сорцен был обстрелян с румстороны»[441].

В разведсводках 51-й стрелковой дивизии, дислоцировавшейся на левом берегу Днестра, от 19 ноября отмечалось, что «3–4 дня тому назад якобы атаман Гуляй-Гуленко отправился к Заболотному в Бирзульский район», а «по данным губчека 19 или 20 ноября петлюровское командование намерено переправить с территории Румынии в районе Тирасполь — Дубоссары неизвестные части и соединиться таковыми с отрядом Гуляй-Гуленко… затем совместными действиями овладеть Одессой и поднять в последней восстание. Бендерская группа петлюровцев должна переправиться в трех пунктах: 1) Кицканы (район Тирасполя); 2) село Парканы; 3) Суклея (5 верст южнее Тирасполь). В указанных пунктах якобы имеются перевозочные средства примерно на 300 человек в каждом. Против Дубоссар намечена переправа 200 человек»[442].

Вечерняя оперативная сводка штаба ХВО № 04821/оп от 19 ноября 1921 г. сообщала, что «по донесению комбрига 28 пограничной на рассвете 19 ноября банда численностью 150 штыков под командой Пшенник перешла румграницу в районе Парканы (8 верст западнее Тирасполь) и, оттеснив части 184-го погранбатальона, совместно с восставшим населением района Терновка — Парканы заняла последние, вырезав коммунистов. В 9 час. 19 ноября банда заняла западные предместья гор. Тирасполя, откуда после короткого боя с частями 2-го батальона 451-го полка банда была отброшена в западном направлении, потеряв убитых, раненых и пленных, в числе последних два офицера. Батальон 451-го полка совместно с тираспольским гарнизоном, продолжая преследование банды, в 14 час. занял Парканы — Терновка, банда же, рассеявшись, ушла в северном направлении. Во время боя с бандой убит комбат 2—451-го полка. Части 184-го погранбатальона, сосредоточившиеся в Тирасполь, вновь развернуты по румгранице своего участка, 2-й батальон 451-го полка — Парканы. Маневренную группу 151-й бригады в составе 451 — го и 453-го полков и команд пеших разведчиков дивизии, отбывающих лагсбор в районе Черный Кут — Исаево (2–7 верст южнее Чернове) приказано перебросить: 453-й полк и команды пеших разведчиков 151-й бригады — район Петроверовка, 451-й полк — Цебриково (30 верст северо-восточнее Тирасполь), откуда вести усиленную разведку в общем направлении на Тирасполь, выделив для указанной цели не менее 3-х сильных отрядов. Комбригу 152 — маневренную группу в составе 152-й бригады и кавполка 51, поддерживая беспрерывную связь с 186-м погранбатальоном, штабригом 71 24-й дивизии и штабригом 153 иметь в боевой готовности»[443].

Согласно вечерней оперативной сводке штаба ХВО № 04283/оп от 20 ноября: «По донесению комполка 451, банда Пшенника вечером 19 ноября на лодках, поданных румсолдатами, переправилась обратно на правый берег Днестра (место переправы не указано). По дополнительно полученным сведениям в результате боя у Тирасполя и Парканы взято в плен 15 петлюровцев и 180 повстанцев»[444]. Оперативная сводка штаба ХВО от 23 ноября сообщала, что «на участке 28-й погранбригады спокойно. По дополнительным сведениям банда Пшенника переправилась на румсторону 19 ноября в районе Терновка (8 верст западнее Тирасполь); переправа совершена на лодках, поданных румынсолдатами»[445].

Разведсводка 51-й стрелковой дивизии от 21 ноября сообщала, что «банда петлюровцев численностью в 150 человек при 1 пулемете Кольта в 5 часов 19 ноября против села Бычек (южнее хутора Плоский) произвела переправу на нашу сторону частью на лодках, частью вброд. Часовые, заметив переправу, открыли огонь, отходя к штабу войск поста в селе Бычек. По тревоге взвод рассыпался в цепь и завязался бой с бандитами, но благодаря численному превосходству у последних, погранстрелки начали отходить в направлении Токмогзея (5 верст северо-западнее Тирасполь), потеряв 2 убитыми и 3 ранеными. Переправившаяся банда разделилась на две группы: одна из них двинулась в село Парканы, другая по направлению Токмогзея, но, встреченная подошедшими частями 185-го батальона, в результате боя была отброшена частью обратно на румсторону, и часть направилась вслед за первой группой на Парканы. С подходом банд к Парканам с румстороны напротив указанного села начинает переправу новая банда 60–70 человек. Одновременно с этим в Парканах поднимается восстание крестьян, которые напали на штаб 18-ш кавэскадрона, полвзвод ком связи и хозкоманду, захватили 2 пулемета Максима и 1 — Шоша. Под давлением бандитов и повстанцев-крестьян, взвод первой роты 184-го батальона отошел и занял позицию восточнее Парканы, где к нему присоединился еще один взвод, завязалась перестрелка. В результате бандиты оттеснили взводы к Тирасполю, заняв предместье Тирасполя Крепостная слободка. Приведенными в порядок частями гарнизона Тирасполь банды были отброшены, и к 14 часам нами заняты Парканы, причем при отступлении повстанцы бросили все пулеметы, захваченные в 18-м кавэскадроне, а также и свой пулемет. К 22 часам охрана границы восстановлена, часть бандитов на поданных румсолдатами лодках переправилась в Бессарабию. Национальный состав банды украинцы и незначительная часть поляков, имелось национальное украинское знамя и прокламации на немецком языке. Потери с нашей стороны выясняются, убит помкомэскадрона 18 и около 20 кавалеристов и ранено комэскадрона и около 10 кавалеристов»[446].

21 ноября 1921 г. начальник полевого штаба войск ВУЧК Евдокимов и особоуполномоченный по действующим бандам Гофицкий направили в Москву, Киев и Харьков экстренную оперативную сводку, в которой сообщалось, что «по донесению ОГЧК и штабрига 28, полученным 21 ноября в 15 часов (нарочным), 19 ноября вечером в районе между Варницей и Гура-Быкулуй переправился отряд в 150 человек под командой Пшенника, во главе отряда Емельянов, Батурин, Дедученко, Желобаев и полковник Пукалов. После переправы они разбились по группам: Батурин уехал в Плоское для поднятия восстания, Емельянов, Дедученко, Желобаев, Пшенник и Пукалов в Парканы, где подняли восстание и начали наступать на Тирасполь. Наступление отбито. По полученным сведениям Емельянов ранен. Банда главным образом рассчитывает на восстание. Необходимо срочное подкрепление на случай объединения всех бандитов. Вооружения у них мало. Румыны содействовали переправе. Допускается возможность переправы подкрепления с румберега сегодня. По дополнительным агентурным сведениям и показаниям захваченных петлюровских разведчиков, за первой группой последует высадка численностью свыше 1200 бандитов. По последним сведениям, Гуляй-Гуленко с отрядом, высадившись в районе Вадрешково, пробивается в Ольгополыцину для соединения с бандой Заболотного и отрезать Бирзульский уезд от Одессы. По линии чека приняты экстренные меры к широкому освещению движения противника закордона на румстороне, а также в прикор-донной полосе»[447].

Вечером 22 ноября оперативная сводка штаба войск ВУЧК сообщала, что «по сведениям Одесской губчека, основанных на донесении штабрига 1 в районе между с.с. Варница — Гута Бакулуй (Румыния) 15–20 верст северо-западнее Тирасполя переправился отряд в 150 человек под командой генерала Пшенника (очевидно, один из отрядов Гуляй-Гуленко). После переправы отряд разбился на несколько групп: одна во главе с Батуриным ушла в направлении Плоское в 10 верстах севернее Тирасполя для поднятия восстания. Вторая во главе с Пшенником, Емельяновым, Дудушенко, Желоваевым и Пукаловым — с. Калканы в 3 верстах западнее Тирасполя. Наступление было отбито. Емельянов по сведениям ранен. Со слов захваченных петлюровских разведчиков за первой группой последует высадка отряда свыше 1200 человек. По дополнительным сведениям сам Гуляй-Гуленко якобы высадился в районе Вадрашков 60 верст юго-западнее Ольгополя, пробирается на Ольгополыцину для соединения с бандой Заболотного, имея главной задачей отрезать Бирзуль-ский уезд от Одессы. Сведения проверяются»[448].

Согласно оперативно-информационной сводке № 195 от 23 ноября, «банда, произведшая 19 ноября налет на Тирасполь, переправилась с румстороны в районе с. Бычка (18 верст восточнее Плоского) под командованием петлюровского полковника Пшенника, его помощников Хорунжаго и Парайка при деятельном участии Цукалаго, Емельянова, Невицкого, Иващенко, Батурина, Желобаева и др. Банда вышла из Бендер, переправилась при содействии румын, причем активное участие принимали румкапитаны из штаба 3-го румкорпуса Статулеско и Марларли, которые содействовали переправе и обещали дать оружие. Вначале переправилось 34 человека, вооруженных винтовками, револьверами и гранатами, под командой полковника Шарапко. Переправе содействовал также предкомнезаможних с. Бычка Ланцев (бывший комендант г. Тирасполя). Вторая группа бандитов под командой Батурина численностью 30 человек направилась на Плоское с целью поднять восстание, которая им и удалась, а остальные двинулись на Варница (18 верст северо-восточнее Тирасполя), где захватили 3 пулемета, убили 13 красноармейцев и двинулись на Тирасполь, откуда были выбиты, а также были отбиты и взятые 3 пулемета, причем банды рассыпались по прилегающим селам с целью переправиться обратно в Румынию. Румыны принимали обратно бандитов и открыли стрельбу по нашим частям, дабы дать возможность переправиться остальным бандитам. Во время переправы много бандитов утонуло в Днестре. Во время боя были захвачены прокламации на немецком языке к немцам-колонистам за подписью Петлюры, Гуляй-Гуленко и Поплавского, а также два национальных украинских флага. Из допроса арестованных выяснилось, что в районе Аккермана против Маяки собирается переправляться на нашу сторону Гуляй-Гуленко во главе с 27 казаками, рассчитывая на содействие местных крестьян и предполагая двинуться на Бирзулу»[449].

Новые подробности налета на Тирасполь содержатся в сводке штаба ХВО от 25 ноября: «По дополнительным сведениям банда Пшенника переправилась на нашу сторону в районе 4 версты севернее Парканы частью на лодках, частью вброд. После короткого боя со взводом 184-го погранбата, отошедшего вследствие малочисленности к Тирасполю, банда, разделившись на две группы, одной направилась на Парканы, другой — Тирасполь, на пути к которому была встречена и отброшена частями 1-й роты. Часть этой группы ушла обратно в Румынию, другая — присоединилась к первой группе. С подходом первой группы к Парканы с румстороны начала переправу другая банда 60–70 человек и одновременно в Парканах бандитами было поднято восстание. Из Паркан банда, оттеснив части 184-го батальона, направилась в Тирасполь. Встреченная у Тирасполя частями гарнизона, банда была отбита и ушла на Парканы. При отступлении бандитами были брошены все пулеметы, захваченные у 184-го погранбата, и 1 пулемет, вывезенный бандой из Румынии. Обратный уход банды через Днестр совершался в районе Терновка на лодках, поданных румынсолдатами. Национальный состав банды украинцы-петлюровцы и незначительная часть поляков. Банда переправилась с национальным украинским знаменем и прокламациями на немецком языке»[450].

В этих условиях 19 ноября было принято постановление СТО, согласно которому пограничные войска ВЧК были сменены на границе полевыми войсками Красной армии[451]. Лишь почти год спустя, 27 сентября 1922 г., новым постановлением СТО охрана границы была передана в ведение ГПУ, в рамках которого создавался отдельный пограничный корпус[452]. 24 ноября 1921 г. председатель Военного совета Украины и помощник командующего всеми вооруженными силами Украины и Крыма направил РВС КВО следующее распоряжение: «Переход петлюровцев в районе Тирасполя имеет громадное значение в области международных отношений, поэтому Военсовет предлагает вам срочным порядком собрать и представить следующие разведывательные сведения: 1) точное наименование войсковых частей, коим принадлежат перешедшие у Тирасполя с румстороны банды; 2) о содействии, оказанном румынскими погранчастями при переходе банд на нашу территорию и обратном возвращении; 3) каким путем снаряжалась банда на румынской территории и каковы были ее намерения; 4) фамилии взятых в плен офицеров и их показания»[453].

Согласно разведсводке 51-й стрелковой дивизии от 29 ноября, по опросам пленных и арестованных выявлено, что банда Пшенника за день до переправы получила из Кишинева при содействии 3-го румынского корпуса 16 винтовок и 15 патронов на каждую. Оружие выдавалось на берегу перед самой переправой. Поскольку оружия было мало, командир 7-й погранроты капитан Станеско своей властью выдал еще 16 гранат. Остальным членам банды было заявлено, что в Парканах их ждут 650 винтовок и 15 пулеметов. Переправа проходила в течение почти 2 часов на 1 лодке по 7 человек. При переправе присутствовал командир 7-й погранроты и солдаты румынской погранстражи. Все это они делали якобы за деньги, не имея никакого официального приказа. Военное министерство требовало убрать банду из Бендер в лагеря, но штаб 3-го корпуса использовал банду в своих собственных целях. После отхода из Тирасполя банда разделилась на две группы. Одна во главе с Дудиченко, Пукаловым и Желабаевым ушла на хутор Бычек и днем 19 ноября вернулась на румсторону. Вторая группа во главе с Пшенником и Емельяновым переправилась у моста в Парканах. Часть бандитов разбрелась по хуторам и городу[454].

Для расследования дела о налете банд на Тираспольский уезд была создана комиссия под председательством Богданова, которая, рассмотрев представленные материалы Одесской губчека, пограничных войск, частей Красной армии и тираспольского гарнизона, 3 декабря 1921 г. составила заключение. Этот документ позволяет более подробно представить события в районе Тирасполя. 18 ноября контролер поста села Бычек Юрьев предупредил командира взвода 1-й роты 185-го батальона ВЧК Буренина, что ночью ожидается переправа с румынского берега. Когда стемнело, Юрьев, Буренин и еще 2–3 человека вышли на берег и увидели сигнализацию, на которую кто-то, по-видимому, отвечал с нашего берега. Несколько позже на нашем берегу кто-то стал бить в доску, подавая тем как будто сигнал. Берег был тщательно осмотрен, но никого и ничего обнаружено не было. Все вернулись в помещение кордона. Около 23 часов часовой сообщил, что на воде замечена лодка. Взвод, поднятый по тревоге, выступил к берегу. Там увидели 10–15 человек, высадившихся на берег. Началась перестрелка. Расстреляв патроны, взвод вернулся в помещение кордона за боеприпасами. Выйдя второй раз к берегу, взвод услышал команду: «Первая рота вправо, в цепь марш», после чего командир взвода отдал приказ отойти от берега за бугор за деревню, где красноармейцы простояли 2 часа.

Вдруг перед ними в темноте обрисовалась подвода брата председателя местного сельревкома Бакланова, на которой сидело несколько человек. Один из них окликнул красноармейцев: «Стой, что пропуск». Один из красноармейцев ответил: «Курок». Тогда сидевшие на подводе открыли стрельбу и подались в сторону. Погранвзвод, разбившись на две группы, также отошел из Бычек на Малаешты и Красногорку. Позднее обе группы соединились в Красногорке, а утром туда прибыла 1-я рота 185-го батальона из Токмадзеи, оповещенная Юрьевым. Обе части вернулись в Бычек, но оказалось, что бандиты еще ночью ушли в Парканы. Однако вместо преследования банды, как предлагал командир эскадрона Петрухин, командир роты велел собрать раненых и отправить их в Токмадзею, куда уехал и он сам.

Кроме взвода 1-й роты 185-го батальона, в Бычке находились 4 кавалериста из 17-го кавэскадрона, жившие отдельно на квартире. Командир погранвзвода не знал, где именно они проживали, и в суматохе боя о них никто не вспомнил. В результате 2 кавалеристов было убито, 1 ранен, был убит также один из двух пограничников, оставшихся в помещении кордона из-за отсутствия обуви (другой спасся, спрятавшись за печкой). К банде примкнул местный житель JI. Донцов, посоветовавший председателю сельревкома Бакланову укрыться в его хате, так как «у них восстание», но «сегодня я тебя спасу, а завтра ты меня». Бакланов так и поступил. В селе из местных жителей бандиты никого не тронули, ограничившись обыском.

По сообщению местных жителей, вооружено было около половины бандитов, которые разбились на две группы. Одна направилась в Плоское, где как будто рассыпалась, так как о ней более ничего не известно. Другая группа двинулась на Парканы. Там находился гарнизон в составе частей 184-го батальона и взвода 18-го кавэскадрона (всего до 50 человек с 25 винтовками и 3 пулеметами), солдаты которого жили на квартирах, где также находилось оружие. Стрельба в селе Бычек, если ее и слышали, была воспринята как учебная, тем более что еще 18 ноября их предупреждал об учении Буренин. В итоге красноармейцы были застигнуты врасплох и 20 из них было убито. Захватив Парканы и вооружившись трофейным оружием, бандиты устроили крестьянский сход, который призвали к восстанию и походу на Тирасполь. Часть крестьян охотно присоединилась к бандитам, а часть была вынуждена подчиниться.

Об этих событиях в Тирасполе узнали лишь около 9 часов утра от бежавших в город красноармейцев 451-го стрелкового полка. В городе находилось 464 штыка, 70 сабель при 11 пулеметах, тогда как банда оценивалась в 150–200 человек. Однако наличие в Тирасполе нескольких штабов со своими формированиями привело к тому, что единого командования не было. Начальник гарнизона Забалуев 17 ноября уехал для выполнения особого задания, его заместитель не пользовался доверием. Поднятый по тревоге 2-й батальон 451-го полка в составе 45 человек занял оборону и умелыми и энергичными действиями по сути остановил наступление банды. Однако гибель комбата привела к замешательству и отходу батальона в город. Мобилизация 7-й роты Коммунистического полка местных коммунистов затянулась, а прочие отряды действовали без какой-либо координации. Начальник особого отдела Южный вместо организации обороны и разгрома банды постоянно связывался с Одесской губчека, информируя о сложившемся положении и запрашивая инструкций. Как выяснила комиссия, еще 16 ноября Южный от агента получил сведения о готовящемся налете петлюровской банды, готовящей переправу в Кицканах, Парканах и Бычке. Не полностью доверяя этим сведениям, Южный сообщил их в Одессу и предупредил местное командование, усилившее пограничников 60 красноармейцами. Однако части в Бычке и Парканах не были ориентированы об этих сведениях, им было просто приказано усилить бдительность. Естественно, что никто не воспринял это как серьезное предупреждение. Во время боев в Тирасполе и хождений Южного на телеграф поднятая по тревоге рота ВЧК оставалась в бездействии, ожидая его приказа.

После столкновений на окраине города советские части отошли к штабу гарнизона, откуда вновь повели наступление. Отряд под командованием Тюльпанова вскоре занял Тираспольскую крепость, где взял первых пленных. Батальон 451-го полка выбил бандитов из Житомирских казарм. Банда стала отступать на Парканы, которые около 14 часов также были заняты советскими частями. Окончательно разбитые бандиты, пытаясь переправиться обратно за Днестр, раздевались, чтобы легче было плыть, и бросали на берегу оружие и одежду. Большинство из них утонуло в реке, некоторые доплыли до румынского берега, а одному румыны подали веревку с моста.

Советские власти провели репрессии против тех, кто под держал бандитов и лично участвовал в боевых действиях. Так, в Тирасполе было расстреляно 36 человек, в Парканах — 10, а в Бычке — 3. Их имущество было конфисковано, а семьи будут выселены из уезда. Менее замешанные в событиях 25–30 человек были заключены в концлагерь. Кроме того, были проведены аресты подозреваемых в связях с бандами или с закордонными организациями.

«Из данного дела видно, что если налет не был прямо организован румынскими властями, то он, по всей видимости, произошел при явном попустительстве наших заднестровских соседей. Из документов, отобранных у пленных, а частью брошенных налетчиками, вытекает, что многие из них состояли на службе в 3-м румынском армейском корпусе агентами, информаторами и т. д.». Дальнейшее исследование документов и опросы пленных позволят более точно судить о степени участия Румынии в событиях 19 ноября.

В целом рекомендации комиссии сводились к наведению порядка в пограничных и войсковых частях, обеспечении их всем необходимым и доведении их численности до штатных норм. Кроме того, комиссия рекомендовала привлечь к суду тех командиров и начальников, кто не сумел организовать действий по отпору банде, а также 6 человек из состава 2-го Коммунистического полка за дезертирство[455].

