Час цветения папоротников

Тут его сосед, которому Петренко когда-то оказывал первую медицинскую помощь (забинтовал ушибленный молотком палец), в знак благодарности за спасение своей жизни подарил ему ведро клубники со своей дачи. Нашлись очевидцы, которые утверждали, что Петренко даже дул на ушибленный палец своего пациента, (после того как его забинтовал).

Пребывающий в черной меланхолии Петренко начал есть клубнику и так увлекся, что незаметно для себя съел все ведро. Вначале ничего не предвещало беды, ведро ушло, как в прорву. Но это угощение закончилось для него острым расширением желудка. Клубнику пришлось эвакуировать из перерастянутого, лишившегося тонуса желудка, хирургическим путем. На подстанции шутили, что хирурги, вспоров живот прожорливого Петренко, выгребали из него клубнику совковой лопатой.

– Нами утрачено чувство гордости, такие понятия, как честь и достоинство вообще исчезли из нашей жизни. Разрушена наука, культура, искусство. Где украинская интеллигенция?! Все молчат, испугались, попрятались по щелям и ждут, что время негодяев кончится само по себе, – с горечью сказала врач Светлана Александровна.

Глядя на нее, Сергей испытал чувство похожее на угрызение совести, хотя и не понимал почему? Вместо ответа ему подумалось, сколько должен пережить врач, прежде чем судьба в конце его врачебной карьеры забросит его сюда – на «скорую помощь». Светлане Александровне было далеко за пятьдесят. Семьи у нее не было, жила одна, в общежитии. В ней было много нерастраченной материнской доброты и душевной чуткости. Всегда элегантно-подтянутая, собранная, с ухоженными ногтями и желтыми от никотина пальцами.

После окончания мединститута, запомнившегося ему тяжелым бедным студенчеством, Сергей, как закончивший вуз с отличием, пытался заняться научной работой в одной из киевских клиник. Он мечтал об этом с тех пор, когда еще в детстве решил, чему посвятит свою жизнь. Мечта сбылась, но, увы, ничего хорошего из этого не получилось.

Медицинская наука Украины к тому времени сдохла и завонялась. Священный огонь правдивого творчества утоп в болоте наживы. За любое, даже рутинное исследование, приходилось платить из своего кармана. Новые методики не внедрялись, а если за счет спонсоров и приобретался какой-то современный аппарат, к нему и близко нельзя было подступиться, пока сынок или дочка, кум или сват руководителей клиники (у них их всегда в избытке) не защитит на нем диссертацию. Без денег или влиятельных родственников о науке здесь можно и не мечтать, будь у тебя хоть семь пядей во лбу. Ему повезло, что он вовремя успел получить высшее образование. Теперь, без взяток, это было бы невозможно.

После многих передряг, сменив несколько мест работы, Сергей оказался на скорой помощи. Здесь он впервые остановился в своих метаниях и уже четвертый год работал «скромным» выездным врачом. При этом он всегда вспоминал слова Гёте о том, что по-настоящему скромны только нищие. Скромность украшает, когда ничего другого нет. По сути, это была капитуляция, дешевая распродажа обанкротившегося таланта. А был ли у него талант? Не известно. Воздушных замков было много, да они оказались не из того материала.

За это время путем долгих и мучительных раздумий он пришел к выводу, что среди имен выдающихся медиков, таких как Говард, Пастер, Швейцер, его, Рябоштана, ‒ никогда не назовут. Дела этих исключительных личностей для него когда-то были примером, живительным светом своих подвигов указывали дорогу, питали надежду. Мы чтим великих за то, что у них хватило мужества осуществить те высокие стремления, которые есть у каждого из нас. Но мир перевернулся, и Сергей так и не смог для себя уяснить, каковы теперь ценности жизни? Он вдребезги разуверился в продажной украинской медицине, считал, что его жизнь окончательно потеряла свой смысл, и битва за нее проиграна. Так он и жил, вернее, существовал, позабыв уже, что ему довелось жить в то время, когда сама жизнь приносила радость.

– Это такое идиотство, какому названия нет! – бурно поддержал Светлану Александровну фельдшер Гамрецкий, давно уже боровшийся с прямо-таки физиологической потребностью высказаться. – Никогда такого не было и вот, нате вам: все повторяется снова! – его, вытаращенные из орбит глаза, метались во все стороны, как обезумевшие мыши.

Ефим Шойлович Гамрецкий не имел возраста. Возможно, он когда-то и родился, но никто не смог бы сказать, когда. Был он тщедушен и мозгляв. О таких говорят, три щепочки сложены да сопельки вложены. К тому же он был сверх меры суетлив, как неутомимый мелкий грызун. Глядя на него, невольно возникала мысль, что его постоянно снедает какое-то внутреннее беспокойство. Он никак не мог усидеть на месте, все время ерзал, вертелся или подозрительно озирался по сторонам.

Его липкие пальцы так и норовили что-то схватить, потрогать, ощупать, потеребить. Это была бродячая катастрофа, он ломал все, что попадалось под руки, от карандашей, до кардиографов. В его неутомимых руках немедленно ломались тонометры, отрывались, казалось бы, навеки прикрученные дверные ручки. Если же его руки ничего не находили (случалось и такое), он огорчено вздыхал и чесался. Мирра Самойловна компетентно заявляла, что у Гамрецкого, как у всех, перенесших родовую травму, отсутствует чувство пространства, поэтому, где бы он не появился, он создает вокруг себя гармидар.

Гамрецкий был убежден, что анальгин с димедролом, это лекарства «самой главной важности», ими можно лечить все болезни, и не понимал, зачем на их подстанции столько врачей, когда есть он и заведующий. Все остальные, по его словам, «не играют никакого значения». У него были дугообразные брови, удивленно вскинутые на морщинистый лоб и ошалело выпученные круглые глаза. Щеки его были усеяны кустами серой щетины, растущей вразброд диким репейником. Такими же кустами сорняков, поросла и его шея с обвисшей пупырчатой кожей.

Его, брызжущий слюной рот с вывернутыми губами был постоянно открыт, даже когда он молчал. Но это случалось редко, потому что Гамрецкий все время что-то говорил. Причем говорил он громко и горячо, не иначе, как ором, представляя собой целую толпу, состоящую из одного человека. Тот, кто с ним общался (даже непродолжительное время), потом долго не мог опомниться. Чаще всего Гамрецкий отпускал такое, чего сам не мог понять.

– Жизнь сейчас возможна только частично, так сказать, в усеченном виде, от того что наша зарплата не предоставляет нам возможности развиваться в полную силу наших возможностей, а это, в свою очередь означает, что у каждого из нас увеличивает прижизненный риск умереть вследствие неожиданной смертности!

Скороговоркой выпалил Гамрецкий, и обвел присутствующих торжествующим взглядом.

– Наша наука дошла до того, что нашла каких-то вирусов, якобы они в крови по венам бегают и вытворят всякие ненужные глупости и все прочее в этом роде… Но это чепуха, по сравнению с мобильными телефонами, от них нет спасения! Это уму непостижимо, что делается! Из них выходят такие вредные магнитные волны, от которых лопается голова. Скоро все кругом будут ходить с треснутыми головами и по этой причине общество лишится образованных людей. Такое творится, просто с ума можно сойти и помереть со смеху!

Продолжил Гамрецкий со свойственным ему воодушевлением. Он понятия не имел, что сейчас скажет. Его язык, живущий, своей собственной жизнью, без ведома владельца, выдавал очередной перл, от которого хозяин языка восхищался больше самих слушателей.

– Вы слышали новость? ‒ испуганно оглядываясь, таинственно сообщил Гамрецкий, ‒ После несчастного случая на охоте с Кушнаренкой, наш президент издал универсал, чтобы лидеры партии регионалов каждую неделю выезжали на охоту…

Гамрецкий уже не помнил, выдумал ли он сам свежеиспеченную сплетню или слышал ее от других, таких же, и разносил свою новость всем и каждому.

– Фима, не надо так сказать. Кто из нас без греха?.. – попыталась его урезонить Мирра Самойловна. – В слишком чистой воде не может жить рыба.

– Так ты, что, рыба?! – обрадовался Гамрецкий и с азартом напустился на Мирру Самойловну. Всякий разговор он старался перевести на спор, и готов был спорить с кем угодно и о чем угодно. При этом ему не важен был предмет спора, его больше занимал сам процесс спора.

– Нет, но что-то около этого, живу, как на крючке… – вздыхая, Мирра Самойловна поспешила от него подальше.

После несчастного случая с братом, Мирра Самойловна сильно изменилась. Она считала, что к этому приложил руку ее муж. Для этого имелись веские основания, ее брат Моня занял у ее мужа сто долларов, и несмотря на многократные напоминания, упорно забывал их отдать. За это Зейгермахер мог его заказать. В настоящее время Мирра Самойловна прибывала в тревожном ожидании, теряясь в догадках, что ее муж теперь сделает с ней.

Глядя на них, как на маленьких, суетящихся под ногами неугомонных зверьков, Сергею подумалось, что его личные проблемы важнее всех мировых проблем. На этот счет у него был убедительный аргумент: не от мировых же проблем люди совершают самоубийство. Сегодня он впервые во всей своей безысходности осознал, насколько пуста его жизнь, и он не видел смысла далее влачить свое жалкое существование.

‒ А на дорогах теперь такое беззаконие творится, просто страшно права покупать! ‒ не унимался Гамрецкий.

Собравшиеся стали дружно расходиться.

‒ Да, чтобы не забыть! Нет, вы постойте! Постойте, говорю, сʼчас же, и послушайте самое главное! ‒ спохватился Гамрецкий, вспомнив «самое главное». ‒ Я своими глазами видел по телевизору, как наши ученые заявили о своем открытии, что вся рыба в океане сейчас наполовину состоит из пластмассы, и все это из-за пластмассовых бутылок, которых теперь некуда девать, так их теперь раскидывают везде все кому не лень и куда попало. Советую каждому об этом подумать: вот что нас теперь ожидает… ‒ произнес он трагически, полным отчаяния голосом в спину удалявшимся сослуживцев. ‒ Но вам этого не понять, даже если будете думать об этом всю свою жизнь!

Все когда-то кончается, как бы длинно ни было. Кончилось и это не столь продолжительное затишье. «Пятая, на выезд!» ‒ раздалось по селектору. Сергей с облегчением вздохнул, потому как глупости, которые ему пришлось выслушать за время этого недолгого затишья, утомили его больше, чем предстоящее дежурство. Он взял у диспетчера карту вызова и поспешил на выход. Нужно торопиться, нормативы для скорой помощи жесткие. Две минуты отводится бригаде на выезд, за пятнадцать минут она должна прибыть на место. Но не всегда в эти нормативы удается вложиться. У скорости три составляющие: водитель, дорога и машина.

Водителями на скорой работают люди опытные, со стажем, Киев знают, как свои пять пальцев. Главная проблема, дорожные пробки. Включаешь проблесковый маяк и сирену или нет, результат один: никто не уступит дороги и не пропустит скорую. У них же не болит, и не умирает их родственник. В этот раз… А когда это коснется их самих, дороги им тоже никто не уступит. Таковы нравы туземцев, их не переделаешь, это навсегда. С огорчением вздохнул Сергей.

О машинах и вспоминать не хочется. В конце 2004 киевские подстанции получили новые машины скорой помощи под названием «Феникс», похожие на фургоны для перевозки продуктов. Водители называют их «гробами». Делают их в Черкассах на грузовом шасси с дизельным двигателем. При движении в них трясет хуже, чем в телеге. Перевозить в них больных с травмами, все равно, что помещать их в камеру пыток, пострадавшие с переломами костей воют от боли. Если включишь освещение для осмотра больного при работающей печке, срабатывают предохранители, и все гаснет.

Кондиционер работает, только когда машина двигается, салон холодный и промерзает так, что зимой двигатель не выключают даже когда машина стоит, иначе температура в салоне падает ниже нуля. При сильных морозах «Фениксы» вообще сдыхают и останавливаются, у них замерзает дизтопливо. Единственно хорошее в этой машине, это салон, «будка» в ней такая, что можно плясать вокруг пациента гопак, чтобы согреться. Те, кто закупал эти гробы, объясняют все тем, что надо поддерживать вітчизняного виробника[21]. Хоть никуда не годное, а свое, родное. Но им никто не верит, слишком много воров стало распоряжаться государственными деньгами.

Вызов был к невзрачному на вид, но напористому мужчине пятидесяти лет с дряблым лицом любителя залить за воротник. Ему среди ночи вздумалось измерить себе артериальное давление.

– Что вас беспокоит? – спросил у него Сергей.

– Давление. Вы не могли бы, померить мне давление? – закатывая рукав рубашки, скорее потребовал, чем попросил он.

– Давление у вас нормальное, – тщательно измерив у него артериальное давление на обеих руках, сказал Сергей.

– Переволновался, наверное, – с облегчением вздохнул пациент. – Я руковожу большой строительной организацией, – важно объявил он. – Никакой передышки, чтобы соблюсти диету, сплошные перегрузки…

– Очень за вас рад. Если будет что-то беспокоить, обратитесь завтра к участковому терапевту, – не теряя самообладания, порекомендовал Сергей, собираясь уходить.

– Вы не торопитесь, только приехали и сразу уезжаете. Вы же знаете, что иногда и слово лечит, а если после разговора с врачом, больному не стало легче, то это никудышный врач. Можно поинтересоваться, как вас зовут? – спросил у Сергея разговорившийся на радостях пациент.

У него были желтоватые белки и пройдошливый нос похожий на картофелину, украшенный красными и синими прожилками, как на долларовых банкнотах. По всему было видно, что этот нос дня не может прожить без магарыча.

– Меня зовут Сергей Федорович, – вежливо ответил Сергей, набравшись терпения и приготовившись слушать.

