Черный ангел

30 мая 1453 года

Незадолго до полудня явился чауш, чтобы охранять мой дом. Значит, султан Мехмед не забыл обо мне. Мануил готовил стражнику еду. Ни один из них мне не мешал.

Чауш не остановил меня и тогда, когда я отправился в город. Он только следовал за мной, держась в двадцати шагах за моей спиной.

На улицах и площадях начали разлагаться трупы. Вороны из Европы и Азии стали собираться в хлопающие крыльями стаи. По дворам воют собаки. Часть из них уже одичала: они лижут кровь и терзают мертвые тела.

За ночь вид султанского войска удивительным образом изменился. Теперь можно узнать лишь чаушей по их зеленым одеждам и янычар — по белым войлочным шапкам. Остальные же выглядят так, словно нарядились, готовясь к какому-то странному и страшному празднику. Пастух, который еще вчера ходил босиком, щеголяет теперь в мягких сапожках и шелковом или бархатном плаще. Рябой мавр накинул себе на плечи тяжелый плащ, расшитый золотом. Все омылись и очистились, как велит ислам, но во всем городе стоит трупная вонь, и от нее негде укрыться.

Грабеж принял теперь более упорядоченные формы. Дом за домом очищается от мебели и скарба. Бесчисленные тележки и возы, запряженные волами и нагруженные доверху, выезжают из городских ворот. На всех базарах идет оживленная торговля; тут же навьючивают ослов и верблюдов. Самые хитрые турки обыскивают подвалы в домах наиболее видных горожан, простукивают стены подземелий и разбивают их кирками и молотами. Время от времени громкие крики возвещают о том, что найден очередной тайник. Спрятавшихся людей за волосы вытаскивают из замурованных ниш и пустых резервуаров для воды.

Голова императора Константина лежит меж копыт конной статуи василевса и смотрит мертвыми глазами на свой город. Султан Мехмед повелел положить ее туда, на пьедестал памятника в центре города, чтобы показать грекам, что их император погиб и власть принадлежит теперь султану.

Мехмед без устали ездит по городу, осматривая дворцы и храмы. На мысе Акрополь он заявил:

— Здесь будет мой сераль.

У колонны Аркадия султан устроил площадь казней. Здесь я обнаружил в куче трупов распухшее тело обезглавленного венецианского посланника Минотто.

— Вот мое истинное место, — подумал я и сел, чтобы подождать, когда сюда прибудет султан, чтобы объявить, кто и как станет теперь править греками.

Мне пришлось ждать долго. В течение дня личная стража султана и чауши привели к колонне около пятидесяти греков, выкупленных на деньги султана в лагере и на судах. Пленники получили воду, похлебку и соответствующие их званиям одежды. Но это не порадовало греков. Лишь некоторые отваживались испуганно перешептываться между собой. Время от времени чауши приносили все новые головы военачальников и складывали их на мраморную балюстраду площади. Пленники показывали на длинный ряд голов и тихо называли знакомые имена. Многие погибли на стенах. Теперь найдены останки павших... Другие же были убиты, когда защищали свои дома.

Наконец прибыл султан в сопровождении молодых визирей. Он неуверенно слез с коня. Лицо Мехмеда отекло от бессонной ночи и вина. Солнце било султану в глаза, и ему пришлось заслонить их рукой.

Пленники бросились ему в ноги и прижались лбами к земле. Заговорив с ними с притворной благосклонностью, султан велел им встать. Казначей зачитал список имен. Султан тщательно проверил каждое и потребовал, чтобы пленники опознали друг друга. Большинство из них принадлежало к старинным родам, корни которых уходили в глубь веков. Имена этих людей давно были вписаны в историю города. На площади не было лишь нескольких человек из списка.

Мехмед опустился на мраморную плиту, сел, скрестив ноги, потер разболевшийся лоб и сказал:

— Я действительно устал и обременен множеством забот, но мое чувство ответственности не позволяет мне оставлять этих благородных людей в неуверенности. Я пришел сюда, как и обещал, ибо хочу установить в городе новый порядок, чтобы греческий народ и другие мои народы могли жить отныне в мире и согласии. Мне сказали, что все вы верны мне — и против собственной воли вынуждены были выступить против меня с оружием в руках. Но раз уж город пал, вы готовы признать меня своим повелителем и служить мне, используя всю свою ученость и опыт в государственных делах, чтобы греческий народ без колебаний подчинялся моей власти. Это так?

Пленники поспешно закричали, что хотят служить султану верой и правдой. Мехмед нахмурился, огляделся по сторонам и спросил с наигранным удивлением:

— А где греческий народ?

Солдаты и люди из свиты начали озираться вокруг и, смеясь и перемигиваясь, повторять вопрос:

— А где греческий народ? — Вскоре ударами и пинками турки выгнали на площадь горстку полуголых, перепуганных стариков и женщин, показали на них Мехмеду и закричали: — Эмир, отец наш, смотри, вот он стоит перед тобой — греческий народ!

