Буриданов осел

Послесловие _{(Е. Книпович)}

Имя Гюнтера де Бройна знакомо советскому читателю меньше, чем имена его ровесников (или почти ровесников) Дитера Нолля, Франца Фюмана, Макса Вальтера Шульца.

А между тем он также принадлежит к так называемому «поколению вернувшихся», то есть к гражданам ГДР, чье отрочество или юность прошли в гитлеровском рейхе, чья биография была так или иначе связана с несправедливой, захватнической войной.

Естественно, что в творчестве писателей этого поколения тема второй мировой войны, расплаты с фашизмом и за фашизм стояла иначе, чем в книгах старших — Бехера и Брехта, Бределя, Вольфа, Зегерс.

Старшие, испытанные борцы против фашизма, эмигранты, в книгах своих, написанных в дни войны или сразу после разгрома рейха, давали политически и философски точный ответ на все жесткие вопросы, поставленные историей. Для младших — в прошлом солдат фашистской армии — решение вопроса об исторической ответственности, о прошлом и будущем родной страны было неразрывно связано с вопросом о своем личном пути, о своем праве стать гражданином первого в истории государства немецких рабочих и крестьян. Нет, конечно, военные книги представителей «поколения вернувшихся» не были автобиографиями. Но личный опыт автора всегда присутствовал в изображении судьбы героя, причем оценка всех его поступков, мыслей, решений отличалась исключительной суровостью и беспощадностью. Более того, все книги эти показывали, насколько трудно бывшему гражданину фашистской Германии изжить прошлое, даже в тех случаях, когда он искренне хочет рассчитаться с ним.

В этом ряду стоит и первое крупное произведение Гюнтера де Бройна — роман «Ущелье» (1963), первая часть которого повествует о последних неделях войны, вторая — о послевоенных судьбах героев. Книга эта во многом близка другим, уже известным нашему читателю произведениям ровесников Г. де Бройна, таким, как «Приключения Вернера Хольта» Дитера Нолля или «Мы не пыль на ветру» Макса Вальтера Шульца. Впрочем, и биография Гюнтера де Бройна во многом совпадает с биографиями его ровесников.

Он родился в Берлине осенью 1926 года, был призван в армию уже к концу войны, после нескольких месяцев плена стал сельскохозяйственным рабочим в западной зоне, в 1946 году переехал в Берлин и, окончив педагогические курсы, работал учителем в деревне. Получив затем специальное и высшее библиотечное образование, он до 1963 года (когда целиком перешел на литературную работу) занимал ряд ответственных постов в библиотеках ГДР. Начиная с 1962 года Г. де Бройн опубликовал несколько сборников новелл, за один из которых ему была присуждена премия Генриха Манна.

И рассказы Г. де Бройна и роман «Ущелье» отличало еще более острое (чем в книгах других авторов) внимание к глубинной психологии героев и особенно ко всем пережиткам прошлого, которые могут таиться в закоулках человеческого сознания.

Действие нового романа Г. де Бройна — «Буриданов осел» — происходит в 1965 году. Герой книги Карл Эрп, закончивший войну двадцатилетним солдатом разгромленной фашистской армии, — сейчас сорокалетний, уважаемый гражданин ГДР. Испытание истинного качества характера своего героя Г. де Бройн проводит на материале его личной жизни. Способ этот вполне законный. Ведь еще Чернышевский в статье «Русский человек на rendez-vous», анализируя лишь один эпизод (объяснение любящих) в повести Тургенева «Ася», показал дряблость и трусливость, скрытую за якобы «благородными» решениями героя. И — более того — трусливость в личном Чернышевский справедливо истолковал как обнаружение скрытой в характере героя и общественной трусливости. Каков ты в любви, таков и в борьбе — вот смысл статьи Чернышевского. Таким же путем идет в своем романе Г. де Бройн.

Внешне Карл Эрп как будто бы вполне «прочный» гражданин социалистической страны. Он член СЕПГ, директор библиотеки, относящийся к своему делу отнюдь не формально. Он вполне выдержан в своих политических взглядах и высказываниях, в своих литературных вкусах.

Но вот в «личном», которое с тщательностью анатома исследует Г. де Бройн, дело обстоит не так благополучно и не только потому, что герой не проявляет здесь ни зрелости, ни мужества. Он еще и стремится с бессознательным лицемерием оправдать с помощью «передовой идеологии» проявление своей трусливости и эгоизма.

На первый взгляд роман Г. де Бройна — это всего лишь старая история о том, как сорокалетний отец семейства, уже с брюшком и устоявшимся общественным положением и бытом, влюбился в двадцатидвухлетнюю девушку, да к тому же еще свою подчиненную, и ушел из семьи, дабы начать новую жизнь.

