Цвети родной Узбекистан! Но только - без меня

В Ташкенте все спокойно. Почти что как в Багдаде…

Как я уже рассказывал, один мой знакомый много лет проработал в узбекской милиции. Благодаря ему я представлял себе реальную обстановку с преступностью в нашей столице. Из других источников информации почерпнуть что-либо было нельзя — в государстве «с великим будущим» преступников быть не должно. Именно поэтому, просматривая «Ахборот» или какую-нибудь другую передачу новостей узбекского телевидения, я искренне желал уехать из Узбекистана, в котором я жил, в тот Узбекистан, который нам показывали по телевизору.

Говорят, что в России жить страшно и опасно — взрывы, маньяки, криминальные разборки и так далее. Пожив здесь несколько лет я понял, что это не более чем вранье. Конечно, все это есть, но не в таком ужасающем количестве, как может показаться из средств массовой информации. Вот, например, нас пугают взрывами. Но никто до сих пор не сравнил, что опаснее утонуть, попасть под машину или стать жертвой террористического акта? Насколько мне известна статистика, последнее — наименее вероятно. Я могу припомнить, как много месяцев в Ташкенте орудовал маньяк, убивавший девочек-подростков или как машина из каримовского кортежа насмерть сбила человека; о том, как в соседнем доме узбек-алкоголик убил свою жену или как мать четверых детей, живущая на массиве Юнус-Абад, вначале умертвила своих отпрысков, а затем покончила с собой, написав в предсмертной записке, что ей не на что кормить свое потомство. Информация о последнем случае получила такое широкое распространение, что однажды на одну из аналитических передач по радио позвонил слушатель и попросил ее прокомментировать. Ответ дикторов был настолько же оригинален, насколько глуп: «Вскрытие показало, что женщина была психически больной, так как в Узбекистане нет голода, а тот, кто утверждает, что голод есть — не может быть психически здоровым».

Зимой 1999 г. в Ташкенте тоже были взрывы — сразу шесть подряд. Президент и правительство «чудом» спаслись, «опоздав» в те места, что взрывали злоумышленники. Забавно как-то! Шеварднадзе и то сделал правдоподобнее — в его машину лупили из гранатомета. И хотя гранатомет пробивает 150-миллиметровую броню, которую никогда не ставят на правительственный «Мерседес» — слишком тяжелым окажется и не поедет, да кто ж это знает и усомнится? И народ Узбекистана тоже почувствовал подвох и все заговорили о провокации — дескать, режим сам устроил взрывы, чтобы усилить репрессии. Собственно, именно после взрывов самые серьезные репрессии и начались. Неизвестные стали разбрасывать на автобусных остановках листовки от имени движения «Хизб ут-Тахрир». Если у кого хватало глупости поинтересоваться листовкой и поднять ее с земли, этим человеком неожиданно начинали интересоваться выросшие из под земли сотрудники спецслужб. Милиционеры получили неограниченные права проверять личные вещи граждан в любое время суток и без составления протокола. В дома и квартиры часто стали звонить сотрудники милиции, проводить визуальный осмотр помещений и проверять документы застигнутых в них людей. Жить становилось еще страшней. Однажды я шел мимо президентского офиса по улице Узбекистанской, хотел пообедать в кафе «Аль-Азиз» на берегу Анхора, прозванное в народе «У Каримова». Немного не доходя до здания меня остановила милиция и попросила перейти на другую сторону. Я перешел и через некоторое время догадался о причине — президентский кортеж на высокой скорости проследовал по улице и завернул в ворота офиса. Казалось бы, путь должен быть открыт. Когда я почти дошел до Анхора, увидев, что улица почти пуста, решил не спускаться в переход под мост, а пройти сверху. Убедившись, что дорога пуста, я стал переходить улицу. В это время на большой скорости вылетела одна из машин сопровождения «Опель-вектра» с мигалками на крыше и по матюгальнику что-то проорала. Я в испуге отскочил на тротуар. С той стороны русский милиционер (в охране Каримова почему-то только русские) подошел ко мне и предупредил: «Ходите здесь осторожнее. Они стреляют без предупреждения».

Почему же создается иллюзия спокойной жизни в Узбекистане? Если говорить о командировочных или отдыхающих, то им везде и всегда кажется спокойно. Если куда-то едешь — вероятность попасть в переделку настолько низка, что возвращаешься домой исключительно с хорошими впечатлениями. Но если ты хочешь проникнуться реальной обстановкой где-либо, нужно пожить на одном месте несколько больше, чем позволяет отпуск или командировка. А обстановка в Ташкенте такова, что действительно — больше боишься милиции, чем кого-то еще: просто государственная мафия прижала неофициальную, но от перемены мест слагаемых, как известно, сумма не меняется, и народу жить легче не стало. Даже находиться в нетрезвом виде на улице стало очень опасно, причем нетрезвым тебя признают даже если ты выпьешь всего одну бутылку пива. Ходить же по городу и пить пиво — верх наглости и позволить себе могут эту роскошь только очень смелые люди, коих в Узбекистане просто нет. С одной стороны это хорошо — никто не оставляет бутылки где попало. Но с другой — люди доведены до самой настоящей шизофрении. Как-то мне повстречался интеллигентный узбек средних лет, который спросил, как проехать наземным транспортом до станции метро «Хамида Алимджана». Я очень удивился, так как рядом был вход на станцию метро «Улугбек», откуда по прямой линии можно было доехать без пересадок.

