Земля «заоблачных» прыгунов

Взяв курс на Лолтонг, местность на острове Пентекост, мы открыто занялись браконьерством. Джонсон и Фрэнсис прямо с кормы судна опустили два длинных нейлоновых (прогресс!) шнура с крупными крючками и с первой подвернувшейся под руки приманкой. На водах Зегжинского залива такая система рыбной ловли носит название, если не ошибаюсь, «извозчик». Погода стояла великолепная. На ярко-голубой поверхности моря искрились волны. Прошло все же не менее часа, прежде чем первая рыба — хищная барракуда — попалась на крючок. Потом пошло лучше: сначала десятикилограммовый тунец, затем двадцатикилограммовый. Оба парня утратили всякий интерес к ловле и принялись чистить рыбу. Я был свидетелем того, как счищают чешую с грозной барракуды — совсем как с рождественского карпа, а крупные куски тунца удивительно напоминают сочную говядину. Два сорта рыбы с одного участка моря, и… оказывается (так думают рьяные миссионеры некоторых вероисповеданий), что во время поста аборигенам разрешается есть только барракуду, так как она покрыта чешуей; тунец, обтянутый гладкой кожей, считается животным и, следовательно, не относится к постным блюдам.

Когда запахло жареной рыбой, я почувствовал приступ голода. С аппетитом я накинулся на прекрасно приготовленное блюдо. Его подали с корневищами пальмы, винным уксусом, кокосовым молоком и другими приправами. И я очень удивился, когда заметил, что наш экипаж еле притронулся к необыкновенно вкусной рыбе.

Тут капитан Мачи приказал достать немного консервов. Надо было видеть, с какой радостью наши меланезийцы принялись открывать эти банки. Довольно скверное консервированное мясо и консервированного японского тунца они ели с огромным удовольствием и совсем не обращали внимания на жареную свежую рыбу.

Мне объяснили, что в глазах островитян даже самые плохие консервы — настоящий деликатес. Они платят за них большие деньги и покупают огромное количество банок со всевозможными консервами и концентратами. Любят они также и лимонад и пиво.

— Number one, — доедая из банки консервированного тунца, сказал мне Джонсон.

Небольшая «чашечка» кавы

Высадка на Пентекост прошла весьма неудачно. Была довольно большая волна, и наше суденышко, опасаясь коралловых рифов, бросило якорь подальше от берега. Мы пересели в шлюпку и, обдаваемые время от времени солеными брызгами, двинулись в сторону песчаного пляжа. Как назло, отказал подвесной моторчик, поэтому Дэвиду и Чарлзу пришлось энергично взяться за весла. Я видел, как струйки пота текли по их смуглым лицам. Было очень душно. Капитан сказал, что скоро начнется ливень. Мы благополучно проскочили полосу прибоя, но около берега пришлось выйти из шлюпки и брести по пояс в воде.

Наши пассажиры — агроном и врач — отправились по своим делам в деревню, а мы с капитаном остались на берегу.

— Вечерами в Варшаве люди собираются вместе и пьют кофе, — сказал капитал на безукоризненном польском языке. — Отведаем-ка и мы здешней кавы.

Мы стали подниматься в гору. Подъем был очень трудным. Через полчаса мы оказались у большого дома в деревне Лолтонг — месте сходок и торжеств. У входа возвышались вырезанные из черной пальмы две рослые человеческие фигуры. Их рты, пупки и прочие мужские и дамские атрибуты были выкрашены белой краской. Местный вождь почтительно встретил капитана. Они были старыми друзьями. Нас усадили на парадную скамью, и завязалась беседа на бичламар, языке, на котором капитан Мацей говорил свободно. Меланезийцы весьма любопытны, поэтому вождь заинтересовался моей личностью.

— Он с моего острова, — представил меня, как обычно, капитан, а вождь понимающе кивнул головой.

