Чудозавр

Дача была в трех милях от железной дороги, но едва лишь пыльная наемная карета успела, колыхаясь и дребезжа, отъехать от станции, как дети уже стали высовывать головы из окон, спрашивая: «Теперь близко? Мы уже подъезжаем?» И когда по пути изредка попадались одинокие хижины, то все они вскрикивали: «О, это, наверное…» — но экипаж катился все дальше и дальше, пока не забрался на самую вершину холма, сейчас же за каменоломнями и немного не доезжая до ям, где копали песок. Тут стоял белый домик, окруженный зеленым садом.

— Вот мы и приехали, — объявила мать.

— Какой дом-то беленький! — воскликнул Роберт.

— А посмотрите, какие тут розы! — радостно сказала глазастая Антея.

— И сливы тоже, — добавила Джейн.

— Да, недурно, — сдержанно, как и подобает старшему, согласился Кирилл.

Даже самый маленький братишка залепетал:

— Ацю улять ножками.

Карета дрогнула в последний раз и остановилась.

Толкаясь и наступая друг другу на ноги, но не обращая никакого внимания на это, все бросились вон из экипажа. Только мать, как это ни странно, совсем не торопилась. И даже выйдя из кареты, — не одним прыжком, а тихонько, по ступенькам, она еще посмотрела, как вносили чемоданы, потом расплатилась с извозчиком, и ей, по-видимому, совсем не хотелось тотчас же броситься со всех ног и поскорее обежать сад, двор и заросли шиповника, терновника и бурьяна, оказавшиеся за сломанными задними воротами. Но дети, конечно, лучше знали, что надо было сделать прежде всего.

По правде говоря, дом этот был самый заурядный и особой красотой не отличался, мать находила его даже неудобным, и ей очень не нравилось, что в нем слишком мало полок и нет ни одного чулана. Но дом стоял в глухой местности, никакого жилья вблизи не было. А так как дети провели два последних года безвылазно в Лондоне и им не выпало даже на несколько часов съездить на берег моря, то домик показался им каким-то сказочным дворцом среди земного рая.

Ведь Лондон — это настоящая тюрьма для детей, особенно если их родные небогаты. Конечно, там есть и театры, и магазины с разными интересными вещами, но если у вашей семьи нет лишних денег, то в театрах бывать доводится очень редко, да и в магазинах многого и много покупать нельзя. Вообще большие города устроены совсем не так, как надо: там всюду одни прямые, плоские мощеные улицы с огромными скучными домами по сторонам; в общественных садах и парках по деревьям лазить нельзя и даже по траве ходить не позволяют; да и трава там всегда пыльная, а деревья все как-то похожи друг на друга. Нет там и таких хороших вещей, как лес, кустарник, песок, вода, с которыми можно играть, не портя их и себе не вредя. Вот почему в городах дети порой так несносны. Они сами не понимают, чего им недостает. Очень часто не знают этого и их отцы и матери, тетки и дяди, учителя, гувернантки и няни. А мы с вами теперь это знаем.

Прежде чем детей собрали и заставили умыться к чаю, они уже успели обследовать и сад, и двор, и все постройки. Теперь они были вполне убеждены, что в Белом доме им будет очень хорошо. Собственно говоря, они и раньше на это надеялись, но когда открылось, что позади дома кустятся густо заросли дикого жасмина, когда они нашли лужайку, поросшую мягкой, зеленой и совсем не пыльной травой, когда над конюшней был открыт сеновал с остатками сена, надежда детей на привольную жизнь обратилась в уверенности. Когда же Роберт обнаружил поломанные качели, свалился с них и набил себе на лбу шишку величиной с яйцо, а Кирилл прищемил себе палец дверью старой клетки для кроликов, всякие сомнения в будущем счастье, если они у кого-нибудь и оставались, исчезли окончательно.

Лучше всего было то, что здесь, на даче, не было никаких правил: туда не ходить, того не делать. В больших городах обыкновенно на всем наклеен ярлык: «Не трогай!» Хотя такой ярлык и невидим, от этого не легче: все равно вы знаете, что он тут есть, а если не знаете, то вам очень скоро об этом скажут.

Белый дом стоял на вершине холма, сзади него был лес, а по бокам с одной стороны громоздились каменоломни, а с другой зияли ямы, откуда копали песок. У подножия холма расстилалась долина с причудливого вида постройками, в которых выжигали известь, с красной кирпичной пивоварней и горсткой домишек. Когда высокие трубы дымили, а солнце садилось, вся долина покрывалась золотистым туманом, а известковые печи и сушилки для хмеля сверкали в лучах солнца, словно какой-то волшебный город из «Арабских сказок».