Сергей с неудовольствием стал замечать за собой, что если раньше, всегда выслушивал жалобы больных до конца, то теперь, прерывает их на полуслове. Не то что бы он перестал доискиваться причины причин, он просто слишком устал, чтобы ждать, пока ему объяснят то, что ему и без того уже было понятно. «Не первые ли это признаки потери сочувствия к людям?» ‒ озабоченно думал он.

– А вы не приходитесь родственником Сергею Федоровичу Тягнырядну? – спросил его заметно приободрившийся больной.

– Нет. Моя фамилия Рябоштан, – вежливо ответил Сергей.

– Вот никогда бы не сказал, – недоверчиво покачав головой, возразил пациент, разглядывая Сергея. – Сергея Федоровича Тягнырядна также, как и вас, зовут Сергей Федорович. Вы даже на него немного похожи. Вообще-то, он свинья, вы ему об этом так и скажите, когда увидите.

‒ Как же мне ему сказать, если я его не знаю и никогда не видел?

‒ Ну, как-нибудь скажете, когда увидите. У нас гаражи рядом, так он в прошлом году взял у меня атлас автомобильных дорог и до сих пор не вернул. Свинья и подхалим к тому же. На День незалежности меня пригласили на прием в городскую администрацию, я там своими глазами видел, как он перед своим начальником на цирлах скачет.

– Моя фамилия Рябоштан и к вашему Сергею Федоровичу я отношения не имею, – подумав о своем собеседнике плохо, неприятным голосом человека, пытавшегося прекратить разговор, с раздражением сказал Сергей.

– Ну да, ну да, понимаю… – согласно закивал больной, панибратски похлопав Сергея по плечу с таким видом, будто Сергею это не могло доставить ничего, кроме удовольствия. – Он, тоже, как и вы, Сергей Федорович, только вы Рябоштан, а он, Тягнырядно. Но он, дрянь такая, ну очень на вас похожий. Сволочь редкая и рожа на бок.

Захворавший от удовольствия даже хрюкнул, поперхнувшись смехом, достал из кармана носовой платок, похожий на засаленную ветошь, которой механики на кораблях протирают машину и громко высморкался.

– Я н-не п-понимаю, на что вы намекаете?! – заикаясь, спросил Сергей, невольно потрогав свое лицо. «Ничего не набок… Чтоб тебя черт взял!» ‒ в сердцах пожелал Сергей.

– Нет, что вы! Я ни на что не намекаю. Не подумайте ничего плохого. Я Сергея Федоровича Тягнырядна давно знаю. Я с ним однажды даже в одном профилактории на Днепре отдыхал и по работе мы часто встречаемся. Но он, паршивец, ну очень на вас похож. Скажу вам сугубо между нами: дрянь во всех отношениях.

Сергея аж в жар бросило, он боролся с желанием стукнуть своего пациента чем-то тяжелым, хотя бы тем же тонометром. Но вдруг его осенило и он, перебив своего, не умолкающего собеседника, спросил у него напрямик:

– Простите, но если у вас есть такой уж очень похожий на меня знакомый, позвольте, воспользовавшись «знакомством», обратиться к вам с просьбой.

– С просьбой?.. – застыв с криво разинутым ртом, озадачено переспросил Сергея несмолкающий хворый, и тут же умолк, будто кто-то одним щелчком выключил надоедливый громкоговоритель.

– Ведь вы руководите большой строительной организацией, так не могли бы вы в виде шефской помощи, нам на подстанции подчинить ступени? – спросил Сергей. – Объем работы там небольшой, всего одна ступенька сломана, такая небольшая, из бетона. Сколько мы заведующего ни просим ее подчинить, он и слушать не хочет, говорит, что он врач, а не строитель. У нас хоть и не очень высокое крыльцо, но ночью ногу сломать можно.

– Я подумаю, чем можно будет вам помочь. Давайте я вас провожу. Я вам потом как-нибудь перезвоню… – обнадежил Сергея моментально выздоровевший больной, любезно подталкивая его к двери.

Бывают же люди! Разгорячился Сергей, он завелся настолько, что вынужден был сам себя одернуть. Ведь главный недостаток дурака не глупость, а то, что с ним скучно. Хотя этот фрукт не дурак, а обыкновенный украинский жлоб. Ну и вызвал бы себе для измерения давления кого-то из коммерческих медицинских структур. Их сейчас много развелось.

В двух самых известных в Киеве частных клиниках цены почти не отличаются. Выезд бригады скорой помощи, которая только проконсультирует, обойдется в 350 гривен, а если придется оказать первую медицинскую помощь, то 490. Пошутить же с частной скорой помощью не получится. Если вызов зарегистрирован, а потом кто-то попытается от него отказаться, придется оплатить транспортные расходы в размере 190 гривен. Совсем другое дело с государственной скорой помощью, здесь все бесплатно.

И получают врачи частной скорой помощи в несколько раз больше. Но Сергей никогда бы туда не перешел, ни за какие деньги. Ему рассказывали знакомые коллеги, как им там работается. Они находятся в такой зависимости от произвола хозяина, что никакая казенная служба не идет в сравнение. На дежурстве каждый должен демонстрировать постоянную занятость и быстро выполнять указания начальства, наподобие: «стой там – иди сюда» или, как в песне поется: «постой, не вешай трубку, и молчи…» А будешь плохо проявлять лояльность и недостаточно активно восхвалять хозяина, это сразу же отразится на зарплате. Ни за какие коврижки Сергей не отдал бы себя в подобное рабство. А, ни в таком же рабстве, он находился, но за много меньшую плату?

Заехать на подстанцию не удалось. Диспетчер по рации передал новый вызов: «Пищевое отравление». Ночь без заезда на базу для бригад скорой помощи обычная практика. Многие не выдерживают, увольняются. Из молодежи работают только студенты, которые подрабатывают в качестве медсестер или фельдшеров. Но, при первой же возможности, они уходят туда, где работа поспокойнее и платят побольше. Молодых врачей вовсе нет, пройдет несколько лет и скорая останется без медиков. Не зря говорят: «скорая помощь» это барометр состояния общества тире медицины.

Продолжают работать только люди среднего и пенсионного возраста. Каждое дежурство, это серьезное испытание, но они останутся здесь до конца, пока не вымрут, все до единого. Что их здесь держит? На скорой бывает тяжело и горько до слез, даже страшно, но никогда не бывает скучно. Здесь на одном дежурстве можно увидеть начало и конец жизни, и все, что случается между этим.

Прибыв на место, выяснилось, что отравились суррогатной водкой. Виновник вызова двадцатилетний Вячеслав Кутько лежал на полу, по всему было видно, что у него тяжелая форма алкогольного отравления. Новая трехкомнатная квартира была пуста, не считая двух матрацев на полу, трех детских кроватей и множества порожних бутылок по углам. Забивал дыхание удушливый смрад, в котором преобладало зловоние кала, мочи и какой-то дохлятины.

На полу сидело двое детей в возрасте около двух лет. Первый, до крови исцарапанный, с остервенением душил за горло, отбивающегося кота. Второй, похожий на первого, перепачканный калом, голый сидел на полу и, размазывая кал по лицу, с безразличным видом его ел. Третий ребенок выглядывал из детской кроватки. От двух остальных, он отличался тем, что лицо, руки и рваная рубашонка у него были в зеленке.

Сергей срочно вызвал на себя специализированную бригаду. Раньше она называлась «токсикологической», теперь ее переименовали в «бригаду интенсивной терапии». Перекрестили порося на карася. Обычная игра в смену названий, от которых ничего не меняется, зато создается видимость деятельности. Не теряя времени до их приезда, Сергей начал оказывать помощь мертвецки пьяному Кутько.

Его кожа была холодной на ощупь, пульс на периферических артериях не прощупывался, закатившиеся глаза напоминали два сваренных вкрутую яйца. Сергей вместе с Миррой Самойловной переложили его с пола на матрац. Одеяла они не нашли и укрыли его каким-то тряпьем, а затем, сменяя друг друга, пытались попасть ему в вену. Но, ни у Сергея, ни у Мирры Самойловны ничего не получалось, артериальное давление не определялось и вены спались.

Жена потерпевшего назвалась Людой, на вид ей было около тридцати. Она выпила меньше, хотя и была сильно пьяна, но говорить могла. В грязной майке без трусов она сидела рядом на полу. Постоянно отбрасывая с лица растрепанные пряди липких волос, икая и запинаясь, она рассказывала о том, что произошло.

– Водку мы взяли в магазине «Фуршет», здесь, недалеко. Она там дешевая. Хватило на две бутылки. Выпили. Все, как всегда, ничего особенного, обычный приход. Я отошла ненадолго в туалет и там заснула. Прихожу, смотрю, а Вячек сам все допил и отключился. Я побуцкала его ногами, он в последнее время часто так поступает, все ему мало… А он лежит и ни гу-гу, даже не матерится. Тогда я к соседям пошла, а они вас вызвали.

– Вы, почему за детьми не смотрите? – стирая пот со лба, спросил Сергей.

«Когда бог сделал человека, он не запатентовал свое изобретение, теперь каждый Буратино может делать себе подобных», ‒ окинув взглядом детей, подумалось ему.

– Все врачи убийцы… – после продолжительного молчания, ответила Людмила. – Они еще в революцию показали свою гнилую сущность, Ленина и Горького отравили. Хотели и Сталина отравить, но он им не дался, взял сам, и умер.

– Ну, так уж и все?.. – с сомнением спросил Сергей. – Может, среди них есть хоть несколько не убийц?

После внутривенного введения нескольких препаратов, показатели сердечной деятельности у Кутька улучшились. Зрачки на свет по-прежнему не реагировали, но появилась реакция на инъекции в виде утробного мычания.

– Нет, все поголовно! – с пьяной категоричностью возразила Людмила, решительно разрубив воздух рукой, будто поставила над сказанным утвердительный знак. – По крайней мере, которые мне попадались, так все. Мне в роддоме соседка по палате дала почитать газету, там писали об этих врачах-вредителях, которые хотели отравить Сталина. Там им никто дифирамбов не пел: «люди в бэ-э-э-лых халатах!», – кривляясь, проблеяла Людмила и утерла мокрый рот ладонью. – Там их прямо называют: «изверги рода человеческого».

– Чем же они вам так насолили? – без обиды, напротив, с веселыми интонациями в голосе спросил Сергей.

‒ Из-за того, что у моего ребенка зараза, они требуют его от остальных моих детей «отделить». А куда мне его отделять, если они хотят быть все вместе? Та и прятать их по комнатам я хочу, их же потом не найдешь… К тому же, это нарушение их гражданских прав. За это незаконное требование с них полагается возмещение. Хорошо, что я их не послушалась и этого не сделала, и делать не буду, не пошла из-за их халатности на преступление, но за моральный ущерб моей чести и достоинства, пусть мне теперь заплатят, что положено!

У Кутька появилась реакция зрачков на свет, и он стал громче мычать.

– О том, что у нас будет тройня, мы с мужем узнали, когда я была на пятом месяце беременности, – как заведенная, продолжала рассказывать Людмила.

Припоминая подробности, она кривила рот и смахивала пьяные слезы.

– Мы обрадовались, теперь заживем, все теперь у нас будет бесплатно. Квартиру новую выбьем, а комнату в коммуналке, продадим. Новую, тоже можно будет продать, если деньги кончатся. Все у нас было хорошо, я даже с Вячеком стала меньше собачиться. И все было хорошо до вмешательства врачей-вредителей. До них у меня ничего не болело, а на седьмом месяце они заразили меня токсикозом и положили под капельницы. От большого количества жидкости, которую они в меня влили, у меня поднялось давление, отказали почки и начались преждевременные роды. Потом выяснилось, что доктора все делали не так как надо. Но это еще ничего…

Через четыре недели после родов мне показали моих мальчиков. Я была в ужасе, у всех были вывернуты ручки и ножки. Оказалось, когда им ставили капельницы, ручки у них застывали в противоестественном положении, а врачи не утруждали себя тем, чтобы после вывернуть их в нормальное положение. Так они и зафиксировались. Потом, когда я им на это указала, они все поисправляли. Но все равно, они все делали неправильно, из-за этого голова, вон у того, который в кровати, приплющена с одной стороны так, что даже глаза поехали, один стал выше другого. Его голове в роддоме никто внимания не уделял. Вместо того чтобы выполнять клятву Гиппократа, врачи-убийцы приговорили моих детей к смерти.

А теперь они мне говорят, что они предупреждали о том, что мне не надо было пить во время беременности и что у моих детей могут быть проблемы из-за того, что у меня муж алкоголик. А может, у нас любовь! Будут они мне указывать, от кого мне рожать. А Вячек у меня хороший… Когда все это случилось, у Вячека был перелом черепа, а то б он им показал! Когда я ходила беременной, он меня почти не бил. Ну, было один раз, я в него банкой с огурцами бросила, а он мне случайно ногой в живот попал.

Так я сама была виновата, меня с перепою кумарило, а он мне говорит: «Подкинь огурцов на закусон». Мне не понравилось, как он это сказал, я и подкинула… Ну, и еще один раз было, когда я его ножом порезала. Так, слегка, только руки... Но он тогда меня не в живот бил, только по бокам. Я ничего не чувствовала, пьяная была. Но он не больно бил, хоть и ногами. Что он дурак, беременную по животу бить? По бокам, да, а по животу, нет. Я так врачам этим и сказала, но они и слушать не хотят, все на меня и на мужа свалить готовы, чтобы спрятать свою некомпетентность.

Я считаю, это не по-европейски… Это же форменная необразованность и низкая квалификация. Я с этими врачами-убийцами судиться буду, надо же кому-то вывести на чистую воду этих убийц живых существ. Мне в роддоме рассказывали, один из них пьяный во время операции свои очки в кишки одной женщине уронил, не заметил, и там их зашил, а когда взятки считать начал, кинулся, а очков нету... Их потом из живота у нее вырезать пришлось. Пусть эти убийцы моих мальчиков сперва вылечат, я же их родила не заболелыми, и моральный ущерб пускай мне возместят, а потом я подумаю, прощать их или нет.

