Библиотечка журнала «Советская милиция» 6(24), 1983

Николай Сальников ТРЕВОГА НА РАССВЕТЕ Рассказ

ПЕРВЫЕ ПЕТУХИ пропели голосисто, на всю округу, будто соревнуясь между собой. И хоть Пелагее Никитичне уже под семьдесят, и слух у нее не такой обостренный, она через стекла конторы услышала петушиное пение.

Пелагея Никитична — худенькая маленькая старушка с толстыми стеклами очков, чудом держащихся на кончике носа, очень подвижная и малость смешная в ту ночь даже глаз не сомкнула. Она вообще на ночном дежурстве не спит, хотя, быть может, спать и не воспрещается. Не то, что ее сменщицы-молодухи: закроют дверь на ключ, насытятся чайком с вареньем и давай сны разглядывать. До рассвета проспят, хоть из пушки пали. Нет, она не такая. Уж какой тут сон, коли в мозгу засело: большие деньги в бухгалтерии. А деньги — вещь опасная, того и жди беды. Что и говорить — немалая ответственность. Ишь как разрослась контора птицефабрики. В три этажа. И Пелагея Никитична здесь вроде бы самая главная фигура в ночное время.

И потом, если уж говорить откровенно, мучил ее тот страшный ночной визитер. Дело было месяц назад, когда электричество отключили. После полуночи она открыла ключом дверь конторы, чтобы подышать свежим ночным воздухом. И вдруг откуда ни возьмись этот дылда. Вырвал у нее связку ключей и потащил ее за собой, — вероятно, опасался, что она позвонит в милицию. Быстро открыл комнатку, где находился сейф, подошел к нему, стронул с места, попробовал поднять — не получилось, больно тяжел. Пелагея Никитична стояла, будто окаменев, не в силах вымолвить слова. Ноги стали ватными.

— Ну вот что, божий одуванчик, — зло сказал незнакомец, вытаскивая финку. — Молчать будешь или, может, участковому стукнешь? А? Знай, — голос его звучал угрожающе, — если трепанешь кому о моем визите, ну, что я приходил сюда и ящик трогал, дух выпущу. Либо сам, своими руками задушу, либо кореша мои это сделают. Скажешь? — и он поднес финку к ее лицу.

— Не губи, голубчик. Вот те крест — молчать буду, — растягивая слова и делая ударение на «о», испуганно проговорила старуха.

— Цыц, — вполголоса прикрикнул на нее ночной визитер. — В бога веруешь?

— Как не верить-то, касатик?

— Побожись, что никому не скажешь. Никому! Ни дома, ни на работе.

Она стала судорожно креститься, взирая на него, как на икону.

— Ладно, ладно, убедила, — отошел он. Спрятал нож, бросил ей под ноги связку ключей и направился к выходу. У двери обернулся:

— В общем, смотри у меня…

О ночном происшествии она не сказала никому, боясь нарушить свое обещание и, конечно, опасаясь мщения. Но тревога не покидала ее. Вот почему, услышав пение петухов, она подумала, что ночь скоро кончится, до рассвета не так уж далеко.

«Поднакоплю деньжат на холодильник, — размышляла Пелагея Никитична, заваривая чай, — и уйду, уйду, уйду. Хватит с меня».

Ее размышления прервал мягкий стук, будто кто-то забарабанил костяшками пальцев по оконному стеклу. Пелагея Никитична вышла из своего застекленного закутка и засеменила к двери.

— Кого еще нелегкая несет? — пробурчала недовольно и услышала за дверью мужской голос:

— Бабушка, милая, мать у меня умирает. Уж ты позволь по телефону позвонить, врача вызвать.

— Ишь какой, — нарочито строго ответила она. — Ступай на проходную да звони.

— Что же я бегать-то буду, коли человек при смерти, — опять кто-то жалобно заговорил за дверью. — Открой, неужели у тебя сердце каменное?

— Отвяжись, худая жись, — она повысила голос. — И давай уходи отседова, не то я милицию позову.

За дверью стихло. Пелагея Никитична прошла в помещение бухгалтерии, включила свет, села на стул. По правде говоря, она испугалась, хоть и виду не подала. «А голос вроде знакомый. Чей же, дай бог памяти». И вдруг сердце екнуло: «А-а, да это же тот высоченный парень… Который ночью приходил».

Страх обуял бабку. Она вспомнила, как ее наставлял молоденький розовощекий участковый инспектор, когда вечером однажды приходил проверять службу.

— Ты, бабуля, никого не бойся, — говорил лейтенант, стараясь придать своему девичьему голосу металлический оттенок, — Если кто к тебе рваться будет, хулиганить или еще что, сразу выдай нам сигнальчик.

«Да, надо позвонить, — подумала Пелагея Никитична, — мало ли чего?»

Она встала, быстрыми шажками пошла в свою каморку.

И в это время дверь с шумом открылась, и перед нею будто злые джины, выросли двое. Рослые, плечистые. Лица обтянуты черным капроном дамских чулок. «Свят, свят…» — только и успела подумать она. Один верзила приставил к ее лицу нож, другой ловко связал руки бельевой веревкой. Вдвоем они подхватили сторожа, как пушинку, и бросили в тесный закуток…

Только позже узнает Пелагея Никитична, что, не сумев разжалобить ее сказкой об умирающей матери, преступники с тыльной стороны здания взломают дверь запасного выхода, поднимутся по лестнице на второй этаж, пройдут по коридору и спустятся вниз. Затем взвалят на свои плечи тяжеленный сейф, в котором находилось 60 тысяч рублей, и через передние двери конторы вынесут его на улицу, к машине…

ДНЯ ЗА ТРИ до ограбления кассы, когда заместитель начальника УВД города майор милиции Яраданов проводил служебное совещание, позвонил дежурный — капитан Шальнов.

— Сергей Яковлевич, не очень приятные новости…

— Ты так говоришь, Владимир Николаевич, будто мы когда-то приятные получали, — тихо ответил майор, повернувшись к переговорному устройству. — Не томи, выкладывай…

— Из таксомоторного сообщают: в парк не вернулся водитель Павел Мыльников. Он прошлой ночью работал. Молодой, двадцати трех лет. Таксисты сами, своими силами город прочесали и нашли машину. В тихой такой улочке, знаете, где завод металлоконструкций?

— Ну, ну… Они хоть ничего там не трогали?

— Говорят, не трогали. Даже пост выставили — до приезда милиции.

Майор прервал совещание и вместе со старшим экспертом-криминалистом Лукосеевым и сотрудником уголовного розыска Индустриального райотдела Жилиным выехал на место происшествия. Их встретил диспетчер таксомоторного парка, которого Яраданов, поблагодарив, тут же отпустил, поскольку тот опаздывал на работу.

Беспризорная «Волга» стояла мокрая — ночью шел дождь, но была исправна, только сорвана зеленая контрольная лампочка.

Открыли багажник — дно совершенно влажное, будто здесь лежало что-то сырое. И травинки на дне — зеленые, совсем свежие.

— А это что? — Яраданов нагнулся, достал из угла багажника какой-то предмет, похожий на значок. Это действительно был значок, причем оригинальный. На подвеске, выполненной в виде ленты к ордену Красного Знамени, был прикреплен золотистого цвета пятигранник с изображением красной звезды. В центре, на голубой эмали, — позолоченный силуэт самолета. И ниже цифры: 1943—1973.

— Такие значки обычно носят ветераны войны, — сказал Яраданов и, завернув значок в бумагу, положил его в карман.

— А что? Возможно, это серьезная зацепка, — ответил Жилин.

Они еще раз осмотрели место водителя, багажник.

— Посмотрите, товарищ майор, — эксперт Лукосеев показал на обработанные порошком нечеткие следы пальцев рук, оставленные на стекле машины с левой стороны. — Впечатление такое, будто это следы борьбы. Наверное, тюкнули таксиста. Помните, год назад на такого же напали, только в живых оставили, к дереву привязали.

— Не исключено, Юрий Вениаминович, не исключено, — отозвался Яраданов. — Давайте осмотрим местность. И во-он те небольшие карьеры, затопленные водой. Возьмем шесты и поищем тело, на ощупь.

Осмотр ничего не дал, и Яраданов с экспертом и оперативным работником поехал в управление. В пути связался по рации с дежурной частью:

— Шальнов? Слушай, Владимир Николаевич, разыщи адрес жены таксиста. Кстати, узнай, как ее зовут. Хочу сам с ней поговорить.

— Она, Сергей Яковлевич, нам уже дважды звонила, — ответил дежурный. — Очень переживает. Голос прямо-таки дрожит. Ведь у них ребенок месяц назад родился. А тут муж пропал…

— Это все понятно. Адрес, адрес!

— Чаплыгина, 31, квартира 17. Аллой Геннадьевной зовут.

