Цветы зла. Безумная ботаника. 1894-1911

Брю Молохэн Дерево, которое Ест[14]

— Кое-что здесь вас заинтересует, Флетчер, — заметил я, разворачивая утреннюю газету. — Вот, послушайте: «Вчера на выставке орхидей лорд Саутуолд приобрел превосходный экземпляр Epidendrum vexillaria за полторы тысячи гиней».

Флетчер зевнул.

— И поделом Саутуолду, — сказал он. — Я предложил ему этот экземпляр три месяца назад за пять сотен с гарантией, что это единственный образчик в стране, но он не согласился.

— О, так это вы нашли эпидендрум?

— Да, орхидея была частью коллекции, которую я привез с Малайского архипелага в прошлом году.

— Вы ведь очень преуспели в той поездке?

— Верно. За вычетом всех расходов, я заработал около двадцати тысяч фунтов.

— Двадцать тысяч фунтов! — изумленно воскликнул я.

Флетчер устало улыбнулся.

— Может показаться, что это большие деньги за три года работы, не так ли? — ответил он. — Но вы должны помнить, что если плата большая, то и риски, которым подвергается охотник за орхидеями, соответственно велики. Прокладывая себе путь через густые леса, пробираясь через стоячие болота, всегда хоронясь от диких зверей и еще более диких людей, охотник за орхидеями собственным трудом зарабатывает каждый пенни своих денег. А если он сталкивается с тем, с чем столкнулся я в этой поездке, никакое денежное вознаграждение не сможет возместить ему пережитую опасность.

— Вы намекаете на какое-то потрясающее приключение? — неуверенно спросил я.

Флетчер мгновение молча смотрел на меня, затем тихо сказал:

— Я не рассказывал эту историю ни одной живой душе в этой стране, так как она настолько выходит за рамки вероятности, что никто в нее не поверит; но вот доказательство, что все это произошло на самом деле.

И он медленно снял с головы парик.

— Боже мой! — воскликнул я. — Я и не знал, что вы облысели!

Несколько оставшихся на голове Флетчера волос были коротко подстрижены, чтобы парик прилегал плотнее. К моему удивлению, кожа его головы была сплошь усеяна голыми пятнами диаметром от булавочной головки до шиллинга. Внимательно осмотрев их, я увидел, что их покрывала новая, нежная кожа, и по их внешнему виду было очевидно, что старая кожа была удалена сравнительно недавно.

— Любопытное зрелище! — заметил Флетчер, надевая парик. — Я стал похож на далматинца! Послушайте, давайте пообедаем здесь, и за обедом я расскажу вам эту историю, хотя ни на секунду не думаю, что вы в нее поверите.

Клуб исследователей славится своей кухней, и мы ели не торопясь, в полной мере наслаждаясь изысканными блюдами Феликса. Когда подали кофе, Флетчер закурил сигару и поудобнее устроился в кресле.

— Четыре года назад, — начал он, — я отправился на Восток, имея довольно определенное представление о краях, где я собирался работать. Предыдущий опыт охоты за орхидеями научил меня, что самые ценные орхидеи встречаются в наиболее отдаленных местах, и я намеревался свернуть с проторенных дорог и исследовать некоторые малоизвестные долины во внутренних районах громадных островов, которые простираются от Сингапура до Австралии.

Наняв сампан, управляемый малайцем и двумя китайцами, я побывал на Суматре, Яве и Бали, а затем переправился на Целебес, где добился немалого успеха. Затем я решил посетить Борнео и исследовать неизведанные глубинные районы этого острова в надежде избежать внимания охотников за головами и раздобыть при этом несколько новых экземпляров.

Как вам известно, Борнео примерно в три раза больше Британских островов, и хотя Саравак и полоса северного побережья сравнительно цивилизованны, большая часть острова, за исключением местностей в непосредственной близости от голландских торговых станций, абсолютно неизучена. Остров покрыт огромными лесами, пристанищем страшного тигра и не менее страшного орангутанга, где веселый вид спорта — охота за головами — продолжается и сегодня, как сотни лет назад, и где слава вождя зависит главным образом от количества голов, подвешенных к стропилам его дома.

