Чердак дядюшки Франсуа

Глава тридцать третья Восставший Лион

Новый тариф был не очень выгоден для лионских ткачей. Ничего удивительного в этом не было: ведь в его составлении участвовало значительно больше представителей от хозяев, чем от рабочих. Но даже в таком виде он пришёлся не по вкусу многим хозяевам.

И, хотя прошло уже около двух недель, новый тариф не вводили в жизнь.

Тогда в понедельник, 21 ноября, ткачи с раннего утра собрались на площади в Круа-Русс.

Во главе их был Анри Менье, которого выбрали старшиной. Ткачи всё ещё не помышляли о том, чтобы силой утвердить свои права. Они хотели только, чтобы ни в одной мастерской не приступали к работе до тех пор, пока не будет введён новый тариф. Вот рабочие и собрались, чтобы выделить делегатов для проверки, как выполняется их требование.

Неожиданно навстречу ткачам показался отряд солдат. Сделав знак рукой, офицер приказал:

— А ну-ка, раз-два! Выметем отсюда этих каналий!

Гнев охватил рабочих.

— А ну-ка, кто кого! — крикнул в ответ Анри.

И ткачи бросились на солдат. Одних они обезоружили, другие отступили сами.

На шум свалки подбежали ещё рабочие. И тут же решили — всё ещё не прибегая к вооружённому сопротивлению — провести мирную манифестацию уже в самом Лионе, на площади префектуры.

Но Бувье-Дюмолар распорядился, чтобы посредине спуска Гран-Кот — дороги, ведущей из города в рабочее предместье, — манифестантов встретил легион гренадер. Первыми же выстрелами было убито несколько человек.

Возмущённые участники мирной манифестации бросились к своим домам в Круа-Русс. Но лишь затем, чтобы через несколько минут вернуться вооружёнными. Кто прихватил дубину, кто лопату; пошли в ход вилы, камни, заступы, палки. Лишь у немногих в руках оказались ружья, сабли и пики.

— К оружию! Наших братьев убивают!

Этот возглас смешался с рыданиями жён убитых.

— Баррикады! Скорей построим баррикады!

Это крикнул Анри. Через плечо у него висело ружьё.

Женщины и дети вместе с рабочими начали строить баррикады. Узкие улицы посёлка были для этого очень удобны. К баррикадам подкатили две пушки, которые без боя отдали национальные гвардейцы из стоявшего в Круа-Русс отряда.

Национальных гвардейцев в то время набирали из разных слоёв населения. Часть из них вышли из числа тех же лионских тружеников и не позабыли ещё об июльских днях, которые возродили Национальную гвардию. Другая часть — из семей фабрикантов — защищала интересы богатых и, не колеблясь, становилась на их сторону в решительные минуты.

Вооружённые ткачи двинулись в город. Впереди шёл барабанщик. На чёрном полотнище кто-то вывел слова: «ЖИТЬ, РАБОТАЯ, ИЛИ УМЕРЕТЬ, СРАЖАЯСЬ!»

Кому доверить знамя? Его понесёт кто-нибудь из подростков, решило большинство. Пусть фабриканты видят, что мы боремся и за права наших детей, которые работают бок о бок с нами. Пусть они видят, что мы доведены до отчаяния, что мы хотим работы, но в бой идём потому, что нас к этому вынудила жестокость хозяев!

Теофиль дёрнул отца за полу куртки.

— Я понесу знамя! — Была и мужская решимость, и детский задор в голосе Теофиля.

Сердце Анри сжалось. «Подвергать своего ребёнка такому риску! Всем известно, чем рискует знаменосец! Но, если не я принесу такую жертву, у кого другого я могу её потребовать?!»

— Возьми знамя! — сурово приказал Анри.

Было одиннадцать часов, когда префект Бувье-Дюмолар вместе с генералом Ордонно, срочно назначенным начальником лионской Национальной гвардии, появился у спуска Гран-Кот во главе колонны национальных гвардейцев и линейных солдат. К своему удивлению, они увидели наверху Гран-Кот баррикаду. И всё же колонна начала подниматься вверх по крутой дороге, окаймлённой с обеих сторон рабочими жилищами. И вдруг, неожиданно для префекта и генерала, на них посыпался град камней, черепицы и даже пуль. Камни попали в нескольких солдат, одна задела генерала. Отряд отступил.

