Боцман Штормтрап

Глава четвертая, в которой боцман Штормтрап и помощник Балласт пользуются услугами кита, выращивают ананасы и избавляют туристов от гигантского спрута, так и не исполнив «смертельного номера»

Все бы хорошо, только теперь у нас ни одежды приличной, ни еды не оказалось. А главное — графика нет. По которому я плыть хотел. Придется подстраиваться под складывающиеся условия. Импровизировать, так сказать. Объяснил я Балласту обстановку, сказал, что, возможно, нам теперь придется терпеть лишения всяческие. А он, ничего, согласился. Куда ж деваться?

Тут, гляжу, всплывает из глубины подводная лодка неизвестной конструкции. Вот, думаю, это нам и на руку. Скомандовал я помощнику погружаться на борт подводного судна. Забрались мы с ним, сидим.

Ну, думаю, сесть-то сели, а как оно погружаться начнет?.. Пошли мы вдоль корпуса люк искать. Иду, смотрю, не видно что-то его — люка. И тут Балласт меня зовет: нашел, мол. Подхожу, смотрю. Действительно дырка. Только формы интересной и производит движения странные. Вот вы, может, удивитесь, молодой человек, а мне, знаете, не до удивления было. Глянул я у носа в глубину. А там китовые усы громадные полощутся. Точно. На синего кита угодили. И тут еще из «люка» как даст залп воды метров на десять! Да, доложу вам, ситуация!

Промедление было смерти подобно. А отверстие еще расширилось. Так и есть, вдыхает! Сейчас нырнет. И от уже берега далеко ушли, не спрыгнешь. И зацепиться не за что. Тут он голову в воду погружает, и над поверхностью усы его китовые всплывают. Я хватаю один с одной стороны, другой — с другой, сую в лапы Балласту и приказываю: «Набрать воздуха полную грудь и даже еще больше». И тот уже, как настоящий моряк, отвечает: «Есть набрать воздуха полную грудь и даже еще больше!» Глаза выкатывает и воздух втягивает. Я тоже вдохнул, так что в глазах потемнело. Тут мы и нырнули. В ушах гудит в голове жужжит. Кит, знаете, на сколько ныряет? Ему километр — раз чихнуть. Ну я и здесь свою пользу увидел. Киваю Балласту и знаками объясняю особенности морской жизни. Коралловые рифы показываю, звезды морские. Захватывающее, скажу вам, зрелище!

Рыбки тропические мельтешат, коньки морские. Рыба пила, какой-то старый затонувший корвет на дрова пилит. А мы на манер рыб-прилипал, висим. Они тоже, вот так прилипнут к кому-нибудь и ездят «зайцами». Ну те-то к акулам в основном, почему-то… Кстати, акул я, вообще, опасаюсь, но не с китом. С китом, надо сказать, под водой спокойнее. Ощущается, все-таки, что рыба твоего уровня.

Однако, прилипалы-прилипалами, только чувствую я, что воздух кончается. И Балласт тоже показывает знаками, что его запасы кислорода на исходе. Но тут, к счастью, кит вверх пошел и через некоторое время, снова на поверхность вынырнул. Гляжу — и земля недалеко какая-то. Судя по желтому цвету — не Антарктида, значит, не замерзнем. Тут и приказал я оставить борт кита. А-то опять нырнет. Ну его! А сами вплавь до суши добрались. Гляжу: пальмы вокруг. Так и есть. Африка! Вот, думаю, нырнули так нырнули!

Сели под одно дерево отдыхать. И вдруг мне бац, что-то на голову… Поднимаю с земли. Сначала глазам не поверил, думал — шишка. Откуда в Африке шишки? Уж начал сомневаться, не в Сибирь ли мы попали? Оглянулся — песок вокруг, зебры, жирафы. Успокоился. Значит, Африка все таки. Тут и Балласт подсказывает: «Ананас, — говорит, — это. Я ананасовое варенье как-то ел. Так там точно такой же был нарисован, только больше». Пригляделся, действительно, ананас, но зеленый еще. Только, чего ж он упал, зеленый-то, я не сразу понял.