Тем временем 29 ноября РСФСР и УССР направили в Бухарест ноту, в которой указали, что, хотя румынская сторона постоянно отрицала наличие в Бессарабии агентов правительства УНР и подготовку «бандитских набегов на Украину», новые набеги из-за Днестра имели место. «19 ноября, на рассвете, банда в 150 штыков, вышедшая из Бендер, оттеснила пограничный советский пост, заняла деревни Парканы и Терновка, вырезала там крестьян, заподозренных в принадлежности к коммунистической партии, и убила 13 красноармейцев. К 9 часам банда достигла западного предместья Тирасполя. Одновременно с этим другая банда, меньшей численности, перешла Днестр у местечка Гура-Бикулуй, севернее Бендер, и направилась в дер. Плоское, после занятия которой она также двинулась на Тирасполь в северо-западном направлении. После короткого боя с тираспольским гарнизоном банда была отброшена, понеся потери убитыми, ранеными и пленными; в числе последних два офицера». Командовал набегом атаман Пшенник, среди его приближенных в банде находились Емельянов, Дудиченко, Батурин и полковник Пугалов. В организации снабжения и переправе банды деятельное участие принимали румынские капитаны Сатулеску и Мардалеску (Мардарий) из штаба 3-го корпуса.

«В момент переправы румынская артиллерия открыла с бессарабского берега огонь по нашим пограничным постам, а когда разбитые и рассеянные банды, вечером 19, спускались к Днестру, с противоположной стороны румынскими солдатами навстречу им были отправлены лодки». Есть сведения, что утром 18 ноября в районе Дубоссар на Украину пыталась проникнуть банда под командованием самого Гуляй-Гуленко, а в районе Аккермана концентрируется банда Фролова в 200 человек. Кроме того, после разгрома банды Тютюнника были захвачены документы, свидетельствующие о контактах петлюровских представителей в Бессарабии со штабом 4-го румынского корпуса. Советские правительства выражали протест и заявляли об ответственности румынского правительства за эти события[456]. В ответной телеграмме от 4 декабря Ионеску обещал расследовать этот инцидент, но полагал, что вряд ли «банда, о которой вы говорите, сформировалась на нашей территории». Тем не менее он вновь повторил уже традиционную фразу об отсутствии у Румынии агрессивных намерений в отношении России[457].

28 декабря 1921 г. IX Всероссийский съезд Советов по инициативе Ленина принял «Декларацию о международном положении РСФСР», в которой отмечалось, что, несмотря на неоднократные предложения вступить «в переговоры по всем спорным вопросам, не исключая и вопроса о Бессарабии», Румыния от переговоров уклоняется и способствует формированию и вооружению на ее территории петлюровских банд. В этих условиях съезд предупреждал «правительства соседних государств, что если они будут в дальнейшем посягать или поддерживать посягательства на целостность советской территории и на безопасность Советских республик», то вынудят их на адекватный «ответ, который может стать роковым для нападающего и его пособников»[458]. Понятно, что командование Красной армии продолжало разработку планов на случай войны.

Своей директивой № 58198/А/сс от 4 февраля 1922 г. командующий всеми вооруженными силами Украины и Крыма Фрунзе потребовал от штабов КВО и ХВО разработать планы на случай войны с Польшей и Румынией, поддерживающих белогвардейские формирования. 25 февраля штаб ХВО представил план перегруппировки и сосредоточения войск 10-й армии на случай выступления Польши и Румынии вместе с белогвардейскими формированиями.

В этом документе указывалось, что возможными противниками являются белогвардейские формирования, находящиеся на Балканах и в Румынии. Считалось, что в одиночку Румыния воевать не станет, но вместе с Польшей ее выступление вполне вероятно. Силы вероятного противника оценивались следующим образом. Белые располагали 65 тыс. человек, румынская армия насчитывает 183 270 штыков, 14 130 сабель, 6335 пулеметов, 1011 орудий, из которых на Восточный фронт приходится 78 270 штыков, 4250 сабель, 3562 пулемета, 528 орудий. Считалось, что Румыния в состоянии призвать до 1940 тыс. человек, а поддержка со стороны Малой Антанты позволит ей сосредоточить основные силы на востоке.

«При выступлении Польши совместно с Румынией главной задачей Красной Армии является нанесение решительного поражения польской армии, как наиболее сильной, против Румынии же — выжидательные действия, как удаленной от главных объектов действия». 8-я и 9-я армии Юго-Западного фронта развертывались на советско-польской границе. Для действий против Румынии создавалась 10-я армия, управление которой выделялось из штаба ХВО. В состав армии включались 3-я, 51-я, прибывающая 53-я стрелковые дивизии и второочередные 136-я, 137-я стрелковые бригады. 30-я и 15-я стрелковые дивизии из ХВО передавались в состав 8-й армии, а развертывавшиеся соответственно в Киеве и Лозовой 2-я и 34-я стрелковые дивизии — в резерв Юго-Западного фронта.

Согласно этому плану войска 10-й армии получали задачу «обеспечить левый фланг 8-й армии, прикрывая ее от ударов со стороны Бельцы — Ботошани в направлении на Кременчуг, активно оборонять линию р. Днестр и оборонять Черноморское побережье от Днестровского лимана до Керченского пролива включительно». Войска армии развертывались следующим образом: 51-я дивизия на нижнем Днестре и от Днестровского до Тилигульского лимана; 3-я дивизия в Крыму, в районе Кривого Рога, Херсона, Николаева; 53-я дивизия в районе Ольвиополь, Чемирполь, Головеневск; 136-я бригада в районе ст. Федоровка, село Васильевка, а 137-я бригада в районе Вознесенска. Полевое управление 10-й армии — на ст. Знаменка. В случае войны с одной лишь Польшей 10-я армия (3-я, 51-я стрелковые дивизии, 136-я, 137-я стрелковые бригады) будет пассивно оборонять линию Днестра и побережье. На 18-й день мобилизации из управления СКВО выделяется управление 11-й армии, которое должно подчинить себе 3-ю дивизию и 136-ю бригаду для обороны побережья от Очакова до Керчи. Если же нападение предпримут только белогвардейские формирования, то его должны отразить имеющиеся части, а управление 10-й армии создается лишь при осложнении ситуации[459].

Стремясь предотвратить новое обострение обстановки на западных границах, РВСР 18 марта своим протоколом № 157 одобрил следующее предложение главкома Красной армии: «Так как ввиду усиливающихся слухов о предстоящих весною бандитских набегах и рейдах со стороны Румынии и Галиции, в приграничном населении усиливается тревога и выражается, в частности, стремление дать собственными силами отпор бандитам и наказать их организаторов, т. е. румынские и польские власти, РВСР считает необходимым обратить на это внимание НКИД с целью предупреждения тем или другим путем румынских и польских властей о том, что петлюровские и савинковские банды со стороны Румынии и Польши неизбежно вызовут однородный отпор со стороны приграничного населения. Со стороны Военного ведомства может быть полная гарантия того, что в случае, если наши границы останутся неприкосновенными, никаких банд с нашей стороны на территорию Польши и Румынии допущено не будет. В случае же повторных бандитских набегов на нашу территорию местные военные власти заявляют о полной невозможности для них взять на себя ответственность за ограждение неприкосновенности румынской и польской границ, не говоря уже о том, что слишком решительная политика с нашей стороны в этом отношении совершенно не будет понята местным населением»[460].

Однако общая ситуация на западной границе советских республик в 1922 г. была значительно более спокойной, нежели годом ранее. В этих условиях изложенные выше оперативные планы Красной армии остались лишь на бумаге.

Нормализация на Днестре и конференция в Вене

При подготовке к международной экономической конференции в Генуе Румыния отказалась от советского предложения согласовать интересы сторон для поддержки друг друга на конференции. Наоборот, Бухарест расценивал предстоящую конференцию как еще одну возможность для интернационализации своих финансовых требований к РСФСР. Со своей стороны, Москва также подсчитывала убытки, нанесенные действиями Румынии в 1916–1920 гг. Уже 22 января 1922 г., по неполным данным, задолженность Румынии оценивалась в 1 005 501 601 р. 61 к. золотом (по ценам 1916–1918 гг.)[461]. Общие же претензии Москвы к Бухаресту выражались цифрой в 1 352 355 634 рубля золотом[462]. Со своей стороны, Румыния считала, что Россия должна ей 15 млрд леев, свой же долг румыны оценивали в 873 млн леев[463]. В ходе Генуэзской конференции (10 апреля — 19 мая 1922 г.) Румыния заявила, что РСФСР должна вернуть ей ценностей на общую сумму в 7,9 млрд франков[464]. 6 мая Чичерин уведомил прессу о том, что «требование возвратить румынское золото без предварительного разрешения существующих между Румынией и Россией споров, например вопроса о Бессарабии, является также неприемлемым»[465].

17 мая в Генуе Чичерин заявил, что Советская Россия готова подписать всеобщий договор о ненападении, но уважение существующего территориального статус-кво «отнюдь не равносильно для России признанию нынешнего территориального статус-кво, и в частности, признанию теперешней оккупации Бессарабии Румынией»[466]. В тот же день румынская делегация заявила о готовности взять на себя обязательство ненападения на Россию на основе сохранения территориального статус-кво[467]. 7 июля УССР вновь потребовала от Румынии прекратить поддержку петлюровских формирований, их разоружения и роспуска[468]. 19 июля в беседе с Литвиновым в Гааге Диаманди заявил о готовности Бухареста возобновить переговоры с Москвой и по вопросу о Бессарабии, и по вопросу о румынских ценностях. В вопросе о Бессарабии речь должна идти об урегулировании границы с тем, чтобы Бессарабия осталась за Румынией. Литвинов намекнул, что лучшим решением вопроса о финансовых претензиях сторон мог бы стать взаимный отказ от них. Кроме того, он пригласил Румынию принять участие в конференции по разоружению в Москве, на которую еще 12 июня были приглашены Польша и Прибалтийские страны[469]. 15 августа румынская сторона уведомила РСФСР, что она принимает к сведению советское предложение об участии в конференции по разоружению, но считает, что «первым шагом к соглашению о разоружении должно быть признание существующих границ»[470].

28 августа румынское правительство вновь заявило, что оно готово обсудить с РСФСР любые вопросы, но «требует, чтобы считалось установленным, что теперешняя граница Румынии не является предметом дискуссии»[471]. 26 сентября Москва заявила, что также готова обсуждать любые вопросы советско-румынских отношений, но никаких ультиматумов не примет[472]. Осенью 1922 г. стороны еще дважды обозначали свою неизменную позицию[473], в итоге Румыния так и не приняла участия в Московской конференции по разоружению, поручив Польше представлять свои интересы. 19 декабря 1922 г. в Лозанне Чичерин в беседе с румынским послом в Париже Диаманди, который уверял его в мирных намерениях Румынии, в качестве возможного компромисса высказал следующее предложение: «признание Бессарабии в обмен на ценности и драгоценности Короны, полная ликвидация финансовых претензий» и «урегулирование других вопросов»[474]. Каких-либо конкретных последствий этот зондаж не имел.

Еще 12 мая 1922 г. были уточнены задачи советской активной разведки: «1. Продолжать в дальнейшем подготовительную работу. Принять все меры, чтобы аппарат активной разведки не разлагался. Признать одной из задач активной разведки выявление настроения местного населения и в случае стихийных движений взятие на себя руководства ими по соглашению с местными парторганами. 2. Считать необходимым значительно усилить организационную работу активной разведки на территории Румынии»[475]. В январе 1923 г. советская разведка получила сведения о произошедших столкновениях на венгеро-румынской границе. Исходя из материалов бюджета Румынии, обсуждавшегося в парламенте, советское военное командование оценивало румынские вооруженные силы на 1923 г. в 160 884 человека[476]. Советской разведке удалось получить данные о том, что, по мнению румынского Генштаба, в случае войны с СССР советские войска будут наступать от Хотина и Бендер на Яссы и Галац. Причем главный удар ожидался со стороны Бендер на Галац и Бухарест. Эти оценки в целом разделял и французский Генштаб, который, однако, сомневался в стойкости румынских войск и советовал Румынии создать укрепленный рубеж по р. Прут, чтобы Красная армия не смогла прорваться через Карпаты в Трансильванию[477].

16 мая 1923 г. СССР сообщил Румынии о новых фактах обстрела советских военнослужащих со стороны румынских солдат на Днестре[478]. 12 июня румынская сторона ответила, что все эти инциденты явились результатом ответа румынских войск на обстрелы с советского берега реки, и предложила начать переговоры о мерах по недопущению военных инцидентов на Днестре[479]. 16 июля Москва согласилась с этим предложением[480]. 10 августа в Тирасполе начались переговоры между Советским Союзом и Румынией, в ходе которых стороны по молчаливому согласию отказались от обсуждения имевших место на Днестре столкновений, а сосредоточились на выработке мер по их предотвращению. Как указывал в своем докладе в Москву глава советской делегации А. Бобрищев, «вопрос о расследовании случаев, имевших место на Днестре в течение 1921, 1922 и 1923 годов, следует поднимать лишь в крайнем случае, т. к. если со стороны Румынии или при попустительстве ее правительства и были весьма серьезные случаи нарушения неприкосновенности нашей территории, то и с нашей стороны активная работа не прекращалась почти до самого последнего времени. При этом в распоряжении румынских властей имеются солидные данные, компрометирующие нас, ибо в руки к ним попадали как отдельные наши документы, так и бывали случаи перехода на их сторону наших агентов, не считая вынужденных показаний»[481].

Переговоры в Тирасполе завершились подписанием 20 ноября «Положения о мерах и средствах, имеющих целью предупреждение и разрешение конфликтов, могущих возникнуть на реке Днестр»[482]. При этом советская делегация подчеркнула, что Днестр рассматривается СССР как временная демаркационная линия. 30 ноября были подписаны протокол о создании смешанной комиссии по разрешению возникающих конфликтов на Днестре и инструкция о ее деятельности. Тем временем в Москве обсуждалась идея восстановления торговых отношений с Румынией. 3 сентября нарком иностранных дел СССР Чичерин направил в Политбюро ЦК РКП(б) записку, в которой отмечал, что «полный и окончательный торговый договор способствовал бы закреплению Бессарабии за Румынией, но временное и ограниченное торговое соглашение с определенной оговоркой, что оно не предрешает вопроса об урегулировании границы, было бы нам полезно. Оно ослабит связь Румынии с Польшей и ослабит поэтому международное положение последней»[483]. Соответственно, 6 сентября Политбюро ЦК РКП(б) решило «продолжать техническую работу первой советско-румынской комиссии с целью открыть торговые сношения, но без заключения такого соглашения, которое внушало бы мысль об уступке Бессарабии»[484].

10 ноября начались двусторонние переговоры по торговым вопросам. Советская делегация предложила учредить советское консульство в Бухаресте, а румынское — в Москве. После долгих консультаций 31 декабря румынская делегация отказалась принять эти предложения, ссылаясь на отсутствие дипломатических отношений[485]. В ходе переговоров 5 декабря Москва заявила о готовности принять участие в конференции для полного урегулирования советско-румынских отношений, Бухаресту предлагалось назвать время и место ее созыва. 21 декабря румынская сторона также согласилась продолжить переговоры во второй половине января 1924 г. в Зальцбурге. Однако 29 декабря Политбюро ЦК РКП(б) приняло следующее решение:

«а) Отклонить Зальцбург.

б) Предложить Одессу, в крайнем случае, Вену (не говоря о последнем в первой ноте), предложив сроком созыва конференции конец февраля.

в) Иметь в виду, что оттяжка конференции на слишком долгий срок не удастся.

г) Включить в состав будущей делегации представителей Украинского СНК»[486]. В результате обмена нотами стороны договорились о том, что местом переговоров будет Вена, а сами переговоры состоятся в марте 1924 г.[487]

Обсуждение перспектив отношений с Румынией выявило наличие в советском руководстве сторонников двух основных вариантов дипломатических действий. Одни были за проведение конференции, которую можно было использовать для заявления об интересах СССР и, возможно, достижения какого-либо соглашения с Бухарестом. Другие же выступали против конференции вообще, поскольку считали, что «в бессарабском вопросе время является нашим лучшим союзником», а «в тот день, когда мы сможем говорить так громко, чтобы наш голос был услышан повсюду, как голос великого Революционного государства, нам нетрудно будет найти решение бессарабского вопроса». В итоге 3 марта 1924 г. Политбюро ЦК РКП(б) сформулировало инструкции советской делегации на предстоящей конференции, согласно которым «Бессарабия ни в коем случае не может быть уступлена Румынии»[488].

Соответственно, в рамках подготовки к Венской конференции советское правительство развернуло широкую кампанию в прессе, направленную на разоблачение оккупационного режима в Бессарабии, освещение экономического и политического положения населения края, раскрытие сущности политики империалистических кругов Запада в отношении Бессарабии. В Москве 2 и 14 марта 1924 г. прошли многолюдные митинги уроженцев Бессарабии, на которых была озвучена идея создания Молдавской ССР и воссоединения ее с СССР, а также был выработан наказ советской делегации на Венской конференции, врученный ее главе Н.Н. Крестинскому. В наказе говорилось: «…мы вверяем вам, представители СССР на конференции в Вене, судьбу трудящихся Бессарабии, просим вас, чтобы вы отстаивали следующие требования:

1) немедленное освобождение из тюрем всех рабочих и крестьян, боровшихся за дело освобождения трудящихся Бессарабии;

2) немедленное прекращение арестов, избиений, расстрелов и преследований рабочего движения;

3) немедленное освобождение мобилизованных бессарабцев из рядов румынской армии;

4) возвращение всего имущества, увезенного румынской буржуазией из пределов Бессарабии, с полной компенсацией;

5) открытие границ Бессарабии для свободного въезда и выезда граждан, немедленно с начала работ конференции;

6) немедленный вывод румынских войск и полная компенсация за материальные и моральные жертвы, понесенные всеми гражданами Бессарабии за все время оккупации;

7) создание рабоче-крестьянской республики Бессарабии и ее воссоединение с СССР.

Долой оккупантов! Да здравствует Молдавская Советская Социалистическая Республика!» Митинги протеста против оккупации Бессарабии и в поддержку выработанного на собраниях бессарабцев в Москве наказа по бессарабскому вопросу имели место также в Виннице, Екатеринославе и в других городах Советского Союза[489].

23 марта 1924 г. грандиозная демонстрация протеста против польского владычества в Галиции и румынского — в Бессарабии состоялась в Вене. В ней приняли участие тысячи галичанских и бессарабских беженцев, находившихся в Австрии. На митинге ораторы говорили о царившем в Бессарабии терроре, требовали эвакуации румынских войск из края и плебисцита среди населения края по вопросу о его судьбе. От имени собравшихся делегация вручила Крестинскому меморандум, в котором на основании документов и свидетельских показаний изобличались ужасы террора в Бессарабии и выдвигались требования эвакуации румынских войск из Бессарабии, проведения плебисцита, возмещения бессарабскому населению убытков, причиненных ему оккупантами, освобождения из бессарабских тюрем политических заключенных. На приеме представителей иностранной печати в полпредстве СССР в Австрии делегация, избранная на собрании бессарабцев в Харькове, огласила заявление, в котором разоблачались румынские утверждения, будто бессарабское население само решило «присоединить» край к Румынии. В заявлении подчеркивалось, что даже так называемое голосование в «Сфатул Цэрий» 9 апреля 1918 г. произошло в присутствии румынских солдат и жандармов и под воздействием открытых угроз, а акт того же самозваного органа от 10 декабря был лишь оглашен в присутствии депутатов без подачи голосов «за» и «против». Делегация указывала далее, что она располагает текстом протеста представителей большинства «Сфатул Цэрий» против этого беззакония. В заявлении делегации бессарабцев вновь выдвигалось требование предоставить населению Бессарабии право на самоопределение[490].

Со своей стороны, Румыния, готовясь к Венской конференции, стремилась создать впечатление, будто в Бессарабии все благополучно и никакого бессарабского вопроса не существует. С целью обработки общественного мнения как внутри страны, так и за ее пределами румынское правительство организовало несколько митингов, естественно, одобривших объединение Бессарабии с Румынией (например, 23 марта 1924 г. такое мероприятие состоялось в Кишиневе). Стремясь усилить свои позиции на конференции, Румыния старалась добиться ратификации Парижского протокола по бессарабскому вопросу Францией, Италией и Японией. Идя навстречу пожеланиям Румынии, Франция 11 марта 1924 г. ратифицировала Парижский протокол, рассчитывая тем самым поддержать Бухарест на предстоящих переговорах с СССР в Вене и активизировать антисоветские силы на Западе.

Понятно, что советское правительство выступило с решительным протестом против ратификации парламентом Франции Парижского протокола. 16 марта НКИД СССР направил французскому правительству телеграмму протеста, в которой говорилось: «Решение французского парламента, принятое накануне переговоров между Советским Союзом и Румынией, не может быть рассматриваемо иначе, как вмешательство третьей державы, которое неизбежно будет препятствовать установлению длительного мира и будет способствовать продлению неналаженного состояния этой части Европы. Правительство Союза ССР обращает внимание Французского Правительства на тот факт, что последнее солидаризуется с нарушением прав населения Бессарабии и Советского Союза путем оккупации Румынией Бессарабии и ответственно поэтому за убытки, причиняемые Советскому Союзу оккупацией. Правительство Союза ССР сделает отсюда все необходимые выводы»[491].