Начав описывать местность, я мог бы и продолжить свою повесть в том же духе и поведать вам подробно о том, как шла обыденная жизнь детей в Белом доме и чем они там занимались. А делали они там то же самое, что, вероятно, делали бы и вы на их месте. Если бы я рассказал, что дети порой были шаловливы и надоедливы, как и с вами иногда случается, то, пожалуй, кто-нибудь из ваших тетушек черкнул бы карандашом на полях книги: «как это верно!» или «так часто бывает!» И такая надпись вам, вероятно, не понравилась бы. Поэтому я уж лучше не стану писать о повседневной жизни детей в Белом доме, а расскажу вам только об удивительных приключениях, которые с ними здесь случились. И вы можете оставлять книжку где хотите, не опасаясь, что кто-нибудь из взрослых напишет на ней: «Как это верно!» Взрослые люди не верят чудесам и всегда требуют так называемых доказательств. А дети почти всему готовы верить, и взрослые это знают. Вот почему они говорят вам, например, что Земля круглая, как апельсин, хотя вы сами отлично знаете, что она плоская. Потому же они уверяют вас, что Земля вертится вокруг Солнца, хотя вы собственными глазами каждый день можете видеть, что Солнце поднимается утром и уходит спать вечером, как и полагается порядочному Солнцу; Земля же знает свое место и лежит смирнехонько, а не вертится, как волчок.

Однако я смею думать, что вы верите всем этим россказням взрослых о Земле и Солнце, а если так, то вам нетрудно будет поверить и мне, когда я скажу, что не успели Антея, Кирилл и другие дети пробыть на даче неделю, как уже нашли необыкновенное существо: не то зверя, не то волшебника. Хотя я должен сказать, оно совсем не было похоже на тех волшебников, о которых вы читали или слыхали, или каких, быть может, сами видали. А случилось вот как: Отец должен был неожиданно уехать по делам, а мама отправилась к бабушке, которая немножко захворала. После их отъезда в доме стало как-то пусто и скучно. Дети бродили из комнаты в комнату, смотрели на обрывки веревок и клочки бумаги на полу, еще не выметенные после упаковки вещей, и не могли придумать, чем бы им заняться. Наконец Кирилл предложил:

— Знаете что? Возьмем наши лопаты и махнем к песочным ямам, будем играть, будто мы на берегу моря.

— Папа говорил, здесь когда-то и было море, — сказала Антея. — Я слышала, здесь есть раковины, которым — знаете по сколько? — по нескольку тысяч лет. Вот бы найти!

И недолго думая, дети направились к песочной яме. У самого края ямы они задержались, посмотрели вниз и спускаться с обрыва не стали: отец предупреждал их, что это место опасное, как и каменоломни. Песочные ямы сами по себе не страшны, если только вы не будете карабкаться по их краям, а пойдете по дороге, где возят песок.

Дети были обременены не только лопатами, каждый из них по очереди должен был нести Ягненка — так звали они своего младшего братца, потому что первое слово, которое он произнес, было «бэ-э!». Прозвища были и у других. Так Антею они иногда звали Пантерой; когда читаешь, это кажется немножко глупым, но когда говоришь, выходит созвучие с ее именем, не правда ли?

Песочная яма была очень широка и глубока, не яма, а умывальный таз великана. По верхнему краю ее росла трава с какими-то красными и желтыми колючими цветами; на дне ее бугрились кучи песка, а по бокам в некоторых местах попадались пещерки; выше, на обрыве, виднелись целые ряды маленьких дырочек: то были гнезда стрижей.

Конечно, дети выстроили замок из песка. Но постройка замков — не очень веселая забава, если нет надежды, что придет прилив, наполнит ров, потом смоет подъемный мост и, в довершение удовольствия, вымочит всех по крайней мере по пояс.

Кирилл загорелся выкопать пещеру, чтобы играть в ней в разбойников, но другие побоялись, что пещера обвалится и похоронит их всех заживо. Дело кончилось тем, что все усердно принялись копать нору в Австралию. Дети, как видите, верили, что Земля шарообразна и что по другую ее сторону австралийские мальчики и девочки ходят вверх ногами, как мухи по потолку, а головы их болтаются в воздухе.

