Человек, обокравший Мегрэ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Рикен ушел, смущенный, неловкий, как птица, которая не верит, что перед ней распахнули клетку. Жанвье с недоумением смотрел на шефа: действительно ли он отпускает парня, не устанавливая за ним наблюдения? Мегрэ, делая вид, что не понимает немого вопроса, листал досье. Наконец он встал, подошел к окну.

Он был в мрачном настроении, ходил из кабинета в кабинет, как будто не знал, чем себя занять. Его грузная фигура останавливалась то перед пишущей машинкой, то перед телефонным аппаратом или пустым стулом. То вдруг он садился и бесцельно перекладывал на столе какие-то бумажки.

Наконец он проворчал:

— Предупредите мою жену, что я не приду обедать.

То, что он не звонил ей сам, говорило о многом. Атмосфера в кабинете была напряженной. Мегрэ почувствовал это и, пожав плечами, вышел из кабинета.

Он не сказал, ни куда идет, ни когда вернется, не оставил никаких инструкций, словно разом потерял интерес к этому делу.

На главной, давно не убиравшейся лестнице он выбил трубку, легонько ударил ею о каблук, пересек двор, рассеянно кивнул дежурному и направился к площади Дофин.

Он представил себе темный силуэт наземного метро, по диагонали рассекающий небо, ему казалось, он слышит шум движущегося состава, ощущает обволакивающую, приторную атмосферу ресторана «У старого виноградаря», видит оживленное лицо Розы, беспрестанно вытирающей руки о фартук, лицо бывшего каскадера, словно вылепленное из воска, его ироническую усмешку, доброго гиганта Маки в углу, взгляд которого, по мере того как он пьянеет, становится все более рассеянным и бегающим, Жерара Драмена с внешностью аскета, бесконечно вносящего поправки в свой сценарий, Карю, которому большого труда стоит казаться сердечным, и Нору — искусственную от кончиков ногтей до осветленных волос.

Ноги словно сами привели его в пивную «Дофин», он рассеянно поздоровался с хозяином, вдохнул теплый воздух и направился в угол, где уже сидел тысячу раз.

— Есть сосиски, господин комиссар.

— С пюре, пожалуйста.

— А что будете пить?

— Все равно.

Его коллега из отдела информации обедал в другом углу, в компании чиновника из Министерства внутренних дел. Остальные клиенты — завсегдатаи: адвокаты, которые сразу же после обеда пересекут площадь, направляясь в суд, чтобы вести защиту, судебный следователь, инспектор…

Хозяин понял, что не время завязывать разговор. Мегрэ ел с сосредоточенным видом, словно был занят чем-то весьма серьезным.

Через полчаса он неторопливо ходил вокруг Дворца Правосудия, заложив руки за спину, ни на чем не задерживая внимания, и, наконец, поднявшись по лестнице, распахнул дверь своего кабинета.

Его ждала записка от Гастин-Ренетта. Это еще не было окончательным заключением. Пистолет, найденный на дне Сены, оказался тем самым оружием, из которого произвели выстрел на улице Сен-Шарль.

Он снова пожал плечами, поскольку не сомневался в таком выводе. Иногда ему казалось, что он перегружен какими-то второстепенными делами, отчетами, телефонными разговорами, однообразной суетой.

Жозеф, старый судебный исполнитель, осторожно постучал в дверь и, как обычно, зашел, не дожидаясь ответа.

— Там какой-то мужчина.

Мегрэ бросил взгляд на протянутую ему визитную карточку.

— Пусть войдет.

В кабинет вошел мужчина с ежиком седых волос, одетый во все черное.

— Садитесь, мсье Ле Галь, позвольте выразить вам соболезнование.

Должно быть, он уже выплакался в поезде и, вероятно, для храбрости выпил несколько рюмок. У него был рассеянный взгляд, он с трудом подбирал слова.

— Что с ней сделали? Я не хотел идти туда, на квартиру, чтобы не встретиться с ним, иначе я задушил бы его своими руками.

