(Брак)ованные (СИ)

Глава 12. Ксюша

Два дня. Евсеев откладывает наш развод на чертовых два дня. Освобождает меня от работы, разрешает не приходить в офис, потому что сам вдруг улетает в какую-то внезапную командировку. И отчего-то мне кажется, что никуда он не поехал, а засел в квартире и придумал сотню выгодных выходов из ситуации. Либо просто напился, что еще хуже.

Указы начальства я не нарушаю, поэтому сижу дома, покусываю наманикюренный ноготь и жду, когда объявится Евсеев, чтобы мы вновь стали чужими людьми и пересекались исключительно по рабочим вопросам.

Ночью не могу уснуть от потока мыслей: в голове снова Евсеев, которого затягивает в болото семейных дрязг, даже отчетливо вижу протянувшуюся к горлу Мирослава ладонь Якова Игнатьевича. Просыпаюсь в холодном поту. Открываю глаза и тупо пялюсь в ночную темноту, переводя дыхание. В животе урчит, желудок требует еды, чтобы успокоить разыгравшуюся фантазию, поэтому под покровом тьмы крадусь на кухню, надеясь не разбудить Тему, который дрыхнет на диване в гостиной.

Душа требует сладкого. И соленого. И мучного. И с шоколадом. Хмуро осматриваю забитый едой холодильник, потому что порывом бессознательного накануне вечером я скупила половину супермаркета. И пока думаю, что все же хочу: омлет или яблочные оладьи, руки принимаются готовить совершенно иное, заставляя мозг сосредотачиваться на рецепте.

Не замечаю, как темнота за окном сменяется густыми сумерками, а затем и вовсе солнечным светом, от которого пищевые блестки на кексах сияют, превращая еду в произведение кондитерского искусства. Даже не чувствую усталости, колдуя над еще одним шедевром.

— Тебя уволили, что ли? — утром Артем вваливается в кухню и удивленно осматривается, потирая сонные глаза. На лице складка от подушки, а спина сгорбилась от прохлады без теплого одеяла под боком. — Нахрена столько кексов и тортов?

Вопрос выдергивает меня из состояния глубокой задумчивости, и я наконец оцениваю результат бессонной ночи и измученного утра: столы действительно ломятся от количества сладостей, и это еще Тема не смотрел в холодильник, где застывает суфле.

Устало плюхаюсь на стул и закрываю лицо руками. Что я натворила? Последний такой порыв с готовкой меня настигал в двадцать один, когда жених решил, что нам больше не по пути и бросил меня за месяц до свадьбы. Дальше никаких спонтанных приступов и гор еды, потому что все в жизни мне худо-бедно удавалось контролировать.

И теперь снова.

— Мне надо было подумать, — мычу и сдерживаюсь, чтобы не выть.

— Ну так и думала бы с бокалом вина, че кухню-то забивать хренью? — Тема подхватывает еще теплый кекс, к которому уже отсажен сырный крем для украшения, и кусает его. — Ладно, пойдет, — ставит суровую оценку моим кулинарным способностям родной брат и, кажется, отправляется собирать вещи. Посылаю ему угрожающе-испепеляющий взгляд, и Артем, запихнув остаток кекса в рот, поднимает руки в извиняющемся жесте. — Осознал ошибку, кексы топ, ты супер.

— То-то же, — распрямляю плечи и горделиво вздергиваю подбородок.

— Лучше расскажи, что у тебя случилось, — включает кофемашину и достает две кружки, удивительным образом размещая их на столе между кексами. Наблюдаю за его уверенными движениями и осознаю, что брат очень быстро повзрослел. Теперь передо мной не бесящийся в переходном возрасте мальчишка-сопляк, а парень, собранный и достаточно серьезный для своих лет. Капитан команды, значит, ответственный и в целом добрый. Такому и тайну доверить не страшно.

Сомнения гложут. С одной стороны контракт, а с другой — мое моральное состояние, от которого портится и физическое: после кухонного марш-броска дико болят шея и плечи. Это Евсееву просто — мужчины не переживают столько эмоций, не занимаются выстраиванием миллионов догадок и вообще решают все в два счета. Я и так уже приняла сотню решений самостоятельно, куда мне такое важное одной тащить.

— Только обещай не ржать, ладно? — переступаю с ноги на ногу. Была не была. — И лучше сядь.

