Чердак дядюшки Франсуа

Глава девятая Учитель пения

Многим аристократам, вернувшимся во Францию, удалось в 1825 году, по милости короля, получить не только свои титулы, но и земельные владения. Но случилось так, что г-н Пьер де Жоливе не добился возвращения своего особняка по каким-то формальностям. Он был возмущён до глубины души отказом чиновников в его, как казалось ему, законной и справедливой просьбе, поэтому, несмотря на уговоры адвоката, он прекратил все хлопоты. В молодости у г-на де Жоливе была одна слабость: пение и музыка. Обладая небольшим, но приятным голосом, он, будучи богатым человеком, мог позволить себе роскошь брать уроки у самых дорогих учителей в Париже и Италии. Теперь же, когда счастье ему изменило, знание музыки дало ему возможность в трудные минуты жизни существовать на деньги, получаемые за уроки. Многие его друзья и знакомые из среды аристократов уверовали, что скоро возобновится их прежняя беззаботная жизнь. Поэтому, ожидая возвращения своих капиталов и конфискованных в годы революции земельных владений, они жили, ничего не делая. А г-н Пьер решил зарабатывать себе на пропитание учительским трудом. Тем более, что от учеников и учениц у него не было отбоя.

Господин Пьер был старомоден в своих убеждениях, одежде, привычках. Несмотря на постигшую его неудачу, он оставался всё тем же «аристократом», каким был в молодые годы, когда ему улыбалась счастливая, беззаботная жизнь.

Неизменно сохраняя во всём аккуратность и точность, он никогда не опаздывал на уроки, где бы они ни происходили — у него дома или в особняке какой-нибудь знатной ученицы. Так же не позволял он себе и пропускать занятия, даже когда его одолевали приступы издавна мучившего его хронического кашля. Он был всегда опрятно, даже щегольски одет, хотя и несколько старомодно.

Г-н Пьер вёл трудовую жизнь, поневоле вынуждавшую его к встречам с людьми, не принадлежащими к аристократическому обществу, но не порвал и с некоторыми прежними знакомыми, ни кое с кем из родственников.

Вот почему он нисколько не удивился, когда к нему неожиданно зашёл племянник, сын его покойной сестры, Вальдек де Воклер.

— Добрый день, Вальдек! Я сказал бы: «Будь желанным гостем!», если бы не то, что сейчас ко мне придёт ученица. — И, посмотрев на часы, старик добавил: — В твоём распоряжении всего десять минут, располагай ими, как тебе угодно.

Несмотря на такой негостеприимный приём, Вальдек обнял и расцеловал дядю с той душевностью, на какую только был способен.

— У меня к вам дельце, дядя Пьер, небольшое, но очень для меня важное.

— Ну, садись же, садись, — и, взяв племянника за плечи, Пьер усадил его в кресло.

— Чтобы не тратить времени на излишние объяснения, потрудитесь прочесть вот это, дядюшка! — И Вальдек вынул из кармана надушенный лист бумаги. На нём размашистым почерком было написано несколько куплетов.

Последняя встреча с Жанной не прошла для Вальдека даром. Жанна хоть и невзначай, но подчеркнула, что ей стала скучна оперная музыка, что она предпочитает уличные песенки. А кстати, уличные песенки уже пробили себе путь в некоторые салоны. Что, если он, Вальдек, возьмётся писать такие модные песенки? Чем он хуже других? Кто только не пишет, ведь и сам он, от случая к случаю, кропал стихи. Правда, успеха они никогда не имели. Но отчего не попробовать прославиться на этом поприще!