Румынское правительство дало своей делегации указание, чтобы еще до начала официальных переговоров она добилась со стороны СССР признания присоединения Бессарабии к Румынии[492]. Нормализация отношений между Румынией и СССР невозможна «без установления границы между ними; установление же границы означает признание объединения Бессарабии, которая есть и должна быть нашей, так что эта проблема исключает всякие дискуссии»[493]. На состоявшемся 19 марта 1924 г. заседании румынского Совета министров были выработаны последние наставления делегации, отбывающей в Вену: в случае отказа СССР признать присоединение Бессарабии к Румынии следовало немедленно прервать конференцию. Румынская делегация имела полномочия лишь на ведение переговоров, но не на подписание каких-либо документов. Зная в общих чертах о неуступчивой позиции Румынии, Москва 24 марта указала Крестинскому: «Необходимо, чтобы на конференции раздалось слово “плебисцит”. Румыны, вероятно, уйдут, как только Вы коснетесь Бессарабии, поэтому одно из Ваших первых слов, когда коснетесь ее, пусть будет “плебисцит”. Включите это слово в Вашу первую же фразу»[494].

В такой обстановке Венская конференция приступила к работе. Перед ее началом, 26 марта, глава советской делегации полномочный представитель СССР в Германии Крестинский при встрече с корреспондентами иностранных газет еще раз указал, что СССР намерен в дружественной обстановке и мирным путем решить все спорные вопросы с Румынией. Официальное открытие конференции состоялось в 15.30 27 марта 1924 г. На заседании 28 марта советская делегация предложила включить в повестку дня конференции территориальные, финансово-экономические и политико-юридические вопросы. Румынская делегация заявила, что «подлежащие обсуждению вопросы являются в принципе теми, которые поставлены делегацией Союза ССР, и [она] соглашается с последней по поводу предложенного порядка обсуждений». При этом румынская делегация полагала, что СССР готов «признать Днестр границей между Россией и Румынией».

Сразу же главное место в работе Венской конференции занял бессарабский вопрос. В декларации, оглашенной Крестинским, говорилось: «Правительство СССР, а до образования Союза ССР правительства РСФСР и УССР никогда не давали своего согласия на присоединение Бессарабии к Румынии и рассматривают оккупацию Бессарабии в 1918 году румынскими войсками, продолжающуюся доныне, как насильственный захват этой области». Подчеркнув, что в своей политике по отношению к Бессарабии советское правительство руководствуется не каким-либо правом, унаследованным от царской России, а принципом права нации на самоопределение, советская делегация в целях справедливого урегулирования бессарабского вопроса предложила провести в Бессарабии плебисцит. «Правительство СССР полагает, что население Бессарабии само должно решить, желает ли оно остаться в составе СССР, хочет ли выйти из состава Союза и присоединиться к Румынии, или, наконец, предпочитает существовать в качестве самостоятельного суверенного государства». На очередном заседании 31 марта румынская делегация отклонила предложение о плебисците, указав при этом, что принадлежность края к Румынии — это уже решенный вопрос. В своей декларации румынская делегация заявила, что только на основе признания советской стороной Бессарабии составной частью Румынии она будет готова продолжать переговоры.

На заседании конференции 2 апреля советская делегация решительно отвергла румынские притязания. В своем заявлении она указала, что Румыния «вооруженной рукой захватила часть советской территории, удерживает ее в течение шести лет, уклонялась до сих пор от всяких переговоров с правительством СССР и теперь, послав наконец делегацию для переговоров, фактически срывает эти переговоры, ставя условием их продолжения предварительное признание союзным советским правительством законности аннексии Бессарабии». Поэтому советская делегация предложила «румынской делегации отказаться от постановки нам всяких предварительных требований и приступить к совместному обсуждению условий организации плебисцита в Бессарабии. Только этим путем сможет румынское правительство освободиться от обвинения в том, что оно удерживает Бессарабию в своих руках так же насильственно и так же против воли населения, как оно делает это с населенной в большинстве украинскими крестьянами Буковиной».

Ответ румынской делегации гласил, что она «находит необходимым отложить переговоры и возвратиться в Румынию»[495]. Отказ Румынии от проведения плебисцита в Бессарабии был связан не только с тем, что никакой гарантии положительного для Бухареста решения местного населения в случае вывода румынских войск, естественно, не было, но и с тем, что западные державы настоятельно советовали не создавать прецедент, который поставил бы под вопрос большинство границ, возникших из Версальской системы договоров[496]. Таким образом, своим отказом от плебисцита Румыния лишний раз подтвердила перед всем миром, что ее власть в Бессарабии держится исключительно на штыках. В этой связи стоит отметить, что в прессе союзной Румынии по Малой Антанте Югославии преобладала поддержка советской позиции на Венской конференции[497].

Подводя итоги Венской конференции на пресс-конференции для иностранных журналистов в Вене 4 апреля 1924 г., Крестинский говорил: «СССР, выставляя требования плебисцита в бессарабском вопросе, хотел этим показать, что он идет навстречу Румынии. Но если румынское правительство желает, чтобы население Бессарабии разрешило вопрос о форме государственного устройства таким же путем, как это сделали трудящиеся Советских республик, — путем созыва съезда Советов, — то Советское правительство не будет возражать против такого способа разрешения вопроса после отмены румынской оккупации»[498]. В заявлении НКИД СССР представителям печати указывалось, что, несмотря на ее срыв, Венская конференция дала «возможность лишний раз напомнить всему миру о существовании на юго-востоке Европы серьезного территориального вопроса, который не смогут разрешить ни конференции послов, ни Лига Наций, ни парламенты великих держав, если на то не будет воли непосредственно заинтересованных в этом вопросе советских республик, а также напомнить несчастному населению Бессарабии, что оно не забыто его братьями на Украине». Советский Союз не примирился с отторжением от него Бессарабии, и до проведения плебисцита «мы будем считать Бессарабию неотъемлемой частью Украины и Советского Союза»[499].

Дипломатические игры

Тем временем еще 5 февраля 1924 г. Г.И. Котовский, С.С. Тимов, П.Д. Ткаченко и ряд румынских эмигрантов-коммунистов обратились в ЦК РКП(б) с предложением создать Молдавскую республику, которая, по их мнению, могла бы привлечь симпатии бессарабского населения, оказать «сильное идейное влияние на окружающие области и, при соответствующей международной обстановке, […] революционизировать все положение на Балканском полуострове». В ответ на запрос ЦК о целесообразности подобного образования командующий всеми вооруженными силами Украины и Крыма Фрунзе поддержал это предложение. Подготовка организации новой автономии была поручена ЦК КП(б)У. 7 марта Политбюро ЦК КП(б)У признало целесообразным организовать Молдавскую автономную республику в составе Украинской ССР. 11 марта пленум Одесского губкома Компартии решил создать при губкоме молдавскую коммунистическую секцию. Однако Харьков и Москва все еще колебались. Тогда с целью ускорить решение этого вопроса Фрунзе 25 июля 1924 г. направил в ЦК РКП(б) записку, в которой писал: «В районе Приднестровья приходилось неоднократно бывать лично, и я констатирую, что к северу от Тирасполя идет сплошная полоса с преобладающим молдавским населением. В качестве административного центра можно было бы дать г. Тирасполь. Наконец, следует момент международный. Создание хотя бы небольшой по территории Молдавской республики или области явится в наших руках могучим орудием воздействия на настроение рабоче-крестьянских масс Бессарабии в смысле укрепления надежд на избавление от румынского гнета»[500].

29 июля Политбюро ЦК РКП(б) решило «считать необходимым, прежде всего по политическим соображениям, выделение молдавского населения в специальную автономную республику в составе УССР и предложить ЦК КПУ дать соответствующие директивы украинским советским органам»[501]. Соответственно, 2 августа Политбюро ЦК КП(б)У утвердило развернутый план мероприятий по этому вопросу. 25 сентября Политбюро ЦК указало, что «в акте создания Автономной Молдавской Советской Социалистической Республики должно быть обозначено, что западной ее границей является государственная граница Союза ССР» — то есть реки Прут и Дунай[502]. Решением III сессии Всеукраинского ЦИКа VIII созыва 12 октября была образована Молдавская автономная ССР в составе УССР. Всего новая автономия охватывала 11 районов площадью в 8,1 тыс. кв км и населением в 545,6 тыс. человек, ее столицей стал город Балта (с 1929 г. перенесена в Тирасполь). В акте ВУЦИКа об образовании МАССР указывалось, что «западная граница этой республики есть государственная граница СССР; мы считаем этой границей не Днестр, а Прут. Пусть временно капиталисты держат в своих руках Бессарабию — это вопрос факта, но не права. Права же на нашей стороне. На нашей карте красной краской обведена и Бессарабия, ибо Бессарабия должна стать неразрывной частью АМССР»[503]. Указывая на международное значение образования МАССР, «Правда» писала: «У ворот Румынии, где свирепствует самая черносотенная в Европе буржуазия, зажглась советская звезда. Ее лучи будут светить далеко на Запад, и она будет служить путеводной звездой всему населению Бессарабии и пролетариату Румынии».

В Бессарабии продолжалась подпольная борьба с румынским господством. Во всех уездах края существовали кружки и ячейки, занимавшиеся распространением нелегальных газет, листовок, воззваний и т. п. К концу 1923 г. в Татарбунарах был создан Южно-бессарабский подпольный революционный комитет, начавший подготовку восстания. В ночь на 11 сентября 1924 г. в селе Николаевка произошла стычка повстанцев с жандармами, которым удалось арестовать большинство подпольщиков и захватить материалы, свидетельствующие о наличии на юге Бессарабии революционной подпольной организации. Румынские власти стали стягивать на юг войска. 14 сентября руководство повстанцев решило ускорить начало восстания. Утром 16 сентября в Татарбунарах началось восстание и была провозглашена советская власть. Повстанцы заняли села Акмагнит, Михайловка и Чишмя, где произошли столкновения с румынскими жандармами и войсками, но всеобщего восстания в крае, на которое они рассчитывали, не произошло. 17–18 сентября румынские войска разгромили повстанцев и устроили расправу с населением, в ходе которой погибло свыше 3 тыс. человек. Эти события получили большой резонанс в Европе, убедительно показав лживость утверждений румынского правительства о «добровольном» стремлении бессарабского населения к объединению с Румынией[504].

Расследованием произошедших событий занимались не только румынские спецслужбы, но и структуры Коминтерна. В итоге выяснилось, что инициаторами восстания стали руководитель Южнобессарабского ревкома А. Клюшников (Ненин) и объявивший себя руководителем восстания О. Поляков (Платов). Естественно, румынская сторона стремилась доказать, что восстание стало результатом «происков Кремля», но документы ИККИ позволяют утверждать, что восстание было личной инициативой названных деятелей подполья, которые в определенной степени дезинформировали Москву. Более того, стремясь поднять восстание, его руководители в своих воззваниях заявляли об обещанной им помощи Красной армии, что было откровенной ложью. Видимо, не случайно 25 февраля 1925 г. советское руководство решило отказаться от привычных форм «активной разведки» (диверсионные, военно-подрывные группы и т. п.) и полностью перестроить заграничную деятельность военной разведки.

26 марта было решено на основе боевых организаций крестьян создать в Бессарабии беспартийную крестьянскую революционную организацию «под лозунгами освобождения от румынского гнета, раздела помещичьей земли и объединения с СССР». При этом следовало сосредоточиться на пропаганде и агитации и не допускать разрозненных стихийных вооруженных выступлений. Также запрещалось содействовать вооружению местного населения[505]. Соответствующие меры были приняты и по линии Коминтерна. 29 апреля 1925 г. Бессарабская комиссия по национальному вопросу 5-го расширенного пленума ИККИ решила, что Компартии Румынии следовало активнее использовать в своей работе тот факт, что «образование Молдавской Социалистической Советской Республики, как автономной республики в составе Советской Украины, является выражением национальных стремлений молдавского народа и наглядным примером разрешения молдавского национального вопроса». При этом следовало изживать бытующую в Бессарабии пассивность рабочего движения, «ожидающего освобождения… из-за Днестра», и вести пропаганду лозунгов права каждого народа на самоопределение, освобождения Бессарабии от румынской оккупации и ее объединения с Молдавской АССР[506]. Соответственно, в манифесте Союза революционных крестьян Бессарабии указывалось, что его задачей является «в первую очередь освободить Бессарабию из-под ига румынской оккупации путем организации крестьян в Союз, а потом создание рабоче-крестьянского правительства и воссоединение с Молдавской Советской Республикой за Днестром»[507].

Со своей стороны, румынское правительство после конференции в Вене начало шумную кампанию в прессе с целью дискредитировать саму идею плебисцита. В Бессарабии был усилен террор. За рубежом румынские дипломаты стремились добиться скорейшей ратификации бессарабского протокола Италией и Японией. Для Румынии весьма важной была поддержка ее позиции в бессарабском вопросе Чехословакией и Югославией. Однако они на конференции Малой Антанты в июле — августе 1924 г. посоветовали румынскому правительству решить с СССР бессарабский вопрос мирным путем. Здесь было решено, что, поскольку СССР уже признан де-юре Англией и к этому близка Франция, то для Малой Антанты нет другого выхода, как признать Советский Союз, но спешить с этим шагом не следовало, поскольку пока бессарабский вопрос так и не был разрешен[508]. Не спешила с ратификацией Парижского протокола и Италия, которая предварительно добивалась от Румынии заключения выгодного торгового договора и возмещения ущерба тем итальянским гражданам, земельная собственность которых подверглась отчуждению в Бессарабии.

Англия, еще в 1922 г. ратифицировавшая Парижский протокол, обещала Румынии не обсуждать бессарабский вопрос при переговорах с Советским Союзом. Это не помешало, однако, делегации СССР на советско-английских переговорах после официальных приветствий огласить специальную декларацию Советского Союза по бессарабскому вопросу. «Официально, с точки зрения международного права, Бессарабия остается территорией, принадлежащей Союзу Советских Социалистических Республик, — говорилось в декларации. — Только сам бессарабский народ может изменить этот исторический факт, и ему должна быть предоставлена свобода для выражения своей воли, причем румынские войска и румынская администрация должны быть эвакуированы с территории Бессарабии». От имени советской делегации перед британской делегацией был поставлен вопрос, «что она намерена сделать с целью устранить несправедливость, совершенную по отношению к Союзу Советских Социалистических Республик и бессарабскому народу»[509].

Теперь, когда в течение 1924 г. СССР был признан де-юре Англией, Францией и Италией, Москва могла себе позволить более активную позицию в бессарабском вопросе. Советские дипломаты во Франции и Польше старались добиться отказа правительств этих стран от поддержки захватнических устремлений Румынии[510]. 26 января 1925 г. в беседе с послом Франции в СССР Ж. Эрбеттом заместитель наркома иностранных дел СССР Литвинов заявил, что Советский Союз остается на почве своего заявления о плебисците, сделанного в Вене, подчеркнув, что «мы не собираемся силой оружия решать этот вопрос, а будем выжидать событий…»[511]. 16 декабря 1925 г. в беседе с премьер-министром Франции А. Брианом Чичерин отверг выдвинутую Прагой и Римом идею раздела Бессарабии[512].

В итоге длительных переговоров с Польшей Чичерину 18 февраля 1926 г. удалось добиться от польского посланника в Москве официального заявления о том, «что Польша дезинтересуется по вопросу о принадлежности Бессарабии, но не дезинтересуется по вопросу о ведении войны между СССР и Румынией»[513]. 26 марта был подписан новый польско-румынский договор о взаимопомощи, которым стороны обязались взаимно признавать и поддерживать их территориальную целостность против всякого внешнего нападения. В секретной военной конвенции в качестве основных потенциальных угроз значились СССР, Германия, Венгрия и Болгария[514].

10 июня 1926 г. был заключен франко-румынский договор, которым стороны брали на себя обязательство консультироваться в случае угрозы их национальным интересам и территориальному статус-кво. В приложенном к договору протоколе румынская сторона заявила о готовности «не предпринимать никаких наступлений регулярных войск против России, а также не допускать формирования на своей территории нерегулярных войск для агрессии против России»[515]. Еще до детального знакомства с текстом этого соглашения Москва заявила Парижу, что договор произведет в СССР негативное впечатление[516]. 24 августа в беседе с французским послом в Москве Литвинов заявил, что «мы хотели бы мирного соглашения с Румынией, […] но Румыния от соглашения уклоняется. Еще меньше у нее будет желания приходить к согласию теперь, когда она чувствует мощную поддержку Франции. Таким образом, франко-румынский договор не только не облегчает соглашение, а, наоборот, увековечивает нынешнее неопределенное положение. Следовательно, Франция оказала плохую услугу делу мира и делу разрешения спорных вопросов. Если Франция полагала, что этим договором она нас заставит примириться с захватом Бессарабии и принять статус-кво, то она ошибается»[517].

Советская печать активно критиковала политику Франции в Восточной Европе. Когда французский посол в Москве 22 сентября обратил внимание Литвинова на резкий тон выступлений «Правды» и «Известий», последний ответил, что эти статьи «являются лишь слабым отражением вызванного у нас возмущения»[518]. 2 октября 1926 г. Франции была вручена нота, в которой указывалось, что советское правительство рассматривает франко-румынский договор как недружественный акт, направленный против интересов как СССР, так и бессарабского населения. «Французское Правительство должно знать, — подчеркивалось в ноте, — что народы Советского Союза, равно как и все население Бессарабии, никогда не соглашались и никогда не согласятся считать законной оккупацию Бессарабии, а равно и ее аннексию Румынией… Обещая Румынии помощь Франции в случае войны и провозглашая общность интересов Франции и Румынии без всяких оговорок относительно Бессарабии, Французское Правительство поддерживает агрессивные и захватнические тенденции правящих кругов Румынии»[519].

Принимая во внимание то обстоятельство, что Парижский протокол вступил бы в силу лишь после его ратификации всеми подписавшими его странами, Советский Союз прилагал усилия к тому, чтобы удержать от этого акта Италию и Японию. 26 мая 1924 г. СССР довел до сведения Италии, что он протестует против румынской оккупации Бессарабии и надеется, что итальянское правительство не станет ратифицировать Парижский протокол 1920 г.[520] Этот вопрос специально обсуждался во время проходивших в это время переговоров о заключении советско-итальянского договора о неучастии во враждебных друг другу соглашениях или действиях и приобрел особую остроту после того, как стало известно содержание франко-румынского договора[521]. Советский Союз выдвинул в качестве одного из условий подписания советско-итальянского соглашения отказ Италии от ратификации Парижского протокола. Однако в то время влияние СССР на международной арене было столь невелико, что итальянское руководство гораздо больше волновали балканские проблемы, где оно стремилось расколоть Малую Антанту и обеспечить себе содействие Румынии в итало-югославском противоборстве[522]. Поэтому Б. Муссолини одобрил заключенный 16 сентября 1926 г. итало-румынский договор, в котором указывалось на возможность ратификации в будущем Парижского протокола. А итальянский маршал П. Бадольо, совершавший в это время путешествие в Румынию и Бессарабию, выступая на банкете в Кишиневе, заявил о своей готовности маршировать в первых рядах против Советского Союза[523].

6 октября 1926 г. Муссолини была передана нота, в которой указывалось, что советское правительство не признаёт и не признает никакого акта, по которому Бессарабия, вопреки воле населения, оказалась бы присоединенной к Румынии, и что каждый такой акт будет им рассматриваться как проявление недружелюбия по отношению к Советскому Союзу[524]. «Нота имела целью, — указывал 9 ноября Литвинов в беседе с итальянским послом в Москве, — довести до сведения не только итальянского правительства о нашем отношении к бессарабской конвенции, но и до сведения всего мира, в том числе и Румынии, что мы ни на йоту не отказываемся от наших прав на Бессарабию»[525]. А Чичерин, выступая 6 декабря 1926 г. в Берлине перед представителями прессы, отметил, что Советский Союз не может «спокойно относиться к таким выпадам», как заявление Бадольо в Кишиневе[526].

Когда 9 марта 1927 г. Италия ратифицировала Парижский протокол, советское правительство 17 марта заявило протест. Оно напомнило, что во время всех переговоров о Бессарабии СССР стоял на той точке зрения, что судьба этой территории может и должна быть решена исключительно свободным проявлением воли ее населения, а отказ Румынии от плебисцита свидетельствует о понимании последней того, что она осуществляет свою власть лишь силой оружия и насилия над волей населения края. Москва еще раз заявила о том, что «СССР по-прежнему и неизменно считает аннексию Бессарабии Румынией фактом голого насилия»[527]. Одновременно представители СССР в Токио делали все, чтобы предотвратить ратификацию Парижского протокола Японией, выражая при этом надежду, что «правительство Японии, не желая омрачить добрых отношений с СССР, и впредь откажется от ратификации Бессарабского протокола»[528]. 14 марта 1928 г. Япония уведомила СССР, что она пока не собирается ратифицировать Парижский протокол[529].

