Цвета надежды

Глава девятая

Пол заехал за ними, и они покатили в Брансуик, почти не разговаривая в дороге. В Портленде они сделали остановку и выпили кофе, стоя рядом с машиной и ежась от холода.

Когда они двинулись дальше на север, их обступила суровая зима, обычная для штата Мэн. В какую сторону ни посмотри, везде висят тяжелые свинцовые облака. Вечнозеленые деревья у дороги отливают чернотой, ветви прогнулись под тяжестью снега.

Последний отрезок пути Пол провел на заднем сиденье рядом с Уиллом. Оба спали — во всяком случае, так казалось Руфи, когда она смотрела на них в зеркало заднего обзора. Но на подъезде к Суитхарбору Уилл встрепенулся и сел прямо. Руфь свернула с шоссе и запетляла по узким улочкам.

— Давай остановимся у Дома Картеров. Пожалуйста, — попросил мальчик, когда они миновали заснеженный поворот к дому Хекстов.

— Хорошая мысль, — поддержал сына Пол. — Заодно проверим, все ли там в порядке.

— Только снаружи посмотрим, открывать не будем, — дрогнувшим голосом сказала Руфь.

Дорога к дому была заметена снегом, и машина с трудом пробиралась по ведущей к коттеджу просеке. Наконец они выехали из-за деревьев.

— Вы только взгляните! — выдохнул Уилл.

Дом и сарай сияли в зареве угасающего зимнего дня. Низкое солнце казалось присыпанным толстым слоем ледяного порошка. Луг застелен бледно-голубым покрывалом, а за ним высятся холодные и черные остроконечные ели.

Уильям стиснул плечо матери.

— Красиво как. Можно я выйду?

— Если хочешь, — разрешила Руфь. — Только смотри…

Но мальчик уже распахнул дверцу и выпрыгнул в снег. Руфь с Полом наблюдали, как он, спотыкаясь и оступаясь, ковыляет к дому, то и дело вскрикивая от радости.

— Завтра весь будет в синяках, будет стонать от боли в мышцах. Но ничего страшного. Я так рада, что ему хорошо.

— В этой шерстяной шапочке он похож на маленького помощника Санта-Клауса. Откуда она у него?

— Какая-то девочка из школы связала. — Руфь поднесла руку к лицу. В горле засаднило.

Словно угадав ее мысли, Пол сказал:

— Давай не будем думать о будущем.

— Я так боюсь, что он не поправится, — тихо призналась Руфь.

Перед ними словно стояло полотно Эндрю Уайета — белый снег, мальчик, чуть дальше дом с темными ставнями, за которыми прячутся привидения и увядшие воспоминания.

— Давай хотя бы получше проведем ближайшие несколько дней. Устроим для Уилла настоящий праздник.

— Давай.

На следующее утро Руфь и Уилл вышли на Олд-Порт-стрит и побрели вдоль берега. День выдался серый, небо было затянуто тучами, но ледяной ветер, дувший в лицо, бодрил Руфь. Она постепенно успокаивалась.

За ночь похолодало. Волны с силой ударялись о сваи пристани, обрушивались на каменистый берег и рассыпались облаками брызг. Чайки кружили в фарватере рыболовецких судов, подбирая выпавшую из сетей рыбу и отчаянно сражаясь за добычу.

Руфь поежилась.

— На море даже смотреть холодно.

— Вода здесь всегда холодная, — сказал Уилл. Он держал руки в карманах, теплая шапка надвинута на уши. — Даже летом.

— Не хочешь зайти в «Донз донатс»? — предложила Руфь.

— Пошли.

Руфь принесла на столик у окна две чашки кофе и пончик.

— Жуй. Яблоко с корицей. Джози очень любила такие.

— Нет, мам, — возразил Уилл, — ей нравились другие.

— Нет, эти.

— Может, она их любила, когда ей было четырнадцать. А потом она полюбила шоколадные.

— Разве? — Руфь нахмурилась. — Ты ничего не путаешь?

Уилл едва заметно улыбнулся и протер запотевшее окно.

Через улицу и по карнизам домов были натянуты гирлянды, по краям тротуаров громоздились сугробы, из украшенных мишурой витрин улыбались пластмассовые Санта-Клаусы. В большом городе все это смотрелось бы убого, но здесь Руфь ничего другого не могла себе представить.