— Гм! — изрёк дядюшка. — Духи у тебя неважные, дешёвые. — Он грустно покачал головой. — Лучше, право, совсем не душиться… — Затем, пробежав глазами написанное Воклером, он добавил: — Я подумал было, что ты в очередной раз влюбился — это, конечно, было бы вполне естественно для твоего возраста. Но нет, вижу я, здесь речь идёт не о любви… Если это политика, мой друг, то я тебе говорил неоднократно: не вмешивай ты меня в неё! Я живу отшельником, ни к какой партии не принадлежу и ни одной не сочувствую, я верный подданный нашего короля Карла Десятого и больше ничего знать не хочу…

— Да постойте, дядюшка, вы совсем не о том! Ведь время, отмеренное вами — десять минут, — уходит. — Вальдек нервно указал пальцем на стоявшие на консоли[16] часы под стеклом. — Без политики в наше время невозможно, хотя она может быть и завуалирована. Сейчас спрос именно на песенки такого рода. Но дело в том, что эти мои стихи я принёс в редакцию, мне их вернули… Я хочу… Может быть, их можно петь, понимаете, сделать из них песенку. И тут, дядюшка, никто, как вы, мне не скажет, хороши ли они…

— Мой друг, ты прекрасно знаешь, я учитель пения, и только. Перекладывать же стихи на музыку — это дело композитора.

— Да нет, нет, дядя Пьер, я хотел только узнать у вас, вернее, хотел себя проверить, могут ли эти стихи быть пропеты…

Лицо г-на Пьера вытянулось. Он неохотно снова взял в руки надушённый листок, который было отбросил.

— Изволь, прочту, но, повторяю, в этом деле я профан, так что пользы практической от меня не жди…

Бросив взгляд на написанные строки, г-н Пьер брезгливо поморщился:

— Я тебе говорил, что ничего в этом не понимаю, и всё же, если хочешь знать моё мнение, объясни, как можно спеть, например, вот эту фразу! — Он выразительно ткнул пальцем в первую строфу:

И, пробежав глазами дальше, добавил: — А вот это просто неприлично по смыслу… Вальдек, ты рано отказываешься от своей родословной… Нет, нет, уволь меня… — И г-н Пьер, негодуя, прочитал вслух:

Прошу не забывать, что и ты как-никак принадлежишь к этой «побитой» знати.

У дверей раздался звон колокольчика.

— Это моя ученица! Тебе придётся ретироваться. Ты ведь знаешь мой принцип: всегда вовремя начинать урок и этим подавать пример ученикам. Я не хочу, чтобы моя новая ученица была исключением.

И г-н Пьер пошёл встречать свою ученицу.

Вальдек рассердился было на это вторжение, но тут же сменил гнев на милость: внешность девушки сразу расположила его к ней.

— Знакомьтесь, мадемуазель Менье, мой племянник Вальдек де Воклер! Мы сейчас начнём урок, мадемуазель!

— Дядя! — воскликнул молодой человек. — Разрешите мне остаться, я подожду у вас в спальне, пока не кончится урок…

— Ах, Вальдек! Вальдек! Ты неисправим! Впрочем, если мадемуазель не возражает… Ей надо привыкать к публике. Вы разрешите ему, мадемуазель, остаться здесь?

Люсиль пришла в отчаяние. Только этого недоставало! Она ещё не успела привыкнуть ни к г-ну Пьеру, ни к его манере преподавания. И как нарочно, у неё не ладилось с ариэттой, которую г-н Пьер дал ей разучить, а тут ещё присутствие непрошеного слушателя. Но она учтиво согласилась, хотя при этом её лицо выражало крайнее замешательство.

— Итак, мадемуазель, начинаем!

Люсиль стала у фортепьяно, Вальдек скромно уселся в уголке, против воли бросая время от времени взгляды на красивую девушку. Г-н Пьер многозначительно протянул ему газету.

— На, почитай!

Но и укрывшись газетой, Вальдек не оставил своих наблюдений.

Люсиль взяла первую ноту, но сфальшивила, и голос её неестественно дрожал.

— Мадемуазель, слушайте меня! — Учитель ударил по камертону.

Взяв себя в руки и поборов смущение, Люсиль запела. Но с первых же тактов почувствовала, что у неё не получается. Это же почувствовали г-н Пьер и даже Вальдек.

