2. Как Пепичек был в аду

Я уже вся в Рождестве. Оно еще совсем нескоро, примерно через четырнадцать дней, но я все время о нем думаю. Только мне обидно, что Каченка опять на меня сердится, а перед Рождеством это совсем некстати. Ежишек может решить, что я как-то очень плохо себя веду, а я ведь хорошо себя веду, просто со мной случаются разные недоразумения. Как с теми забытыми вещами или еще раньше с карандашами и ластиками – но их я не забывала, у меня их украли в школе, а я не рассказала об этом, потому что если я расскажу, то Каченка опять пойдет в школу, а я этого не хочу.

Меня бы тогда не любили еще больше, чем уже не любят сейчас. Я же толстая и еще я из театра, хотя вот Ярда Лагрон и Роберт Лагрон из тира и никому это не мешает, тем более что они у нас в классе только зимой и иногда дают бесплатно пострелять или покататься на карусели.

А еще эти фамилии. Дело в том, что по-настоящему моя фамилия не Соучкова, как у Каченки, а Фрайштайн, как у Карела Фрайштайна, который вроде как мой отец, но при этом он мне не отец, потому что я совсем его не знаю, и он меня тоже, и он здесь совсем не живет, он у меня только как-то в крови.

Раньше у меня была только Каченка, а теперь еще есть Пепа и Пепичек, и Пепа – мой настоящий папа. Только у Каченки по-прежнему фамилия Соучкова, потому что она актриса и так принято. А фамилия Пепы – Брдёх, и Каченка иногда подписывается Соучкова, а иногда Брдёхова или еще Соучкова-Брдёхова. Только я Фрайштайнова, и мне это совсем не нравится, и в школе надо мной смеются.

Когда учительница в сентябре только пришла, она спрашивала, как кого зовут, хотя все знала, но просто хотела услышать от нас. Очередь дошла до меня, и она сказала: «Ну и ну, дети, вы когда-нибудь видели что-нибудь такое? Вот у Хелены фамилия Фрайштайнова, у ее мамы Соучкова, а у папы Брдёх. Я с таким еще не встречалась. Но в театре, видимо, и не такое бывает. Это, наверное, не твой родной папа, Хелена?» Весь класс смеялся, хотя все давно знали про это и раньше не смеялись.

Каченка была в ярости, когда я рассказывала ей об этом. Сказала, что они дураки, и пошла просить пани Колачкову, чтобы она больше не называла моего папу неродным, а меня называла Соучковой, чтобы я не чувствовала себя так одиноко с этой своей фамилией. Учительница пообещала ей это, она никакая не злая, просто не такая интеллигентная, как пани Фрайманова, и, наверное, даже не знает немецкого. Но в классном журнале я все равно должна оставаться Фрайштайнова, с этим, говорят, ничего не поделаешь. Так что я себя называю Соучковой, например, если пишу письмо Ежишеку или кому-нибудь еще или на лепке, и пан Пецка с этим согласен. Но мальчики в школе, да и девочки тоже, все время кривляются и называют меня Мобидик – это вроде какая-то очень толстая рыба. Или атомной бомбой. А теперь, из-за учительницы, меня начали называть Франкенштейнова. Я не знаю, что это значит, нужно спросить у Каченки. Но только осторожно, чтобы она не захотела опять пойти в школу.

В общем, я не стала рассказывать ей про те украденные карандаши и ластики, и теперь кажется, что я себя ужасно веду.

Еще одна неприятность случилась, когда я сказала Пепичеку, что он в аду. Пепичек лежал в кроватке и уже почти спал, а я сидела рядом и повторяла: «Ты в аду. Ты в аду. Я старый черт. Ты в аду». И получилось! Пепичек поверил и начал плакать. И тут пришла Каченка и все услышала, потому что я тоже уже в это поверила и не заметила, как она вошла. Она рассердилась и до сих пор сердится.

Только я не хотела ничего плохого, я очень люблю Пепичека, я просто хотела посмотреть, поверит ли он, что я черт, если видит, что я это я. Потому что каждый скульптор должен уметь убеждать в своей правде, должен обладать силой фантазии или что-то в этом духе. Так говорит пан Пецка, и это как раз должна была быть сила фантазии. Только вот Пепичеку два с половиной года, и, говорят, с ним нельзя ничего такого пробовать.

