Бурёнка, Ягодка, Красотка

СТРАШНЫЙ СЛУЧАЙ

Солнце уже высоко. Уже глядит из-за леса, припекает Егор Петровичу спину и лысину. Но в воздухе ещё живёт, вздрагивая, ранняя прохлада. И старый пастух стоит, не уходит от солнышка, греется. А трава густа, свежа, как бывает только в июне, ранним утром, вся крупно посыпана аппетитной росой. Тяжёлые тени от леса углами лежат на лугу, впереди блестит река. Егор Петрович любит это место: стаду и сытно, и разбрестись особенно некуда. Спереди река не пустит, сзади он — пастух — доглядит.

Медленно-медленно, как тень висячего облака, движется стадо. Коровы пасутся неторопливо, обстоятельно. Редко какая-нибудь вздохнёт шумно, на мгновение подымет тяжёлую голову, оглянется и снова за работу. И нет для Егор Петровича более доброго, более мирного зрелища, чем его спокойное и, как говорят пастухи, схоженное стадо.

А ведь есть люди — боятся коров как огня!

Однажды пас Егор Петрович вот на этом самом лугу, и вдруг выходит из леса пионерский отряд. Увидели стадо — прямо замерли! А коровы их, конечно, и не замечают.

— Да идите! — крикнул Егор Петрович. — Ничего.

Но ребята ни с места — как привинченные! Ни девочки, ни даже мальчишки! Егор Петрович подошёл к ним. А Жучка осталась караулить стадо.

— Да вы чего, ребят?

— Мы же, видите, в галстуках, — сказала одна девочка. — А они же на красное злятся!

— Ступайте, ступайте спокойно. Вы их не тронете, они вас тем более!

По краешку луга ребята обошли стадо, потом переправились на ту сторону речки, сбросили рюкзаки. Их вожатая всё время шла сзади и часто оглядывалась: мол, в случае чего… А чего — наверно, и сама не знала. Егор Петрович, глядя на эту картину, незаметно улыбался: вот же городские!

Потом несколько человек (и вожатая тоже) опять перешли через речку на «коровью территорию» — приглашали Егор Петровича отобедать. Теперь шли они уже смелее, но, однако ж, всё-таки галстуки сняли.

— Они, может, на вид-то спокойные, — говорила вожатая, — но как посмотришь — столько рогов, и такие длинные! — прямо сердце останавливается! — И она смущённо улыбнулась.

— Да ведь чем рога длиннее, тем корова смирнее.

— Это что — правда или просто поговорка?

— Правда! А бодливой-то корове бог рог не дал.

— А вас что, ни разу коровы не бодали?

— Нет, ни разу! — Егор Петрович помолчал секунду. — А случаи, конечно, всякие случались.

Улыбаясь, он подождал, когда ребята его попросят, и только после этого стал рассказывать. Сделал он так не из гордости, а просто чтобы не набиваться. Говорят, к старости человек становится болтлив.

— Какой же случай рассказать-то вам?

— Страшный! — Это сказала самая маленькая из всех девочек. И смеётся, и уж заранее боится.

— Ишь ты! Страшный… Небось на ночь-то не просила бы! Ну страшный так страшный.

…Было это лет семь или восемь назад. Егор Петрович и внук его Саня пасли стадо молодых телушек — работа трудная, нервная. Чуть загляделся — телушки сейчас норовят разбежаться.

— А зачем? — спросила всё та же девочка.

— А ты зачем с уроков бегаешь? Затем и они.

Ладно ещё, если б в одиночку бегали. А то одна припустится, а за ней подружки, вернее сказать, не подружки, а те, которые у неё в подчинении.

Когда телушек пасёшь или молодых бычков, то без лошади не обойтись. Пешком никаких ног не хватит за ними бегать. Но хоть оба они были на лошадях, однако уследить всё же не сумели. Поскакали заворачивать одну беглую компанию, а тут Красотка с другой стороны — да прямо в лес, в чащобу. И с собой ещё не меньше десятка утащила. Что делать? Стадо же не бросишь! Решил Егор Петрович ждать вечера. Вечером беглянки обычно возвращались сами — так бывало уже не раз.