Кутько открыл плавающие глаза и попытался сесть. Сергей его удержал и тот, с громкими бессвязными криками, суча по полу ногами, стал от него отбиваться. Стоя на коленях, Сергей пытался удержать, порывавшегося бежать Кутько. Внезапно Сергей почувствовал, что его колени начали скользить. Он стоял на коленях в луже мочи.

Подумалось ему чем-то, наподобие японской хокку. И, где же тут человек?.. На что я растрачиваю себя, теряя последние душевные силы? Прибыл реанимобиль с бригадой токсикологов и Сергей не дослушал всех пунктов условий Людмилы относительно возможного прощения врачей-убийц. Выходя, Сергей непроизвольно вытер у дверей ноги.

Формирование оплаты по сталинскому принципу: «Дадим медикам зарплату по минимуму, а в остальном, поможет народ», привело к поголовной карманно-конвертной оплате их труда. Низведенные до положения лакеев врачи, только и смотрят в руки своим пациентам, отсюда и все нарекания. У людей пропало доверие к врачам, поэтому такой популярностью пользуются руководства народных целителей, наподобие: «Сам себе врач».

Там есть рецепты на все случаи жизни: от сглаза, до рака. Заболела голова, это верный признак «зашлакованости» организма, надо прочистить его уриной. Не помогла уринотерапия, можно применить калотерапию – ставь компресс из собственного дерьма. Одно условие ‒ никакой химии, от нее весь вред, засоряет организм. Почему так популярны самоучители этих доморощенных знахарей? Ответ простой: все, что надо для лечения всегда под рукой, не надо покупать лекарств, они теперь не каждому по карману, а главное, не надо обращаться к лихоимцам-врачам.

Врач, вымогающий подачки от больного, такой же преступник, как и те, кто его на это толкает. На поборы и взяточничество медиков толкает государство, точнее, банда прорвавшихся к власти воров. Им так удобнее, преступником легче управлять. Но, как быть честными врачами, которые не берут взяток? А никак. Их почти не осталось, последние скоро вымрут, как мамонты. Сергей машинально подумал, что за годы работы на скорой ему много раз в виде благодарности предлагали деньги. Но, как он в них ни нуждался, взять конверт с «благодарностью» не смог и вряд ли сможет. Неисправимый дефект воспитания.

Сергей знал, что он хороший врач, лучший на их подстанции, возможно, один из лучших врачей скорой помощи Киева. Но он уже не испытывал минут величайшего подъема, когда ему удавалось спасти человеческую жизнь и ему не верилось, что такие минуты будут ему доступны. Ушло то время, когда он жил и умирал вместе с каждым больным. Все вокруг изменилось, стал другим и он сам. Он в совершенстве владел врачебным делом, и сейчас у него случались проблески озарения, почти что волшебства и ему удавалось сделать больше, чем возможно, буквально с того света возвращая человеческие души. Но от сознания этого, его работа не доставляла ему, как прежде, упоительных мгновений счастья.

Заехать на подстанцию опять не удалось, поступил новый вызов. Сергей ехал по ночному Киеву и никак не мог сбросить с себя тягостное ощущение телесной и душевной нечистоты, которое он всегда испытывал после посещения грязных квартир. За окнами в желтом свете фонарей тоска кружилась в медленном вальсе с безнадегой.

Когда город засыпает, тротуары пустеют и то, что происходит на улицах, видится особенно четко. По пути всюду встречались пьяные компании молодежи, они шатаются от одной торговой точки к другой, не выпуская пластмассовые соски с пивом из рук. Им уже не надо ни любви, ни секса, только алкоголь и наркотики. «Наливайки» и ломбарды на каждом углу, работают всю ночь, как в какой-то банановой республике. Где они берут деньги на выпивку? Известно, где, грабят всех подряд. Никому до этого нет дела, главное, нажива. Тем, кто на этом наживается, выгодно, чтобы происходило всеобщее одичание, легко управлять потерявшими человеческий облик людьми.

Завывало включенное в кабине радио FM. Как скучно стало жить, куда ни глянь, тоска. Да, жизнь грустная, зато зарплата смешная, вспомнились ему слова Шереметы. Утешает то, что и Леонардо да Винчи при дворе герцога Миланского (невежественной выскочки) платили меньше, чем придворному карлику.

Поступивший вызов был к Пинчуку Владимиру, двадцати шести лет. Он жил в новой, обставленной дорогой импортной мебелью квартире. Во всем был виден достаток и благополучие. На стенах висело множество мелких картин маслом. В основном это были пейзажи, тщательность исполнения в них преобладала над содержанием. Удивляла фотографическая скрупулезность прописанных деталей без малейших нарушений пропорций или смещения симметрии.

Пинчук оказался упитанным молодым человеком с обрюзгшим красным лицом и беспокойными толстыми пальцами. В мякоть одного из них, глубоко всосался массивный золотой перстень печатка с кудрявой монограммой. У него была неумеренно развита нижняя часть лица. Его округлый, блинчатый подбородок лежал на груди и дрожал, как желе. Вместе с ним тряслись и пухлые лоснящиеся щеки.

На большом, круто навороченном компьютером столе светился плоский монитор, на нем застыла таблица с длинными рядами цифр. На прикроватной тумбочке стоял раскрытый ноутбук, на его дисплее те же бесконечные ряды цифр. На столе и на полу валялись красно-коричневые обертки от «Сникерсов». Типичное проявление патологического голода. Люди, находящиеся в состоянии хронического стресса, таким образом «съедают» свои проблемы.

– Вечером появилась дрожание во всем теле, голова начала болеть и кружиться, а руки и ноги онемели, – вытирая испарину со лба, испугано рассказывал Пинчук.

Его мраморно-белые пальцы покрытые черными волосами постоянно находились в движении, отвлекая Сергея. С чего бы это? Раньше на такие пустяки он не обращал внимания.

– Я начал сильно потеть, и эта дрожь… Мне страшно, я боюсь умереть… Помогите мне, доктор, – жалобно попросил он, с надеждой поглядывая на Сергея напуганными заплывшими глазами.

Возле кровати стояла жена Пинчука, одетая в богатый атласный халат и будто его не было рядом, с огорчением рассказывала.

– Он последнее время много работает, ни на шаг не отходит от компьютера. Его хозяин, владелец фирмы, чтобы получить за срочность дополнительные деньги, берет заказы, которые надо было сделать «вчера на позавчера». Зато он хорошо платит, у нас все есть и все нам завидуют, все считают моего Вову успешным... ‒ она зябко запахнула халат. Ее короткие пальцы не гнулись от нанизанных золотых перстней.

Оказывается, трудяга и добытчик ‒ все в дом, а не компьютерный ботан, каким показался на первый взгляд. Сергей не стал ей говорить, что ее муж получает надбавку за срочность, расплачиваясь за нее своим здоровьем. При этом он забывает, что здоровья не купишь. Артериальное давление у Вовы было повышено, тоны сердца глухие. Налицо сосудистый криз, вызванный переутомлением. Но это так, предварительный диагноз, на сегодня, а окончательный, будет соответствовать емкому японскому слову «кароси», которое означает: «смерть от переутомления, связанного с работой».

На глазах меняется система ценностей и социальные стандарты. Чтобы считаться успешным, надо много работать, иногда недопустимо много. Вместо потогонной конвейерной системы сейчас появилась система выжимания мозгов. Успешный молодой человек не только допоздна сидит на работе, но работает и дома по ночам, по выходным и в праздники. Все необходимое всегда при нем: его профессиональные навыки и компьютер.

Напряженный ритм жизни становится для них привычным и происходит превращение нормального человека в трудоголика. Это ведет к одиночеству, как среди коллег, так и в семье, поскольку трудоголик теряет представление о том, что хорошо, что плохо, и становится черствым и безжалостным. Постоянные перегрузки и недосыпание вызывают хроническую усталость. Сергей не раз в таких случаях слышал, как вполне благополучные молодые люди говорили: «Если б вы знали, как я устал!» «Как я устал…» ‒ эти слова рефреном стали звучать и в разговорах с Алексеем.

Сергей и сам страдал от хронической усталости. Из-за недосыпания на дежурствах, а потом бессонницы, после них, его глаза иногда мимо воли пристально, не моргая, останавливались на отдельных предметах, и он впадал в транс, переставая что-либо видеть и чувствовать. Сколько времени могло продолжаться подобное состояние, он не знал, но однажды дома, он пробыл в таком забвении около трех часов. Однако он и близко не мог причислить себя к категории «успешных».

Ему вспомнились увиденные им только что картины. Вызывает неприятие не их размеры. Хотя знатоки считают, что миниатюристу не под силу передать широкую картину жизни. Но разве можно упрекать художника за то, что созданный им мир так мал? Достоинства картины не измеряются, ни масштабами, ни значительностью избранного объекта. Даже миниатюрная картина способна разбудить всевластные чувства, растрогать, взять за сердце, а то и не на шутку задеть, ранить навсегда, так, что, сколько жить будешь, не забудешь. Здесь же, удручала мелочность затраченных усилий.

Экипаж Сергея ехал по ночному Киеву в сторону подстанции. У всех было одно желание, заехать на базу и передохнуть. По радио FM, включенному в кабине у Володи, кто-то подлейшим голосом тянул нескончаемо длинную песню, похожую на завывание кочевника.

Забормотала рация и диспетчер передал новый вызов. У женщины шестидесяти лет «разрывающие» боли в области сердца, предварительный диагноз: «Гипертонический криз. Инфаркт под вопросом». Они развернулись и, включив мигалку, помчались в противоположную от подстанции сторону. Не проехав и километра, их остановили. На дорогу выбежало несколько человек, и преградили машине путь, все они были пьяны.

На тротуаре лежал парень лет семнадцати, вокруг головы у него расплылась черная лужа. Снова пьяные разборы, бессмысленное жестокое избиение. Постоянно приходится быть начеку, чтобы самому не попасть под раздачу. Сейчас на скорой помощи стало опасно работать. Недавно врачу на выезде травмировали лицо рукояткой пистолета, а врач-интерн пятнадцатой подстанции получил от «благодарного больного» удар ножом в сердце.

Пока Сергей измерял давление не приходящему в сознание потерпевшему, а Мирра Самойловна накладывала ему повязку, у нее украли сумку-укладку с медикаментами. «Надо ж было допустить такой тупяк!» ‒ ругал себя Сергей. Следовало внести пострадавшего в салон машины и оказывать ему помощь там. Но рана у него на голове сильно кровоточила, поэтому и решил, не теряя времени, остановить кровотечение на месте. Сергей потребовал вернуть сумку, его окружил пьяные лоботрясы и чуть не избили. Все возбужденные, агрессивные, руки и лица в крови.

Когда пострадавшего втащили в машину, разъяренные хулиганы влезли следом и продолжили драку в салоне. Ели отмахались, оказавшимися под рукой костылями. Прикрывая больного своими телами, пришлось срочно отъезжать, на ходу захлопывая двери. Вслед полетели оскорбления и бутылки. На первое, никто не обращал внимания, а вот бутылки, совсем другое дело. Два попадания по кузову сопровождались пушечным грохотом и звоном осколков. В последующем, от каждого постороннего звука все невольно вздрагивали и пригибались.

И снова они ехали по ночному Киеву. Сергей сидел, ни о чем не думая, в каком-то тупом оцепенении. Душевная опустошенность и бесконечное отвращение от людей изводили его. До конца смены оставалось еще пять часов.

Глава 15

Заканчивался декабрь.

Давно уже должна была прийти зима, но в этом году она запаздывала. Было сухо и пыльно, как летом. Однако вечера с каждым днем становились длиннее, а дни, короче. Эта псевдозима, с каждодневной серой хмарью над головой и ранними сумерками, переходящими в такую же сумеречную ночь, которая незаметно переходила в похожие друг на друга такие же, сумрачные дни, была полна томления и тоски. Время тянулось медленно, а жизнь, между тем, уходила, и довольно быстро. И каждый чувствовал это неуловимое и беспрерывное утекание времени жизни. В этом заключалась изматывающая дисгармония, какие-то несогласованные противоречия, утомительные и раздражающие, как заунывный собачий вой. По мне, так уж лучше кошачий концерт.

Возможно, это и так, но многое зависит от умонастроения человека. Сергей не раз замечал, что если вечером придется подраться, то уже с утра все идет наперекосяк. Причем, «перекосяк» отмечается в мыслях, а драка – в реале, и без всякого на то повода. Например, когда по дороге домой тебя пытаются ограбить. А все от того, что если тебе плохо, то хищники улавливают, исходящие от тебя, отравленные этим «плохим», флюиды.

А если ты уверен в себе, то хищники еще подумают, стоит ли нападать. Но, ни в коем разе, нельзя притворяться, ‒ хищники все секут. Надо быть спокойным. А, вот как?.. Черт его знает, как. Само должно получаться. Все это лирика. Что ни говори, а удары в голову вредят здоровью, это доказанный медицинской наукой факт. Философствовал Сергей, сквозь красную пелену поведя взглядом вокруг себя. Преодолевая головную боль, он припоминал, как все сталось.

Войдя в подворотню своего дома, он почувствовал, что там кто-то есть. Он огляделся, вокруг никого не было, но ощущение чужого присутствия не исчезало. Еще не было поздно, всего-то десятый час вечера, но в декабре рано темнеет. Навстречу ему приближалось двое, а сзади, из ниоткуда образовался еще один. Тот, который появился сзади, огромного роста и ширины, быстро подбежал и железными обручами обхватил его, накрепко прижав руки к туловищу. Второй, похожий на бритого азиата, люто сверкая глазами, приставил к горлу острие широкого ножа, а третий, не понятно какой, поспешно выворачивал карманы.