Переговоры в Риге

В июле 1928 г. Чехословакия предложила СССР посредничество в переговорах с Румынией. В дальнейшем было предложено обменять признание Бессарабии за Румынией на оставление за СССР румынских ценностей. 29 сентября Литвинов предложил Политбюро ответить Праге, что СССР готов встретиться с представителем Румынии «для предварительного обсуждения соглашения, но что всякие переговоры будут безуспешны, если румынское правительство будет оставаться на позиции, занятой им во время Венской конференции»[530]. Со своей стороны, румынское руководство оставалось на позиции «не обсуждать вопроса о границах»[531]. В итоге посредничество Праги не пригодилось.

6 сентября 1928 г. СССР присоединился к пакту Бриана — Келлога и единственный из всех государств-участников ратифицировал его до конца года. 29 декабря Москва предложила Польше и Литве подписать протокол о досрочном вводе в действие этого договора с тем, чтобы позднее к протоколу присоединилось любое государство, подписавшее пакт. Но Варшава предложила расширить список участников будущего соглашения за счет привлечения Румынии, Латвии и Эстонии. Узнав об этом, Литва отказалась участвовать в многостороннем соглашении. Для Польши и Румынии это был лишний повод продемонстрировать крепость их военного союза. 11 января 1929 г. советская сторона указала Польше, что она не против участия Румынии в предполагаемом протоколе, но это вовсе не ликвидирует существующие советско-румынские спорные вопросы[532]. В конце концов 1 февраля 1929 г. Москва приняла польское предложение, и 9 февраля СССР, Польша, Румыния, Латвия и Эстония подписали Московский протокол о досрочном введении в действие договора Бриана — Келлога. 27 февраля к протоколу присоединилась Турция, 3 апреля — Иран, а 4 апреля — Литва[533].

Румынская сторона постаралась придать этому документу характер признания Советским Союзом Бессарабии частью Румынии, поэтому при его подписании Литвинов заявил, что «то обстоятельство, что среди нас находится в качестве делегата, подписывающего протокол, представитель государства, с которым Союз не имеет нормальных дипломатических отношений и с которым у него существуют давнишние серьезные, неразрешенные и не разрешаемые настоящим протоколом споры, является лишь добавочным свидетельством миролюбия Советского Союза»[534]. С изложением этой советской позиции 10 февраля выступила газета «Известия»[535]. В беседе с представителем Румынии К. Давилой Литвинов указал, что для Румынии урегулирование вопроса о ее границе на Днестре имеет значительно большее значение, чем для СССР, и что Москва остается на почве своего предложения о плебисците[536]. Эта же позиция была подтверждена в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 28 марта 1929 г. и в выступлении Председателя СНК СССР А.И. Рыкова 23 мая[537].

В 1929 г. министр иностранных дел Румынии К. Арджетояну откровенно заявил, что «Румыния хочет создать среднеевропейский союз против СССР. В этом союзе должны участвовать Польша, Румыния, Чехословакия, Австрия, Венгрия, Югославия и Италия. Пакт Келлога имеет главным образом моральное значение. Никто не может заставить государство, подписавшее пакт, не вести войну, если оно эту войну хочет. Европа не должна забывать, что Румыния охраняет Европу от русской опасности»[538]. Конференция Малой Антанты в мае 1929 г., обсуждая вопрос об отношениях с СССР, по инициативе Румынии и Югославии высказалась за новую отсрочку установления дипломатических отношений с Москвой[539]. 5 декабря 1929 г. США предложили Румынии выступить с заявлением, осуждавшим действия Советского Союза в ходе конфликта на КВЖД, что уже сделали США, Англия и Франция. Не исключалось, что к этому демаршу присоединятся все страны Малой Антанты и Польша.

Понятно, что Москва постаралась удержать своих западных соседей от этого шага. Выступая на II сессии ЦИК СССР, Литвинов напомнил, что «на юго-западной нашей границе одна из провинций, формально не отделившаяся от нашего Союза, находится еще в оккупации другой страны. Этой оккупации самозваные охранители пакта Келлога не замечают. Я имею в виду Бессарабию, население которой никогда не переставало стремиться к воссоединению с нашим Союзом»[540]. Тем не менее, Румыния присоединилась к американской ноте, и 21 декабря, в тот день, когда в Хабаровске был подписан советско-китайский протокол о нормализации отношений, французский посол в Москве попытался передать эту румынскую ноту Литвинову, который отказался не только ее принять, но и выслушать. Советская сторона совершенно справедливо заявила, что государству, отказывающемуся возобновить нормальные отношения с СССР и оккупирующему часть советской территории, вряд ли стоит выступать с нравоучениями на тему о миролюбии[541].

В условиях нарастания экономических проблем и социальных протестов населения Румыния сделала ставку на усиление своих вооруженных сил. Зимой 1930 г. начались переговоры с Чехословакией о приобретении вооружения и военного снаряжения, а румынская пресса вновь развернула кампанию о «советской военной угрозе». Летом Румыния, как и остальные страны Малой Антанты, одобрила французскую идею «пан-Европы». В январе 1931 г. Бухарест высказался против приглашения Москвы к обсуждению этого проекта. 15 января был продлен польско-румынский договор о взаимопомощи. Наряду с США и Францией Румыния постаралась поучаствовать в экономическом бойкоте СССР, препятствуя советским поставкам по Дунаю[542]. Более того, румынское правительство конфисковало закупленную в СССР партию галош, так как на их подошвах стояла марка «Серп и молот», что могло «явиться средством ведения советской пропаганды», особенно в Бессарабии[543]. Понятно, что все это не способствовало улучшению советско-румынских отношений.

В мае — июне 1931 г. начались советско-французские переговоры о заключении договоров о ненападении и торговле. 10 августа советско-французский договор о ненападении был парафирован, и Франция предложила Польше также достичь подобного соглашения с СССР. 23 августа советской стороне было передано польское предложение о возобновлении переговоров относительно договора о ненападении, а Франция 23 сентября заявила, что подписание советско-французского договора обуславливается достижением советско-польского соглашения. Со своей стороны, Москва предложила Парижу убедить Варшаву смягчить ее позицию и указала на невозможность связать оба договора.

В мае 1931 г. Польша уведомила Румынию о скором возобновлении переговоров с СССР и предложила Бухаресту свое посредничество, если он готов к аналогичным переговорам с Москвой. 14 ноября Варшава предложила свое посредничество и Москве на основе «оставления вопроса о Бессарабии в стороне». Однако Советский Союз, хотя и поддержал эту польскую идею, предпочитал вести двусторонние переговоры без посредников. 25 ноября румынское правительство запросило Францию относительно возможных переговоров с Москвой. 27 ноября Париж подтвердил свое согласие на эти переговоры и заявил о готовности в любом случае сохранить свои обязательства в отношении Бухареста. 5 декабря Румыния предложила СССР заключить пакт о ненападении. Москва же надеялась, что удастся начать с Румынией переговоры о «нормализации отношений», но в основном это была советская уступка Польше и Франции. В декабре 1931 г. была достигнута договоренность, что советско-румынские переговоры будут вестись в Риге[544], причем стороны согласились с тем, что вопрос о Бессарабии будет оставлен в стороне. Румыния, которую подталкивали Франция и Польша, была не склонна торопить события и взяла за основу польский проект договора о ненападении, добавив в него текст, который можно было бы трактовать как косвенное признание Бессарабии частью Румынии[545].

Одновременно в декабре 1931 г. начались переговоры СССР с Финляндией и Латвией, договоры о ненападении с которыми были подписаны соответственно 21 января и 5 февраля 1932 г. Тем временем 6 января 1932 г. в Риге начались советско-румынские переговоры. Советскую делегацию возглавлял член коллегии НКИД Б.С. Стомоняков, а румынскую — поверенный в делах в Латвии М. Стурдза. Как и следовало ожидать, основная дискуссия развернулась вокруг вопроса о том, обозначать или не обозначать в предстоящем соглашении вопрос о Бессарабии. 20 января румынская сторона заявила, что до принятия советской стороной твердого обязательства никоим образом не включать вопрос о Бессарабии в пакт о ненападении, она считает бесполезным продолжение начатых переговоров[546]. 26 января ТАСС опубликовало интервью с Литвиновым, изложившим советскую позицию, которая сводилась к тому, чтобы упомянуть в договоре о наличии нерешенных проблем между обеими странами, поскольку «мы не можем заключать с Румынией никаких соглашений, которые можно было бы истолковать как наше косвенное или молчаливое признание захвата Бессарабии»[547]. Собственно, именно это и не устраивало румынскую сторону. В итоге переговоры были практически свернуты[548]. 25 января был парафирован советско-польский договор, но Варшава заверила Бухарест, что не подпишет его до того момента, когда СССР заключит аналогичные договоры со всеми своими западными соседями.

В контактах с Москвой Париж и Варшава продолжали настаивать на том, что они подпишут договоры с СССР лишь после достижения советско-румынского соглашения. Соответственно, румынский премьер-министр Н. Йорга 1 февраля, выступая в парламенте, выразил признательность Польше и Франции за поддержку румынской позиции[549]. Правда, Варшава уже с февраля 1932 г. стала настойчиво советовать Бухаресту найти способ договориться с СССР. В мае Польша активизировала свои попытки ускорить ход советско-румынских переговоров, но если Москва принимала некоторые из польских компромиссных предложений, то Бухарест отвергал все. С лета 1932 г. Франция также стала активно выступать в качестве посредника. И вновь СССР принимал многие компромиссные предложения, а Румыния их отвергала[550]. 23 июня от имени Польши Москве был предложен новый компромиссный (румынский) вариант договора, однако все опять уперлось в вопрос упоминания или неупоминания наличия спорных проблем в советско-румынских отношениях, и советская сторона предложила вернуться к устранению разногласий по тексту, согласованному в Риге. Все эти проволочки и неуступчивая позиция Румынии привели к тому, что Польша решила подписать договор с СССР, не дожидаясь завершения советско-румынских переговоров. Понятно, что Бухарест, получив польское уведомление об этом, заявил о том, что Польша заняла недружественную позицию, что, впрочем, не помешало Варшаве 25 июля подписать договор о ненападении с СССР и отказаться официально подтвердить готовность увязать его ратификацию с подписанием аналогичного советско-румынского соглашения. В этой обстановке переговоры были отложены до осени[551].

На этот раз Франция попыталась надавить на Польшу, чтобы та не спешила с ратификацией советско-польского договора, а Румынии было заявлено, что советско-французский договор не будет подписан до окончания советско-румынских переговоров. После консультаций с СССР Франция 1 сентября предложила Румынии новую редакцию заключительного протокола: «Настоящий договор, содержащий обязательство каждой из сторон воздерживаться от какого-либо нападения на другую, будет толковаться в том смысле, что никакой спорный вопрос, территориальный или иной, существующий между сторонами, не может никогда ограничивать упомянутое обязательство и не может служить для той или другой из договаривающихся сторон мотивом или дать им свободу для совершения где бы то ни было актов, противоречащих обязательству ненападения, установленному настоящим договором. Понимается также, что этот договор не может служить для других целей, в частности не может толковаться как разрешение отмеченных спорных вопросов, существующих между сторонами в момент подписания настоящего договора, каковые вопросы не затрагиваются его заключением»[552].

Хотя это компромиссное предложение также было отвергнуто Румынией, Франция старалась возобновить советско-румынские переговоры и намекала Бухаресту, что в случае его неуступчивости она тоже подпишет договор с Москвой[553]. 13 сентября польский посол в Москве передал советской стороне новое компромиссное предложение и новый румынский проект пакта о ненападении, одобренный Францией[554]. В это же время Румыния добивалась от Франции, чтобы она в качестве условия подписания договора с СССР потребовала от советской стороны письменного заявления о ненападении на Румынию[555]. Понятно, что Франция не спешила усложнять свои отношения с СССР. 17 сентября было достигнуто соглашение о том, что советско-румынские переговоры возобновятся в Женеве. Тем временем в ходе встреч Литвинова и румынского посла в Польше В. Кадере к 2 октября текст договора был в целом согласован. Москва даже согласилась на его подписание, но румынская сторона настаивала на исключении из заключительного протокола слов «существующих споров» и не желала идти ни на какие компромиссы[556]. Подавший в отставку румынский посол в Лондоне Н. Титулеску, который еще ранее неоднократно публично выступал против подписания договора, не содержащего признания советской стороной Бессарабии частью Румынии, 11 октября в Париже попытался добиться помощи Франции в вопросе признания Советским Союзом румынской границы по Днестру. Вместе с тем он заявил, что советско-французский договор вовсе не обусловлен советско-румынским. Советская сторона сообщила Франции и Польше, что готова подписать договор, если Румыния согласится с текстом, согласованным в Женеве[557].

В этих условиях СССР 16 октября заявил, что Румыния специально затягивает переговоры[558]. 20 октября ставший министром иностранных дел Румынии Титулеску обратился за посредничеством к Польше, но получил отказ, так как Варшава не верила в то, что Румыния хочет достичь соглашения[559]. Тогда 1 ноября Бухарест передал свои предложения в Париж, который 3 ноября передал их в Москву. Теперь Румыния хотела пересмотреть текст 4-й статьи и отказаться от слов о существующих спорах в заключительном протоколе[560]. В ответ СССР заявил, что готов еще 4 месяца подождать согласия Румынии на подписание согласованного в Женеве текста договора о ненападении, если Франция немедленно подпишет давно подготовленный советско-французский договор. В любом случае Москва собирается проводить политику, исходя из пакта Бриана — Келлога[561]. Выступая в парламенте 23 ноября, Титулеску заявил, что «на такой пакт о ненападении Румыния не может согласиться ни сегодня, ни когда бы то ни было»[562]. В этих условиях Польша 27 ноября ратифицировала советско-польский договор о ненападении, а Франция 29 ноября подписала аналогичный договор с СССР[563]. В итоге Москве удалось несколько нейтрализовать антисоветскую направленность польско-румынского и франко-румынского договоров 1926 и 1931 гг.[564]

Новые тенденции международных отношений

Позиция Румынии в ходе советско-румынских переговоров показала, что Бухарест уже не спешит выполнять все просьбы Франции, что отражало снижение французского влияния в странах Восточной Европы. 15 февраля 1933 г. советско-французский договор о ненападении вступил в силу. 16 февраля страны Малой Антанты подписали «Организационный акт», отражавший укрепление их союза, направленного на сохранение существующего статус-кво. Естественно, что Франция и СССР одобрили этот шаг, а все более сближавшиеся Германия, Италия и Венгрия осудили. Более того, уже 14 марта Италия предложила Румынии отказаться от поддержки Югославии в ее территориальных спорах с Венгрией и Болгарией взамен отказа последних от территориальных претензий к Бухаресту.

В 20-х числах февраля 1933 г. в столицах великих держав Европы началось обсуждение предложенного Муссолини «Пакта четырех» (Англия, Франция, Германия и Италия). Естественно, что Польша и другие восточноевропейские союзники Франции не под держали эту идею[565], против ее реализации высказался и СССР. 25 марта 1933 г. Малая Антанта выступила против подобного соглашения и попыталась воздействовать на позиции Англии и Франции. Однако быстро выяснилось, что малые страны не имеют реальных рычагов влияния, и постепенно критика «Пакта четырех» с их стороны затихла. 30–31 мая Малая Антанта примирилась с французским проектом «Пакта четырех»[566]. Однако малые страны Восточной Европы прекрасно понимали, что в новых условиях стоило бы ориентироваться не только на Францию.

Еще 22 февраля 1933 г. Румыния уведомила Германию о том, что экономические и политические отношения с ней не должны быть нарушены никакими решениями Малой Антанты и при определенных условиях Бухарест не будет противодействовать реваншистским устремлениям Берлина. 17 марта румынский король Кароль II заявил корреспонденту «Фёлькишер беобахтер», что придает большое значение укреплению отношений с Германией и «польский вопрос не может помешать этому». Еще накануне схожие идеи были неофициально доведены до сведения Берлина через лидера румынских фашистов Ш. Татареску. Единственно, что волновало румынское руководство, была перспектива германо-венгерского сближения, которое следовало блокировать уступками Германии. Со своей стороны, Берлин считал необходимым полное изменение внешнеполитической ориентации Румынии. В мае до сведения Берлина было доведено желание Румынии более тесных отношений с Германией. В ответ Гитлер заявил, что если Малая Антанта будет благосклонна к Германии, то он постарается свести к минимуму возможность вооружения Венгрии. В качестве условия германо-румынского сближения выдвигалось требование отхода Бухареста от прежних внешнеполитических союзов[567].

Тем временем 7 июня был парафирован «Пакт четырех»[568]. 21 июня Бухарест попытался прозондировать позицию Берлина относительно отказа от поддержки территориальных претензий Венгрии в обмен на готовность Румынии не возражать против присоединения Австрии к Германии. 15 июля в Риме был подписан Пакт согласия и сотрудничества между Англией, Францией, Италией и Германией («Пакт четырех»)[569], который не вступил в силу, так как не был ратифицирован Францией. В начале августа 1933 г. в Берлин прибыл личный представитель главы румынского правительства, который подтвердил готовность Бухареста установить тесные экономические и политические связи с Германией, но германское руководство требовало полной внешнеполитической переориентации Румынии. Однако выход Германии из Лиги Наций, усиление реваншистской пропаганды в Венгрии и позиция Франции привели к тому, что Румыния не спешила менять свою политику. Стало очевидно, что немедленной внешнеполитической переориентации румынского руководства не предвидится[570].

Тем временем СССР поддержал и расширил французский план обеспечения безопасности в Европе и внес на рассмотрение конференции по разоружению конвенцию об определении агрессора (нападающей стороны). Уже в марте страны Малой Антанты поддержали советское предложение. 19 апреля СССР предложил Польше принять участие в конференции для подписания конвенции об определении агрессии, но Варшава, в целом одобрившая эту идею, предложила Москве сначала урегулировать свои отношения с Румынией. Однако солидарная позиция стран Малой Антанты позволила Румынии 24 июня от ее имени заявить о готовности подписать конвенцию об определении агрессии без урегулирования бессарабского вопроса[571].

В этих условиях Польше пришлось согласиться на советское предложение, но Варшава выступила за подписание региональной конвенции, а не открытой для подписания всех желающих. Тем самым польское руководство демонстрировало свою независимость и пыталось оказать давление на Германию, фактически поддерживая ее опасения относительно подписания открытого документа. Кроме того, Варшава выступила против участия в конвенции стран Малой Антанты, поскольку это могло задеть интересы Венгрии и Италии, с которыми у Польши были хорошие отношения, бессарабский вопрос был обойден на базе договоренности о том, что в протоколе будет указано о неприкосновенности территории, находящейся «под властью» договаривающихся сторон. В итоге 3 июля СССР, Польша, Эстония, Латвия, Румыния, Турция, Персия и Афганистан подписали региональный протокол, а 4 июля СССР, Чехословакия, Румыния, Югославия и Турция подписали открытую конвенцию об определении агрессии[572]. Румынское руководство использовало эту конвенцию для пропаганды своей версии о решении бессарабского вопроса[573]. Со своей стороны, 29 декабря на IV сессии ЦИК СССР Литвинов заявил, что территориальный спор с Румынией все еще не разрешен[574].

Во второй половине 1933 г. Советский Союз фактически поддержал французскую идею о коллективной безопасности в Европе, и в декабре советское руководство определило новый внешнеполитический курс страны[575]. Начавшееся осенью 1933 г. обсуждение идеи Восточного пакта между Парижем и Москвой привело весной 1934 г. к появлению проекта соглашения, предусматривавшего заключение договора между СССР, Германией, Польшей, Чехословакией и странами Прибалтики и советско-французского договора о взаимопомощи, связанного с Восточным пактом и Локарнскими соглашениями. Предполагалось, что Франция оказала бы СССР помощь в случае нападения на него кого-либо из участников Восточного пакта, а советская помощь Франции осуществлялась в случае нападения на нее кого-либо из участников Локарнских соглашений. Для Франции осуществление этого проекта было обусловлено вступлением СССР в Лигу Наций, а Москва считала обязательным участие в соглашении Франции и Польши. Однако французские зондажи Польши на предмет ее участия в проектируемом соглашении показали, что польское руководство осторожно относится к многосторонним соглашениям и опасается усиления международного влияния СССР.

