Чёрный архипелаг

«Росинант» плыл вдоль северных берегов архипелага, которые благодаря расположению островов имеют форму буквы У. Как и полагается рысаку Дон Кихота, суденышко отважно сражалось с высокими волнами и северным ветром. Плавание, прямо скажем, было не из приятных. Качало. От качки агроном сильно страдал. У Джонсона, сидевшего с подветренной стороны, физиономия стала серой.

Соленые брызги летели в самые укромные уголки судна, даже в чай, который для пассажиров приготовил Чарлз. За кормой остался знойный Эспириту-Санто с самой высокой на Новых Гебридах горой Табвемассан. Только на таком расстоянии от берега она предстала перед нами во всей красе, покрытая густым зеленым лесом. Под палубой в машинном отделении мерно тарахтели двигатели, мы плыли не спеша, со скоростью пять миль в час. «Росинант» направлялся на остров Аоба, к пункту, обозначенному на карте Ндуиндуи. Меня интересовало, зачем туда следуют оба «командировочных».

— У Доминика дела к местным властям. Кроме того, он, как всегда, хочет взглянуть на пальмы и на банановые плантации. В последнее время на их листьях появилась не то тля, не то еще какая-то гадость, — сказал мне Джек, геолог. — Я ищу воду.

— Воду, на островах?

— Да, воду. Это проблема ненадуманная. Половина здешних островов страдает из-за недостатка пресной воды. К таким островам принадлежат Аоба и Амбрим, кстати, оба вулканического происхождения, с той лишь разницей, что на Аоба вулкан пока не действует, поэтому с водой здесь легче. Есть небольшое озерцо. Короче говоря, Новые Гебриды — это коралл и пепел. Разумеется, пепел вулканический. В этом районе мира, сравнительно молодом в геологическом отношении, постоянно наблюдаются мощные сейсмические явления, которые продолжают формировать материковые массы. Целые коралловые платформы поднимаются, разламываются на отдельные части и снова погружаются в море.

Геолог почувствовал себя в своей стихии и засыпал меня специальными терминами: центральное, ареальное извержения, батолит, третичный период, кальдера, основные лавы, кремневые лавы и т. п.

Я спокойно подождал, пока Джек выскажется, и, когда он на мгновение замолчал, чтобы перевести дух, я поинтересовался, сколько в настоящее время на архипелаге действующих вулканов.

— Поблизости — три, — не задумываясь, ответил Джек. — Бенбоу на Амбриме, Ясур на Танне и дивный Лопеви, одинокий остров-вулкан, вы его увидите по дороге к Виле. Лопеви поднимается из воды на полтора километра. Есть еще несколько вулканов, но они либо спят, либо гудят. Среди них Лопеви — самый активный. Один подводный вулкан, расположенный совсем недалеко отсюда, выдает в среднем два-три землетрясения в месяц, разумеется, различной силы. Мы к ним привыкли. Вы, наверное, слышали, что гавань, которую открыл Дж. Кук на острове Танна двести лет назад, стала непригодной — дно поднялось на двадцать метров. И так везде. Сегодня плывешь — завтра сидишь на рифе. Опасные воды, очень опасные!

Большие Киклады

Видимо, того же мнения придерживался и знаменитый мореплаватель, первый француз, совершивший кругосветное путешествие, Луи-Антуан Бугенвиль. Спустя сто шестьдесят два года после Кироса его суда «Будёз» и «Этуаль» лишь ненадолго появились в водах забытого архипелага и сразу же отправились на Новую Гвинею. Однако именно французы вновь открыли Южную Землю Святого Духа. Они дали ей повое название — Большие Киклады и переименовали несколько важнейших островов архипелага. Бугенвиль и его команда также совершили первую высадку на Острове Прокаженных (сейчас остров Аоба). Произошло это 23 мая 1768 года. «Около часу дня я в сопровождении еще нескольких человек направился па небольшой шлюпке на берег, чтобы присоединиться к ним (части экипажа, высадившейся утром на берег. — Примеч. перев.).

Мы застали наших матросов в лесу. Они валили лес, а островитяне помогали им грузить его в шлюпки. Офицер, командовавший высадкой, рассказал мне, что, когда шлюпки подошли к берегу, их встретила многочисленная толпа островитян, вооруженных луками и стрелами и знаками запрещавших им приставать к берегу. Когда же, несмотря на угрозы, лейтенант приказал команде высаживаться, островитяне отступили на несколько шагов; затем по мере продвижения наших людей островитяне отступали все дальше и дальше, готовые выпустить стрелы и не разрешая приблизиться к себе. Тогда лейтенант приказал отряду остановиться, и принц Нассау подошел к ним поближе. Видя, что он один, они перестали отступать. Им раздали куски красной ткани, после чего установилось некоторое доверие. Шевалье де Круэ тотчас занял позицию на опушке леса, поставил людей на рубку леса под вооруженной защитой отряда и послал группу матросов с заданием поискать плодов.