Сколько раз Мегрэ уже приходилось становиться свидетелем подобного поведения родственников!

— Мсье Ле Галь, тело уже не на улице Сен-Шарль, а в Институте судебной медицины.

— Где это?

— Около Аустерлицкого моста, на набережной. Вас туда отвезут, потому что необходимо, чтобы вы официально опознали личность вашей дочери.

— Она мучилась?

Он сжал кулаки. После долгого пути его энергия улетучилась, ярость тоже, и теперь он автоматически произносил слова, в которые сам не верил.

— Надеюсь, он арестован?

— Против ее мужа улик нет.

— Но, комиссар, с того самого дня, как она приехала, чтобы поговорить об этом человеке, я сразу понял, что это плохо кончится.

— Она привозила его к вам?

— Я его ни разу не видел. Только на плохой фотографии. Она вовсе не собиралась знакомить его с нами. Как только она с ним встретилась, семья перестала для нее существовать. Единственно, чего ей хотелось, — поскорее выйти за него замуж. Она даже приготовила бумагу о согласии родителей, которую мне пришлось подписать. Мать была категорически против, но я, в конце концов уступил и теперь чувствую себя виноватым в случившемся.

Наверное, в каждом деле есть подобная сторона, волнующая и трагическая.

— Она единственная дочь?

— К счастью, у нас есть сын пятнадцати лет…

По правде сказать, Софи уже давно ушла из их жизни.

— Я смогу перевезти тело в Конкарно?

— У нас со всеми формальностями покончено. Советую обратиться в похоронное бюро, они все возьмут на себя.

— А он?

— Я с ним уже говорил. Он не возражает, чтобы ее похоронили в Конкарно.

— Надеюсь, он не собирается приезжать? Иначе я ни за что не ручаюсь.

— Понимаю. Постараюсь, чтобы он остался в Париже.

— Это он, да?

— Пока ничего не ясно.

— Ну кто еще мог ее убить? Она на все смотрела его глазами, он ее буквально заворожил. После свадьбы она и трех писем не написала, даже с Новым годом не трудилась нас поздравлять. Ее новый адрес я узнал только вчера из газет. Я-то считал, что она все еще живет в маленькой гостинице на улице Монмартр, где они поселились после свадьбы. Что это была за свадьба без родных, без друзей?

Мегрэ внимательно выслушал, сочувствуя, затем закрыл дверь за посетителем, распространявшим вокруг винный перегар.

А отец Рикена? Наверное, тоже придет. Комиссар ждал его. Одного инспектора он послал в Орли, другого — в гостиницу «Рафаэль», чтобы сфотографировать страницу книги, которую показывал ему портье.

— Там два журналиста, господин комиссар.

— Пусть обратятся к Жанвье.

Жанвье тут же зашел в кабинет.

— Что им сказать?

— Скажи: расследование продолжается.

— Они рассчитывали увидеть Рикена и привели фотографа.

— Пусть поищут. Могут прогуляться до улицы Сен-Шарль, если есть желание.

Он продолжал размышлять, распутывая противоречивые мысли. Был ли он прав, отпустив Фрэнсиса в таком возбужденном состоянии?

Двадцати франков, полученных от комиссара, ему надолго не хватит. Значит, он снова начнет погоню за деньгами.

«Но не моя вина, если…»

У Мегрэ неспокойно на душе. Можно подумать, что он в чем-то может себя упрекнуть. Он снова и снова возвращался к началу — к сцене на площадке автобуса.

В памяти всплыло бесцветное лицо женщины, ударявшей его по ногам хозяйственной сумкой. Цыпленок, масло, яйца, лук, пучок сельдерея. Он еще удивился, зачем ездить за продуктами в такую даль.

Молодой человек курил слишком короткую и слишком толстую трубку. Его светлые волосы напоминали обесцвеченные волосы Норы.

Тогда он еще не знал о существовании любовницы Карю, которая в гостинице «Рафаэль» и кое-где еще именовалась его женой.