Артем смотрит с сомнением, явно жалея, что предложил свободные уши для моих бед, но все же садится, прихватив чайник, в который отцедился кофе. Разливает его по кружкам и бросает в свою три ложки сахара.

— Давай уже, а то я на пары раньше уйду, чем ты решишься.

— Ну, в общем, так получилось, что мы с моим боссом поженились, — выставляю указательные пальцы, призывая брата молчать и не перебивать, хотя тот и не сможет: занят подбиранием челюсти с пола. — Это нужно было для дела, не смотри так. Ну и в общем дело труба, там появились сложности, и теперь он предлагает развестись.

— А ты в него влюбилась, что ли? — туго соображает брат и трет кулаком подбородок.

— Фу, нет, конечно! — возмущаюсь и вздрагиваю: пусть этот красивый тиран достается кому-нибудь другому, мне бы кого поспокойнее. — Мне просто кажется, что так от нашего соглашения выиграю только я. А ведь оно задумывалось как взаимовыгодное.

— Ну так и в чем проблема? — выгибает брови и сверлит меня взглядом. — В соглашении же есть результаты, к которым вы должны прийти?

— Ага, — киваю. — Только есть еще одно но: я не знаю, смогу ли вынести все, что произойдет, если предложу ему не разводиться. Его семейство меня со свету сживет.

— Не вижу в этом минусов: квартира мне достанется. Ты ж аренду наперед платишь, — гогочет Артем, запихивая в себя четвертый по счету кекс. — Слушай, если серьезно, то ты ведь и в первый раз согласилась, зная, что там за семейка. А раз уж ввязалась в дело, то нужно доводить его до конца и нести ответственность, — поражает мудростью речи брат, и теперь удивляюсь я.

— Откуда в тебе ума столько? — спрашиваю из любопытства.

— Да там девчонку одну на лед выкатил, чтобы побесить, а в нее жиробас въехал, так она руку ушибла, теперь ходит скулит по универу, а я ей таблетки вожу. В общем, несу ответственность.

— Понравилась тебе?

— Пойдет, — отмахивается Артем, и тут я обхожусь без дополнительных вопросов. Надо будет — расскажет. Да и у самой пока есть куда более важное дело.

***

Евсеев звонит сообщить, что приедет через пятнадцать минут. Я уже стою в коридоре и слушаю хихиканья сонного брата. Стучу пальцами по тумбочке и гипнотизирую дверь, думая, что пятнадцать минут будут невозможно долгими. Решимость тает с каждой секундой. Инициатива наказуема, и какая кара будет ждать меня — не угадать. И так не самое приятное семейство получу в подарок, еще и сотня подводных камней. Голова раскалывается — закрываю глаза и глубоко дышу. Отставить сомнения. Решение принято, значит, нужно действовать.

— Может, еще успеешь испечь кексы для развода? — Тема выглядывает из ванной со щеткой в руках. — Есть же рецепты для микроволновок.

— Может, мне тебя все же выселить? — шутливо угрожаю в ответ, но по стремительно меняющемуся лицу брата понимаю, что перегнула. Так себе из меня старшая сестра. — Расслабься, бро, не выгоню кровинушку из дома.

— Бро? — тут же возвращается к привычному состоянию засранца. — Ты из какого века вылезла?

— О, я вообще из прошлого тысячелетия, — ржем на пару, и напряжение уходит. Все же мне очень нужно было отвлечься. И перепалка идеально для этого подходит. — Ладно, не скучай, я подожду на улице Мирослава, — надеваю пальто, застегиваю на все пуговицы нарочно медленно, но время будто специально тормозит, вынуждая меня за десять минут отморозить зад. — И кексы не забудь.

— Забудешь тут, как ты мою команду решила превратить в тюленей на льду, — фыркает обиженно и губы в зубной пасте дует. Все как в детстве, только теперь Тема выше меня на целую голову и эти трюки выглядят неубедительно.

— Ой, вам, лосям, ничего с кекса не будет. На льду все сбросите, а потом углеводное окно как раз, вот и залетят на ура. Все, удачи, — отправляю воздушный поцелуй и позорно сбегаю из квартиры, не давая себе шанса передумать.

Холод отрезвляет и выгоняет теплолюбивые сомнения, которым только и дай благостную почву для разрастания. Переступаю с ноги на ногу, прячу руки в карманы и смотрю на причудливые облака пара, вьющиеся вокруг. Прокручиваю еще раз речь: перед Евсеевым пасовать нельзя. Он если увидит сомнение — тут же настоит на своем решении. А я ведь женщина: мы всегда сомневаемся, как такое спрячешь?