— Подождите, мадемуазель! Я вижу, ариэтту вы просто не выучили. Здесь фа. Почему оно у вас совсем не звучит? Эту ариэтту вы должны выучить, но не так, чтобы просто от неё отделаться, а по-настоящему, с душой… Ведь это же итальянская, понимаете, итальянская мелодия.

Полуопустив газету, Вальдек глядел поверх неё, и Люсиль уловила его насмешливый взгляд, красноречиво говоривший: «И с такими-то ученицами приходится возиться дядюшке!»

— Не огорчайтесь, мадемуазель! Послушайте, что я вам скажу: я не хочу, чтобы сегодняшний урок пропал для вас даром. Поэтому попрошу вас спеть без подготовки то, что вы поёте дома и что так мило вы пели тогда, в мансарде господина Франсуа… Помните?

«Ещё бы не помнить!» Люсиль совершенно смешалась. Она негодовала про себя на этого франта, из-за которого она так уронила себя в глазах учителя.

— Но песни, которые я пою, господин Пьер, право, не стоят, чтобы их исполняли у такого маэстро, как вы, да ещё в присутствии постороннего слушателя.

— Просьба учителя равняется приказанию. Запомните это, мадемуазель Менье!

— Что же я должна спеть? — всё больше волнуясь, спросила Люсиль.

— То, что вы пели в мансарде господина Франсуа, я вам уже сказал. Вы можете сами аккомпанировать себе?

Люсиль покорно села к фортепьяно, невнятно бормоча:

— Но это всё такое простенькое, что даже не требует аккомпанемента.

— И не надо, — решил Пьер. — Наверное, вам удобней петь стоя. Встаньте!

Люсиль так же покорно встала.

— Начнём!

начала Люсиль чуть слышно, но тут же голос её набрал силу, и она запела легко и свободно, как всегда, у себя дома, для своих слушателей.

Не успела она кончить, как Вальдек вскочил с своего места и, аплодируя, воскликнул:

— Да вам нечему учиться! Как прелестно вы поёте! Какой голос! А откуда эта песенка: я никогда не слышал её ни в одном из кафе, ни даже в «Погребке».

Люсиль ничего не ответила.

— Так вот, мадемуазель, — прервал Вальдека г-н Пьер. — На сегодня урок закончен. Не могу сказать, чтобы я был доволен. Я говорю об ариэтте. Снова и снова работайте над ней. Вам кажется, что она звучит хорошо, а вы старайтесь, чтобы она звучала ещё лучше. К тому же текст не должен вам мешать слушать музыку. Что касается вашей песенки, то лучшее, что вы можете сделать, — это выбросить её из головы. Вы поёте её очень мило, но, поверьте мне, все эти намёки на свободу совершенно ни к чему, да и мотив её будет только сбивать вас при исполнении классического репертуара. Конечно, она лучше вот этого… но… — И старый учитель взял двумя пальцами листок с куплетами Вальдека, оставленный им на диване, и презрительно отбросил его в сторону.

Вальдек стремительно поднялся, подхватил на лету свои куплеты и так же стремительно протянул их Люсиль.

— Мадемуазель, прошу вас, вы окажете мне большую услугу. Дядя, вы ведь не возражаете… Дело в том, что один мой приятель написал вот этот пустячок… Ему хотелось бы знать, годится ли он для пения, ну… можно ли сделать к нему аккомпанемент и исполнять ну хотя бы в том же «Погребке».

— Вы слишком преувеличенного мнения о моих музыкальных способностях, сударь, — скромно отозвалась Люсиль, польщённая, однако, тем, что такой самоуверенный светский молодой человек спрашивает её совета.

— Только будьте совершенно нелицеприятны, мадемуазель, пожалуйста. Моему племяннику нужны не похвалы, а правда, — сурово сказал г-н Пьер.