Он на секунду потерял равновесие, и кто-то ловко вытащил из кармана его бумажник.

Ему хотелось выделить этот момент, казавшийся ему самым важным. Неизвестный выскочил на ходу из автобуса на улице Тампль и бросился к узким улицам Марэ, лавируя между домохозяйками.

Его образ четко запечатлелся в памяти комиссара. Он был уверен, что узнает его, потому что вор обернулся.

Почему он обернулся? И почему, установив личность Мегрэ по содержимому бумажника, он положил его в коричневый конверт и отослал владельцу?

В ту минуту, в минуту кражи, он, видно, чувствовал себя, как затравленный зверь. Он был убежден, что его обвинят в убийстве жены и посадят в тюрьму. Он нашел забавное оправдание, почему он боится ареста, клаустрофобия.

Впервые за тридцать лет работы в полиции подозреваемый так объяснял Мегрэ причину бегства. Хотя, поразмыслив, Мегрэ был вынужден признать, что, наверное, чаще всего так бывает на самом деле. Он сам садился в метро только в крайних случаях, потому что ему там не хватало воздуха.

А откуда у него эта привычка вставать и подходить к окну кабинета?

Его часто упрекали, в основном господа из прокуратуры, что он берет на себя функции, возложенные на инспекторов. Сам ходит расспрашивать свидетелей, вместо того чтобы вызывать их на набережную Орфевр, часто без видимых причин возвращается на место преступления, сам при любой погоде выслеживает подозреваемых.

Он очень любил свой кабинет, но через два часа чувствовал потребность вырваться оттуда. Во время следствия ему хотелось находиться повсюду одновременно.

Боб Мандий, наверное, сейчас отдыхает, потому что ресторан «У старого виноградаря» открыт допоздна. Интересно, Роза тоже отдыхает? Что она могла бы ему рассказать, окажись они вдвоем за столиком в пустом зале?

У всех у них было разное мнение о Софи и Рикене. С интервалом в несколько часов он услышал самые противоречивые мнения.

Что же все-таки представляла собой Софи? Одна из девиц, виснущих на шее любого мужчины? Честолюбивая особа, решившая, что Фрэнсис обеспечит ей жизнь кинозвезды?

Она встречалась с продюсером в холостяцкой квартире. Разумеется, если Карю не лжет. Говорили, что Рикен был очень ревнив и практически не оставлял жену одну. Он, не колеблясь, занимал деньги у ее любовника. Знал ли он об этом и просто закрывал глаза? Или не знал?

В кабинет вошел высокий крепкий мужчина, выглядевший очень моложаво, несмотря на седые коротко подстриженные волосы. Это был отец Рикена.

— Садитесь, мсье Рикен.

— Он здесь?

— Был утром. Потом ушел.

У него были резко очерченные черты лица, светлые глаза, задумчивый взгляд.

— Я пришел бы к вам раньше, но в эти дни я вел состав Париж-Винтимиль.

— Когда вы видели Фрэнсиса в последний раз?Он удивленно переспросил:

— Фрэнсиса?

— Так его называют друзья.

— У нас дома говорили — Франсуа. Он приходил повидаться накануне Рождества.

— У вас сохранились хорошие отношения?

— Я так его редко видел!

— А его жену?

— Он представил ее за несколько дней до свадьбы.

— Сколько ему было лет, когда умерла мать?

— Пятнадцать… Он был славным мальчуганом, но уже тогда проявлял характер и не выносил, если поступали против его желания. Бесполезно было настаивать на своем. Я хотел, чтобы он пошел работать на железную дорогу. Не обязательно рабочим. Он мог бы получить неплохое место где-нибудь в конторе.

— Зачем он приходил к вам перед Рождеством?

— Известное дело — чтобы попросить денег. Иначе он и не приходил. У него не было настоящей профессии. Так, пописывал что-то, надеясь прославиться. Я сделал все, что мог. Ну, не привязывать же мне его. Я часто отсутствовал по три дня. Конечно, чего уж тут веселого для парня возвращаться в пустую квартиру, самому готовить еду? А вы что думаете, господин комиссар?

