Честный обман

23

У Анны в спальне под окном была приделана выкрашенная белым кованая жардиньерка, которая с незапамятных времен пустовала. Здесь-то Катри и решила расставить папки с частной перепиской Анны и бумагами, оставшимися от ее родителей. На этот раз папки были из белого коленкора, под цвет мебели.

— Так-так, — сказала Анна. — Папины и мамины письма. Я думала, они давно отправились на лед. Вы их тоже читали?

Катри окаменела, внезапно увидев, как сильно изменилось Аннино лицо: оно съежилось, в нем появилась какая-то неприятная хитреца.

— Нет, не читала, — ответила Катри.

— Надо же, все аккуратно, все по порядку, и год на корешке. Могу открыть что угодно и когда угодно, скажем письмо, которое некто написал папе в девятьсот восьмом году.

Катри с минуту пристально смотрела на нее и, ни слова не говоря, вышла.

Анна бродила по комнате, брала в руки то одну, то другую вещицу, опять клала на место, а дурное настроение все не отступало, и в конце концов потребность в утешении стала совершенно невыносимой. Анна взяла белую папку с письмами Сильвии и села на кровать. Письма были подшиты в хронологическом порядке. Анна пропустила школьные годы, замужество Сильвии и все открытки из итальянского путешествия приятельницы. Вот соболезнования по случаю кончины родителей, умерших вскоре друг за другом. Анна нетерпеливо продолжала поиски, сейчас, сейчас речь пойдет о первых акварелях. Ага, нашла. «Дорогая Анна, отрадно слышать, что ты придумала себе хоть какое-то занятие, так все же будет легче». Нет, не то. Пока это еще не набрало важности… Позднее, когда Сильвия увидела их. Или после выхода первой книжки, точно уже не вспомнишь… Во всяком случае, когда они в первый раз говорили об Анниной работе, говорили по-настоящему серьезно, Сильвия сказала… Она помогла Анне, каким-то образом действительно помогла. Может быть, вот это: «Жизнь коротка, а искусство вечно, продолжай борьбу, милая Анна». Нет. Нет-нет. А здесь: «Не принимай это так близко к сердцу, вдохновение приходит, когда ему заблагорассудится». И еще: «По-моему, кролики у тебя премиленькие, за них тебе нечего беспокоиться». И уже к концу папки: «Что ты имеешь в виду, когда пишешь „сберечь пейзаж и, однако же, не поддаться обману“? Получила ли ты мой маленький новогодний подарок?..» Затем письма стали редки и мало-помалу сменились рождественскими открытками. Анна вернулась к началу, пытаясь отыскать то важное, то решающее, что Сильвия говорила о ее работе, но тщетно. Сильвия ничегошеньки не понимала, не выказывала интереса и была неисправимо сентиментальна. Анна поставила пустую папку на место, сложила письма в пластиковый мешок, потом спустилась в подвал, напихала в мешок глиняных черепков и крепко завязала. Кроме пса, дома никого не было. Анна потеплее оделась и пошла к морю. Путь по скользкому льду до мебельной горы оказался более долгим, чем она рассчитывала. Гора была солидная, прямо монумент, она разглядывала ее, стараясь опознать отдельные вещи, но не сумела, бросила свой мешок и повернула обратно к дому. Никто не видел ее прощания с Сильвией. В передней, проходя мимо пса, Анна обронила:

— Ну, что скажешь? — Но в голосе ее на сей раз не было торжества, слова эти прозвучали почти как беглое замечание.