Постепенно островитяне стали приближаться, и вид у них был уже более дружественный; они даже подарили матросам несколько плодов, не пожелав ничего взять в обмен. Они упорно отказывались обменивать также свои луки и дубинки и уступили лишь несколько стрел. В конце концов они окружили отряд большой толпой, не выпуская, однако, из рук оружия…

Таково было положение, когда мы высадились на берег. Мы оставались там до тех пор, пока наши шлюпки не были нагружены лесом и плодами. Возле одного Дерева я закопал дубовую доску с вырезанным на ней актом владения этими островами, после чего мы сели в шлюпки.

…По цвету кожи островитяне принадлежат к двум разновидностям: у одних цвет кожи черный, другие похожи на мулатов. У них толстые губы, густые курчавые волосы; у некоторых волосы желтого цвета. Роста они небольшого, некрасивы, плохо сложены; большинство со следами проказы; по этой причине мы дали этой земле название Острова Лепрё (Прокаженных). Среди них было мало женщин; последние были не менее безобразны, чем мужчины; единственная одежда их состоит из передников… Островитяне не носят бороды. Ноздри у них проколоты, чтобы вдевать украшения, на руках браслеты из зубов кабана или большие кольца, кажется, из кости, на шее — пластинки из панциря черепах, которых здесь на побережье много»[14].

Французские мореплаватели не пришли в восторг от Больших Киклад. До следующей высадки на берег Малекулы дело не дошло, так как «завывания аборигенов явственно доносились из леса, в который они отступили, мы слышали также грохот барабанов». Погода стояла плохая. С продуктами на судах было туго. Поэтому обследование архипелага закончили почти за шесть дней. Затем французы покинули берега острова. Следующим мореплавателем, посетившим эти воды через шесть лет после Бугенвиля, был Дж. Кук.

Надо сказать, что в водах Новых Гебрид имел место довольно пикантный факт из истории путешествий европейцев по Тихому океану. Вот что о нем пишет Бугенвиль:

Неизвестно, о чем думал Бугенвиль, слушая рассказ плачущей девушки. Без сомнения, это была первая европейская женщина, совершившая кругосветное путешествие. Никто не знает мнения Бугенвиля о мсье де Коммерсоне и о его роли в этой истории. Однако вот что писал великий французский путешественник о Барэ в своем дневнике:

После полудня ветер немного стих. Плыть стало легче. Остров приближался. Кое-где появились белые гребни пены, указывающие на подводные рифы. Зеленые холмы Аобы вырастали на глазах.

— В этих водах ночью мы не плаваем. Слишком большой риск, — сказал капитан Бохеньский.

— А если не успеваешь засветло дойти до места?

— Тогда стараемся укрыться в небольшом, хорошо защищенном заливчике, бросаем якорь — и отправляемся спать. В Океании время не так дорого, как в Европе. Вот и сейчас поступим так же. Интересно, который сейчас час? — он посмотрел на часы. — Пять. Значит, стемнеет самое позднее через час. Сегодня мы до Ндуиндуи не дойдем. Джонсон, эй, Джонсон! Приготовить якоря!

Минут через 40 мы уже находились в каких-нибудь двух кабельтовых от берега. Небольшой мыс надежно защищал нас от волн и ветра. Темнота опустилась на судно так же стремительно, как якорь в воду.

После ужина на «Росинанте» наступила тишина. Капитан пошел в рубку и делал там какие-то записи. Джек погрузился в чтение. Экипаж вместе с измученным Джонсоном крепко спал. На носу судна неподвижно стоял темнокожий Дэвид, наш первый и единственный механик.

С берега пахнуло влажной землей, гнилыми листьями, сладким ароматом цветов. Остров бесшумно погружался во мрак. Невидимая земля наполнилась звуками многоголосого хора. Все громче звенели цикады. Вдруг что-то заскрежетало, затарахтело, заухало. Возможно, участников ночного «концерта» было не так уж много, но, казалось, что сама невидимая, но такая близкая земля издает эти звуки. Настоящая симфония тропической ночи! Мне не раз доводилось слушать подобные ночные концерты. Этот был не менее великолепным. чем прежние.

Поскольку мы бросили якорь сравнительно недалеко от Ндуиндуи, наутро Доминик заявил, что хочет преодолеть остаток пути сушей, заодно осмотреть пальмы близлежащей плантации и завернуть в кооператив аборигенов. Я решил присоединиться к нему.

Прогулка по Аобе

Наша шлюпка, ловко преодолевая прибой, достигла песчаного берега. И вот мы уже на твердой земле. Доминик быстро зашагал в гору, я поспешил за ним. Двигались широким шагом наискось по заросшему сорняками склону. Кругом росли редкие деревья. С ближайшего холма увидели что-то похожее на дорогу. Она вилась вдоль берега.

Доминик шел так легко и быстро, что я еле успевал за ним. Становилось все жарче. Вдали я увидел… коров и большие постройки. Стены были из тщательно сплетенных циновок.

— Мы уже в кооперативе аборигенов. Сейчас кто-нибудь обязательно появится.