— Не знаю.

Мужчина, казалось, удивился. То, что у такого высокого полицейского чиновника не было окончательного мнения, не укладывалось в его сознании.

— Вы не считаете его виновным?

— До настоящего момента нет никаких оснований так считать, впрочем, как нет оснований и предполагать обратное.

— Мне кажется, эта женщина ему не подходила. Когда он ее со мной знакомил, она даже не потрудилась переодеться в платье, пришла в штанах, в туфлях без задников. Даже не причесалась. Правда, таких, как она, в Париже пруд пруди.

Последовало долгое молчание, мсье Рикен бросал недоверчивые взгляды на комиссара. Наконец он достал из кармана потертый бумажник и вынул пачку стофранковых купюр.

— Мне лучше к нему не ходить. Если сам захочет меня повидать, он знает мой адрес. Наверное, как всегда, сидит без денег. Они ему понадобятся, чтобы нанять хорошего адвоката. — Помолчав, спросил: — У вас есть дети, господин комиссар?

— К сожалению, нет.

— Главное, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Что бы он там ни натворил, даже если предположить худшее, он не виноват. Скажите ему, что я так считаю.

Взволнованный Мегрэ смотрел на деньги, лежавшие на его столе, и на большую мозолистую руку с квадратными ногтями.

— Значит, — сказал Рикен-старший, вставая и теребя в руках шляпу, — если я вас правильно понял, я могу еще надеяться, что он невиновен. Пусть газеты пишут, а я все равно чувствую, что он не мог этого сделать.

Комиссар проводил его, пожал руку, которую протянул ему Рикен.

— Так я могу надеяться?

— Отчаиваться никогда не следует.

Оставшись один, Мегрэ хотел позвонить доктору Пардону. Он с удовольствием с ним побеседовал бы, задал ему несколько вопросов. Разумеется, Пардон не был ни психиатром, ни профессиональным психологом. Но за долгую врачебную практику ему приходилось видеть всякое, и часто, поговорив с ним, Мегрэ утверждался в собственном мнении. Традиционный обед у Пардонов будет только через неделю.

Странно: внезапно, без каких-то определенных причин, он вдруг почувствовал себя очень одиноким.

Он был только винтиком в сложном механизме Правосудия. В его распоряжении были специалисты, инспектора, телеграф, телефон — все необходимые службы; он подчинялся прокуратуре, судебному следователю и, наконец, судье и суду присяжных.

Ему казалось, что от него зависит судьба человека, только не знал он того, кто взял пистолет из ящика белого комода и выстрелил в Софи.

С самого начала его поразила одна деталь: выстрел был сделан в голову. Даже защищаясь, инстинктивно стреляют в грудь, и только профессионалы стреляют в живот, зная, что после такой раны мало кто выживает.

И вот, на расстоянии какого-то метра, преступник целился в голову.

Они вернулись домой около десяти вечера. Ему нужны были деньги. Вопреки привычке, Фрэнсис оставил жену дома, а сам отправился на поиски Карю или другого приятеля, который мог бы одолжить ему две тысячи франков. Он вернулся в ресторан «У старого виноградаря», заглянул в дверь: не пришел ли продюсер?

А в это время Карю уже был во Франкфурте, только что это подтвердили в Орли. Он не сказал о предстоящей поездке ни Бобу, ни другим членам своей маленькой компании.

Нора же оставалась в Париже. Но не в номере «Рафаэля», как она утверждала утром. Почему она солгала? Знал ли Карю, что ее не было в отеле? Не звонил ли он ей из Франкфурта?

Зазвонил телефон.

— Алло. Вас просит доктор Делапланк.

— Соедините.

— Извините, что беспокою, но меня с утра мучит одна мысль. Я не упомянул об этом в заключении, потому что это весьма неопределенно. Во время вскрытия я заметил следы на запястьях убитой, как будто ей сжимали руки. Это не настоящие синяки, но…

— Продолжайте.