Неподалеку от управления Яраданов высадил Лукосеева и Жилина, дав последнему особое задание по делу, и поехал на улицу Чаплыгина — на другой конец города. Настроение было подавленным. Чутье оперативного работника подсказывало, что случилось непоправимое, что рано или поздно труп Мыльникова будет найден. И если сейчас жена таксиста надеется на лучший исход, звонит, теребит милицию, ему от этих надежд не легче. Да, были в его практике случаи: ищут пропавшего мужа, а тот в компании пьяненьких дружков сидит и в ус не дует. Но здесь особый. Брошенная машина. Явные следы борьбы. Загадочный значок. Чей он? Преступника? Тогда, возможно, искать его следует среди авиаторов, которых в городе довольно-таки много? А может, значок принадлежит таксисту? Тогда ясно, почему этот предмет оказался в неподходящем месте. Водителя могли убить, а тело запрятать в багажник, чтобы отвезти и выбросить, где придется. Уж он-то, Яраданов, знает: такое, к сожалению, бывает. Но ведь все может оказаться проще. Возможно, значок не имеет никакого отношения к исчезновению таксиста. Скажем, открыл однажды водитель багажник, а какой-нибудь дошкольник взял да и кинул туда значок, подаренный внуку дедом-ветераном. Да мало ли как могло быть?

— Внимание, «шестнадцатый». Я — «Вулкан», — прохрипела рация. Это Шальнов вызывал на связь Яраданова.

— «Шестнадцатый» слушает. Какие новости?

— На Безымянной, на окраине города, в старом разобранном доме найден полуживой человек…

— Мыльников? — Майор давно ждал сообщений о нем, и хотя это слово, в спешке сказанное дежурным, — «полуживой» — потрясло его, все же он испытывал удовлетворение от того, что водитель жив, что теперь раскрыть преступление не составит большого труда.

— Алло, «шестнадцатый», — снова затрещала рация, — вы меня не поняли. Не Мыльников, не таксист. О нем пока ничего не известно. Найден рабочий завода «Кондиционер» Травин. Как слышите.

— Что с ним, с Травиным?

— Пока ясно лишь одно: вчера была зарплата, домой он не пришел. А сегодня в полдень в развалинах старого дома на него случайно наткнулся слесарь Карабасов. Искал вроде бы рамы для дачи, а нашел своего коллегу. Вызвал милицию. Приехали, осмотрели. Человек без сознания, в карманах пусто. Доставили в больницу.

— Поднимай фрунзенцев. Пусть Корытин срочно займется этим делом. Я подключусь позже.

— Есть, — спокойно ответил Шальнов.

Майор откинулся на спинку сиденья, глубоко вздохнул.

— Час от часу не легче, — сказал в сердцах. — Вот ведь как бывает, Саша, — обратился к милиционеру-водителю Скоринову. — Тихо. День, другой, третий. Дежурные не нарадуются: благодать. По ночам в шахматы режутся — делать нечего. В такие дни и ночи я тревожусь. Есть крылатое выражение, его любят повторять фронтовики: «Тишина обманчива». Верно. Обманчив этот мнимый покой. Ну, сам посуди. Неделю не было никаких ЧП. И вдруг началось: у какой-то бабки пропала коза, кто-то кому-то посчитал ребра, загадочно исчез таксист, напали на рабочего человека. Что еще ожидать?

— Раскроете, Сергей Яковлевич, — улыбнулся старший сержант. — Вы хороший оперативный работник. Говорят, вы родились сыщиком.

— Э, нет, Саша. О работе в милиции я никогда не задумывался. Чего там! Недолюбливал ее. Жил я тогда в Тбилиси, на заводе трудился.

— Так вы из Грузии? А я считал — из Баку, — удивился Скоринов.

— Из Грузии. А по национальности — азербайджанец. И зовут меня, Саша, не Сергеем Яковлевичем, а Салманом Ярадан оглы. Что я знал о милиции? Ничего. Свой труд — рабочего человека — ценил. А труд милиционера? Мы за глаза называли его нехорошими словами. Рабочий потеет, материальные ценности создает, а этот… В общем, подтрунивали. До поры до времени. Пока сами не убедились.

Рассказал Яраданов, как однажды в их бригаде несчастье случилось: обокрали квартиру одного рабочего — Гурама Тамадзе. Как человек места себе не находил. Как это сразу же сказалось на его труде. И даже на работе всей бригады.

— Все-то у него валилось из рук, — продолжал майор. — Помню, мы возмущались: куда смотрит милиция, уж неделя прошла, а воров не поймали. «И не поймают, — говорил Тамадзе, — не верю я им». Но вот как-то приходит Гурам сияющий. Оказывается, нашли субчиков! Мы всей бригадой в милицию — расскажите, как дело было, кто отличился и так далее. Пришли к нам на встречу сотрудник уголовного розыска Леванидзе и следователь Бараташвили. И такое рассказали о своей работе, чего мы никогда и знать не знали. И что-то сдвинулось в нашем представлении о милиции. И когда мы подводили итоги за квартал, к слову сказать, они были внушительными, нам казалось, что и милиция вместе с нами выполняла этот производственный план. Вот так-то, Саша… А потом… — майор тяжело вздохнул. — Потом мы вместе с милицией, всем заводом хоронили капитана Леванидзе. Он задерживал вооруженного преступника и в схватке с ним получил смертельное ранение. Мы провожали его в последний путь и плакали. И не только женщины. Мы, мужчины, плакали. Потому что Леванидзе был наш, он словно состоял в нашей бригаде — веселый, обаятельный, умный.

Помолчали.

— А как же в России оказались? — спросил милиционер.

— Очень просто. Призвали в армию, служил здесь, в Челновске. Тут и свою Танечку нашел. Ну и, выражаясь морским языком, якорь бросил.

— Приехали, Сергей Яковлевич, — сказал Скоринов, остановившись у подъезда многоэтажного, по всему видать, недавно построенного дома с надписью: «Улица Чаплыгина, 31».

«Значит, Алла Геннадьевна, — подумал он, вспомнив имя жены Мыльникова. — Ох, нелегкая эта миссия — разговаривать с человеком, у которого такое горе».

Короткие два звонка, и сразу же дверь открыла миловидная худенькая женщина в цветастом халате. В ее глазах майор уловил жгучее нетерпение увидеть человека, которого она ждала. Поэтому так заметно было ее разочарование, когда перед нею предстал незнакомец в штатском костюме.

— Я из милиции, — поспешил сказать Яраданов, чувствуя неловкость положения.

— Что с Пашей? — спросила она, пристально глядя незнакомцу в глаза, боясь услышать страшные слова.

— Пока не знаем.

— А я так обрадовалась, думала, звонит он. Два коротких — это его позывные…

Она была рада, что страшные слова, которые вертелись у нее на языке, не были сказаны этим элегантным милиционером.

— Что ж мы стоим? — спохватилась. — Проходите, пожалуйста.

— Давайте поговорим в прихожей, — предложил Яраданов. — У вас так чисто, а ботинки мои зашнурованы капитально.

В комнате заплакал ребенок. Тотчас к нему устремилась пожилая женщина, хлопотавшая на кухне.

— Пашина мама, Ирина Васильевна, — сказала Алла Геннадьевна, перехватив взгляд работника милиции. — Меня успокаивает, а сама плачет украдкой, чтобы я не видела.

Майор спросил, не было ли у Павла каких-либо драгоценностей — кольца золотого, дорогостоящего перстня…

— Ой, что вы! — удивилась она. — Паша не выносит никаких украшений. И одет просто. В обычной куртке. Он, знаете, магнитофон с собою взял. Он всегда его берет. У него чудесные записи. Анну Герман любит.

— А какой марки магнитофон?

— Марки? Я ведь не разбираюсь в них, честное слово… Ирина Васильевна, — она позвала свекровь, — где паспорт на магнитофон.

Вышла пожилая довольно статная женщина с ребенком на руках. Кивнула головой, приветствуя работника милиции.

— Без паспорта знаю, — сказала она. — «Спутник-403». Вместе с Павликом покупали.

— Да, совсем забыл,-спохватился Яраданов, доставая кармана завернутый в бумагу значок и обращаясь к Алле Геннадьевне.

— Что можете сказать об этом предмете?

— Где вы его взяли?

— Алла Геннадьевна, я прошу не задавать мне вопросов. Лучше отвечайте на мои.