Я с любопытством рассматривал интерьер дома сходок: несколько масок, две земляные печи для выпечки лаплапа.

Через некоторое время несколько юношей по просьбе капитана взялись за деревянные гонги. Специально для нас они дали небольшой импровизированный концерт. Глухие звуки гонгов неслись в сгущавшиеся сумерки, в горные джунгли. Но вот замерли последние звуки, и капитан встал.

— Это создает определенное настроение, не правда ли? Теперь пойдем в дом вождя на каву.

И мы двинулись гуськом по невероятно скользкой тропинке. Тут карманный фонарик капитана очень нам пригодился. У порога покрытого листьями пальмы шалаша — так, пожалуй, можно было назвать хижину вождя — сидел голый мальчик. Хозяин отдал ему какое-то распоряжение, и мальчуган тут же исчез.

В хижине, освещенной мерцающим светом керосиновой лампы, находилось довольно много людей, видимо, семья вождя. Пожалуй, тут было три поколения. Мы увидели много малышей (они спали прямо на глинобитном полу), сморщенного старика, каких-то подростков и женщин разного возраста. В хижину вошел мальчик (тот, которого мы встретили у порога хижины) с охапкой белесых корней.

— Это и есть кава, или корни растения Piper methysticum, обладающего слабым наркотическим действием. Напиток распространен, по существу, по всей Океании, — объяснил мне капитан.

Я с интересом следил, как готовили каву по-меланезийски. Двое рослых юношей слегка сполоснули корни в воде, достали большую деревянную миску и с помощью шершавой коралловой палочки баасиси стали тщательно тереть белесые корни, словно хрен на терке. Растертую таким способом массу залили водой, и после тщательного перемешивания хозяин достал горсть пальмовых волокон и стал пропускать, словно сквозь сито, жидкость, похожую на разведенную водой глину. Наконец он дал знак одному из сыновей или внуков. Тот подставил под импровизированное сито половинку скорлупы кокосового ореха, которая наполнилась кавой. Ее поднесли (капитану. Другую «чашечку» подали мне.

— Обычай требует выпить это залпом, как рюмку водки, — сказал капитан.

Я выпил сразу. И правильно сделал, так как второго глотка мне бы уже сделать не удалось, до того терпким и вяжущим был этот напиток. Самое неприятное — это то, что привкус кавы еще долго оставался во рту.

К сожалению, я не мог принять участия в беседе. Капитан от моего имени отказался от следующей порции божественной кавы. Члены семьи вождя с видимым удовольствием попивали каву. В неверном свете лампы поблескивали белки глаз присутствующих, и я подумал, что, несмотря на то что минуло много веков, жизнь островитян изменилась мало. Если бы вместо лампы была лучина или просто свет луны, сохранилась бы подлинная картина жизни островитян.

По просьбе капитана вождь показал нам свои регалии, вернее, браслеты из знаменитых кабаньих клыков. Некоторые из выгнутых клыков были искусно соединены в пары, но сильного впечатления они на меня не произвели. Мне хотелось иметь клыки кабана с выточенным на них рисунком.

Капитан проворчал:

— Чего захотел.

Однако приступил к переговорам насчет маленькой фигурки, выточенной из черной пальмы, которую расчетливый вождь, пользуясь нашим визитом, выставил на продажу. Вскоре фигурка перекочевала в мою сумку, а позднее… в Польшу. Даже сейчас, стоит мне лишь посмотреть на нее, так сразу же чувствую во рту привкус кавы.

Вождь приказал юноше проводить нас до берега. Он подождал, пока за нами не подали шлюпку. Мы шли на веслах в черную бездну, пронизанную миллионами крошечных фосфоресцирующих точек. Двигались в полной темноте. Я чувствовал себя захлестнутым экзотикой.