Люсиль прочла вслух:

Поверив, что от неё ждут искреннего мнения, она сказала:

— Но, сударь, это ведь очень плохие стихи… В них ни склада ни лада… К тому же это перевёрнутая наизнанку строка Беранже «Иной защитник наших предков в берлоге родовой нередко»… А вот здесь совсем нехорошо:

Тут же само собой просится переставить слова «я и ты». Послушайте, разве так не лучше:

Да что это я! — вдруг спохватилась Люсиль, что выдала себя. — Я ведь не очень-то понимаю в стихах. Я не поэт и не музыкант, а только скромная ученица господина Пьера…

При всей своей воспитанности и выдержке, старый учитель не мог сдержать улыбки.

А Вальдек, как ни был он искушён, покраснел до корней волос.

— Мадемуазель, вы очень строги в своих суждениях… Но вы безусловно правы, и я передам моему другу ваши слова.

— Мадемуазель, урок окончен, — строго сказал г-н Пьер, который нашёл беседу молодых людей чересчур оживлённой. — Я жду, что в четверг вы придёте ко мне более подготовленная.

Сделав почтительный реверанс, Люсиль поспешила покинуть квартиру г-на Пьера.

Но не успела она спуститься на несколько ступенек, как её нагнал стремительно бежавший Вальдек, без шляпы и без пальто.

— Мадемуазель, одно только слово. Не сочтите меня назойливым и не подумайте обо мне дурно. Я хочу вас попросить о небольшой услуге: скажите, кто написал вашу песенку?

— Мою песенку? Я, право… — Люсиль густо покраснела.

— Мне обязательно нужно разыскать её автора. Кто он?

— Это… моя подруга… мой друг. Один знакомый отца.

— Тем лучше. Я хочу с ним познакомиться. Представьте ему меня.

— А зачем он вам нужен, разрешите спросить?

— Я хочу посоветоваться с ним о стихах — тех, что вы видели у нашего маэстро, и о других. Все они написаны моим другом.

— А, понимаю, — сказала Люсиль с улыбкой. — Значит, вы хотите познакомить моего друга с вашим другом?

— Пожалуй, да. Но извините меня, я должен снова подняться к дядюшке. В спешке я с ним не попрощался, боялся, что не успею вас догнать… Вы будете у него на уроке в четверг. Итак, мадемуазель, до четверга, и тогда мы обо всём условимся.

Сделав самый изысканный поклон, де Воклер вернулся в квартиру г-на Пьера. Он сам не знал почему, но, уславливаясь с Люсиль о встрече, он уже не сомневался, что автор песенки — она.

Но приключения Люсиль на этом не кончились.

— Так, так, мадемуазель, значит, до четверга! — раздался насмешливый голосок, а за ним и весёлый смех. — А что на это скажет Ксавье?

Подняв голову, Люсиль увидела: перевесившись через перила, с половиком в руках, который она собиралась вытряхивать, стояла на верхней площадке Катрин.

— Катрин! Ну и впрямь стрекоза! Поспеваешь всюду, где тебя не ждут! Как не стыдно подслушивать!

— Скажи спасибо, что я не успела вытряхнуть пыль на ваши головы, мосье-то был без шляпы.

— Подслушивать нельзя! — настаивала на своём Люсиль.

— А я вовсе и не подслушивала! Молодой господин кричал, не стесняясь и не беспокоясь о том, слушают его или нет. Ну что ж, этот господин ничего себе, и собой хорош, и как одет! Просто щёголь. Фу-ты ну-ты!..

— Катрин, довольно! Скажи отцу, что я непременно зайду к нему в четверг.

— А Ксавье? Что передать Ксавье?

Люсиль не ответила, только отмахнулась. Ксавье тут ни при чём. Но её и самоё беспокоило свидание, неожиданно назначенное ей незнакомым молодым человеком. Правда, он племянник г-на Пьера, правда, она свидится с ним на квартире своего учителя. Но… Нет, нет, она отговорится мигренью и в четверг не пойдёт на урок. А до следующего раза этот молодой человек позабудет о её «друге», который сочиняет песни.