— Это Пашин значок. Видите ли, Паша у нас коллекционер. Фалерист — кажется так это по-научному. В армии он служил в авиационной части, и с тех пор собирает значки на авиационную тему. У него их около тысячи. Каждое воскресенье посещает клуб коллекционеров Что на Ниженке. В последний выходной пришел довольный: выменял хороший знак необыкновенной какой-то эскадрильи. Взял его с собой. Я заметила: в первые дни после обмена он часто рассматривает свое приобретение, кладет в карман, снова достает, смотрит. Как бы наслаждается им…

«Это что же — верна моя догадка? — подумал майор. — Выходит, Мыльникова убили, а тело спрятали в багажник — вот значок и выпал из кармана».

— Все-таки скажите, — как-то необыкновенно мягко и жалостливо проговорила она, — откуда у вас эта находка?

— Попозже, Алла Геннадьевна. Договорились? Вы разрешите, я от вас позвоню?

И не дожидаясь согласия, взял телефонную трубку, набрал номер начальника райотдела майора Болотникова:

— Борис Алексеевич, Яраданов говорит. По факту исчезновения таксиста Мыльникова. Кто в оперативной группе? Записываю: Бабарыкин, слушай, Ба или Бо? Все-таки Ба? Дальше? Жилин и Черемшанцев? Значит, такая задача… Пусть они наведаются в таксомоторный, поговорят с водителями, со всеми, кто вчера ночью работал: когда в последний раз видели Павла на трассе. И еще: может, кто-то из подозреваемых подходил к ним, просил подвезти куда-нибудь в глубинку. В общем, пусть разведают, Борис Алексеевич. Ну, удачи!

Положил трубку. Извинился за беспокойство и хотел было выйти из квартиры. Но его остановила вышедшая из комнаты мать Павла Мыльникова.

— Алла, — обратилась она к невестке, — оставь нас, пожалуйста, одних… Я вот что хочу вам сказать, молодой человек, — тихо произнесла Ирина Васильевна, когда Алла ушла на кухню. Яраданов взглянул на опухшее от слез лицо женщины и вдруг почувствовал, как непонятно откуда взявшаяся робость сковала его движения, он не знал, как стоять, куда девать руки.

— Я — мама Паши, — сказала она твердо. — И сердце мое мне подсказывает: я не увижу его живым…

Она помолчала, пытаясь, видимо, справиться со своим волнением, но не смогла, не осилила себя и зарыдала так громко, что выбежала невестка, где-то в глубине квартиры заплакал ребенок.

— Алла, оставь нас одних, — потребовала она, придав лицу строгое выражение. — Я прошу вас только об одном, — продолжала Ирина Васильевна, — найдите убийцу! Его покарает наш суд. Это будет слабым утешением матери. Найдите! Вы не имеете права не найти! Иначе, — она сделала небольшую паузу, — грош вам цена. Вы поняли меня?.. Я прошу вас, молодой человек, умоляю. Ради матери, которая потеряла единственного сына… Не на войне, а здесь, под мирным небом…

Она уткнулась ему в плечо. Пожалуй, давно он не слышал такого трогательного напутствия матери погибшего, а в том, что Мыльников погиб, Яраданов почти не сомневался. И здесь, в коридоре квартиры, как-то неловко гладя руку пожилой женщины, убитой горем, неумело успокаивая ее, он мысленно дал клятву: найти убийцу. Он думал о том, что работник милиции всегда должен остро ощущать беду человека и воспринимать ее как свою собственную. Вспомнил, как лет десять назад, будучи совсем молодым сотрудником уголовного розыска и занимаясь делом об убийстве ученика 7 класса Володи Негорошко, предстал перед начальником областного УВД. Старый, собравшийся на пенсию генерал скрупулезно интересовался подробностями дела, проверяя компетентность молодого инспектора. Затем, отложив в сторону распухшую папку, с которой пришел Яраданов, участливо спросил: «Вы прониклись горем этой семьи? Испытываете ли вы неукротимое, сильное негодование по поводу действий преступника? Сына, конечно, им не вернуть, но вас не волнует тот факт, что убийца безнаказанно ходит по земле, что попрана святая святых — справедливость?»

Слушая генерала, взад-вперед ходившего по своему огромному кабинету, Яраданов поддакивал ему, кивал головой, дескать, проникся, испытываю, волнует. Но этот старый мудрец с лампасами на брюках все понял. Понял, что не дозрел еще молодой инспектор до самостоятельного уголовного дела. «Нет, товарищ лейтенант, — строго сказал генерал-майор милиции, — вы еще не готовы раскрывать это преступление. Сходите в семью Негорошко, побеседуйте со всеми, особенно с матерью погибшего юноши. Ощутите их горе. Оно должно стать вашим. Только тогда вы станете раскрывать преступление не по приказу сверху, а по зову собственной совести. А это, поверьте мне, гораздо результативнее.

Вот и сейчас, ощущая горе матери, он думал только об одном: о справедливом возмездии.

ВЕЧЕРОМ того же дня Яраданов собрал в своем кабинете оперативных работников, участковых инспекторов. Но пока он задерживался у начальника УВД, и в ожидании его разговор как-то само собой перешел на международные темы. На всех присутствующих произвела сильное впечатление вчерашняя передача Центрального телевидения о пресс-конференции по поводу инцидента с южнокорейским самолетом. Особенно заявление на конференции маршала Огаркова.

— Вот помяните мое слово, — говорил участковый инспектор капитан милиции Опарин, тучный человек с белыми, будто посыпанными мукой ресницами, лицом напоминавший киноартиста Ивана Рыжова. — Неспроста это. Право слово, неспроста. Рейган хочет обострить обстановку, разжечь ненависть к нам. И он еще придумает что-нибудь гнусное, вот поверьте мне…

— Уму непостижимо, — отозвался инспектор Дудин. — Послать самолет с пассажирами на верную гибель… И во имя чего? Ради своих политических делишек…

— А ты не удивляйся, молодой человек — снова заговорил Опарин. — У них, у империалистов, испокон веков так было. И будет. Это их природа.

Вошел Яраданов, жестом показал, чтобы присутствующие не вставали.

— Что? Международные дела обсуждаем? — сказал тихо обведя взглядом всех. — Это хорошо, это нужно. Но давайте все-таки от дел внешних перейдем к чисто внутренним. Итак, друзья мои, работать будем на два «фронта»: искать пропавшего таксиста и разбираться в преступлении, совершенном против рабочего. Кстати, Травин не пришел в сознание? — Яраданов обратился к начальнику отделения уголовного розыска Фрунзенского райотдела Корытину.

— Нет, Сергей Яковлевич, — встал во весь свой исполинский рост Корытин. — Травин в очень тяжелом состоянии.

— Мотивы преступления? Виктор Петрович, — он снова повернулся к Корытину, — ваше мнение?

— Судя по всему, ограбление, — ответил тот. — Потерпевший вчера получил зарплату, так что домой шел с деньгами, а в карманах, как мы успели убедиться, — ни рубля не оказалось.

— Ну, Виктор Петрович, это не довод, — возразил майор. — Разве одно отсутствие денег в кармане может свидетельствовать об ограблении? Жене отдал, долги погасил. Да мало ли как бывает?

— В том-то и дело, — не унимался Корытин, — что не отдавал он денег жене. Напротив, она очень ждала его вчера и просила ни копейки не тратить.

— Да и в цехе, где работал Травин, — вступил в разговор инспектор уголовного розыска Дудин, — все утверждают, что он получил в конце смены зарплату — 160 рублей и после заседания в завкоме отправился домой.

— Надо опросить жителей всех домов, неподалеку от которых найден человек, — вставил Корытин.

— Думаю, следует установить круг лиц, хорошо знавших Травина, — добавил Дудин.

— А что скажут участковые? Какие у них подозрения?

Говорили по очереди, но особых зацепок не было. Наибольший интерес представил рассказ капитана милиции Опарина.

— Тут у меня на участке свои Кукрыниксы объявились, право слово, — начал Опарин. — А точнее — Кукрыниклы: Кулагин, Крысин и Никитка Лыриков. Устроили, значит, в одном сараюшке вроде бы художественную мастерскую. Как узнал? Прибегает ко мне свой человек и говорит: «Иди, Свиридыч, разберись: в сарайчике, что напротив баньки, дым коромыслом, как бы пожар не случился». Я туда. Вижу: Никитка Лыриков, клубный оформитель, с дружками, из художников доморощенных. Пьют, смолят, картины внутри сарая поразвесили. Да какие картины! Женщины обнаженные. Правда, вид вполне приличный. Но… в чем мать родила. Право слово. Одна, значит, на песочке греется, у ручейка лежит, под березкой. Другая в постельке нежится, одеяло откинула. Пожалте, любуйтесь на нее. К картинам, чего там говорить, претензий нет. А вот что люди пьют в неположенном месте да чадят, того гляди сарай подожгут, мне это было не по нутру. Предупредил. Ребята, которые с Никиткой, — Кулагин и Крысин, хорошие. Я отцов их знаю. Отцы — работящие, уважаемые люди. «Что ж вы, — говорю ребятам, — к зелью-то прикасаетесь, не стыдно? Отцы-то ваши совсем непьющие. Право слово. А Кулагин в ответ: «Рождение общества обмываем. Мы теперь — Кукрыниклы».