Пословица гласит: «С милым рай и в шалаше». Очевидно, так должно было бы быть и в случае Эрпа. Однако «райская жизнь» в коммунальной квартире оказывается не по плечу избалованному благосостоянием и комфортом герою. Мелочи — возня голубей на чердаке над головой, чужой говор сквозь тонкую стенку, чужие запахи, звуки чужого телевизора, общая уборная, слабый напор воды и газа, «наводнения» из-за вечно лопающихся водопроводных труб, уханье типографских машин в доме рядом — все это пылью ложится на «высокую» любовь и «высокие» мечты. Конец предопределен — «блудный супруг» возвращается домой.

Но эта личная история не могла не иметь общественного резонанса. Личный «зигзаг» директора библиотеки, члена партии — это ЧП, во всяком случае, в масштабе района и министерства. Общественность в лице товарищей и начальников должна разобраться, о чем тут идет речь — о настоящей любви (а значит, и человеческой судьбе) или об «аморальном поведении».

Г. де Бройн принадлежит к тем художникам, которые стесняются пафоса. Общий фон его книги — это ирония, скорее добрая, хотя и отнюдь не безобидная. Ирония эта в одних случаях — там, где это касается Эрпа, — подчеркивает его слабость и «негероизм», в других же случаях, по намерению автора, она призвана оберечь от слащавой добродетельности образы людей, подлинно сильных и цельных, таких, например, как начальник и друг Эрпа Хаслер или отец его — старый учитель Фридрих Эрп.

В том же чуть ироническом ключе повествует Г. де Бройн о, так сказать, суде общественности над Эрпом. Однако добрая ирония (чтобы не впасть и в этом случае в патетику и сентиментальность) с еще большей убедительностью доносит до читателя ту подлинную человечность, то уважение к правам личности, которыми продиктовано решение судьбы Карла Эрпа. Ему не только дано право начать новую жизнь, но связанные с этим организационные решения построены так, чтобы ни в чем не ущемить его производственных и материальных интересов.

Но если общественность стоит в «деле Эрпа» на позициях подлинно социалистической морали, то о самом герое этого нельзя сказать. Карл Эрп не умеет и боится взять это данное ему право на «новую» жизнь. Он — Буриданов осел, и не только потому, что не может сделать выбор между двумя женщинами: женой — Элизабет и возлюбленной — фрейлейн Бродер. В нем нет прочной основы для выбора, нет внутреннего единства теоретических убеждений и всех практических действий.

Сам Г. де Бройн — в интервью по поводу романа, опубликованном в 1968 году, в журнале «Нойе дойче литератур», — говорил о том, что его интересует не столько то, будет или не будет его герой симпатичен читателю, сколько «общественная и психологическая достоверность его развития, или, точнее, его лжеразвития».

Я не думаю, чтобы можно было согласиться с мнением Гейнца Плавиуса, который в статье «Личность и социализм» (заметки о литературе ГДР) объясняет позицию «Буриданова осла», которую занял Карл Эрп, тем, что в нем живет и второе, худшее «я», что он не может преодолеть в себе «приспособленца». Думаю, что никакого приспособленчества в общественной деятельности и позиции Эрпа нет.

И речь тут должна идти совсем о другом, а именно о неравномерном развитии личности, об отставании «чувств» от «разума» и о последствиях этого отставания для жизненного пути гражданина социалистического общества.

Повествуя о «предыстории» Карла Эрпа, Г. де Бройн тонким, тончайшим пунктиром намечает тему не то что «непродуманности», а, скорее, «невыстраданности» общественной позиции, общественных взглядов героя. И эта мнимая легкость выбора общественного пути оборачивается тяжестью и смятением в личных отношениях.

Возлюбленная Эрпа, умная и волевая девушка — фрейлейн Бродер, — быстро поняла, что большой и основной недостаток ее друга заключается в том, что у него масса мелких недостатков, в том, что в сознании его — «по углам» — лежит разнообразнейший мусор пережитков прошлого. Отсюда — эгоизм, стремление переложить свою вину на чужие плечи, «кожная» чувствительность, страх перед любым решением, маскируемый «благородными» разглагольствованиями. Все это и готовит Карлу участь того осла, который — по утверждению ректора Парижского университета и схоласта XIV века Буридана — должен был издохнуть, не имея сил выбрать, что ему удовлетворить в первую очередь: голод или жажду.

Не имея сил выбрать, Карл Эрп, в сущности, теряет обеих женщин — и Элизабет (хотя формально он и вернулся домой), и фрейлейн Бродер, которая поняла, что никакой «новой жизни» с таким человеком не получится, и, напутствуемая лицемерными сожалениями и клятвами Эрпа, уезжает работать на периферию.

Сущность и значение того «личного», в котором потерпел крушение Карл Эрп, раскрывается с наибольшей убедительностью именно в двух женских образах романа.