Когда они допили кофе, Уилл отправился в гостиницу, а Руфь зашла в магазин. Выбирая подарочную бумагу, она услышала, что кто-то к ней обращается.

— Миссис Хекст… Труди! — воскликнула Руфь. — Как ваши дела?

— Замечательно. — Гертруда Хекст внимательно изучала ее своими светлыми глазами. — А вы как, Руфь?

— Нормально, — кивнула она.

— Я так рада, что вы приехали сюда на Рождество. Дом Картеров опять ожил. Это просто здорово.

— Вообще-то, мы остановились в «Кэбот инн». Уилл очень хотел приехать, а я пока еще не готова войти в наш дом.

— Интересный компромисс. — На круглом лице Гертруды вдруг отразилась тревога. — Я слышала, Уильям не совсем здоров.

— Он серьезно болен. — Руфь попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась. — И очень счастлив, что мы привезли его сюда.

— Но ведь Рождество надо встречать дома. — Гертруда схватила Руфь за руку. — У меня идея. Приходите к нам на рождественский ужин?

Руфь покачала головой:

— Спасибо, но мы не можем обременять вас. И…

«К тому же мы вас едва знаем», — хотела добавить она, хотя они были знакомы всю жизнь.

— Чем больше народу, тем веселее. Так, кажется, говорят? Особенно на Рождество. Нам будет очень приятно.

Руфь вспомнила слова Джози: «Для тебя все местные жители — музейные экспонаты».

— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Спасибо, Труди. Я очень тронута.

Переходя дорогу, она размышляла об этом городке, который всегда играл такую важную роль в ее жизни. Руфь почти ничего не знала о живущих здесь людях. Да, она знакома с ними. Встречая кого-нибудь на улице, останавливается и болтает о том о сем. Покупает у них омаров и малину, увозит от них домой в город банки с домашними консервами. Но кто они, чем дышат, кто их предки, она понятия не имеет. Дачникам нет дела до местных жителей.

На Рождество они отправились к Хекстам. Дороги были завалены снегом, небо серое, деревья окутаны туманом. Они остановились у калитки перед большим, давно не подновлявшимся домом. Залаяли собаки. На снег упала полоса яркого желтого света, и они увидели в дверном проеме фигуру Дитера Хекста.

— С Рождеством вас! — радушно поприветствовал он гостей. Когда Руфь поднялась на крыльцо, он двумя руками взял ее ладонь. — Добро пожаловать.

— Спасибо за то, что вы нас пригласили.

— Мы вам очень рады. Труди просто счастлива.

Руфь прошла в тесную прихожую и оттуда услышала, как Дитер приветствует Пола с Уиллом. Она повесила пальто и пошла навстречу Гертруде, встречавшей гостей в цветастой шали на плечах. Просторная, отделанная деревом гостиная занимала весь первый этаж дома. Резные потолочные балки были выкрашены в зеленый и красный цвета. Одну стену целиком занимали книжные полки. На них стояли большой бумажный лебедь, расписанные вручную тарелки и вырезанные из дерева ангелочки. И куда ни кинь взгляд — свечи, свечи, свечи, десятки свеч. В простенке — елка, украшенная только маленькими свечками. В окно виднелся оголившийся сад, за ним голубело в свете зимнего дня заснеженное болото.

На диванах по обе стороны от пылающей печи сидели незнакомые ей люди: старушка, мужчина в скандинавском свитере, женщина, такая же круглолицая, как Труди. В комнате пахло горящим деревом, жарившимся мясом, вином, пряностями и воском.

— Какая красота! — тихо воскликнула Руфь. — Какое чудо!

Словно во сне увидела она исхудалое лицо Уилла, черты которого в свете свечей выглядели более плавными, увидела, как Пол здоровается с собравшимися.

— Потрясающе, — сказал он. — Всех вас с Рождеством.

Гостей представили друг другу. Они познакомились с матерью Дитера, сестрой Труди и ее мужем. По кругу пошли кружки с горячим пряным глинтвейном. Руфь проследовала за Труди на кухню — просторную и теплую, уставленную мебелью из некрашеной полированной сосны. На большом столе громоздились тарелки и кувшины, блюдо с сырами, кексы с изюмом и орехами, облитые шоколадом анисовые печенья-звездочки.

