Черные крылья Ктулху — 2

Георгины Мелани Тем ^{Перевод А. Петрушиной}

Солнечным июльским днем Розмари Фарбер очнулась то ли ото сна, то ли от дремы, то ли от видения на кушетке в доме, куда перебралась вместе с мужем сразу после Второй мировой; дом стоял на глухой улочке маленького городка у подножия Скалистых гор — городок давно считался частью пригорода, но не утратил уединенного очарования сельской глубинки. Очнулась с ясным осознанием — что-то грядет. Она являлась целью либо жертвой грядущего не больше и не меньше, чем придорожный кустарник или лисица, однако Розмари не сомневалась: оно вот-вот настигнет ее, что, в принципе, не так уж и плохо.

Нина Шерер сбилась с ног. Дел было невпроворот: договориться о встрече с клиентом в обед, нарвать во дворе огромных пушистых георгинов, сложить в пакет приготовленное еще с вечера куриное рагу и печенье с шоколадной крошкой, проверить, когда и куда вести сына на репетицию, а дочь на карате, посмотреть, осталось ли молоко в холодильнике, — и все это одновременно. В разгар этой суматохи она краем глаза отметила неуловимые перемены на лугу между бабушкиным домом и рекой. Нечто странное чудилось в высокой траве, колыхавшейся на ветру. Впечатление окончательно оформилось, только когда Нина взбежала на крыльцо, но оборачиваться и проверять лишний раз не хотелось.

Позвонив, она распахнула дверь. Бабушка Розмари, по обыкновению, лежала на кушетке под пледом. Она выглядела на свои девяносто один, однако на осунувшемся старческом лице не было ни тени тревоги, боли или раздражения. Напротив, оно излучало покой, какого Нина не знала давно.

— Привет, бабуль! — Она поставила цветы на кофейный столик, закинула продукты на кухню и наклонилась поцеловать пожилую женщину, такую родную и любимую. Однако с каждым днем Розмари все больше отдалялась от нее, увлекаемая куда-то — точнее, в никуда, — и Нина не могла, а главное, не хотела отправиться за ней следом. Не хотела ни в коем случае. Хотя небольшая передышка не повредила бы.

Розали повернула голову:

— Красивые.

— Засуха жуткая. Счета за воду взлетели до небес, а саду все мало.

— Такие большие, яркие, — продолжала Розмари.

— Для тебя старались. — Проглотив комок, Нина с усилием улыбнулась.

— Это вряд ли. Мы с георгинами просто сосуществуем в едином пространстве и времени. Ничего личного. Боюсь, они нужны мне больше, чем я им. — Розмари не сдержала смешок.

Загудел мобильный. Глянув на дисплей, Нина скрепя сердце решила — подождет. Однако нескольких секунд, пока звонок переключался на голосовую почту, хватило, чтобы раскаяться в своем решении. Мысль об этом прочно засела в голове, рождая неусыпную тревогу. Среди коллег бытовала перефразированная пословица: вызов пропустил, деньги потерял. Как позже выяснилось, ни звонок, ни последующее СМС, ни сообщение по электронной почте не содержали ничего существенного, хотя клиент, разумеется, думал иначе.

Один из котов проскользнул с кушетки на столик и умилительно, с этакой поистине нечеловеческой грацией принялся розовым язычком лакать воду из вазы. Лишь бы в георгинах не оказалось ничего опасного для котов. Отложив телефон, Нина снова сосредоточилась на бабушке:

— Ну как ты?

— Что-то надвигается и скоро заберет меня. Недолго осталось.

Если Розмари впадала в такое настроение, спешкой уже не отделаться. Однако у Нины было всего минут сорок, максимум пятьдесят. Потом нужно срочно бежать в офис на совещание. Она прекрасно понимала, что будет жалеть о несостоявшемся разговоре — единственной отраде для пожилой женщины. В прежние годы слушать ее было сплошным удовольствием. Рассказчица от бога, Розмари делилась семейными историями, корнями уходившими во времена Гражданской войны, экспромтом сочиняла стихи и точно витала сразу в нескольких мирах. Еще в детстве летние месяцы, проведенные в этом домике, сильно влияли на Нину, хотя она толком не осознавала, как именно. Здесь она училась — пусть и без особого успеха — проще относиться к себе в этой жизни. Однако тогда же родилась привычка суетиться, заполнять время до отказа и в постоянном движении ощущать свою значимость.

В тот день надо было уделить внимание Розмари: что-нибудь поведать ей, что-то услышать от нее. Конечно, это не изменило бы ход событий — ведь чему быть, того не миновать, — но пообщаться все равно стоило. Однако Нина предпочла другой вариант.

— Бабуля, не говори так, — укорила она и ласково провела ладонью по редким седым волосам.

Розмари снисходительно улыбнулась:

— Хорошо, сменим тему. Что нового?

Качалка накренилась вперед и замерла, когда Нина осторожно присела на краешек сиденья, гадая, как ответить на довольно простой вопрос.