Когда я прибыл в Мендавай, помощник резидента (оказавшийся моим старым приятелем по колледжу в Бонне) нанял надежного старосту и пятерых даяков сопровождать меня в длительной экскурсии во внутренние районы страны.

Несколько слов о даяках. Из-за склонности к охоте за головами жители Борнео приобрели репутацию кровожадных дикарей; но, помимо этой маленькой особенности, их раса обладает многими достойными уважения качествами. Охота за головами — это просто обычай, возникший в результате межплеменных войн; и особенность даяка в том, что, хотя он и гордится количеством трофейных голов, которые может развесить вокруг своего жилища, вы можете абсолютно положиться на его верность, честность и храбрость, пока он находится у вас на службе.

Я собирался подняться по реке Мендавай до ее истока и тщательно исследовать притоки, образующие верховья, надеясь, что систематические поиски в далеких тропических долинах вознаградят меня несколькими новыми образцами. Отряд состоял из меня, китайцев Лунга и Линга, малайца Али, старосты даяков Раюта и его пяти спутников. Мы удобно разместились на большом сампане, однако я взял и другую лодку для осмотра небольших рек и ручьев.

На пятнадцатый день после отъезда из Мендавая мы увидели горную гряду, протянувшуюся через середину острова. Погода до сих пор была умеренной, но теперь внезапно наступила удушающая жара; ни единое дуновение воздуха не долетало с покрытых лесом берегов под палящими лучами солнца. В течение четырех дней мы гребли вверх по этому участку, и жара была такой сильной, что испарения с реки окатывали меня, как непрерывный ливень, когда я сидел под тентом на корме.

На двадцатый день у правого берега открылся канал — приток шириной в пятьдесят ярдов впадал здесь в главную реку. Мы с радостью поплыли туда в поисках укрытия. Деревья по обе стороны смыкались над головой и защищали от жалящих лучей тропического солнца.

Путешествие до тех пор проходило без происшествий, но как раз перед тем, как мы свернули на эту речку, я впервые познакомился с орангутангом — диким человеком лесов Борнео. Мы плыли недалеко от берега, когда Рают, сидевший на носу, многозначительно прищелкнул языком. Его спутники немедленно перестали грести, и он указал на ветви большого дерева, нависавшие над водой.

— Миас! — прошептал он.

Я увидел, как зашевелилась листва, и, присмотревшись повнимательнее, различил неясную фигуру, спускающуюся с ветки на ветку. Прямо под деревом, наполовину погруженное в влажную грязь, лежало нечто, что я сначала принял за большое бревно. При ближайшем рассмотрении бревно оказалось крокодилом; он следил за движениями ветвей с таким же интересом, с каким всякое животное, ручное или дикое, рассматривает вероятный обед.

Внезапно раздался свирепый рев, и миас спрыгнул с дерева и крепко вцепился в спину крокодила. Ящер, впервые осознав природу ожидаемого им обеда, яростно хлестнул хвостом и, резко нырнув, попытался сбросить своего наездника. Потерпев неудачу в этом, он злобно огрызнулся, пытаясь схватить противника своими жестокими челюстями. Оранг только этого и ждал. Когда крокодил открыл пасть, он вдруг сжал верхнюю челюсть ящера и, упершись лапами в заднюю часть его головы, с невероятным напряжением всех сил выдернул челюсть из гнезда. Мы отчетливо услышали хруст костей. Конвульсивный взмах хвоста поднял фонтан грязи; оранг несколько минут простоял, прижимая челюсть крокодила к плечу и словно желая убедиться, что его врага больше нет. Затем он ухватился за нависающий сук и тихо влез на дерево.

Я хорошо рассмотрел чудовище. По моим оценкам, оно было не менее шести футов ростом; руки и туловище были заметно вытянуты относительно ног, а копна густых каштановых волос, падавших на верхнюю часть лица, придавала зверю особенно свирепый вид.

Речка казалась прохладной по сравнению с Мендаваем; поскольку она обещала нам благоприятные условия для плавания, я решил оставить сампан недалеко от устья и исследовать ее в маленькой лодке, взяв с собой только Раюта и Бати. Этот мудрый старый даяк был в свое время известным охотником за головами.