— Не вижу связи с темой разговора, — устало вымолвил Яраданов. — Скажите определенней: ваши художники могут быть причастны к совершению преступления?

— Думаю, что Кулагин с Крысиным не могут. А за Никитку Лырикова ручаться не могу. Загадочный он какой-то. Право слово. Деньжата у него водятся, прямо скажу, не по зарплате. Черт его знает, может и он выследил Травина, — сделал неожиданный вывод Опарин и сел тяжело дыша.

— А может, и не он, — уже с места, выждав паузу, выкрикнул участковый.

— Непрофессиональный разговор у нас, — окидывая взором всех присутствующих, с обидой в голосе проговорил Яраданов. Передразнил: — Может, он, а может, и не он. Я прошу более четко выражать свои мысли. И потом. Что за творческое объединение на вашем участке? Вы интересовались их целями? Уж не они ли это делают копии известных мастеров кисти, а потом сбывают их? Копии, прямо скажем, сомнительного качества. Надо посерьезнее относиться к проявлениям такого рода творчества, а не взирать на этих людей с умилением.

— Я вас понял, товарищ майор, — приподнялся с места Опарин.

Отпустив участковых инспекторов, Яраданов будто ушел в себя. Он словно не слышал голосов своих коллег — иногда возбужденных, иногда деланно равнодушных. Они звучали в стороне, и звуки их словно не касались его ушей. Когда он думал о нападении на Травина, мозг его сверлила одна неотступная мысль: что, если это тот самый случай, о котором он читал в учебнике криминалистики?

— Сергей Яковлевич, вы спите, что ли? — удивленно спросил Корытин.

— Разве с вами уснешь, — улыбнулся Яраданов. — Подняли тут гвалт, как на базаре. Вот что: все версии, которые наметили, надо, естественно, отработать. А вас к тому же, Виктор Петрович, прошу выяснить, какими деньгами выдавалась на предприятии зарплата — старыми купюрами или новыми, которые в ходу еще не были?

— Какая разница? — удивился Дудин. — Лишняя-то работа зачем, товарищ майор?

Яраданов сделал вид, что не слышал реплики.

— Вы уж, Виктор Петрович, еще раз побывайте на предприятии, — повторил он настойчиво, — и узнайте, какими деньгами выдавалась зарплата. Пожалуйста, лично убедитесь в этом.

— Вечно у него причуды, у нашего Салмана, — говорил Дудин, когда все, не торопясь, выходили из управления. — Деньги… Старые, новые. Какое это имеет отношение к личности убийцы?

— Не горячись, Володя, — отвечал Корытин. — Значит, имеет. Не стал бы он гонять человека понапрасну.

— Тогда пусть объяснит, что к чему.

— А какой резон трезвонить загодя? Всему свое время…

Едва сотрудники вышли из кабинета Яраданова, как в приемную влетел Жилин. В руках он держал миниатюрный магнитофон.

— Наташенька, — крикнул секретарше, — пропусти без очереди. Срочно!

— Заходите, — сказала она, прихорашиваясь. — У него абсолютно никого.

— Сергей Яковлевич, — с порога заговорил Жилин, — кое-что проясняется, Мы опросили нескольких таксистов, в самое разное время. И все заявили, как сговорились: примерно в час ночи в районе автовокзала к ним подходили два рослых парня, один темноволосый, другой белесый, просили подкинуть до деревни Болотино.

— Так, так, любопытно…

— Ну, а таксисты знаете какие? Капризные… До Болотино не поехали, дескать, далеко. Вот тут я одного частника записал, Бубенцова, колоритная, скажу вам, личность. Хотите послушать?

Жилин включил магнитофон.

«Сижу я, значит, в своих «Жигулях», супругу ожидаю, — зазвучал глуховатый певучий голос — Подходят двое, рослые, здоровенные: «Мужик, до Болотино подбросишь?» «А сколь дадите?» — спрашиваю. «Считай, что четвертной у тебя в кармане», — говорит чернявый. «Дак это нормально», — отвечаю. И предлагаю садиться. Сели. Тот, который потемней, на переднее сиденье, другой — сзади. «Ну, чего застыл, трогай», — зашумели. Говорю, чуток обождите, ребятки, должон супругу дождаться. Тот, что рядом сел, нахальный такой, глазищи вытаращил: «Что, старик, баба с нами? Э, нет, баба — это к несчастью». И пулей из машины…»

— Молодец, Константин Андреевич, — удовлетворенно сказал майор. — Что записал — молодец. А теперь давай подумаем… Знаешь, что в рассказе Бубенцова наводит на размышление?

— Что они женщины испугались…

— Правильно. Но дело не в женщине. Они испугались второго лица. Зачем же им убирать с дороги сразу двоих? И дальше. Значит, если они могли подойти к Бубенцову, к другим водителям, точно так же могли попросить Мыльникова?

— Конечно.

— Слушай, Андреич. — Яраданов привстал из-за стола, глаза его загорелись. — Скажи мне, как выглядел Бубенцов? Какой он — толстый, грузный, массивный или…

— Хиляк он. Кожа да кости.

— А другие водители, с которыми Бабарыкин и Черемшанцев беседовали?

— Такие же тощие, Сергей Яковлевич, мы ж вместе ходили… Ясно, ясно, к чему вы клоните. Мыльников тоже телосложения хлипкого.

— Лет десять назад, — стал рассказывать Яраданов, — пришлось мне допрашивать одного типа, нападавшего на таксистов. И вот сейчас я вдруг отчетливо вспомнил его. У него, знаешь ли, была своя незатейливая логика. Он выбирал в жертву человека заведомо слабого, по крайней мере, производящего такое впечатление. С ним, дескать, легче управиться. Хотя, по правде говоря, преступник просчитался: один из «хилых» водителей оказался великолепным спортсменом, перворазрядником по боксу. Он так отхлестал нападавшего, что превратил его в бифштекс, честное слово. И сам же доставил в милицию.

— Эти парни тоже, видать, искали слабого, — отозвался Жилин. — И, кажется, нашли.

Вернулся Корытин. Приоткрыв дверь, доложил:

— Сергей Яковлевич, деньги выдавались новые, прямо-таки хрустящие. В пачках, перевязанных крест-накрест бумажными полосками. Купюры — пятирублевые.

— Неужели? — Яраданов заулыбался, потирая руки от удовольствия. В этот момент он был похож на мальчишку, который, не скрывая чувств, радуется предстоящей удаче. Теперь такое же слово «неужели» — произнес Корытин:

— Неужели это так важно, Сергей Яковлевич.

— Важно! Архиважно! — горячо заговорил майор. — Это, Виктор Петрович, заметно упрощает дело. Смотрите. Деньги новые, в пачках. Значит, располагались в определенной последовательности. Надо непременно узнать, кто получал зарплату перед Травиным или после него. А зная номера денег его товарища, произвести несложные подсчеты.

— Тогда мы узнаем, какие деньги, под какими номерами, следует искать. Я правильно понял?..

КОГДА Пелагею Никитичну связали и бросили в небольшой грязный закуток, где хранились веники, тряпки и прочий хлам, сначала она буквально онемела от страха. Но придя в себя, стала кричать, звать на помощь. Никто не отозвался. Потом поняла, что связаны только руки. Ногой открыла дверцу, с трудом приподнялась. Так, связанная по рукам, и прибежала к дочери. Дверь открыл зять, ахнул: «Маманя, что с тобой?» Дочь запричитала: «И зачем тебе эта работа? Говорила ведь, бросай… Что у нас, денег нету? На холодильник не наберем?» Зять тут же по «02» связался с милицией. И вот уже телефонный звонок дежурного по УВД майора милиции Кравца поднимает с постели майора милиции Яраданова.

— В поселке Раздольное, на птицефабрике, ограблена касса, — отчетливо, как диктор на вокзале, говорил Кравец. — Сторожа связали, сейф увезли…

Начальник УВД города был вызван в областной центр, и Яраданов принял командование на себя.

На место происшествия выехали оперативные сотрудники, следователь, эксперт-криминалист, кинолог. В числе первых оказался там работник дежурной части УВД Завадский. Бывший сотрудник ГАИ, он сразу же обнаружил неподалеку от конторы свежий след протектора, оставленный «Москвичом». «Надо сообщить дежурному, — подумал Завадский, — что искать следует «Москвич».

— Валерий Васильевич! — Завадский обернулся на голос и увидел растерянного Женю Борисова, местного шофера, которого хорошо знал. — Валерий Васильевич, а у меня гараж взломан и мой «каблучок» угнали.