На «Росинанте» капитан подробно рассказал мне, о чем он беседовал со старым вождем. Оказывается, разговор шел об одном удивительном событии, которое произошло в деревне Вали. Там родился теленок с тремя ногами: одна задняя нога отсутствовала. Островитяне связывали этот несчастный случай со смертью человека по имени Бобол из той же деревни.

— Сколько лет было Боболу?

— Кажется, сто.

— По-моему, трудно винить теленка в смерти этого старика…

Мы двигались вдоль западного берега Пентекоста на юг. Остров оказался гористым, узким и длинным. Двести лет назад почти тем же путем сюда приплыл на своем судне «Резолюшн» капитан Дж. Кук. Великий навигатор появился здесь в 1774 году, так же как и Кирос и Бугенвиль, с востока.

Экспедиция Дж. Кука провела в водах архипелага около шести недель и проделала большую исследовательскую работу, прежде всего в области картографии. Название «Новые Гебриды», которое получил архипелаг, было тоже дано Куком.

Кондоминиум решил отметить двухсотую годовщину деятельности «короля навигаторов» специальными штампами на марках, причем, как полагается в этом государстве, в двух вариантах. На них должно было стоять «21 июля 1974 года», что соответствовало двухсотлетнему юбилею. Однако марки вышли с датой 1 августа, так как весь тираж не дошел до Вилы вовремя. Причиной такого опоздания явились трудности, возникшие из-за военного конфликта между греками и турками на Кипре. Удивительно, но факт: два столь далеких события оказались тесно между собой связанными. Действительно, с каждым годом взаимосвязь событий в мире становится все более ощутимой.

Хотелось бы отметить, что три поляка оказались свидетелями открытия такого необычного, небольшого и такого далекого архипелага, как Новые Гебриды. Я имею в виду, разумеется, герцога де Нассау и отца и сына Форстеров. Они были друзьями короля Станислава Августа. Тот живо интересовался путешествиями, открытиями и географией. Герцог де Нассау, хотя и не был ученым, но, судя по сохранившимся историческим данным, слыл человеком просвещенным, смелым и хладнокровным. Он принимал деятельное участие в экспедиции Бугенвиля, а также в научных экспедициях месье де Коммерсона (и девицы Барэ). Когда Карл Генрих Николай Нассау-Зиген прибыл в Польшу, за его плечами стояла весьма бурно прожитая жизнь. Он Навсегда поселился в этой стране и лишь ненадолго покидал ее пределы, отправляясь в заграничные вояжи. Через десять лет он женился на Каролине Сангушковой. В 1784 году по постановлению сейма он получил право на натурализацию и был награжден высшими польскими орденами.

Форстеры по происхождению были шотландцами. Отец — Иоган Рейнгольд Форстер родился в Тчеве, сын Георг — в Вислине на Жулавах. Как ученыс-натуралисты Форстеры принимали участие во втором плавании Дж. Кука, во время которого Новые Гебриды были открыты вновь. Позднее по поручению Комиссии народного образования Георг читал лекции в виленском университете и был принят при дворе польского короля.

Королева на пляже

Двигаясь вдоль берега острова в южном направлении, мы заходили в маленькие бухточки и делали остановки на черных песчаных берегах. Меня очень заинтересовали горячие ключи, издающие запах серы и сероводорода. Вдоль всего побережья нам часто попадались такие бьющие из земли ключи — свидетельство того, что островок этот — клочок еще молодой, несформировавшейся суши. Часами можно было наблюдать, как во время прибоя волны набегали на раскаленный песок, отчего поднимались вверх клубы пара. Настоящая борьба стихий: огня и воды. В некоторых местах горячий песок на пляже так обжигал босые ноги, что невозможно было ступить.

Население острова около восьми тысяч человек. Однако наша шлюпка много раз натыкалась на отвесные Девственные берега, на которых незаметно было следов каких-либо построек. Сцены, которые разыгрывались в то время, когда мы, преодолевая прибой, высаживались на берег, как нельзя лучше подходили для фильмов о пиратах или о современных искателях сокровищ. Крутые зеленые склоны, по которым струились серебряные потоки воды, взлохмаченные ветром пальмы на вершинах окал и… в бухте шлюпка с полуобнаженными людьми. Совсем как в кино.

