Черный ангел

ЭПИЛОГ

Слова эти пишет Мануил, сын Деметрия. Того самого Деметрия, который носил во дворец дрова при прежнем императоре Мануиле. А сам он, Мануил, пишущий эти строки, служил господину Иоанну Ангелу, которого латиняне называли Жаном Анжем; турки же величали этого человека Ангелом и боялись его.

Когда господин мой написал то, что должен был написать, я показал ему деньги, которые спрятал в подвале, и золотую чашу, спасенную мной из монастыря Хора. Я проговорил:

— Многие латиняне заплатили за себя выкуп визирям султана и покинули Константинополь. Откупись от турок и ты — и бежим вместе из этого города смерти.

Он ответил мне на это:

— Нет, нет, смерть — это высшее благо, которое может даровать мне Господь. Но ты живи дальше и положись на милость турок, ибо ты относишься к тем, кто никогда не погибает. Такие уж они люди — и сами ничего не могут с этим поделать.

Мой господин много ночей не смыкал глаз, а в последние дни не ел и не пил, а только постился. Поэтому разум его помутился, и он уже не понимал, что для него хорошо, а что плохо.

На третий день после завоевания города султан Мехмед прислал утром к моему господину гонца, который и сообщил, что султан призывает Иоанна Ангела к себе. Я пошел за своим господином, держась вдалеке от него, и никто не остановил меня. Другие греки тоже собрались у столпа Константина, чтобы посмотреть, что будет.

Стоя перед столпом, султан Мехмед указал на голову императора Константина с вытекшими глазами — она уже начала вонять — и вскричал:

— Мечом своим я завоевал Константинополь и мечом убил василевса Константина, чтобы завладеть его городом. Найдется ли человек, который оспорит мое право властвовать здесь?

Господин мой шагнул вперед и провозгласил:

— Я оспариваю твое право, турецкий эмир Мехмед. Я родился в пурпуре и останусь Багрянородным до самой своей смерти. В жилах моих течет кровь императоров, и я — единственный истинный василевс Константинополя, хоть ты и не желал об этом знать.

Но Мехмеда вовсе не удивили его слова. Султан только тряхнул головой и ответил:

— Я знаю все, что нужно. Уже моему отцу было известно о твоем происхождении, хоть ты и считал, что скрыл его от людей. Это для меня вовсе не новость: у меня ведь есть глаза и уши во всех христианских землях. Бывали мои соглядатаи и в Авиньоне. Как ты думаешь, почему я позволил тебе уйти осенью и даже подарил тебе горсть драгоценных камней на прощание?

Мой господин промолвил:

— Я знаю, что ты собираешь людей, как Аристотель собирал всякие диковинные творения природы. Ты сам когда-то говорил, что ничто человеческое не может удивить тебя, поскольку ты видишь всех людей насквозь. Вот и я тебя не удивил.

Султан Мехмед ответил:

— Нет, Ангел, ты удивил меня. Я разрешил тебе отправиться в Константинополь, когда началась война, поскольку надеялся, что ты поднимешь мятеж, выступишь против императора и будешь бороться за власть. И драгоценности ты получил для того, чтобы сеять раздор среди греков. Но ты меня изумил. Итак, я должен поверить, что, познакомившись с тобой, я встретил единственного человека на земле, который не рвется к власти?

Мой господин сказал:

— Лишь сейчас пришло мое время. Перед войском твоим и греческим народом я оспариваю твое право быть наследником Константина и требую, чтобы ты отдал мне мои владения.

Султан Мехмед сочувственно покачал головой и проговорил:

— Не будь глупцом, пади передо мной ниц, моли меня как победителя - и я дарую тебе жизнь. Иначе я решу, что устал, и выброшу тебя на помойку, как это сделал Аристотель, когда тащил домой позвонок из хребта кита.

Мой господин ответил:

— Ты — не победитель. Победитель — я.

Его упорство разозлило султана Мехмеда. Он хлопнул в ладони, подавая знак своим людям, и вскричал:

— Будь по-твоему. Раз ты родился в пурпуре — то и умрешь в пурпурных башмаках, как надлежит василевсу. Я не собираюсь отрицать твоего происхождения.

И тут же палачи схватили моего господина и сорвали с него одежду. Теперь лишь одна рубаха прикрывала его тело. Держа его за плечи, турки перерезали ему ножами жилы на бедрах, и потоки его собственной крови обагрили его колени, голени и стопы.

В то время, как лилась кровь моего господина, сам он оперся обеими руками о плечи своих палачей, обратил взор свой к небу и начал молиться:

— Неизъяснимый Боже, всю мою жизнь мечтал я слиться с Тобой. Но в свой смертный час я прошу Тебя: дай мне вернуться еще раз; дай мне снова цепи времени и пространства, страшные и чудесные цепи Твои; дай мне это, ибо Тебе известно, почему я этого жажду.

Султан схватил его за трясущуюся бороду и, держа его голову прямо, сказал:

— Смотри на свой город, василевс Иоанн Ангел!

Господин мой, собрав остаток сил, прошептал:

— Я вижу красоту моего города. Сюда вернется еще раз мое астральное тело. Вернется к руинам этих стен. Как путник в оковах времени и пространства я сорву когда-нибудь в расселине стены темный цветок — в память о той, которую я любил. А ты, Мехмед, ты никогда не вернешься.

Вот так умер господин мой, Иоанн Ангел, в пурпурных башмаках. Когда душа его отлетела, турки отсекли ему голову и бросили тело в море — в порту, где другие трупы, разлагаясь, отравляют воду.

Повелев признать себя наследником императоров, султан отослал из города свое войско, а из залива — свой флот, и позволил оставшимся в живых грекам избрать себе патриарха. Мы выбрали монаха Геннадия, самого святого человека в городе. Турки пощадили этого инока, зная о его громкой славе. Султан принял его в своем шатре и объявил патриархом Константинополя, как делал раньше император, и в знак милости своей подарил Геннадию великолепный епископский посох и драгоценную чашу. Таким образом султан выполнил свое обещание, позволив грекам открыто исповедовать в городе христианскую веру и самим решать все споры между собой. Мехмед отдал нам также несколько храмов, чтобы было где проводить христианские службы, другие же соборы приказал освободить, и они стали теперь мечетями во славу Бога ислама.

Городу Пере, что напротив порта, в награду за нейтралитет и услуги, оказанные туркам во время осады, султан даровал торговые привилегии, которыми издавна пользовались здесь генуэзцы. Но стены Перы, защищавшие город с суши, Мехмед повелел снести; дома тех, кто бежал из Перы, опечатаны, а все имущество этих людей описано и отойдет султану, если владельцы не вернутся в течение трех месяцев и не предъявят прав на свою собственность.

В Константинополь тоже вернулись многие люди, недавно в страхе бежавшие от турок, и султан обещал взять под свое покровительство тех греков, которые прибудут в город и смогут доказать свое благородное происхождение. Таких он повелел потом немедленно казнить. Мехмед пощадил лишь бедных людей и разрешил каждому зарабатывать на жизнь своим ремеслом, трудясь на благо его державы. Помиловал он и ученых географов, историков и императорских мастеров и взял их к себе на службу. Но от султана не дождался пощады ни один философ.