Первым, бросился наутек тот, что был с ножом. А который лазал по карманам, замешкался, и Сергей сам схватил его за грудки. Впервые в жизни, Сергей потерял над собой контроль. Он бил и бил пойманного вора, но никак не мог в него как следует попасть, тот, получив пару раз по морде, исхитрился вырваться и, ударив Сергея по носу, убежал.

Сергей стоял, утирая нос, и мысленно благодарил налетчиков за то, что не убили. Все было на грани того. А то, что получил по носу, ‒ не считается, зато других потерь было предостаточно. У него из кармана вытащили срисованный план подземелья. Невелика потеря, он его помнил, и на крайняк, воспроизвел бы по памяти. Ключ от квартиры и мелочь из карманов поблескивали под ногами. Больше всего его расстроило то, что у него отняли весь, полученный им сегодня аванс, 400 гривен. Зарплата будет где-то после пятого января, если не задержат. Как прожить две недели до зарплаты, он не знал.

Придется встречать Новый год на голодной диете. Можно занять денег у Алексея. Легко. Но Сергей понимал, что одалживаясь у того, чей достаток несравним с его, можно получить ощутимый щелчок по самолюбию. Он и так замечал за собой, что временами, его раздражает непомерное материальное благополучие Алексея. Деньги, одолженные у богатого друга, вряд ли вызовут благодарность. Скорее, они породят чувство унижения, а вслед за ним, и неприязни. Не стоит испытывать дружбу на материальный излом.

Кровь из носа перестала бежать, и Сергей побрел домой. «Если возвращаясь с работы домой, остановиться в тихом, уютном дворе Киева, и долго смотреть на небо, то кровь из носа перестанет идти», ‒ сделал он важный научно-практический вывод. Во всем этом кроется какая-то причина, но какая? Рассеянно думал Сергей, поднимаясь по лестнице на пятый этаж. Надо бы приготовить отвар из корня валерианы. Кстати, хорошее средство, его вообще не мешает потреблять на постояне. Мысленно сделал зарубку Сергей, ‒ завязал узелок на память.

На вкус, то еще пойло, зато никакого привыкания и синдрома отмены, голова спокойная и нет отупения, как от химии. Наоборот, причесывает растрепанные мысли и начинаешь лучше соображать. Эмоции хоть и сидят настороже, но понимают, кто на чердаке хозяин, не выступают. А свой адреналин на дежурствах получаешь сполна, и он тебя не глушит. В общем, если не вникать в подробности, жизнь прекрасна, надо только подобрать антидепрессанты. Было бы неплохо поэкспериментировать с ними на досуге, но слишком велика вероятность формирования зависимости, а при моих доходах, это совершенно не к чему.

На тебе, ‒ все беды до кучи! Сергея поджидал новый сюрприз. Дверь его квартиры была взломана. Содержимое шифоньера вместе с сорванными полками, одежда вперемешку с книгами, все валялось на полу. Даже обшивку на диване вспороли, вылезшие наружу пружины напоминали внутренности вскрытого трупа. На кухне, тоже все перевернули вверх дном. Электрический будильник, лежа на боку, встревожено тикал. Какая же падла, могла это сделать? Недоумевал Сергей. Хотите красть – крадите, зачем же устраивать погром?

Обессиленный, он стоял, привалившись плечом к косяку дверей, и невидящим взглядом смотрел в одну, случайно попавшуюся на глаза точку, пытаясь сосредоточиться, понимая, что ему необходимо обдумать что-то важное. Но, что́?.. Мысли разбредались и исчезали, и ни одну из них ему не удавалось удержать. Вот ведь чертовщина! Ничего конкретного, какая-то невнятица, но понятно одно, что-то вокруг него происходит.

Смутная догадка, еще не обретшая четкость, подсказывала ему, что вокруг него витает нечто странное, липкое, как паутина и непонятно опасное. Он что-то предчувствовал, но медлительный разум отставал от интуиции. Во всем этом есть какая-то нестыковка, разобщенный набор малообъяснимых неожиданностей, которые выстраиваются в смущающую цепь хорошо организованных случайностей. Однако все эти случайности не случайны, он догадывался, что за всем, что происходит, стоит чья-то воля.

Вон оно что! Из обрывков, приключившихся с ним происшествий, обозначилось нечто вразумительное. Сергею на ум пришло, что когда все по отдельности, то оно, вроде бы и ничего, ‒ обычные житейские неурядицы, а когда все вместе, то вырисовывается очень даже нехорошая история. Некто «инкогнито́», стал принимать активное участие в его жизни, на его суверенную территорию проникают супостаты, и ведут себя там, как шкодливые коты, с ним самим, фамильярно обращаются какие-то совершенно незнакомые индивиды, позволяя себе распоряжаться его деньгами, как своими собственными. Знать бы, что будет дальше и чем все кончится? Но думать об этом дальше не было, ни желания, ни сил. И он поскорее отвернулся от столь неприятной темы размышлений.

Сергей наскоро осмотрел свои вещи, как будто ничего не пропало. Да и что у него могло пропасть? Главное его богатство, его неотъемлемое достояние, всегда было при нем, и никто бы на свете не смог бы его украсть, ‒ он оставался полновластным хозяином своих мыслей. Ведь самые важные события происходят в твоем сознании, а не в дикой реальности, в обессмысленной до абсурда клоаке бытия.

Глава 16

«Золотые ворота» не зря называют золотыми.

В назначенное время Ирина и Ярик стояли неподалеку от входа в метро «Золотые ворота» возле увековеченного в бронзе кота Пантюши в натуральную величину. Днем его пушистый хвост легко заметить на углу Золотоворотского сквера. Мало кому известно, что это единственный в Европе памятник пушистому Цап-Царапычу. Если загадать желание и потереть его хвост (как лампу Аладдина), загаданное непременно сбудется.

Вокруг было темно, редкие прохожие, торопясь, выходили и заходили в метро. В десять к ним в развалку подошел Сява и предложил сесть в машину. У него был черный «Фольксваген», на заднем сидении кто-то сидел. Ирина села рядом с Сявой впереди, а Ярик, на заднее сидение, рядом со вторым, неизвестным пассажиром. Обогнув «Золотые ворота», они поехали по улице Владимирской в сторону Софиевского собора.

Сяве было лет двадцать пять, от силы, двадцать семь, не больше. В его внешности обращала на себя внимание какая-то несуразность. Он был невысокого роста, щуплый и невзрачный на вид. Зато он был замечательно мордаст и губаст с мясистым щекастым лицом, отчего его голова казалась непомерно большой для его тела. В народе таких называют «лобас», с намеком на частое соотношение низкого интеллекта с чрезмерным размером лба или же «бевзом», хотя бевз, на самом деле означает блуждающий огонек. В любом случае, такие типы всегда тяготеют к криминальной среде, их внешность там используют, как инструмент устрашения. Подобные экземпляры пользовались спросом в девяностые годы, во время расцвета рэкета. Теперь же, это был исчезающий вид.

У Сявы были рыжеватые волосы, подстриженные челкой и нос пуговкой. Его широкий рот с большими губами, если не кривился набок в хитровато придурковатой ухмылке, то был постоянно полуоткрыт. А глаза, с поросячьими ресницами, были какого-то неопределенного туманно голубоватого цвета. С бездумным любопытством он блуждал ими по сторонам, отчего его лицо имело совершенно глупое выражение. Ирина все это сразу оценила и поежилась, брезгливо передернув плечами.

Они проехали мимо хорошо знакомого Ирине здания СБУ, растянувшегося почти на квартал. Весь вид этого дома напоминал, что здесь обитает дух зла. До войны в нем помещался НКВД УССР, а при немецкой оккупации – гестапо. На перекрестке Сява свернул налево в узкий и кривой Георгиевский переулок. Сява остановил машину у дома № 7 с чернеющими зарешеченными окнами какого-то государственного учреждения. Без всяких сомнений чувствовалось, что внутри учреждения никого нет.

Было темно и ни души, кривобокий переулок сворачивал куда-то вниз, где вдалеке на столбе тускло светился одинокий глаз фонаря. Сява достал из перчаточного ящика пистолет Макарова и протянул его Ирине. Прикинув пистолет на ладони, она поняла, что он не снаряжен обоймой. Ирина много раз стреляла из Макара и он ей никогда не нравился. В нем было что-то «недоделанное», его вид не внушал страха, а дуло напоминало обсосанную сосульку.

– Мне не нравится, как он щелкает, – несколько раз нажав на спуск, недовольно сказала Ирина, прикидываясь капризной дилетанткой. – И вообще, он какой-то поцарапанный…

Воронение ствола у него местами стерлось, и он выглядел, как в белых заплатах.

‒ У тебя есть что-то более серьезное? – Ирина догадывалась, что у него ничего больше нет, но, чтобы сбить цену, приходилось притворяться привередливой.

– Нет. Бери этот и не морочь мне голову! – резко оборвал ее Сява.

– О, сынок, так у нас взаимной любви не получится, – медлительно проговорила Ирина, рассматривая его своими загоревшимися глазами. Избыточно насыщенный макияж придавал ее лицу что-то инфернальное. – А ну-ка, покажи к нему патроны.

– Будешь брать, покажу, а не будешь, выметайся, – недовольно пробурчал Сява. – Может, тебе вот этот продать? – и он с угрозой и хвастовством достал из-под мышки пистолет «ТТ».

– Дай-ка взглянуть, – воркующим голосом ласково попросила Ирина. Ее брови гневно сошлись в вертикальной складке, а глаза сделались узкими и злыми.

Спору нет, тэтэшник реально убойная пушка и выглядит впечатляюще: грозен и прост, ни то что обсос Макаров. Ирина не раз стреляла в тире из «ТТ» и знала, что пуля из тэтэхи с двадцати метров пробивает бронежилет, а инкассаторы, до чего странный народ, так любят наряжаться в бронежилеты... У них есть и еще одна дурная привычка, разгуливать с автоматами и, чуть что не так, начинают из них палить.

– Ой, ладно, отвали! У тебя денег на него не хватит, – отмахнулся от нее Сява, любуясь своим пистолетом.

– Да что ты говоришь?.. – промурлыкала Ирина, томно ворохнув длинными ресницами.

Неожиданно она вывернула дуло пистолета, прижав его к Сявиной груди, и нажала на его палец, лежащий на курке. Грянул оглушительный выстрел! В замкнутом пространстве кабины он прозвучал, как гром средь ясного неба, будто крыша на голову рухнула. Ирина на мгновенье оглохла, но это продолжалось не более долей секунды, как она, вырвав пистолет из руки бьющегося в агонии Сявы, нависла над задним сидением. Но второй пассажир уже скачками удалялся по узкому переулку. Свернуть ему было некуда, и он все равно был в ее руках.

Но быстро открыть дверь не удалось. Ирина на несколько мгновений замешкалась, не сразу отыскав ручку. Выскочив из машины, она успела два раза выстрелить по убегавшему. Первый раз, с одной руки, навскидку от бедра, а второй, наскоро прицелившись, фиксируя ствол двумя руками. Но ему все же удалось добежать до угла и скрыться за ним, свернув на улицу Рейтарскую. Там неподалеку находилось здание Администрации пограничной службы, где могла быть вооруженная охрана, и Ирина не стала его преследовать. Было слишком темно, и она не видела, попала в него или нет. В ушах звенело эхо выстрелов. Она потерла висок, за которым снежным комом нарастала головная боль.

Все, как всегда. По своему обыкновению, Ирина перехватила через край. С ней не раз уже такое бывало, одним началось, да с другим переплелось. Она не хотела ни в кого стрелять и собиралась «честно» заплатить за пистолет. Хотя вместо оговоренных трехсот долларов, у нее было только сто восемьдесят. Но, когда она увидела, что за крендель продает пистолет, она вообще передумала платить, решив не приобщать его к большим деньгам… А после того как губошлеп вздумал грубить, как это с ней часто случалось, ее охватила ярость и ей захотелось его прикончить, быстро и болезненно.

Свои «хотения» Ирина привыкла удовлетворять. Ее поступки с детской торопливостью следовали за желаниями, и у нее никогда не хватало времени подумать о последствиях. Она привыкла сначала действовать, а потом уже огорчаться по этому поводу. К тому же, ей нужен был второй пистолет для Ярика, ведь ему он был намного нужнее, чем головастику. Но, он показался ей таким жлобом, что вряд ли согласился бы его подарить.

Ирина осмотрелась, вокруг никого не было, Ярик сбежал. Она обыскала Сяву и вытащила из кармана его куртки узкую обойму к Макарову. Она была легковата, судя по весу, явно не полная. «Некомплект», ‒ взвесив обойму на ладони, недовольно сказала Ирина, но пересчитывать патроны не было времени. На заднем сидении лежал атташе-кейс, в нем она обнаружила четыре полиэтиленовых пакета с белым кристаллическим порошком. Весили они около килограмма. Проткнув один из них длинным ногтем и попробовав порошок кончиком языка, по характерному горькому вкусу и потере чувствительности, она сразу узнала кокаин.

Не будучи наркоманкой, Ирина испробовала разные наркотики. Стиль жизни ее окружения отличался богемными крайностями. Среди них не было клинических наркоманов, но наркотики были в ходу. Ни одна нормальная тусовка не обходилась без тяжелых наркотиков. Не говоря уже о траве, без нее, какое веселье? Она не раз нюхала и кокаин, как там поется: «Полосу готовь, и я взлетаю!..» От двух дорожек белого она улетала в такие дали, куда в нормальном состоянии, сколько ни лети, не долетишь.

