Цацики и любовь

На мосту был младенец рожден

— Уступи же дорогу, чайник! — ругался Йоран, сигналя машине, которая еле-еле ползла перед ними. — Моя жена рожает! И зачем эти люди садятся за руль зимой!

Цацики не знал, плакать ему или смеяться.

Йоран ругался, Мамаша тяжело пыхтела. Схватки были уже такие частые, что Йоран отказался везти Цацики к бабушке с дедушкой. Цацики позвонил дедушке и попросил забрать его из роддома, если они когда-нибудь туда доберутся.

На мосту Вестербрун была пробка, и хотя Йоран беспрерывно сигналил, они ползли со скоростью улитки.

— Всё! — закричала Мамаша. — Началось!

— Нет! — закричал Йоран. — Потерпи!

— Я не могу! Останови машину!

— Подожди! — крикнул Йоран и свернул на полосу для общественного транспорта.

— Я не могу, говорю же тебе! — крикнула Мамаша в ответ. — Остановись ты… Ай!

Йоран включил аварийный сигнал и подъехал к тротуару. Четвертый автобус злобно просигналил, когда Йоран выскочил из машины и подбежал к пассажирской двери.

— Я представлял себе всё это немного иначе, — крикнул Йоран.

— Я тоже, — рассмеялась Мамаша, несмотря на боль. — Зато как в кино!

— Ты с ума сошла! — засмеялся сквозь слезы Йоран. — Думаешь, мы справимся? Может, поймаем такси? Не видишь такси, Цацики?

— Такси? — простонала Мамаша и прямо на тротуаре стянула с себя теплые кальсоны.

— Разве они не принимают роды в дороге? — спросил Йоран, снимая куртку, чтобы положить под спину Мамаше, которая снова забралась в машину.

— Ты же военный, ну сделай хоть что-нибудь! — закричал Цацики, повернувшись спиной ко всем, кто стоял в пробке и глазел на них.

Мамаша полулежала на заднем сиденье, разведя колени в стороны, и тужилась. Она так ужасно стонала, что казалось, она умирает.

— Ночь тиха, ночь свята… — громко запел Цацики, стараясь перекричать Мамашу. Этот рождественский гимн они пели в школе.

В небе сеет, красота… Стокгольм сверкал миллионом гирлянд и звезд. Красота необыкновенная, но когда же всё это кончится? А вдруг Мэрта ошибалась, вдруг Мамаша умрет, как Димитрис?

— На мосту был младенец рожден…

Мамаша кричала.

— Ну, давай же! — повторял Йоран раз за разом. — Давай! Умница! Ты справишься!

И снова Мамашин крик. Как истошное каратистское «ки-я-я!»

— Всё! — кричал Йоран. — Молодец!

Цацики повернулся к красной «вольво», где вдруг стало совершенно тихо. Он не смел пошевельнуться, не смел дышать. Только что в этой старой развалюхе произошло чудо. Он это чувствовал.

— Девочка! — всхлипывая, сказал Йоран, неуклюже вылезая из машины. Слезы текли по его щекам. А потом он поднял руки и закричал на весь Стокгольм:

— Девочка! Цацики, у тебя родилась сестра!!!

Цацики бросился в его объятья, а Йоран подхватил его и подбросил так высоко, что дух захватило.

— Все-таки Рецина, — устало проговорила Мамаша, когда они снова залезли в машину, чтобы Цацики тоже мог поздороваться со своей новорожденной сестрой. — Какая сцена! Иисусу такое и не снилось.

На животе у Мамаши лежал и дышал маленький новый человек, его почти не было видно, из-под Мамашиной куртки только торчал взъерошенный, перепачканный в крови хохолок.

Цацики осторожно потрогал свою младшую сестру. А та тихонько заскрипела.

— Поздравляю, старший брат, — сказала Мамаша и погладила Цацики по щеке.

Тут Цацики тоже всплакнул немного. Он не знал почему, но чувствовал, что произошло что-то очень-очень важное.

— Привет, — сказал он своей младшей сестре. — Привет!