— Хоть я и не утверждаю, что была борьба, но меня бы это не удивило. Я отчетливо представляю, как преступник схватил жертву за запястья и толкнул ее. Она могла упасть на диван, и, когда поднималась, в нее выстрелили. Этим можно объяснить, что пуля была извлечена из стены на расстоянии метра двадцати от пола. Ведь если бы женщина стояла во весь рост…

— Понятно… Следы на запястьях очень слабые, говорите?

— Один, пожалуй, четче, чем остальные. Наверное, от большого пальца. Но точно утверждать не берусь. Вот почему я не включил это в официальный отчет. Если это как-то может вам помочь…

— В моем положении для меня все важно. Спасибо, доктор.

Он снова отправился в тот район, теперь уже один, с упрямым видом, словно бросал вызов кварталу Гренель. Он прошелся по берегу Сены, остановился в сорока метрах вверх по течению от моста Бир-Акем, откуда был извлечен пистолет, потом направился к большому новому зданию на бульваре Гренель. В конце концов он зашёл в подъезд и постучал в окошечко консьержки. Консьержка, молодая привлекательная женщина, сидела в небольшой, ярко освещенной комнате. Показав ей медаль, он спросил:

— Это вы собираете с жильцов квартплату?

— Да, господин комиссар.

— Вы, конечно, знаете Франсуа Рикена?

— Вход в их квартиру со двора, и они редко проходят мимо меня. То есть проходили… Правда, мне сказали, что он вернулся. Но она-то!.. Конечно, я их знала, и не очень приятно было каждый раз требовать у них эти деньги. В январе они попросили отсрочку на месяц, потом пятнадцатого февраля — новую отсрочку. Хозяин решил выставить их, если пятнадцатого марта они не заплатят свой долг за полгода.

— Они заплатили?

— Так пятнадцатое марта ведь было позавчера… в среду.

— А вы не удивились, что они не пришли?

— Я вовсе не ожидала, что они заплатят. Утром он не зашел за почтой, и я решила, что он предпочитает не показываться мне на глаза. Правда, они получали мало писем. В основном рекламные проспекты и журналы, на которые он подписывался. Днем я постучала к ним в квартиру, никто не отозвался. В четверг утром я постучала снова, и так как мне опять не ответили, я спросила у их соседки, не слышала ли она чего-нибудь? Я даже подумала: не съехали ли они тайком, не заплатив? Им это было бы нетрудно, ведь ворота на улицу Сен-Шарль всегда открыты.

— А что вы думаете о Рикене?

— Да я на него просто не обращала внимания. Правда, время от времени жильцы жаловались, что в их квартире громко играет музыка и компании засиживались до утра, но не у них же одних в доме такое творится, с молодыми это часто бывает. Он похож на артиста…

— А она?

— Вы уверены, что она не покончила с собой? Они едва сводили концы с концами… Не так уж сладко им жилось…

Он не узнал ничего нового, да, впрочем, и не слишком старался. Он бродил по соседним улицам, рассматривал дома, заглядывал в открытые окна, в магазины.

В семь часов Мегрэ пошел в ресторан «У старого виноградаря» и был разочарован тем, что ни на одном из высоких табуретов у стойки не увидел Фернанды.

Боб читал вечернюю газету, а официант готовился к открытию — ставил на каждый столик, покрытый клетчатой скатертью, узкую хрустальную вазочку с одной розой.

— Кого я вижу! Комиссар!

Боб встал, пожал руку Мегрэ.

— Какие новости? Что-нибудь обнаружили? Журналисты выражают недовольство. Они утверждают, что дело держится в тайне, что у них недостаточно информации.

— Просто нам нечего им рассказать.

— Это правда, что вы отпустили Фрэнсиса?

— Я его и не задерживал, он совершенно свободен. А кто вам сказал?