Гертруда принялась поднимать крышки с кастрюль и нюхать содержимое.

— Ммм, — удовлетворенно произнесла она. — Соус отличный. Попробуйте. — Она подала Руфь ложку.

— Что это?

— Для индейки. Вино, немного куантро, еще кое-что.

— Вкусно. — Руфь присела на краешек стола. — Спасибо, что пригласили нас. Вы так добры.

— Мы вам очень рады.

Какая она великодушная, думала Руфь. Она вспомнила, как Гертруда помогала им в скорбные дни после смерти Джози.

— А что с Уиллом? — спросила Труди.

Руфь обхватила себя за плечи.

— Лейкемия. — В теплой кухне страшное слово прозвучало особенно резко.

— О боже! Какой ужас.

— Мы думали, он выздоровел. Но болезнь вернулась.

— Бедный мальчик. По нему не скажешь, что он так тяжело болен. Вы, по всему видать, незаурядная женщина.

— Я? — Руфь грустно рассмеялась. — Не думаю.

— Незаурядная, — настаивала Труди. — Вырастили таких замечательных детей. Джози тоже была большая умница. Она многое унаследовала от вас. Я это часто замечала, когда она приходила к нам.

— Я уделяла ей мало внимания. Ей не хватало душевного тепла.

— Джози не была ничем обделена.

— Но она-то думала, что была. Мы все время спорили. Особенно в последнее лето, перед… перед несчастным случаем.

— Но это же абсолютно нормально. Джози взрослела. Она нашла свой путь, отличный от вашего. Только и всего.

Может, она права?

В кухне появился Пол с коробкой из супермаркета и поставил ее на стол. Руфь принялась извлекать из коробки вино, швейцарский шоколад, запеченный окорок, сыр «камамбер».

— Мне кажется, она меня ненавидела.

— Руфь, да разве можно такое говорить! — изумилась Труди, открывая духовку, чтобы проверить индейку. — Джозефина всегда говорила о вас с любовью.

— Да? — Как хотела бы она, чтобы это было так.

— Вот что я вам скажу. Хорошие дети бывают только у хороших родителей. Уж поверьте мне.

— Труди… — Руфь едва не заплакала.

Обернувшись, Гертруда увидела выложенные на стол продукты и от удивления всплеснула руками.

— А это что такое?

— Не могли же мы прийти с пустыми руками.

— Какие дорогие подарки. И так много. Сыр, вино… — Труди улыбнулась Руфи, ее широкое лицо раскраснелось. — Спасибо. — Она опять нагнулась к духовке. — По-моему, птичка шепчет, что ей пора на стол.

Индейка получилась сочная, клюквенно-апельсиновый соус — выше всяких похвал. Стол ломился от яств: горы теплого домашнего хлеба, пюре из сладкого картофеля с ореховой пастой, краснокочанная капуста с луком и яблоками, жареная картошка, домашняя колбаса.

Пол и свояк Дитера затеяли жаркий спор о политике США в Латинской Америке. Старая миссис Хекст вспоминала Суитхарбор своей молодости. Уилл с улыбкой наблюдал за всеми, но говорил мало. Вид у него был бледный.

После кофе за столом наступило затишье. Труди вышла на кухню и вскоре вернулась с подносом, на котором стояли бокалы и графин яичного ликера.

— Скоро начнем петь песни, — сказала она. — Но сначала каждый должен произнести тост. Я первая. За нашу общую семью. — Все подняли бокалы. — Как здорово, что сегодня мы вместе.

— За Рождество, — провозгласил Дитер.

— За друзей, — добавила сестра Труди.

— За музыку и смех, — произнес муж сестры Труди.

— За жареную индейку, — сказал Пол, похлопав себя по животу. Все зааплодировали.

Уилл приподнял бокал.

— За Джози. За мою сестру. — Он обвел собравшихся за столом горящим взглядом. — Жаль, что ее нет с нами.