Дети раскраснелись, перемазались в песке, но продолжали копать и копать. Ягненок попытался поесть песку, предположив, что он сахарный; но, узнав по собственному опыту, что песок совсем не вкусен, он расплакался и заснул от огорчения, улегшись в уютной ямке на дворе недостроенного замка. Это позволило его братьям и сестрам работать, не отрываясь от дела. И нора в Австралию стала уже настолько глубока, что Джейн, которую иногда почему-то звали Киской, предложила кончить на этом.

— А вдруг мы провалимся, — опасалась она, — и упадем среди маленьких австралийцев? Представляете? Ведь песок может попасть им в глаза!

— Да, — поддержал ее Роберт, — и они рассердятся, станут бросать в нас камнями и не дадут нам посмотреть на кенгуру, на страусов эму и прочие австралийские чудеса.

Кирилл и Антея знали, что Австралия не так-то уж близко, однако и они согласились бросить лопаты и копать дальше руками. Это было совсем не трудно, так как песок на дне ямы был очень мелкий и сухой. Иногда в нем попадались раковинки.

— Подумать только, — сказала Джейн, — здесь когда-то было мокрое море с волнами, рыбами, кораллами и морскими царевнами!

— С кораблями и потопленными испанскими сокровищами, — подхватил Кирилл. — Я хотел бы найти золотой дублон или что-нибудь в этом роде.

— А как же это вдруг море здесь высушили? — спросил Роберт.

— Уж, конечно, не ведрами его вычерпали, глупый! — усмехнулся старший брат. — Папа рассказывал, что земле под морем стало слишком жарко, как иногда тебе бывает в постели, вот она и высунула плечо, а море с нее и соскользнуло, как с тебя одеяло. Плечо так и осталось снаружи, а потом стало сушей. Пойдемте лучше искать раковины. Мне кажется, что вон в той пещере их должно быть уйма. А еще там лежит что-то похожее на якорь затонувшего корабля. Здесь же, в австралийской норе, ужасно жарко.

Другие согласились, и лишь Антея продолжала копать. Она всегда любила доводить начатое дело до конца, и потом — разве не интересно, не сходя с этого места, добраться до Австралии?!

В пещере, однако, не нашлось ничего любопытного: раковин там не было вовсе, а якорь от разбитого корабля оказался только сломанной рукояткой старой кирки.

Группа, исследовавшая пещеру, уже рассуждала о том, что песок удивительно возбуждает жажду, если он не находится на берегу морском; кто-то даже уже предложил пойти домой и напиться лимонаду, как вдруг Антея крикнула:

— Кирилл, иди сюда! Тут что-то живое. Ой, оно уйдет. Скорей же! Все бросились к ней.

— Наверное, крыса, — предположил Роберт, — и тут нет ничего удивительного! Папа говорил, их много водится в старых местах, а это место должно быть очень старым, раз здесь тысячи лет назад плескалось море.

— А это не змея? — спросила Джейн вздрагивая.

— Посмотрим! — сказал Кирилл, спрыгивая в яму. — Я змей не боюсь, я их даже люблю. Если это змея, то я приручу ее, и она будет ползать за мной повсюду, а по ночам спать, обернувшись вокруг моей шеи.

— Нет, ты этого не сделаешь! — решительно возразил Роберт: он спал в одной комнате с Кириллом. — А если крыса, то можешь хоть на голову себе ее класть.

— Не болтайте чепуху! — прикрикнула Антея. — Это не крыса, гораздо больше крысы. И совсем не змея. У него есть лапы, я их видела, и шерсть. Нет, не надо лопаты, Кирилл! Мы можем сделать ему больно. Копай руками.

— А тогда оно сделает больно мне, — возразил Кирилл, не выпуская лопату.

— Не надо же, Кирилл, не надо! — настаивала Антея. — Быть может, вы смеяться станете, только оно что-то сказало.

— Что?

— Оно сказало: «Оставь меня в покое».

На это Кирилл только заметил, что у его сестры, кажется, голова не в порядке. Оба они с Робертом взялись за лопаты и принялись разрывать песок. Антея же в сильном волнении сидела на краю ямы. Мальчики копали осторожно, и вскоре стало видно, что на дне австралийской норы действительно что-то шевелится.

Антея больше не выдержала:

— Я не боюсь, пустите меня! — крикнула она. Спрыгнув в яму и опустившись на колени, она стала разбрасывать песок руками, словно собачка, вспомнившая, где была зарыта кость.

— О, я чувствую мех! — уверяла она. — Право же, право, так. Но вдруг со дна ямы послышался какой-то незнакомый глухой голос, заставивший всех отскочить прочь.

— Оставьте меня в покое, говорю я вам!