Мехмед надменно кивнул головой и сказал:

— Так пусть же ваш собственный народ будет свидетелем вашим. Клянетесь ли вы именем Бога и всеми вашими святыми, что готовы поцеловать ваш крест в знак покорности и подтвердить тем свое обещание служить мне верой и правдой до самой смерти, как бы высоко я вас ни вознес?

Пленники закричали, принялись креститься и выразили полную готовность поцеловать распятие. Лишь немногие из них стояли молча, внимательно приглядываясь к султану

— Что ж, быть посему, — проговорил Мехмед. — Вы сами этого хотели. Так становитесь же по очереди на колени и подставляйте шеи, чтобы мой палач мог быстро казнить вас всех. Так вы послужите мне вернее и лучше всего, а головы ваши я положу на вершину колонны рядом с головами других ваших доблестных земляков. Я поступаю с вами вполне справедливо: вы ведь сами только что поклялись, не раздумывая, исполнять все мои приказы, какими бы они ни были.

Греки смотрели на султана, будто громом пораженные. Потом начали вопить и потрясать стиснутыми кулаками. Некоторые пленники сами налетели на копья стражников, пытаясь броситься на султана. Другие же сказали:

— Братья, умрем, как мужчины, если уж сами выкопали себе могилу.

Султан поднял руку и с наигранным добродушием воскликнул:

— Никто не мешает вам управлять греками в вашем христианском Царстве небесном. Там сейчас без сомнения больше ваших земляков, чем в Константинополе. Так торопитесь же, чтобы успеть вовремя поделить должности и посты.

Слова султана стали сигналом для палачей. Солдаты схватили пленников за плечи и принудили опуститься на колени. Фонтаном брызнула кровь, и головы покатились под ноги Мехмеду. Он велел уложить эти головы рядком на балюстраде, и вскоре искаженные, скалящиеся, залитые слезами и кровью лица окружили всю площадь Аркадия.

Потом султан повернулся к окаменевшим от ужаса женщинам и старцам и сказал на своем ломаном греческом:

— Теперь вы сами убедились, что я пришел сюда не как захватчик, а как освободитель. Я вырвал греческий народ Константинополя из тысячелетнего рабства, в котором его держали василевс и знать. В страданиях, которые выпали на долю вашего города, виноваты вы сами, поскольку не сбросили вовремя ига императора и не призвали меня. Но скоро придет конец вашим несчастьям. И позже я гарантирую всем, кто выжил, право владеть домом и имуществом, а также заниматься своим ремеслом. Это относится и к тем, кто бежал отсюда, но захочет вернуться. Аллах всемилостив и милосерден, и вы убедитесь в этом, бедные люди. Вас обманывали и обирали так долго, что вы даже не представляете, какова она — подлинная свобода. Но под моей властью город достигнет такого расцвета, о каком вы и не мечтали. Константинополь будет самой восхитительной жемчужиной, украшающей мой тюрбан, и станет господствовать над Востоком и Западом.

Мехмед повелел своему казначею выдать по десять золотых каждому греку, которого призвал в свидетели; теперь эти люди могли выкупить себя из плена. Это была хорошая цена, поскольку невольников с какими-нибудь увечьями уже продавали на рынке за одну серебряную монету. Но старики и женщины, целые сутки пребывавшие среди кошмара резни и смерти, тупо и равнодушно смотрели на Мехмеда, не понимая, что происходит.

Я оглядел залитую кровью площадь, подошел к султану и сказал:

— А где Лука Нотар? Я не вижу его здесь. Какое место отведено ему в твоих мудрых и справедливых планах?

Мехмед ласково посмотрел на меня, кивнул головой и ответил:

— Потерпи еще немного, Ангел. Я приказал привести его сюда вместе с сыновьями, но это будет чуть позже.

Пытливо глядя на меня, он объяснил:

— Нотар спрятал от меня свою дочь и говорит, что ничего о ней не знает. Потому я послал к нему в дом своего белого евнуха и велел забрать младшего сына Нотара. Это красивый юноша, я желаю насладиться им и хочу, чтобы его отец сам привел его ко мне и позволил делать с ним все, что мне нравится.

— Ты пил, — сказал я. — Нарушаешь законы пророка!

Мехмед улыбнулся, обнажив зубы в хищном оскале, и заорал:

— Я — сам себе пророк! Мне уже не нужен ангел, который шептал бы мне на ухо, что я тоже смертен. Я уже знаю, что я — выше любого смертного. Даже сам Бог не имеет на земле такой власти, как я. По знаку моей руки головы скатываются с плеч. Ты еще отрицаешь, что я — выше обычного человека?