— Юге, фотограф, который живет с ним в одном доме, на пятом этаже. Это у него было две жены, а сейчас он сделал ребенка третьей. Он видел Фрэнсиса во дворе, когда тот возвращался. Странно, что он ко мне не зашел. Скажите, у него есть деньги?

— Я дал ему двадцать франков, чтобы он смог перекусить и доехать на автобусе.

— Значит, он вот-вот появится.

— Вы не видели Нору в среду вечером?

— Нет, сюда она не заглядывала. Впрочем, я не помню, чтобы она появлялась одна, без Карю. А его не было в Париже.

— Но она куда-то ходила одна. Интересно, куда?

— Она вам не сказала?

— Утверждает, что вернулась в «Рафаэль» около девяти вечера.

— Это неправда?

— По записям в книге портье можно заключить, что было около двенадцати, когда она вернулась.

— Странно… — на губах у Боба промелькнула ироническая улыбка.

— Вы удивлены?

— Согласитесь, что Карю было бы поделом. Ведь он без смущения пользуется любой возможностью. Вот забавно, если бы Нора в свою очередь… Нет, я все же думаю…

— Потому что она его любит?

— Нет, потому что она слишком умна и рассудочна. Она не стала бы рисковать ради какой-то интрижки, когда цель совсем близка.

— А может быть, она не так близка, как вам кажется?

— Что вы имеете в виду?

— Карю регулярно встречался с Софи в квартире на улице Франциска Первого, снятой специально с этой целью.

— Это было так серьезно?

— Он так утверждает. Он даже заявил, что разглядел в ней данные кинозвезды, и очень скоро она бы ею стала.

— Вы не шутите? Карю, который… Но она же была обыкновенной девчонкой, каких тринадцать на дюжину. Достаточно пройтись по Елисейским полям, и можно набрать их столько, что хватит на все экраны мира.

— Нора знала об их связи.

— Тогда я ничего не понимаю. Правда, если бы я вникал во все сердечные дела своих клиентов, то уже, наверняка, заработал бы язву желудка. Расскажите-ка все это моей жене. Она обиделась, что вы не зашли к ней на кухню поздороваться. Она к вам неравнодушна. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— Попозже.

Кухня оказалась более просторной и современной, чем он предполагал. Перед тем как с ним поздороваться, Роза вытерла руки о фартук.

— Значит, вы решили его отпустить?

— Вас это удивляет?

— Даже не знаю. У каждого, кто сюда приходит, есть свое мнение на этот счет. Одни говорят, что Фрэнсис убил ее из ревности. Другие — что убил ее любовник, которого она собиралась бросить. Третьи — что это месть женщины.

— Норы?

— Кто вам это сказал?

— У Карю была прочная связь с Софи… Нора знала…

— Это правда или вы нарочно так говорите, чтобы что-то у меня выпытать?

— Нет, это правда. Вас это поразило?

— Меня?! Меня уже давно ничто не может поразить. — Ей не приходило в голову, что в Уголовной полиции тоже неплохо разбираются в людях. — Только, дорогой мой комиссар, если это дело рук Норы, вам придется порядком помучиться, чтобы все доказать. Ведь Нора — хитрая бестия, она всех обведет вокруг пальца. Поужинаете у нас? Сегодня утка с апельсинами. Но, прежде могу вам предложить две-три дюжины моллюсков — прямо из Ля Рошели. Моя мать присылает их оттуда. Ей уже стукнуло семьдесят пять, а она каждое утро ходит на рынок.

Фотограф Юге пришел со своей спутницей. Это был розовощекий малый с простодушным веселым лицом, и можно было поклясться, что ему лестно показываться в обществе женщины, которая на восьмом месяце беременности.

— Вы знакомы?.. Комиссар Мегрэ… Жак Юге… Его приятельница.

— Жослин, — уточнил фотограф, словно это было так важно. Видно, ему нравилось произносить это поэтичное имя.

Он спросил преувеличенно внимательно:

— Что будешь пить, дорогая?