Завадский мгновенно сориентировался: «каблучком» водители называют машину «ИЖ», у которой колесная основа «Москвича». Значит, след оставил не «Москвич», а именно «ИЖ». Он побежал в контору, к телефону.

— Искать надо «каблучок», — сообщил в дежурную часть. Номер: 40—49 ЧОП.

Перекрывались дороги, ведущие на соседние областные города, перекрестки, паромная переправа через реку Шершавку. Поднимался в воздух вертолет. На месте происшествия в поте лица трудилась следственно-оперативная группа. Накануне ограбления кассы коридор второго этажа был тщательно вымыт, и эксперту Любови Жигульской не составляло особого труда обнаружить целую дорожку «пылевых» следов. Причем, одни были оставлены подошвами, другие — какой-то мягкой тканью. У эксперта возникло предположение, что кто-то из преступников снял обувь и шел в носках.

— И еще одна деталь, Михаил Федорович, — докладывала Жигульская начальнику экспертно-криминалистического отдела Селиверстову. — В подметочной части обуви левой ноги есть характерная особенность, вроде бы шов. Просматривается четко.

Работник уголовного розыска расспрашивал сторожа. Напуганная до смерти Пелагея Никитична жалобно всплескивала руками, повторяя одно и то же:

— Ой, умру, не выдюжу. Ой, судить меня мало…

— Успокойся, бабушка. Как они выглядели?

— Они ж, анчихристы, бабьи чулки на свои рожи понапялили… Ну, прямо пантомасы. О, господи! Ты прости меня, мать царица небесная, понаделали кин всяких…

— Ты, бабушка, не отвлекайся. Скажи, сами-то они какие?

— Длинные дылды… Как столбы телеграфные. Плечищи — во! Одного я запомнила, он раньше приходил вроде бы на разведку.

Она опять запричитала, «запела» по-волжски:

— Что ж я, дура, молчала-то? Ой, грех какой, прости меня, господи. Спрашивашь, какой из себя? Лицо худое, злобное. Волосы темные, курчавые, как у барашка. Ты токо слови — узнаю враз!

А тем временем в УВД города поступило сообщение: одна гражданка, собирая на опушке леса грибы (примерно в 40 километрах от Челновска), обнаружила труп мужчины. Это, как выяснилось, был водитель такси Павел Мыльников.

Дело к своему производству приняла прокуратура.

КАПИТАНУ Корытину действительно не составляло особого труда установить очередность получения зарплаты. Кассир Железнякова пояснила:

— Сам Травин деньги не получал. Он торопился на заседание завкома и попросил своего напарника — Григорьева Николая Демьяновича. У нас такое разрешается и, представьте себе, никаких недоразумений. Сначала Николай Демьянович свои получил, а уж потом за Травина расписался. Очень хорошо помню.

К Корытину подошла молодая дородная женщина. Представилась: Строганова, из отдела кадров.

— Вы уж про Николая Демьяновича не подумайте что плохого, — несколько обиженно, как показалось Корытину, проговорила она. Сама видела, как передавал он деньги Травину.

Токарь Николай Демьянович Григорьев встретил сотрудника милиции доброжелательно. Узнав, что для раскрытия преступления необходимо знать номера его денег, тотчас достал кошелек.

— Почти все целехоньки. Лишь пятерку разменял. Жена у меня в отпуске, в деревню поехали, вот и ношу зарплату с собой.

— Скажите, Николай Демьянович, Травин никому не отдавал денег? Мог же он долги вернуть, взносы заплатить.

— Нет, нет. Когда он с завкома пришел, мы с Натальей Петровной Строгановой, из отдела кадров, разговаривали в цеху. Тут я ему и отдал деньги. Смена заканчивалась, и взносы уже никто не принимал. Вскоре Травин ушел домой… Вы скажите, он будет жить?

Корытин не ответил, лишь плечами пожал. Затем переписал номера банкнот, принадлежавших Григорьеву, и сразу же вычислил, как того требовал Яраданов, последующие номера пятирублевок, которые должны были находиться в кармане Травина.

Прибыв в управление, он протянул Яраданову лист бумаги с выписанными в столбик цифрами. Майор проводил «оперативку» и был весь в делах.

— Извините, Сергей Яковлевич, я, наверное, не вовремя, — смутился Корытин.

— У нас все дела важны, Виктор Петрович, — спокойно ответил заместитель начальника УВД. Посмотрел на цифры. — Превосходно. Теперь будем думать дальше…

В тот же вечер с помощью целой группы сотрудников милиции он поставил в известность всех работников магазинов, закусочных и кафе, всех торговых точек города. Указав номера денег, которыми завладел преступник, майор особо подчеркнул: каждый, кто сообщит об этом, будет поощрен руководством УВД.

Хотя работа велась и по другим направлениям, сам Яраданов на следующий день напряженно ждал, ни на минуту не выходя из кабинета. Каждый телефонный звонок он воспринимал с волнением. «Из магазина», — екало сердце. Но звонили по самым разным поводам и самые разные люди. И только часам к семи вечера, когда измученный ожиданием, уставший и голодный, он, оставив за себя инспектора, направился было к двери, раздался этот важный для него звонок. Он почувствовал всем своим нутром, что звонят именно по тому делу, и бросился к аппарату сломя голову, словно боялся, что там, на дальнем конце провода, не дождутся, положат трубку.

— Яраданов слушает!

— Вас мне и надо, — ответил мягкий женский голос. — Задержали… Приезжайте по адресу…

Задержанным оказался двадцатитрехлетний киномеханик Анатолий Климушин, которого доставили в соседний райотдел. Туда и прибыл Яраданов.

— Объясните, молодой человек, — обратился к нему майор, — почему деньги, имеющие такую нумерацию, оказались в ваших руках. Дело в том, что они принадлежат другому человеку, которого ограбили и покалечили.

Климушин широко раскрыл глаза:

— Как? Нет, вы это серьезно? Да меня ж Никита Лыриков послал… Ах, он… То-то я гляжу, у него этих пятирублевок — хоть квартиру оклеивай. «Сам, — говорю, — что ли, наделал?» «Почему сам, — отвечает, — подкалымил». Он и послал меня за тремя бутылками.

Через некоторое время был задержан клубный оформитель, один из членов общества «Кукрыниклы» Никита Лыриков. В карманах его тужурки нашли почти всю зарплату, принадлежавшую Травину. Казалось, Лыриков был парализован. Вначале он ничего не говорил, лишь растерянно хлопал глазами. Постепенно пришел в себя. В райотделе, в кабинете Корытина, его допросили.

— Откуда у вас эти деньги?

— Мои, кровные, — с вызовом и даже как-то визгливо ответил Лыриков. — Зарплату получил. Ну и приработок у меня. А-а, вон оно что… Догадываюсь, почему вы меня взяли. Дескать, откуда приработок. А у меня талант. Понимаете? Талант! Которого у вас нету. Иначе бы вы не хватали невинного человека. Да, я рисую и продаю. Это мой труд…

— Никита Васильевич, — миролюбиво сказал Яраданов, — вы, пожалуйста, успокойтесь. Что касается продажи картин, разберемся. Но сейчас речь не об этом. Нас интересуют купюры, которые находились в вашем кармане. Они принадлежат другому человеку. На него напали, ограбили. И сейчас за его жизнь борются врачи.

— Так бы и сказали. А то хватают, понимаешь, от искусства отрывают.

Стремясь продолжить разговор в нужном русле, Яраданов поспешил согласиться:

— Да, конечно, товарищ Лыриков, вы — человек искусства, и мы это понимаем, только убедительная просьба говорить по существу.

— Деньги я получил от Карабаса-Барабаса, — громко сказал Лыриков. — То бишь от слесаря завода «Кондиционер» Карабасова Бориса Валерьяновича. За две мои, сознаюсь, перерисованные картины, правда, не помню какого автора, но я дополнил их своими, созданными лично мною, деталями.

— Он, Сергей Яковлевич, «Спящую Венеру» Джорджоне изобразил с электронными, часами, — сказал Корытин.

— Карабасова? — переспросил Яраданов, подумав при этом, что такую фамилию он где-то слышал. Вспомнил: о Карабасове говорил по радиосвязи дежурный Шальнов, когда информировал о нападении на Травина. Он, Карабасов, что-то искал в разрушенном доме и обнаружил человека в бессознательном состоянии. Выходит, Карабасов напал на своего коллегу и сам же сообщил в милицию? Ловко. «А впрочем, чему удивляться — и такое бывает», — подумал майор.

Задержанный Карабасов, узнав о причине интереса милиции к его скромной персоне, долго молчал, опустив голову, и капитан Корытин, не желая попусту тратить время, напомнил молодому, щегольски одетому мужчине, что надо, видимо, сознаться и подробно рассказать о том, как он напал на Травина и ограбил его, как на другой день вроде бы случайно обнаружил потерпевшего.