Иногда, непонятно откуда на берегу появлялась детвора. Если зоркие глаза островитян успевали высмотреть «Росинанта» еще в открытом море, то на пляж приходила, принарядившись в европейские рубашки, деревенская знать.

Бывало не успевали мы бросить якорь, как навстречу выплывали изящно выдолбленные из целого ствола дерева и снабженные неизменным в этих краях поплавком или балансиром лодки островитян. Я с любопытством присматривался к приветствующим нас островитянам, их одеждам, цвету кожи и пытался получше рассмотреть лодки. В основном меланезийцы низкорослы. В ходе бурной истории архипелага на Новых Гебридах произошло смешение рас, в результате чего на островах представлены разнообразные антропологические типы. Так, антропологи отмечают влияние народов Индонезии, Полинезии, а также коренных жителей Австралии. В северной части острова Пентекост четко выражено полинезийское влияние.

Островитяне часто привозили нам огромное количество бананов, кокосовых орехов, плодов хлебного дерева, прихватывали они и рыбу, иногда раковины и замысловато перевитых лыком крабов.

С помощью весел они весьма ловко управляли своими легкими пирогами. Парусами, насколько я мог заметить, чаще всего оснащались крупные лодки. На них от острова к острову перевозили большими партиями ямс или сельскохозяйственные продукты. Молодые гребцы были обычно в старых, потрепанных брюках, а некоторые обходились даже и без них.

Однако молодые мужчины, приветствовавшие нас в Гомо-Бэйе, одевались совсем по-иному. Они носили пояса из гибкой древесной коры или лыка, под которые они прятали обернутый листом детородный орган. Кроме пояса, на них ничего не было. Кудрявые волосы были украшены алыми цветами. Двое таких адонисов привезли нам прекрасную лангусту, которую, как нетрудно догадаться, мы тут же отправили в камбуз.

На обед нам подали не только вкусно приготовленную, но и сдобренную белым вином, по указанию капитана Мачи, лангусту. Разговор во время трапезы зашел о визите королевы Елизаветы II на Новые Гебриды в 1974 году, буквально за несколько месяцев до моего прибытия в «царство» капитана Мачи.

— Именно здесь в Гомо-Бэй стояла тогда на якоре «Британия». Королева в сопровождении супруга, принца-консорта, изволила совершить небольшую прогулку по берегу, — рассказывал Доминик.

— Здесь по крайней мере не было транспарантов с протестами против войны, — добавил Джек.

— В Виле, насколько я помню, на побережье несли лозунги вроде: «Ты нам не королева», «Мы ничьи», — вставил капитан.

— Больше всего мне понравился лозунг: «Надоело».

— А эти манифестации не были организованы французами? — нескромно поинтересовался я.

Все присутствующие переглянулись.

— Пожалуй, нет, — сказали мне, — это все Национальная партия.

— Значит, и к вам уже проник национализм?

— В общем с некоторых пор национализм туземцев наметился и у нас. Однако за королевским блюдом надо и говорить о королеве, — предложил Доминик. — Мы еще вернемся к националистам.

— Скажите, кому из вас довелось видеть кабаний зуб, который вернула королева? — вмешался в разговор Джек.

— Тот, который преподнесли ей так торжественно? — Допытывался Доминик. — Наверное, он удивительно хорош!..

— Да это так и было, — оказал Мачи. — Мне кое-что известно об этом. Очень хорош. Две полные спирали. Любой американец дал бы за него триста, а то и пятьсот долларов.

— Почему же кондоминиум так обидели, почему подношение вернулось на острова? — спросил я.

— По воле королевы, — оправдывал Джек свою владычицу, как и пристало лояльному британскому подданному.