Дети в испуге переглянулись. Однако Роберт довольно быстро оправился и храбро ответил:

— Но нам надо тебя видеть.

— Мы желали бы с вами познакомиться, — сказала Антея, тоже набравшись храбрости.

— О, раз таково желание, то… — прошуршало в ответ. Вслед за тем песок заклубился, завертелся, рассыпался в стороны; что-то темное, круглое, пушистое появилось на дне ямы, отряхнулось, село, позевывая, и стало протирать себе глаза.

— Кажется, я вздремнул малость, — сказало это странное существо. Дети стояли вокруг ямы и с удивлением взирали на свою находку. Да и было на что посмотреть: глаза у этого невиданного зверька были словно у улитки — на рожках, они вытягивались и складывались точно подзорные трубы; уши были как у летучей мыши; туловище — круглое, толстое словно у паука, покрытое темным пушистым мехом; ноги и руки, как у обезьяны, и тоже покрытые мехом.

— Вот так чудо-юдо! — воскликнула Джейн. — Что же мы с ним сделаем? Возьмем домой?

Странное существо повернуло свои длинные глаза и, посмотрев на шляпку Джейн, ехидно сказало:

— Она у вас всегда такая глупенькая, или же только эти тряпочки так вредно влияют на ее головку?

— Она не хотела вас обидеть, — кротко вступилась за младшую сестру Антея. — И, право же, никто из нас не хочет вас обижать. Вы не бойтесь, мы ничего дурного вам не сделаем.

— Мне говорят: «Не бойтесь!».. Мне милостиво обещают меня не обижать!.. Это мне нравится!!! Да вы что же: меня каким-то ничтожеством считаете?

И вся шерсть у невиданного зверька встала дыбом, словно у рассерженного кота.

— Если б мы знали, кто вы такой, — ответила Антея мягко, — то, конечно, мы не стали бы говорить того, что вас сердит. Но ведь, право же, мы не знаем кто вы!

— Не знаете? Да, мне известно, что мир совсем изменился; однако неужели до такой степени?.. Неужели, увидав Псаммиада, вы не можете его узнать?

— Самиада?.. Это что за странное имя?

— Так в старину называли нас греки. На вашем языке меня можно назвать… ну, хоть Диво Песков, что ли. Так неужели никто из вас, всех четверых, не может узнать меня?

Вид у Дива был такой обиженный и печальный, что Джейн опять поторопилась сказать:

— Ну, конечно, мы вас сразу узнали! Ведь мы и пришли сюда на вас посмотреть.

— Слышал я сейчас, как ты меня узнала! — проворчало Диво сердито и стало зарываться в песок.

— О, не уходите от нас, поговорите с нами еще немножко! — воскликнул Роберт. — Я не знал, что вы Самиад, но я знаю, что никогда в жизни не встречал такого необыкновенного существа, как вы.

Диво стало как будто немножко добрее.

— Я не прочь поговорить с вами, если вы будете держать себя как люди благовоспитанные, — сказало оно. — Только я не стану заниматься пустой болтовней; если же вы будете предлагать мне разумные вопросы, то я на них вам отвечу, а быть может, и нет. Вот спрашивайте что-нибудь.

Конечно, никто ничего не мог придумать. Наконец Роберту пришла в голову удачная мысль.

— Давно вы живете на свете? — спросил он.

— О, века! Даже целые тысячи лет.

— Расскажите нам обо всем.

— Все прошлое записано в книгах.

— О вас мы еще ничего не учили, — сказала Джейн. — Расскажите нам побольше о самом себе. Мы о вас ничего не знаем, а вы такой хороший.

Диво разгладило свои баки и улыбнулось.

— Пожалуйста, расскажите! — пристали к нему дети все разом. Удивительно, как легко привыкаешь даже к самым невероятным вещам: пять минут тому назад дети не имели ни малейшего понятия о том, что на свете существует какой-то Псаммиад, а теперь они уже разговаривали с ним, как со старым знакомым.

Диво вытянуло свои глаза на рожках и блаженно прижмурилось:

— Как солнце-то ярко светит: совсем как в прежние времена! Кстати, откуда вы теперь достаете мегатериев?

— Чего? — спросили дети разом. Нелегко ведь вспомнить, особенно когда вы удивлены или взволнованы, что спрашивать «чего?» невежливо.

— А птеродактилей теперь много водится? — продолжало Диво. Дети молчали, не зная, что сказать.

— Что же вам дают теперь на завтрак? — спросило опять Диво, теряя терпение. — И кто вас теперь кормит?