— Да ничего особенного. Все как обычно.

— Как дети? Как Кен?

— Отлично. Крутятся как белки в колесе.

— Поцелуй их за меня.

— Непременно. Кстати, тебе от них привет.

В действительности приветов никто не передавал, но Нина оправдывала домашних забывчивостью. Вспомни они про старушку, может, и передали бы — хотя вряд ли.

Любая неосторожная фраза грозила перерасти в серьезный разговор — совершенно неуместный и ненужный. Бабушка и внучка обменивались банальными фразами, хотя пустая болтовня коробила и подавляла обеих. Свое раздражение Розмари списывала на всепоглощающую, бесконечную усталость, а Нина — на неотложные дела.

За окном колыхался луг, трава волнами блестела на солнце, сгибаясь под тяжестью живого веса, поднявшегося с реки и подбирающегося все ближе к дому, но ни к кому конкретно. Розмари чувствовала его приближение. Нина еще нет.

— Хочешь перекусить? — предприняла она очередную попытку.

— У меня давно нет аппетита, да и откуда ему взяться.

— Бабуль, надо поесть.

Диалог повторялся в каждый приход Нины, но обычно Розмари не отвечала со столь убийственной прямотой.

— Надо? А зачем?

— В смысле, зачем? Едят, чтобы жить.

У Нины поджимало время. У Розмари тоже, но оставшиеся крохи больше не играли роли.

Уговоры внучки возымели действие. Старушка проглотила пару ложек рагу, половинку печенья, отпила молока. Всякий раз кусок застревал в горле — проклятая старость притупляла вкусовые рецепторы, не позволяя наслаждаться едой. Нина, напротив, ела быстро и много, но скорее из желания оценить собственное кулинарное мастерство. Однако, прожевав последний кусок, нашла, что чего-то не хватает. Розмари похвалила завтрак, ведь к нему прилагалась приятная компания, забота, ну и обилие шоколадной крошки. Казалось, это не печенье с шоколадом, а наоборот, шоколад с редкими вкраплениями теста.

Постепенно завязался разговор. Говорила в основном Нина о вещах, некогда пробуждавших в старушке живой интерес: о детях, экономике, войне, религии, семейных историях. Розмари вспоминала, как в прежние времена дамы со всего квартала устраивали посиделки в кофейне и за шитьем обсуждали всякие мелочи — вынесенные на всеобщий суд, они сразу приобретали серьезный оборот. Конечно, повторяла она, не все было гладко — периодически всплывали или замалчивались истории про педофилию, супружеские измены, болезни, катастрофы, похищение детей. В тот день Розмари завершила рассказ словами:

— Мы не были друзьями в буквальном смысле, но эти совместные сборища связывали нас прочными узами. Теперь никого не осталось. Одни переехали, и связь с ними прервалась. Другие умерли. Месяц назад Франсину Поллак забрали в дом престарелых. Я — единственный пережиток тех дней, одинокая, как остров в бушующем океане.

— Сочувствую, бабуль. Жуткое ощущение, должно быть.

— Так устроен мир.

— К сожалению.

— К сожалению или к счастью — не важно.

Розмари не упомянула незримый тягучий прилив, с завидной регулярностью накрывавший окрестности. Этот поток принес и затем рано отнял любовь всей ее жизни, это он вызвал пожар в доме Клингманов, и он же питал влагой их дивные розы. Подхваченный этим бурным течением, Марк Эбернети пропал без вести во Вьетнаме, а Шерил Рейнс стала врачом в Африке; из-за него целый квартал самостроя снесли ради торгового комплекса и разбили прелестный парк на месте покосившихся хибар; ему же Франсина Поллак была обязана своим быстрым угасанием, а сама она — долгой счастливой жизнью. Розмари понятия не имела, вызвал ли поток эти события, обусловил или просто-напросто обнажил, однако его откровенная безучастность внушала отчаяние и надежду.

— Давай пройдемся, — предложила она и, кряхтя, начала подниматься с кушетки.

В отчаянии Нина бросила выразительный взгляд на часы:

— Бабуль, ну куда… Время поджимает… Думаешь, это хорошая… — Она осеклась и подхватила шаткие ходунки, на которые опиралась старушка.

Они неспешно двинулись к задней двери. Лето выдалось сухим и жарким, петуньи чахли в своих горшках.

— Интересно, если помолиться о дожде, поможет? — прохрипела Розмари, но одышка и напряжение заглушили саркастический тон.

Нина же молилась, чтобы бабушка не упала, молилась, чтобы не опоздать на встречу и чтобы хватило бензина на все предстоящие сегодня поездки. Неизвестно, верила ли она в силу молитвы или бормотала ее механически, как считалочку, с какими девчонки прыгают через скакалку, но лихорадочные просьбы к небесам рождали иллюзию покоя, хотя в действительности лишь усугубляли тревогу. Изнемогая от жары, на пятисантиметровых каблуках, с разрывающимся от пропущенных звонков мобильным Нина сумела выдавить только «наверное».