На рассвете мы тронулись в путь и поплыли по речке, которая, сохраняя одинаковую ширину, медленно и ровно прокладывала себе дорогу через сердце леса. Жаркая, влажная атмосфера особенно способствовала росту тех деревьев, которыми орхидея любит питаться. Поскольку торопиться было не к чему, мы как можно тщательнее обыскали лес по соседству с ручьем. Результаты превзошли мои самые смелые ожидания, и мне посчастливилось заполучить несколько отборных экземпляров Bulbophyllum, один из которых был совершенно неизвестным.

Мой метод поиска состоял в следующем: я высаживал Раюта на один берег, а Бати — на другой, и они двигались параллельно ручью на расстоянии около ста ярдов, в то время как я греб на лодке и время от времени окликал и направлял их.

На пятый день я заметил явное нежелание даяков заходить глубже в лес, и если я по какой-либо случайности не окликал их, они оба сбегались на берег. Поскольку трусость — необычная черта для дьяка, я не мог понять их поведения и спросил Раюта, чего он боится. Он в замешательстве опустил голову, а когда я повторил вопрос, ответил: «Бати, о вождь! говорит, что это царство Дерева, которое Ест».

— Что он имеет в виду? — удивленно спросил я.

— Это Злой Дух леса, о вождь! — прошептал он. — Дух сердится, когда люди приближаются к его деревне.

— Что за чушь! — ответил я с презрением. — Рают, ты годишься только для того, чтобы копаться в поле с женщинами!

Насмешка глубоко задела его, и не без некоторого достоинства он ответил:

— О вождь! почему эта река течет все дальше и дальше и все же не становится меньше, хотя мы приближаемся к ее истоку? Потому, что это страна великих духов, и мы, будучи смертными, боимся навлечь на себя их гнев.

Следующий день доказал, что, как я уже некоторое время подозревал, наша речка была огромным каналом, прорытым в былые времена; громадные памятники, которые встречаются иногда в глубине лесов, свидетельствуют, что Малайский архипелаг был населен тогда высокоразвитой расой. Мы постепенно приближались к возвышенности и теперь достигли места, где канал прорезал склон холма, углубляясь значительно больше, чем на сто футов. Заметив в одном месте просвет в лесу, окаймлявшем берега, я поднялся на самый верх. Недавний торнадо произвел опустошение среди деревьев, образовав просеку шириной в несколько сотен ярдов, и за ней я увидел небольшую долину, простиравшуюся прямо впереди в окружении высоких холмов.

Эти холмы, вероятно, укрывали долину от тропической жары, создавая подходящие условия для роста орхидей, и я решил внимательно осмотреть такое многообещающее место. Один новый экземпляр вдесятеро окупил бы потраченное время и труды.

Подозвав даяков, я указал на долину и сказал, что поиски там, по всей видимости, окажутся успешными. Судя по их поведению, даяки были не в восторге от такой перспективы; но они промолчали — полагаю, боялись, что я подниму их на смех и обвиню в трусости — хотя я мог видеть, что они были ужасно встревожены.

С некоторым трудом мы спустились с холма и у подножия наткнулись на ручей, который, по-видимому, протекал по долине. Росшие вокруг деревья подсказывали мне, что нам повезет, и я двинулся вдоль берега ручья.

Рают притронулся к моему плечу.

— О вождь! — принялся настаивать он. — Не заходи дальше в долину. В воздухе витает смерть.

— Рают, — сердито ответил я, — ты трус. Я скажу великому голландскому вождю, чтобы он отправил тебя на рисовые поля с женщинами.

Он заскрежетал зубами от оскорбления.

— Я не боюсь ничего живого, о вождь! — ответил он. — Но это обитель Злого Духа. Что ж, мы твои дети; делай с нами, что хочешь.