«Я не хочу с вами разводиться, Мирослав Станиславович», — смешно от формулировки. Губы тянутся в улыбке. Как же нелепо выйдет: выкаю и брак сохранить хочу.

«Мирослав, мы не должны разводиться», — так прибьет за панибратство. Зыркнет — и все мои «должны — не должны» сгорят синим пламенем, встретившись с простым мужским «Я так решил».

«Я думаю, нам не стоит разводиться», — вот, без имен, еще и с собственной оценкой. Придраться не к чему. Я подумала, а ты решай. Нет, нельзя, снова бразды правления ему отдаю. А он и так галопом по семейной жизни несется.

«Еще два месяца, Мирослав Станиславович, может, повременим?» — просто, но совершенно неубедительно. Нужно действовать радикально: сразу все карты на стол.

«Мы не будем разводиться, а будем спасать вашу компанию, Мирослав Станиславович!» — для убедительности даже топаю ногой, будто все это не в моих мыслях происходит.

Машина плавно тормозит у шлагбаума, иду навстречу — Евсеев в это время выходит и открывает дверь. Поражаюсь галантности этого мужчины: даже с подчиненной не забывает о приличиях. Начинаю завидовать его избраннице: таких мужиков точно больше не найдешь. Цокаю и отнекиваюсь от мыслей — слишком часто думаю о боссе вне работы. Обещала же себе больше этого не делать и продержалась… ни черта не продержалась.

— Доброе утро, Мирослав Станиславович, — улыбаюсь приветливо, но Евсеев не разделяет моей радости, он серьезен и собран, как всегда, хоть на щеках красуется отросшая щетина, а во взгляде бесконечная тоска. Но от решения не отступает: намерен освободить меня от уз брака и лишить себя всего, к чему долго и упорно шел.

— Доброе, Ксения, — кивает и, дождавшись, пока я пристегнусь, трогается в направлении суда.

Молчание давит, даже радио, похрипев для приличия, затихает под мрачным настроением Евсеева, и мы едем в суровой тишине, в которой даже дышать страшно. Рассматриваю приборную панель, подсвеченные кнопки и переключатели, лишь бы отвлечься и не думать о том, что собираюсь сделать. В тишине едем недолго: боссу кто-то трезвонит, он раздает указания, и я расслабленно прикрываю глаза, радуясь, что гнев обрушивается не на меня. Как мало, оказывается, в жизни надо: чтобы начальник не зудел над ухом и не указывал, что и как делать.

Едва не засыпаю под бубнеж Евсеева и дергаюсь, когда машина паркуется у нужного здания. В душу закрадывается тоска: нужно было раньше сказать, а не тянуть до последнего.

— Мирослав… — поворачиваюсь, но в ответ лишь хлопает дверца машины. Евсеев уже идет по сугробам ко мне. Подает руку, помогая выбраться и не застрять в куче, на которую уже налипла дорожная грязь. — Может…

— Давайте потом, ладно? Сейчас есть более важный вопрос, — улыбается сдержанно, но я слишком хорошо его знаю: складка между бровей и отстраненный взгляд выдают задумчивость. Наверняка он придумал уже тысячу и один способ уговорить меня отказаться от развода, но из благородства и уважения не предлагает, потому что не сможет отступить, станет давить, и я все равно соглашусь. Уже согласилась, только решение не озвучила.

В здании пусто, будто никому не нужно работать, Мирослав уходит вперед, лишая меня шанса спасти его от самой главной ошибки в жизни.

— Мирослав Станиславович! — кричу в спину, пока эта самая спина от меня стремительно отдаляется. Ну вот, дождалась, как сказала бы мама, дотянула до последнего, теперь жопа в мыле. А она не в мыле, она летит в еще большую задницу, потому что я добровольно пускаюсь в самую безумную авантюру. — Да стойте же вы! — бегу следом, ни на сантиметр не приближаюсь. И наградил же меня боженька длинноногим окружением. — Я не успеваю! — сдаюсь и останавливаюсь. Может, и правда я слишком уж сильно пытаюсь что-то изменить, когда можно расслабиться и плыть по течению?