— Супруга британского резидента-комиссара де Боули от имени ее величества королевы преподнесла клык кабана в Виле директору Центра культуры. Один сотрудник Центра говорил, что королева передала этот великолепный клык в дар музею.

— Такая версия звучит более правдоподобно.

— Госпожа де Боули дала вполне удачное объяснение: ее величество считает, что столь редкая и ценная для местного населения вещь не должна находиться за пределами архипелага.

— Немного напоминает мне историю с дубиной фиджийского вождя каннибалов, — решил я похвастать своими знаниями. — По случаю формального признания британского влияния на Фиджи вождь подарил королеве Великобритании свою дубину, которой неоднократно пользовался при известных обстоятельствах. Позже, много лет спустя, отертая от пыли дубина вернулась из Лондона в качестве жезла председателя парламента уже независимого государства Фиджи.

— Чудесно, но клык — не дубина, им никого не стукнешь хорошенько, — попытался вернуть нас к реальной жизни Мачи.

Про себя я твердо решил, что по возвращении в Вилу непременно рассмотрю этот знаменитый кабаний клык.

Прыгуны из Бунлапа

Какое-то время разговор вертелся вокруг «проблемы» кабаньих клыков и разных историй, связанных с визитом королевы. Особенно подробно говорили о сомнительных заслугах как британских, так и французских официальных лиц. Оказывается, королева щедро наградила их разными орденами и медалями.

Разговор вновь оживился, когда стали обсуждать специально организованное для королевы на Пентекосте, в деревне Бунлап, развлечение.

Популярное на островах зрелище известно здесь под английским названием land-diving, или «прыжки на землю». Остров Пентекост — единственное место на земном шаре, где совершается это безумие. Я где-то слышал, что коренные жители Бунлапа строят вышки высотою в двадцать с лишним метров с площадкой наверху и прыгают с них вниз головой. Прежде чем совершить прыжок, они привязывают к щиколоткам лианы, которые смягчают удар. Поэтому, когда было произнесено слово land-diving, я весь превратился в слух.

— А я вам говорю, — настаивал Доминик, — вина за тот случай полностью ложится на администрацию. Парень разбился потому, что выбрал для прыжка неподходящее время. В эти месяцы лианы уже неэластичны, и нет ничего удивительного в том, что он разбился. Обычно жители деревни прыгают со своих вышек только в мае — июне, а для королевы зрелище организовали в феврале. В результате — трагический конец, — заключил агроном.

— Местные люди смотрят на это дело иначе. Я разговаривал с ними в прошлый свой приезд в деревню. Они считают, что тридцативосьмилетний Джон Таби (так звали незадачливого прыгуна), — обратился ко мне Доминик, — погиб потому, что нарушил табу и притом дважды. Во-первых, он прыгнул с чужой площадки и, во-вторых, перед прыжком употреблял массинг, или любовный напиток. Старый Обид рассказывал, что на место, которое выбрал бедняга для land-diving, давно наложено табу, так что все прыжки с этой вышки обязательно были бы неудачными. Я считаю, что лианы действительно в феврале неэластичны, а Таби к тому же плохо подготовился к рискованному прыжку. Ведь «заоблачные» прыгуны всегда сами готовили вышку для прыжка. Этот Таби поленился, вот и погиб. Умер он, насколько мне известно, дня через два после прыжка. Его дети получили от королевского двора не то большое пособие, не то стипендии.

— Видимо, никто не может равнодушно видеть смерть, даже королева, тем более это представление было организовано специально для нее.

— Похоже, жители Бунлапа получили от администрации хорошие деньги. Раньше они прыгали только для себя, а теперь в основном ради денег. Все началось, кажется, в 1950 году, когда здесь впервые появились итальянские киношники. Те за такое зрелище заплатили жителям деревни кругленькую сумму, притом добровольно.

