Черный ветер

Глава двадцать третья
БЕГЛЕЦ

Горбачук, оказавшийся Томисасом Тоомом, уходил вверх по Шаманской пади, все дальше в глубь тайги. Конь чабана Очирова мчался во весь опор. Всадник то и дело жестоко колотил его каблуками, безжалостно дубасил сырой толстой веткой.

Давно осталась позади Урочинская поляна. Дальше дорога пошла по сплошному темному лесу, с обеих сторон которого подступали высокие горы. На дне глубокой пади шумела Шаманка.

Вскоре дорога исчезла, и сменила ее узкая, еле приметная тропка, петлявшая между деревьями. Всадник натянул поводья, конь перешел на шаг. Иначе было нельзя: поедешь быстро - любая ветка сшибет тебя с седла и ты мгновенно окажешься под конем.

Чтобы не стукнуться головой о горбатую березу, всадник нагнулся, почти упал на шею коня и так проехал под горбатой «красавицей».

Ехать было все труднее, но зато здесь, в таежных дебрях, Тоом почувствовал, что нервы его понемногу успокаиваются.

Беглец был уверен теперь, что никто из урочииских не отыщет его, не отважится сунуть нос туда, где из-за каждого дерева может выглянуть дуло карабина, который он, Тоом, как-нибудь умеет держать в руках!

Задумавшись, всадник задел коленом заскорузлую кору лиственницы, поморщился от боли и, выругавшись, ударил по крупу коня кулаком (толстую ветку он отшвырнул еще при въезде в лес).

Еще километров через пять пропала и лесная тропа. Оглушительно загремела Шаманка, неистово бросаясь на гранитные стены и громадные обломки скал. Деревья почти исчезли. Беглец бросил коня и пошел пешком.

Спустился к речке, жадно напился, плеснул студеной воды па разгоряченное лицо и пошел дальше, все выше поднимаясь к перевалу.

«Не зря предостерегал меня Золэн Бухэ,- думал Тоом.- Говорил мне: «Нельзя их до самого Урочии-Шаманка тащить. Это шибко худо. Шибко-шибко худо. Там могут живет моя стара враг, стара Янжима - красна паршивца Ивана Бургэдов мама, если еще жива, не подохла. Там могут живет еще другие моя стара враг, кто знает. Она не знает, в глухой тайга, за далеко-далеко, за дабаном, как сера волк в глубоко нора, долго-долго прятался стара Шоно, который кончал-решил ихне комиссара жизнь в двадцатом годе. Оне думает, Шоно давно-давно удрал Манжур и подох там давно-давно. Я шибко боюсь, учитель этот там говорил-болтал будет о мне, о таком-сяком старике, и оне могут узнать меня. Ишь, он искает Ивана Бургэдов след, а дальше-больше на моя след может наступить. Вот чем беда! Тогда я пропал, тогда стара Шоно турма, решетка». Прав оказался, как в воду смотрел старик!.. А я, рассчитывая на свою ловкость и хитрость, дал маху. Не помогли мне ни камни, которые сбрасывал я на головы этих сопляков с вершины ущелья, ни звериный концерт, устроенный мною в лесу во время грозы, чтобы припугнуть их и этого кретина Левского… Ну ничего, есть еще порох в пороховницах, есть еще шансы и у меня!»

Подъем становился все круче. Кончился лес. Тоом упрямо двигался вперед, изредка вытирая рукавом плаща взмокший лоб.

«Да, Золэн Бухэ хитер! Недаром так долго прятал он пулемет, потом передал его мне, посоветовав надежно перепрятать. В грозу ниша развалилась, выпал пулемет на прибрежные камни. Нашли его дети. Хорошо, что я подслушал разговор юных идиотов, стоя за домом на центральной усадьбе. Спасибо учительскому сынку - болтун всегда для умного человека находка. Пришлось ночью снова перепрятать пулемет. Поближе к заимке, в пещере. В том самом каменном мешке, который я обнаружил лет пять назад. Пулемет мне еще пригодится».

Беглец снял плащ, перекинул его через плечо.

«Жаль, что глаза и голос не поддаются пластической операции. Они-то меня и подвели. Да еще как! Сначала шофер Афанасьев узнал меня, хоть и глуп как пробка. Пришлось убрать. Теперь этот Левский. Надо было мне предвидеть, что так может случиться, и его тоже убрать заблаговременно. Тут уж я сам выгляжу дремучим дураком! Младенцем, простофилей! Черт бы меня побрал».

Томисас Тоом крякнул от досады.

«Надо подумать о том, как спрятать концы в воду… А что, если разыграть ложную гибель во время шторма на море, чтобы меня больше не искали? Пусть найдут обломки моей моторки у скалистого берега… а тело утопленника не найдут, потому что он воспользовался кислородом, спрятанным в лодке, а потом - потом укатил па попутной машине… на поезде… на самолете… И был таков. Поминай как звали. За упокой души раба божьего Горбачука! А что, не так уж плохо использовал я твое имя, уважаемый Кузьма Егорыч! Много лет я был твоим двойником. Большое тебе спасибо! Прощай, не поминай лихом! Теперь да здравствует Томисас Тоом в новом его облике, в облике сибирского крестьянина Павла Максимовича Кондратьева!..»

Предаваясь мрачным и злорадным мыслям своим, беглец поднялся на вершинную линию хребта и глянул оттуда назад, в Шаманскую падь.

Погони не было.

Отдохнув минут десять, начал спускаться в падь Большой, чтобы оттуда поскорее дойти до заимки.

«Хоть на край света придется бежать, денег у меня хватит. Немало соболей добыл я за эти двадцать лет. В заповеднике. Тихо и незаметно. Всё шито-крыто. Да и старый запас нетронут лежит. Золото есть, а с ним не пропадешь…»

По берегам Большой стремительно двигался Томисас Тоом к Байкалу.