— Ну, зачем вы так, Виктор Петрович? — укоризненно сказал Яраданов. Возможно, он и сам считал, что перед ним преступник, но предпочел другую манеру разговора. Майор милиции осуждал прямолинейные атаки на тех, кого по долгу службы приходилось допрашивать.

— Вся сложность… моего положения… заключается в том, что… — Карабасов говорил, словно клещами вытягивал из себя слова. — Мне трудно… защищаться. Я в дурацком положении…

Заерзал на стуле Корытин:

— Да поймите же: вы расплатились с Лыриковым деньгами Травина. Как они оказались у вас?

— Моим россказням… вы можете не поверить, — закусив губу проговорил Карабасов, — а человек, который мне эти деньги одолжил наверняка откажется, Тем более, он судимый. Зачем ему… добровольно хомут… на себя надевать. И вся вина… ляжет на меня. Но у меня алиби… Если на него напали… четырнадцатого вечером… я находился… Вы проверьте…

— Борис Валерьянович, не говорите загадками, — попросил Яраданов. — Кто вам одолжил деньги?

— Игорь Зяблин. Он вернулся… из мест лишения… Вы его знаете, он в милиции отмечался… и сам товарищ Корытин с ним беседу проводил — так мне Зяблин сказал. Ведет он себя тише воды, ниже травы, правда, спиртным увлекается. Но я не думаю, что Игорь напал на Травина. Однако деньги такими купюрами дал мне Зяблин.

Карабасов успокоился и не казался таким косноязычным, как ранее.

— Игорь, — продолжал он, — зашел ко мне, когда я рассматривал картину «Купальщица», которую Лыриков оставил мне на вечер, — он ее срисовал с какого-то оригинала. Попросил за нее 160 рублей. Я коллекционер, причем редкий: собираю картины обнаженных женщин… Вот вы улыбаетесь. А напрасно. Нынче все что-нибудь собирают. В Англии, например, один джентльмен трамвайные вагоны коллекционирует. А Тимирязев, да будет вам известно, чемоданы собирал. И это факт доподлинный. Так вот. Я посетовал, что не имею таких денег. Тогда Зяблин и выручил меня. Он отсчитал 32 пятирублевки. Я еще пошутил, а нельзя ли рублями. «Такими в колонии дали», — ответил.

Вошел сержант. Четко, по-уставному обратился к Яраданову:

— Товарищ майор, гражданин Лыриков, который в соседнем кабинете, изъявляет желание, чтобы его отпустили.

— Что ж, — поднялся Яраданов, — перед Никитой Васильевичем надо извиниться.

Зашел в кабинет, где Лыриков вел какую-то беседу «за жизнь» с одним из работников уголовного розыска, сказал прямо с порога:

— Вы, Никита Васильевич, на нас не обижайтесь. Уж такие обстоятельства.

— Да я что, непонятливый разве? Я все понимаю, — поднялся со стула клубный оформитель.

— Но сбытом картин вы все же не занимайтесь. Мы ведь это дело так не оставим.

— Когда я работаю, то испытываю огромное счастье от своего труда, — снова на высокой ноте заговорил Лыриков. — А вы хотите лишить меня этого счастья. Знаете, что сказал Горький? «Человек рожден для счастья, как птица для полета».

— Слова действительно хорошие, — согласился Яраданов. — Только позвольте маленькую поправочку внести, совсем, можно сказать, несущественную: слова эти принадлежат писателю Короленко.

— Разве? — округлил глаза один из «Кукрыниклов».

ЗЯБЛИНА задержали при типичных для него обстоятельствах: во дворе жилого квартала, рядом с кустами акации он в одиночку, приняв позу горниста, тянул из горлышка бутылки вино местного производства.

— Вот жизнь настала, — сетовал он, обращаясь к сопровождающему его сотруднику милиции. — Бедному человеку и выпить нельзя. Ну оштрафуйте, ну мораль прочтите, но зачем же в милицию тащить?

В райотделе Зяблина ждал капитан Корытин. К этому времени он уже навел справки о всех, кто был ранее задержан. И лишний раз убедился, что были они вне всяких подозрений. Зяблин четырнадцатого вечером болтался примерно в том районе, где произошло нападение на Травина. Его видели повсюду — мальчишки, старушки-пенсионерки, сидевшие на лавочках.

Корытин, любивший действовать с кавалерийского наскока, сразу же пошел в атаку, нажимая на голосовые связки:

— Откуда у вас деньги — тридцать две пятерки, которые вы одолжили слесарю Карабасову? Предупреждаю: не врать! В колонии вам таких денег не выдавали, мне это известно.

— Деньги? — Зяблин переспросил, видимо, желая собраться с мыслями. Растерянность его исчислялась какими-то секундами — не больше. — У меня был японский транзистор…

Он откашлялся и продолжал говорить ровно, спокойно:

— Поношенный, правда. Кореш один подарил. Эту прелестную вещицу я и продал одному из парней. Если фамилией будете интересоваться, то не назову. С тем парнем встретился случайно. Ехал в вагоне местного поезда.

— Когда ехали? — прервал его Корытин.

— Утром пятнадцатого.

«А ведь похоже на правду, — подумал Корытин. — На Травина напали четырнадцатого вечером, а утром пятнадцатого Зяблин действительно уезжал из Челновска в Березняки к тетке на именины и вернулся в тот же день».

— Словом, мы разговорились, — продолжал Зяблин. — Ему транзистор мой приглянулся. Ну, а вам я по секрету скажу, что в транзисторе куча неисправностей. В общем, сошлись на сходной цене. А потом эти деньги Карабасу-Барабасу одолжил. У него бзик в голове: живых, натуральных женщин презирает, а картинами обнаженных увлекается. Тоже мне пижон…

— Кто подарил вам транзистор? Фамилия? — наступал Корытин.

— Пожалуйста. Могу и фамилию назвать: Болдин. Гена Болдин. Только вам его ни за что не найти. Он в бегах. Сами же объявление повесили. Был условно освобожденным в комендатуре нашего города. Сбежал. Теперь по свету мается. И потом он хитрый — Генка. Умный. Вы его, клянусь свободой, не поймаете…

Корытин рассматривал изъятый у Зяблина новенький блокнот с алфавитными буквами — для телефонных разговоров. Его страницы были чисты. И только на странице с буквой «Ч» стояла запись — Чокнутый. В скобках имя — Валя. И номер телефона.

— Кто это — Валентин Чокнутый? — спросил капитан.

Зяблин вдруг заулыбался:

— Да так, знакомый.

— Фамилия, что ли? Или кличка?

— Просто зовут так за некоторые его странности…

Через какой-то час после допроса Зяблина Корытин уже знал: Валя — это Валя Валунова, одинокая двадцатисемилетняя женщина, проживающая в рабочем общежитии, а «чокнутый» — тот самый Геннадий Болдин, Валин дружок, которого давно разыскивает челновская милиция.

ЛЕЙТЕНАНТ милиции Кулаев поднялся быстро, едва в прихожей раздалась мелодичная трель звонка. «Тревога!» — услышал за дверью знакомый голос работника дежурной части. Жена, Людмила, тоже проснулась. Немного поворчала: «Ну что они там? Тридцать лет человеку, а гоняют, как мальчишку». Лишь Виталька, шестилетний малыш, мерно посапывая, продолжал спать в своей кроватке.

Виктор Кулаев завел «Москвич», выделенный совхозом специально для него, участкового инспектора, и помчался к своему райотделу. Конечно, надо бы завернуть в УВД, где хранился его «макаров», — Индустриальный РОВД создан совсем недавно, условий хранения оружия там пока еще нет, но сержант, приехавший за Кулаевым, передал приказ, чтобы в райотдел участковый прибыл как можно быстрее.

Начальник РОВД майор милиции Болотников, введя в курс дела и поставив задачу, подчеркнул:

— Искать машину «ИЖ» под номером 40—49 ЧОП, лимонного цвета, угнанную из гаража…

Кулаев выбежал из райотдела, завел «Москвич» и понесся на свой участок в поселок Таболо, чтобы поднять своих активистов и перекрыть строящийся мост. Рассвело. Внезапно увидел своего помощника Льва Панфиловича Спиридонова, ехавшего на мотоцикле, внештатного участкового инспектора, крепкого, кряжистого мужчину лет пятидесяти. Работал он всегда на совесть, обстановку в поселке знал досконально.

— Привет, Лев Панфилыч! — Кулаев приоткрыл дверцу. — Рад видеть.

