Цвета надежды

Глава восьмая

На день рождения Уилла Руфь снова приехала в Мэн. Рано утром она выскользнула из дома Стайнов. Небо затянули серые облака. В просветы между деревьями ей было видно море, тоже серое и блестящее, как расплавленный свинец. Шагая по знакомым дорожкам, Руфь с трудом верила, что с прошлого дня рождения Уилла минул уже целый год. И со дня гибели Джози тоже. Отныне до конца жизни оба эти события будут для них неразрывно связаны. По тропинке за Домом Картера Руфь поднялась на мыс Калеба и села на тиковую скамейку Джози. Она провела рукой по вырезанному на спинке сердцу, потрогала металлическую табличку с именем дочери и датами рождения и смерти. Медная табличка успела окислиться, покрыться зеленым налетом. ДЖОЗЕФИНА КАРТЕР КОННЕЛЛИ. Руфь сидела и смотрела на искрящийся залив. Природа представала перед ней во всей своей красе. В выемке валуна цвел миниатюрный сад. Руфь думала, что ей будет неуютно здесь, но, как ни странно, испытывала только умиротворение.

Стайны устроили обед в честь именинника, а вечером состоялся ужин в яхт-клубе.

За тортом Уилл наклонился к матери и сказал тихо:

— Спасибо, что приехала, мама.

— А ты думал, я пропущу твой день рождения?

— Но ведь это не только мой день рождения. Это и день…

— Гибели Джози, — завершила фразу Руфь.

Мальчик, опустив взгляд в тарелку, ковырял вилкой торт.

— Я весь день думаю о ней.

— Я тоже, — со вздохом призналась Руфь. — Джози — частичка нас. Она навсегда останется с нами. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы принять то, что ты сказал тогда. Мы должны помнить Джози. Она имеет на это полное право.

Начался учебный год. Уилл много занимался, стараясь наверстать упущенное за время болезни, и исправно ходил на репетиции ансамбля.

— Мы же готовим программу, — объяснил он, когда Руфь попросила его не переутомляться. — Отец Стью договорился, чтобы мы выступили…

— В клубе «Кивание»?

— Да. Концерт через неделю после Дня Благодарения. Люди заплатят деньги, чтобы нас послушать.

— А мне можно прийти?

Мальчик вздохнул:

— Ну, вообще-то… там будет только молодежь.

— Большое спасибо, Уильям. И каков же средний возраст завсегдатаев «Кивание»?

— Концерт будет для детей-инвалидов, а не для взрослых. И потом, мы все равно будем играть не твою музыку.

— Почему ты решил, что это не моя музыка?

Уилл закатил глаза:

— Ну хорошо, приходи, если так хочешь. Мама Эда тоже придет. Только очень прошу тебя, не делай ничего такого, что повредит моей репутации!

— Например? Боишься, что я станцую голой на столе?

— Нет… ну там поцелуешь меня или еще какую глупость сморозишь.

Однажды в октябре Руфь разбудил посреди ночи какой-то шум. Еще окончательно не проснувшись, она лежала под одеялом и слушала, как Уилл давится рвотой в ванной. Осознав наконец, что происходит, она вскочила, накинула халат и вышла в коридор. Уилл оставил дверь в ванную открытой, и ей было видно, что он склонился над раковиной.

— Что случилось? — спросила Руфь.

Сердце бешено колотилось — к ней возвратился прежний страх. Уилл махнул рукой, отсылая мать прочь, но она осталась стоять. Наконец он ополоснул рот и умылся.

— Что случилось? — повторила свой вопрос Руфь.

— Ничего страшного, мам. — Мальчик смущенно улыбнулся. — После школы мы с ребятами перекусили картошкой фри с колой. Наверно, неудачное сочетание.

— Ты уверен, что это — единственная причина?

— Конечно. — Уилл передернул плечами.