В том же интервью для «Нойе дойче литератур», о котором мы уже упоминали, Г. де Бройн с большим сочувствием и, пожалуй, даже почтением говорит о фрейлейн Бродер, которая «уходит из повествования как лучшая, как более сильная, как моральная победительница».

Да, несомненно, Г. де Бройн искренне хотел сделать фрейлейн Бродер «положительной героиней» — представительницей нового поколения, сложившегося и выросшего в свободном социалистическом обществе. Она человек цельный, прямой, без «закоулков» в сердце и сознании. Она должна была бы быть и по-женски очень привлекательной. Недаром под ее обаяние подпадает и практикант Крач, и знаменитый писатель-сценарист Эбау. Г. де Бройн обстоятельно живописует и ее внешнюю привлекательность, и ее ум, образованность, смелость суждений, честность и прямоту в чувствах и поступках. И все же нельзя не ощутить, что образ фрейлейн Бродер лишен той «таинственности», того обаяния, которое живет где-то глубже слов и даже поступков. И роман ее с Эрпом как-то слишком многословен, в нем отсутствует тот «подтекст» отношений, который в первую очередь определяет «глубинную сущность» женщины. Вот этой-то глубинной сущностью и богат образ Элизабет, о которой мы, в конечном счете, узнаем гораздо меньше, чем о фрейлейн Бродер.

Роман Бродер и Эрпа протекает «в словах» и разговорах: о библиотечном деле и мятном чае, Кристе Вольф, международном положении, театре Брехта, бундесвере, Энценсбергере, атомной бомбе. В самом ироническом реферировании, которым занят автор, уже содержится и оценка этого «интеллектуального общения».

В противоположность фрейлейн Бродер Элизабет молчалива, в решениях и вкусах своих определенна и не стесняется их несовпадения со вкусами мужа. Горе и невзгоды она встречает с огромным человеческим достоинством и чувством ответственности. В ней — уже не такой молодой матери двоих детей — гораздо сильнее ощущается женское обаяние, чем в ее юной сопернице. Элизабет морально была главой семьи и тогда, когда ее эмоционально неустойчивый и капризный супруг еще жил в семье. После его ухода она спокойно и мужественно осваивает новую для себя профессию искусствоведа, не только чтобы стать главой семьи и материально, но и для того, чтобы завоевать свое, своими силами добытое место в общественной жизни.

Многие талантливые писатели ГДР старшего и среднего поколения настойчиво ищут ответ не только на вопрос о том, каковы пережитки прошлого — разных форм исторического «зла» — в сознании современников, но и каковы положительные традиции народа и истории, которые — пусть приобретая новые формы — должны войти в жизнь и сознание гражданина ГДР.

Об этом говорит Макс Вальтер Шульц в последней части романа «Мы не пыль на ветру», озаглавленной «Старый ствол». Отсутствием прочных «корней», поверхностным приятием того нового и великого, что вошло в жизнь народа и страны, объясняется и путь героя романа Германа Канта «Актовый зал», этот путь ведь тоже следовало бы назвать «лжеразвитием». Эта тема — серьезной жизни, если воспользоваться словами Генриха Манна, настоящих, выстраданных ценностей, владеть которыми нелегко, — «выходит на поверхность» в романе Г. де Бройна там, где «лейтмотив» — тема Элизабет — скрещивается с «лейтмотивом» — темой отца Карла Эрпа. Фридрих Эрп перепробовал много профессий, немало поскитался по свету, но свое настоящее, «серьезное» место в жизни он нашел, став сельским учителем.

Отца вдруг подкосила смертельная болезнь. И Карл, после долгих лет отсутствия приехавший в родную деревню, вдруг по-новому видит и ощущает все — знакомый дом и вещи, ивы у реки, голоса учительницы и ребятишек, которые доносятся в комнату, где борется со смертью старый учитель.

Все это, а также слова отца, которые приходят на память, о том, что самое настоящее в жизни, работе, любви, браке всегда трудно и нередко лишено легковесной приятности, и, наконец, встреча у одра смерти с Элизабет — все это выводит на поверхность глубинное течение книги, ту правду «серьезной жизни» и «старого ствола», о которых столько думают и ровесники Гюнтера де Бройна.

Обретенная цельность характера и выстраданность общественных взглядов, кровная их связь с великими народными традициями — вот что может превратить Буриданова осла в настоящего человека.

Книга кончается вопросом: есть ли надежда на то, что Карл Эрп изменится? Ответ, может быть, знает Элизабет, говорит де Бройн. Но разве она скажет?

Две черты превосходно написанной книги Г. де Бройна делают ее особенно привлекательной. Это сурово и четко поставленный вопрос о человеческой цельности, о неразрывной связи общественного и личного. И это то «удивление и преклонение перед силой женщины» (М. Горький) — хранительницы жизни, — которое свойственно всем лучшим произведениям литературы наших дней.