— Теперь, — взял слово Джек, — жители Бунлапа требуют денег за все. Когда я приезжал сюда в прошлом году, то платить пришлось дважды: за разрешение подойти к вышке и за то, что фотографировал. Быстро они сообразили, что к чему.

— Перестань, пожалуйста! Ты же ни за какие деньги не станешь прыгать на свою белокурую головку! Если островитяне чему-нибудь и учатся от нас, то в основном плохому. Редко хорошему. В данном случае они рискуют и, естественно, хотят за это получить какое-то вознаграждение.

— Но были же времена, когда они ничего за это не требовали.

— Конечно, были, но ведь тогда люди безвозмездно годами кормили своих гостей. О чем говорить…

Вскоре спор перешел на менее интересные для меня темы, поэтому я решил присоединиться к Мачи.

— Скажи, где почитать об этих невероятных прыжках? Как появился этот обычай? Что он значит? — спросил я.

— Сейчас скажу. Во-первых, районный агент в Санто дал тебе книгу об Океании некоего Эттеибороу. В ней рассказывается о land-diving. Кроме того, мне попалась на ту же тему статья в американском журнале «Нэшнл Джиогрэфик». Я с удовольствием познакомился с этим обычаем, но, к стыду своему, сам ни разу подобного зрелища не видел.

Слова Мачи успокоили меня. Уж если он, проживший столько лет на Новых Гебридах, не видел, как прыгают островитяне с огромной вышки вниз головой, то не стоит сильно огорчаться, что этого не увижу и я. Одно утешало: завтра «Росинант» встанет на якорь недалеко от Бунлапа, и я смогу пойти в деревню. Поэтому я спокойно отправился немного отдохнуть и почитать.

…Много лет назад в Бунлапе жила-была неверная жена. Муж решил наказать ее. Мужчины деревни радостно приветствовали его решение и с удовольствием наблюдали, как обманутый муж, вооружившись толстой палкой, гонялся за своей женой. Он уже почти догнал ее, но неверная вскарабкалась на пальму. Вслед за ней взобрался на дерево муж. Тут муж спросил ее, неужели он не устраивает жену как мужчина.

— Нет. Ты слаб и труслив. У тебя не хватит духа спрыгнуть даже с этой пальмы, — ответила жена.

— Но ведь пальма такая высокая! — воскликнул муж.

— А вот я спрыгну, — заявила неверная.

— Ну что ж, хорошо: если спрыгнешь ты, то и я это сделаю, — заявил муж.

И они прыгнули. Только хитрая женщина предусмотрительно обвязала щиколотки ног концами длинных лиан и осталась жива, а муж, разумеется, разбился насмерть. Мужчин деревни очень задел тот факт, что один из лучших представителей сильного пола был так бессовестно осмеян женщиной. Тогда они построили вышку, которая оказалась во много раз выше злополучной пальмы, и стали упражняться в прыжках вниз головой, чтобы доказать женщинам свою смелость и отвагу.

Вскоре они так преуспели в прыжках, что стали устраивать гол (так на их языке называется land-diving) каждый год. Эта церемония ограничивается многочисленными табу, включая такие, как выбор места, запрещение контактов с женщинами за две недели до прыжка и т. д., соблюдение которых просто необходимо. Главное — за два дня до прыжка каждый участник церемонии должен отправиться в лес и сам выбрать себе лианы, которые послужат ему страховкой. Все решает их длина, толщина, возраст, эластичность и какие-то другие свойства, известные лишь местным жителям. Срезав, лианы вешают на вышку, которая вскоре становится похожа на ведьму с невероятно длинными спутанными волосами. Прыгун должен учесть натяжение лианы, собственную тяжесть, а также сделать поправку на вышку, с которой будет прыгать (во время прыжка площадка пошатнется и наклонится к земле). Концы лиан растрепывают в бахрому, чтобы крепче обернуть их вокруг щиколоток, обвязывают влажными листьями, тогда растения сохраняют эластичность и сильно не высыхают. Процедура, прямо скажем, довольно сложная, и случись подобное в Европе или США, то расчеты наверняка производила бы счетная машина. Жители Бунлапа выходят из положения сами.