Вдруг слышу над головой скачет кто-то, ухает. И помощник мой кричит: «Обезьяны, боцман, обезьяны». Смотрю, и правда, прыгают по зеленым листьям, обдирают с дерева фрукты. Тут я острый приступ голода почувствовал. Вы, молодой человек, сами наверно знаете, как искупаешься, поплаваешь в речке или бассейне, сразу есть хочется. Но сколько там глубина, в речке? Метр? Два? А вот представьте, что вы на километр нырнули. Одно скажу: такого аппетита за собой не помню. Хотя его отсутствием никогда особо не страдал. Вот, стою под пальмой и думаю, как бы фруктами подзаправится? Только мартышки все спелые плоды пообрывали, одна зелень осталась. Балласт тут, конечно, некоторую неорганизованность проявил, пытался зеленые есть. Однако я его со своей стороны предостерег, что могут быть нежелательные последствия. Он послушался и зелень жевать бросил. Однако, подумав, я пришел к выводу, что зеленые ананасы — это тоже неплохо, в некотором роде — полуфабрикат. А если это полуфабрикат, то надо его просто фабрикатом сделать. Другими словами, довести до состояния зрелости. А что нужно для вышеупомянутого состояния? Вода и солнце. Ну, солнце, оно в Африке круглый год. А вот с водой сложнее. Вы, наверное, молодой человек, если достаточно начитаны, то, вероятно, слышали о том, что в тропиках ни весны, ни зимы, ни других привычных нам времен года нет, из-за соответствующего положения континента, в данном случае — Африканского, вблизи экватора. А экватор, как вы знаете, проходит в областях наиболее приближенных к солнцу из-за выпуклости нашей планеты. Вот и жарит там сильнее, и существуют только два сезона: сухой и дождливый. А объясняется их наличие, тем, что в сухой сезон вода из рек да озер испаряется и, когда она собирается в виде облаков в таком количестве, что более там не помещается и начинает выпадать на землю, наступает сезон дождей. Вот в сезон дождей-то, молодой человек, все растения и стараются созреть. А не успел — жди следующего года, когда дожди опять поливать начнут. Соответственно, для получения внесезонного урожая, стоит только дерево хорошо полить. Придя, к такому умозаключению, я отдал приказание собирать зеленые листья. Набрав достаточное количество, мы соорудили две эдаких корзиночки и принялись воду от моря к пальмам носить. Не лейки, конечно, да и протекают со всех сторон, но все же за два часа упорного труда, появились кое-какие результаты.

Ананасы, финики силу начали набирать, соком наливаться. Скоро уже ни одного зеленого не осталось — все поспели. Однако я решил, что этого мало. Удивляетесь? А вот сами подумайте. Ну, созрели они. И что дальше? Фрукты сами на землю не спустятся — их доставать как-то надо. А пока они на пальме висят, все равно — зеленые или спелые. Спелые даже еще хуже. Только дразнят. А в природе как? Когда созрел плод? Тогда упал! Иначе как он растением станет? В воздухе, знаете, хорошо, конечно, ветерок обдувает, солнышко, но только ни минералов, ни удобрений нет. А без этого, как ни крути, не прорастешь. Хоть ты трижды дерево. И скоро наши труды были вознаграждены. Как посыпались фрукты! Только увертывайся! Набрали всего, что можно. Ананасов, бананов разных сортов, фиников. Хоть лавочку открывай. Солоноватое правда все, от морской воды, наверное… Ну, поели. А тут и вечереть начало. Красиво! С одной стороны — джунгли, с другой — саванна. Вы никогда закат в саванне не видели? Зря! Прямо скажу — зря! На фоне огромного диска заходящего солнца по темной пустыне бродят антилопы, слоны… Впечатляющее зрелище! Только нужно быть в душе художником, чтобы это по достоинству оценить. А Балласт, к сожалению, оказался натурой не такой утонченной. Сидит-зевает.

Ладно, думаю, действительно, спать пора, нам завтра еще до Кейптауна добираться. Огляделся, смотрю — растение какое-то странное невдалеке. То ли выросло недавно, то ли не замечал раньше. Думаю, пустынное, наверное. Ствол такой из песка торчит, а крона на земле лежит. Пушистая. Самое подходящее место для ночлега. Балласт первым залез. Завалился в листья и тут же уснул.

А я лежу, моргаю. И сна ни в одном глазу. Как назло. Потом еще комары откуда-то появились, кусать начали. Помощник мой спит, хоть бы хны. Я даже какую-то обиду, что ли, почувствовал. Рядом товарищ мучается, а он спит. Тут еще гиена где-то хохотать начала. Я, вообще, человек не пугливый, но тут, сознаюсь, жутко стало. Потом гиена замолчала, кукушка куковать начала. Ну, стал я считать, сколько мне на роду написано.

До утра куковала. Правда, с перерывами, но до утра. У меня две тысячи семьдесят пять вышло. Что-то многовато получилось. Тогда я подумал, а, может, это у нее не года, а месяцы, или, того хуже, дни? Тогда совсем мало. Потом махнул я на это дело и овец считать начал. И что бы вы думали? Уснул. Так что, имейте в виду, овцы, они надежнее.

А утром просыпаюсь я от ощущения, что меня мелко, но часто подбрасывают, как макароны в дуршлаге. Открываю глаза и вижу, понимаете ли, проносящийся мимо африканский пейзаж. Реки, саванны, леса. А рядом со мной Балласт на нашем транспорте стоит в растерянности, с пуком страусиных перьев в руке. Я, естественно, интересуюсь, в чем дело и почему мы, так сказать, перемещаемся? Ну, помощник мой и рапортует, что, мол, утром хотел меня от солнца укрыть, чтобы не напекло. Только листики сорвал, а наш «кустик» как подпрыгнет и понесся галопом. Поглядел я вперед, а там страусиная голова, и под нами ноги толстые мелькают. Так и есть — едем на страусе.

Вы, молодой человек, может, слышали, что страусы во время опасности голову в песок прячут? Вот и ночуют также. А то, что я за ствол и крону принял, шеей оказалось, с телом и оперением. То-то я чувствовал, что спать больно мягко. Как на перине. Вот так-то! Ну, сверил я по солнцу наши координаты. Оказывается мы уже от Кейптауна недалеко и притом едем в нужную сторону с приличной скоростью. Шнурков десять делаем, не меньше.

Вы, может, знаете, что моряки скорость шнурками измеряют? Нет? Тогда объясню. Матросы на корабле специальный столб держат — штангельшнурок. А на нем шнурки висят связанные. Двадцать штук. И вот, чем быстрее судно идет, тем встречный воздушный поток сильнее их развивает. Если скорость слабая, то и полощутся, только один-два из десяти. А коли на полном ходу, то тут уж могут и все двадцать флагом вытянуться. Ну, едем, а я продолжаю пополнять образование моего воспитанника. «Вот это жираф, — говорю, — вон то — леопард, на дереве. А тот, что с волосами на голове, на манер короны, это лев — царь зверей».

Тем временем страус наш все дальше несется, ничего впереди не видит, то ли от страха, то ли от плохого зрения — уж не знаю. Только вдруг нырнул зачем-то в кусты какие-то. Потом оврагами побежал. Мы вцепились мертвой хваткой в перья и думаем о том, чтобы только не вывалится или чтоб нас какая ветка с нашего «скакуна» не смахнула. А тот выскакивает вдруг на проезжую часть и к городу — во все лопатки. И мы на нем, как два олуха. В плавках. Сначала я расстроился, что мы в городе вот так появляемся, а потом попробовал наше перемещение направлять. И, знаете, получилось! Прекрасно получилось. Я со своей стороны на страуса ногой нажму — он влево, Балласт со своей — вправо. И так мы, кварталами, кварталами и к порту. Уже и нужный нам корабль появился. Только тут какой-то из них опять как гуднет! Страус наш останавливается и на всем ходу голову в кадку какую-то с пальмой. А мы по инерции — дальше. Как в перья вцепились, так с ними и полетели, на манер стрижей. Описали такую дугу, и хлоп, прямо на палубу нашего корабля. А народу! И все — туристы разные. Неудобно как-то стало, что мы в таком виде.

Тут я посмотрел на перья. Что мы зря с ними со страуса улетели? Все равно назад уже не вставишь. А одежду, какую-никакую, из них смастерить можно. Ну, сделали мы себе такие юбочки. Тут пассажиры подошли, интересоваться начали. Откуда-куда? Как-то неловко говорить, что я — знаменитый боцман Штормтрап, нахожусь с помощником в кругосветном плавании. Засмеют. А потом сообщения в печати сразу появятся ненужного характера. За нашими перемещениями почитай пол планеты следило. Вся — нет, а половина точно. Ну и думаю, скажу, что мы артисты какие-нибудь, отстанут. Тут и гастролеров с «Глубокого вдоха» вспомнил. «Мы, — объясняю, — цирковые артисты. Едем во всемирное турне с большой программой».

Все зааплодировали сразу, зашумели. Я-то для отвода глаз сказал. А они решили, что мы для них выступать будем. Ну, пришлось согласиться. Каюту нам выделили. На довольствие поставили. Вкусностей разных понанесли. Только мне что-то кусок в горло не лез. Все думал, как вечером из положения выходить будем. Балласт заметил мое удрученное состояние, поинтересовался его причинами. А когда я объяснил, тоже загрустил. А потом говорит: «Ничего, боцман. Выступим. Я в цирке был несколько раз, у них там есть несложные номера». «Какие же?» — поинтересовался я. «Проехать на велосипеде», — отвечает. «Что, — говорю, — проехать и все? Неужели такие номера в цирке показывают?» Оказалось, что не просто проехать, а — под куполом цирка. В общем, действительно несложно. Коли умеешь. «Ну что ж, — отвечаю, — это действительно можно.» Равновесие у меня, как и у всякого моряка, хорошее. На велосипеде ездил, правда, давно. Ну да это мелочи. Один раз прокачусь — вспомню. «Только, где мы с вами, купол цирка, — спрашиваю, — найдем?» «Ерунда, — отвечает Балласт, — между мачтой и трубой натянем канат. И страховку привяжем, чтоб вы не упали.» Ерунда — ерундой, думаю, а ехать-то мне придется.

Но все же успокоился. Я, правда, сомневался, что на судне велосипед окажется. К вечеру сходил к капитану, поинтересовался. И что бы вы думали? Есть! На корабле зал был спортивный небольшой. И он там вместо тренажера, на подставках был привинчен. Так-то по кораблю не поездишь. Того и гляди — через борт перемахнешь. А на подставках — пожалуйста. Хоть сто километров. Ну, его для меня отвинтили, тормоза проверили, провод натянули, по которому ехать. Правда, без шин машина оказалась, да и не нужны они. Если по канату ехать, то без шин как раз удобнее. Обод по канату, как колеса вагона по рельсу, покатится. Разложил я канат на земле пока, потренироваться. Проехался пару раз. Ничего, вроде, получается. Трясет только. А по кораблю уже шепоток пошел: смертельный номер вечером будет. К самому выступлению и афиша появилась — я по тросу еду, но почему-то, стоя на седле на одной руке. Я вижу — накладка вышла. Хотел было объяснить, что я-то по-другому хотел. Да вижу, поздно уже. Все в азарт вошли, ожидают потрясающего выступления.

Ну, думаю, выступление, действительно, аховое будет, на девять баллов, не ниже.

Светло еще было, а народ уже собрался. Сидит, переговаривается. Подняли мой велосипед, на мачту. Страховку, какую-то липовую на меня повязали. И полез я на мачту, как есть, в перьях. Ближе к верху ноги затряслись. И думаю, только об одном: в живых бы остаться.

Балласт сверху уже хлопочет, проверил страховку. И начал я с его помощью принимать вертикальную стойку на велосипеде. Но вдруг кто-то как закричит. И народ резко к левому борту подался. Глядим мы с Балластом сверху — над кормой и правым бортом щупальца огромные появились и обвивают мачты и судовые надстройки. Гигантский кальмар!

Вы, молодой человек, может, думаете, что гигантские спруты да кальмары только в книжках? Ошибаетесь! Посудите сами, раз есть маленькие кальмары, почему не быть большим? Сомы, например, тоже разные бывают. Некоторых в аквариуме держат. А из-за некоторых в речках купаться боятся. Все растет, все изменяется. Вот и кальмар какой-нибудь в год-два — с креветку, а в сто — с корабль. Таких гигантов меньше, конечно. И живут глубже — по причине старости, но что есть — факт.

И вот, я смотрю на все это и не знаю, ехать или уже не стоит. Потом, чихнул на это дело и вниз слез. Не до выступлений. А гигантское животное, понимаете, продолжает корабль своими конечностями опутывать. Пассажиры из кают выбегают, кое-кто уже с судна нырять собирается. Ну, это они рано. Особо отчаянные пытались щупальца руками отвязывать. Балласт тоже инициативу проявил, схватил брушпиль, начал им, как рычагом, кальмара от трубы отжимать. Да куда там! У кальмара, знаете, какая хватка! У него же присоски. Тут иную стрелу с присоской какого-нибудь шалуна отлепить не можешь. А у кальмара их тысячи, присосок-то. Тут хитрее надо было действовать. Малыми силами.

А положение и вовсе становилось критическим. Животное навалилось, понимаете, на корму, к людям подбирается. Корабль вздыбился. Так и до катастрофы недалеко. Ну, я прикинул, где у кальмара подмышки могут быть, и щекотать его начал, шваброй. Иначе он и не почувствовал бы. Секунду-две ничего не происходило. А потом пузыри пускать он начал и трястись. Я понял, что смеются они так, кальмары-то. Ну и отпустил он щупальца. А корабль-то под наклоном, да еще мокрый. И скатился наш кальмар, откуда вылез, наилучшим образом. Мачта только сильно качнулась. Народ увидел, что опасность миновала, начал в себя потихоньку приходить. Подходят все, благодарят. Вот так-то. А представление я в тот день так и не дал. Хотя, оно и к лучшему. А-то еще упал бы, сломал чего-нибудь. Не в себе, так на палубе.