Евсеев все же тормозит и неохотно разворачивается. Недоволен, по поджатым губам и стиснутым в кулаки ладоням вижу, что разорвет сейчас от злости. Но молчит — только устало выдыхает и прикрывает глаза на несколько секунд, собирая остатки изрядно потрепанной этими днями воли. Он точно продал душу Дьяволу за такой самоконтроль, потому что теперь передо мной привычный Мирослав Станиславович, собранный и серьезный. Ведет себя так, будто не было тех слабостей, выдавших его с потрохами.

— У нас сегодня еще много дел, некогда останавливаться, — бросает в привычной надменной манере, на что я только закатываю глаза. Точно это муж, за которого стоит бороться? Улыбка трогает губы, и я, набравшись неизвестно откуда взявшейся смелости, беру Мирослава за руку и оттаскиваю в сторону, за большую колонну, где нас никто не догадается искать. Он молчит, но не сопротивляется, в глазах усмешка — Евсеева явно веселит происходящее. — Решили прощальную речь сказать?

— Да, вы украли лучшие месяцы моей жизни, — смеюсь и стараюсь смотреть вперед. По мере приближения к выбранному месту для разговора сердце ускоряет бег. Дыхание сбивается, и вот я уже нервно кусаю губы, съедая помаду. — И еще брачный контракт — это обдирательство чистой воды. Вы оставите меня ни с чем! — продолжаю играть роль обиженной супруги, на что Евсеев возмущенно фыркает.

— Серьезно, Ксения, если это все, что вы хотели мне сказать…

— Я не хочу разводиться! — выпаливаю, когда Мирослав останавливается и высвобождается из некрепкого захвата. Поворачиваюсь к нему лицом, так и остановившись почти посреди большого зала.

— Что? — ни капельки не верит моим словам. — У вас какие-то проблемы, для решения которых вам нужен статус замужней женщины?

Боже! Этот человек настолько привык получать удары в спину, что совершенно не верит в искреннюю помощь. Улыбаюсь и подхожу ближе, чтобы в пустом зале ни один случайно вошедший человек не смог ничего услышать. Сердце гулко бьется о грудную клетку, затылок покалывает, и становится жарко в зимнем пальто, так что я расстегиваю пуговицы и разматываю шарф, оставляя его на плечах.

— Ага, — согласно киваю. — Муж мой решил пустить выстроенный бизнес коту под хвост. А я не хочу, чтобы он так легко отказывался от дела всей жизни.

Мирослав молчит, глядит сквозь меня и снова давит так, что я хочу забрать слова обратно, поставить подписи и сбежать куда подальше, чтобы он меня больше никогда не нашел. И вот я уже делаю первый трусливый шажок назад, каблук обреченно стучит, эхо моей нерешительности разносится по залу, и Евсеев оживает:

— Ты уверена? — спрашивает строго. — Нам придется дойти до конца, и это уже не будет один только ужин с моей семьей. Регулярные встречи, мероприятия, загубленные отношения с коллегами.

— Они и так были обречены, я же работаю в шаге от начальства, — смеюсь, отмахиваясь.

— Это не ответ, Ксения. Скажи мне здесь и сейчас, ты уверена, что не хочешь разводиться? — он подходит ближе. Я хриплю, потому что во рту внезапно пересохло, не могу и слова из себя выдавить, только разрозненные звуки, которые Евсеев даже не замечает.

— Да, уверена, — наконец выталкиваю слова. — Если бы не была уверена, не предложила, — едва успеваю договорить, как Мирослав подхватывает меня на руки и кружит по залу, будто невесту в свадебном танце. Где-то должен заиграть вальс Мендельсона, а женщина-регистраторша драматичным голосом желать нашему кораблю счастья в плавании по реке любви. Только мы в другом здании, где по деревяшке стучит молоток и зачитываются приговоры.

Радость Евсеева захлестывает и меня: смеюсь и цепляюсь за плечи Мирослава крепче, пока его руки сильнее сжимаются на моей талии. Мы замираем так же резко, как и начали кружиться, ноги касаются пола, и я медленно прихожу в себя, осознавая, что все это время обнималась с боссом и ни капельки не смущалась. Щеки моментально заливает румянцем, хочу отступить, но руки Евсеева уже перемещаются на мое лицо, обхватывают его, большие пальцы ведут по щекам. Мирослав долго-долго смотрит в мои глаза, ища там ответ на неозвученный вопрос, переводит взгляд на губы всего на мгновение, от которого я пропускаю вдох, и тихо говорит, обжигая кожу горячим дыханием:

— Спасибо, — утыкается своим лбом в мой и прикрывает глаза.