В условиях явного сближения Франции с СССР, страны Малой Антанты 22–23 января 1934 г. обсуждали перспективы установления дипломатических отношений с Советским Союзом. Если Чехословакия, чьи отношения с Польшей после подписания 26 января 1934 г. германо-польской декларации о мирном разрешении споров и неприменении силы[576] ухудшились, была заинтересована в ускорении нормализации отношений с СССР, то Югославия была против немедленных шагов в этом направлении, надеясь на поддержку Германии в случае обострения отношений с Италией. Румыния же стремилась увязать восстановление дипломатических отношений с решением в ее пользу бессарабского вопроса. В итоге было решено, что «три государства Малой Антанты восстановят нормальные дипломатические отношения с СССР, как только будут налицо политические и дипломатические условия, отвечающие интересам каждой из трех стран»[577]. Пока же румынское руководство было занято определением дальнейшего внешнеполитического курса страны. Французское влияние в Румынии постепенно ослабевало, что было связано в том числе и с нежеланием Франции пойти на уступки в вопросе выплаты долгов по кредитам. Соответственно прогерманские круги в Бухаресте всячески использовали этот факт для пропаганды в пользу ориентации на Берлин, который продолжал свой жесткий курс в отношении Румынии, стремясь добиться окончательного ее отказа от профранцузской ориентации. Накал страстей был так велик, что в ночь на 31 декабря 1933 г. членами «Железной гвардии» был убит румынский премьер-министр И. Дука.

6 февраля 1934 г. были установлены дипломатические отношения между Венгрией и СССР[578]. Тем временем завершились поддержанные Францией длительные переговоры, и 9 февраля был подписан Балканский пакт, которым Румыния, Югославия, Греция и Турция гарантировали свои границы и обязались поддерживать друг друга в случае угрозы нарушения территориального статус-кво[579]. Ответом на него стали Римские протоколы, подписанные в марте Италией, Австрией и Венгрией. В ходе обсуждения идеи Восточного пакта Румыния с апреля 1934 г. под влиянием Франции стала все более определенно склоняться к нормализации отношений с СССР. С этого времени начались и прямые советско-румынские переговоры, в ходе которых Титулеску вновь постарался добиться от СССР заявления об отказе от Бессарабии в обмен на установление дипломатических отношений[580]. Со своей стороны, Москва, естественно, была не склонна идти на подобные заявления и настаивала на возобновлении дипломатических отношений в полном объеме. В конце концов стороны согласились оставить бессарабский вопрос в стороне[581]. Франция и Чехословакия также воздействовали на Румынию и Югославию с целью ускорить их соглашение с Москвой. В итоге 9 июня 1934 г. в Женеве состоялся обмен письмами, согласно которым Румыния и Чехословакия установили нормальные дипломатические отношения с Советским Союзом[582]. 23 июля были установлены дипломатические отношения между СССР и Болгарией[583].

Это свидетельствовало о заметном возрастании роли СССР на международной арене. Тем не менее румынское руководство использовало факт установления дипломатических отношений с Москвой для доказательства версии об окончательном признании советской стороной Бессарабии частью Румынии. Однако советская позиция в этом вопросе оставалось неизменной, и ни в каких советско-румынских соглашениях политического или технического характера нет никакого указания на то, что Днестр является пограничной рекой[584]. С сентября 1934 г. была установлена прямая телефонно-телеграфная и почтовая связь между Румынией и СССР, а 8 февраля 1935 г. было достигнуто соглашение об установлении прямого железнодорожного сообщения, в соответствии с которым на Днестре восстанавливался мост у Тирасполя (291,6 м). Три других железнодорожных моста у Рыбницы, Могилева-Подольского и на линии Каменец-Подольск — Ларга оставались разрушенными. 17 июля Москва обратилась к Англии, Франции, Италии и Румынии с предложением включить СССР в состав Европейской Дунайской комиссии, но, несмотря на положительную реакцию Парижа и Рима, переговоры показали, что Бухарест и стоявший за ним Лондон фактически сорвали удовлетворявшее СССР решение этого вопроса[585].

Тем временем переговоры о Восточном пакте в течение 1934 г. показали, что против этого соглашения выступили Англия, Германия и Польша, которые негативно восприняли эту идею. Германское руководство опасалось, что подобное соглашение сделает невозможным экспансию, а польское — утратить возможности стать великой державой из-за усиления влияния СССР в Европе. Подобная позиция Польши стала для Англии удобным прикрытием ее негативного отношения к этому соглашению. 18 сентября СССР был принят в члены Лиги Наций. Тем временем переговоры о Восточном пакте окончательно зашли в тупик, поскольку ни Германия, ни Польша не согласились участвовать в этом объединении.

Весной 1934 г. Румыния попыталась подключить к переговорам о Восточном пакте Малую Антанту и расширить тем самым его гарантии на Балканы. Однако Советский Союз отклонил это предложение, поскольку не собирался ухудшать отношений с Италией и Венгрией. Франция также его не поддержала. Вместе с тем Москва 26 июля заявила Парижу, что «мы готовы, однако, заключить дополнительно к Восточному пакту особый советско-польско-румынский протокол о взаимной помощи, если Румыния и Польша этого пожелают». Со своей стороны, Титулеску 2 сентября предложил Литвинову для успокоения румынского общественного мнения «придумать какую-нибудь тройственную комбинацию с участием Румынии и СССР либо с Польшей, либо с Францией». Но дальше этих общих фраз дело не пошло. В сентябре 1934 г. Румыния вновь подняла вопрос о своем, теперь индивидуальном участии в Восточном пакте, но уже через месяц она охладела к этому своему предложению. Одновременно Бухарест продолжал зондировать Берлин на предмет посредничества во франко-германских отношениях и выражать готовность поддерживать «хорошие отношения с Германией»[586].

Убийство 9 октября 1934 г. в Марселе министра иностранных дел Франции и активного сторонника Восточного пакта Л. Барту привело к тому, что отныне для Парижа эта идея стала лишь средством давления на Берлин с целью принудить его к соглашению с Францией. Тем временем вялотекущие франко-польские переговоры о Восточном пакте показали, что без участия Германии Польша не согласится подписать это соглашение[587]. 12 ноября и 10 декабря 1934 г. Румыния заявляла Германии о своей готовности к улучшению двусторонних отношений и посредничеству в деле примирения Германии с Францией[588].

Определяющим фактором развития международных отношений в Европе были отношения между Англией, Францией, Германией и Италией. Именно Англия стала той силой, которая попыталась модернизировать Версальскую систему путем создания нового баланса сил в континентальной Европе. Результатом этой английской политики стало попустительство любым действиям Германии, начиная с ее ухода из Лиги Наций в октябре 1933 г. Не желая способствовать созданию предложенной Францией системы коллективной безопасности в Европе, Лондон фактически поддержал непримиримую позицию Польши и Германии в отношении Восточного пакта. Даже когда в марте 1935 г. Германия открыто нарушила военные ограничения Версальского договора, Англия, хотя и осудила эти ее действия, пошла на двусторонние переговоры по военно-морским проблемам, в итоге которых Германия получила легальную возможность создать военно-морской флот. Главным побудительным мотивом английского руководства было недопущение углубления кризиса в Европе, что должно было позволить Англии сохранить ее международное влияние.

10—16 марта 1935 г. Германия заявила об отказе от выполнения военных ограничений Версальского договора, что вызвало в Румынии опасения относительно возможности аналогичных шагов со стороны Венгрии и Болгарии[589]. Этот односторонний шаг Германии привел к тому, что 30 марта Франция предложила СССР заключить договор о взаимопомощи, который и был подписан 2 мая. Однако вопрос о военной конвенции с разработкой мер по организации этой помощи был отложен французской стороной[590].16 мая был подписан советско-чехословацкий договор о взаимопомощи. Со своей стороны, Польша в мае 1935 г. уведомила Францию, чтобы та не рассчитывала на автоматическую поддержку Варшавой советско-французского договора о взаимопомощи. 23 мая Кароль II заверил германского военного атташе в Бухаресте, что Румыния не даст разрешения на проход советских войск[591]. Тем временем 23 марта 1935 г. было подписано долгосрочное германо-румынское экономическое соглашение[592]. В то же время Румыния довела до сведения Германии, что не присоединится к Восточному пакту, если в нем не будут участвовать Берлин и Варшава. Румыния не обязана помогать Франции в случае франкогерманского конфликта и вступит в войну, только если в нее вмешается Венгрия[593]. В конце апреля 1935 г. Румыния вновь предложила Германии посредничество в налаживании германо-французских отношений. В ответ Берлин порекомендовал Бухаресту начать выполнение этой благородной миссии с Парижа. В начале мая 1935 г. в Бухаресте проходили германо-румынские экономические переговоры, на которых не без помощи Титулеску германской делегации удалось добиться выгодных для себя соглашений, подписанных 24 мая[594]. Был сделан важный шаг к экономическому подчинению Румынии германскому влиянию.

Понятно, что такое соглашение не вызвало радости ни в Париже, ни в Москве, и обе страны запросили Бухарест о его политике в отношении Германии. Естественно, Титулеску заявил о своей неосведомленности и непричастности к этим соглашениям, хотя доступные теперь германские документы полностью опровергают эту версию. Значительные усилия для изменения профранцузской ориентации Румынии предпринимало не только германское, но и польское посольство в Бухаресте, которое неоднократно обращало внимание румынского правительства на нецелесообразность советско-румынского сближения. Польские дипломаты в Румынии широко пропагандировали идею германо-польско-румынской дружбы в противовес ориентации на Францию и СССР. Польское посольство даже запугивало Бухарест угрозой оставления Румынии на произвол судьбы, тогда как Польша и Югославия будут сближаться с Германией. Главной мишенью румынских правых и их берлинских и варшавских друзей стал Титулеску. Англия также поддерживала отказ от сближения Румынии с Советским Союзом.

Тем временем 29–31 мая 1935 г. СССР передал Румынии 1443 ящика (135 тонн) с архивными документами и рукописями ее Академии наук[595]. В июне 1935 г. было открыто пароходное сообщение по линии Одесса — Констанца. В июле был подписан протокол о транзите румынских товаров через СССР, через воздушное пространство Румынии прошла авиалиния Москва — Прага[596]. 24 июня Румыния зондировала СССР на предмет заключения договора о взаимопомощи как против Германии, так и против Венгрии в обмен на признание Бессарабии частью Румынии[597]. В ответ Москва заявила, что не пойдет на отказ от прав на Бессарабию и не намерена оказывать Бухаресту помощь против Венгрии, поскольку Румыния отказывается денонсировать союзный договор с Варшавой и исключает помощь СССР в случае войны с Польшей[598]. Тем не менее, в ходе румыно-югославского совещания И—13 июля было решено, что Бухарест может заключить с Москвой пакт о взаимопомощи. Однако в то же время Румыния заявила Германии, что не станет предпринимать какие-либо шаги во вред Берлину. 21 июля румынское посольство в Берлине получило указание довести до сведения германской стороны, что договор о взаимопомощи с СССР возможен лишь в случае гарантии с его стороны территориальной целостности Румынии и ее союзников. В случае достижения такого соглашения Бухарест готов заключить идентичный договор с Германией с тем, чтобы она также гарантировала румынские границы[599].

Хотя официально о советско-румынских переговорах не сообщалось, противники сближения с СССР в Бухаресте все громче заявляли о недопустимости уступок Москве. Соответственно Титулеску приходилось опровергать слухи о переговорах с восточным соседом. Кампанией по дискредитации идеи сближения с СССР дирижировала Германия, которая точно знала, что переговоры все же идут. В октябре 1935 г. Бухарест сообщил Варшаве и Лондону, что не пойдет на соглашение, предоставляющее Красной армии право прохода по румынской территории[600]. В ноябре 1935 г. был пролонгирован польско-румынский союзный договор. Одновременно стало ясно, что румынское руководство заняло более осторожную позицию в отношении договора о взаимопомощи с СССР. Однако пока Бухарест не был готов к резкой смене внешней политики, кроме того, оставалась надежда, что СССР согласится признать границу по Днестру. В итоге было решено переговоры продолжать. Вместе с тем и Титулеску должен был несколько умерить свои аппетиты. Если 24 июня он предлагал советской стороне взять за основу советско-французский договор, то 16 ноября — уже советско-чехословацкий. В целом позиция Титулеску на этих переговорах была как минимум четко не определена. Со своей стороны, Москва была готова обсуждать любые возможные предложения, кроме признания аннексии Бессарабии. Но именно этого и пыталось добиться румынское руководство. Понятно, что при наличии подобных разногласий переговоры приняли вялотекущий характер[601].

15 февраля 1936 г. было подписано советско-румынское соглашение о платежах и другие экономические документы, но заметного расширения советско-румынской торговли не произошло, поскольку в это время Румыния была более озабочена расширением экономических связей с Германией и Италией. Кроме того, следует помнить, что Румыния и СССР предлагали для внешней торговли схожий набор товаров и, естественно, не были заинтересованы во взаимной торговле. В итоге доля Румынии в советской внешней торговле во второй половине 1930-х гг. продолжала оставаться незначительной (см. таблицу I)[602].

Таблица 1

Доля Румынии во внешней торговле СССР (%)

Бухарест между Парижем и Берлином

Одновременно Румыния продолжала дрейф в сторону Германии. 9 ноября 1935 г. Титулеску в беседе с германским поверенным в делах в Румынии заявил, что «никогда не давал согласия русским на проход войск» и «заключит с ними пакт о взаимной помощи только при условии, что он не будет направлен против Германии»[603]. 24 февраля 1936 г. до сведения Берлина была доведена неизменная готовность Бухареста добиваться дружественных отношений с Германией. Румынский посланник в Берлине заявил, что его страна не собирается предоставлять СССР право прохода Красной армии через румынскую территорию и в случае заключения договора с Москвой готова подписать идентичный договор с Германией, если она гарантирует румынские границы[604]. В марте Румыния вновь подтвердила свою дружественную Германии позицию и готовность выступить посредником в переговорах Германии с Англией и Францией.

Рассчитывая на создание соглашения великих держав Европы под своей эгидой, Англия опасалась, что крах фашистского режима в Италии и нацистского режима в Германии приведет к большевизации этих стран и тем самым резко усилит угрозу позициям Лондона. Поэтому, несмотря на иногда довольно резкую риторику относительно действий Италии и Германии, Англия старалась держать все двери открытыми для соглашения с ними. Именно этим объясняется тот факт, что, когда 7 марта 1936 г. вермахт занял Рейнскую демилитаризованную зону, Лондон всячески удерживал Париж от каких-либо контрмер. В ходе обсуждения этого вопроса в Совете Лиги Наций 14–19 марта было решено воздержаться от каких-либо действий. Советское предложение от 17 марта о готовности поддержать любые действия Лиги Наций[605], естественно, осталось без ответа. Если же учесть, что 16 февраля к власти в Испании пришел Народный фронт, воспринимавшийся консервативным английским руководством чуть ли не как большевизация страны, то позиция Англии будет вполне логичной. Антикоммунистическая риторика Берлина находила благосклонных слушателей на берегах Темзы. Поэтому, когда в Испании 18 июля 1936 г. началась гражданская война и республиканскому правительству пришлось практически заново создавать сухопутную армию, именно Англия под предлогом опасности войны с Германией и Италией оказывала давление на Францию, чтобы та не продавала Мадриду оружие.

Понятно, что ремилитаризация Рейнской зоны, представленная германской стороной как ответ на начало процесса ратификации советско-французского пакта о взаимопомощи, и пассивность Франции[606] лишь усилили готовность Румынии к дружбе с Германией. Было совершенно очевидно, что румынская правящая элита все более склонялась к выбору в пользу ориентации на Германию и Италию. Подоплеку этого выбора объяснил в своем выступлении в конце марта 1936 г. лидер Крестьянской партии Вайда-Воевод: «За последние два года наша политика скользила по опасному уклону. Мы дошли до того, что Литвинов стал нашим оплотом. Теперь положение вполне определилось. Между национализмом и коммунизмом идет борьба. Поэтому мы должны сделать выбор. Я выбираю Муссолини и Гитлера. Я выбираю Муссолини потому, что он… спас итальянскую нацию от коммунистической опасности и теперь фашистская слава блистает на африканских высотах… Что касается Гитлера, то этот… деятель спас европейскую цивилизацию… Без Гитлера Франция была бы сегодня коммунистической»[607].

В ходе сессии Балканской Антанты 4–6 мая 1936 г. было решено ограничить обязательства о взаимной помощи лишь балканскими странами[608]. Летом 1936 г. Румыния предложила Франции заключить договор о взаимопомощи с Малой Антантой, но в условиях нарастания во французском руководстве влияния сторонников политики «умиротворения» Германии реализовать это предложение было невозможно[609]. При обсуждении в Лиге Наций итало-эфиопского конфликта в июле 1936 г. Титулеску задал французскому премьер-министру Л. Блюму публичный вопрос, могут ли малые страны рассчитывать на Францию перед лицом германской угрозы. «Успокойте нас, господин председатель Совета министров Франции, или по крайней мере скажите нам правду! Ибо мы не забываем, что 7 марта вы не защищали самих себя, так каким же образом вы будете защищать нас от агрессора?»[610] Молчание французского премьера было красноречивее всяких слов.

К этому времени советскому руководству стало ясно, что советско-румынские переговоры о пакте о взаимопомощи зашли в тупик. Румынская сторона пыталась добиться признания Советским Союзом аннексии Бессарабии и стремилась связать будущий договор с советско-французским, причем исключалась помощь Москве со стороны Румынии в случае советско-польской войны. На уступки по этим вопросам ни Москва, ни Бухарест идти не собирались, а значит, на скорое достижение соглашения рассчитывать не приходилось[611]. Тем не менее 30 июня 1936 г. Титулеску уведомил румынское руководство о том, что он намерен довести до логического конца переговоры о пакте о взаимопомощи с СССР, «после чего желал бы сконцентрировать будущую деятельность на нормализации отношений с Германией, окончательным итогом которой будет (что и не столь уж невероятно) достижение соглашения между Германией и Россией», которое не должно произойти за счет Румынии[612].

11—14 июля 1936 г. в румынском правительстве возник новый кризис, но Титулеску опять удалось, шантажируя своей отставкой, сохранить внешнеполитический курс и продолжить переговоры с СССР[613]. 20–21 июля в Монтрё Титулеску и Литвинов решили обойти вопрос о Бессарабии и фактически согласовали основные положения договора, которые должны были стать базой для дальнейших переговоров. Стороны разошлись лишь в вопросе о связи их договора с действиями Франции. В этом документе предусматривалась возможность пропуска советских войск на территорию Румынии[614]. Однако Титулеску не сообщил правительству о парафировании проекта соглашения, поскольку он фактически превысил имевшиеся у него полномочия. Тем более что в Бухаресте все большее влияние набирали профашистские силы. Италия, Германия и Польша мягко, но настойчиво советовали румынскому правительству отделаться от чересчур профранцузского министра иностранных дел[615]. 29 августа правительство ушло в отставку, чтобы в тот же день вновь вернуться к своим обязанностям уже с новым министром иностранных дел В. Антонеску. Хотя Бухарест громогласно заявлял о сохранении принципов своей внешней политики, в это, естественно, никто не верил. 19 сентября Антонеску уверял Литвинова, что «внешняя политика Румынии остается неизменной в отношении союзных и дружественных держав и особенно России»[616].

1 октября в ответ на уверения в дружбе со стороны Антонеску Литвинов совершенно справедливо заявил, что «политическая дружба имеет свою ценность лишь тогда, когда она не скрывается», но если румынский министр «мне на ухо будет шептать о дружбе, а публично расшаркиваться перед Германией и Польшей, то это не принесет никакой пользы ни нам, ни Румынии»[617]. Стало очевидно, что переговоры с СССР о договоре о взаимопомощи ушли в прошлое, а Румыния все более втягивается в фарватер германской политики[618]. В этих условиях Москва была вынуждена ограничиться ролью наблюдателя[619]. В течение 1936 г. был зафиксирован 31 случай обстрела с румынской стороны советской территории, жителей и пограничников[620]. Во время итало-эфиопской войны Румыния хотя и присоединилась к системе экономических санкций, но через третьи страны увеличила свой экспорт в Италию. Осенью 1936 г. Антонеску заявил, что «румынское правительство питает большие надежды на благоприятное разрешение абиссинского конфликта и что Румыния, как латинское государство, не намерена ущемлять славу и силу латинской Италии»[621]. 24 сентября 1936 г. был заключен новый германо-румынский экономический договор, расширивший поставки румынского сырья в Третий рейх на основе клиринга. В итоге оборот германской торговли с Румынией возрос с 109,6 млн марок в 1934 г. до 300 млн марок в 1937 г., а доля Румынии в германском экспорте возросла с 27,8 % в 1933 г. до 37,2 % в 1937 г.[622]

В конце ноября 1936 г. состоялся визит румынского министра иностранных дел в Варшаву, что было воспринято иностранными наблюдателями как демонстрация польско-румынского союза. В ходе визита Антонеску заявил журналистам, что Румыния не хочет быть ни в советском, ни в антисоветском блоке[623]. Фактически Румыния публично покончила с игрой в коллективную безопасность. В ноябре 1936 г. Гитлер заявил, что он готов гарантировать румынские границы в обмен на дружественную политическую линию Бухареста в отношении Германии. «Не следует принимать близко к сердцу венгерские ревизионистские высказывания… Действительная опасность, которая угрожает Румынии в европейском мире, это большевизм. Но если Румыния захочет стать форпостом европейского порядка, то ни одно государство не будет более, чем Германия, заинтересовано в ее поддержке…»[624] В конце 1936 г. Германия предложила Румынии присоединиться к Антикоминтерновскому пакту и была готова предоставить кредиты для закупок вооружения и заключить договор о гарантии румынских границ. Однако румынское руководство решило выждать[625].