Я зашагал дальше, даяки следовали за мной по пятам, и мы прошли примерно половину долины, когда Рают снова прикоснулся к моему плечу. Я резко обернулся и увидел, что он указывает на лес; посмотрев в том направлении, я увидел поляну, видневшуюся сквозь деревья, и мы немедленно повернули к этому месту. Поскольку все обитатели леса стремятся к немногим открытым местам, мы приближались к кромке деревьев с большой осторожностью.

Огороженная деревьями поляна — или поляны, так как их было две, каждая площадью в несколько акров, — по форме в точности походила на цифру 8. Мы вышли к нижнему участку примерно в тридцати ярдах от горловины. Я осматривал деревья вокруг, когда Бати, чьи глаза вылезли из орбит, внезапно и яростно оттащил меня назад, одновременно указывая на необычное дерево, которое росло прямо в центре горловины и, будучи укрыто листвой, ранее ускользнуло от моего внимания.

Представьте себе грязно-зеленую колонну, впоследствии оказавшуюся полой, двадцати футов в окружности и ровно обрезанную на высоте тридцати футов от земли. С вершины ее, однако, поднимался круг похожих на плети ветвей, немного напоминавших те, что мы видим на ивах: каждая была длиной в пятьдесят футов и постепенно сужалась от окружности в шесть дюймов у основания к тонкому концу. Ветви почти касались деревьев, обступавших со всех сторон горловину, и были лишены каких-либо признаков листвы, однако нижние стороны их усеивали любопытные круглые диски разного размера.

Но мой взгляд, как магнит, влекло иное. Дыхание у меня перехватывало, в горле стоял ком — там, на отростке, который резко выдавался из ствола на высоте около шести футов от земли, росла самая чудесная орхидея, какую когда-либо доводилось видеть человеку.

По форме и размеру она напоминала обычный зонт, но никакие слова не могут даже в слабой степени передать ее чудесные цвета. Пока я зачарованно глядел, цветок медленно менял свои оттенки прямо у меня на глазах. То, что минуту назад было ярко-алым, теперь стало темно-синим; за ним последовал ярко-зеленый, который, в свою очередь, уступил место прекрасному оранжевому. Каждая цветовая волна поднималась сбоку и мало-помалу распространялась по всей поверхности цветка. Я восхищенно смотрел на чудесное видение, увлеченно думая о том, какое впечатление произведет эта тропическая жемчужина в далеком Лондоне, как вдруг мое внимание привлекло движение на поляне. Подняв глаза, я увидел оленя, идущего через верхний участок к горловине. Он как раз приближался к орхидее, когда та вдруг превратилась в настоящий калейдоскоп меняющихся красок. Животное смотрело на цветок, словно загипнотизированное.

К моему невыразимому ужасу, змееподобные ветви, которые мгновение назад росли вертикально, неожиданно склонились вниз и окружили несчастное животное. Олень яростно сопротивлялся, издавая громкие всхлипывающие крики ужаса, но пара ветвей обхватила его шею и быстро задушила. Ужаснувшись до предела, я увидел, как ветви начали медленно поднимать тело оленя с земли.

Подумав, что это, должно быть, какая-то фантастическая игра воображения, я повернулся к своим спутникам. Бати опустился на землю, закрыв лицо руками, в то время как Рают, выпучив глаза, выглядывал из-за моего плеча. Его лицо приобрело оттенок грязного пепла, копье выпало из его ослабевших рук.

Я снова посмотрел на дерево и увидел, что олень поднимается все выше и выше. Омерзительная орхидея, сделавшая свое дело, теперь медленно, как и прежде, меняла цвета. Тело поднималось, и было жутко наблюдать, как каждая ветвь дерева располагалась наилучшим образом, чтобы распределить вес. Те, что были с ближней стороны дерева, обвивали тело, в то время как противоположные ветви наклонялись прямо и, сплетаясь с другими, поднимали тушу, пока не вытянулись во всю длину высоко над стволом; затем они наклонились и медленно опустили мертвого оленя внутрь ствола.

Мне не стыдно признаться, что, когда олень исчез, спазмы ледяного холода пробежали по моему телу, и я задрожал от ужаса. Абсолютная отвратительность происшедшего и печальное осознание опасности, которой я избежал, полностью парализовали меня, и я мог только со страхом и восхищением разглядывать противоестественное чудовище.