— Мама дает нам яйца, ветчину, хлеб, молоко и всякую всячину. А что это такое мега… или птеро… как это вы их назвали? И разве их кто-нибудь ест? — перебивая друг дружку, оттараторили Антея и Джейн.

— Еще бы! В мое время у каждого на завтрак был по крайней мере птеродактиль; он немного похож на птицу и немного на крокодила. Я уверен, что, слегка поджаренный на вертеле, он был очень вкусным. В старину вот как все это делалось. В те времена наше племя было многочисленно, и вот, обыкновенно ранним утром, люди выходили искать нас, Псаммиадов, и говорили нам свои желания. Большею частью для этого посылали мальчиков; и нередко старшему сыну в семье поручали, чтобы он попросил мегатерия. Это животное было ростом со слона и мяса на нем было, конечно, очень много. Когда хотели рыбы, то просили ихтиозавра: он был от двадцати до сорока футов длиною, значит, его вполне хватало на завтрак. Если нужна была птица, то просили птеродактиля: в нем тоже было чего поесть. Иные дети высказывали порой и разные другие желания; но когда в семье ожидали гостей, то обыкновенно просили мегатерия или ихтиозавра: у последнего плавники считались очень тонким лакомством, а из хвоста приготовлялась прекрасная уха.

— Должно быть, тогда оставались целые кучи холодного мяса? — вообразила Антея, у которой уже проявлялись задатки будущей хорошей хозяйки.

— О, нет! — разочаровало ее Диво. — Этого не могло случиться, ведь вечером, после захода солнца, все остатки обращались в камни. Мне говорили, что и теперь еще здесь повсюду находят окаменелые кости.

— Кто же вам это говорил? — спросил Кирилл.

Диво вдруг нахмурилось и начало зарываться в песок.

— Нет, нет, пожалуйста, не уходите! — закричали дети. — Расскажите нам, что еще было, когда на завтрак давали мегатериев. Было ли тогда на свете все так же, как и теперь?

— Ничего подобного, — вздохнуло Диво. — Здесь кругом был песок; на деревьях рос уголь, а цветы барвинка были величиной с тарелку, они и теперь тут встречаются, окаменелые, конечно. Наше племя жило на берегу моря. Дети часто приходили к нам со своими кремневыми лопатками и каменными ведерками и строили для нас песочные замки. Вот уж много тысяч лет минуло с тех пор, а, говорят, дети и теперь еще строят замки из песка. Да, трудно отстать от старой привычки!

— Но почему же вы перестали жить в замках? — спросил Роберт.

— Это грустная история, — опять вздохнуло Диво, запечалившись. — Людям пришла фантазия окружать замки рвом, и вот противное шумное море стало заливаться в эти рвы. Наше древнее племя, порожденное горячим первобытным солнцем, сырости не выносит. Поэтому многие из нас стали простужаться и умирать. Так нас оставалось все меньше и меньше; пришла, наконец, такая пора, что люди уже не просили у нас никакой другой дичи, а только одних лишь мегатериев и ели про запас вдвое больше, чем хотелось: ведь могли пройти целые недели, прежде чем удастся встретить другого Псаммиада, который исполнит просьбу.

— А вас море ни разу не вымочило? — спросил Роберт. Дрожь пробежала по телу Дива.

— Единственный раз в моей жизни, и то лишь один кончик двенадцатого волоска моей левой баки. Это место до сих пор дает себя знать в дурную погоду. Но и одного такого случая было вполне достаточно для меня. Высушив свою бедную левую баку, я тотчас же ушел подальше от моря и выкопал себе дом в теплом сухом песке. Так я с тех пор и живу. Потом и море отсюда отступило. А теперь я расскажу вам кое-что другое.

— Будьте добры, ответьте еще на один вопрос, — сказала Антея. — А сейчас вы может исполнять чужие желания?

— Разумеется, — подтвердило Диво. — Разве я не исполнил вашего желания несколько минут тому назад? Кто-то из вас сказал: «Мы желали бы с вами познакомиться», и вот я теперь с вами беседую.

— Пожалуйста, исполните еще что-нибудь!

— Хорошо, но только говорите скорее, я уже устал.

Наверное, вы часто думали о том, чего бы вы пожелали, если бы кто-нибудь вдруг обещал исполнить три ваших желания. Конечно, вы смеялись над стариком и старухой в известной немецкой сказке, которые неосторожно попросили у феи блюдо сосисок; и вы были уверены, что если бы к вам явилась добрая фея и согласилась исполнить три ваших просьбы, то уж вы-то, конечно, знали бы чего пожелать. Дети часто обсуждали между собой этот вопрос, но вот теперь, когда вдруг представился такой редкий случай, у них все мысли из головы вылетели.