Со второй половины 1936 г. стало ясно, что единство Малой Антанты является в значительной степени иллюзорным, поскольку ни Румыния, ни Югославия не были готовы поддержать Чехословакию в случае ее конфликта с Германией. В целом эта позиция Румынии отвечала стремлениям Германии, заинтересованной в разобщении своих восточноевропейских соседей. Стремясь усилить раскол Малой Антанты, германская пресса обрушилась с критикой на Чехословакию, представляя ее проводником коминтерновского влияния, но превозносила Румынию, отказавшуюся от договора с СССР. Понятно, что внешняя политика Бухареста все более дрейфовала в сторону Берлина, а Англия и Франция практически прекратили активную политику в Восточной Европе. 20 марта 1937 г. Берлин предостерег Румынию от заключения договора Малой Антанты с Францией, поскольку это привело бы ее в один лагерь с Советским Союзом. Германия обещала Румынии защиту от притязаний Венгрии и Болгарии, призывая ее стоять на страже «советского варварства» и не брать новых обязательств в отношении Франции и Чехословакии. Весной 1937 г. была фактически достигнута устная договоренность, что никаких новых соглашений, которые можно было бы интерпретировать как антигерманские, Румыния заключать не будет и не позволит никакой иностранной армии пройти через свою территорию. Со своей стороны, Берлин гарантировал целостность румынской территории[626].

Понятно, что в период гражданской войны в Испании Румыния оказалась, по сути, на стороне франкистов, а похороны двух погибших в Испании добровольцев из румынской «Железной гвардии» 13 февраля 1937 г. вылились в торжественный смотр всех антидемократических сил страны с участием дипломатов Германии, Италии, Польши, Японии и Португалии. Румынские власти саботировали выполнение поставок нефтепродуктов в республиканскую Испанию, но способствовали поставкам франкистам, получившим в 1936 г. 66 278 т, а в 1937 г. — 229 351 т нефтепродуктов[627]. Румыния запретила продажу оружия законному правительству Испании, но для Франко запретов не существовало. В апреле 1937 г. Совет Малой Антанты отверг предложение Чехословакии о заключении между тремя странами единого договора о взаимопомощи[628]. Посетивший 22–25 апреля 1937 г. Румынию польский министр иностранных дел Ю. Бек убеждал румынское руководство создать новую Малую Антанту в составе Румынии, Югославии, Венгрии и Болгарии и обещал добиться от Германии воздействия на Будапешт, чтобы ограничить венгерские притязания к Бухаресту. Однако румынское руководство не спешило принимать однозначное решение, так как Франция, хотя и не очень активно, указывала на недопустимость прогерманского крена Бухареста.

28 апреля Румыния зондировала СССР на предмет заключения договора о нейтралитете в обмен на признание аннексии Бессарабии[629]. 25 мая в Женеве в беседе с Литвиновым Антонеску вновь говорил о возможности подписать советско-румынский договор о нейтралитете, если Советский Союз откажется от прав на Бессарабию. Понятно, что советская сторона отклонила это предложение[630]. Эпизодически румынский премьер говорил советскому полпреду в Бухаресте о стремлении Румынии к заключению договора о взаимопомощи с СССР, но дальше общих фраз дело не шло[631]. Тем более что румынская сторона считала непременным условием такого соглашения признание Советским Союзом аннексии Бессарабии, тогда как Москва не собиралась идти на такую уступку[632]. Тем временем инциденты на Днестре продолжались. Так, в 22.50 И апреля 1937 г. на участке заставы Глинное произошла перестрелка с 3 неизвестными, переправившимися на лодке через реку, и с прикрывавшей их румынской погранохраной. 10 июня выстрелом с бессарабского берега был убит местный житель Р. Урсул, а около Каменец-Подольска произошло нападение на советскую пограничную охрану. 29 августа при задержании в районе Тирасполя переправившегося через реку румынского разведчика с противоположного берега по советским пограничникам был открыт огонь. Несмотря на настойчивые усилия советской дипломатии, румынская сторона практически сорвала расследование этих случаев[633].

Визит короля Кароля II в Польшу 26–30 июня 1937 г. только подтвердил факт оживления польско-румынского антисоветского союза. Польская сторона, выполняя свое обещание Германии, продолжала склонять Румынию к отказу от ориентации на Францию и Чехословакию в деле коллективной безопасности[634]. Продолжая уверять советское полпредство в готовности к достижению соглашения с СССР, Румыния в то же время заявляла Польше и Германии, что никакого договора с Москвой не будет. 7–9 июля в ходе переговоров начальников штабов Польши и Румынии была достигнута договоренность о подготовке мероприятий для противодействия проходу Красной армии на помощь Чехословакии. Одновременно стороны договорились о развертывании в случае войны на Востоке 350-тысячной польской и 250-тысячной румынской армий, кроме того, румынские военные обязались увеличить численность своих войск в Бессарабии и Буковине в мирное время за счет Трансильвании. Польша обещала снабжать Румынию вооружением, а Румыния — Польшу горючим и стратегическим сырьем. Было решено, что в случае разгрома СССР завоеванные на востоке территории к югу от линии Винница — Киев — р. Десна отойдут к Румынии, а севернее — к Польше. Румыния выделила 2 млрд леев на реконструкцию и строительство новых железных дорог, идущих к восточной границе. В прессе вновь развернулась антисоветская кампания с требованием решения вопроса о Бессарабии в пользу Румынии[635]. Несколько позднее, будучи в Париже, румынский король однозначно заявил, что «Россия остается Россией, и какие бы то ни было союзы с ней, если Франция попыталась бы их нам навязать, мы порвем»[636].

В октябре 1937 г. в беседе с германским посланником в Бухаресте в ответ на вопрос о возможности нового франко-румынского союза Антонеску заявил, что «линия Румынии абсолютно ясна: больше никаких союзов. Румыния намерена развивать свои дружественные связи, например, с Германией»[637]. Однако в условиях сохранения заметных экономических связей с Англией румынское руководство не спешило с однозначной переориентацией на Берлин. Значительным сдерживающим фактором служил и страх Бухареста перед новым переделом границ. В этих условиях лучшим выходом из ситуации должно было стать лавирование между великими европейскими державами. 7 декабря 1937 г. Румыния заявила Германии, что она готова к дальнейшему сближению с ней. 9 декабря был подписан новый торговый договор, согласно которому Румыния получала германское вооружение в обмен на нефть. «Значение Румынии в снабжении нас сырьем (продовольствие и нефть), — докладывал в Берлин 18 ноября германский посланник в Бухаресте В. Фабрициус, — очень велико и представляет благоприятные виды на будущее. Экономические отношения с Германией все больше и больше связывают Румынию с рейхом и в политическом отношении, что неизбежно уводит ее от той восточной политики, которая при Титулеску облекалась в дружественные отношения с Советской Россией… Как я неоднократно сообщал, ожидание германской помощи Румынии не раз выражалось правящими кругами — румынским премьер-министром и другими ответственными лицами»[638]. Румынский экспорт в Германию возрос с 3,9 млрд леев в 1936 г. до 6,1 млрд леев в 1937 г., а в Англию — снизился с 3,1 до 2,8 млрд леев соответственно[639].

В этот момент английское руководство решило активизировать политику умиротворения Германии. В ходе контактов с германским руководством 19 ноября 1937 г. лорд-председатель Королевского тайного совета Англии Э. Галифакс, а 2 декабря английский министр иностранных дел А. Иден уведомили Берлин, что Лондон не против ревизии границ в Восточной Европе, но считает непременным условием недопущение войны. Иными словами, Германия получила карт-бланш на любые действия в Восточной Европе, не приводящие к открытой войне. Французское руководство фактически поддержало эту английскую позицию[640]. Естественно, что в этих условиях германское руководство решило активизировать свою внешнюю политику в отношении соседей. В ноябре 1937 г. на встрече Кароля II с президентом Чехословакии Э. Бенешем последнему было заявлено, что «Румыния не будет вмешиваться в конфликт между Чехословакией и Германией»[641]. Визит министра иностранных дел Франции И. Дельбоса в Румынию 8—11 декабря показал, что Париж, как и Лондон, не против ее дальнейшего сближения с Германией. Тем самым окончательно отпал вопрос о заключении пакта о взаимопомощи между Францией и Малой Антантой[642]. С начала 1938 г. румынские военные заказы стали размещаться в Германии, Италии и Польше, а Франция отказалась гарантировать платежи Румынии по военным заказам в Чехословакии, что привело к их аннулированию[643].

Чехословацкий кризис и Румыния

10 февраля 1938 г. в Румынии была установлена королевская диктатура: 11 февраля в стране было введено осадное положение, 24 февраля в ходе открытого голосования была принята новая конституция, в которой появилась статья 91, запрещавшая проход иностранных войск через румынскую территорию, 31 марта были запрещены все политические партии, вместо которых 16 декабря был создан Фронт национального возрождения, наконец-то правительство смогло получить полностью управляемый парламент[644]. Учитывая, что из 16 млрд леев иностранных инвестиций в Румынии на Англию приходилось 6,7 млрд, на Францию — 4,6 млрд, на США — 2,9 млрд, на Италию — 1,5 млрд, а на Германию — всего 0,3 млрд леев[645], румынское руководство надеялось продолжить лавирование между великими европейскими державами. В марте 1938 г. Румыния обратила внимание Англии и Франции «на ту опасность, которая угрожает миру в результате установления монополии Германии на рынках стран Дунайского бассейна и Восточной Европы», но одновременно заявлялось, что «не может быть и речи о вытеснении Германии с этих рынков, что было бы противоестественным, аполитичным и опасным»[646]. Тем самым Бухарест лишний раз демонстрировал необходимость равного влияния великих держав в регионе.

18 марта 1938 г. Румыния одобрила аншлюс Австрии[647], но предостерегала Германию от «прямого нажима» на Чехословакию и вновь заявила, что желает тесных связей с Третьим рейхом. 30 марта в ответ на запрос Франции об отношении к возможности прохода советских войск на помощь Чехословакии румынское руководство заявило, что «в случае конфликта только между Германией и Чехословакией союзные договоры Румынии с Польшей и странами Балканской Антанты обязывают ее остаться нейтральной. Если же Франция вмешается в конфликт, то Румыния, хотя и не обязана, была бы, однако, расположена также вмешаться, но подчинила бы свое вмешательство предварительной договоренности с Польшей. Румыния принципиально отказывается разрешить проход русских войск. Однако если Румыния окажется перед русским ультиматумом, то она никогда не поставит себя в условия, могущие привести ее к конфликту с Францией и Чехословакией»[648]. Таким образом, Румыния старалась не упускать ни одной возможности.

Поначалу восточноевропейские страны заявляли, что в случае возникновения войны они окажутся на стороне Чехословакии. Однако уже в апреле 1938 г. стало ясно, что никакого единства на востоке Европы нет. 6 апреля Польша заявила протест Румынии в связи с тем, что через ее воздушное пространство в Чехословакию пролетели закупленные Прагой в СССР самолеты. Со своей стороны, Бухарест заявил протест Чехословакии. Ссылаясь на эти заявления, Франция 25 мая указала СССР, что Польша и Румыния решительно высказываются против пропуска советских войск[649]. В мае румынское руководство оказалось перед выбором. Сближение с Советским Союзом угрожало активизацией социальных движений в стране. Сближение с Германией означало экономическое закабаление и подчинение. Франция не проявляла особой активности, и надежды на ее поддержку становились все более эфемерными. В итоге было решено сделать ставку на Англию, несмотря на то, что в Бухаресте уже знали, что Лондон считает Румынию сферой влияния Германии[650]. Со своей стороны, Германия продолжала приручать Бухарест. 22 апреля Берлин уведомил румынское правительство, что не имеет никаких территориальных претензий на Балканах и готов гарантировать существующие румынские границы. В ответ Бухарест заверил Берлин, что румынская политика не является просоветской.

25 апреля Литвинов направил в Политбюро ЦК ВКП(б) докладную записку № 5217/л/с о ходе сессии Совета Лиги Наций, в которой в частности писал: «Что касается Румынии, для меня, по крайней мере, ясно следующее: нынешнее румынское правительство, как и предыдущее (Татареску), отнюдь не желает становиться открыто во враждебные отношения с СССР. Это не мешало, однако, правительству Татареску, как не будет препятствовать и Комнену, еще крепче связываться с Польшей и заигрывать с Германией. Не знаю, склонно ли будет нынешнее правительство вообще пойти на заключение какого-либо пакта с нами, но считаю это совершенно исключенным при сохранении нашей прежней позиции в вопросе о Бессарабии. Только в случае нашей готовности говорить с Румынией о Бессарабии, можно выяснить размеры румынской компенсации в смысле заключения пакта и ослабления ее связей с Польшей»[651]. Однако в Кремле существовали очень серьезные сомнения в возможности получения от Румынии какой-либо «компенсации» вообще, поэтому 29 апреля Политбюро решило принять эту записку к сведению[652]. Таким образом, советская позиция по бессарабскому вопросу осталась неизменной.

Обострение ситуации вокруг Чехословакии воздействовало на политику всех восточноевропейских стран. 4–5 мая очередная сессия стран Малой Антанты решила, что судетский вопрос — это внутреннее дело Чехословакии, и ей не следует рассчитывать на поддержку Югославии и Румынии в случае конфликта с Германией. В мае в ответ на запрос Франции о готовности Румынии пропустить Красную армию на помощь Чехословакии последовало заявление: Бухарест «никогда не допустит этого». В то же время румынский представитель в Лиге Наций обратил внимание Англии и Франции на то, что товарооборот с ними падает, а с Германией растет. Однако никакого внятного ответа от Лондона и Парижа получено так и не было. До сведения Англии и Франции было доведено, что наличие румынопольского союза и Балканской Антанты делает вопрос о пропуске советских войск на помощь Чехословакии международной проблемой. В целом румынское руководство чутко отслеживало все зигзаги политики умиротворения Германии.

30 мая Румыния уведомила Чехословакию, что никаких заявлений о запрещении пропуска советских войск она делать не будет, но это не означает, что она на это согласится. В ответ Прага заявила, что ссылается на возможную помощь Красной армии лишь для того, чтобы заставить Германию снизить свои требования, поэтому она согласна с румынской позицией[653]. Отмечая активизацию румыно-польских отношений и прогерманский крен Румынии, советская сторона решила напомнить о наличии нерешенного бессарабского вопроса. 15 июня румынской миссии в Москве было указано на неприемлемость для советской стороны употребления в румынских нотах определений «румынская территория» применительно к Бессарабии, которая «таковой территорией никогда нами не признавалась и не признается». Установившееся после подписания Лондонской конвенции «молчаливое соглашение о том, что обе стороны будут избегать дискуссии о Бессарабии как в прессе, так и в официальных выступлениях», предполагает определенный уровень советско-румынской дружбы, в противном же случае не может быть и речи о готовности СССР молча сносить заявления Румынии о принадлежности ей Бессарабии[654].

18 июня в беседе Литвинова с чехословацким посланником и французским послом в Москве последний заявил, что румынское правительство проявляет в вопросе о разрешении прохода советских войск «крайнюю неуступчивость», которая объясняется Бухарестом отказом СССР признать границу по Днестру. Если Москва пойдет на это признание, то румынское правительство сможет разрешить проход Красной армии на помощь Чехословакии[655]. Понятно, что советское руководство не собиралось идти на подобную уступку, хотя бы в силу того, что никаких гарантий изменения политики Румынии не существовало. Тем временем Румыния стала склоняться к нормализации отношений с Венгрией, которой 29 июня было заявлено, что «в случае, если Германия нападет на Чехословакию с венгерской территории, страны Малой Антанты не будут угрожать Венгрии. В случае участия венгерских войск в военных действиях вместе с немецкими бухарестское и югославское правительства смогут мотивировать свой нейтралитет тем, что нападение на венгерскую территорию, оккупированную немецкой армией, будет, по существу, действием не против Венгрии, а против Германии»[656].

9 июля Румыния вновь подтвердила Франции свою позицию, согласно которой она отклоняет любые предложения по поводу пропуска советских войск: «Никто не может потребовать от Румынии, чтобы она заранее согласилась на пропуск советских войск. Румыния знает, на чьей стороне она будет в случае войны»[657]. 26 июля Румыния заявила Польше, что «не пропустит через свою территорию ни одного советского солдата», о чем Варшава сообщила в Берлин[658]. 31 июля страны Балканской Антанты в нарушение Нейского договора решили предоставить Болгарии равные права в вопросах вооружения и одновременно ликвидировать демилитаризованные зоны в греческой и турецкой Фракии[659]. 13 августа Румыния заявила Франции, что «закроет глаза» на пролеты советских самолетов на больших высотах, но пропустить сухопутные войска отказывается[660]. Попытка СССР через Францию надавить на Польшу и Румынию окончилась безрезультатно, так как Париж не требовал от своих союзников пропуска советских войск, а просил их лишь сообщить мнение по этому вопросу. 14 августа Бухарест посоветовал Праге сблизиться с Берлином[661]. 21–23 августа конференция министров иностранных дел Малой Антанты в нарушение Трианонского договора решила признать равные права Венгрии в вопросе вооружений[662].

2 сентября Литвинов заявил французскому поверенному в делах в Москве, что решение Лиги Наций о признании Чехословакии жертвой агрессии могло бы подтолкнуть Польшу и Румынию к разрешению прохода советских войск[663]. Однако чехословацкий вопрос в Лиге Наций поставлен не был, сама же Чехословакия не обращалась за помощью ни к СССР, ни к Румынии. 8 сентября Бухарест официально опроверг распространившиеся в европейской прессе сообщения о заключении советско-румынского соглашения о пропуске войск и транзите военных грузов из СССР в Чехословакию. В тот же день Румыния заявила Франции, что если Запад получит согласие Польши, Греции, Турции и Югославии на пропуск советских войск, то и Бухарест обсудит этот вопрос. Однако транспортная сеть Закарпатья не слишком развита, поэтому переброска войск сомнительна. В ответ Франция поблагодарила Кароля II за «ценный вклад Румынии в мирную акцию великих держав»[664].

Официально к Румынии не обращались с просьбой пропустить советские войска ни Франция, ни Англия, ни Чехословакия. Это избавило Бухарест от необходимости какого-либо четкого заявления. Тем не менее, 11 сентября Румыния заявила Франции, что «румынское правительство не может разрешить проход русских войск по своей территории, и рекомендация Совета Лиги Наций не сможет изменить нашего решения», которое вытекает из соглашений с Югославией и Польшей. «Если же русские попытаются пройти, Румыния при поддержке Польши будет защищаться»[665]. Конечно, в беседах с советскими дипломатами румыны были более осмотрительны — они ссылались на стремление сохранить нейтралитет. 11 сентября Франция сообщила СССР, что «Румыния не может пропускать Красную армию, но что если советские самолеты будут летать высоко над Румынией, то их не видно будет»[666].

16 сентября стало ясно, что Польша находится на стороне Венгрии, а интересы Румынии Варшавой не учитываются. 17 сентября Бухарест вновь опроверг слухи о перевозке через румынскую территорию военных материалов из СССР в Чехословакию. 21 сентября Германия заявила Румынии, что удовлетворена ее позицией «относительно возможности прохода русских войск и ее пожеланием тесного румыно-германского сотрудничества» и расположена к разрешению румыно-венгерских споров в пользу Бухареста. В обмен на гарантию от венгерских притязаний Германия требовала от Югославии и Румынии сохранения нейтралитета в судетском вопросе[667]. В тот же день Венгрия заявила о своих претензиях на территорию Чехословакии, а Прага запросила Белград и Бухарест об их позиции в случае венгерской помощи Германии. 22 сентября Польша предложила Румынии договориться с Венгрией. В этой ситуации Югославия и Румыния не спешили четко обозначить свою позицию, хотя 25 сентября обе страны сошлись во мнении, что необходимо остаться нейтральными и выждать решений Англии и Франции[668].