Все подняли бокалы, чествуя Джози, а Руфь вдруг явственно ощутила, что ее дочь и впрямь находится рядом, вместе с ними. Она живо представила себе будущие рождественские ужины за большим семейным столом, словно наяву услышала, как кто-то за этим столом рассказывает историю жизни Джозефины Коннелли, утонувшей неподалеку от мыса Калеба. Джози станет еще одним семейным преданием Картеров — вечно юная, неувядающе прекрасная. Она займет свое место рядом со спившимся проповедником Дауни и увязнувшей в болоте прапрабабушкой Картер. Связь времен не прервется. Джози и через десятки лет после смерти будет оставаться частичкой этих мест.

Руфь перехватила взгляд сына и улыбнулась, задумавшись, что за семейства будут передавать из поколения в поколение историю про Джози. Точно не Картеры. И возможно, даже не Коннелли.

Уилл… мой мальчик, мой любимый сын.

Уилл чах на глазах. Перед Пасхой доктор Гирин пригласил Руфь к себе в кабинет. Она знала, что услышит.

— Последний анализ крови Уилла нас огорчил, — заговорил врач. Взгляд его карих глаз помрачнел. — Уже несколько недель улучшений не наблюдается. Скорее наоборот.

— И что это означает?

— Мы не теряем надежды. Трудно предвидеть, когда наступит перелом.

— А если перелома не наступит…

До этой минуты Руфь изо всех сил гнала от себя сомнения и страхи, но теперь всю ее, с ног до головы, охватило отчаяние. Она простонала:

— Он умирает, а я совсем ничем не могу ему помочь?

— Об этом еще рано говорить. Нет, об этом и думать-то еще рано. Поскольку ему нельзя пересадить костный мозг кого-то из родственников, будем искать донора на стороне.

— И это все равно ничего не даст.

— С чего это вы вдруг решили сдаться? — Гирин произнес это намеренно презрительным тоном. — Если вздумали заразить Уилла пессимизмом и увеличить его страдания, действуйте. Только в этом случае обращайтесь к другому специалисту…

— Что?

— Я не уверен, что смогу работать с человеком, зацикленным исключительно на собственных мыслях и чувствах.

Последовало молчание.

— Вы, конечно, правы, — наконец произнесла Руфь.

— Вот и хорошо. — Гирин печально улыбнулся. — В международной базе данных зарегистрированы три миллиона доноров. То есть вероятность найти человека с таким же типом ткани, как у Уилла, достаточно велика.

А Руфь тем временем думала о том, что у Уилла было бы гораздо больше шансов выздороветь, если бы была жива Джози. Костный мозг родной сестры почти наверняка бы подошел.

— А если не найдем донора, сколько еще он протянет?

— Не знаю. В этом случае решающий фактор — воля к жизни. Может, полгода, может, больше.

— То есть это конец?

Гирин помолчал, а потом медленно кивнул.

Спустя месяц Руфь стояла у койки сына. Уилл спал, лежа на спине; на руках его пестрели синяки. Какой же он худенький, думала она. Кожа да кости. Только лицо неестественно распухло от лекарств. Он почти покинул нас, почти ушел. Какое право я имею удерживать его? Ему на грудь падал солнечный луч. А ведь она едва заметила, что наступило лето.

Мальчик открыл глаза, с трудом улыбнулся.

— Привет, мам.

— Здравствуй, родной.

— Ответ отрицательный.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, чего ты ждешь.

— Я жду, что ты поправишься. Хочу…

— Знаю. Донора так и не нашли?

— Еще нет, дорогой.

— И не найдут.

— Нельзя же…

— А если даже и найдут, лечиться я больше не хочу.

— Ты уже это говорил.

— И буду говорить, пока ты мне не поверишь. Я уже не ребенок. Понимаю что к чему.

— Уилл, ты должен думать о будущем.

— Зачем? Будущее — не для меня.

— Не говори так.

— Но ведь это правда. Я уже налечился вдоволь. Устал. Отпусти меня. Не мучай.

— Об этом не может быть и речи, Уильям. Соберись с духом. Потерпи еще немного.

— Я устал и хочу только одного — поехать в Дом Картеров с вами обоими. С тобой и с папой. Я устал от больниц, от капельниц, от белых халатов. Это мое последнее лето.

— Не говори так! — вскричала Руфь. — Не смей.

Мальчик устало отвернулся.