Но, как и во всем остальном, она не знала меры. На одном пикнике, где они устроили шоу лесбиянок, она стала нарезать дорожку за дорожкой и ее так с него нахлобучило, что она имя свое забыла, чуть не отъехала, а вызванная кокаином параноидальная настороженность изводила ее две недели. «Ничего другого и нечего ожидать от богемных выродков, оторвавшихся от народа…» ‒ утешала она себя, давая слово никогда больше не нюхать кокс. В любое время суток Ирина была готова закинуться колесами, а вот герыч ей не нравился, ее от него плющило.

Говорят, что чрезмерное потребление кокаина приводит к чрезмерному употреблению кокаина… Правильно говорят, тут все зависит от дозы, ‒ от его количества, как в присказке про деньги: «Не в деньгах счастье, а в их количестве». А этот порошок отличается от тех, которые ей случалось пробовать. Судя по моментальному онемению языка, он не разбадяжен, очень высокая концентрация. Не удержавшись, Ирина нюхнула с тыла ладони, и в один миг у нее одеревенел нос, лоб и даже виски. «Ох, и вставляет, крепкий, как х… его знает что!» ‒ с трудом выговаривая слова, как автомат, восхищенно проговорила она.

Сейчас кокаин идет от 80 до 120 долларов за грамм, в зависимости от качества и объема закупки, а здесь его не меньше килограмма. Незамедлительно скалькулировала стоимость трофея Ирина. Если его перемешать с пищевой содой (на вид они ничем не отличаются, все так разводят, и никто не замечает), его можно будет продать намного дороже. Весь гвоздь в помоле, но с этим решим позже, заторопилась Ирина. Бросив Сяве на прощание: «Выздоравливай!», Ирина вышла из машины, свернула на Золотоворотскую улицу и по мобильному телефону связалась с Яриком. Через десять минут она встретилась с ним у входа в метро, у тех же «Золотых ворот».

Оглядевшись по сторонам, Ирина приоткрыла дипломат и показала Ярику кокаин.

– Очень сильный, крышу сносит на раз. Добавим в него наполнитель и загоним в два раза дороже, – жарким шепотом дыхнула ему в ухо Ирина.

– А что в него можно добавить? – тоже шепотом спросил Ярик, глядя на нее с ужасом и восхищением. Он был ошеломлен ее бесшабашной выходкой. В ней было что-то страшное и в то же время страшно притягательное.

– Да хоть стиральный порошок… – серьезно ответила Ирина, лукаво взглянув на Ярика.

Ирина была очень смешлива. Она позволяла себе отпускать самые вольные шутки и первой смеялась над ними тем охотнее, чем непристойней они были. В минуты опасности ее охватывало запредельное веселье, случалось, она хохотала от своих шуток до слез. Обделенная способностью поведать о своем страхе кому-то близкому, так она разряжалась от накопившихся эмоций. Но сейчас ей не хотелось смеяться. Момент не располагал.

Теперь у них есть два ствола, с удовлетворением отметила она, и осуществить задуманное можно будет в следующую пятницу. Завладев партией кокаина ценой в сотню тысяч долларов, Ирина не собиралась отказываться от запланированного ограбления. Почему не воспользоваться случаем? Неважно, что ей в руки попало целое состояние, ведь можно стать еще богаче. Деньги никогда не бывают лишними.

Ирина всегда полагалась на всемогущество случая. Она неколебимо верила в то, что случай приносит удачу тому, кто ловит момент и вовремя использует благоприятное стечение обстоятельств. Но она никогда не учитывала таинственного влияния мелких, на первый взгляд, незначительных факторов, способных погубить не только любую удачу, но и того, кому повезло. Увлекшись проработкой деталей налета, она упустила сигарету. Пальцы ее случайно разжались и только что прикуренная сигарета упала, ударилась об асфальт, взорвавшись оранжевыми искрами.

Мимолетно проследив за этим ярким и тотчас же погасшим в ночи фейерверком, Ирина вздрогнула, непонятно чего испугавшись. В этот раз повезло, но вечно везти не может. А что, если ничего не получится? Невольно подумалось ей. Какая подлива! Все получится, все будет, как зефир в шоколаде! Успокоила она себя.

Ирина всегда выигрывала, тем или иным способом: не мытьем, так катанием. Ей каждый раз сходили с рук самые сумасбродные выходки, и она ухитрялась выходить сухой из воды, получая то, что хотела. Так было всегда, ‒ до сих пор.

* * *

Тем временем сбежавший пассажир звонил из телефона-автомата хозяину кокаина. Плечо у него поверх рукава черной куртки было перевязано белеющим в темноте платком.

– Я ему говорил то же самое, но он меня послал… Нет, я ничего сделать не мог, вы сами его рулить поставили. Он хотел ментовский ствол одной телке загнать, а потом отвезти товар. Нет, не паленый! Ну, не совсем паленый… Когда он с Бесом в Бородянку за соломой ездил, они его у пьяного мента забрали. Телка эта Сяву завалила наглухо и кокс увела, но я знаю дом, где она живет. И брата ее знаю, я с ним в одной школе учился. Понял, сейчас буду.

Левая рука у него висела плетью. На кончиках, сведенных в птичью лапу пальцев, наливались горячие капли. Холодея, они тягуче медленно отрывались, тяжело шлепаясь на тротуар, где масляно поблескивала черная лужица. Он грязно выругался, несколько раз ударил трубкой об автомат и бросил ее болтаться, повешенной на проводе.

Глава 17

В пятницу вечером.

Сергей и Алексей встретились на пустынной платформе метро «Днепр». Сергей принес с собой два щупа. В гараже их подстанции он отыскал два железных прута и заострил их концы на наждаке. С противоположной стороны он смастерил нечто наподобие ручек, зажав пруты в тисках и загнув их концы в виде буквы «Г». Взглянув на свою работу, в особенности на ручки своего изобретения, у него возникли странные ассоциации с экскрементами.

Сергей рассказал Алексею, что на вопрос одного из шоферов, что за приспособление он мастерит? Сергей ему на полном умняке ответил, что делает «говноуборочный комбайн». Дескать, дворничиха их дома попросила его сделать эдакое приспособление, чтобы убирать собачье дерьмо.

Алексей принес с собой две лопаты. Он одолжился ими у своего соседа по подъезду, заядлого дачника. После того как у него четыре раза к ряду подчистую обворовали дачу (сняв даже драные занавески с окон), весь хозяйственный инвентарь с дачи он осенью перевозил в город и хранил на балконе. Алексей повстречал его накануне у подъезда, навьюченного граблями, ведрами и лопатами. С азартом заядлого крысолова он рассказал Алексею, что для незваных гостей он оставил на даче бутылку водки, размешав в ней убойную порцию мышьяка.

Ориентируясь по метке, оставленной Геной на гранитной обочине тротуара, в этот раз они быстро нашли лаз. К их удивлению, он был открыт и выглядел намного бо́льшим, чем в прошлый раз. Алексей начал доставать из рюкзака «снарягу»: два камуфляжных костюма, два фирменных американских фонаря «Mag-Lite», две черные вязаные шапки и две пары кожаных велосипедных перчаток с отрезанными кончиками пальцев.

Основательно продумав детали их спуска под землю, Алексей предусмотрительно взял с собой и аварийное освещение: две коробки спичек, дюжину свечей и два комплекта запасных батареек. Кроме того, он захватил еще небольшой ломик-фомку, немецкий охотничий нож в кожаных ножнах, моток толстой капроновой веревки, упаковку сухарей и двухлитровую бутылку минеральной воды. Алексей все делал так, как надо, и любое начатое дело доводил до конца.

– Ты вооружился, как Бен Ладен, – заметил Сергей, любуясь звонкой остротой золингеновской стали ножа.

Перебирая эти замечательные предметы и рассовывая их по карманам, Сергею вспомнился гофмановский Виллибальд, который считал, что если идешь навстречу приключению, то необходимо заблаговременно приготовиться достойно его встретить. Запасной парашют может спасти жизнь, подумалось ему, но случается, запасного парашюта просто нет.

– Повесь на пояс, может пригодиться, – взглянув Сергею в глаза и переведя взгляд на нож, серьезно сказал Алексей. Судя по тону, он не был расположен к шуткам.

«Зачехлившись», они стояли в нерешительности перед чернеющим входом под землю. Все вроде бы было надежно, но на нервы давила неизвестность того, что ожидает внизу. Сергею была знакома эта робость. Он впервые испытал ее, когда ребенком спускался в подвал своего дома, где находились сараи жильцов. Уже подростком, он безо всякого страха спускался в подвал и в полной темноте, словно с завязанными глазами, находил и отпирал сарай, где они хранили картошку. И ему непонятно было, чего он боялся раньше?

Едва человек спустился с дерева, собственно, став человеком, пещеры в его жизни стали играть огромную роль. Это были первые пристанища первобытных людей. В каменном, бронзовом и даже в начале железного века, пещеры служили людям защитой от непогоды, зверей и врагов. По существу, пещера, ‒ это первый домом человека. Может, поэтому некоторых так тянет под землю, домой?.. Вместе с тем, во внутренностях земли таится нечто загадочное и страшное, что-то от могилы.

Несмотря на это, есть немало тех, кто любит путешествовать под землей. Они стремятся под землю, чтобы полностью сменить наскучивший пейзаж, и выпасть из ежедневной круговерти земной суеты. Под землей все по-другому, там перевернутый мир, где все наоборот. Там нет ни беспокойства, ни толчеи, молчат мобильные телефоны (они там не работают), сжимается пространство и останавливается время. Там царит вечный покой и вместе с тем, происходит много необычного, там можно увидеть то, о чем обыкновенный человек даже не подозревает. И весь этот неизведанный, таинственный мир ночи находится прямо под ногами, под миром дня. Понятно, почему многим хочется все бросить и уйти под землю, в другое измерение, в запредельный мир, подальше от изматывающей суеты дня.

Алексей же, ощущал какую-то тягостную тревогу. Он подумал, что любой спуск под землю, это экскурсия в ад. Это сравнение ему не понравилось. Но, справившись со своей робостью, он решительно сказал: «Тронулись», и как можно ниже наклонив голову, первым влез в чернеющую перед ним дыру. Следом за ним полез в неизвестность Сергей.

Согнувшись, почти на четвереньках, они преодолели вход, и тяжелый земляной свод сомкнулся над ними. Они сразу оказались в полной темноте и включили фонари, осветившие тесные стены, сжимающие их со всех сторон. Если страдаешь клаустрофобией[22], страшнее места не найти, подумал Сергей. Узкий лаз, петляя, уходил вниз. Перед ними открывался подземный мир, ни на что не похожий и гибельно опасный.

* * *

Пробираться по узкому арочному ходу было нелегко, голова упиралась в низкий потолок и нельзя было полностью выпрямиться. Высокому Сергею трудно было идти по этому радикулитнику, его спина и плечи быстро затекли, и он всерьез опасался, что навсегда может остаться загнутым, как банан. Относительно ровный, утоптанный грунт под ногами уходил все глубже вниз. Холодная сырость начала пронимать его, а еще специфический запах сырой земли.

Да, воздух подземелий, не спутаешь ни с каким другим, этим воздухом дышат мертвые, в нем есть что-то пугающее. Углубляясь все дальше под землю, Сергей почти физически ощущал напряжение, вызванное неимоверной тяжестью толщи земли, с каждым шагом множащееся над головой. Тонны и тонны земляной тверди довлели над ним, и он невольно сбавил голос, обращаясь к Алексею. Он видел перед собой только его спину и луч его фонаря, уходивший вперед.

Земляной свод над головой становился все выше, а желтые глиняные стены, шире, идти стало намного легче и они вошли в подземный коридор. Глаза уже привыкли к низкой освещенности, и видимость заметно улучшилась. Прыгающий свет фонарей отбрасывал на стены зловещие тени, открывая в темноте какую-то одну сторону лица. Освещенное фонарем лицо Алексея, резко изменилось, стало тверже и мужественней, а взгляд сделался неприятно отчужденным, острым. Таким Сергей его никогда не видел и, как все врачи, привыкший следить за выражением лиц, отметил это.

Вокруг была непроницаемо осязаемая тьма, как ненасытная губка она впитывала свет фонарей, и он терялся в непроглядно густеющем мраке. Сергею стало не по себе идти, ощущая за спиной стену из тьмы. Обступившая его тишина усугубляла общую тягостную атмосферу. Тишина всегда помогает страху поселиться в твоем сознании. И поневоле начинаешь думать, что даже когда в этих темных галереях нет ни души, они все равно не пустуют. Нечто невидимое, но ощутимое, едва слышно передвигается по ним, наполняя их своею загадочной жизнью. В этом таинственном скрытом мире никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Сергей спиной чувствовал на себе чей-то неотвязно пристальный взгляд, даже и не взгляд, а нечто такое, чем Оно воспринимает вторжение на свою территорию.

Это гнетущее ощущение кого-то сзади стало изводить Сергея. Он мимолетно отметил, насколько обострились у него все органы чувств, особенно зрение и слух. У него непроизвольно напряглись плечи, и похолодел затылок, будто что-то опасное из темноты холодом дышало ему в затылок. Не выдерживая, время от времени, он быстро оборачивался на ходу, светя фонарем позади себя, и до боли в глазах вглядываясь в темноту. Но там была лишь пустота, и так было до тех пор, пока за спиной снова не сгущалась тьма, и из нее кто-то опять не подбирался к нему сзади. И снова Сергей боролся с желанием быстро обернуться и осветить То, что кралось за ним, прячась в темноте. Тихий ужас не давал ему нормально дышать, ему казалось, что вот-вот чья-то холодная рука ляжет ему на плечо.

При этом Сергей понимал, То, что его преследует, может коснуться его только, если он это позволит. Он убеждал себя в том, что это собственный разум плодит чудовищ, чтобы напугать самого себя. Этот эндогенный страх можно нейтрализовать уверенностью, что преследующее его чудовище существует лишь в его воображении. Да, до тех пор, пока сам в него не поверишь… Следовательно, нельзя поддаваться страху, надо держать себя в руках и не бояться.