Я смотрел ему в глаза и знал, что он по-своему прав, ибо исходил из человеческой логики и понятий этого бренного мира, предпочтя их сущности Бога.

Я проговорил:

— Если ты отринешь от себя прошлое, как отживший предрассудок, и провозгласишь себя мерой всех вещей, ты закуешь самого себя в кандалы, ужаснее которых не носил никто и нигде. Цепи времени и пространства врежутся в твое тело и задавят твою душу. А когда пробьет твой последний час, ты умрешь, и после тебя не останется никакого следа.

Он закричал:

— Мое имя навеки сохранится в памяти людской! Но я уже сказал тебе, что мне не нужно больше никаких ангелов, нашептывающих мне в уши!

— Так вели же наконец убить меня, — попросил я. — Я ведь покинул тебя еще осенью, когда понял, кто ты, к чему стремишься и что совершишь. Смилуйся надо мной и даруй мне смерть, чтобы кровь моя могла смешаться с кровью моих греческих братьев.

Но он лишь растянул губы в своей дерзкой хищной улыбке и повторил:

— Наберись терпения, Ангел. Сначала мы с тобой посмотрим, как низко может пасть даже самый знатный грек.

Мне пришлось отступить в сторону, поскольку в эту минуту появились евнухи с Лукой Нотаром и обоими его сыновьями. Услышав приказ султана, Нотар, видимо, понял, какая судьба его ждет. Он шел, гордо выпрямившись, и уже не пал перед Мехмедом на колени. Белый евнух сообщил султану:

— Господин мой, он не желает исполнить твоего повеления и добровольно отдать сына в твой гарем. Поэтому я привел их всех сюда, как ты и приказал.

Мехмед обвел рукой головы, окружавшие площадь, и проговорил:

— Почему ты не подчиняешься мне, хотя я так высоко вознес греческих сановников и точно следую советам, которые ты мне даешь?

Нотар с каменным лицом огляделся по сторонам, медленно перекрестился, обратил взор свой к небу и воскликнул:

— Господи мой Боже, я признаю справедливость Твою. Ты — воистину высший судия! — Потом Нотар поспешным шагом обошел маленькую площадь, останавливаясь возле каждой головы со словами: — Брат мой, прости меня. Я не ведал, что творил.

Вернувшись на прежнее место, Лука Нотар положил руки на плечи своих сыновей и проговорил, обращаясь к юношам:

— А теперь докажем им, что сумеем умереть, как мужчины, и возблагодарим Бога за то, что до последнего часа мы остались греками и сохранили свою веру.

Султан пожал плечами и воскликнул с насмешливым изумлением:

— Но зачем тебе умирать? Я же обещал возвысить тебя над всеми этими греками. Тебе надо лишь исполнить мой приказ и велеть своему прелестному сыну, чтобы он был послушен мне во всем.

Лука Нагар ответил:

— Не опускайся до того, чтобы искать предлог для моей казни. Я уже покорился воле Божьей. Так зачем мне покоряться еще и тебе? Это все равно не спасет ни меня, ни моих сыновей. Но я хочу попросить, чтобы ты удовлетворил мое человеческое любопытство. Почему я должен умереть — вопреки всем принципам разумной политики?

Султан Мехмед приблизил к нему свое молодое пылающее лицо и прошептал:

— Ты предал своего императора — значит, предашь и меня.

Лука Нотар склонил голову и повторил еще раз:

— Ты воистину справедлив, Господи.

Потом Нотар попросил о милости: он хотел увидеть сначала казнь своих сыновей, чтобы твердо знать, что они не отреклись от греческой веры, пытаясь спасти себе жизнь. Султан согласился. Нотар сам принудил сыновей опуститься на колени — сперва старшего, потом младшего — и что-то спокойно говорил им, когда палач отсекал юношам головы. Ни единой слезинки не выбежало из его темных глаз, хоть султан Мехмед подался вперед и с любопытством наблюдал за его лицом.

Когда оба юноши уже были мертвы, Нотар сказал:

— Господи мой Боже, сейчас я предстану перед Тобой. Лишь Ты можешь судить меня. Ни у одного человека нет такого права. — Но потом Нотар смирился, склонил голову, залился слезами и начал молиться так, как молятся простые люди: — Иисусе Христе, Сыне Божий, смилуйся надо мной, грешным!

Нотар еще несколько минут молился в сторонке, потом поднялся и пошел за чаушами к колонне Аркадия, опустился на колени в кровь сыновей и стал спокойно ждать смерти. После казни султан велел положить голову Луки Нотара на вершину колонны, над головами всех других греков. Потом Мехмед отвернулся, утомленный видом крови и смрадом трупов, и уехал в свой шелковый шатер. Мне султан велел уйти, хотя я считал, что все уже кончено.

Но когда я брел домой, за мной шел одетый в зеленое чауш, держась в двадцати шагах за моей спиной. Султан все-таки не забыл обо мне.