…Приближается великий день. Крутой откос у подножия вышки, место приземления прыгунов, тщательно очищают от корней, камней и т. п. Весь участок перекапывают руками. Специальные стражи наблюдают, чтобы никто не приближался к этому месту — оно табу.

Наконец наступает торжественный праздник для всех жителей деревни. На двадцатиметровые вышки один за другим поднимаются отважные прыгуны. Раздается треск ломающихся платформ — это бросаются вниз смельчаки. Каждый такой прыжок — азартная игра, а ставка — собственная жизнь. Откуда-то снизу доносятся звуки ритмичной песни. Вы видите на фоне неба одинокую фигуру прыгуна. Он стоит на вышке. В руке у него красные листья священного кротона. Вот юноша бросает листья вниз, складывает над головой руки и трижды потрясает ими, затем скрещивает их на груди, наклоняется и… летит головой вниз на красную землю!

Почти у земли лианы спружинивают и плавно отбрасывают прыгуна к основанию вышки. Тогда, если лианы необходимой длины, парень на спине мягко приземляется на рыхлую землю. Тут товарищи радостно поднимают его… Если же лианы слишком длинные, то прыгун ломает себе шею, если слишком короткие — ударяется, как маятник об основание вышки, и чаще всего погибает, иногда через несколько дней, как, например, Таби.

В ту ночь я плохо спал. И вовсе не потому что было душно. Всю ночь мне снилось, будто я и мои друзья прыгаем в воду, то с шестом, то без него и ломаем руки, ноги, шеи. Под утро из кошмарного сна меня вырвал сигнал кареты скорой помощи. Я с трудом протер глаза. Оказывается, это Чарлз, сидя на носу судна и весело насвистывая, приветствовал рождение нового дня.

Деревня Бунлап живописно раскинулась на крутом склоне. Среди буйной зелени виднелись традиционные хижины. Стены их сооружены из бамбука и тростника, а крыши, насколько я понял, покрыты листьями пандануса.

Как обычно, когда мы высаживались на берег, нас окружила толпа ребятишек, правда, не таких шумливых, как в других деревнях. Полные любопытства местные красавицы проворно прятались за плетнями, стараясь оставаться незамеченными. Груди они не прикрывали, а на бедрах носили едва достигающие колен юбочки из травы. Мужчины с достоинством приветствовали нас, пожимали руки, видно, манеры европейцев им были знакомы. Мужчины носили традиционные набедренные пояса. Кудрявые их шевелюры украшали красные цветы гибискуса.

Два мальчугана несли яркие циновки. Их приятель тащил довольно искусно сплетенную корзиночку. У некоторых мужчин в руках были не то трости, не то дубинки с резьбой, а у одного — атата — деревянный с интересной резьбой молот для ритуального забоя свиней. Все эти люди держались несколько смущенно. Казалось, они не знали, что делать со всеми этими предметами. Во всяком случае, свой товар они никому из нас не навязывали. Похоже, жители Бунлапа еще не научились разным хитростям, к которым прибегают ушлые торговцы. Вместе с тем они уже вступили на скользкий путь производства товаров, превышающих спрос в родной деревне.

— Все жители Бунлапа — язычники. Островитяне считают их хранителями древних традиций, — объяснил Джек. — Интересна система их родовой организации. В северной части острова существуют только две главные родовые линии — Буле и Таби. Здесь не разрешается жениться на девушке того же рода. Детей, рожденных от браков между Буле и Таби, относят к роду матери.

Я сделал знак островитянину, что хотел бы поближе рассмотреть его деревянный молот. Тот поспешно протянул мне этот инструмент, после чего все остальные обладатели ценностей стали наперебой предлагать свои. Оригинальный молот с удобной рукояткой по форме напоминал голову какого-то человеко-зверя с острыми ушами.