— Скорее же! — торопило их Диво. А придумать никто ничего не мог.

Наконец Антея кое-как собралась с мыслями и вспомнила, что у нее с Джейн было одно общее заветное желание, о котором они никогда не говорили мальчикам: те вряд ли одобрили бы его. Но теперь уж лучше было сказать хоть что-нибудь, чем совсем ничего. И Антея попросила:

— Я хочу, чтобы мы все были прекрасном, как утро майское! Дети взглянули друг на друга, чтобы запомнить, какие лица были у них до сих пор. А в это время Псаммиад выпустил вперед свои длинные глаза, как будто перестал дышать и стал вдвое толще, чем был раньше. Вдруг он опять заговорил:

— Боюсь, что мне это не удастся: должно быть, я разучился. Дети были страшно разочарованы.

— Ну, пожалуйста, попробуйте еще раз, — не отступались они.

— Хорошо, — кивнуло Диво. — Дело в том, что я немножко приберег свою силу, чтобы вы все захотели одного и того же. Если вы сговоритесь и удовольствуетесь одним общим желанием в день, то, так и быть, я буду их вам исполнять. С этим-то желанием вы все согласны?

— Да, о, да! — воскликнули Джейн и Антея. А мальчики утвердительно кивнули головами. Они не могли поверить, что Псаммиад совершит такое чудо. Девочек всегда легче убедить, чем мальчиков.

Диво еще дальше вытянуло вперед глаза и стало все больше и больше раздуваться.

— А он от этого не заболеет? — робко шепнула Антея.

— И кожа у него не лопнет? — добавила Джейн.

Кирилл же, который весь еще был во власти рассказа Дива о давней-давней старине с ихтиозаврами да плезиозаврами, заметил:

— Да он сам похож на какого-то… Чудозавра. Вы не находите?

— И верно, — поддержал его Роберт. — Вылитый Чудозавр.

— Вот мы его и окрестили, — обрадовалась Антея.

Все почувствовали большое облегчение, когда Чудозавр, раздувшийся так, что во всей австралийской норе почти не осталось места, вдруг выпустил воздух и принял свои обычные размеры.

— Готово! — объявил он, тяжело дыша. — Завтра будет легче.

— Вам не очень больно это делать? — справилась Антея.

— Только в простуженной баке немного отзывается, — ответил Чудозавр. — Благодарю! Ты, я вижу, добрая и внимательная девочка. Прощайте!

Он вдруг начал сноровисто раскапывать песок всеми четырьмя лапами и скрылся.

Проводив его взглядом, дети переключили внимание на себя, и каждый из них вдруг увидел, что находится в обществе каких-то трех незнакомцев необыкновенной красоты. Несколько мгновений все стояли в глубоком молчании. Каждому казалось, что его братья и сестры куда-то исчезли, а вместо них незаметно подкрались совсем незнакомые дети.

Антея обрела речь первая.

— Простите, — сказала она, очень вежливо обращаясь к Джейн, у которой теперь были огромные голубые глаза и темные курчавые волосы с красноватым отливом, — не видали ли вы поблизости двух мальчиков и маленькую девочку с ними?

— Я только что хотела вас о том же спросить, — призналась Джейн. В это время Кирилл вскрикнул:

— Постой! Да ведь это ты! Я узнал твой разорванный передник. Ты — Джейн, не правда ли? А ты — Пантера! И вот твой грязный платок, который ты забыла переменить, после того, как порезала палец. О-хо! Значит, то желание все-таки исполнилось! Неужели и я такой же красивый, как вы все?

— Если ты — Кирилл, то ты раньше мне гораздо больше нравился, — сказала Антея решительно. — Ты теперь со своими золотыми кудрями похож на ангела с елки. А если это Роберт, так он стал — ни дать ни взять! — итальянский мальчик с шарманкой; смотрите — волосы у него совсем черные!

— В таком случае и вы, девочки, обе похожи на раскрашенные открытки, глупые открытки, которые на Рождество посылают, — парировал Роберт сердито. — У Джейн волосы, точно морковь. И правда, ее волосы были того красновато-золотистого оттенка, которым так восхищаются художники.

— Хорошо! Не будем искать недостатки друг в друге, — примирила их Антея. — Лучше подхватим Ягненка и побежим обедать. Вот прислуга-то на нас подивится!