И они появились. Это были дети со вздутыми животами, правильными чертами лица, умными глазами. Завидев нас, несколько ребят куда-то помчались и скрылись за деревьями. Вероятно, они исполняли роль герольдов, возвещавших о нашем приближении. Мы присели на лавке у входа в длинный дом, построенный почти в европейском стиле. Я с любопытством заглянул внутрь. Несомненно, здание это принадлежало школе и одновременно являлось деревенским клубом. На двери висел замок.

Одевая на ходу рубаху и поправляя ее, навстречу нам спешил рослый мужчина. Так, подумал я, здесь уже перед представителями власти без рубашки не появляются. Человек этот, действительно, был богатырского сложения — рост не меньше ста восьмидесяти сантиметров, кудрявая шевелюра делала его еще выше.

Мужчина оказался вождем деревни и одновременно председателем кооператива, занимающегося заготовкой копры. Держался он с достоинством. Вождь поздоровался с Домиником и со мной. Я заметил, что ого занимает моя персона, но после того как Доминик сообщил, что я с «острова Мацея», он потерял ко мне интерес. Открыли замок и вошли в школьное помещение. Вождь отворил еще одну дверь и через минуту вынес… по бутылке апельсинового напитка каждому из нас. Позже я узнал, что это был истинно царский жест. Сладкий напиток считается здесь самым изысканным угощением. Принимая во внимание трудности доставки, на таких островах, как Аоба, он ценится так же высоко, как французское шампанское в Австралии.

Мужчины увлеченно беседовали. Я понимал лишь отдельные слова. Они говорили на бичламар[17], изобилующем французскими словами. Прошло много времени, пока я понял, что разговор ведется не о посевах, урожае и вредителях, а вертится вокруг самых обыкновенных, вернее, необыкновенных, сплетен. По дороге в Ндуиндуи Доминик передал рассказ вождя о редком празднестве, которое недавно проходило на острове.

— Был праздник. Большой ритуальный праздник. Закололи много свиней. Сразу сто штук, — с восторгом говорил Доминик. — Вождь Караэ из деревни Атавоа (это довольно далеко отсюда) получил высший ранг члена тайного союза. Жаль, что я не присутствовал на празднике, теперь это редчайшее событие. Говорят, собрался народ со всего острова, даже с соседних. А какие там были чудесные кабаньи клыки…

— Подожди, Доминик, — прервал его я. — Какое отношение имеют клыки к высшему рангу?

— Понимаешь, Караэ — это настоящий вождь старой закалки, язычник. Он не станет связываться с миссионерами. С незапамятных времен они — члены тайных союзов. Там они, как масоны, проходят посвящения и в зависимости от этого получают все более высокие ранги. Так было и на этот раз. Вождю Караэ присвоили наивысший ранг, что, по традиции, всегда сопровождается церемониями, во время которых закалывают огромное количество свиней.

— Понятно, у нас это называется банкетом.

— Вот-вот, что-то в этом роде. Что касается кабаньих клыков, то их история действительно интересна.

Далее Доминик прочел мне настоящую лекцию.

Привожу ее содержание. Оказывается, свиные клыки высоко ценятся во всей Меланезии. На Новых Гебридах цена на них особенно высока. Впрочем, большое значение придается также и их качеству. Свиньи здесь, как правило, полудикие. Однако некоторых из них окружают особой заботой. Это те экземпляры, у которых верхний клык удален. Благодаря этому нижний клык свиньи не стирается, а растет свободно, красиво загибаясь назад. Пенятся клыки, представляющие полный виток, но самыми редкими считаются дважды закрученные. В здешних сокровищницах хранятся также целые свиные челюсти с двумя невынутыми закрученными клыками.

Клыки врастают в рыло свиньи и причиняют ей жестокие страдания — она с трудом ест. Семь лет уходит на выращивание клыков. Все это время владелец кормит свинью и держит в своем хозяйстве. Чтобы вырастить дважды закрученные клыки, необходимо более десяти лет. Поэтому нет ничего удивительного, что владельцы как еще растущих клыков, так и выращенных пользуются всеобщим почетом. И когда верховный вождь устраивает закалывание свиней в свою честь, торжество непременно дополняют несколько новых великолепных клыков. Цена круглых свиных клыков в меновой торговле аборигенов высока. Стоит добавить, что туристы охотно платят за красиво отполированные закругленные клыки от ста до двухсот австралийских долларов. Дамы обычно носят их в качестве браслетов.

Наш путь в Ндуиндуи не был слишком долгим. Доминик на ходу проводил обследование пальмовых и банановых посадок. Он останавливался то тут, то там, рвал какие-то листья, потом отбрасывал их с недовольным выражением лица — вредителей было слишком много.

Ндуиндуи оказался вполне приличным городком. С вершины холма открывался вид на респектабельные постройки. В заливе виднелся наш «Росинант». Отсюда, с высоты, между судном и берегом ясно различались бледно-зеленые полосы, обозначающие коралловые рифы, опасные для судна.