23 сентября через Рим до сведения Берлина было доведено, что, несмотря на «сильнейшее давление», Бухарест «отказывался, отказывается и откажется и в будущем от удовлетворения подобного требования» о пропуске советских войск в случае германского нападения на Чехословакию[669]. В случае обострения советско-польских отношений «Румыния будет на стороне Варшавы» и что «в любом случае союз с Польшей будет иметь приоритет перед обязательствами в отношении Праги»[670]. Вместе с тем Румыния заявила, что она против удовлетворения венгерских требований к Чехословакии. Согласовав свою позицию с Югославией, Бухарест 26 сентября обратился к Германии с просьбой умерить аппетиты Венгрии. «Германия заявила нам торжественно, что мы можем рассчитывать на ее содействие, если не вступим в какую-нибудь комбинацию, направленную против Рейха (об этом имеются неоднократные заявления Гитлера и Геринга). Румыния воздержалась от любого действия, которое можно было считать враждебным Рейху. Сейчас мы вправе ждать, что Германия тоже выполнит данные ею обещания»[671]. В ответ Геринг 28 сентября заявил, что если и в будущем Румыния и Югославия не будут мешать, то на Венгрию будет оказано «сдерживающее воздействие». 27 сентября до сведения Германии было доведено, что Румыния постарается убедить Чехословакию разрешить конфликт в пользу немцев. Одновременно от Праги требовалось удовлетворить польские притязания.

В период сентябрьского кризиса 1938 г. Чехословакия, Германия, Франция, Польша и СССР провели ряд мер по повышению боеготовности своих вооруженных сил[672]. В частности, 21–23 сентября нарком обороны СССР маршал К.Е. Ворошилов приказал командованию Калининского (КалВО), Белорусского особого (БОВО) и Киевского особого военных округов (КОВО) привести в боевую готовность и сосредоточить войска у границы с целью проведения «крупных учений». 25 сентября Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданное 26 сентября постановление СНК СССР № 1035—256сс, согласно которому наркому обороны было разрешено «не прекращая строительных работ по укрепрайонам, провести следующие мероприятия:

1. Для повышения боевой готовности укрепленных районов —

а) призвать хотя бы на 15–20 дней приписной состав пулеметных батальонов, артдивизионов и специальных частей укрепленных районов ЛBO, БОВО, КОВО, за исключением тылового Киевского укрепленного района и укрепленных районов, расположенных по р. Днестру.

Всего для частей укрепленных районов призвать 54 000 человек.

С пополненными частями провести усиленные занятия по заполнению сооружений боеприпасами, приведению оборудования в боевую готовность и боевые стрельбы, используя часть времени для расчистки обзора и обстрела, установки проволочной колючей сети и устройства противотанковых препятствий.

б) Отдать распоряжение об установке вооружения и о загрузке боеприпасами всех боевых сооружений укрепленных районов.

2. Призвать приписной состав для:

а) 13, 2, 100 (Минский район) и 4 сд (Слуцк) БОВО в количестве 4000 чел. на каждую дивизию.

б) 96, 97 и 72 сд КОВО, передислоцированных к госгранице, по 3000 чел. на каждую дивизию.

Всего для стрелковых частей призвать 25 000 чел.

3. Поднять систему постов воздушного наблюдения и связи (ВНОС) ЛBO, БОВО, КОВО, МВО, ХВО, особенно в крупных пунктах ПВО, призвав приписной состав.

Призвать приписной состав 1 и 2 корпусов ПВО (Ленинград и Москва) и частей ПВО Киева, а также зенитных дивизионов Резерва Главного Командования в БОВО и КОВО.

Для подъема частей ВНОС и для частей ПВО призвать 39 000 человек.

4. Призвать приписной состав для частей артиллерии Главного Командования ЛВО, БОВО, КОВО, ХВО, МВО, ОрВО, всего 49 000 человек.

Всего для перечисленных мероприятий призвать 167 000 человек.

Кроме того, разрешить призвать соответствующее количество конского состава, автомобилей и тракторов»[673]. 27 сентября Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданное 28 сентября постановление СНК СССР № 1039—257сс, согласно которому наркому обороны было разрешено привлечь на учебные сборы в ЛВО, БОВО, KOBO, МВО и ХВО 4500 артиллерийских лошадей, 1175 грузовых и 190 легковых автомобилей, а также 700 гусеничных тракторов[674].

29 сентября Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданное 30 сентября постановление СНК СССР № 1047—261сс, которым утверждалось следующее предложение Ворошилова:

«А. Призвать из запаса приписанных людей ЛВО, БОВО, КОВО:

1. Во все авиационные базы, всего — 30 000 чел.

2. Во все танковые бригады, всего — 39 000 чел.

3. По 4000 чел. в следующие дивизии:

ЛВО — 70 сд Карельский укреп[ленный] район.

90 сд Карельский укреп[ленный] район.

11 сд Кингисеппский укреп[ленный] район.

56 сд Псковский укреп[ленный] район.

КалВО — 67 сд Себеж.

БОВО — 50 и 5 сд, выдвинутые на госграницу в районе Полоцк.

27 сд Лепель.

52 сд Мозырский укреп[ленный] район.

КОВО — 60 сд Овруч.

45,44,46 и 81 сд — район Новоград-Волынск, Шепетовка.

1 сп 7 сд, призвав в него 8000 чел.

99 и 95 сд, дислоцированные в Приднестровских укреп[ленных] районах, с сосредоточением их в район Каменец-Подольск, Могилев-Подольск.

Всего призвать для стрелковых дивизий 72 000 чел.

Б. Призвать на сборы весь командный и начальствующий состав строевых частей ЛВО, БОВО, КОВО и КалВО.

В. Призвать на сборы командный состав штабов стрелковых дивизий и полков в МВО, ХВО, ПриВО, УрВО, КалВО, ОрВО и СКВО.

Всего призвать начсостава 39 000 человек.

Для проведения перечисленных мероприятий призвать всего 180 000 человек.

Г. Поставить в РККА 22 000 лошадей для стрелковых дивизий из расчета запряжки всех артиллерийских орудий этих дивизий.

Взять для РККА из народного хозяйства 3400 грузовых машин, исходя из 25 % мобилизационной потребности:

для авиабаз — 1500 машин.

для танк[овых] частей — 1250 машин.

для стр[елковых] частей — 650 машин.

Д. С целью усиления штабов округов и армейских групп, немедленно командировать слушателей 3-го курса академии им. М.В. Фрунзе и 2-го курса академии Генерального штаба на практику в оперативные отделы штабов: ЛBO, КалВО, БОВО, КОВО, ХВО, СКВО и армейские группы БОВО и КОВО»[675].

Тем временем ряд соединений Красной армии сосредотачивался к западной границе СССР. В КалВО в район Себежа выдвигалась 67-я стрелковая дивизия, а в Великих Луках и Себеже были развернуты пункты ПВО. В БОВО в районе Сарья, Ветрино, Березно, Бегомль развертывались соединения Витебской армейской группы (АГ) (командующий — комдив Ф.И. Кузнецов). В районе севернее Плещеницы, Заславль, Минск, Дзержинск, Узда, Тимковичи, Семежево сосредоточились войска Бобруйской АГ (командующий — комбриг В.И. Чуйков), в районе Слуцка начались учения 4-й стрелковой, а в низовьях рек Птичь и Уборть западнее Мозыря — 52-й стрелковой дивизии. В Слуцке, Бобруйске, Жлобине, Пуховичах, Могилеве, Минске, Борисове, Орше, Витебске и Полоцке были развернуты пункты ПВО и приведены в боеготовность Полоцкий, Минский и Мозырский УР. В КОВО 60-я стрелковая дивизия проводила учения в районе Овруча, 7-я стрелковая дивизия — в районе Чернигова, а основные силы Житомирской АГ (командующий — комдив Ф.Н. Ремезов) развернулись в районе Новоград-Волынский, Ямполь, Шепетовка, Барановка. Войска Винницкой АГ (командующий — комдив П.С. Иванов) сосредоточились в районе Волочиск, Каменец-Подольск, Ярмолинцы. 99-я стрелковая дивизия развернулась в районе Гайсин, Вапнярка, заняв одним полком Могилев-Ямпольский УР, а 95-я стрелковая дивизия — в районе Котовск, Балта, Ананьев. В Жмеринке, Ка-затине, Проскурове, Киеве, Шепетовке были развернуты пункты ПВО и приведены в боевую готовность Коростеньский, Новоград-Волынский, Летичевский, Могилев-Ямпольский, Рыбницкий и Тираспольский УРы. По неполным данным эти войска насчитывали 269 270 человек, 86 497 лошадей, 2279 орудий, 2055 танков (см. таблицу 2)[676].

Таблица 2

Численность войск, развернутых на западной границе в конце сентября 1938 г.



Всего в Красную армию в конце сентября — начале октября 1938 г. было призвано из запаса 328 762 человека (комначполитсостава — 34 607, младшего начальствующего и рядового состава — 294 155), 27 550 лошадей и 4759 автомашин (в том числе 551 трактор), которые были демобилизованы согласно утвержденному 16 октября Политбюро ЦК ВКП(б) и изданному 17 октября постановлению СНК СССР № 1113—274сс[677].

Тем временем 29–30 сентября в ходе конференции Англии, Франции, Германии и Италии в Мюнхене было выработано соглашение по чехословацкому вопросу, удовлетворившее все претензии Третьего рейха. Было решено до 10 октября передать Германии приграничные районы Чехословакии. Право населения передаваемых районов на оптацию было провозглашено, но не выполнялось. Провозглашенные международные гарантии так и не были оформлены, поскольку Англия уклонилась от этого[678]. Одновременно 30 сентября Англия и Германия подписали соглашение о ненападении и консультации. Кроме того, было признано право Польши и Венгрии на территориальное урегулирование с Чехословакией. Своей подписью под Мюнхенским соглашением Франция нарушала франко-чехословацкий договор от 21 января 1924 г. и Локарнский договор от 16 октября 1925 г. В результате «отступничество Франции, о котором теперь было объявлено во всеуслышание, заставило малые страны повернуться к Гитлеру в надежде не все потерять»[679]. По мнению Югославии и Румынии, принятие Мюнхенского соглашения Чехословакией нарушало ее обязательства по договору от 16 февраля 1933 г. и свидетельствовало о прекращении существования Малой Антанты[680].

Соглашение в Мюнхене привело к тому, что Румыния также решила улучшить свои отношения с Германией. Уже 29 сентября германский посланник в Румынии сообщал в Берлин, что король хотел бы установить с Германией более тесные отношения и получить поддержку против «русского нашествия». Однако Германия не хотела давать какие-либо письменные территориальные гарантии, не желая ухудшать свои отношения с Венгрией и Болгарией. Кроме того, теперь, когда нужда в барьере против Красной армии отпала, германское руководство вновь стало настаивать на получении от Бухареста доказательств того, что он «не окажется противником ни в силу связей с Лигой Наций, ни путем какой-либо комбинации или системы союзов» и требовать экономических уступок[681]. Выдвинув 30 сентября ультиматум Праге относительно передачи Польше Тешина, Варшава просила Бухарест воздействовать на Чехословакию в смысле удовлетворения этого требования. На следующий день Бухарест просил Прагу сделать «все возможное в интересах мира».

Однако требование Венгрии ускорить переговоры с Чехословакией о решении вопроса о венгерском нацменьшинстве вызвало недовольство Югославии и Румынии, которые заявили Англии, Италии, Германии и Польше о необходимости ограничить венгерские притязания. Тогда Польша решила воздействовать на Румынию и 19 октября предложила ей тоже поучаствовать в разделе Чехословакии, но румынское правительство надеялось через оставшееся под контролем Праги Закарпатье сохранить связь с Германией и отказалось[682]. 28 октября это мнение румынского правительства, которое соответствовало намерениям Германии, было доведено до сведения Берлина. 2 ноября первый Венский арбитраж передал Венгрии лишь южные районы Словакии и Закарпатской Украины[683]. 5 ноября в беседе с югославским регентом Павлом Кароль II признал, что позиция Польши и Румынии явилась помехой в организации помощи СССР Чехословакии, но больше всего обе стороны волновала проблема нового баланса сил в Европе. Нужно ли учитывать возможную поддержку Англии и Франции, или же придется ориентироваться на Германию и Италию? Ясности в этом вопросе не было[684].

К осени 1938 г. практически вся румынская элита согласилась равняться на Германию[685]. По мнению короля, «он скорее предпочитает увидеть немцев своими врагами, чем русских друзьями»[686]. Пытаясь найти противовес новым экономическим требованиям Германии, Кароль II 15–21 ноября 1938 г. посетил Англию и Францию, стараясь добиться получения займов для закупок вооружения. Англия согласилась на предоставление 25 млн ф. ст. в качестве торгового кредита, но королю было заявлено, что Лондон поддерживает румыно-германское сближение, поскольку не желает «создавать впечатление, что Великобритания пытается поставить барьер германской экспансии на Восток». Схожую позицию заняла и Франция, начавшая неторопливые экономические переговоры с Румынией[687]. Возвращаясь на родину через Германию, Кароль II 24 и 26 ноября встречался с Гитлером и Герингом, которым он, указав на существование «хороших отношений с германским рейхом», предложил «планомерное сотрудничество по развитию экономических отношений» на основе выработки долгосрочного соглашения о товарообороте на 5—10 лет. Понятно, что король подчеркивал антисоветский характер внешней политики Румынии и тот факт, что польско-румынский союз «направлен исключительно против России»[688]. Тем временем в Румынии произошел путч «Железной гвардии», который был подавлен румынскими властями. 30 ноября, как сообщили румынские газеты, находившиеся в заключении К. Кодряну и 13 других лидеров этой организации были убиты «при попытке к бегству». Германская пресса остро критиковала этот шаг румынского правительства, из Бухареста «для доклада» был отозван германский посланник, и Берлин заявил, что германо-румынское политическое соглашение в данный момент невозможно[689].

Обострение румыно-германских отношений совпало с подписанием 6 декабря франко-германской декларации о ненападении[690]. В этих условиях румынское руководство видело выход в новых уступках Берлину. В итоге уже 10 декабря было заключено новое благоприятное для Германии торговое соглашение на 1939 г., которое доводило ее долю в импорте Румынии до 45 % (в 1937 г. она равнялась 28,9 %)[691]. Вместе с тем Коронный совет решил 14 декабря наряду с мерами по улучшению отношений с Германией предпринять шаги к сохранению связей с Англией и Францией. В январе 1939 г. Румыния предложила Германии переговоры о долгосрочном экономическом соглашении, которые начались 13 февраля. В ходе переговоров выяснилось, что, хотя Румыния готова к широкому экономическому сотрудничеству с Третьим рейхом, о своих интересах Бухарест также не забывал[692]. По дипломатическим каналам Румыния информировала Англию о ходе переговоров, но Лондон занял выжидательную позицию. 22 февраля проект соглашения был в основном согласован, но по разным причинам стороны не спешили его подписывать[693]. 25 февраля Румыния уведомила Германию о том, что Малая Антанта более не существует, а Балканская Антанта ни в коем случае не направлена против Германии[694]. В феврале 1939 г. Венгрия присоединилась к Антикоминтерновскому пакту, и СССР разорвал с ней дипломатические отношения, что вызвало радостное оживление в Бухаресте[695].

Румыния, СССР и политический кризис 1939 г

Зная от своих разведок о подготовке германской оккупации Чехословакии, западные страны — участники Мюнхенского соглашения не предусматривали никаких мер противодействия. 13 марта Англия уведомила свои дипломатические представительства за границей о том, что она не будет проявлять инициативу каких-либо антигерманских шагов в случае действий Германии против Праги[696]. 14 марта Словакия под давлением Германии провозгласила независимость, а президент Чехословакии Э. Гаха выехал в Берлин, где в ходе «переговоров» дал согласие на политическое переустройство своей страны. В тот же день Венгрия с одобрения Германии двинула войска в Закарпатскую Украину, правительство которой предлагало Румынии ввести войска. Однако Бухарест отказался от этого предложения, к 17 марта Закарпатье было занято венгерской армией, а румыно-венгерские отношения обострились. 15 марта германские войска вступили в Чехию, на территории которой был создан Протекторат Богемия и Моравия. Первоначально реакция Англии и Франции была довольно сдержанной, но по мере возбуждения общественного мнения Лондон и Париж ужесточили свою позицию и 18 марта, как и СССР, выразили протест действиями Германии, из Берлина были отозваны «для консультаций» английский и французский послы.

Тем временем еще 10 марта возобновились германо-румынские экономические переговоры, и к 16 марта договор был окончательно согласован, но его подписание под разными предлогами откладывалось румынской стороной. Тем временем англофильские круги Румынии попытались активизировать экономические связи с Англией, но Лондон не проявил интереса к этим предложениям, поскольку в это время Англия сама вела экономические переговоры с Германией. В ходе этих переговоров в Дюссельдорфе 15 марта было подписано соглашение, которое давало возможность изменить картельную структуру мира в пользу англо-германских монополий, а отказ США присоединиться к нему мог вызвать совместные ответные действия Англии и Германии. 11 марта 1939 г. Франция также предложила Германии заключить обширное экономическое соглашение[697].

16 марта румынский посланник в Лондоне В. Тиля посетил Форин офис и заявил, что Германия практически предъявила Румынии ультиматум с требованием предоставить ей особые экономические и политические права в Румынии. Поэтому он хотел бы знать, насколько румынское правительство «может рассчитывать на Великобританию в случае, если над Румынией нависнет реальная угроза со стороны Германии… Будет ли правительство Англии готово сделать для Румынии то же самое, что и для Турции», которой незадолго до этого были предоставлены кредиты для закупки вооружений. 17 марта в том же духе Тиля беседовал с английским министром иностранных дел Э. Галифаксом, предложив создать под эгидой Англии и Франции антигерманский фронт из Румынии, Польши, Югославии, Турции и Греции. Собственно, до сих пор неизвестно, был ли этот демарш Тиля официальным или частным делом[698].

Как бы то ни было, 17 марта Англия запросила Париж, Бухарест, Варшаву, Белград, Анкару и Афины об их отношении к происходящим событиям. На следующий день Лондон запросил и Москву, «может ли Румыния рассчитывать на помощь СССР в случае германской агрессии и в какой форме, в каких размерах»[699]. В ответ советская сторона предложила провести конференцию с участием СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции для обсуждения ситуации[700]. 18 марта румынское правительство заявило, что не уполномочивало Тиля на подобные заявления и «в данный момент нет угрозы политической или экономической независимости Румынии», правда, это опровержение было сделано по требованию германского посланника в Бухаресте[701]. Собственно, румынский посланник в Москве в беседе с Литвиновым 19 марта также отрицал факт германского ультиматума[702]. 20 марта в Москве стало известно, что румынский посол во Франции тоже отрицал наличие ультиматума со стороны Германии, но поставил вопрос о французской помощи Румынии. Французская сторона указала на необходимость коллективной акции в поддержку Бухареста с участием СССР. На это посол ответил, что «к привлечению СССР следует подойти “с особой осторожностью”», хотя румынская сторона и не против советской помощи[703].

19 марта Англия заявила, что созыв предлагаемой Москвой конференции преждевременен, а 21 марта выдвинула контрпредложение о подписании англо-франко-советско-польской декларации о консультациях в случае агрессии[704]. Пока шло его обсуждение, 23 марта 1939 г. в Клайпеду (Мемель) вступили германские войска и был подписан договор «Об укреплении экономических связей между Румынией и Германией». В румынских правящих кругах полагали, что «заключение конвенции с Германией является решающим шагом в направлении нашей будущей политики»[705]. В тот же день английский премьер-министр Н. Чемберлен заявил, что у Англии «нет желания… противостоять понятным усилиям Германии расширить свою экспортную торговлю» и она не намеревается «изолировать Германию или стоять на пути ее естественной и законной торговой экспансии в Центральную и Юго-Восточную Европу»[706]. Со своей стороны, Румыния заявила Англии, что в настоящий момент для нее нет непосредственной опасности нападения, хотя Венгрия и Германия концентрируют войска вдоль румынской границы и в Словакии. Не желая провоцировать Берлин заключением военного союза с западными державами, румынское правительство хотело бы, чтобы Англия и Франция по собственной инициативе заявили о решимости защищать существующие границы Румынии. Бухарест продолжал выступать против общего пакта о взаимопомощи и тем более против участия в нем Советского Союза[707].

Тем временем 22 марта было опубликовано Сообщение ТАСС, в котором опровергались слухи о предложениях советской помощи Варшаве и Бухаресту в случае агрессии против них, поскольку «ни Польша, ни Румыния за помощью к Советскому правительству не обращались и о какой-либо угрожающей им опасности его не информировали»[708]. 26 марта румынский посланник в СССР уведомил НКИД об основных положениях заключенного румыно-германского соглашения, которое «ничем не ограничивает суверенных прав Румынии ни в хозяйственной, ни в политической области. Не создает оно для Германии и каких бы то ни было монопольных прав в Румынии». Бухарест готов к аналогичным договоренностям и с другими странами. От себя посланник добавил, что не исключено, что соглашение «является лишь первым шагом со стороны Германии, на котором она может не остановиться. Мы вынуждены были пойти на это соглашение, чтобы не оказаться с глазу на глаз с Германией, раздраженной нашим отказом. Ведь никто до сих пор не хотел нас поддержать — ни Франция, ни Англия, ни СССР». С советской стороны румынскому дипломату было сообщено о ходе обсуждения предложенной Англией декларации[709].