Утром он чувствовал себя хорошо. Его внешний вид не вызывал опасений, с лица еще не сошел летний загар. Она убеждала себя, что ее тревоги беспочвенны. Детей часто тошнит, особенно после дешевого общепита. Беспокоиться не о чем.

За две недели до Дня Благодарения, вернувшись с работы, она увидела, что Уилл спит на диване в гостиной, а рядом сидит Эд и без звука смотрит телевизор.

— Что случилось, Эд? — Руфь кинула сумку на стол и позвала его на кухню.

— Я проводил его, миссис Коннелли.

— Почему? Что произошло? — встревожилась Руфь.

— Его тошнило после обеда.

— Эд…

— Не волнуйтесь, миссис Коннелли. За обедом мы объелись рыбы. Кроме Уилла, еще двоих вывернуло. Я взял такси и отвез его домой только потому, что когда-то он перенес болезнь.

— Спасибо, Эд. Ты молодчина.

— Уилл тоже.

— Я знаю.

Проводив Эда, Руфь прошла в гостиную и внимательно посмотрела на спящего сына. Но сколько она ни вглядывалась, следов болезни не различала. Немного бледный, но не более того.

В День Благодарения Уилл пожаловался на боль в ухе. Его лицо побледнело, от загара не осталось и следа. Руфь настойчиво расспросила сына о самочувствии, и он признался, что в последнее время ему нездоровится, а пару раз его даже рвало.

— Почему же ты это скрывал? — Она пыталась унять тревогу. — Надо было сразу сказать.

— Да со мной все в порядке. Просто ухо заболело.

— Выпей пока болеутоляющее.

Полу, приехавшему на ужин, она про больное ухо не сказала. Но, наблюдая, как Уилл без аппетита поглощает запеченный в патоке сладкий картофель, жареный картофель с луком и зеленую фасоль в чесночном соусе, Руфь поняла, что надо посмотреть правде в глаза.

Пол принялся складывать грязные тарелки в посудомоечную машину, а она отправилась в комнату сына. Уилл лежал на кровати.

— Покажи руки, — велела она. — Теперь ноги.

На локтевых и коленных сгибах лиловели синяки. Глядя в лицо матери, мальчик произнес обреченно:

— Болезнь вернулась, да?

— Не говори глупостей, — сказала Руфь. — Выводы будем делать после обследования.

— Вернулась. — Уилл отвернулся к стене.

— Это может быть что угодно. Лечение… химия… подточила твой организм.

— Летом я был совсем здоров.

— И скоро опять будешь здоров.

— Да, конечно, — уныло промолвил Уилл.

Даже если болезнь вернулась, думала Руфь, если клетки-мутанты вновь терзают организм моего мальчика, выход все равно есть. Радиотерапия. Трансплантация костного мозга. У нас остался выбор. Остались шансы.

— Врачи тебя посмотрят. — Она села на кровать и прижала голову сына к своей груди. — Я люблю тебя, Уилл. Ты ведь это знаешь, да?

Мальчик кивнул.

— Но я больше не выдержу, мам. Честно. На повторное лечение я не соглашусь. Иглы. Боль во всем теле. Постоянная тошнота. И все зря.

Руфь обняла сына за плечи.

— Ты не прав. Жить хорошо, Уилл. В жизнь нужно верить.

— Если я опять заболел, лучше умереть.

— Не смей так говорить! Не смей, Уильям. Ты будешь жить. Мы ведь еще даже не знаем, что с тобой.

— Разве? — Он посмотрел ей в лицо. Однако в глазах его ничего нельзя было прочесть.

Они ждали в маленькой комнате с низким потолком. Это была не та комната, где они встречались с врачами раньше. Руфь решила, что, возможно, смена помещения не случайна. Наверное, их хотят оградить от тягостных воспоминаний. Здесь стояли два кресла, между креслами — квадратный деревянный столик. Напротив — узкий бежевый диванчик. На стене над ним висела картина с видом заснеженных гор.