Он окружал ее вниманием, бросал на нее нежные, влюбленные взгляды, словно хотел сказать: «Видите, я влюблен и не стыжусь этого… Мы занимались любовью… Мы ждем ребенка… Мы счастливы… И нам наплевать, что вы находите нас смешными…»

— Что будете пить, детки? — спросил Боб.

— Сок — для Жослин. Мне — портвейн.

— А вам, мсье Мегрэ?

— Стакан пива.

— Фрэнсис не приходил? — поинтересовался Юге.

— Вы с ним договорились встретиться здесь?

— Нет, но мне кажется, он захочет встретиться с приятелями. Пусть даже для того, чтобы показать, что он на свободе. Он такой…

— А вы думали, мы его не отпустим?

— Трудно предсказать, как будет действовать полиция.

— По вашему мнению, он убил жену?

— Не все ли равно, он или кто-то другой. Ее-то уж нет! Если ее убил Фрэнсис, значит, на то были причины.

— Какие же, по-вашему?

— Не знаю. Может быть, она ему надоела — устраивала скандалы или изменяла? Люди должны жить, как им хочется, правда, дорогая?

Вошли клиенты, вероятно новички, и в нерешительности остановились, не зная, за какой столик сесть. Это была немолодая пара и с ними девушка.

— Проходите сюда.

Наступил бенефис Боба: меню, советы шепотом, восхваление сухого шарантского вина, ухи в горшочках. Иногда он подмигивал приятелям, сидевшим у стойки бара.

Появился Рикен и остановился как вкопанный, увидев комиссара в компании Юге и его беременной спутницы.

— А вот и Фрэнсис! — воскликнул фотограф. — Что случилось, дорогой? А мы-то думали, ты за решеткой.

Фрэнсис попытался улыбнуться.

— Как видишь, я здесь… Здравствуй, Жослин… Бы пришли ради меня, комиссар?

— Если быть точным — ради утки с апельсинами.

— Что будешь пить? — спросил у Фрэнсиса Боб.

— Это портвейн? — Он поколебался. — Лучше виски. Правда, если ты не сочтешь список моих долгов слишком длинным.

— Сегодня я еще отпускаю тебе в кредит.

— А завтра?

— Это зависит от комиссара, — недобро пошутил Боб.

Мегрэ был несколько обескуражен тоном разговора, но решил, что в этой компании такова обычная манера держаться.

— Вы заходили в редакцию газеты? — спросил он Рикена.

— Откуда вы знаете?

— Ведь вам нужны деньги.

— Да, я как раз получил там аванс, они мне должны сто франков.

— А Карю?

— Я у него не был.

— Однако в среду вечером вы его разыскивали потом всю ночь.

— Сегодня не среда.

— Я видел Карю, — вмешался фотограф. — Я был на студии, а он устраивал пробы какой-то незнакомой девчонке. Он даже попросил пофотографировать.

— Девушку?

Мегрэ подумал: а не фотографировал ли он Софи по просьбе Карю?

— Сегодня он ужинает здесь. Во всяком случае так он сказал в три часа дня, но с ним ни в чем нельзя быть уверенным. А тем более — с Норой. Кстати, Нору я тоже встретил.

— Сегодня?

— Два-три дня назад. В таком месте, где вовсе не ожидал ее увидеть. Небольшой бар близ Сен-Жермен-де-Пре, где собираются только юнцы.

— Когда это было? — спросил Мегрэ, вдруг насторожившись.

— Подождите… Сегодня суббота… Пятница… Четверг… Нет, в четверг я был на премьере балета. Значит, это было в среду. Я собирался делать фотографии для статьи о подростках, мне посоветовали зайти в этот бар.

— В котором часу это было?

— Около десяти вечера. Наверное, я туда пришел к десяти. Жослин была со мной. Как ты думаешь, дорогая, было десять часов, не так ли? Сомнительное заведение, но весьма колоритное. У всех парней гривы до плеч.

— Она вас видела?