— Постройки слева — это лепрозорий, субсидируемый кондоминиумом и частично новозеландцами. Обслуживающий персонал — миссионеры, — сообщил мне Доминик. — Их, притом различных вероисповеданий, по всему архипелагу много. Только на одном Аобе, насколько мне известно, есть представители и англиканской и римско-католической церквей. Как подумаю иногда, насколько по-разному миссионеры относятся к местным жителям, то ничуть не удивляюсь таким, как Караэ: уж лучше оставаться язычником и придерживаться веры предков.

— Ты атеист?

— Нет, мой отец был пастором.

В настоящее время проказу можно считать болезнью излечимой и не такой уж заразной. Здание больницы для прокаженных я осмотрел бегло. Не столько со страху, сколько из осторожности. Вообще Ндуиндуи разочаровал меня: слишком много оказалось здесь электричества, холодильников, консервов — цивилизации. Без особого сожаления я наблюдал с палубы «Росинанта», как за прибрежными пальмами исчезает больница для прокаженных.

На Аобе мы часто делали остановки. То что-то было нужно Джеку, то Доминику. Иногда они отправлялись на берег вместе по каким-то общим делам. Было и так, что сразу же после высадки на берег они разделялись. Тогда я находился в полной растерянности — с кем идти. Так или иначе, но благодаря им я посетил такие места, как Лолопуэпуэ. Там глава кооператива приобрел для себя и членов кооператива холодильник (видимо, чтобы иметь под рукой холодные напитки). Я также подробно познакомился с деятельностью кооператива Булуана, развернувшего пропаганду против продажи копры скупщикам-одиночкам. Большой плакат призывал к оптовой продаже, дающей значительно большую выручку.

Путешествуя по Острову Прокаженных, я по крохам, словно муравей, собирал информацию, потому что Джек и Доминик почти ничего об острове не знали. Они сообщали весьма приблизительные данные: население — семь тысяч человек, в том числе два белых плантатора; самая высокая точка на острове — полторы тысячи метров. Длина острова, по их словам, составляла двадцать пять миль, а ширина — неполных десять.

— Послушай, кому все это надо? Зачем тебе такие детали? — они отмахивались от меня как от назойливой мухи.

Измученные и искусанные какими-то мухами или другими насекомыми, возвращались мы обычно из путешествия по острову. Зато потом мы вкушали все прелести нашего «Росинанта». Искупавшись в море и поужинав, мы с комфортом устраивались на корме и наслаждались теплыми вечерами и ласковым ветерком. Часто кто-нибудь начинал рассказывать разные истории о Больших Кикладах. Я с большим интересом прислушивался к ним. На берегах Аобы я несколько повысил свой культурный уровень в области торговли сандаловым деревом и миссионерской деятельности. Возможно, в выборе последней темы роль сыграло присутствие Доминика, сына пастора.

Бесчинства белых колонизаторов

Почти до конца XIX столетия законом на островах Меланезии оставалась сила. Несмотря на то что острова оказывались под влиянием различных европейских государств, по существу, они не имели никакого правового порядка и подвергались как правило, бесконтрольной и жестокой эксплуатации. Бродяги со всех концов света, дезертиры с китобойных судов, ссыльные, бежавшие из Австралии и Новой Каледонии с каторжных работ, разные негодяи и плуты могли поселиться в любом приглянувшемся месте, на каком-нибудь атолле или островке. Достаточно было обладать решительностью, оружием и каким-нибудь, пусть даже краденым, парусным суденышком.

В те времена если не все, то большинство торговцев, бороздивших воды Океании, были людьми без совести и чести. Они, не задумываясь, шли на преступление: убивали, насиловали. Богатства, которые приносила им охота за голотуриями, жемчугом, сандаловым деревом — при отсутствии контроля на обширных водных пространствах, а также нежелание официальных кругов нести ответственность за соблюдение правопорядка породили целые легионы предпринимателей сомнительного толка, владельцев судов на «Черных островах».

Особым периодом в истории Новых Гебрид были 1825–1865 годы, годы торговли сандаловым деревом. На Фиджи «сандаловый бум» начался десятью годами раньше. Вскоре это дерево стало на архипелаге редкостью. Та же участь постигла сандаловые деревья на Маркизских островах и на Гавайях. Торговлю ароматным деревом породила прежде всего жажда наживы, но в том числе и система морских торговых путей, сложившихся к тому времени. Из Австралии владельцы парусников отправлялись за чаем в Китай. Им нужен был какой-нибудь груз, чтобы не идти в Китай порожняком. Ароматичное дерево оказалось идеальным грузом. Оно имело огромный сбыт в Китае, тем более что при тогдашних методах насилия, милых сердцу «торговцев», дело это сулило гигантские прибыли. С тех пор вошла в обиход на Южных морях мрачная поговорка: «Каждый кусок сандалового дерева с островов Тихого океана пропитан кровью». Пожалуй, в этих словах нет и тени преувеличения.

В 1830 году, лет через пять после открытия Питером Диллоном сандаловых рощ на Новых Гебридах, к острову Эрроманга отправилась большая экспедиция.

