147

Деревянный корабль (наст. изд.), комм. к с. 270.

…предчувствуя свою желтую смерть. То есть смерть увядающих листьев. Примечательно, что в «Сцене на небе», начинающейся непосредственно после этих слов, Принц появляется в желтой одежде. Перрудья, герой одноименного романа Янна (1929), тоже носил желтую одежду и отождествлял себя с желтым цветком (см.: Циркуль, с. 203–204 и 156):

Я лжец. Я желтый цветок посреди просторного луга. Я воняю. Желтым, желтым, желтым… Инакоокрашенных я вообще не видел. Только эту оголенную желтизну. Меня срежут косой, даже если я буду притворяться еще не раскрывшимся бутоном. Я мог бы быть одним из тех подростков, что убили друг друга. Ту Историю о рабе измыслил мой мозг. И Решения великодушных — тоже мое сочинение. Все это приукрашенные неправды, правда же в них — мой жалкий жизненный опыт. Вокруг, куда ни глянь, кичливая желтизна. Желтые меня не осудят. Осудят Синие; и — Красные и Белые, которые, как говорят, невинны и благочестивы. Поклоняйся же Желтому Богу, сотворившему тебя желтым! <…>

Навоз… на моих сапогах… белые лилии. У нас есть желудок и детородный орган, одновременно. Гусеница и мотылек. Мы уродливы и прекрасны.

Итак, понятие «желтого» применительно к человеку подразумевает его бренность и двойственность его натуры. В диссертации Сабины Доран «Желтые моменты. Эстетическая материальность у Гофмансталя и в литературе авангарда» имеется глава «„Я — желтый воняющий цветок“: „Перрудья“ (Янн)». Исследовательница приходит к таким выводам (Doran, S. 237 и 239):

Абсолютная желтизна пространственно выделяет катастрофические моменты, когда граница между внутренним и внешним взрывным образом упраздняется. <…> Признание Лжеца (в том, что он — «желтый воняющий цветок») подразумевает дуализм внутреннего и внешнего, высокого и низкого, священного и профанного, Востока и Запада… <…>; амбивалентность желтого маркирует двойной центр эллипса, в котором желтое обозначает у Янна особый случай Стигматизированного, Маргинала, Неполноправного.

Загрузка...