— Я чего на ногах-то, Николаич? — перебил его Спиридонов. — Неспокойно в поселке. Сдается мне, чужаки залетные нагрянули. Двое, на машине. То в один конец газанут, то в другой. Заблудились, может? Да и то сказать, у нас тут за Шершавкой и заблудиться нетрудно. Особливо нездешним.

— Что за машина? Номер запомнили?

— Как не запомнить: 40—49 ЧОП.

— Так мы же ищем ее, — обрадованно крикнул лейтенант. — Где она?

— В ту сторону укатила. — Спиридонов показал в направлении турбазы.

— Вот что, Лев Панфилыч, давайте искать вместе. Я поеду по этой дороге, а вы на мотоцикле в объезд по той. Если вы их повстречаете, прошу ничего не предпринимайте, они могут быть вооружены. Сделайте вид, что вас они абсолютно не интересуют. Но мне сигнал дайте. А я пока передам в дежурную часть, что «каблучок» в нашем районе.

Снял милицейский китель, поверх форменной рубашки надел старую кожаную куртку — для маскировки. Вот только брюки милицейские с красным кантом. Но что же делать?

По лесной извилистой дороге проехал до самой Черной речки — так называли здесь говорливый узкий ручеек, петлявший в глубине леса. Остановил машину возле каких-то кустов. Спрыгнул на землю, пошел прямиком к речке. Он знал, что туда нередко приезжают водители, мотоциклисты, чтобы освежиться холодной водой, отдохнуть на бережку.

В лесу было тихо, прохладно. Вглядываясь в даль, Кулаев не заметил, как сбил ногою гриб. Это был молодой красношляпый подосиновик. Еще один. Ба! Да сколько их здесь! Жаль, не время собирать. Надо как-нибудь с Людой приехать сюда. Показалась речка. Кулаев оглядел местность, и сердце его дрогнуло, когда в зелени травы и деревьев он увидел лимонный цвет автомашины. «Ну конечно же, — «каблучок»! А вот и они, два здоровенных парня. Удобно расположились на траве, что-то жуют и о чем-то тихо беседуют. Рядом бутылки, на обрывке газетной бумаги — закуска.

Треснул сучок под сапогом Кулаева, и моментально вскочили те двое, побежали к машине. Лейтенант вел себя спокойно. Изображая из себя грибника, не спеша отошел назад и, лишь когда оказался за кустом, бросил зажатые в ладони грибы и стремглав побежал к своей машине. Виктор слышал, как там, у речки, завелся «каблучок», как рванулся он с места и поехал в сторону Табола. Кулаев крепко сжал зубы: ну теперь-то он их догонит.

И все-таки он потерял преступников из виду. Слишком велика была скорость, которую они развили. Эта скорость, по замыслу, должна была выручить их, но она их погубила. Преследуя угнанный автомобиль, Кулаев заметил на дороге огромное темное пятно. Подъехав, увидел разлитое машинное масло. Рядом топорщилась бетонная плита. Нетрудно было догадаться, что машина налетела на приподнявшийся край плиты и разбила картер двигателя, «значит, больше километра не проедут», — подумал Кулаев. И действительно: вскоре, миновав место аварии, он увидел разбитый «каблучок». Возле него хлопотали те двое.

Лейтенант подъехал как можно ближе. Из машины решил не выходить, потому что красный кант на серых брюках мог его выдать. Только теперь Виктор отчетливо увидел их. Да, это преступники. Черноволосый судорожно перекладывает пачки денег в белое полотенце, быстро заворачивает их и оглядывается, интересуясь подъехавшим водителем. На вид ему — лет двадцать пять. Лицо в крови. Откуда кровь, — Кулаев узнает позже: в момент аварии тот, кто вел машину, сильно ударится переносицей о руль. Вот они оба встали, распрямились. Участковый инспектор видит, какие они рослые, крепкие. Он и сам не маленький — 1 метр 80 сантиметров. Но эти выше и, чувствуется, физически сильней его. Что делать? Вступить в единоборство? Одному против двоих, на безлюдной лесной дороге? Убьют, завладеют его машиной… Нет, такой план не годится. Уж сколько раз говорилось и в райотделе, и в УВД, и в союзном министерстве, чтобы без нужды на пулю не лезть, чтобы трезво оценивать обстановку, идти на хитрость, проявлять смекалку. «Думайте о тактике своих действий, — неустанно повторял Яраданов. — Иной раз можно и отступить, это не зазорно, с тем, чтобы впоследствии взять преступника наверняка. Главное, не бросайтесь, как пишут в иных газетах, «не долго думая», а по-нашему — очертя голову. Думать надо всегда». Так что поспешность ни к чему. Машина у них разбита. Они уже в западне и далеко все равно не уйдут.

— Здорово, браты! Бензинчику не одолжите? Ведерко.

Кулаев был абсолютно уверен, что не одолжат. Не до услуг им. Но он учел и дополнительный вариант на случай, если преступники согласятся помочь. Тогда нужно выходить из машины, и красный кант на брюках может испортить дело. Значит, он, Кулаев, не выйдет, а скажет: «Я вижу, у вас своих хлопот невпроворот. Ладно. Как-нибудь дотяну до хаты».

Получилось проще. В ответ черноволосый огрызнулся:

— Проваливай отсюда. Видишь, сели на прикол.

Кулаев какие-то секунды помедлил, желая лучше рассмотреть лица парней. Затем включил газ:

— А-а, ну извиняйте.

И быстро уехал. Теперь его занимало только одно: где взять подмогу? И чего медлит дежурный, где обещанные им силы?

Кулаев не знал, что Яраданов и прибывшая из областного центра группа руководящих работников во главе с заместителем начальника УВД полковником милиции Давыдовым уже перебрасывают силы и средства милиции в район Табола.

Он остановился, вышел из машины, чтобы оглядеться. Услышал шум работающего двигателя. О, радость! Его догонял голубой «Москвич-412» Афанасия Миронова, сельского дружинника, одного из лучших тружеников села. Конечно же, Афанасий возвращался с рыбалки, он любит на зорьке заняться этим делом. Парень он покладистый. Да и здоровьем не обижен. На него можно положиться.

Миронов остановил машину, подошел к участковому.

— Что случилось, Виктор Николаевич? — встряхнув головой, поправил пальцами рук свои густые черные волосы.

— Ты видел… этих… двоих?

— У ребят несчастье, видно. Хотел помочь, но они на меня как цыкнули…

— Афоня, это — опасные преступники, их надо задержать во что бы то ни стало, помоги мне, — он выпалил одним духом, боясь, что Миронов не согласится, оставит одного. Но Афанасий сказал удивительно просто:

— У меня топор есть, Виктор Николаевич.

— Отлично. Только это в крайнем случае. Ты же крепкий парень, спортивный.

— Лады. Едем на вашей машине?

— Нет, Афоня, на моей нельзя. Кажется, они меня уже заподозрили. Давай уж на твоей…

Кулаев пересел в машину Миронова и повел ее сам. Вскоре показался разбитый лимонный «каблучок». Но где же его пассажиры?

— Ушли, Виктор Николаевич, — вздохнул Миронов.

— Не могли они далеко уйти, — ответил участковый инспектор. Он осмотрелся и увидел, как метрах в трехстах от дороги по берегу Шершавки устало тащились двое. Они!

— Кажется, выходят на бетонку, — сказал Миронов.

— Куда ж им еще выходить? — отозвался участковый. — Так что, Афоня, будем брать.

Он наскоро проинструктировал его. Малость подождали, чтобы преступники ступили на дорогу. Кулаев круто развернулся и повел машину, догоняя спокойно шагавших грабителей.

Все меньше расстояние до них, все тревожнее стучит сердце. Вот оба, заслышав шум мотора, почти одновременно обернулись и, давая возможность проехать автомобилю, расступились по разным сторонам дороги. «Афоня, это ж великолепно, — шепчет Кулаев. — Твой — справа, мой — слева. Только сразу, мгновенно…»

Все произошло в считанные секунды. Машина встала, как вкопанная, и Кулаев стрелой метнулся к рослому детине. Молниеносный прием, и преступник опрокинут в дорожную пыль. Но он отчаянно сопротивляется, Кулаев чувствует его недюжинную силу, и все-таки сказывается мастерство самбиста. Лейтенанту удается прижать детину к земле, провести болевой прием и уже за спиной преступника защелкнуть наручники, которые он предусмотрительно положил в карман куртки.

А что же Миронов? Ах, какая досада — не успел Афанасий. Видимо, сноровки не хватило. Не было стремительности в его действиях, и черноволосый, со свертком в полотенце, успел отскочить в сторону, увернуться от удара. Будто затравленный зверь, кинулся он в кусты.