Она состояла из брига «София», нескольких небольших судов и насчитывала около пятисот вооруженных людей. Белые использовали аборигенов: среди нападающих были также коренные жители с других островов. После доставки на берег корабельной пушки началась настоящая война. Нападающие оттеснили противников в глубь острова, убивая по пути буквально каждого. Многих жителей загнали в пещеры, завалили входы и удушили дымом. Затем соорудили частокол и нарубили столько сандаловых деревьев, сколько требовалось, чтобы загрузить суда. После этого флотилия удалилась. Резня на Эрроманге — одна из самых мрачных страниц в анналах «цивилизации» белых на Новых Гебридах.

Жители Эрроманги надолго запомнили кровавую расправу, которую учинили им белые люди. В течение многих лет ни одно плохо вооруженное судно не отваживалось подойти к острову. Островитяне объявили белым войну не на жизнь, а на смерть. Каждая шлюпка, приставшая к берегу, подвергалась нападению. Лодки с торговцами стали держаться вдали от берега в ожидании, когда островитяне сами подвезут «товар». И тут местные жители стали прибегать к различным хитростям: они пускались вплавь, толкая перед собой стволы сандала и пряча топоры. Когда белые пытались поднять ствол в лодку, аборигены подныривали под нее и переворачивали. И в воде убивали белых. Кровопролития продолжались из года в год.

Однажды в апреле 1847 года, во второй половине дня, к берегам Эрроманги прибилась лодка с двумя потерпевшими кораблекрушение моряками с барка «Бритиш Соверин». Их тут же убили. Вскоре после этого появилась еще одна лодка с того же самого корабля. В ней находилось двадцать девять вооруженных людей. Островитяне решили расправиться с ними хитростью. Одни принялись угощать прибывших кокосовыми орехами и сахарным тростником, в то время как другие разбежались по соседним деревням, созывая воинов на предстоящую бойню. Хозяева острова предложили белым проводить их к уже прибывшим двум морякам. Для этого составили отряд. Люди двигались гуськом, причем за каждым белым шел островитянин, остальные воины шли по бокам. Процессию возглавлял вождь. По условному знаку вождя каждый островитянин мгновенно повернулся и размозжил голову идущему позади.

И все-таки виноваты во всем были белые. За несколько дней до истребления людей с «Бритиш Соверин» один искатель сандалового дерева хладнокровно застрелил четырнадцать жителей Эрроманги. Торговцы часто похищали аборигенов, чтобы продать их каннибалам. Одна шхуна из Сиднея, торгующая сандаловым деревом, доставила на берег Тануа мужчину, похищенного с Эрроманги, в качестве платы за дерево. В то время Тануа и Эрроманга находились в состоянии войны, поэтому, когда несчастный абориген оказался на острове, его убили.

Торговцы старались похищать вождей, за возвращение которых требовали большой выкуп. Зачастую, прихватив выкуп, судно уплывало, увозя на борту вождя. Потом несчастного продавали в другом месте в рабство или на жаркое. На торгующих сандалом шхунах устанавливались пушки. На борту их находился экипаж с большим количеством моряков. Торговались с вооруженных лодок, причем капитан вел переговоры с собравшимися на берегу аборигенами. В одной руке у него был заряженный пистолет, в другой — бусы или рыболовные крючки.

Считают, что за те сорок лет, которые потребовались, чтобы полностью уничтожить сандаловые леса на архипелаге Новые Гебриды, только с Эрроманги вывезли ароматного дерева на семьдесят тысяч тогдашних фунтов стерлингов. Последним был опустошен остров Эспириту-Санто, на котором Пэтон отыскал в 1853 году сандаловые рощи, но и их хватило ненадолго.

Островитяне благодаря торговле, вернее, грабительской политике, проводимой белыми в период «сандалового бума», познакомились с «милыми» обычаями белых, а также узнали, что такое топоры, гвозди, позднее — ружья, ножи, ткани. Произошла своеобразная промышленная революция, разумеется, без перемен в образе жизни. Сильнее всего это ощутили миссионеры, которые начали деятельность среди грозных каннибалов. Им пришлось расплачиваться, чаще всего жизнью, за бесчинства своих белых собратьев.

В Меланезии миссионеры появились сравнительно давно, хотя трудно вообразить менее благодатное поле для их деятельности. В 1796 году корабль «Дафф» доставил в Океанию первых миссионеров. В 1845 году Французская миссия Общества Марии высадилась на Соломоновых островах. Однако эту миссию удалили с островов вскоре после того, как островитяне убили епископа Элаппа и нескольких его сподвижников. Несмотря на эти неудачи, миссии продолжали существовать, а число миссионеров все увеличивалось. Новые Гебриды пользовались славой наиболее трудных в этом отношении и, как ни один архипелаг, может быть, кроме Соломоновых островов, стали ареной насильственной смерти многих миссионеров. Однако во многих случаях последние гибли в основном не от рук местных жителей. а в какой-то мере из-за бесчинств белых.