Вскоре ко мне вернулось самообладание, а вместе с ним и то алчное чувство, с которым всякий охотник за орхидеями смотрит на новый экземпляр. Кроме того, я испытывал определенное презрение к себе за то, что поддался минутной панике в присутствии моих спутников. Я стоял, обдумывая различные способы завладеть этим чудесным цветком.

Внезапно пришло вдохновение, и я увидел возможный путь к успеху. Повернувшись к Раюту, я резко сказал:

— Рают, ты женщина!

Он бросил на меня взгляд, полный ужаса и укоризны.

— Ты женщина, — повторил я, — и чтобы показать тебе, как мало белый человек боится твоего Злого Духа, я срежу эту орхидею и унесу ее.

Даяк провел языком по пересохшим губам, пытаясь заговорить; второй даяк лежал неподвижно, как бревно.

Я сделал шаг на поляну, но Рают с судорожным усилием встал передо мной.

— О вождь, — выдохнул он, — не приближайся к Дереву, которое Ест! Помни о судьбе оленя.

Моя кровь вскипела. Нетерпеливо оттолкнув его в сторону, я двинулся вперед и остановился там, где был вне досягаемости этих дьявольских рук. Ужасное чудовище сразу же почуяло меня. Змееподобные ветви наклонились ко мне, украдкой раскачиваясь взад и вперед в попытке дотянуться до меня. Лепестки цветка превратились в настоящую радугу переливающихся красок.

Даяки обрели некоторое мужество, увидев, что я возвращаюсь невредимым. Я объяснил им свой план. В долине мы заметили на гарцинии стаю крупных обезьян; теперь я тихо подкрался к ним и подстрелил одну. Захватив добычу, мы вернулись к дереву. Здесь я объяснил Бати, что он должен бросить тело обезьяны поближе к ветвям, в то время как я займу место на другой стороне, возле орхидеи. Я надеялся, что, пока все руки дерева будут заняты подъемом тела, я смогу подбежать и срубить отросток с орхидеей. Рают будет стоять рядом, чтобы предупредить меня о возможной опасности.

Бати швырнул тело обезьяны к дереву; через мгновение ветви наклонились и схватили его. Дождавшись, пока они все сцепятся, я прыгнул к стволу и ударил по отростку. Струя черной жидкости вырвалась наружу, когда топорик погрузился в кожистую субстанцию. Я поспешно поднял руку, собираясь повторить удар, однако Рают крикнул: «Беги, о вождь, беги». Я тотчас отскочил, но опоздал — всего на мгновение. Концы трех веток опустились мне на голову, когда я прыгнул назад; и, хотя инерция несла мое тело, эти дьявольские руки, вытянутые во всю длину под действием веса, удерживали мою голову и верхнюю часть туловища в нескольких дюймах от земли. Диски обжигали кожу головы, как расплавленный свинец.

К счастью, я не потерял контроль над своими чувствами, хотя вспышки живого огня, казалось, пронзали мой мозг. Я велел Раюту схватить меня за ноги. Он немедленно подчинился и стал тянуть, так что моя голова оказалась вне досягаемости других рук, которые бешено извивались взад и вперед в попытках дотянуться до меня. Им не хватало всего нескольких дюймов.

На удивление безразличным голосом я попросил Бати ухватиться за одну из моих ног, а затем, посоветовав им покрепче держать мои ступни, отдал приказ: «Раз — два — три — тяните!». Сверхчеловеческим усилием они оттащили меня, оставив три четверти кожи головы прилипшими к дискам. Тогда я потерял сознание и больше ничего не помню.

Очнулся я на сампане, возвращающемся в Мендавай. Там мой друг, помощник резидента, поставил меня на ноги.

Это случилось почти два года назад; но даже сейчас очарование чудесного цветка по временам овладевает мной, и я чувствую, что однажды вернусь в ту тропическую долину.

Если я добьюсь успеха, орхидея произведет сенсацию, какой никогда не знал ботанический мир. Если нет, я пополню собой число жертв этого таинственного ужаса — Дерева, которое Ест.