Бурёнка, Ягодка, Красотка

МАЛЬЧИК

Северное лето капризное — день на день не приходится. Сегодня наползли тучи, правда не дождевые ещё, а высокие. Плотной густой замазкой обложили всё небо. И сразу лес нахмурился, стал тёмен и молчалив. Птицы приумолкли. Только соловей отчаянно свистел в наступившей вдруг тишине. От этой одинокой громкой песни как-то особенно грустно стало Егор Петровичу, да ещё нездоровилось из-за погоды.

Сверху просыпалось десятка полтора острых, неожиданнохолодных дождинок. Егор Петрович глянул на небо. Тучи плыли тяжёлыми слитками, но когда проходили под солнцем, то хорошо видны становились их изъяны. Становилось заметно, что они волокнисты, рыхлы, дырявы, что это просто водяной дым, туман.

Жучка, которая до той минуты неподвижно лежала чуть поодаль, встала и подошла к хозяину. Навострила не очень послушные, свои непородистые уши. Склонив голову набок, глянула Егор Петровичу в глаза. «Ну до чего ж умна!» — подумал старый пастух. И не приказал даже, а скорее обратился с просьбой: «Ступай-ка глянь там, Красотка не шалит?» Жучка поняла и побежала неторопливой трусцой. Коровы не обращали на неё внимания.

Жучка обежала кусты, для порядка гавкнула на Красотку, которая, как всегда, хотела быть в стороне от стада. Хоть немножко, а в стороне: такой уж характер! Красотка чуть подняла на собаку рогатую свою, лобастую башку: мол, ты не очень-то!.. И отошла к стаду.

Егор Петрович, глядя на эту секундную сцену, усмехнулся и головою покачал: «Ведь знает же, что собака не тронет. А всё равно слушается! В чём тут дело?»

Жучка вернулась, опять легла на прежнее место.

— Ну что? Порядок? — спросил Егор Петрович.

Собака глядела на него, положив голову на вытянутые передние лапы, и тихо била по траве хвостом.

— А ведь тоже ты у меня не молодка, — сказал Егор Петрович. — Мальчика-то помнишь?

Ему вспомнился старый пастушеский конь Мальчик, которого теперь уже на свете не было. Однажды в мокрую пору позднего сентября Егор Петрович ехал на этом Мальчике по лесу — искал заблудшего молодого бычка. Сердце у Егор Петровича не лежало его искать, потому что отправляли того бычка и ещё нескольких его дружков-приятелей на мясокомбинат. Но в то же время надо было найти: не оставлять же в самом деле животное на закуску волкам!

Так ехал Егор Петрович в плохом настроении. Мальчик, наверное, это учуял и тоже начал хандрить. А где хандра, там и несчастье рядом. Вдруг конь как-то присел странно и стал валиться на бок. Егор Петрович — слава богу, опытный всадник! — высвободил ноги из стремян и с седла чуть ли не прыгнул Мальчику прямо на шею: если в седле оставаться, то упавший конь так может тебе ногу прижать, что без ноги и останешься.

Мальчик упал на бок. И Егор Петрович вместе с ним. Но тотчас вскочил. А конь продолжал лежать, скалил здоровенные зубы и испуганно водил крупным круглым глазом. Правая задняя нога его попала под крепкий, как кость, берёзовый корень. Что не сломалась — чудо! Но как теперь вынимать её? Ни топора, ничего подходящего под руками не было. Егор Петрович потянул застрявшую ногу раз, другой. Она двигалась немного, но копыто не пускало. Попробовав так и эдак, Егор Петрович понял: надо ему с обратной стороны сунуть руку под корень и аккуратно, но сильно выталкивать лошажью ногу изнутри. Тут ему страшно стало! В проклятом этом подземном капкане тесно; чуть конь дёрнется — руку и сломает. Да это ещё не всё: если Мальчик свободной ногой брыкнёт (вот оно, копыто, в полуметре от лица), подковой в лоб угодит или в грудь.

— Лежи, Мальчик! — тихо проговорил Егор Петрович, а сам руку под корень — и толкает. Старается хоть чуть подрыть жёсткую, сплетённую мелкими корешками землю. И в то же время на свободную ногу поглядывает, на тусклую белую подкову: ох, как из пушки ведь ударит!

Сколько он так провозился, пока не вытолкнул Мальчику ногу? На часы глядеть было некогда. Но всё это время конь пролежал не шелохнувшись. Только вздрагивал крупно, будто его кусали овода. А как стал Мальчик потихоньку, словно недоверчиво, подниматься, так и увидел старый пастух на правой задней ноге глубокую рваную полосу — крупные капли крови по шерсти, по копыту стекали и падали на землю, на промокшие палые листья.

Сердце у Егор Петровича так и остановилось: понял, на каком волоске был он от смерти… А Мальчик всё же не ударил. Боль терпел, а не ударил. Думал: значит, по-другому не может хозяин. И терпел. Только вздрагивал, как от оводов. Егор Петрович оторвал от исподней рубахи большой белый клок и, словно товарищу, словно на войне, перевязал коню ногу.

— Да, Жучка! Вот какие бывают кони. Товарищи… А ты говоришь!