Мы направились по дороге к виднеющейся вдали от деревни заброшенной ветхой вышке, сооруженной из тонких деревьев, связанных лыком. Вид у нее был довольно непривлекательный, и тем не менее она была свидетельством того, что местные жители обладали незаурядными способностями к строительству. Воздвигнуть двадцатиметровую вышку без единого гвоздя взялся бы не каждый ннженер-европеец. К тому же ему пришлось бы вычислять, какую поправку следует сделать на растяжку лиан, принимая во внимание вес тела прыгуна.

— Капитан, спросите, пожалуйста, здесь, на месте, зачем они прыгают? — попросил я.

Старший по возрасту островитянин пояснил:

Custom blong tis plejs («так велит обычай»).

Другой уверял, что прыжки гарантируют хороший урожай в следующем году. Один юноша вполне серьезно утверждал, что ему прыжки помогают от болей в животе и простуды.

Не спеша мы возвращались в деревню. По дороге нас обогнали полуобнаженные женщины и девушки. Они несли связки бамбука, которые заменяли им ведра. Толстые трубки, заткнутые пучком листьев, прекрасно выполняли свою роль.

Доминик, окруженный толпой кудрявых островитян, что-то объяснял им возле хижины вождя. Никто к шлюпке не торопился. Я был доволен: можно еще побродить по этой интересной деревушке.

На просторной площадке перед одной хижиной я наткнулся на самую настоящую мастерскую. Там плели циновки (их производят почти на всех островах Океании). Обычно циновки плетут очень плотно и искусно из волокон тутового дерева. Даже самые простые, для повседневного употребления (на стены или на пол), украшают рисунком. Одна длинная циновка, которую нам показали, была тщательно сплетена из листьев пандануса красивым косым стежком и отделана бахромой; другая — выкрашена в кирпичный цвет. На глазах у меня на белой полосе, оставленной посередине циновки, двое мастеров из Бунлапа печатали несложный рисунок. У них было что-то вроде матрицы с держателями, сделанной из разрезанного вдоль ствола пандануса.

На плоской поверхности вырезали рисунок, зеркальный отпечаток которого оживил циновку. Я наблюдал, как они это делают, пока работа не была закончена. Циновка получилась великолепная. Интересно, как давно стали аборигены производить подобные циновки? Из-за угла хижины показался Доминик. Он делал мне какие-то таинственные знаки.

— Ты видел лианы прыгунов? — спросил он меня.

— Да, но они ведь совсем высохли, — ответил я.

— Я покажу тебе невысохшие, — заверил меня Доминик.

Он повел меня в густой тропический лес. Мы шли не менее четверти часа. Деревья становились все выше. Солнце с трудом пробивалось сквозь слои многоярусной зелени.

Доминик долго оглядывался по сторонам. Наконец он остановился перед деревом, достигавшим в высоту метров сорока. Он молча вынул огромный складной нож и подошел к толстой зеленой лиане, исчезающей где-то под облаками. Сначала полоснул ножом высоко, потом — на полтора метра ниже. Вода с такой силой хлынула из зеленого ствола лианы, что я отскочил.

Агроном был в восторге.

— Мы с тобой находимся на острове лиан, но именно эта лиана встречается даже здесь довольно редко. Как из пожарного шланга, правда? Такая лиана иногда поднимается по стволу дерева на десятки метров. Ничего удивительного, что к верхней ее части вода может дойти только под большим давлением.

— Как называется это чудо?

Entada pursuetha, — ответил Доминик.

Я отрезал кусок лианы и убедился, что вода в ней — холодная и вкусная.

— Жаль, сейчас она не плодоносит, — продолжал Доминик. — У нее удивительные плоды: огромные плоские стручки до полутора метров длиной.

Загрузка...