Численность лионского гарнизона в то время была невелика. Всего три тысячи солдат.

Вскоре национальные гвардейцы, стоявшие в Круа-Русс, присоединились к рабочим. Два офицера взялись вести переговоры с префектом.

Переговоры шли успешно. Через некоторое время префект, в сопровождении двух офицеров, при молчаливом согласии восставших, перешёл через баррикаду, туда, где стояли рабочие отряды. А ещё через несколько минут, стоя на балконе мэрии Круа-Русс, он начал убеждать всех спокойно разойтись по домам. Его слушали терпеливо. Изредка в его речь вторгался возглас из толпы: «Работы! Работы!» Но префект продолжал говорить, не обращая внимания на выкрики рабочих.

Уже казалось, что Бувье-Дюмолару удастся убедить ткачей прекратить сопротивление.

Но неожиданно послышался пушечный залп. Кто-то в толпе упал. Вслед за тем раздались крики: «Нас предали! Отомстим за пролитую кровь!»

— Надо взять заложником Дюмолара! — шепнул Анри старый ткач Ив Круа.

— Кто со мной? — крикнул в ответ Анри.

И трое рабочих, в том числе Ив, который пользовался у рабочих огромным уважением, бросились на балкон к Дюмолару.

Дюмолар отдал находившееся при нём оружие, не оказав никакого сопротивления.

Под конвоем двух национальных гвардейцев, державших в руках поднятые сабли, он последовал за рабочими.

— Куда его отвести?

— Да в дом Ива, чего лучше! Там его будет охранять матушка Жервеза.

Ткачиха Жервеза, жена Ива, была хорошо известна в посёлке: вместе с Ивом прожила она долгую жизнь и хорошо знала, что такое нищета и безработица. Оба, и Ив и Жервеза, пользовались уважением всего посёлка и даже фабричной администрации.

Решение арестовать Дюмолара было принято одновременно с решением арестовать генерала Ордонно, как ближайшего помощника префекта. Генерала заперли в доме рабочего Бернара.

Эскадрон драгун поднялся по улице Кармелитов и утвердился на плоскогорье. Но сверху, с крыш Круа-Русс, рабочие ответили стрельбой.

Бой продолжался всю ночь, то затихая, то разгораясь с новой силой. Сопротивление солдат стало мало-помалу ослабевать.

А рабочие готовились к следующим боям и не переставали вооружаться.

Ксавье вышел на улицу, как только узнал от хозяйки, что в городе неспокойно и что ткачи собрались на площади Круа-Русс.

Без труда он нашёл среди восставших Анри.

— Дай мне ружьё! — попросил он.

— Это свой! — коротко бросил Анри стоявшему рядом с ним Роберу.

А Теофиль тихо сказал:

— Он был на баррикадах в Париже в июльские дни!.. Как же ему без ружья?

Робер тотчас узнал в Ксавье инженера, который однажды вступился за него перед мастерком.

Не заставляя себя просить, Робер протянул парижанину ружьё из тех, что были оставлены про запас. С этой минуты Ксавье не покидал ряды ткачей. Он с удивлением увидел, что над головами ткачей развевается чёрное полотнище. В руках подростка Теофиля оно показалось ему особенно грозным.

Несмотря на то что Анри было не до разговоров, он перехватил взгляд Ксавье и понял, что тот потрясён цветом знамени.

— Пусть этот чёрный цвет напоминает о том, что ткачи доведены до отчаяния, — пояснил он.

Линейные войска всё время получали подкрепление, но рабочие, хотя и потеряли много своих, продолжали борьбу.

Известие о том, что рабочие из далёких пригородов Бротто, Ля-Гийотьер и Сен-Жюст вышли на соединение с лионскими инсургентами, влило бодрость в отряды восставших.