При свете дня даже самый робкий может собраться с духом, чтобы справиться с любой опасностью. В темноте подземелья не приходится рассчитывать на зрение и человек оказывается во власти своего воображения, а когда начинаешь пугаться, воображение подкидывает те еще картинки. Разъяснял себе причины страха Сергей. Страх, как и всякое сильное чувство, имеет свой предел, ‒ порог, выше которого, он не может увеличиваться. И…‒ вслушиваясь в тишину за спиной, Сергей мимо воли снова оглядывался.

Вдоль основного хода с обеих сторон в стенах пористого песчаника стали встречаться погребальные ниши с узкими дощатыми гробницами, в них лежали скелеты людей. Как Сергей и предполагал, они попали в неизвестное пещерное ответвление, связанное с Киево-Печерской лаврой. В некоторых гробницах покоились не скелеты, а мумифицированные останки умерших, сохранившие очертания коричневых, словно выдубленных лиц.

Как и все смертные, они переступили порог вечности, но их тела за сотни лет не истлели. Ничего удивительного, подумал Сергей. Стены из песчаника сохраняют постоянную температуру и влажность, это препятствует гниению и способствует образованию мумий. Но, почему тела одних усопших, разлагались, превращаясь в скелеты, а других, мумифицировались, ‒ он не задумывался. На ходу отметив про себя, что мир тлена и разложения влечет сюда явных и латентных некрофилов.

Иногда на их пути попадались боковые земляные карманы похожие на норы с нечеткими границами. В их углах, скрытых густеющим в свете фонарей мраком, шевелились бесформенные тени. Когда-то давно, в былые века, в этих норах жили монахи. Наряду с подвигами бдения, молитвы и ничем не возмущаемой кротости, пещерничество считалось особым монашеским подвигом.

Пещерные отшельники называли эти норы кельями. Здесь, вдали от мирской суеты под толщей покрова земли они обретали тишину и уединение, необходимые для их духовных трудов. Впоследствии эти норы становились их могилами. Получается, эти пещеры представляют собой некое промежуточное звено между домом и могилой, а живущие здесь люди, обособившиеся от человеческого общества и считавшие себя наполовину погребенными, ощущали двойной гнет: телесной и земной оболочки.

Высшим подвигом самоотвержения в Печерском монастыре было затворничество. Некоторые монахи, стремившиеся к бо́льшему совершенству в молитве и безмолвии, с благословения игумена обители, уходили в затвор. Они выкапывали под землей небольшую келью и уединялись в ней навсегда, а вход в нее замуровывался – «затворялся». Для сообщения с миром оставлялось маленькое окошко, через которое затворникам подавали пищу. На многие годы они прекращали разговаривать с людьми, обрекая себя на полное одиночество, придерживались «равноангельской жизни», жили в большой сдержанности, морили себя голодом и убивали свою плоть, исполняя один из христианских подвигов – «измождение тела».

От частого обращения к Творцу они все дальше отдалялись от мирских забот и сует. Их помыслы становились все чище, чувства приближались к небесному, а воля устремлялась на предметы неземных свойств. Постепенно все естество их преображалось, и свет неземной поселялся в их сердцах, а тела становились храмом Святого Духа. Два-три раза в неделю игумен либо кто-то из братии подходил к крохотному окну, оставлял просфору и немного воды, а затем, испросив благословения, удалялся. Если ответа не было, и пища оставалась нетронутой, это означало, что монах окончил свой земной подвиг. Затвор открывали и затворника отпевали в той же келье, в которой он подвизался.

Сергей осмотрел одну из таких, хорошо сохранившихся пещерных келий. Это была земляная камера с полукруглым сводом высотой в рост человека, размером около двух метров на полтора. Слева и справа от входа в ней были сделанные из земли два уступа, один из которых служил иноку ложем, а противоположный, столом. Лежать на такой «кровати» можно было только на боку, подогнув колени.

На стенах и сводах кельи невидно было копоти, оставленной свечами или лучинами. Монахи здесь жили годами, сидя в полной темноте, лишенные возможности даже читать. А быть может, не каждый из этих пещерножителей умел читать, и от этого не страдал? Оставшись один на один со своей совестью, не заскучаешь. Но для этого надо ее иметь. Да, чтобы решиться на все это, без нее не обойтись.

Тишина эманирует покой, а темнота располагает к размышлениям. В ней, как нигде, мир реального тесно соприкасается с миром идеального, здесь расширяется сознание, и человеку открываются новые, неизведанные пределы мироздания. Но для того, чтобы это постичь, надо обладать своим собственным миром в себе. А имелся ли он у этих отшельников? Большинство из них уходили от людей и годами, сидя в темноте, проводили время в лишениях строгого поста и слезах покаяния, бормоча одни и те же молитвы, и отбивая поклоны, в надежде на лучшую участь в загробной жизни, исполненную неземной радости и покоя.

Но, если наша жизнь на земле временна, а на небе, ‒ вечна то, до чего же ничтожны все эти лишения. А если это не так, и никакой загробной жизни нет то, как же чудовищно обманывались эти древние пещерники, добровольно обкрадывая себя. Как тут не заплакать от осознания трагичности земной юдоли, и не засмеяться над ничтожностью человеческих страстей.

Местами кельи были обрушены. Луч фонаря уткнулся в одну из них, и освещенная картина стала совсем зловещей. На вид это земляное помещение было подобно комнате, но несколько больше остальных. В уцелевших боковых нишах погребенные останки людей были ориентированы головами вглубь, а ногами к галерее. Посредине, из-под осыпавшейся со сводов земли, виднелись распавшиеся доски истлевших гробов и множество человеческих костей и черепов. Сергей подумал об эпидемиях (инфекционных и травматических), которые свирепствовали в древние века и монахах собирающих сюда их урожай. Он вспомнил, что в лавре есть подземное кладбище, называемое лабиринт «Батыем убиенных», наполненное останками людей. Может и это такое же?

Живым всегда неуютно рядом с мертвецами, но это царство мертвых и страшные останки людей не испугали, а напротив, успокоили Сергея. Двери гроба не открываются изнутри, бояться надо не мертвых, а живых. Он в этом не сомневался, и когда на их пути встретилось несколько обширных ниш, доверху заполоненных черепами с наведенными на него черными провалами глазниц, они не произвели на Сергея особого впечатления. Хотя эти, разлученные с телами головы когда-то живых людей, о многом могли бы рассказать своими сгнившими, навек немыми языками. Какие страсти их одолевали, какие дерзновенные мечты будоражили эти буйные головы? Все прошло, остались лишь пустые черепные коробки, вместилище былых вожделений, как безмолвное напоминание живым о том, что все проходит.

Зачем люди рыли эти убежища и забирались под землю? Задавал себе вопрос Сергей, и сам себе отвечал. С поверхности земли под землю их гнал сюда страх. Но и под землей безопасность никогда не бывает полной. Под землей свой мир, со своими обитателями. Их не видно, но это не значит, что их нет. Внезапно что-то выскочило из-под ног и с шумом, переходящим в удаляющийся шорох, метнулось вперед по ходу.

У Сергея замерло сердце и невольно дрогнула рука, сжимавшая фонарь. Но шорох затих, и Сергей с облегчением подумал о криптогенных животных, обитающих вдали от людей. Это не обычные троглобионты[23], криптозоологи не раз предостерегали, что встреча с этими тварями может закончиться неблагоприятными последствиями. Чаще всего это проявляется психическими расстройствами, что объясняют их психотропным воздействием на тонкие структуры головного мозга.

О криптогенных животных известно немного потому, что их нет среди нас. Они под нами, под землей. Поэтому так трудно отодвинуть скрывающую их завесу тайны. Современная наука объявляет несуществующим все, что не может объяснить, но необъяснимое от этого не перестает существовать. В некоторых местах под землей встречаются и гравитационные ловушки, в которых аномальные явления сохраняются постоянно и даже «подпитываются». Там обитают энергопаразиты – сгустки отрицательной энергии, что-то наподобие шаровых молний, которые воздействуют на атмосферу вокруг человека, на его подсознание и центральную нервную систему. Причем, чаще всего действуют самым губительным образом.

Здесь можно встретить и других любителей мрака и неизвестности, например, множество раз виденных людьми злобных гномов и троллей, хранящих под землей свои сокровища. Алексей же подумал о крысах. Размышляя о неизвестных формах жизни, загадочных созданиях из параллельного мира и опасных, лишенных тела энергетических сущностях, которые встречали энергопаразитологи под землей, Сергей на минуту отвлекся. Воспользовавшись этим, кто-то неслышными шагами подкрался к нему сзади из темноты и холодными липкими пальцами закрыл ему глаза!

От неожиданности Сергей вскрикнул и уронил фонарь. Он застыл, затаив дыхание, первоначальный испуг перешел в безмерный ужас. Все чувства у него обострились до крайности, ему казалось, что в нем до самой предельной возможности напрягся каждый нерв. Странный, до упоения приятный и вместе с тем болезненный трепет сотряс его, током пробежав по жилам, и ему подумалось, что его сейчас не станет. Откуда-то издалека донесся едва слышный перезвон рассыпающейся мелочи, ‒ это был конец…

Обернувшийся на крик Алексей, осветил Сергея фонарем, на его голове, свисая на глаза, лежала пелена из слежавшейся, усыпанной кусочками глины паутины. Алексей первым увидел эти, висящие с земляного свода рваные отрепья и, пригнувшись, прошел под ними. Сергей же, внимательно вглядываясь под ноги, их не заметил и принял безобидную паутину за стылые лапы выходца с того света.

С чувством смущения и опустошающей расслабленности Сергей поднял фонарь, он работал, но стекло в нем треснуло. Через некоторое время, почувствовав теплую влагу в штанах, он понял, что не оставляющее его чувство неловкости было вызвано не треснувшим стеклом дорогого фонаря. Страх от неожиданного прикосновения был настолько велик, что у него случилось непроизвольное семяизвержение.

Судя по испытанному потрясению, соитие не самое сильное из ощущений, сильнейшее чувство доступное человеку – страх. Подумалось Сергею. Каким простым и коротким представлялся ему их путь, когда он вместе с Алексеем, сидя за столом, намечали свою дорогу к кладу. Теперь он начинал понимать, что перед ним открывается совершенно незнакомый подземный мир, полный неожиданностей и затаенной опасности.

Слева от основной галереи, по которой они продвигались, луч фонаря Сергея осветил большую боковую пещеру. Она была прямоугольной формы, стены и сводчатый потолок этого каменного мешка изнутри были выложены желтым обожженным кирпичом. Такая кладка часто встречается в строениях XVIII – XIX веков. Эта пещера имела явно фортификационный характер. На вымощенном плотно подогнанными плоскими камнями полу, лежала куча ядер. В одном углу были сложены большие чугунные пушечные ядра, размером с дыню, а в другом, россыпь мелких ядер, не больше теннисного мяча.

Ближе к входу, среди нагромождения какого-то хлама, Сергей осветил несколько развалившихся бочонков, из которых высыпалось множество черных шариков. Сергей поднял один из них, он был правильно круглой формы и слишком тяжелым для своих размеров. Осмотрев его в свете фонаря и поцарапав ногтем, Сергей догадался, что это была свинцовая пуля, судя по размерам, к старинному гладкоствольному мушкету.

Он подумал, что в глубине этих пещер сокрыто немало тайн и здесь их ожидают удивительные находки. Ведь древний Киев в течение веков формировался не только как город, но и как одна из мощных крепостей Восточной Европы. Сергей хорошо знал Киев и нередко приходил любоваться фортификационными сооружениями на территории музея «Киевская крепость». Это самое большое сохранившееся земляное укрепление в мире, его начали возводить еще в начале XVIII века.

В понедельник в газете «Обзор» он прочел, что кто-то из новых украинских землеедов прихватил его в собственность и несколько исторических памятников национального масштаба тихо сравняли с землей в новогоднюю ночь, готовя площадку под строительство очередного стеклобетонного монстра. Разрешение на «упорядочение» этой территории выдал Киевсовет. Сергей не сомневался, что если бы нашелся покупатель, этот «совет» продал бы разрешение на снос могилы родной матери.

Он гнал от себя эти мысли, стараясь не думать о скотском беззаконии творящемся вокруг. Но они снова и снова, как новорожденные слепые щенки, тихо ворошились в голове. Киев все больше обезличивается уродливыми застройками, строительные проходимцы повсюду гадят своими каменными экскрементами, они запакостили ими улицы столицы, их теперь не узнать. Так незаметно и необратимо меняется лицо больного, когда начинается неизлечимая болезнь. Вначале никто ничего не замечает, ни родные, ни близкие. Но лицо больного меняется все сильней, и наконец, перед смертью оно становится неузнаваемым.

Чтобы отвлечься, Сергей начал вспоминать, что он знает о главных фортах Киева на Зверинце и Лысой горе. На Зверинце сейчас находится территория Ботанического сада. По одной версии, название «Зверинец» произошло от звериных ловов и охот, которые устраивали в здешних лесах былинные киевские князья. Впоследствии там был построен Зверинецкий пещерный монастырь, где «ловы зверины и бор и лес был велик…» Согласно второй версии, это название пошло от располагавшегося на этом месте зверинца, где содержались специально обученные для охоты звери и птицы.

А под Лысой горой находится подземный город, состоящий из сложного комплекса подземелий, от сохранившихся капищ древнеславянских жрецов, до покинутой современной военной базы. Протяженность этого подземного города эксперты оценивают в полтора километра в глубину, и содержит он самые непостижимые тайны. Там схоронены клады и уникальные старинные книги, возможно, даже знаменитая библиотека Ярослава Мудрого. Там есть места, где можно столкнуться с энигматическими парапсихологическими явлениями, найти временные порталы и врата перемещения в иные миры, и многое другое. Ну и, конечно же, ‒ скелеты древних и современных искателей приключений, оставшихся там навсегда.