Когда они подошли к своему меньшому братишке, он только что просыпался. По счастью, он не стал прекрасен, как майское утро, а остался таким же, каким и был. И все почему-то были очень этому рады.

— Должно быть, Ягненок еще слишком мал, и потому у него нет никаких желаний, — сказала Антея. — В следующий раз о нем надо будет упоминать особо.

С этими словами Антея наклонилась, протянув руки к ребенку.

— Иди к своей Пантере, детка! — проворковала она.

Но дитя взглянуло на нее совсем насупленно и засунуло себе в рот перепачканный в песке кулак. Антея была его любимая сестра.

— Иди же ко мне, — продолжала она.

— Пошла плочь! — выпалил ребенок.

— Пойди к своей Киске, — позвала тогда Джейн.

— Хоцю мою Панти, — объявил малютка кисло, и губки его задрожали.

— А ну-ка, старый воин, садись на спину к своему Робби и поскачем домой! — сказал Роберт, пытаясь взять его к себе на руки.

— А-а! — завопил малыш во всю мочь и залился горючими слезами. Тут дети сообразили: их маленький брат не узнавал их.

В отчаянии глядели они друг на друга и, что было хуже всего в этом печальном положении, вместо давно знакомых веселых и ласковых глазенок своих братьев и сестер, каждый встречал большие, красивые и совершенно незнакомые глаза каких-то чужих людей.

— Это в самом деле ужасно, — заключил Кирилл, тоже сделавший попытку взять к себе на руки Ягненка, причем тот царапался и ревел диким голосом. — Нам надо прежде всего подружиться с ним. Не могу я нести его домой, когда он так орет. Подумать только, что надо заводить знакомство с собственным братом! Фу, как это глупо!

Однако ничего другого не оставалось. Такая задача была еще трудна тем, что ребенок был голоден, как лев в пустыне.

Прошел целый час, прежде чем он кое-как позволил этим незнакомцам взять себя на руки и по очереди нести домой.

— Ну, слава Богу, пришли! — сказала Джейн, входя в садовую калитку. Нянька Марта стояла у дверей дома и, прикрывая рукою глаза от солнца, беспокойно глядела вдаль.

— Вот, возьми его!

— Ну, слава Создателю, хоть один-то цел! — оживилась она. — А где же другие-то? Да вы кто такие будете?

— Как — кто? Мы, — ответил Роберт.

— А как этих «мы» называют, когда они дома бывают? — насмешливо спросила Марта.

— Говорят же тебе, что это мы, — вышел из себя Кирилл. — Вот я — Кирилл, а это — все остальные, и все мы до чертиков хотим есть. Пусти же нас и не будь дурой.

Марта не пожелала даже обратить внимания на дерзкие слова Кирилла и только загородила перед ним дверь.

— Я знаю, что мы теперь на себя не похожи, но все-таки я — Антея. И все мы так устали, а время обеда уже давно прошло.

— Так и ступайте обедать к себе домой, — отшила она. — А если это наши дети научили вас такую комедию ломать, так передайте им от меня: за это кому-то, ох, как попадет!

С этими словами Марта сердито захлопнула дверь и закрыла ее на ключ. Кирилл изо всей силы дернул звонок. Ответа не было. Затем нянька высунула голову из окна столовой и крикнула:

— Убирайтесь-ка вы подобру-поздорову, да живо, а то я сейчас за полицейским пойду.

— Ой, дело плохо! — пригорюнилась Антея. — Уйдем скорее, пока нас и в самом деле не посадили в тюрьму.

Мальчики говорили, что все это вздор и что нет таких законов в Англии, по которым можно посадить человека в тюрьму только за то, что он прекрасен, как майское утро. Однако — делать нечего — и они побрели вон из сада на дорогу.

— Я думаю, что когда солнце сядет, мы опять станем такими, как прежде, — утешила Джейн.

— Ай, — вскрикнула Антея, — а вдруг мы после захода солнца обратимся в камни, как те мегатерии, и завтра никого из нас не будет в живых?

Она заплакала, за нею и Джейн. Даже мальчики побледнели. Никто не мог проронить ни слова.

Это был ужасный вечер. Кругом поблизости ни одного дома, где бы можно было достать хоть корку хлеба или стакан воды. В деревню идти побоялись: туда пошла Марта с корзинкой, а в деревне жил полицейский. Правда, они были прекрасны, как майское утро, но это плохое утешение, когда вам хочется и есть и пить, словно бедуину, заблудившемуся в песчаных барханах пустыни.