Главнокомандующий правительственными войсками генерал Рогэ, желая воспрепятствовать соединению рабочих отрядов, двинул батарею на мост Сен-Клэр. Прозвучала команда обстреливать предместье Бротто артиллерийским огнём.

Между тем рабочие успешно отбивали все атаки и снова начали сами наступать. Видя это, Бувье-Дюмолар счёл за благо начать действовать. Так как его охраняли не очень бдительно, он вышел из дома Ива и тут же у ворот, при свете факелов, обратился с речью к ткачам и хозяевам мастерских, столпившимся на улице:

— Славные мои рабочие! Я ваш отец, дайте мне свободу, и если только генерал Рогэ не прекратит своих бесчинств, я поведу вас против него!

Получив обещание Дюмолара усмирить Рогэ, прекратить ненужное кровопролитие и добиться от фабрикантов соблюдения тарифа, ткачи ему поверили и освободили его. Мало того, под конвоем добровольцев префекта отвели в центр города. Предварительно Дюмолар обещал в виде выкупа за свою свободу дать рабочим боеприпасы. Но своего обещания, конечно, не выполнил.

А бои меж тем не прекращались. Враждебные рабочим национальные гвардейцы, видя успех восставших, прекратили сопротивление и беспрекословно отдали своё оружие. Линейные войска начали отступать: солдаты Рогэ всюду натыкались на баррикады, преграждавшие узкие лионские улицы.

Постепенно хозяевами всех улиц, ведущих от квартала Терро и Круа-Русс, стали рабочие. У властей оставался лишь небольшой прямоугольник между набережными, где они сконцентрировали свои военные силы.

Восставшие заняли все главные жизненные центры города: Ратушу, арсенал, пороховые склады, почту.

Лионские рабочие были неопытны и не догадались перехватить донесение, которое главный прокурор Дюплан послал из Лиона министру юстиции в Париж. Дюплан просил помощи из Парижа и указаний, как себя вести бывшим лионским властям. Тут же он делился своим недоумением: «Повсюду контрасты, население голодает, но не грабит. Личность и собственность уважаются».

В самом деле, захватив правобережный район Соны и территорию, где находился Монетный двор, на улице Шарите, рабочие не тронули находившихся там денег, хотя директор двора сообщил им, что у него имеется золотой запас в сто пятьдесят тысяч франков.

Для того чтобы сбрасывать черепицу и камни на головы солдат линейных войск, восставшие проникали через квартиры горожан на крыши. Но в самый разгар боёв восставшие не только не взяли из квартир «ни булавки», но, по словам очевидцев, стеснялись просить воды, чтобы напиться, хотя их мучила жажда.

«Мы не воры, — заявил руководитель отряда, занявшего квартиру богатого купца на улице Бассвиль, — мы боремся за то, чтобы соблюдали тариф!»

Получив донесение из Лиона, парижские власти были озадачены. Как могло случиться, что второй по значению город Франции оказался в руках восставших? Меры были приняты немедленно. Пятого декабря маршал Сульт во главе парижских войск под треск барабанов вступил в Лион. Растерявшиеся лионцы, не подготовленные к новой встрече с сильным правительственным войском, уже не сопротивлялись. Репрессии последовали незамедлительно. Более десяти тысяч человек высланы из Лиона и его окрестностей, Национальная гвардия распущена. Тарифы, стоившие столько рабочей крови, аннулированы. В Круа-Русс оставлен сильный гарнизон, которому вменено в обязанность не спускать глаз с мятежного города.

Число убитых и раненых в ноябрьские дни не было уточнено. Но лионцы передавали друг другу зловещие цифры: шестьсот убитых! Тысяча раненых! Но кто их считал?

И только на местном кладбище всё росло число вновь вырытых могил. А Рона долго ещё продолжала выбрасывать тела лионцев, которых утопили в её водах солдаты правительственного войска.

Через пять дней после того, как Лион побывал в руках восставших, он вновь оказался во власти префекта и его приближённых. В городе, как рапортовал Лион Парижу, возобновилась нормальная жизнь.

Но для участников восстания, для безработных, оставшихся безработными, нормальная жизнь не наступила. Многие семьи оплакивали убитых, в госпиталях не хватало мест, чтобы разместить раненых. В рабочих домах начались аресты.