27 марта Бухарест получил английское предложение о помощи, обусловленное заключением польско-румынского договора о взаимопомощи против Германии, но румынское правительство заявило, что не может подписать такой договор «без консультации со странами Балканской Антанты» и не питает «большого доверия» к Польше, которая склонна к переговорам с Германией[710]. 29 марта выяснилось, что Польша и Румыния не хотят подписывать предложенную Англией декларацию, если под ней будет стоять подпись советского представителя. В свою очередь Москва, опасаясь толкнуть Варшаву в объятия Берлина, не собиралась подписывать этот документ без участия Польши[711]. Таким образом, Англия столкнулась с проблемой, как обеспечить привлечение СССР к решению вопросов европейской политики, что ранее неизменно отвергалось ею, в условиях, когда многие страны, чье мнение Лондон старался учитывать, не одобряли заигрывания с Москвой. В итоге к концу марта вопрос о декларации отпал, а вышеуказанная проблема была вновь отложена на будущее[712].

29 марта Литвинов указал румынскому посланнику в Москве на заинтересованность советской стороны в более подробной информации о румыно-германском соглашении, «не подписано ли еще какое-либо секретное соглашение». В ответ румынский дипломат заявил, что «соглашение с Германией является исключительно экономическим», хотя опасность германского давления существует и может быть устранена «только совместными действиями великих держав». Советской стороне вновь намекалось на желательность признания границы по Днестру, на что Литвинов ответил, что этой линии «никакая опасность не угрожает»[713].

Тем временем обострились германо-польские отношения. В этих условиях, опасаясь возможного перехода Польши в лагерь Германии, стараясь добиться ее согласия на гарантию границ Румынии и сдержать германскую экспансию, Англия пошла на односторонние гарантии независимости Польши. Вопреки просьбам Варшавы о сохранении их в тайне, 31 марта гарантии были опубликованы, но при этом Англия не отказалась от содействия германо-польскому урегулированию. Тем не менее Польша все же отказалась дать гарантии границ Румынии, не желая портить отношений с Венгрией и полагая, что западная поддержка позволит и дальше лавировать между Берлином и Москвой. Вместе с тем Варшава предложила Англии заключить англо-франко-польский союзный договор[714].

1 апреля Москва уведомила Лондон, что, поскольку вопрос о декларации отпал, «мы считаем себя свободными от всяких обязательств». На вопрос, намерен ли СССР впредь помогать жертвам агрессии, был дан ответ, «что, может быть, помогать будем в тех или иных случаях, но что мы считаем себя ничем не связанными и будем поступать сообразно своим интересам»[715]. 4 апреля, ориентируя советского полпреда в Германии об общих принципах советской политики, Литвинов отметил, что «задержать и приостановить агрессию в Европе без нас невозможно, и чем позднее к нам обратятся за нашей помощью, тем дороже нам заплатят»[716]. 11 апреля в письме советскому полпреду во Франции Литвинов отметил, что Англия и Франция стремятся получить от СССР одностороннее обязательство защищать Польшу и Румынию, полагая, что поддержка этих стран отвечает советским интересам. «Но мы свои интересы всегда сами будем сознавать и будем делать то, что они нам диктуют. Зачем же нам заранее обязываться, не извлекая из этих обязательств решительно никакой выгоды для себя?»[717] Нарком выразил озабоченность английскими гарантиями Польше, поскольку они могли в определенных условиях принять антисоветскую направленность[718].

В сложившейся ситуации Франция ускорила завершение тянувшихся еще с ноября 1938 г. торговых переговоров с Румынией, и 31 марта было заключено франко-румынское экономическое соглашение. Румынии был предоставлен кредит в 500 млн франков на закупку вооружений и других товаров, который обеспечивался румынскими поставками нефти и зерна. Узнав о гарантиях Польше, Румыния попыталась получить гарантии своих границ от Англии и Франции, но Лондон вновь повторил свои условия. Тогда румынское правительство решило сослаться на существующий договор с Польшей, который применим к любой агрессии, «хотя технические соглашения предусматривали только случай агрессии России». Желая получить значительную военную поддержку со стороны Англии и Франции, Румыния не хотела связывать себя антигерманским соглашением, высказывалась против сближения Англии, Франции и Польши с СССР и не желала сотрудничать с Москвой. Тем временем Италия 7—10 апреля оккупировала Албанию. В итоге 13 апреля Англия и Франция предоставили гарантии независимости Румынии и Греции. 14 апреля Бухарест уведомил Берлин о том, что «Румыния не присоединится к британской политике окружения Германии» и для нее «нежелательна военная помощь со стороны СССР»[719]. 17 апреля Польша и Румыния подтвердили, что их союзный договор направлен только против СССР[720].

В ходе визита в Берлин 18–19 апреля 1939 г. румынский министр иностранных дел Г. Гафенку успокаивал Гитлера, уверяя его, что англо-французские гарантии не имеют реальной силы и больше направлены против непосредственных соседей Румынии, а не против Германии. В любом случае «Румыния готова искренне сотрудничать», лояльно выполнять экономическое соглашение с Германией, не имеет никаких обязательств в отношении Англии и Франции, ни в коем случае не станет содействовать английскому «окружению» Германии и не примет участия ни в какой дипломатической комбинации с участием СССР. Со своей стороны, Гитлер предостерег Румынию от сближения с Москвой[721]. 23–26 апреля в Лондоне Гафенку убеждал английское руководство, что Германия не желает войны и стремится к соглашению с Англией. «Румынская дружба с Францией и Великобританией не беспокоит Германию, так как эта дружба предоставляет Румынии возможность занимать твердые антирусские позиции». Румынский министр вновь высказался против сотрудничества с СССР, контакты с которым следовало использовать для давления на Германию. В ходе лондонских переговоров был затронут вопрос об укреплении Балканской Антанты за счет привлечения в ее состав Болгарии, для чего, по мнению английской стороны, вероятно, следовало передать ей Южную Добруджу. В любом случае Лондон устраивала нейтральная позиция балканских стран. Позднее в Париже Гафенку поддержал английскую позицию в отношении переговоров с СССР[722]. 11 мая было подписано англо-румынское соглашение об увеличении товарооборота. В июле 1939 г. была достигнута договоренность, что Англия предоставит Румынии займ в 5 612 300 ф. ст. для закупки вооружения и военного снаряжения. В этом явно проявилась заинтересованность великих держав Европы в максимально широком использовании румынского сырьевого экспорта[723].

Тем временем Англия 11 апреля запросила СССР о том, в какой форме он «мог бы оказать помощь Румынии в случае нападения на нее Германии». Правда, тут же выяснилось, что Бухарест, вообще-то, не склонен к сотрудничеству с СССР, опасаясь контрмер со стороны Берлина[724]. 14 апреля Москва, заявив о готовности участвовать в коллективной акции в поддержку Бухареста, запросила Лондон о том, как английское правительство «мыслит себе формы помощи Румынии». Но внятного ответа от Англии не последовало, поскольку Лондон стремился добиться, чтобы СССР взял на себя односторонние обязательства в отношении своих западных соседей[725]. Понятно, что Москва не собиралась играть в эту игру, и в ответ 17 апреля Англии и Франции было предложено заключить договор о взаимопомощи[726]. Теперь оказалось, что уже Англия не спешит реализовывать эту идею.

Посетивший ряд стран Юго-Восточной и Восточной Европы заместитель наркома иностранных дел СССР В.П. Потемкин 8 мая в Бухаресте имел протокольную беседу с Гафенку, заверив его, что смена Литвинова на посту наркома иностранных дел СССР В.М. Молотовым не скажется на внешнеполитической стратегии Москвы. На вопрос Потемкина, не пришло ли время «пересмотреть польско-румынский пакт, направленный против СССР», Гафенку ответил, что «ничто не препятствует заключению» румыно-польского соглашения о взаимной помощи «в случае нападения с запада»[727]. Понятно, что подобный ответ ни к чему Бухарест не обязывал. В тот же день Румыния уведомила Германию, что она «твердо отклонила» все предложения с самого начала втянуть ее в переговоры с СССР[728]. Попытка Москвы ликвидировать польско-румынский договор 1921 г. или хотя бы распространить его действие и на Германию вызвала категорические возражения Польши и Румынии[729].

Обе страны всячески отказывались от каких-либо соглашений, направленных против Германии, и вообще выступали против коллективной безопасности. Румыния точно выполняла свое обещание, данное 19 апреля Гитлеру, не заключать «никаких союзов против Германии» и не иметь «никаких дел с Советским Союзом»[730]. Понятно, что Англия при всяком удобном случае ссылалась на подобную позицию Варшавы и Бухареста с целью ограничить обязательства в отношении СССР[731]. Не случайно Гафенку в Лондоне рекомендовали не слишком скрывать свое нежелание сотрудничать с Москвой. Более того, эта позиция Румынии использовалась Англией и для давления на Францию. 23 мая румынское правительство вновь довело до сведения Англии, что «Румыния не желает принимать участия в какой-либо системе, предусматривающей помощь со стороны Советского Союза», и «не хочет идти вместе с Англией и Францией в их переговорах с Советами». Еще ранее о том же было сообщено Германии. Впрочем, эта позиция не скрывалась и от Москвы, которой было заявлено, что «румынское правительство не примет участия ни в союзе [с СССР], ни в переговорах о нем. Румыния не может связывать себя… с Россией»[732].

В условиях политического кризиса 1939 г. советское руководство было заинтересовано в точном определении позиций как великих европейских держав, так и своих западных соседей. Конечно, основное внимание СССР в это время уделял контактам с Англией, Францией и Германией. В Москве отмечали, что позиция Англии и Франции в отношении Германии постепенно смягчается. Если в марте — апреле западные союзники делали заявления с угрозами в адрес Германии, то в первой половине мая они всего лишь демонстрировали спокойную уверенность в своих силах, а к началу июня призывали Берлин к переговорам. Польша и Румыния также не проявляли желания к сотрудничеству с Москвой. Начавшиеся англо-франко-советские переговоры о договоре о взаимопомощи развивались ни шатко ни валко, поскольку Англия и Франция не собирались признавать равноправие СССР в европейских делах, опасаясь, что создание реальной антигерманской коалиции приведет к краху нацистского режима в Германии и фашистского в Италии и «большевизации» этих стран. Поэтому все эти дипломатические шаги западных союзников в отношении Москвы были направлены лишь на запугивание Германии и достижение договоренности с ней[733].

1 июня Бухарест напомнил Лондону о своей просьбе, чтобы «ни в каком англо-русском соглашении Румыния не упоминалась»[734]. 13 мая и 20 июля были подписаны новые германо-румынские экономические соглашения по поставкам в Третий рейх леса и сельскохозяйственных продуктов. В начале июля 1939 г. Румыния заключила в Германии кредитные контракты на поставку вооружений, гарантировав Берлину бесперебойные поставки горючего. В июле Румыния вновь подтвердила, что «в настоящее время мы не намерены вступать ни в прямые, ни в косвенные связи с русскими»[735]. Однако 22 июля Верховное главнокомандование вермахта ввело запрет или ограничило поставки оружия в кредит странам, «принявшим участие в английской политике окружения Германии». Теперь Румыния могла получать оружие только в обмен на нефть. Тогда Бухарест запретил поставки нефти в Германию в счет клиринга, поскольку румынские обязательства уже были выполнены. После переговоров 19 августа удалось договориться о возобновлении румынских поставок. Румынское правительство согласилось уплатить иностранным компаниям за нефть для Германии 5,5 млн марок, а германская сторона обещала поставить румынским ВВС 29 бомбардировщиков и снять запрет на поставки чешского оружия[736].

Тем временем на Днестре имели место новые инциденты. 11 мая румынский пограничный катер обстрелял и захватил в советской части Днестровского лимана рыбацкую лодку. Хотя на следующий день лодка и рыбаки были возвращены, совместное расследование этого случая показало, что, хотя факт нарушения советских территориальных вод, обстрела и захвата рыбаков подтвердился, «румыны в этом вопросе заняли резко отрицательную позицию». 31 мая в ходе встречи представителей пограничных частей румынская сторона постаралась употребить в протоколе вместо слов «демаркация» слово «граница» и словосочетания «советская территория», «румынская территория». В результате протокол не был подписан советским представителем. Главное управление пограничных войск (ГУПВ) НКВД просило НКИД решить эту проблему по дипломатическим каналам[737]. 28 июня советская сторона указала румынской миссии в Москве на то, что в ее ноте от 7 июня вновь допущен термин «румынская территория» применительно к Бессарабии. Румынский посланник заявил, что «в дальнейшем миссия будет воздерживаться от употребления в переписке с НКИД неприемлемых» для советской стороны формулировок[738]. Соответственно, 21 июля советское полпредство в Бухаресте получило из Москвы указание не принимать румынские документы с подобными формулировками[739].

В ходе тайных и явных англо-германских контактов весной — летом 1939 г. Лондон пытался достичь соглашения с Германией, которое позволило бы консолидировать Европу, а Берлин старался получить гарантии невмешательства Англии в дела Восточной Европы. Естественно, СССР внимательно следил за маневрами Лондона и Берлина и старался своими контрмерами не допустить нового англогерманского соглашения, справедливо расценивая его как главную угрозу своим интересам. Весной — летом 1939 г. Англия и Франция вновь старались найти приемлемую основу соглашения с Германией, используя для давления на Берлин угрозу сближения с СССР[740]. Однако было совершенно очевидно, что они не горели желанием иметь Москву в качестве равноправного партнера, — это полностью противоречило их внешнеполитической стратегии. Не случайно в конце июля Англия довела до сведения Германии, что переговоры с другими странами «являются лишь резервным средством для подлинного примирения с Германией и что эти связи отпадут, как только будет действительно достигнута единственно важная и достойная усилий цель — соглашение с Германией»[741]. Понятно, что в этих условиях, как показали переговоры в Москве, Англия и Франция не собирались соглашаться с тем, что Советский Союз наряду с ними получит право определять, когда Германия действует как агрессор. Именно этим и объяснялась бесплодная дискуссия по вопросу об определении «косвенной агрессии». В итоге взаимной подозрительности и неуступчивости сторон англо-франко-советские переговоры к середине июля фактически провалились.

Однако открытое признание этого факта лишило бы Англию и СССР средства давления на Германию, поэтому 23 июля Лондон и Париж согласились на предложенные советской стороной военные переговоры. Не случайно состав англо-французских военных делегаций был не слишком представительным, а их инструкции предусматривали, что «до заключения политического соглашения делегация должна… вести переговоры весьма медленно, следя за развитием политических переговоров»[742]. Зная, что «поляки и румыны не хотят допускать на свою территорию советские войска», следовало все же выработать планы помощи со стороны СССР Польше и Румынии, чья позиция в случае германской агрессии могла бы измениться. «Если русские потребуют, чтобы французское и британское правительства сделали Польше и Румынии» предложение о сотрудничестве с Советским Союзом, «делегация не должна брать на себя каких-либо обязательств», доложив об этом в Лондон. «Поляки и румыны не обеспечили согласованной обороны своих стран против германского нападения, поскольку в прошлом польско-румынский союз ориентировался лишь на предположение о нападении со стороны России», а румынские вооруженные силы, состоящие из 22 пехотных, 3 кавалерийских дивизий и 3 горнопехотных бригад, не представляют заметной ценности. Основная задача делегации виделась в получении обещания Москвы экономически поддерживать Польшу и Румынию в случае войны[743].

Все еще надеясь достичь договоренности с Германией, английское правительство не желало в результате переговоров с СССР «быть втянутым в какое бы то ни было определенное обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения следует стремиться к тому, чтобы ограничиваться сколь возможно более общими формулировками»[744]. Не случайно французская делегация имела полномочия только на ведение переговоров, а английская делегация вообще не имела письменных полномочий[745]. Таким образом, для англо-французской стороны речь шла о ведении бесплодных переговоров, которые было желательно затянуть на максимально долгий срок, что могло, по мнению Лондона и Парижа, удержать Германию от начала войны в 1939 г. и затруднить возможное советско-германское сближение[746].

Со своей стороны, советское руководство, будучи в целом осведомлено о подобных намерениях Англии и Франции, назначило представительную военную делегацию, обладавшую всеми возможными полномочиями. Были разработаны варианты военного соглашения, которые можно было смело предлагать партнерам, не опасаясь, что они будут приняты. 7 августа был разработан четкий «сценарий» ведения военных переговоров. Прежде всего следовало выяснить полномочия сторон «на подписание военной конвенции». «Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и “почтительно” спросить, для каких целей направило их правительство в СССР. Если они ответят, что они направлены для переговоров», то следовало выяснить их взгляды на совместные действия Англии, Франции и СССР в войне. Если же переговоры все-таки начнутся, то их следовало «свести к дискуссии по отдельным принципиальным вопросам, главным образом о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также через Румынию», выдвинув этот вопрос в качестве условия подписания военной конвенции. Кроме того, следовало отклонять любые попытки англо-французских делегаций ознакомиться с оборонными предприятиями СССР и воинскими частями Красной армии[747]. Понятно, что в этих условиях военные переговоры были обречены на провал и использовались сторонами для давления на Германию.

В ходе военных переговоров в Москве советская сторона подняла вопрос о проходе Красной армии через территорию Польши и Румынии, который, видимо, рассматривался советским руководством своеобразной лакмусовой бумажкой намерений западных партнеров. Хотя Англия и Франция прекрасно знали отрицательное отношение Польши к проблеме пропуска советских войск на свою территорию, было решено еще раз запросить Варшаву и попытаться найти некую компромиссную формулу, которая позволила бы продолжить переговоры с СССР. Запрашивать Румынию западные союзники, видимо, посчитали излишним, поскольку и так было ясно, что если даже польское правительство, которому непосредственно угрожало германское вторжение, категорически против этого, то о Румынии и говорить нечего. 21 августа румынский посол в Париже, сообщая об отрицательном ответе Варшавы, советовал своему правительству занять аналогичную позицию. Собственно, никаких подсказок Бухаресту и не требовалось. Еще 11 августа Кароль II заявил турецкому президенту И. Инёню, что не допустит прохода советских войск через румынскую территорию, даже если они придут «на помощь румынской армии»[748]. 21 августа премьер-министр Румынии А. Калинеску записал в своем дневнике: «Прием у Кароля. Сообщаю о французско-английском запросе в Варшаву, касающемся требования прохода русских войск через польскую территорию. Говорят, что и перед нами будет поставлен тот же вопрос. Король: “Ответим, что это станет ясным, когда будет война. Во всяком случае, необходимо, прежде всего, безоговорочное признание Бессарабии”»[749].

Тем временем 23 августа в Москву прибыл министр иностранных дел Германии И. Риббентроп, и в ходе переговоров со Сталиным и Молотовым в ночь на 24 августа были подписаны советско-германский пакт о ненападении и секретный дополнительный протокол, определивший сферы интересов сторон в Восточной Европе. К сфере интересов СССР были отнесены Финляндия, Эстония, Латвия, территория Польши к востоку от рек Нарев, Висла и Сан, а также Бессарабия[750]. Благодаря этому соглашению Советский Союз впервые за всю свою историю добился признания своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы. Москве удалось ограничить возможности дипломатического маневрирования Германии в отношении Англии и Японии, что во многом снижало для СССР угрозу общеевропейской консолидации на антисоветской основе и крупного конфликта на Дальнем Востоке, где в это время шли бои на Халхин-Голе с японскими войсками. Конечно, за это Москве пришлось взять на себя обязательства отказаться от антигерманских действий в случае возникновения германо-польской войны, расширить экономические контакты с Германией и свернуть антифашистскую пропаганду.

Советско-германский договор вызвал растерянность в Бухаресте. 27 августа 1939 г. румынское правительство вновь уверило Берлин в верности своего курса на дальнейшую дружбу с Третьим рейхом и ставило себе в заслугу то, что «ничего не делало, чтобы улучшить отношения с Советской Россией, считая улучшение отношений с Германией важнейшим вопросом своей будущей политики». Румыния «хочет идти рука об руку с Германией в русском вопросе» и желает знать мнение Берлина об этом. Румынская сторона уведомила германское руководство, что останется «нейтральной в любом конфликте между Германией и Польшей, даже если Англия и Франция вмешаются в него» и будет продолжать продавать стратегическое сырье Берлину[751]. Вместе с тем Румыния дала согласие Англии и Франции на транзит военных материалов в Польшу. 31 августа румынский премьер-министр уведомил германского посланника о том, что в отношении СССР Бухарест всегда проводил политику, отвечающую интересам Третьего рейха, продолжает скрупулезно выполнять свои обязательства по договору от 23 марта 1939 г. и надеется, что Германия также выполнит свои обязательства относительно поставок вооружения. На просьбу Фабрициуса о запрете транзита военных материалов в Польшу Калинеску ответил, что это невозможно, так как в этом случае Англия, Франция и Польша могут потребовать прекращения поставок нефти в Германию[752].

Загрузка...