Крепость на Лысой горе была возведена еще во времена царствования Петра I, когда готовились к войне со шведами. Вся гора густо заросла многовековыми дубами, вербами и березами, а на ее вершине деревья срубили для построек, отчего и пошло название горы. За сотни лет, что прошли с тех пор, деревья на ее вершине могли бы и вырасти, но они там больше не растут. Есть поверье, что деревья на Лысой горе обладают способностью ходить по ночам на своих корнях, подобно паукам, и могут сечь и резать своими ветками, как мельничными крыльями.

Лысогорская крепость издавна славилась тем, что в ней было много подземных секретов. Там была создана сложная система резервуаров, куда заканчивалась вода из протекающего рядом, но намного ниже самой крепости, Днепра. В случае захвата крепости врагом, подземелья крепости должны были быть затоплены вместе с неприятелем.

Для того чтобы крепостные крестьяне, которые строили подземные сооружения, не выдали эту тайну врагу, их «на всякий случай» покидали живьем в колодцы, а их было около трех тысяч душ. Считают, что это было сделано по приказу князя Меньшикова. Сильные страдания оставляют свой неизгладимый след на месте, где произошли. Страшная смерть множества невинных людей и их неуспокоенные души изменили энергетику Лысой горы. Это чудовищное злодеяние осквернило ранее славянскую святыню и открыло туда доступ нечистой силе.

Когда стратегическое значение крепости несколько поубавилось, из нее сделали форт. В 1906 в Лысогорском форту построили лобное место, установили виселицы и его начали использовать, как место казни преступников через повешение. В это же время в Ведьманском яру на горе стали собираться дьяволопоклонники на черные мессы, отсюда и пошла дурная слава Лысой горы.

Время от времени из ворот тюрьмы Косой капонир выезжала черная карета с приговоренным к повешению. Услышав зловещий цокот копыт, киевские мещане прятали детей, встретить карету со смертником было плохой приметой. Охрана тоже избегала встреч с горожанами, и каждый раз черный экипаж двигался к Лысой горе по новому маршруту, исключая возможность отбить заключенного у конвоиров.

Три палача за 11 лет на Лысой горе лишили жизни более 200 человек, преимущественно политических преступников. 25 сентября 1911 там был повешен Дмитрий Богров, убийца премьер-министра Столыпина. Единственный протест против приговора суд получил от вдовы погибшего: «Стоит ли губить молодого человека, если мужа уже не вернуть?» Все казни в России проводили утром, чтобы казненный мог увидеть рассвет. Смертников встречал палач с подручным и священник. Но даже после исповеди и казни, казненных лишали права быть похороненными на христианском кладбище, тела повешенных закапывали недалеко от виселицы.

Палач, приводивший в исполнение приговор Богрову, взял веревку себе. Уже при советской власти его арестовали чекисты на Бессарабском рынке, где он торговал кусками той самой веревки. В те времена считалось, что веревка от повешенного способствует удачной торговле. Его, как водится, тоже приговорили к смертной казни и расстреляли.

Лысая гора самое мистическое место Киева. И не только потому, что там собираются небезызвестные ведьмы, колдуны и прочая нечисть. Все это там есть и сполна. В Русалочном яру, который назван так потому, что в нем расположено озеро, где по преданиям обитают русалки, и сейчас часто встречают русалок, а в Ведьманском яру до сих пор собираются сатанисты. Там есть места, где искривляется время и пространство, и временами появляются сценоподобные видения в виде хрономиражей.

Еще до революции 1917 начальник Лысогорского форта издал инструкцию для суеверных солдат, которая гласила: «Перед выходом в караул офицер обязан предупреждать солдата, чтоб он не смущался непонятных шумов – то всего лишь порывы ветра и крики ночных птиц…» Считают, что над Лысой горой открыты астральные врата, и духи добра и зла из других миров легко материализуются в ее подземельях, вызывая там оккультные феномены.

Лысую гору знают во всем мире. О ней пишут индийские и американские авторы. Существует древняя, всемирно известная легенда о том, что землю опоясывает змея, кусающая сама себя за хвост. Место, где она себя кусает, расположено под Киевом, что и дает этому городу далеко идущие мистические возможности, а конкретно, смыкание ее зубов с хвостом расположено как раз под Лысой горой. Парапсихологи утверждают, что там очень активное энергетическое место, перекресток миров.

Многие древние народы: киммерийцы, скифы, славяне, все они использовали Лысую гору как мистический ритуальный центр, на ней стояли храмы и статуи языческих богов, им молились, выпрашивая здоровье и удачу. Что они просили, то им и давалось, древнеславянская религия обладала огромной духовной мощью и действенной магией. В советские времена на Лысую гору привозили руководителей «братских» стран, чтобы они там загадывали желания. Их желания тоже сбывались, как и у всех там повешенных…

Более сотни лет Лысая гора оставалась запретной зоной. Она была опоясана колючей проволокой, а форт представлял собой сложную систему равелинов и бастионов, тоннелей, люнетов и ретраншемента. И сейчас там сохранились земляные валы высотой в 10-12 метров, насквозь пронизанные паттернами, длинными, до 40 метров тоннелями, выложенными кирпичом и закрытыми с обеих сторон решетками или тяжелыми, окованными железом воротами, у которых многие годы стояли часовые. От нечего делать они выцарапывали на кирпичах надписи, кто тут стоял, откуда прибыл, и когда ему довелось служить. Эти надписи, незаметные издалека, вблизи проступают своеобразными визитными карточками многих поколений солдат.

Это не легкомысленные росписи граффити. Надо понять состояние человека, который часами стоит на страже, в безлюдном, заведомо гиблом месте. А надписи там начинаются с 80-х годов ХІХ века, когда не каждый «нижний чин» владел грамотой. Рядом со старыми, на «ять», названиями поветов и губерний, и фамилиями, наподобие Сарапуха, стоят имена солдат с датами 20-80-х годов ХХ века. Здесь есть фамилии и немецких солдат, тоже стоящих тут на страже. Встречаются очень необычные тексты.

Вся Лысая гора, как голландский сыр пронизана подземными ходами. Там есть земляные колодцы и подземные галереи, железные стволы и шахты, затопленные водой. Причем, в глубину шахт и стволовых ответвлений спускаются железные лестницы или ведут бетонные ступени. При немецкой оккупации Киева на Лысой горе был подземный завод, где размещалась база танков «Тигр». Существуют рапорты немецких солдат о встрече на горе с необычными оккультными феноменами.

После войны на горе дислоцировалась ракетная воинская часть, но со служившими в этой части солдатами постоянно происходили странные вещи, и специальная комиссия приняла решение удалить оттуда военных. В мае 1982 там, где было лобное место, поставили гранитный камень с надписью: «Природный парк заложен в ознаменование 1500-летия города Киева», рядом с ним находится могила Богрова, о котором не написано ни слова.

Одно из самых интересных мест на Лысой горе, это радиообъект № 7. Сначала он был запланирован как станция связи Киевского военного округа и глушитель Западных радиопередач. Там и теперь стоят высотные мачты-глушилки «вражеских» радиоголосов. Позже выяснилось, что в глубине горы под станцией располагался уфологический центр и секретная лаборатория по исследованию феноменов магии и оккультизма.

Многие украинские мистики, маги и астрологи неоднократно соприкасались там с другими мирами и попадали в так называемую «астральную клешь». Об этом немало писалось в периодической печати 1991-1993 годов. Сергей и сам не раз там бывал, поднимаясь на Лысую гору от метро «Выдубичи».

А этот артиллерийский склад похож на старинный пороховой погреб. Учитывая его расположение, он принадлежал Печерской земляной бастионной крепости. Подземелья и крепость на Печерске начали строить еще в ХІ веке для обороны Киево-Печерской лавры. Со временем, когда стрелы сменили ядра и пули, валы отодвигались, а расширившаяся крепость, стала главным оборонительным форпостом на юго-западе Российской империи.

В те времена каждое военное укрепление имело свои катакомбные сооружения и потайные ходы для скрытого выхода за пределы крепости в тыл врага или к воде. А для ведения подземной войны рылись, так называемые «слухи», при их помощи предотвращались попытки неприятеля сделать подкоп.

– Не отставай! А то мы сегодня не доберемся места, – окликнул его ушедший далеко вперед Алексей.

Сергей положил пулю в карман и поспешил за Алексеем. Только сейчас он начал понимать, насколько далеко они ушли от входа вглубь Печерской возвышенности. Если вдруг откажет фонарь, ему никогда отсюда не выбраться. Заблудившись в переплетении древних пещерных ходов, он будет бродить в кромешной тьме, ощупывая стены, пока не обессилит и не умрет от голода и жажды.

На этом участке катакомб конфигурация пещерных лабиринтов заметно усложнилась, увеличилось количество боковых помещений, коридоров и соединяющих их переходов с множеством боковых ответвлений. Все это представляло собой настоящее просторное и сложное подземное поселение. Не без причины, лавра, в переводе с греческого, означает «многолюдная улица» или «городской квартал». В нескольких местах стены и своды галереи были укреплены известковой кладкой из широкого и плоского красного древнерусского кирпича – плинфы, что указывало на древность этого участка пещер.

На стенах стали попадаться надписи, сделанные на церковнославянском и польском языке, и остатки настенной живописи. В этом месте пол пещерного коридора был вымощен большими квадратными чугунными плитами. В двух боковых кельях с окнами затворников, выходящими на пещерную улицу, пол тоже были выложен прямоугольными чугунными плитами меньших размеров, примерно, пятьдесят на семьдесят сантиметров. А в одной норе Сергей заметил сохранившиеся остатки истертого кирпичного пола. Пол был совершенно ровный. Сквозь натоптанную землю на нем проступала кирпичная кладка «елочкой».

Когда за очередным поворотом они свернули в новую галерею, Сергею почудился перезвон колокольчиков, и у него появилось тревожное ожидание не понятно чего. Он и сам не мог объяснить, что это, но он почувствовал, как у него начало учащенно биться сердце, такое с ним случалось в минуты опасности.

С виду, эта галерея ничем не отличался от остальных, высотой в рост человека и шириной в два шага, не более, но было в ней что-то особенное. То ли здесь был какой-то странный запах, доносимый катакомбными сквозняками, то ли какое-то необычное настроение, что-то наподобие ауры, присущей только этому месту, делавшей его непохожим на остальные. Как бы там ни было, но на Сергея навалилось гнетущее предчувствие затаенной угрозы.

Сергей пытался дать рациональное объяснение, чем вызвана его тревога. Страх волнами подступал откуда-то снизу, сдавливал горло, забивая дыхание, заставлял судорожно стискивать в руке фонарь. Он не мог объяснить, почему на него вдруг напал такой страх, ничего подобного с ним до сих пор никогда не было, он никогда еще не испытывал такой, сжимающий сердце страх. Сергей вспомнил, что приступы внезапного страха появляются у моряков незадолго до начала шторма. Без видимой причины человек не находит себе места от необъяснимого ужаса, его неодолимо тянет спрятаться, сжаться, застыть, зажмурить глаза, заткнуть уши. Охваченный невероятной жутью, он впадает в панику, теряет над собой контроль и шагает за борт.

Подобные состояния пока мало изучены. Ученые считают, что так воздействует на организм неуловимый для человеческого уха инфразвук, который возникает от завихрений ветра в гребнях волн. Не исключено, что наслоение больших масс разнородного грунта создает аномальные явления, и под землей возникают геопатогенные зоны, силовые линии и узловые пересечения, где происходит выброс или накопление негативной энергии. Такие зоны чаще всего связывают с разломами земной коры, тектоническими напряжениями, трещинами в кристаллических щитах, подземными водными потоками или карстовыми пустотами.

Бывают и рукотворные геопатогенные зоны: тоннели, горные выработки, мощные трубопроводы. Геопатогенные зоны тянутся на многие километры, особенно неблагоприятное влияние они оказывают там, где пересекаются. В местах их пересечения все живое страдает от повышенной плотности геопатогенных излучений.

В народе такие места называют «гиблыми», здесь чаще всего происходят аварии, болеют, как говорят «сохнут» и умирают по непонятным причинам люди. Некоторые считают, что под землей встречаются открытые инфернальные врата, через которые из недр земли поднимаются темные силы, некроэнергия. А может, это мощи похороненных здесь монахов трансформируют энергоинформационные поля с определенной амплитудой вибрации, которая так воздействует на психику?

Успокаивал себя Сергей, понимая, что причин для испуга под землей хватает, и надо пересилить излишнюю рефлексию, которая парализует волю. Он не считал себя трусом, и не терял самообладания в опасных ситуациях, всегда принимая правильные решения. Но обычная опасность ничего подобного никогда у него не вызывала. Даже стычки с наркоманами и уголовниками, демонстрирующими явные агрессивные намерения не вызывали у него особого страха или паники. Тот, кто собирается напасть, всегда чувствует, в какой степени ты готов дать отпор. И если ты готов идти до конца, он, как правило, остерегается нападать.

Сергей наводил луч фонаря, вглядываясь в темноту за спиной. Но в дальней, сгущающейся тьме ничего не было видно. От напряжения, у него начало подергиваться веко, а перед глазами стали появляться и расплываясь, исчезать радужные пятна. Он прислушался и стал внимательно осматриваться по сторонам. Было тихо, и эта тишина муторно резала слух.

С большой осторожно продвигаясь дальше, в обрушенной погребальной нише Сергей увидел присыпанную землей фирменную кроссовку. У кого-то он недавно видел такие же. На ходу Сергей потянул ее к себе, но она за что-то зацепилась, то ли на чем-то держалась. Кроссовка была похожа на те, что носил Бунимович. Сергей похолодел от нелепости своей догадки и вдруг почувствовал, как на голове у него зашевелились волосы. Он нагнулся, чтобы лучше ее разглядеть и поскорее рассеять это наваждение, но тут его снова и довольно резко окликнул Алексей.