Я рада, что у нас есть Пепичек, хотя я хотела, чтобы его звали Марцел. Но Пепа с Каченкой сказали, что такое имя ему не понравится, когда он вырастет. Совсем не понимаю почему, это же красивое имя. У меня есть один заяц и его так зовут. Пепичека назвали в честь папы и дедушки – пражского дедушки, который Брдёх. Закопского дедушку, Каченкиного папу, зовут Франтишек, а другого моего дедушку со стороны Фрайштайна даже не знаю как звали. Но он все равно уже мертвый, и та бабушка тоже. Знаю только, что ее звали Хеленой, как меня. Закопская бабушка говорит, что их на войне убили немцы. Что их зажарили в печи или как-то так, но не знаю, правда ли это. Наверное, неправда. Бабушка думает, что я еще маленькая и ничего не понимаю, и нарочно рассказывает мне хорошее о Фрайштайне, чтобы я его любила. А я его не люблю, только Пепу. А его как раз не любит бабушка, потому что она любит Фрайштайна и пишет ему письма, а еще потому, что Пепа хочет, чтобы я сидела на диете, чтобы не быть толстой. И все время ссоры. Но я все понимаю и думаю даже, что Пепа прав, хотя и люблю есть торты и булки, которые закопская бабушка все время нарочно печет, и у меня голова кругом.

Закопская бабушка очень добрая, только упрямая и страшно любит командовать, даже дедушкой. В Закопы мы ездим каждые выходные и всегда там ужасно все ссоримся, особенно Каченка с бабушкой. Лучше бы мы туда не ездили, но так нельзя, мы же любим друг друга.

И все это из-за Фрайштайна. Бабушка постоянно ему тайком пишет, что мне грустно, что у меня воспаление легких, что мне нельзя булки, а мне их хочется, и все это как будто правда, но это неправда. Фрайштайн живет за границей, ужасно далеко, это место называется Нюйорк. И я все время боюсь, вдруг он за мной приедет. Пан Пецка очень хохотал, когда я ему однажды призналась, и сказал, что этого-то точно не нужно бояться. Но мне это не кажется смешным, хотя это и далеко. Бабушка будет писать ему, что я грущу, до тех пор, пока он не рассердится и не приедет.

Однажды Фрайштайн прислал мне куклу, ее зовут Карла, в честь него. Я ее не люблю, поэтому зову по фамилии – пани Нюйоркова. Нюйорк – это город, как наш Ничин, только там живет больше людей и находится он в стране Америке.

В театре однажды шел спектакль, назывался «Позор Америке» или как-то так, и Пепа с Каченкой играли в нем каких-то нехороших американских людей. Им это совсем не нравилось и мне тоже. Гораздо лучше были «Олдржих и Божена», где Пепа играл убийцу и я его очень боялась. Но тогда я была еще маленькая, а Пепа еще был паном Брдёхом, который просто иногда у нас бывал.

«Олдржиха и Божену» написал известный писатель Франтишек Грубин[5], который «Цыпленок и поле», и Каченка сказала, что он написал это против русских. Как, например, «Яна Гуса», которого тоже поставили против них, но его написал не Франтишек Грубин, а Йозеф Каэтан Тыл, который еще написал чехословацкий социалистический гимн. Франтишек Грубин уже прошлой осенью умер и висел у нас на стенде. А сейчас у нас на одном ВОСР[6], а на другом – Рождество.

Вчера на День святого Микулаша[7] в театре было представление для детей из театра, но никакого Микулаша там не было, а только пан Дусил и Андреа Кроупова, и они делали вид, что они Дед Мороз и Снегурочка, и подарили нам наборы конфет. Настоящие Микулаш с чертом приходили к нам домой, и я очень волновалась, как все закончится, потому что Микулаш знал, что я говорила Пепичеку, что он в аду, и про Пепичека он тоже все знал. Черт ужасно рычал, и Микулашу пришлось постараться, чтобы он не укусил нас или не забрал действительно в ад. Нам надо было читать стихи и петь, и Пепичек плакал, а мне было страшно. Наконец мы пообещали им все, что они хотели, и они оставили нас в покое и подарили подарки. Тогда мне стало легче. Но все равно это было замечательно, и Микулаш так сильно пах, немного как театр, но главное, от него шел святой запах приключений.

Теперь придет только Ежишек, и нам уже ничего не грозит. Перед тем как отправиться в Закопы, мы с дедушкой Франтишеком пойдем на Святую Гору смотреть рождественский вертеп, и еще мне нужно сильно помолиться, чтобы с пластилином все хорошо закончилось и чтобы все были всегда живы. Может, еще попросить Ежишека, чтобы меня звали не Фрайштайновой, а Соучковой? Брдёховой я быть не хочу, потому что тогда меня будут дразнить «Брдёхова-Пердёхова», а это уж совсем.

Загрузка...