— Богу, или кто там всем заправляет, нет никакого дела ни до моих чахлых петуний, ни до твоих вялых георгинов, — тяжело дыша, пробормотала Розмари.

— Думаешь, Бог или вселенная нас ненавидят? — Нина не знала, как поступить: взять бабушку за локоть, обнять за талию или вообще не вмешиваться.

— Думаю, ему плевать. Бездушное существо.

— Смешно, бабуль.

— Нет, не смешно. — Она покачнулась, однако Нина успела подхватить ее под руку. — Но и не грустно. Нейтрально, как есть.

— Бабуля, ты упадешь. На улице жарко. Давай не пойдем.

Розмари буквально видела, чувствовала или осязала, как по лугу разливается ослепительный свет. Нина ничего не замечала — до поры, — а может, просто не отдавала себе отчета. Мерцание плескалось вокруг яблони, под старыми качелями. Яблоня наверняка протянет еще пару лет, ее мелкие твердые плоды сгодятся в пищу воронью и белкам, а вот качели окончательно заржавеют осенью. Осознав, что ее попытки помочь только мешают, Нина перестала поддерживать старушку, но пристально следила за каждым ее шагом.

У Нины самой случались приступы головокружения, от боли ломило в висках. Пару раз перед глазами вставала пелена, периодически немели два пальца на правой руке. Скорее всего, от стресса. Времени ходить по врачам не было, поэтому Нина ограничивалась тем, что всегда носила в сумочке полный пузырек ибупрофена. С недавних пор ее беспокоило неприятное покалывание в левой ноге, но она ни словом не обмолвилась ни Розмари, ни домашним. Мысли о недомогании отступили перед более насущными вещами — в частности, перед тем, как медленно и с какой одержимостью бабушка бредет к двери.

— Ну и куда мы?

— Просто прогуляемся по лугу, — ответила Розмари.

Настал ее черед; для всех он настанет рано или поздно. Пожалуй, лучше встретить неизбежное с гордо поднятой головой и посмотреть, что случится потом.

— Не волнуйся, это ненадолго, — успокоила она внучку.

Розмари не ошиблась в расчетах, даже не подозревая, что недолго осталось именно Нине.

Хрупкая старушка вывела их через патио на задний двор. Для этого пришлось преодолеть три ступени и открыть заевшую дверь-купе. Нина с силой рванула створку, рискуя потерять равновесие и опрокинуть бабушку. С гор, предвестников погоды, надвигались тучи.

— Ради нас могли бы и подождать, — проворчала Нина.

Влажный спертый воздух словно грозил дождем — а впрочем, какая угроза в дожде, пусть себе льет, если что. Хотя как раз на этой неделе осадков не ожидалось, так что впору было задействовать поливные системы в садах и на лужайках.

Розмари луг казался вымокшим. Для Нины, которая пыталась сосредоточиться на бабушке, но была куда больше поглощена неотложными делами, поджидавшими ее дома и на работе, он смотрелся просто большим. Может, трава и впрямь чуть колыхалась, или то был редкий случай, когда обман зрения становится предвестником беды.

— Бабуль, сразу говорю, к реке не пойдем.

— Нет смысла, — тихонько ответила Розмари.

Нина не поняла, о чем речь, но не стала допытываться. Розмари же подразумевала примерно следующее:

— Не важно, спустимся ли мы к реке, останемся здесь или вернемся в дом и запрем все двери. Нет смысла что-либо предпринимать.

Впрочем, даже задай Нина вопрос, Розмари не сумела бы сформулировать ответ.

Почва под ногами была неровной — в разное время здесь ездили верхом, играли в бейсбол, устраивали вечеринки, выгуливали собак, разбивали, забрасывали и заново возделывали сады. Споткнувшись, Нина подумала, что провалилась каблуком в яму или зацепилась за бугорок. Однако в действительности в ее голове лопнул сосуд, слабый и давно уже набухавший без ведома хозяйки. Вероятно, Нина испытала целую гамму чувств — боль, панику из-за неоконченных дел, сожаление и вину перед Кеном и детьми. Она могла ощутить и поток некой наделенной сознанием субстанции, мимоходом ее накрывший. Но скорее всего, она ничего не успела почувствовать.

Розмари наблюдала за происходящим. Наблюдала, как слизистый прилив хлынул на луг, забрал жизнь ее внучки и без промедления устремился далее. С огромным усилием и опаской она наклонилась, взяла Нину за руку, пощупала пульс и коснулась мокрой щеки. Потом спешно, насколько позволял возраст, направилась в дом. Ходунки громко дребезжали, тело отказывалось повиноваться отчаянным командам. После продолжительной возни ей удалось открыть дверь в патио и отыскать телефон на кофейном столике рядом с великолепными, безучастными георгинами и котом, который не обратил на нее внимания, продолжая все так же, на свой чуждый людям манер, лакать воду из вазы.