Анри не захотел покинуть Лион вместе с тремя товарищами, как и он, руководившими Лионским восстанием.

— Возможно, друзья, — сказал он им на прощание, — вы больше поможете Лиону, находясь за его пределами. Я не хочу оставлять семью. К тому же я верю, что ещё пригожусь здесь.

Но Анри не успел «пригодиться» ткачам. Едва его друзья покинули Лион, как к нему нагрянули «непрошеные гости» — жандармы — и увели его в тюрьму.

На другое утро, ещё не зная о судьбе Анри, но понимая, что того могут арестовать с минуты на минуту, Ксавье пришёл к Менье. Он хотел их проведать и поделиться с ними своими новостями. Но слова застыли у него на губах при виде жены Анри — Ивонны. Ксавье не надо было её расспрашивать. Он сам всё понял. И конечно, уже не захотел рассказывать ей, что вчера его вызвал к себе г-н Куантро-младший и повёл с ним такой разговор:

«Без брата я ничего решать не могу. Но по моему разумению, вы не можете дольше оставаться у нас на работе. Вас видели среди восставших и на стороне восставших…» — «Я этого и не собираюсь отрицать», — ответил Ксавье с достоинством. «Хорошо. Пока приступайте к своим обязанностям. А окончательное решение примет мой брат».

И Ксавье снова пошёл в контору, прекрасно понимая, каков будет ответ Куантро-старшего.

Всего этого Ксавье не рассказал Ивонне. Он только попросил:

— Располагайте мною, Ивонна. Я сделаю всё, что могу, чтобы быть полезным вам… и вашим детям, — добавил он, взглянув на Теофиля, Ива и Гектора, обступивших мать с таким видом, словно они хотели её защитить от нападения врага.

Суровая Ивонна отнеслась к Ксавье благожелательно. От ткачей она знала, что «парижанин» был всё время среди восставших, не избегая опасных мест, и строил баррикады вместе с Анри и другими лионцами.

— Я не думаю, — сказала она, — чтобы и для вас всё сошло благополучно. Не такие люди Куантро, чтобы прощать или забывать. Хорошо, если просто уволят, могут ведь и донести в полицию…

Тут Ксавье рассказал в двух словах о своём разговоре с Куантро и добавил:

— Я хотел бы быть вам полезным не на словах, а на деле. Я знаю, что Анри начал заниматься кассой взаимной помощи ткачей. У него, кстати, и устав был, я знаю. Сейчас надо заняться этим безотлагательно, соберём денег, сколько и где будет можно… — И Ксавье невольно пришло на память, как умело собирала деньги Люсиль, когда встал вопрос об уплате штрафа за Беранже.

— Ну что ж, — раздумчиво сказала Ивонна. — Я знаю, где у Анри хранится устав.

Медленно, устало пошарила Ивонна в ящике кухонного стола, вынула оттуда пачку разных бумаг и извлекла аккуратно сложенный устав.

Ксавье так и замер: он совсем забыл, что переписывала устав Люсиль. И теперь его взволновал её ровный, немного детский и очень чёткий почерк.

— Я посоветуюсь с теми из ткачей, кто уцелел и кто может в этом деле помочь, — произнесла Ивонна. — И ещё хочу посоветоваться с ними, ведь, говорят, будет суд…

— Послушайте, Ивонна! — К Ксавье вдруг пришла решимость. — Надо передать дело кому-нибудь из парижских адвокатов и сейчас же написать Жаку. Пусть он переговорит с хорошим адвокатом, я знаю, что у него есть знакомые и даже друзья в этом сословии.

— Напишите, если хотите, — равнодушно отозвалась Ивонна, — у него и своего горя довольно…

На этом и расстались.

Придя домой, Ксавье без промедления сел за письмо. Не упуская подробностей, он написал Жаку, как важно сейчас именно его участие в судьбе Анри, его помощь.

«Жак несомненно поможет. А кроме того, забота об Ивонне отвлечёт его от собственного горя!» — подумал он.