Шел 1839 год. На горизонте вблизи залива Диллона на Эрроманге появился небольшой бриг. Он направлялся к якорной стоянке. Несколько дней назад от подобного судна (жители Эрроманги были уверены — от того же самого) отделилась лодка и направилась к берегу. В ней сидели белые убийцы. Они бросились в глубь острова, вытоптали поля, перебили всех, кто попадался на их пути. На этот раз островитяне с ужасом следили за приближающимся бригом. Неужели эти белые убийцы никогда не насытятся, так и будут бесчинствовать на их острове?

Послышался всплеск воды. Это белые бросили якорь. Островитяне увидели, как пришельцы спустили на воду шлюпку, полную людей, и направились к берегу. Да и место для высадки они выбрали то же самое, что и те, которые хозяйничали тут несколько дней назад в поисках сандалового дерева. Между тем лодка приближалась.

Тогда вождь Кауиау выскочил из своего укрытия и, размахивая оружием, стал подавать лодке знаки удалиться. Не хотели больше жители Эрроманги видеть на своем острове белых. Они решили сразиться с ними. Но пассажиры на лодке не обращали внимания на угрозы; лодка подплывала все ближе, уже слышны были голоса белых. Кауиау и его воины отступили в заросли. Они решили подождать: может, белые уплывут скоро назад. Ведь на острове уже нечего было грабить. Если они все-таки направятся вдоль берега по тропинке, островитяне накинутся на них и отбросят к морю. Кауиау понимал, что такое возможно. Белые производили впечатление безоружных людей. Однако они могли спрятать оружие на дне лодки или привязать его к бортам, прикрываться товарищами, а также «большими ружьями» с брига. Кауиау хорошо знал, что такое пушки.

Тем временем лодка причалила к берегу. Островитян там не оказалось. Высокий, сильного сложения мужчина с благородным лицом вышел на берег и огляделся. Вместе с ним был его товарищ, пониже ростом.

Кауиау поднял дубину, и тут же лес огласился криком. Воины выскочили из засады. От страшного рева дрожал воздух, кровь стыла в жилах. Смелый Кауиау с поднятой огромной дубиной бросился к рослому мужчине. Однако белый оказался человеком сильным. Он отбил удар, что-то крикнул товарищу, после чего стал отступать в сторону моря. Но было уже поздно: Кауиау накинулся па него сзади. Качаясь, пришелец сделал еще несколько шагов и рухнул в воду. На него посыпались удары дубины. Будь прокляты эти белые грабители! Пусть получат хороший урок! Только раз вскрикнул белый. На берегу был убит и его товарищ.

Лодка отчалила, но не раздалось с нее ни одного выстрела. С брига также не стреляли. Странным это показалось вождю. На корме лодки стоял белый человек и громко рыдал. Лодка удалялась, белый что-то говорил. Воины были страшно возбуждены, но Кауиау чувствовал, что произошло что-то нехорошее. Его воины плясали от радости и громко кричали, угрожали оставшимся на бриге белым. Тело высокого белого островитяне подняли из воды и поместили в земляной печи. То же самое собирались проделать с другим белым. При этом они выкрикивали проклятия.

Видя, что ничего сделать нельзя, сидевшие в лодке люди взялись за весла, а человек на корме, ломая руки, продолжал плакать. Кауиау смотрел на него, и ничего не мог понять. Какой странный белый! Никогда раньше не видел и не слышал он ничего подобного. Может, Кауиау убил великого вождя?

Не знал тогда Кауиау, что от его руки погибли миссионер Джон Уильямс и его помощник Гаррис с миссионерского брига «Кэмден», идущего из Сиднея к язычникам-островитянам, чтобы принести им свет христианской веры.

Спустя двадцать лет Кауиау, давно уже христианин, стоял в салоне миссионерского барка «Джон Уильямс», который бросил якорь в заливе Диллона. Старый «Кэмден» давно уже списан, его место занял «Джон Уильямс», который курсировал между островами и был первым из целой династии миссионерских судов, носивших имя погибшего миссионера. Молча смотрел Кауиау на портрет своей жертвы. Теперь пришла его очередь заламывать руки и просить прощения за убийство.

И все-таки Джона Уильямса убил не вождь, а сами белые, и власти понимают это. Старый вождь спокойно дожил до конца своих дней на родном острове.

Кабанья челюсть и свадьба

На следующее утро я не без опаски посматривал на Джонсона и Фрэнсиса — членов нашего экипажа. Они были родом с Эрроманги. Однако их лица выражали доброжелательность и покой. Я несколько успокоился: они жили по иным законам.

Вождь деревни, в которую мы пришли, оказался хорошим знакомым Доминика. При виде нового человека он сначала держался несколько высокомерно. Однако быстро изменил свое отношение, и с удовольствием, в знак дружбы курил мои сигареты.

Доминик уже заканчивал свои дела, когда неожиданно вождь куда-то исчез. Через минуту он появился снова. В руках он держал нечто такое, что вызвало у меня чрезвычайный интерес — челюсть свиньи с мастерски выращенными клыками. Великолепные, загнутые дугой зубы казались огромными по сравнению с челюстью. Глядя на них, я вдруг со всей ясностью осознал, что, имея эти огромные клыки, свинья вела поистине… свинскую жизнь.