Первым желанием Кулаева было оставить задержанного на попечение Миронова и броситься в погоню. Но обожгла тревога, а вдруг и этот уйдет? Нет, нельзя рисковать…

— Слушать мою команду, — крепко держа преступника, властно сказал лейтенант…

ЗАДЕРЖАННЫЙ Шатров ничего, не говорил о своем сообщнике. Зло ругаясь, повторял одно и то же:

— Вы еще ответите за свои вольности, вы еще меня узнаете. Беззаконие!

— Кто с вами был, почему он убежал? — спрашивал полковник Давыдов.

— Знать не знаю, понятно? — кричал Шатров. — Шел по дороге, увидел машину, попросил помочь. А потом эта дурацкая авария. Человек нос перебил. Не мог же я его бросить!

— Ладно, пусть успокоится, — распорядился Давыдов. Шатрова увели. — Обувь его осмотрели?

— Да, Василий Иванович, — сказал старший эксперт УВД области майор милиции Менской. — След, изъятый Жигульской с места ограбления кассы, оставлен левым ботинком Шатрова. Тут все ясно. Взгляните на этот шов.

— Хорошо, Марк Михайлович. Сейчас важно найти второго. Сергей Яковлевич, — обратился Давыдов к Яраданову, — как вы думаете, кто второй?

— Болдин, условно освобожденный, по кличке «Чокнутый». Сбежал из комендатуры, его давно мы ищем. Вот и УВД области выдало информацию: к ограблению кассы может быть причастен Болдин.

— А что говорят Кулаев и Миронов? Они же видели его в метре от себя.

— Совершенно верно. Когда им показали фотографию Болдина, воскликнули в один голос: он. Кроме того, Болдина опознали по фотографии водитель-частник Бубенцов, сторож Пелагея Никитична и некий Зяблин, подозреваемый в совершении другого преступления.

После поимки Шатрова весь день искали второго преступника. Прочесывали лесные массивы, дежурили на перекрестках, на пароме. Кулаев нашел в лесу взломанный сейф, в котором находился целый ворох обугленных бумаг, преимущественно ведомостей. Преступника, однако, и след простыл.

Вечером того же дня группа Давыдова собралась в кабинете майора Яраданова. Было высказано предположение, что Болдину, вероятно, удалось проскочить через Шершавку в город, поскольку в лесу ему находиться просто опасно. Деньги, мол, имеются, так что мог подговорить какого-нибудь лодочника переправить его на тот берег. Разрабатывался план задержания Болдина. Вспомнили про сведения, добытые капитаном милиции Корытиным: Болдин мог скрываться у Валентины Валуновой. Поэтому утром следующего дня за общежитием установили контроль, в засаде находилась оперативная группа. Примерно в 10 часов утра заместитель начальника Индустриального райотдела капитан милиции Муравлянский вызвал к себе в кабинет Валунову.

— Валентина Васильевна, — сказал он, — мы разыскиваем Геннадия Болдина, вашего приятеля. Где он может находиться?

— Ой, не знаю, — ответила Валунова. — Он давно уже не приходил.

— Валентина Васильевна, это правда? — спросил Муравлянский.

Она замялась, засмущалась:

— А что он такого натворил?

— Не нравятся нам его связи с женщинами легкого поведения, — не говоря правды, Николай Владимирович Муравлянский в то же время не лгал, поскольку Болдин действительно не отличался разборчивостью связей. — Надо его несколько одернуть, приструнить. И вы нам должны помочь. У нас просьба: как только он придет в общежитие, обязательно сообщите нам. Хорошо?

Она согласно кивнула головой, и Муравлянский отпустил ее.

Группа, находившаяся в засаде, не смыкала глаз. Болдина не было. Неутешительные вести приходили из лесу: обшарили, кажется, все. Нигде нет. Проверялись другие связи. Безрезультатно. И все же Муравлянский продолжал держать под наблюдением комнату Валуновой.

Ровно через сутки после первого разговора с ней капитан вызвал ее повторно.

— Ну что, Валентина Васильевна, не приходил Геннадий?

— Вы знаете… приходил.

— Так что ж вы не сообщили? Мы ж договорились. — Муравлянский сделал вид, что сообщение Валуновой расстроило его.

— Не могу я… — она потупила голову. — Он жениться на мне обещал. А знаете, как нелегко одной-то жить?

«Приходил? — подумал Муравлянский. — Как же он мог прийти незамеченным? Выходит, опергруппа проглядела? Но это исключается — ребята надежные. А может, неправду говорит Валентина, может, вовсе не приходил? Впрочем, сейчас проверю».

— Скажите, Валя, как выглядел Геннадии в тот момент, когда он пришел к вам?

Она ответила не мешкая, и, как показалось Муравлянскому, весьма доверительно:

— Вы знаете, с ним что-то случилось. Лицо было в крови, нос перебит. Сказал, что подрался с кем-то. Я ему еще помощь оказывала.

— И куда он ушел?

Валунова на мгновение замолкла, задумалась.

— Не знаю, — сказала отрешенно. — Ушел и все.

Едва за Валуновой захлопнулась дверь, как Николай Владимирович шумно встал, потирая руки. Лицо его светилось. Он позвал начальника отделения уголовного розыска старшего лейтенанта милиции Покотило, рассказал ему о разговоре.

— Валунову надо понять, — продолжал Муравлянский. — Она и нас вроде бы не желает обманывать, и Болдина выдать не может. Но вот какая штука получается. Наша оперативная группа смотрит, как говорится, в оба. Значит, Болдин не мог прийти в двадцатую квартиру. Так? Так. Но это с одной стороны. А с другой, вроде бы приходил, иначе откуда бы Валунова знала о перебитом носе? У меня такие соображения: Болдин находится у Валуновой, возможно даже, она его прячет. А пришел он, знаешь когда? В ту первую ночь после задержания Шатрова.

— Правильно, он опередил нас, — сказал Покотило. — Мы ведь засаду только утром устроили. А Болдин уже, видимо, прятался в двадцатой.

Оперативная группа в составе Покотило, инспекторов уголовного розыска Жилина и Черемшанцева была сформирована моментально. Через десять минут машина доставила ее в тупичок, находившийся невдалеке от общежития.

Покотило открыл дверь и быстро прошел к балкону, чтобы отрезать путь возможного отступления преступника. Болдин стоял за шифоньером со стороны балкона. Увидев Покотило и, видимо, услышав топот ног вошедших людей, метнулся к кровати, на которой спал двухмесячный ребенок соседки Валуновой, схватил его и занес над ним финку.

— Не подходи — убью ребенка! — исступленно заорал он.

Секундное оцепенение. Пронзительно закричали женщины. Кажется, застыли Покотило, Жилин, Черемшанцев. И вдруг молниеносный рывок Константина Андреевича Жилина, и точный нокаутирующий удар боксера поверг преступника. Покотило выхватил ребенка, Черемшанцев — финку. Щелкнули наручники.

Вошел Яраданов, вытащил из-под кровати сверток с деньгами. Пригласили понятых — в свертке оказалось около 60 тысяч. Когда Болдина увели, Яраданов облегченно вздохнул. Глаза его сияли.

— Представляешь, Саша, — он положил руку на плечо Покотило, — как нелегко было смотреть в глаза матери Павла Мыльникова. Что ж, справедливость все-таки восторжествовала. Вернее, восторжествует. Кстати, слышал новость? Травин пришел в себя.

— Что вы говорите? Будто камень с души.

— А знаешь, какие были первые слова, которые он произнес. А? «Задержите Зяблина». Мы уже у прокурора нашего — Рязанцевой — побывали и обыск на квартире этого самого «Зяблика» провели. О! Сколько улик… Сейчас он показывает нашим ребятам ломик, который спрятал в кирпичах.

Из-под другой кровати Покотило выволок целый ворох веревок. Одна окровавлена, и позднее экспертиза установит, что кровь на ней — таксиста Павла Мыльникова, что бурая краска, частицы которой эксперт найдет в носках преступника Болдина, и та, которой окрашена нижняя часть похищенного сейфа, идентичны. Будет доказано, что магнитофон «Спутник-403», подаренный Болдиным Валуновой, принадлежал убитому таксисту, что часы на руке Шатрова тоже шофера такси. И только тогда, рыдая, как младенец, Болдин станет рассказывать, как готовился с Шатровым и Зяблиным к ограблению кассы, как Зяблин в самый последний момент пошел на попятную, заявив, что лично ему не нужны огромные суммы, что себе «на молочишко» он раздобудет более легким путем. Расскажет Болдин, как зря убили таксиста, бросив тело в багажник машины. Он так и скажет «зря», дескать, машина не понадобилась, — оказывается, деньги в контору в тот вечер не завезли, и тело Мыльникова пришлось отвезти далеко за город. И только через несколько дней им удастся задуманное.

Тут Болдин вытрет слезы, сплюнет с досады и скажет:

— Когда б не этот хитрый милиционер, который попался нам в лесу, у речки…