Вошли доктор Колдбек и доктор Гирин. Оба подавленные.

— Профессор Коннелли. Миссис Коннелли. — Врачи пожали им руки, сели и раскрыли папки.

— Мы глубоко разочарованы, — начал доктор Колдбек. — После столь скорой ремиссии мы надеялись на более позитивные результаты.

— Вы слишком рано прекратили лечение? — прямо спросила Руфь.

— Не думаю. Кровь у него была чистая, болезнь ушла. Зачем же пичкать здоровый организм высокими дозами сильных препаратов?

— Каковы его шансы? — осведомился Пол. — В прошлый раз вы говорили, что восемьдесят процентов больных с его диагнозом выздоравливают. Каков процент выздоравливающих при рецидиве?

— Несколько меньше восьмидесяти, скрывать не буду, — ответил Гирин. — И как вы знаете, пробы крови, которые мы взяли у вас обоих и у брата профессора Коннелли, не соответствуют структуре крови Уилла, следовательно, трансплантация вашего костного мозга исключается. Однако мы надеемся найти действенный способ лечения.

— На что мне надеяться? — сказала Руфь. — И что более важно, на что надеяться ему? Он уже столько вытерпел, и все напрасно.

— Не напрасно, — возразил Колдбек. — Вы должны нам верить. Поскольку болезнь Уилла оказалась устойчивой к стандартным препаратам, мы намерены применять химиотерапию в сочетании с радиотерапией. Радиотерапия не столь болезненна, как химия, но побочные эффекты те же.

Руфь вцепилась в подлокотники. Если и у нее сердце разрывается, то каково же Уиллу?

— Мы ведь правильно поступаем, да? — спросила она, внезапно засомневавшись, правильно ли они поступают.

— Продление жизни — наш долг, — сказал Колдбек.

— Любой ценой?

— Когда кто-то из выздоровевших пациентов приходит к нам, — заговорил Гирин, — как, например, Ричард, заглянувший на прошлой неделе сообщить о своем предстоящем браке, у меня исчезают всякие сомнения в нашей правоте. И как ни трудно в это поверить, число выздоравливающих постоянно растет. Мы всегда можем показать на них и сказать: пусть лечение — тяжкий процесс, но оно дает результаты.

Спустя пять дней Уилл получил первую дозу облучения. Полумрак и громоздкие очертания оборудования создавали в комнате зловещую атмосферу, которую еще более усугубляла тишина. Пока Уилла укладывали на покрытый пластиком стол, Руфь держала сына за руку, но потом, когда его, как мумию, начали заворачивать в простыни, она отступила. Уилла обложили свинцовыми щитами, чтобы его ослабленный организм не подвергся лишнему облучению. Даже лицо закрыли.

Стол задвинули в темную полость аппарата. О Уильям… О чем он думает, один, в этом стальном бункере?

Поскольку иммунитет у Уилла был крайне ослаблен, ему пришлось провести в больнице две недели. Из-за панической боязни игл каждый укол превращался для него в настоящую пытку. Стоя и наблюдая, как медсестры вонзают иглы в тело ее сына, Руфь мучилась не меньше Уилла. Это же тело моего любимого мальчика, хотелось кричать ей. Оставьте его в покое. Терзайте лучше меня.

— Почему его держат вместе с другими детьми? — с вызовом спросила она дежурную медсестру. — Он восприимчив к инфекции. Его следует изолировать.

— Миссис Коннелли, мне кажется, вы не вправе…

Она стукнула кулаком по столу:

— Мой мальчик нуждается в особом уходе. Все должно быть сделано для его выздоровления.

— Это не в правилах нашей больницы.

— В таком случае я буду вынуждена обратиться к администратору.

— Он скажет вам то же самое, миссис Коннелли.

— Что ж… — Руфь побарабанила пальцами по столу и пошла прочь.

Она понимала, что ведет себя отвратительно, но прошлый раз она поверила врачам, а они не оправдали ее надежд.

Из коридора она заглянула в палату Уилла. Заметив мать, мальчик махнул ей рукой, предлагая войти.

— Я, пожалуй, воздержусь, — сказала она.

— Почему?

— Боюсь, притащу тебе инфекцию.

— Знаешь что, мам?

— Да?

— Ты говоришь так, будто уже все потеряно.

— Скоро Рождество, — сказала Руфь. — У тебя есть какие-нибудь пожелания?

— Много. А точнее, одно. Но ты не согласишься.

— Давай выкладывай.

На щеках Уилла выступил слабый румянец:

— Я хочу поехать в Дом Картеров.

— Я знаю, но…

Мальчик отвернулся, и у нее защемило сердце при виде его редеющих волос, под которыми лоснился гладкий череп.

— Смешно, правда? — тихо, почти шепотом, проговорил он. — А ведь я слышал, как ты сказала доктору Гирину, будто ради моего спасения готова на все.

— В это время года там очень холодно.

— Коттедж отапливается, да и камин можно разжечь. Под крыльцом и в сарае куча дров.

— Дай мне подумать, хорошо?

Но чем дольше Руфь размышляла, тем больше убеждалась, что еще не готова вернуться в Дом Картеров. Она стала искать компромисс. Решение созрело на следующий день.

— Скажем так, мы поедем на Рождество в Суитхарбор, но остановимся не в нашем доме.

Взгляд Уилла потух.

— Тогда зачем вообще ехать.

— Давай снимем номер в «Кэбот инн»?

— В гостинице? На Рождество? Нет уж, спасибо. — Он устремил взгляд на стену за ее спиной. — Это будет не то.

— Уильям… — Руфь ласково погладила сына по голове. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, честно. И я знаю, как тебе хочется поехать в Дом Картеров, но я пока еще не готова. — Она прижала палец к губам. — Летом, когда я навещала тебя, мне казалось, что я уже могу, но теперь, когда дошло до дела, я вынуждена признать, что это пока выше моих сил.

Огромные глаза Уилла горели. Он смиренно вздохнул, пошевелил губами.

— Ладно, гостиница тоже неплохо. В Доме Картеров было бы лучше, но и так ничего.

— Значит, я звоню?

Когда она положила трубку, Уилл спросил:

— А папа поедет?

— Если захочет, — беспечным тоном ответила она. — Я не возражаю.

Он теперь почти не видел ее. Они встречались в больничном коридоре, сталкивались на автостоянке, но только и всего. Нет, они не избегали друг друга, просто так получалось. И если она смотрела в его сторону, Пол даже не был уверен, что она его заметила. Собравшись с духом, он позвонил ей:

— Может, мне приехать, помочь тебе?

— Как знаешь. Думаю, Уилл будет рад.

— Ты мне тоже не безразлична, Руфь, — тихо сказал он.

— Спасибо, Пол. — Ее тон смягчился.

— Уилл говорил, вы на Рождество собираетесь в Мэн. И остановитесь в «Кэбот инн».

— Так и есть. — Она помедлила и добавила нехотя: — Послушай, Пол, не знаю, нужно ли это, но Уилл хочет, чтобы ты поехал с нами.

— Теплое приглашение, ничего не скажешь. Умеешь ты осчастливить человека.

— Человека, который нас бросил.

— Руфь… Я очень жалею о своем поступке. — Он был почти уверен, что не кривит душой. — Ты по-прежнему единственная женщина, с которой я хотел бы жить.

— Раньше надо было думать.

И я очень жалею, что мы не вместе преодолеваем трудности, не вместе переживаем общую боль, хотел сказать Пол, но промолчал. Он вынужден был мириться с ее враждебностью. Сейчас главное — Уилл. А не она и не он сам.

— Почему ты отказываешься от моей помощи?

— А ты ее и не предлагал.

— Теперь предлагаю.

Она вздохнула:

— Поехали с нами на Рождество в Мэн.