— Сколько он хочет за эту челюсть? — спросил я.

— Пятьсот фунтов, — перевел агроном.

Ответ удивил меня. Вождь назначал сумму, неслыханную даже для Вилы. Она не имела ничего общего с иерархией цен на островах. Доминик смеялся от души.

— Вот ведь как бывает! Островитяне только недавно познакомились с денежной системой. Кроме того, они плохо представляют себе, что такое деньги, и большинство вещей оценивают либо в один, либо в сто, либо в пятьсот долларов. Они не понимают, что покупатель, желая приобрести какой-то товар за определенную сумму, отвергнет предложение продавца, если будет назначена слишком высокая цена. Они не умеют и не хотят торговаться. Когда индийцы, которые живут на Фиджи, приезжают в Вилу, они приходят в отчаяние от того, что коренные жители не умеют торговаться. При этом можно оказаться свидетелем поистине забавных сценок.

— Понятно, но ведь из-за этого многие сделки не заключаются.

— Это не огорчает островитян, особенно если покупатель белый человек. Местные жители приходят в восторг, если белый не покупает их товар. Значит, они владельцы настолько великолепной вещи, что даже у белого не хватает денег купить ее. Верни челюсть вождю и увидишь его реакцию…

Я отрицательно покачал головой и передал челюсть вождю. Тот так обрадовался, будто я вернул ему еще не менее двух пар закрученных клыков.

Видимо, на радостях он пригласил нас к себе в хижину и угостил молоком кокосовых орехов. Надо сказать, что в пустой хижине без окон было прохладно и приятно. Сюда не проникала жара. Мы немного отдохнули и снова отправились на поиски больных пальм.

— Доминик, скажи, каков круг обязанностей у такого вождя, как этот?

— Их много. — Доминику явно не хотелось разговаривать со мной.

— Какие же все-таки? — допытывался я.

Доминик тяжело вздохнул, пробурчал что-то себе под нос о дотошных европейцах. Однако довольно-таки подробно рассказал о среднем вожде на Новых Гебридах.

В основном «должность» вождя передается по наследству от отца к сыну. Во время специальной церемонии все жители опускаются перед новым главой на колени и клянутся в верности. Преемник не вступит в «должность», пока не умрет старый вождь и пока молодой не выполнит особый церемониал: он должен пнуть стопу умершего, пройти под его телом, которое держат на руках подданные, и оказаться по другую сторону покойника. Старый вождь не может быть похоронен до тех пор, пока эта церемония не будет выполнена. На некоторых островах преемник не обязательно должен быть сыном вождя, его выбирают среди членов семьи покойного.

В основном вождь занимается разрешением споров, которые возникают между жителями его и соседних деревень (прежде подобные споры неизбежно приводили к войнам). Вождь может также наказывать своих подданных. Раньше он карал смертью, теперь же назначает штрафы. Существуют разные штрафы: денежные, натурой (например, свиньями), циновками, сельскохозяйственными продуктами, а также в виде принудительных работ. В круг обязанностей вождя входят представительские функции: исполнение свадебных, похоронных обрядов и проведение торжеств в деревне.

Кажется, основная задача вождя — забота о семьях жителей деревни. Если мужчина и женщина вступили в брак в соответствии с обычаями, то союз этот считается пожизненным. Ни деревня, ни вождь не признают разводов. Если жена пожелает оставить мужа, ее по приказу вождя связывают и возвращают мужу. В случае рождения внебрачного ребенка мать наказывают работами в пользу деревни, а малыша отправляют на воспитание к отцу. Если становится известно, что девушка сожительствует с парнем, вождь настаивает на том, чтобы они вступили в брак.

Одним из самых любопытных институтов, связанных с персоной вождя на Аобе (впрочем, не только на этом острове), является фареа, или дом деревенских старейшин. Это — убежище, надежный приют для убийц. Они ищут для себя здесь, под этой крышей, спасения и находятся в полной безопасности до тех пор, пока не покинут фареа. Вождь может использовать преступника на полевых работах. Фареа служит также местом собраний старейшин деревни, созываемых для решения особо важных дел. Без вождя, разумеется, не проходит ни одна свадьба.

— Случалось тебе когда-нибудь присутствовать на такой свадьбе? — спросил я.

— Конечно… — Доминик помолчал. — Слушай, старик, сжалься надо мной. Такая жара! Расскажу тебе все, только не сейчас, а вечером на судне.