— Нет, мне в метро нельзя, — испуганно сказал мужчина. — У нас был праздник на работе и я немного выпил — меня могут задержать.

С наступлением темноты народ в Ташкенте вообще старается никуда не выходить: опасно. Существует большая вероятность наткнуться на обкуренную компанию молодых узбеков, чувствующих себя в этот момент суперменами. Как-то одна узбечка жаловалась, что Горбачев зря ввел сухой закон. До этого закона узбеки пили много, но зато удалось с помощью водки победить другой многовековой недуг здешних жителей — наркотическую зависимость. С введением горбачевского закона, люди стали снова заменять водку наркотиками.

Кто-то может возразить: но ведь узбеки мусульмане, а Коран запрещает пить! Коран-то запрещает, да только узбеки давно нашли хороший способ «обманывать» Аллаха: они пьют водку из чайников, если это происходит днем, или же ночью — когда Аллах спит. Меня удивляет другое. В Узбекистане выпускают прекрасные вина — «Алеатика», «Гуля-Кандоз» — но узбеки их не пьют: они почему-то предпочитают 40-градусную водку! Мне частенько приходилось видеть пьяного узбека лет 40–50-ти, валяющегося на газоне возле дороги. Однажды, в необычно холодную по ташкентским меркам зиму, я шел на работу и увидел на тротуаре пьяного узбека. На нем не было перчаток и шапки — наверно уже украли. Куртка была расстегнута, а в полуметре от него валялась хозяйственная сумка. Люди, спешившие на работу, просто не обращали на него внимания и проходили мимо. Я попытался его растолкать. Он мычал что-то невнятное.

— Ты что, хочешь здесь сдохнуть? — спросил я. — Вставай, а то замерзнешь!

— Я уже замерз, — последовал ответ.

— Тогда вставай!

И я потянул его за руку. Мне хотелось довести его хотя бы до почты, где бы он смог отогреться. Я остановил молодого человека — тоже узбека — и попросил помочь оттащить пьяного в теплое место. Только мы его подняли, как проходившая мимо нас женщина сказала:

— Да это ж наш сосед Алишер! Он живет вон в том доме, во втором подъезде на первом этаже.

Алкоголик был спасен. Такими милиция не интересуется. Она интересуется только теми, кого можно «потрясти» на предмет денег. Поэтому ташкентская милиция охотится в основном на русских граждан Узбекистана и областных узбеков. Последних отличить от местных, ташкентских, нетрудно. Их отличает сильно загорелое лицо, белая рубашка без галстука и мятый пиджак. Одним словом — немодный вид. Они приезжают в Ташкент на работу, так как живут впроголодь. Ташкентские менты устанавливают им оброк, угрожая в противном случае подбросить наркотики. Из-за этого приезжающие часто зашивают карманы — чтобы некуда было подбрасывать. Ведь они и так работают за миску шурпы в день — с чего платить оброк?

Быть милиционером в Узбекистане теперь очень престижно. По сути, это практически единственный способ сносно «зарабатывать», а точнее — делать деньги. Поэтому в милицию большой поток желающих. Но, так как в милицию берут только тех, кто отслужил в армии, проблем с призывом ташкентские военкоматы не знают. Хотя, по правде говоря, узбеки стремятся в армию не только потому, что хотят стать милиционерами, но и потому, что там хоть чем-то, как они надеются, будут кормить… Хотя, если посмотреть на солдат, служащих в штабе бывшего Туркестанского военного округа, а ныне Министерства обороны Узбекистана, то создается впечатление, что солдат вообще не кормят. Они попрошайничают около близлежащих магазинов, чтобы купить буханку хлеба и тут же ее съесть. Люди, живущие в районе «ТуркВО», очень боятся квартирных краж, частенько совершаемых голодными солдатами.