Трижды пытались дети добиться, чтобы прислуга впустила их в дом, но все было напрасно. Тогда Роберт пошел один, рассчитывая пролезть в одно из задних окон, отпереть дверь и впустить всех остальных. Но окна были слишком высоко, и в конце концов Марта вылила на него кувшин холодной воды. «Убирайся прочь, итальянская обезьяна!» — крикнула она при этом.

После всех напрасных хлопот дети уселись рядом под изгородь, спустив ноги в сухую канаву, ожидали там захода солнца и размышляли, что же с ними будет, когда оно закатится: обратятся ли они в камень или только вернутся в свой прежний вид. И все чувствовали себя страшно одинокими среди чужих, незнакомых лиц; и каждый старался не смотреть на других, потому что, хотя голоса оставались у всех прежние, но лица были так поразительно красивы, что даже глядеть на них было неприятно.

— Нет, я не верю, что мы окаменеем, — сказал Роберт, нарушая долгое и тягостное молчание. — Ведь Чудозавр обещал завтра исполнить другое наше желание, а как бы он мог это сделать, если мы будем каменные?

Другие ухватились: «Конечно, не мог бы!» Но все-таки это соображение не совсем их успокоило.

Опять воцарилось молчание, еще более продолжительное и тяжкое. Его нарушил Кирилл:

— Я не хочу пугать вас, девочки, — сказал он вдруг, — но только я чувствую — со мной уже что-то происходит: моя левая нога совсем омертвела; наверное, я начинаю каменеть. Через несколько минут и с вами будет то же.

— Ничего! — сказал Роберт участливо. — Быть может, ты только один окаменеешь, тогда мы станем беречь твою статую, ухаживать за ней и украшать ее венками.

Но когда выяснилось, что Кирилл только отсидел себе ногу, а затем ее начали колоть тысячи иголок, и она вновь вернулась к жизни, все остальные очень рассердились.

— Как тебе не стыдно! Перепугал нас из-за пустяков, — ворчала Антея.

Снова наступило молчание. Его прервала Джейн:

— Если все кончится хорошо, то мы попросим Чудозавра, чтобы на следующий раз прислуга ничего не замечала.

Остальные только что-то промычали в ответ. Они чувствовали себя такими несчастными, что им уже и думать ни о чем не хотелось.

В конце концов четыре таких неприятных чувства, как голод, страх, скука и усталость, соединившись все вместе, принесли сон: дети заснули все рядышком, закрыв свои дивные глазки и открыв свои красивые ротики.

Антея проснулась первая; солнце уже закатилось, наступили сумерки. Она сильно ущипнула себя. Убедившись, что тело ее не каменное, она принялась щипать и других.

— Вставайте! — кричала она, чуть не плача от радости. — Все кончилось благополучно, мы не окаменели. А ты, Кирилл, — у, какой ты опять стал хороший. Некрасивый, с веснушками, с маленькими глазенками, рыжий. И вы все такие же, — прибавила она, чтобы и другим было не завидно.

Когда они пришли домой, Марта сперва долго их бранила, а потом рассказала им о незнакомых детях:

— Такие-то красавчики, что просто загляденье, но уж и назойливые, да и озорники.

— Мы их видели, — ответил Роберт, знавший по опыту, что Марту никакими объяснениями все равно ни в чем не убедишь.

— Да вы-то где пропадали весь день-деньской, скажите мне? — допытывалась Марта.

— Мы были на лугу.

— Что же вы домой не шли?

— Из-за них.

— Из-за кого ж это?

— А вот из-за этих красивых детей. Они задержали нас до заката солнца. Мы не могли вернуться, пока они не уйдут. Ах, ты не знаешь, как мы их ненавидели! Дай же нам поскорее ужинать. Нам так есть хочется!

— Еще бы есть не хотеть, когда целый день без обеда прошастали! — говорила Марта сердито. — Ну, это вам урок: не связывайтесь с чужими ребятами, а то еще, того гляди, корь схватите. Если вы их еще раз встретите, то и не заговаривайте с ними, даже и не глядите на них, а прямо идите и скажите мне. Я уж с ними разделаюсь!

— Если мы только их когда-нибудь увидим, то непременно тебе скажем, — заверила Антея. А Роберт, нетерпеливо поглядывая на холодное жаркое, принесенное кухаркой, добавил вполголоса, но вполне чистосердечно:

— Только уж мы лучше постараемся никогда их больше не видеть.

И правда, тех красавцев дети никогда больше не видали.