— Не думаю, она сидела в углу с каким-то здоровенным типом, отнюдь не подростком.

— Она пробыла там долго?

— Я крутился в двух-трех залах, где почти все кругом танцевали. Впрочем, если это можно назвать танцами… Все сбились в кучу, и каждый выделывал, что ему заблагорассудится. Я видел их несколько раз через головы танцующих. Они спокойно беседовали. Этот тип достал карандаш и писал на клочке бумаги какие-то цифры. Забавно, если вдуматься. Она и в обычной-то жизни выглядит какой-то потусторонней, а там, в этой сумасшедшей обстановке… Да, стоило бы сделать фото!

— Ты сделал?

— Не такой уж я дурак… Зачем мне иметь неприятности с Карю? От него зависит добрая половина моего бифштекса.

Мегрэ попросил:

— Еще пива, Боб.

Его голос, манера держаться были неестественны.

— Можно мне устроиться в том же углу, что и вчера?

— Вы не поужинаете с нами? — удивился фотограф.

— В другой раз.

Ему нужно было остаться одному, подумать. Снова, в который раз, случайный разговор перепутал все его логически выстроенные рассуждения, и нужно было все начинать заново.

Фрэнсис в смятении бросал на него взгляды украдкой. Боб тоже почувствовал что-то неладное.

— Можно подумать, вас удивляет, что Нора отправилась в подобное заведение!

Но комиссар повернулся к Юге:

— Как называется этот бар?

— Вы тоже хотите изучать жизнь битников? Постойте… Название не блещет оригинальностью. Наверное, его придумали еще в то время, когда это было всего-навсего бистро, где собирались бродяги. Да, «Пиковый туз», точно. Вывеска слева от входа, вертикально.

Мегрэ допил пиво.

— Сохраните за мной это место, — попросил он.

Через несколько минут он уже ехал в такси по направлению к Контрэскарп.

Днем заведение «Пиковый туз» выглядело довольно жалким. В зале сидели три парня с пышными шевелюрами и девица в мужском костюме, курившая небольшую сигару. Из второго зала вышел мужчина в свитере и встал за стойкой, недоверчиво поглядывая на Мегрэ.

— Что будете пить?

— Пиво, — машинально ответил комиссар.

— А потом?

— Ничего.

— Какие будут вопросы?

— Что вы имеете в виду?

— Я не вчера родился, и если комиссар Мегрэ приходит сюда, то, наверное, не потому, что его мучит жажда. Вот я и хочу, чтобы вы открыли карты.

Довольный своим остроумием, он налил себе рюмку.

— Один человек приходил к вам в среду вечером.

— Сто человек, позвольте вас поправить.

— Я говорю о женщине, с которой у вас был долгий разговор.

— Половина из них — женщины, и, как вы выразились, с некоторыми у меня состоялся разговор.

— Нора — имя ее.

— Вот это другое дело. Ну и что?

— Что она здесь делала?

— То, что обычно делает раз в месяц.

— Что это значит?

— Требует отчета.

Ошеломленный Мегрэ сам уже догадался, в чем дело, прежде чем услышал:

— Так ведь она здесь хозяйка. Да-да, именно так, господин комиссар. Она, разумеется, не афиширует этого. Не думаю даже, что папаша Карю в курсе. Каждый имеет право вкладывать свои деньги во что заблагорассудится. Не так ли? Но я вам ничего не говорил. Вы мне рассказали историю, а я не сказал ничего. Даже если бы вы спросили, есть ли у нее еще подобные заведения.

Мегрэ вопросительно посмотрел на него, а мужчина утвердительно кивнул головой.

— Есть люди, у которых нос по ветру, — заключил он весело. — Но не всегда те, кто считает себя хитрое других, помещают свой капитал выгодно. Если бы у меня было хотя бы три таких заведения, как это, уже через год я мог бы жить припеваючи на Лазурном берегу. Ну, а если бы их было десять, да еще некоторые на площади Пигаль, а одно на Елисейских полях…