Дальтоник

Глава 26

Бойд Уэртер вошел в лифт. Недовольный. Ему уже пришлось сегодня принимать визитеров. Вначале кураторов лондонской галереи «Тейт модерн», а потом нового директора Музея Уитни. Отпустил помощниц и охранников и собирался немного отдохнуть, когда снизу позвонил знакомый Кейт Макиннон. Парень оказался настырным, все звонил и звонил. В конце концов Бойд плюнул и решил уделить ему несколько минут. До прихода Виктории. Потом они будут готовить к отправке рисунки, и парня он спокойно спровадит. «Ладно, посмотрю его работы, — думал Уэртер. — Это же не кто попало, а приятель Макиннон. Выскажу несколько мудрых замечаний, потом он повиляет хвостом перед моими картинами. Все как обычно».

Парень оказался чертовски красив. С очень милой застенчивой улыбкой.

— Откуда вы знаете Кейт Макиннон? — спросил Бойд, когда они поднимались в лифте.

— Она была моей… преподавательницей.

— В Колумбийском? История искусств?

— Да. А потом мы подружились.

— Это она посоветовала вам встретиться со мной?

— Да. Сказала, что вы можете дать много ценных советов. Я вас долго не задержу.

— Ну и славно.

Уэртер привел парня в мастерскую.

Тот сразу же развернул свои картины, разложил на полу. Уэртер едва сдержал стон. Они были хуже некуда. Непрофессионально сделанные, неуклюжие, цвета кричащие, безвкусные. «И я должен обсуждать такое барахло?» Придется позвонить Макиннон, спросить, зачем она присылает идиотов. Уэртера также раздражало, что парень даже не взглянул на его картины. Он к этому не привык. Молодые художники обычно глаз не отводят от его работ, трепещут от восторга.

Парень, разложив свои холсты, отошел в сторону. Упер руки в узкие бедра.

— Что скажете?

— Хм… — Уэртер почесал подбородок. — Для начала я предложил бы вам снять темные очки.

— Извините, забыл. — Парень снял солнечные очки и заморгал.

Уэртер заглянул ему в глаза и отшатнулся. Столько в них было страдания и боли.

— Вы здоровы?

— Конечно.

— Но вы так щуритесь и моргаете, что я подумал, может быть…

— Не-а, это нормально. Я просто… привыкаю к освещению.

«Да, — размышлял Уэртер, разглядывая картины, — именно освещение. Талантом тут и не пахнет».

— Так что скажете?

Боже, какая мука!

— Ваши работы, хм… интересные.

— В каком смысле?

«О черт!»

— Хм… во-первых, то, как вы используете цвет. Довольно… необычно.

— Да? — Молодой человек вгляделся в свои работы. — Не понимаю почему. — В его голосе чувствовалось нетерпение.

— Но… вы должны признать, что это нестандартно. Пурпурные облака, синие яблоки. Вы видели картины фовистов?

Молодой человек продолжал пристально рассматривать картины, не понимая, о чем говорит художник. Он выбрал цвета правильно.

— Полагаю, вы ошибаетесь.

— Насчет фовистов?

— Нет.

— Что же тогда? Немецкие экспрессионисты?

— Нет. — Голова начала слегка подергиваться, и заиграла музыка на фоне рекламных слоганов.

— Не знаю, чему сейчас учат в художественных институтах.

— Я не учился в художественном институте.

— Вы же сказали, что Кейт была вашей преподавательницей в Колумбийском.

— Я ходил на вечерние занятия. — Парень прищурился, будто ослепленный яркой вспышкой, затем изобразил отработанную улыбку.

Уэртер присмотрелся к нему. Пухлые губы, красивые глаза, стройный. Но что-то в нем не так.

— Не перенести ли нам разговор на другой раз?

— Нет. Сейчас самое время. Вот именно! Кока-кола — это вещь!

— Не понял.

— Погодите. — Он выхватил из рюкзака пакет. — Это для вас. Подарок.

Уэртер развернул. Несколько репродукций, вырванных из книг. Края неровные. Френсис Бэкон, Джаспер Джонс, Сутин.

— Спасибо.

— Это здор-р-рово! Да?

— Хм… Джонс очень хорош. Сутин тоже интересен, хотя, на мой вкус, слегка перегрет. Ну а Френсис Бэкон, хм… — Он посмотрел на репродукцию, наморщил нос. — Не могу я в него вникнуть. Никак.

«Не могу я в него вникнуть… Не могу я в него вникнуть…» Слова художника эхом отдавались в его голове вместе с песенками, рекламами и прочим.

— Почему?

Уэртер пожал плечами:

— Не знаю. — Он протянул репродукции парню. — Оставьте это себе. Для вас они важнее, чем для меня.

— Вам не нравятся?

— Почему же? Но у меня много книг по искусству. Есть даже одна картина Джонса.

— Как это?

— Я купил в свое время картину Джаспера Джонса.

— Можно ее увидеть?

— Она у меня дома. А это мастерская. — Уэртер начал терять терпение. — Видите ли, мне нужно идти.

— Но мы только начали. Вы еще ничему не научили меня.

— Послушайте. — Уэртер вздохнул. — Давайте встретимся через пару дней, а? Дело в том, что сегодня я очень устал. Было много разных дел и…

— Еще несколько минут, и я уйду. Хорошо? — Парень посмотрел на художника своими грустными прищуренными глазами.

Уэртер бросил взгляд на часы. Ну ладно, пять минут.

— Хорошо.

— Здор-р-рово! — Молодой человек показал на городской пейзаж. — Что скажете об этой картине?

— Хм… мило. Неплохо… построена. — По какой-то причине ему было неловко сказать парню, что его картины полное дерьмо.

— Как это понимать?

— Ну… композиция… то, как вы расположили все на холсте. Очень мило. — Уэртер с трудом придумывал, что бы еще такое сказать.

Парень улыбнулся.

— А цвет?

— Цвет?

— Да.

— Хм… но здесь нет цвета.

— Что значит — нет? Вы что, спятили? Иногда вы напоминаете мне чокнутого.

— Хм… если вы имеете в виду градации яркости, или…

— Нет, цвет.

— Но картина черно-белая.

— Вы лжете. — Парень возбудился. — Решили поиздеваться надо мной?

— Зачем мне это делать?

— А затем… — Он не знал, почему художник так жесток к нему. Схватил с пола холст, поднес вплотную к лицу. — Здесь полно цвета. Неужели вы не видите?

Черт возьми, это уж слишком!

— Послушайте, мне пора уходить.

— Куда?

— Домой.

— Один последний вопрос. Пожалуйста.

Уэртер тяжело вздохнул.

— Ну.

— Ладно. Пусть картина черно-белая, но хорошая. