Боги Атлантиды

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ВЗГЛЯД ШАМАНА

Росс Сэлмон — ведущий программ радио и телевидения, который, будучи увлечен исчезнувшим миром инков, уподобился легендарному полковнику Перси Фосетту и отправился на поиски забытого города.

Росс был сотрудником телеканала Би-би-си в Плимуте, где довелось поработать в качестве телеведущего и мне, потому я хорошо его знал.

Легенда о затерянном городе в Южной Америке изложена в манускрипте под номером 512 из Государственной библиотеки Рио-де-Жанейро, обнаруженном в 1760-х годах. История начинается как приключенческий роман Конан Дойла (между прочим, путешествия полковника Фосетта легли в основу романа «Затерянный мир»), однако на деле являет собой отчет о том, как шайка португальских охотников за сокровищами десять лет скиталась по Бразилии.

В манускрипте утверждается, что эти люди нашли заброшенный город, построенный из огромных каменных блоков. Они решили, что одним им разграбить город не под силу, и отправили к вице-королю Бахии туземного гонца с посланием. Питер Флеминг, брат романиста Яна Флеминга, прочел этот манускрипт перед тем, как отправиться в экспедицию, описанную в его книге «Brazilian Adventure» («Бразильское приключение»). Полный текст послания был перепечатан также в книге Гарольда Уилкинса «Mysteries of Ancient South America» («Загадки Древней Южной Америки»),

Полковник Перси Фосетт, прославленный путешественник и искатель приключений, прочел манускрипт и отправился на поиски затерянного города в январе 1925 года. Он пропал без вести в бразильском штате Матто-Гроссо; скорее всего полковника убили туземцы. Многие экспедиции пытались выяснить его судьбу, но ни одна попытка не увенчалась успехом.

Однако интерес, который Росс Сэлмон питает к затерянным городам, о чем он рассказывает в книге «My Quest for El Dorado» («Мой поход в Эльдорадо»), не имеет с историей Фосетта ничего общего. Во время Второй мировой войны Росс служил в армии и мечтал о жизни, полной приключений, а после войны нашел себе работу на скотоводческом ранчо в Венесуэле. Затем его поставили руководить ранчо в соседней Колумбии. Там он начал читать книги об испанских конкистадорах и покоренных ими племенах.

Собирая информацию о живших в горах индейцах, Росс наткнулся на упоминание о племени иника: «голубые глаза» (белые люди) вынудили его уйти глубоко в джунгли, но однажды иника вернутся и убьют завоевателей. Слово «иника» звучит почти как «инка». С этого и начался поход Сэлмона в Эльдорадо.

Подрядившись снимать фильмы о путешествиях для Би-би-си, Росс оказался в Боливии, где искал город инков, называвшийся некогда Кочабамба. Молодой индеец вел Росса и еще одного англичанина по горам и руслам высохших рек, пока не привел к руинам города, потонувшего в растительности. Найденные ими древние артефакты убедили путешественников в том, что до них тут никто не бывал: местные индейцы сторонились города, опасаясь духов предков. Товарищ Росса чуть не умер от лихорадки, потому планы привести в Кочабамбу экспедицию пришлось отложить.

Росс вновь приехал в Боливию много лет спустя. Его манили не сокровища, но древние цивилизации.

Снимая документальный фильм в районе Бени к востоку от боливийских Анд, Росс обнаружил обширную равнину, покрытую каналами и холмоподобными курганами. Других следов от некогда обитавшего тут народа не осталось. Каждый год равнина затапливалась, на метр уходя под воду, и индейцы соорудили курганы, чтобы жить на них, пока вода не спадет. В 1962 году американский студент Билл Деневан осматривал курганы с аэроплана, но так и не смог убедить солидных ученых изучить долину. На снимках со спутника видны примерно четыре тысячи курганов, не тронутых археологами.

Доктор Виктор Бустос, специалист по ранней культуре инков, поведал Россу о том, что, судя по всему, «цивилизация курганов» была вынуждена покинуть долину после великого наводнения. Росс спросил, не имеет ли Бустос в виду библейский потоп. «Да, именно, — ответил Бустос. — Повсюду мы видим доказательства того, что около десяти тысяч лет назад на планету обрушились наводнения, за которыми последовали невиданные дожди»[53]. Бустос считал, что катастрофа произошла не внезапно: вода медленно прибывала на протяжении десятков лет.

Росс спросил: «Неужели курганы в то время уже существовали?» Бустос признал: «Да, возможно, уже в ту эпоху здесь имелась цивилизация. Не исключено, что после больших наводнений они ушли в Анды и много тысяч лет назад создали в горах первую цивилизацию»[54].

Другой археолог, доктор Карлос Понсе Сангинес, сказал Россу, что империя индейцев аймара достигла расцвета около 900 года н. э. в регионе Тиауанако. Прежде чем распасться, она, вероятно, превзошла по размерам государства греков и римлян.

Я заинтересовался аймара после того, как прочел книгу Рэнда Флэм-Ата «Когда упало небо». На языке аймара и сейчас говорят более двух с половиной миллионов человек. Флэм-Ат сделал любопытную ремарку: «В 1984 году боливийский математик Иван Гусман де Рохас первым из разработчиков программного обеспечения показал, что [язык аймара] можно использовать как вспомогательный при синхронном переводе с английского на несколько других языков».

Как пишет Флэм-Ат, язык аймара обладает жесткой и простой структурой, «что означает, что его синтаксические правила не знают исключений и могут быть коротко выражены в виде своего рода алгебраической стенографии, которую понимают компьютеры. В самом деле, язык аймара столь однороден, что некоторые историки полагают, будто он не развивался, подобно другим языкам, а был сконструирован с нуля»[55].

Морис Шатлен непременно вычитал бы в этом утверждении намек на то, что язык аймара мог быть создан пришельцами как язык программирования.

Росс Сэлмон обнаружил интересный довод в пользу того, что язык аймара был создан искусственно. В древней инкской крепости Пукарилья, выглядящей как огромная природная пирамида, он нашел два любопытных предмета: инкский золотой хирургический нож с плоским лезвием в форме полумесяца и тонкий нагрудник размером с обложку небольшой книги. На одной стороне нагрудника вырезан квадрат, поделенный на 16 клеток, почти как в игре «крестики-нолики». Каждую клетку занимает один угловатый знак.

Подросток из племени кечуа Уанаку, проводник Росса, сообщил ему: «Это язык моих предков. Так они писали письма в другие города»[56].

Всмотревшись в таблицу, Росс уверился в том, что видит письменность, пусть ученые и утверждают, будто у инков письменности не было. В одной из своих телепередач Росс попросил откликнуться всех, кто может перевести написанное. С Россом связался Ноэль Биллингс из корнуолльской деревни Портрит. Он сказал, что ответ пришел к нему во сне: надпись сделана на математическом языке, созданном блестящими математиками, учеными и зодчими…

Дальнейшие попытки Росса дешифровать надпись не увенчались успехом. И все-таки не следует забывать о том, что семья языков кечуа, на одном из которых говорили инки, близка к языку аймара. И если Росс действительно обнаружил письменный язык, посредством которого общались пращуры Уанаку, его открытие, возможно, доказывает, что в далеком прошлом индейцы Боливии создали куда более мощную цивилизацию, нежели та, что им сейчас приписывается.

Самая странная история из книги Росса «Мой поход в Эльдорадо» повествует о женщине по имени Уакчу из племени кальявайя, обитающего к северу от озера Титикака. Муж Уакчу, шаман, уезжал в город, чтобы заработать денег для племени, и Уакчу заподозрили в неверности. Совет старейшин и женщин не смог доказать, что она виновна, потому жрецы объявили, что разберутся в этом деле, «позвав кондора». Кальявайя верят в то, что люди перевоплощаются в кондоров. В частности, «великий кондор» — это реинкарнация великого вождя инков, завоевавшего этот регион.

Росса пригласили заснять обряд на пленку. Он наблюдал за тем, как Уакчу раздели до набедренной повязки и привязали к столбу на вершине скалы. Затем началась церемония: зазвучали нестройно барабаны, флейты и свирели. Шум усиливался эхом, которое прокатилось по горам.

Росс был более чем уверен в том, что ничего не произойдет. Он никогда не видел кондоров вблизи. Вскоре монотонная мелодия заглохла, и Росс начал подозревать, что индейцы винят в неудаче его, чужеземца.

Тут раздался радостный вопль, и над вершиной горы появились темные силуэты трех кондоров. Птицы с размахом крыльев в 12 футов летели вниз, к племени кальявайя: две черные самки и самец-предводитель, большой черный кондор с белым «воротничком», сиявшим в солнечном свете.

Музыка возобновилась, Уакчу попыталась сбросить с себя веревки. Самец-кондор приземлился в паре футов от Росса. Настала тишина; Росс благоговейно посмотрел на огромную птицу, что расхаживала туда-сюда, напоминая гладиатора. Затем, расправив крылья, кондор полетел к Уакчу, нацелившись клювом в ее горло. Помощник Росса подбежал к птице и отпугнул ее. Кондор побежал вниз по склону, затем воспарил над скалой. Старейшины закричали: «Виновна! Она должна наложить на себя руки!»[57]

Через десять дней Уакчу так и поступила, бросившись со скалы.

Я видел фильм Росса на канале Би-би-си. В 1979 году Росс издал книгу «Мой поход в Эльдорадо», и я немедленно ее приобрел.

К моему бескрайнему изумлению, история Уакчу описывалась в ней совсем по-другому. Росс сообщает нам, что Уакчу была избрана в качестве жертвы (кому, он не говорит). Индеец кечуа по имени Херардо, помощник Росса, сказал, что амаута (жрецы) решили воспроизвести обряд с кондорами, чтобы Росс смог запечатлеть его на пленку[58].

Неверность Уакчу даже не упоминается, равно как и возглас «Она должна наложить на себя руки!». История резко обрывается на том, что кондоры улетают. О том, что Уакчу покончила с собой, — ни слова. Повествование лишается всякого смысла, ибо нам не говорят, что стало с «жертвой» дальше. Росс делает следующий вывод: «Поскольку кальявайя не обладают магическими способностями и не могут заставить кондора приземлиться у ног жрецов, мы должны искать иное объяснение» — и предполагает, что это был ручной кондор[59].

Столкнувшись с Россом на студии Би-би-си в Плимуте, я спросил его, почему история Уакчу так изменилась. Росс сказал, что какие-то «эксперты», видевшие его фильм, решили, что он сговорился с кальявайя — или что индейцам заплатили, чтобы те его обманули. Я сказал, что в это совершенно невозможно поверить. Росс опустил глаза и сказал, что тоже так думает…

Печально, что Росс позволил им себя убедить. Его фильм наглядно демонстрирует, что между кондорами и амаута существует связь наподобие телепатической.

Полковник Фосетт, предтеча Росса, сомневался в себе куда менее. В книге «Exploration Fawcett» («Фосетт-исследователь») полковник рассказывает о том, как писатель Райдер Хаггард подарил ему вырезанную из черного базальта статуэтку высотой в десять дюймов, привезенную из Бразилии. Она изображала мужчину, на груди у которого имелась дощечка, покрытая непонятными символами. Все, кому доводилось касаться этой фигурки, пишет Фосетт, ощущали, «как электрический ток бежит по их руке», так что многие тут же отдергивали руку[60].

Специалисты из Британского музея признали, что статуэтка — не подделка и что они «никогда не видели ничего подобного»[61]. Подделку создают, чтобы продать ее как древнее произведение искусства, а статуэтка не была похожа ни на один такой артефакт.

В итоге Фосетт решил изучить фигурку при помощи эксцентричного и нетрадиционного метода — психометрии. Так называют способность «ощущать» историю предмета, который ты держишь в руках. Может показаться, что подобный метод противоречит здравому смыслу, но это не так: он был всесторонне изучен учеными еще в 1840-х годах. Первооткрыватель метода Джозеф Роде Бьюкенен назвал его «психометрией», что означает «измерение сознания (души)»[62].

Психометр, к которому обратился Фосетт, сказал, что статуэтка изображает священника и некогда находилась в храме под большим глазом над алтарем. Кроме того, он поведал Фосетту об острове-государстве и его жителях, а также о том, как остров был уничтожен, когда море восстало, «словно бы поднялся ураган»[63].

Фосетт показал идола другим психометрам и получил сведения, «практически совпадающие с вышеизложенным»[64]. У него не осталось сомнений в том, что статуэтка была изготовлена в Атлантиде. Полковник пишет: «Какими бы выдумками ни были приукрашены легенды, факт остается фактом: среди туземцев материка с древности бытуют истории о древних людях, последних представителях высокоразвитой цивилизации, причем рассказы о них можно услышать от индейцев в самых удаленных уголках континента, редко посещаемых белым человеком. Повествования эти удивительным образом схожи меж собой, и разумно заключить, что они опираются на фундамент истины»[65].

Фосетт убежден (для его эпохи это убеждение необычно) в том, что «проклятие великого катаклизма» пало на Южную Америку. Судя по всему, он готов был принять гипотезу о гибели в той же катастрофе платоновской Атлантиды[66].

Скорее всего верна гипотеза, по которой масштабный катаклизм породил приливные волны и катастрофы второго порядка в разных частях света. «Он стал причиной «поднятия Анд» (а значит, это случилось уже после ледникового периода) и привлек в Южную Америку представителей «белой расы», которые принесли здешним туземцам цивилизацию»[67]. Выводы Фосетта замечательно совпадают с выводами Чарльза Хэпгуда и Шваллера де Любича.

Выжившие, кроме прочего, построили города вроде того, что был обнаружен в 1753 году.

«Я ни на мгновение не сомневаюсь в существовании древних городов. Я видел множество таких поселений своими глазами — и решил для себя, что буду отыскивать их вновь и вновь. Мы нашли, кажется, лишь руины пограничных застав огромных городов…»[68]

Что имел в виду Фосетт, когда писал последнее предложение? Ответ может быть только один: он полагал, что древний город полностью скрыт джунглями, подобно руинам майя, которые обнаружили в 1830-е годы Стивенс и Кетервуд. Что означает, в свою очередь, что Фосетт знал, где искать этот город. Из его книги следует даже, что таких городов много.

По всей вероятности, целью его последней экспедиции не был заброшенный город, обнаруженный в 1753 году. Полковник узнал об «облаченных в одежду туземцах с европейской внешностью»[69], которые избегали любых контактов с окружающим миром. «Задача нашей будущей экспедиции (я называю ее ради удобства «Z») — дойти до города, который считается необитаемым и населен, возможно, этими живущими вдали от цивилизации людьми…»[70]

В январе 1925 года Фосетт вновь покинул Англию ради Южной Америки и сгинул в ее джунглях. Книгу «Фоссетт-исследователь» он закончил еще до отбытия.

В 300 милях к западу от района, где живут индейцы кальявайя, лежит пустынная равнина Наска, покрытая рисунками исполинских птиц и животных, а также прямыми линиями и геометрическими фигурами, простирающимися до горизонта.

Впервые линии заметил в 1927 году перуанский археолог Ксесспе, однако о них почти не говорили до 1940 года, когда Фосетт написал о Наске статью^{4}. В июне 1941 года историк из Университета Лонг-Айленда доктор Пол Косок летал над Наской в надежде найти древние каналы (линии тогда уподобили каналам Марса) и увидел на багровой поверхности пустыни силуэты птицы и гигантского паука. Его взору открылись также кондор, ящерица, касатка и цветок На склоне скалы был изображен человек ростом в 900 футов, распростерший руки словно бы в приветствии.

Косок принялся изучать линии и рисунки. Вскоре к нему присоединилась немецкая студентка Мария Райхе, которая проведет в Наске всю свою жизнь. Она признавалась, что не понимает, зачем нарисованы эти линии, но предполагает, что они связаны с астрономией: может быть, это гигантский календарь. Что до изображений, теория Райхе гласит, что в дни экономического процветания индейцы племени наска разделились на кланы, и фигуры были символами этих кланов.

Индейцы создавали линии и рисунки, аккуратно очищая Землю от красно-бурых камней. В пампасах почти нет ветра, поэтому линии оставались нетронутыми около тысячи лет. Датировать камни, разумеется, невозможно, однако артефакты вроде посуды и похоронных принадлежностей свидетельствуют, что индейцы наска и их северный сосед, племя моче, были современниками.

Археологам потребовалось немало времени, чтобы установить, что около 535 года н. э. атмосфера Земли в результате некоего катаклизма наполнилась пылью, из-за чего потускнело солнце, а затем наступило столетие катастроф. Никто не знает, что стало причиной этого катаклизма, хотя журналист-археолог Дэвид Киз доказывает в своей книге «Catastrophe» («Катастрофа»), что имело место обильное извержение вулкана в районе Зондского пролива — судя по всему, проснулся Кракатау. Впрочем, падение еще одной кометы также нельзя исключать. Весь мир страдал тогда от чумы и засухи.

Индейцев моче уничтожила великая сушь; мы можем заключить, что племя наска постигла та же судьба, а гигантские изображения, которые можно увидеть только с воздуха, были воззванием к богам с просьбой о дожде.

В книге «Воспоминания о будущем» Эрих фон Дэникен предполагает, разумеется, что линии Наски были проведены пришельцами из космоса. Его гипотеза, по которой длинные прямые линии служили взлетно-посадочными полосами для инопланетных кораблей, не выдерживает критики: кто станет приземляться на неровные камни? Однако в книге «День, когда явились боги» (1997) Дэникен продолжает именовать линии «взлетно-посадочными полосами».

Поскольку мы знаем о великой засухе, ответ на вопрос «почему?» у нас имеется. Остается главный вопрос: как создатели линий, не располагая воздушными шарами, оценивали результат своего труда?

Но, вероятно, они вообще не смотрели на линии с высоты. Им достаточно было масштабировать маленький наброски на песке, используя простые инструменты вроде веревок и палочек.

Самый любопытный объект пустыни Наска — это рисунок обезьяны, которая не водится в пампасах; ее родина — дождевые леса к востоку от перуанских Анд. Дело в том, что в дождевых лесах, как мы увидим, живут шаманы, утверждающие, что они могут выходить из тел с помощью наркотических средств, которые мы назвали бы «психоделическими».

Признаки употребления таких наркотиков — обильное выделение слизи из носа, а также рвота. На черепке из пустыни Наска мы находим изображение человека, страдающего тем и другим. В районе Наска галлюциногенным наркотиком является кактус Сан-Педро.

Этот любопытный факт, упомянутый в телепрограмме Би-би-си «Горизонт», может объяснить, как создателям линий Наски удавалось видеть их с воздуха без космических кораблей или воздушных шаров. Галлюциногены дарят чувство полета, который, как заверяют все шаманы без исключения, позволяет превратиться в огромную птицу и смотреть на землю с высоты.

В своей книге «Shamanism: Archaic Techniques of Ecstasy» («Шаманизм: архаические техники экстаза») румынский ученый Мирча Элиаде упоминает о распространенном мифе, согласно которому шаманы высиживаются исполинской птицей на ветвях Древа Мира, и замечает, что «способность превращаться в птицу — обычное свойство всех шаманов мира»[71]. У шамана есть много помощников из мира зверей, от ягуаров до мышей, ему помогают и его наставляют даже растения.

В книге «От Атлантиды до Сфинкса» я сделал попытку показать, что во главу угла эта традиция ставит отношения шамана с природой. К примеру, книга Ф. Брюса Лэма «Wizard of the Upper Amazon» («Колдун с верховьев Амазонки») повествует о перуанском юноше Мануэле Кордове, которого бразильские индейцы амауака с верховьев Амазонки похитили, чтобы сделать из него шамана. Туземцы (включая Кордову) пили они-сума, «настойку видения», и всю нрчь напролет им являлись одни и те же образы змей, птиц, зверей. «Песнь боа» призвала исполинского боа-констриктора, который скользил по поляне; вслед за ним ползли другие змеи, затем появилось множество птиц, включая гигантского орла, который расправил перед зрителями крылья, сверкнул желтыми глазами и щелкнул клювом. За птицами пришли животные. Кордова объясняет, что помнит о них немного, «поскольку знание не проистекает из моего сознания»[72].

В другой раз после «совместного видения» камышовых котов Кордова вдруг вспомнил о встреченном однажды черном ягуаре, и ягуар немедленно появился, чтобы прошествовать среди трясущихся от страха туземцев. Осознав, что это видение было вызвано Кордовой, они прозвали его «черным ягуаром». В процессе обучения будущий шаман стал контролировать наркотические видения при помощи песнопений (что вновь подтверждает значительную роль музыки).

Кордова говорил, что индейцы амауака загоняют стадо диких свиней в западню, совершая обряд, который включает в себя закапывание в землю свиной головы.

Исследователь из Филадельфии Гарри Б. Райт описал в книге «Witness to Witchcraft» («Свидетель колдовства») «танец леопарда» в Дагомее (Западная Африка): пока голая девушка танцевала под барабанные ритмы и заклинания жреца, туземный спутник Райта спросил у него: «Видишь двух леопардов рядом с ней?»[73] Райт никаких леопардов не видел, однако другие туземцы внимательно следили за их перемещениями. Ближе к середине церемонии троица леопардов вышла из джунглей и пересекла поляну. Райт был уверен в том, что леопарды были настоящие; может быть, их призвали воображаемые леопарды ритуала.

В книге «От Атлантиды до Сфинкса» я цитировал колониального чиновника сэра Артура Гримбла. В своем труде «Pattern of Islands» («Узор островов») он рассказал о том, как наблюдал на островах Гилберта за впавшим в транс шаманом, каким-то образом заставившим десятки морских свиней выброситься на берег, дабы ими полакомились туземцы. Шаман настаивал на том, что дух покинул его тело и пригласил морских свиней на берег.

Рисунки в пещере Кро-Маньон, изображающие шаманов в шкурах бизонов, расценивались как первобытное искусство до тех пор, пока антропологи не установили, что подобные наряды были частью шаманского ритуала, призванного гарантировать успешность охоты. Нашему цивилизованному мышлению трудно принять тот факт, что ритуалы такого рода почти наверняка были действенными. В книге «Dawn behind the Dawn» («Рассвет за рассветом») Джоффри Эш цитирует антрополога Мириам Стархоук

«В изобильной, кишащей зверями тундре маленькие отряды охотников преследовали убегающих северных оленей и огромных бизонов. Охотники были вооружены лишь самым примитивным оружием, однако некоторые племена могли призвать стада к отвесной скале или западне, где животные сознательно приносили себя в жертву и попадались в ловушку. Обладавшие даром шаманы могли настроить свое «я» созвучно духу стада; так они узнавали о пульсирующем ритме, что пронизывает вселенную, о танце двойной спирали, о том, как можно смерчем ворваться в существование — и вырваться из него…»[74]

Мысль о том, что животное может добровольно участвовать в охоте, звучит дико, но все шаманы полагают, что это правда. Они верят в то, что животное приносит себя в жертву людям, как это сделали морские свиньи Гримбла. Поскольку люди ощущают, что должны отдавать что-то взамен, появляется сосуд с кровью животного, и кровь эта проливается на алтарь. Иногда в жертву приносится животное целиком. Это действие обосновано: охотник, который берет, ничего при этом не отдавая, однажды умрет с голоду.

Картина, которая начинает прорисовываться, чужда нашему образу мысли, тем не менее ее приемлют первобытные народы, живущие на одной планете с нами. Они знают, что природа жива и есть священные места, где обитают духи, к которым нужно относиться с уважением, если мы не хотим испытать на себе их немилость.

То же мировоззрение мы находим и в истории, рассказанной Джакеттой Хоукс в ее книге «Man and the Sun» («Человек и солнце»). Она пишет: «Отсутствие в искусстве палеолита солярных изображений или символов вовсе не обязательно означает, что первобытные художники не считали солнце чем-то особенным. Обряд, практикуемый пигмеями Конго, предостерегает нас от подобных выводов. [Антрополог Лео] Фробениус кочевал по джунглям вместе с искусными и храбрыми маленькими охотниками. Однажды ближе к вечеру у пигмеев возникла нужда в свежем мясе. Белый человек спросил своих спутников, могут ли они убить антилопу. Они удивились этой сумасбродной просьбе и объяснили, что сегодня охота не увенчается успехом, поскольку к ней должным образом не приготовились. Пигмеи пообещали выйти на охоту на следующее утро.

Фробениусу стало интересно, что представляют собой приготовления к охоте, поэтому он проснулся до зари и спрятался на вершине холма. Появились все пигмеи отряда, три мужчины и женщина. Они разгладили участок песка и что-то на нем нарисовали, а затем принялись ждать. Когда солнце взошло, один из мужчин выпустил в рисунок стрелу, а женщина воздела руки к солнечному диску и стала голосить. Пигмеи быстро скрылись в лесу.

Приблизившись к рисунку, Фробениус увидел, что пигмеи изобразили на песке антилопу; стрела пробила ей горло. Позднее, когда отряд охотников приволок из чащи большую антилопу с пронзенным стрелой горлом, пигмеи поместили на изображение зверя пучки его шерсти, облили их его кровью и стерли рисунок»[75].

Джозеф Кэмпбелл комментирует: «Для пигмейского обряда решающим обстоятельством являются его проведение на рассвете и стрела, летящая в антилопу точно в момент, когда ее поражает первый луч солнца…»[76]

Размышляя над этим отрывком в книге «От Атлантиды до Сфинкса», я говорю: «Легко видеть, что использующий подобную технику кроманьонский охотник чувствует то же, что чувствует современный охотник на крупную дичь, когда в руках у него оказывается мощная винтовка с оптическим прицелом. По сравнению с этой техникой прежняя магия неандертальцев должна казаться грубой, как лук и стрелы — в сравнении с винтовкой.

Я склонен думать, что именно по этой причине кроманьонцы стали праотцами нашей цивилизации. Их власть над магией давала им оптимизм и чувство цели и контроля, каких не было прежде ни у одного животного»[77].

Какой бы нелепой ни казалась нам шаманская магия, именно с ее помощью Homo sapiens выстроил цивилизацию, ибо магия превратилась в науку, а наука сделала нас царями природы. В книге «От Атлантиды до Сфинкса» я доказываю, что шаманы, обладавшие магическими способностями, становились жрецами-вождями и создавали ранние цивилизации, такие как Шумер и Египет.

Первым западным человеком, заметившим существование шаманов, стал русский протопоп Аввакум, старообрядец, который в 1652 году противостоял попыткам нового патриарха Никона сблизить Русь с Греческой православной церковью. В 1666 году старообрядцев скопом отлучили от Церкви. Пятью годами ранее, в 1661 году, царь сослал Аввакума в Сибирь, где тот узнал о существовании шаманов. По возвращении из Сибири в 1667 году Аввакум провел 15 лет в тюрьме, где написал свое «Житие», ставшее классикой русской литературы.

Разумеется, сторонник старообрядческих догм видел в шаманах слуг дьявола. Он повествует о том, как предводитель военной экспедиции Пашков решает послать сына Еремея воевать «в Мунгальское царство» и призывает местного шамана, дабы тот дал ему совет. «Волхв же той мужик, близ моего зимовья, привел барана живова в вечер и учал над ним волхвовать, вертя ево много, и голову прочь отвертел и прочь отбросил. И начал скакать, и плясать, и бесов призывать и, много кричав, о землю ударился, и пена изо рта пошла». Шаман заверил Пашкова, что поход удастся: «С победою великою и с богатством большим будете назад». Аввакум немедленно начал молиться Богу: «Да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им там устроивши всем, приложи им зла, господи, приложи!..»[78]

Когда Еремей возвратился из похода с единственным товарищем и рассказал о том, что монголы вырезали всех остальных, Пашков обратил свой гнев против Аввакума, и тот не был убит на месте лишь благодаря вмешательству Еремея.

Аввакума сожгли в 1682 году.

На протяжении следующих двух с половиной веков исследователи относились к шаманам так же, как протопоп. Джереми Нарби и Фрэнсис Хаксли цитируют в антологии «Shamans through Time» («Шаманы в истории») многих ученых и рационалистов XVIII века, которые объявляли шаманов самозванцами и обманщиками.

Из этой книги становится ясно в первую очередь, что шаманы по сути своей — целители. Африканских шаманов не зря именуют «колдунами-лекарями»: шаман — это врач. Основное различие между шаманами и западными врачами кроется в их образовании. Врач Запада обязан пройти четыре курса факультета медицины и усвоить обновленный вариант научного аппарата, разработанного греческим врачом Галеном. Шаман обязан пройти курс, больше напоминающий школу средневекового аскета, который бичует себя, постится и спит на доске. Кроме того, шаман не выбирает свой жизненный путь: его избирают духи, и, если он отказывается, наказанием может стать смерть.

Иногда шаман должен пройти через ужасные мучения. Он начинает терять вкус к обычной жизни и может впасть в депрессию, уйти из дома и стать странником. Он обретает безразличие к мирским богатствам. В классической работе «Шаманизм: архаические техники экстаза» Мирча Элиаде цитирует дочь чилийского рыбака из племени арауканов: «Я собирала ракушки между рифами, когда почувствовала как бы удар в грудь, и очень отчетливый голос изнутри сказал мне: «Стань мачи! Такова моя воля!» И тут от сильной боли внутри я потеряла сознание. Конечно же, это Нгенечен, владыка людей, вошел в меня»[79].

Далее Элиаде пишет про длительные бессознательные состояния и летаргический сон. Шаманы практикуют болезненную церемонию посвящения, включающую в себя символическую смерть через расчленение. Неофиту полагается голодать, пока он не окажется на грани жизни и смерти, либо пребывать на холоде, пока он не замерзнет. По словам антрополога Вальдемара Богораза, этот период жизни неофита можно сравнить с долгой и серьезной болезнью. Если он выздоравливает, на него нисходит «вдохновение», и он постигает искусство бить в барабан и петь[80].

В 1930 году Кнуд Расмуссен писал об эскимосском шамане, который рассказывал: «Осознав свое предназначение, я решил, что подвергнусь страданиям от двух наиболее опасных врагов человека: голода и холода. Сначала я голодал пять дней подряд, лишь затем мне позволили выпить глоток теплой воды… После этого я ничего не ел еще пятнадцать дней — и опять мне дали глоток теплой воды. После этого я голодал десять дней…

Дни «поиска истины» очень утомили меня: какой бы скверной ни была погода, я должен был все время идти и мог делать лишь короткие передышки…»[81]

Подобные страдания, как и муки, которым подвергают себя аскеты, направлены на то, чтобы неофит отбросил старое «я» и все прежние привычки и приобрел взамен то, что Гурджиев называл «сущностью»: твердую сердцевину реальности, сравнимую с закаленной сталью.

Шаманизм принимает существование духов как само собой разумеющееся. Этот подход в корне отличается от мировоззрения западной цивилизации, представители которой могут верить или не верить в существование духов или привидений, но никоим образом не считают эту веру фундаментом всей своей жизни. Шаманы не только верят в духов — они их видят и с ними говорят. Нет оснований считать, будто шаманы обманывают себя или предаются безудержным фантазиям. Они бы сказали, что, напротив, в пересмотре нуждается западное мировоззрение.

При изучении эволюции взглядов Запада на шаманизм по работам вроде «Шаманов в истории» меня изумляли догматичность и подозрительность, с которыми подходили к делу антропологи XIX века. В сборнике приводится запись Эверарда Ф. Турна, который в конце 1880-х годов жил в племени макуси в Британской Гвиане. Когда местный шаман («пейаман») предложил излечить его лихорадку колдовскими методами, Турн охотно согласился. После захода солнца он отправился в большой дом пейамана. Собралась толпа, желавшая поглазеть на исцеление. Во тьме Турн лег на пригорок, рядом находился переводчик, юноша из того же племени.

Шаман «неописуемо и ужасно заревел-, его крики и возгласы наполнили дом, потрясая стены и крышу, временами они переходили в звериный рык, временами же затихали, превращаясь словно бы в далекий рокот. Он ревел не останавливаясь шесть часов кряду. Громовой вопрос рождал вскрик в ответ…

Во время обряда параллельно безумному гвалту раздавался некий звук, поначалу низкий и неразличимый, затем нараставший, как если бы огромное крылатое создание слетало к дому из поднебесья, проходило сквозь крышу и опускалось тяжело на пол; проходило время — и вновь били крылья, и снова повторялось то же действо. Всякий раз, когда загадочное существо прилетало и затем исчезало, я ощущал на лице движение воздуха, будто потревоженного крыльями. То были кенаима [злые духи], что приближались и удалялись.

Их вопли были поначалу едва различимы, но делались все громче, пока дух не приземлялся на пол дома и не распрямлялся. Первым делом каждый из кенаима нарочито шумно хлебал табачную воду из бутылки на полу. Пока он пил, пейаман продолжал голосить; наконец, кенаима был готов отозваться. Он произносил свое имя, обещал не беспокоить меня и улетал, шурша крыльями. Духи принимали вид тигров, оленей, обезьян, птиц, черепах, змей, а также индейцев племен акавои и арекуна…».

Здесь Турн делает поразительное замечание: «То было тщательно продуманное сочетание чревовещания и актерской игры. Всякий ужасавший меня звук исходил из горла пейамана; возможно, ему помогала жена… Шуршание крыльев кенаима, а также глухой удар, раздававшийся, когда каждый из них опускался на пол, воспроизводились, как я обнаружил позднее, вот как покрытые листьями ветви должным образом шевелили, а затем бросали на землю… Однажды, вероятно, по случайности, ветви коснулись моего лица; тогда-то я и понял, что они собой представляют, ибо ухватил несколько веточек зубами»[82].

Турн впал в полутранс; когда он очнулся, у него по-прежнему болела голова. Он расплатился с шаманом зеркальцем за четыре пенни, оставаясь убежденным в том, что тот — шарлатан. Неясно, как объяснял Турн тот факт, что голоса звучали словно бы издалека и проходили сквозь крышу. Кажется, он полагал, что чревовещание — это способность «говорить, не открывая рта», очевидно, не понимая того, что чревовещание на сцене требует света дня, при котором публика заключает, что голос исходит изо рта куклы.

Венцеслас Серошевский, поляк, сосланный в 1870-х годах в Сибирь, не сомневался в магических способностях якутских шаманов и описал их как «диких и свободных духов»[83]. Другой сибирский ссыльный, Вальдемар Богораз, также считал шаманизм реальным явлением. Он отмечает, что, если юноша медлит, не подчиняясь зову духов, те скорее всего явятся, чтобы поинтересоваться, почему тот медлит. Молодежь, говорит Богораз, часто не желает подчиняться духам. Он продолжает: «Родители молодых людей, «обреченных на вдохновение», ведут себя по-разному… Иногда они противостоят зову, что услышал их ребенок, и пытаются убедить его отвергнуть духов и жить обычной жизнью. Это чаще происходит, когда в семье есть лишь один ребенок, ибо шаманское призвание таит в себе опасности, особенно на начальном этапе. Родительский протест, однако, делу не помогает: отвергать духов куда опаснее, нежели последовать их зову. Молодой человек, противящийся такому зову, может заболеть и вскоре умереть, в ином случае духи побудят его оставить свой дом и отправиться туда, где он сможет освоить профессию шамана без каких-либо препятствий»[84].

Богораз добавляет, что большинство знакомых ему шаманов утверждали, что учителей у них не было и они развили свои способности в одиночестве. Способности шамана нельзя унаследовать. В этом их отличие от способностей ведьм, которые передаются по наследству и от наставницы к ученице. Разумеется, существуют семьи шаманов, где сын становится шаманом вслед за своим отцом, но обучением его занимается не отец, а духи.

Барабан — основной рабочий инструмент шамана: судя по всему, он вводит сознание в состояние, в котором становится возможно общение с духами. Шаман племени оглала-сиу Черный Лось рассказал антропологу Джону Дж Нихардту: «Четырежды прокричал я «хей-а-а-хей», стуча в барабан, взывая к Духу Мира и ощущая, как сила проходит сквозь меня, как она растет, поднимаясь от моих ступней, и я знал, что могу исцелить маленького мальчика»[85].

Уиллард 3. Парк, американский антрополог, живший среди павиотсо, индейцев Северной Невады, акцентирует внимание на еще одном важном аспекте шаманизма: способности привораживать зверей. После того как разведчик определит местонахождение стаи (или то же сделает шаман во сне), строится загон, и шаман проводит «церемонию привораживания»: все ее участники танцуют (танец может продолжаться всю ночь), а шаман, ведомый духом антилопы, входит в транс и поет антилопью песню. Затем мужчины, женщины и даже дети «преследуют антилопу» с целью направить животных в загон.

Книга «Шаманы в истории» прослеживает любопытный путь от полного недоверия к шаманам через отстраненное наблюдение антропологов вроде Парка к более вовлеченному исследованию, которое показалось бы прежним наблюдателям ненаучным. Широкая общественность узнала о существовании шаманизма в 1957 году, когда американец Р. Гордон Уоссон описал в журнале «Лайф» опыт поглощения волшебных грибов в компании мексиканского шамана.

Уоссон и его друг сидели на подстилке и смотрели на женщину-шамана Марию Сабину сквозь дым от ладана, пока она приготовляла грибы и раздавала их двум десяткам человек Когда они проглотили грибы, начались видения — «яркие, цветные, неизменно гармоничные. Они начались с угловатых красивых узоров, которые могли бы украсить ковры, ткани или обои… Потом эти узоры превратились во дворцы с двориками, аркадами, садами — изумительными садами, выложенными полудрагоценными камнями. Потом я увидел мифического зверя, запряженного в царскую колесницу. Позднее стены нашего дома словно бы растворились, мой дух воспарил, и я застыл в воздухе, наблюдая гористые пейзажи, караваны верблюдов, что медленно бредут по склонам, горы, которые ярус за ярусом возносились к небесам». Уоссон добавляет: «Я ощущал, что ясно вижу мир как он есть, в то время как обычное зрение всегда искажает картину; я видел архетипы, Платоновы идеи, которые лежат под искаженными образами повседневности. Меня посетила мысль: возможно, божественные грибы — ответ на загадку древних Мистерий? Может быть, чудесные способности, которыми я наслаждаюсь, лежат в основе рассказов о полетах ведьм, играющих столь важную роль в фольклоре и сказках Северной Европы?»[86]

Статья привлекла в Мексику множество американских туристов, которые страстно желали бежать от скучной повседневности, дабы, по выражению Артюра Рембо, «обоснованно вывести из равновесия свои чувства»[87].

Когда к Марии Сабине стали приходить американцы, желавшие найти Бога, она поняла, что прославилась. В интервью мексиканскому журналисту она сказала горестно: «До Уоссона никто не принимал грибы лишь затем, чтобы найти Бога. Их ели для того, чтобы исцелить больного»[88].

Однако убежать от славы было уже невозможно, и местный мэр приказал Марии Сабине отдать себя в распоряжение группы иностранцев. Проблема заключалась в том, что молодые поклонники, искавшие общества Марии Сабины, принимали священные грибы в любое время и в любом месте, а не только ночью, как полагалось. Женщина-шаман обнаружила, что иностранцы выпили часть ее собственной силы.

Волшебные грибы вошли в моду, и ничто не могло повернуть стрелки часов назад. У истоков этой моды стоял Олдос Хаксли, который в 1952 году рассказал о грибах, описав собственный мескалиновый опыт в книге «The Doors of Perception» («Двери восприятия»). В 1960-х его дело продолжили гарвардский ученый Тимоти Лири и Ричард Альперт. Ральф Метцнер, друг Лири, придумал слово «психоделический» (оно означает «изменяющий сознание»), Вскоре Лири с Альпертом оставили науку. Лири прославился, посоветовав молодым современникам «включаться, настраиваться, отпадать»[89].