– Ну, что ты плетешься, как инвалид? Шире шаг!

Чтобы не выглядеть совсем уж тормозом, Сергей оставил эту дурацкую кроссовку, и с опаской оглядываясь по сторонам, поспешил на свет фонаря ушедшего далеко вперед Алексея. Тот стоял в просторной квадратной пещере, в стенах которой чернело три хода новых ответвлений. Они сверили свой путь с восстановленной Сергеем по памяти картой. Все совпадало, они шли в правильном направлении. Согласно карте, именно на этом квадратном перекрестке им следовало повернуть направо.

Но правая стена пещеры, в которой должен был находиться четвертый вход в нужную им галерею, была завалена гнилыми досками и бревнами, кусками рваной мешковины, каким-то истлевшим, грудой наваленным тряпьем и неизвестно откуда взявшимися здесь гранитными булыжниками. Отбрасывая в стороны весь этот разваливавшийся в руках хлам, они расчистили подход к правой стене. Перед ними открылась небольшая ниша с полукруглым сводом. Фонарь осветил в ней деревянную дверь из черных от времени, толстых дубовых плах. Дверь покоилась на массивных кованых петлях, вмурованных в каменную кладку. Кто-то написал на ней выцветшей от времени красной краской «Добро пожаловать в ад!»

Охваченные какой-то странной робостью, они стояли перед дверью. «Порой ни то, что за дверью, а сама дверь является вместилищем правды», ‒ подумалось Сергею. Алексей ломиком легко оторвал, источенный ржавчиной до трухи амбарный замок, висящий на мощном засове, и с шумом отодвинул засов. Вначале дверь не поддавалась, но уступила напору Алексея. Натужно заскрипели ржавые петли и дверь медленно, словно нехотя, отворилась. С противоположной стороны она, как шерстью поросла мертвенно-белой плесенью.

Подземелье разинуло перед ними свою ненасытную черную пасть. Из темноты дохнуло холодом и затхлым запахом гнили. С полукруглого потолка, выложенного тесаным белым камнем, свисали клочья паутины с налипшей на ней вековой пылью. Метра через три каменный потолок закончился и перешел в такой же, полукруглый земляной свод, покрытый каким-то осклизлым мхом, свисающим вниз белесоватыми нитями, похожими на водоросли.

Они молча, переглянулись, не решаясь ступить в разверзнутую перед ними темноту. Неведомое пугает и манит, но любопытство всегда берет верх над страхом. Оно, как известно, сгубило кошку… Первым опять пошел Алексей. Земля под ногами уступами круто спускалась вниз, потолок становился все ниже. С каждой ступенью, Сергея подхлестывало любопытство и острое ощущение непредсказуемости. Под ноги постоянно попадали кучи обвалившейся земли, просадки и даже глубокие провалы грунта. Сказывалось, что пещеры расположены на крутых, оползневых склонах Днепра. Неровный земляной пол уходил все глубже, а затем стал пологим. Впереди перед ними в бездонно колодезной тьме открывалась галерея нижнего яруса катакомб.

Здесь все выглядело по-другому. Открывшаяся галерея была выше и шире предыдущих. Местами сводчатый потолок и стены были гладко отделаны, будто оштукатуренные. На грунте стен яркими разноцветными пятнами виделись хорошо сохранившиеся фрагменты росписи с живописными религиозными сюжетами. Над боковыми нишами с погребениями и входами в кельи было много надписей на древнерусском, нанесенных чем-то острым по грунту. Устья многих погребальных ниш были декорированы арочными рамками, прочерченными в лёссовом суглинке. Видно, аскеты-затворники, заточив себя в этих норах, как и все люди, тяготели к красивому. В нескольких нетронутых кельях стояла примитивная керамическая посуда.

Внимательно осматриваясь по сторонам, на стене основной галереи Сергей увидел красиво вырезанный крест в арочной рамке с трезубцами, направленными зубцами вниз. На останках монахов, лежащих в распавшихся дощатых гробах, виднелись истлевшие кожаные пояса, тапочки и искусно плетеные кресты. Некоторые из них были облачены в парчовые одежды расшитые золотыми и серебряными нитями. В нескольких больших криптах мумифицированные тела монахов покоились не в гробах, а в черных дубовых колодах. Ничего подобного не было в верхнем ярусе пещер.

В одной гробнице Сергей заметил мумифицированные мощи в малиновых парчовых одеяниях, украшенных ярко поблескивающим в свете фонаря бисером и мелким речным жемчугом. Пергамент сохранившейся кожи обтягивал классической лепки череп, сохранивший черты человеческого лица с великолепно высоким лбом и ровными, белеющими в полумраке зубами. Тонкие темно-коричневые пальцы, похожие на когтистые птичьи лапки, сжимали резной работы кипарисовый крест, на котором были вырезаны эпизоды из жизни Христа.

Суровость монашеской жизни в пещерах сама по себе влияла на ограниченное количество бытовых предметов. Но теперь Сергею стало ясно, что верхний ярус пещер был нещадно разграблен забредшими туда посетителями. Ничего удивительного, многие равнодушны к святыням и видят в них лишь бездушные предметы. Пещерные монастыри раньше пользовались в народе особым уважением за строгость иноческой жизни, древность и святость, с истинной верой намоленного места. Люди случайные в лавре не приживались. Оставались лишь те, кто прирожденно обладал чем-то особенным.

Нестор Летописец писал: «Господь собрал в Киевскую Печерскую обитель таких людей, которые сияли в Русской земле, как светила небесные». Жизнь пещерных подвижников основывалась на отшельничестве и аскетизме. Они не имели ничего, их бедность была возведена в абсолют, но они имели колоссальный авторитет в народе, что прославило их в веках, и слава та о каждом из них нетленной дошла до нас, пронзая время. Однако Сергей не понимал, в чем состоял их подвиг и кому нужны были их лишения? Кроме, их самих.

Миновав два поворота, они долго шли, пригнувшись, низким коротким ходом, который можно было преодолеть в три шага. Ничего подобного Сергей раньше не испытывал: каждое движение приходилось совершать с усилием, будто пробираешься сквозь воду. За третьим поворотом они быстро вошли в большую пещеру, напоминающую продолговатую залу без выхода. На плане, кажется, было обозначено только два поворота и, похоже, это та самая прямоугольная пещера. В ней была нарисована лопата. Та ли это пещера и где копать? Наверное, та, других-то нет. Приходится довольствоваться тем, что есть, подумал Сергей.

Эта пещера была похожа на подземную церковь с престолом и жертвенником. Ее высокий, поднимавшийся аркой свод был черным от копоти свечей или факелов. Древность этой пещеры не вызывала сомнений, ее стены были исчерчены надписями, сделанными старославянской вязью. На одной из стен сохранились расплывчатые контуры поясной иконы Христа Вседержителя с занесенной вверх правой рукой и большими… ‒ нет, большущими суровыми глазами! Лицо Господа было в утратах, но Его глаза жили, словно отдельно от Него. Поражала глубина и божественная проникновенность Его взгляда. Казалось, Он глядел на Сергея живыми человеческими глазами!

У Сергея не было веры в бога. Особенно его тяготили церковные обряды с заунывными песнопениями на непонятном языке под причитания набожных старух, они нагоняли на него тоску. Единственное, что привлекало его в религии, была его неизбывная любовь к колокольному звону. Звон каждого колокола неповторим, как и голос человек, неповторим по-своему. Но этот, едва сохранившийся лик Христа поверг его в смущение.

Да еще какая-то тягостная аура этой пещеры, она произвела на него гнетущее впечатление. Ему показалось, что окружающие их стены помнят о страшных деяниях творившихся здесь. Есть места, где произошло столько убийств и насилия, что одно их посещение, способно навсегда отравить воображение. Конечно, есть любители посещать подобные места, чтоб пощекотать себе нервы, но, ни чем хорошим это для них не кончается. Они об этом догадываются, но будут и будут приходить. Зачем? Чтобы хоть чем-то наполнить свою духовную пустоту.

– Откуда начнем? – спросил Алексей. Его слова раскатисто прозвучали под высокими сводами в гулкой тишине.

– Обычно, начинают от печки… – неуверенно ответил Сергей, обходя пещеру и примериваясь, откуда бы лучше начать поиск.

В какой бы угол пещеры Сергей не отошел, он, не желая того, невзначай посматривал на изображение Христа на стене. Его глаза с непостижимой неотступностью отовсюду взирали на Сергея. Словно живые, они глядели прямо в него, словно видели все: от начала начал, до того, как оно будет.

– Раз печки нет, давай от этой стенки, – предложил Алексей.

«Обычно, кончают стенкой…» ‒ подумал Сергей, с какой-то непонятной для себя тревогой и сомнением, сказав при этом:

– Давай. С богом!

«Скорее, с чертом…» ‒ подумал Алексей.

Вооружившись щупами, они начали втыкать их в землю, медленно продвигаясь от одной стены, к противоположной. Прочесав подобным образом половину пещеры, они почти одновременно вспомнили, что в тексте на ленте было написано «по правую руку». Но, по отношению к чему, «по правую руку»? К входу или к выходу, – оставалось загадкой.

Где была нарисована лопата на шелковке, Сергей, хоть убей, но вспомнить не мог. Поэтому он и не нарисовал ее на восстановленной по памяти карте. В который раз Алексей с досадой упрекнул про себя Сергея за то, что тот «забыл» взять с собой шелковую ленту. И они снова, вначале, став спиной к входу, а затем, став лицом к нему, обыскали землю щупами. Так ничего не отыскав, они уже подумывали заканчивать свое безнадежное дело. Вдруг, за метр от стены щуп Алексей относительно легко по самую рукоятку вошел в землю, наткнувшись на что-то твердое.

– А вот и клад! – дрогнув голосом, сказал Алексей.

‒ Посмотрим, посмотрим, ‒ с сомнение протянул Сергей, ‒ Щас проверим, счастливая ли у тебя рука…

Не вынимая щуп из земли, они с новыми силами принялись копать вокруг него. На глубине около метра обнаружилось то, на что наткнулся щуп. Это были черепки какого-то до черноты закопченного горшка. Сколько они не копали вглубь, ничего, кроме золы и обломков глиняной посуды, не нашли. «Очередной порожняк», ‒ отметил про себя Сергей. Как все это попало ниже уровня земляного пола пещеры, оставалось только догадываться. Похоже, в этой пещере когда-то было дохристианское капище, вырытое жрецами древних славян, и они наткнулись на обломки языческих культовых сосудов, при помощи которых те творили тут свои поганские обряды.

«Что я здесь делаю? – устало думал Сергей. ‒ Разгребаю сор у святилища. Только и остается это делать, если не знаешь, с чем идти в святилище». О том, что эти черепки могут представлять историческую и культурную ценность, а они бросают их под ноги, Сергей старался не думать. Что там какие-то черепки!.. ‒ по сравнению с неисчислимым множеством проявлений вандализма, когда уничтожаются, разворовываются памятники и шедевры бесценного национального наследия. «На х…, на х…! ‒ кричали пьяные гости», ‒ отмахивался от этих праздных размышлений Сергей, но они занозой засели в памяти.

Таких находок, кроме первой, было еще две: все те же чертовы черепки! Последняя, окончательно подкосила энтузиазм кладоискателей. Выбившись из сил, они сели рядом на пол пещеры, прислонившись к стене. Сергей вообще сдулся, как шарик, сказывалась слабая физическая подготовка. Все мышцы у него болели, а суставы ныли, и каждый из них жаловался по-своему. Он последними словами поносил все то пиво, которое выпил дома, лежа на диване, и поклялся выкинуть диван в окно, а взамен купить спортивный костюм, тренажер и даже стадион, чтобы бегать по нему кругами.

– Хватит копать, а то докопаемся до вагонов метро. Давай сегодня на этом пошабашим. Придем сюда еще раз и попробуем поискать металлоискателем, – со смешанным чувством облегчения и разочарования предложил Сергей, отхлебнув из бутылки минеральной воды. – Вера говорила, что у мужа ее подруги есть металлоискатель. Она может его одолжить.

– Ты рассказал ей обо всем? – пристально посмотрев на Сергея, спросил Алексей.

– Да, – не задумываясь, ответил Сергей, глянув ему в глаза, – А что, не надо было?

– Нет, ничего… – с некоторым сомнением произнес Алексей, беря у него бутылку.

Сергею показалось, что Алексей при этом неодобрительно покачал головой. Небось, считает, что я неправ? С раздражением и даже с неприятно уколовшей неприязнью, подумал Сергей, а может, вообще держит меня за какого-то недогона?

– Ничего непредвиденного не произошло. Обычные рабочие трудности, без них не бывает, ‒ вяло проговорил Сергей, стараясь избавиться от неприятных мыслей. ‒ Неудачи ‒ столпы успеха, – обнадеживал Алексея, а больше самого себя, Сергей.

Сам он, сильно сомневался в успехе, и поиски клада ему теперь казались злой химерой. Было бы удивительно, если б они что-то нашли. Да, с сокровищами голяк, как и со сбывшимися мечтами. Невелика потеря, не всем же на лимузинах рассекать, лимузинов на всех не хватит. Штампованная отговорка лузера. Ну, а с кладом, на сто процентов дубль-пусто, а на триста, вообще ничего. «Ubi nihil, nihil»[24], ‒ в изнеможении прошептал Сергей. Но первому пасовать не хотелось.

– Главное, мы нашли нужное место. Осталось только, как следует поискать…

Не сдержав огорченного вздоха, подытожил Сергей. «А может, оно и к лучшему, ‒ между прочим, подумалось ему. ‒ Есть вещи, которые лучше не находить».