Я перестал мучить его вопросами. Тем временем мы оказались в таком уголке острова, который необычайно напоминал мне чудесные пейзажи Полинезии. Мы расположились в тени. Флора и фауна тихоокеанских островов довольно бедные. Острова — это, конечно, не бассейн Амазонки с богатой растительностью и животным миром. Но даже джунгли с их влажным сумраком не могут сравниться с красотами природы этой части мира. Земля словно поднялась из морских пучин: колыбель человечества, увитая красными цветами гибискуса, бугенвилиями, орхидеями. Эпифиты обвивают стройные стволы пальм, лианы свисают с мощных ветвей баньяна. Развесистая пальма наклонилась над рифом — картина, достойная созерцания. Я лежал в тени хлебного дерева, смотрел в небо и восхищался формой листьев на фоне плывущих облаков. Я весь погрузился в созерцание природы.

— Посмотри, — голос Доминика вернул меня к действительности, — на это дерево.

— Ничего особенного не вижу, — сказал я, — рассматривая зеленое, ничем не примечательное дерево.

— При чем тут особенное? Ты же находишься на Острове Прокаженных, и я считаю своим долгом показать тебе дерево прокаженных. У нас таких деревьев мало, а в Индии, особенно на юго-западе страны, его выращивают повсюду…

— Зачем?

— Именно об этом я и хочу тебе рассказать, серость ты ботаническая! Дерево прокаженных дает масло, которое излечивает от проказы. Масло добывают из семян дерева. О необыкновенных лечебных свойствах этого растения в Индии исстари ходили легенды.

— В лепрозориях им разве не пользуются?

— Там его стали применять лишь в двадцатых годах нашего века. Результаты оказались хорошими. После этого на Гавайях и в Бирме появились крупные плантации. Конечно, лечение сульфаниламидами намного эффективнее, но маслом продолжают пользоваться еще и потому, что беднякам здесь сульфаниламиды просто не по карману.

Закончив вечернее омовение, Доминик устроился возле меня на носу «Росинанта». Мы любовались розовой луной и теплой тропической ночью.

— Дело было давно, и в памяти не сохранились подробности. Помню, что свадьба состоялась многолюдная и шумная, так что я могу даже что-то напутать. Праздничные угощения готовят здесь за несколько дней до свадьбы. Приглашения на торжества на тисненой бумаге в этих краях не рассылаются — и без того родственники и гости являются толпами. Им хорошо известно, что свиней и бычков забили уже, лаплап (нечто вроде кулебяки из ямса, начиненной кусочками цыпленка) испекли и начистили целую гору кокосов.

Вручение подарков семье жениха от семьи невесты — важная церемония. Дарят и свиней, и ямс, и таро, и глиняную посуду и сотни циновок, а последнее время даже деньги и разные современные предметы обихода, например пластиковые ведра. Глава семьи невесты при этом перечисляет один за другим подарки, а отец жениха вторит ему, как бы подтверждая таким образом наличие даров.

Через несколько часов подобная церемония повторится, но только с той разницей, что подарки теперь уже, будет принимать отец невесты. Подарки, которые получит семья невесты, разумеется, во много раз превысят количество даров жениху. Тут будет одних только циновок тысячи. Самое любопытное то, что после того как зачитают «литанию», как бы список даров, обе семьи возвратят часть подарков, в том числе и свиней, своим родственникам, у которых позаимствовали их на церемонию обмена.

— Может быть, ты помнишь, какими еще подарками, характерными для прежних времен, обменивались семьи молодых?

— Конечно, помню. Это была кабанья челюсть с загнутыми клыками. Точно такая же, какую мы видели сегодня, только она лежала в красиво сплетенной корзиночке и ее украсили пальмовыми листьями. По обычаю, невеста в праздничном наряде должна сломать эту челюсть, после чего она может приступить к следующей процедуре — зарезать предназначенных для пира животных. При этом будущий супруг держит поросят за ноги. Затем невеста садится за последнюю трапезу в кругу своей семьи, во время которой она тщательно охраняет священную ветвь, которую позднее посадит возле своего нового дома.

— Перенесение невесты к месту бракосочетания — обряд самый красочный. Транспортировку осуществляют тетки жениха, давая тем самым понять, что племянник сделал удачный выбор. Тем временем семья невесты демонстрирует установленный обычаем тест, из которого следует, что женщины в семье невесты исключительно сильны и храбры. Мерилом этих качеств служат… змеи. Двух или трех пресмыкающихся пускают в банановую рощу, а две устрашающего вида тетки, вооруженные палками, бросаются в бой. Не знаю, то ли тетки, которых я видел, были такие ловкие, то ли змеи полудохлые, во всяком случае, обе женщины действительно удивительно быстро выловили змей, разодрали их на куски и швырнули в толпу.

Обычай на Аобе, да и на других островах, строго предписывает танец, который исполняют отец и дяди жениха. Называется он сава. Танцоры двигаются по кругу. При этом они поют песни и хлопают в ладоши. Мужчины не прерывают танца до тех пор, пока к ним не присоединятся мать и сестры невесты. Тогда счастье молодой семьи гарантировано.

— Как развивались события вечером?

— Ели, пили, а так как торжества продолжались Целый жаркий день, а я был с приятелями, у которых нашлись напитки покрепче, чем кава, то со мной произошло, я бы сказал, частичное нарушение восприятия окружающей действительности.

— Кажется, я понял, что ты хотел сказать, — заключил я.