Но пришёл вечер, а коров нет. Отогнали они с Саней остальное стадо в деревню, отправились искать. А места здесь диковатые, глухие. К тому ж скоро ещё и стемнело (время было ближе к сентябрю), следы потерялись… В общем, промокли они оба, ветки их нахлестали от души, туман их лапил, дымил в глаза и обманывал. Но куда денешься — искать надо… Уже звёзды едва ли не проползли полнеба с востока на запад, когда наконец наткнулись они на пропавших телушек.

— Дедушка, нашёл! — закричал Саня.

И побежал к коровам. Они стояли все посредине довольно большой мокрой поляны. Но как-то странно стояли. Егор Петрович ещё и сам не успел разобраться, в чём дело, только понял — опасность. И тотчас крикнул:

— Саша, стой!

Но было уже поздно. С рёвом какой-то зверь бросился Сане навстречу. Если б время было, Егор Петрович, наверно, ахнул бы от удивления: это же его телушка Красотка! А Саня — видно, сам страх его надоумил — не побежал назад, а быстро отпрыгнул в сторону. Споткнулся, уронил шапку. Но острые рога пронеслись мимо!

Однако Красотка тотчас остановилась, опять опустила голову, целясь в Саню. И тут мальчонка уж испугался по-настоящему — понял, что второй раз так ему не словчить. Сил у него только и достало, чтобы крикнуть: «Де-да! Ай! Де-даа!..»

Мысли, как пули, неслись в голове Егор Петровича: «Не успеть, не остановить! Даже телом своим не закроешь — Красотка раньше там будет…» Но видно, тоже страх его надоумил. Что было сил Егор Петрович стрельнул кнутом. Удар ахнул по ночной тишине леса. Эхо стаями разлетелось в разные стороны… Саня, вытянувшись весь в струнку, упал как подрубленный. Красотка вздрогнула и вдруг не смогла оторвать ног от земли. Всё на мгновение замерло. И Егор Петрович успел пробежать необходимые пять шагов, стать между Красоткой и внуком. Сказал чужим голосом: «Красотка, Красотка…», сделал шаг ей навстречу. Прямо навстречу опущенным рогам.

Уж никто и никогда не скажет, что там творилось в её душе. Но Красотка вдруг попятилась, нелепо взбрыкнула задними ногами и каким-то странным полукругом побежала мимо Егор Петровича к своим товаркам. Видать, дошло, что перед нею сам пастух!

Теперь телушки все стояли в боевых позах, низко опустив рога. Было слышно, как они тяжело дышат, будто воздух вдруг стал для них густым и трудным. Каждое мгновение помня о лежащем без движения беззащитном Сане, Егор Петрович медленно шёл к ним и говорил, говорил что-то, лишь бы они слышали привычный его голос. Бросил кнут, протянул коровам ладони. Шли медленные секунды. Но вот Бурёнка (кажется, это была Бурёнка) вздохнула глубоко, словно очнулась от тяжёлого сна, и лизнула солёную от пота, вкусную ладонь. Языки у коров тяжёлые, щекотные.

— И не страшно вам было? — спросила вожатая.

— Так ведь… — Егор Петрович усмехнулся. — На волка хаживали.

И сам удивился тому, что нечаянно сказал: волка сравнил с коровой.

— А если они сейчас как начнут бодаться!

— Нет, — Егор Петрович уверенно покачал головой, — это уж нет!

— А вдруг!.. Вы же говорите: сами тогда не знали.

— Тогда, верно, не знал. А теперь знаю. Это ж всё мои родные коровы. Сколько уж лет вместе.

Ребята, помнится Егор Петровичу, здорово тогда смеялись: «Коровы — родные…»

А стадо его паслось всё так же неторопливо, обстоятельно. И про каждую корову старый пастух мог бы, наверное, целую книгу написать. Да только книг он писать совсем не умел.