На улицах Ташкента по вечерам довольно пустынно и люди стараются не ходить в одиночку. Даже знаменитый «Бродвей», как неофициально называют одну из центральных улиц для гуляющих, немноголюден. Имеющиеся чайханы и караоке напоминают пир во время чумы. Мне вспоминается один из праздников «Навруз». Казалось бы, один из самых любимых узбеками и не имеющий ничего общего с политикой — иди и развлекайся. Меня же в тот Навруз вытолкала на улицу нужда — надо было поклеить объявления о продаже квартиры. Решил поехать в центр. Выйдя на станции метро «Амира Темура», я двинулся по улице Горького (старое название). Народу на улице было гораздо меньше чем в любой другой день — как будто и не выходной! Зато милиции было более чем достаточно. Через каждые 20 метров по 3–4 сотрудника милиции, через каждые 50 метров по паре солдат и через каждые 100 метров — автоматчик в камуфляже. На улице, как и положено в праздники, были выставлены столы со сладостями. Но продавцы умирали от скуки, так как покупателей не было. Запомнилась женщина с маленьким ребенком. Она шла быстро и четырехлетний малыш еле поспевал за ней: она его буквально тащила за руку. Малыш указал на сладости, но мать испуганно дернула его в противоположную сторону, желая побыстрее проскочить мимо ствола автомата, направленного прямо на людей. Ужасало то, что автоматчик стоял на изготове и палец лежал на курке. Невольно возникала мысль: а вдруг ему что-то покажется или от жары и усталости мозги заклинит, и он начнет стрелять? Зато придя домой и настроившись на радиостанцию «Узбегим таронаси» я услышал, что на улицах города «полно гуляющих, радостных лиц, веселящихся детей и взрослых»… Как говорится — без комментариев.

Приехав в Россию я был искренне удивлен — насколько здесь много свободы и причин для оптимизма и радости! Есть, конечно, и трудности, но после пережитого в Узбекистане эти мелочи абсолютно не замечаешь. Спокойно себе работаешь, пьешь пиво где хочешь (только что не за рулем!), идешь в любое время суток в любом направлении. Да и приехавшие в Москву на заработки узбеки, грузины и прочие ходят спокойно и ничего не опасаются. Просто здесь реально можно заработать валюту и обменять ее же на каждом углу в обменном пункте. Не то, что в Ташкенте — объявили где-то месяц назад в очередной раз о свободной конвертации, но обменять деньги можно только по большому блату, не говоря о том, что заработать их там практически невозможно. Хотя за фрукты на Алайском базаре нужно выложить ровно столько же, сколько в любом московском продуктовом ларьке…

А то, что в московском метро останавливают «только черных» — чушь. Я специально наблюдал — кого и за что останавливают. Останавливают девиц, одетых «как на панель». Останавливают людей в грязной одежде с подозрительными лицами — чаще всего озирающихся по сторонам. Останавливают людей, одетых не по сезону. Короче говоря, вылавливают приезжих и проверяют регистрацию — независимо от национальности. Я сам был свидетелем, когда во время милицейского рейда одного неказистого парня, очевидно из Подмосковья, спросили раза четыре. На четвертый раз он уже обиженно сказал: «Да что я, ненормальный что ли какой? Вы уже четвертый, кто у меня документы спрашивает!» Милиционер извинился: «А, ну раз уже проверили, то можете идти». С другой стороны, сколько я ходил с большими сумками или даже коробками от компьютера — меня ни одна собака не тормознула. Не останавливали и узбеков с большими сумками, но прилично одетых и уверенных в себе. Видно, что человек приехал в отпуск или в командировку, а не наркотиками промышлять, так чего же его останавливать?

Кстати, меня поразило отличие обращения сотрудников милиции к гражданам в Москве и в Ташкенте. В Москве говорят: «Предъявите, пожалуйста, ваши документы». А в Ташкенте: «Эй, что у тебя в сумке?» Также есть большая разница между контролерами в общественном транспорте. Московские контролеры верят на слово, что у тебя проездной или удостоверение — здесь этим доверием не злоупотребляют. А если ты забыл деньги дома или потратился сверх меры, то тебе позволят доехать и бесплатно — просто нужно вежливо об этом попросить. И помню, как в Ташкенте, контролеры сворой набрасываются на человека, если даже у него нет денег и начинают орать: «Нет денег — ходи пешком!» Или берутся тащить в депо для оформления административного штрафа и оплаты. Иногда чуть не до драки доходит. У меня самого одна бабка-узбечка из КРУ пыталась вырвать студенческий билет — на нем от времени стала отслаиваться фотография и она вопила, что я сам ее приклеил. Документ был подлинным и не просроченным, однако после выкручивания рук (ей помогали два молодца) он превратился в тряпку. Конечно, и в Москве встречаются грубые менты и контролеры, и в Ташкенте встречаются приличные и доброжелательные, только вот количественное соотношение прямо противоположно.

Сейчас народ Узбекистана постепенно начинает излечиваться от неоправданной эйфории первых лет самостоятельной жизни. «Пусто-килик» говорят наиболее реалистично мыслящие из узбеков о своей Независимости-Мустакилике с полупустыми полками магазинов и абсолютно пустыми карманами у населения. Оголтелый национализм проявляет теперь в основном молодежь от 12 до 25 лет, пока не увидит, что купленный в институте диплом (да и заработанный добросовестным трудом с учебниками) не дает в перспективе ничего. Место под солнцем давно занято другими. И в этом виноваты совсем не русские.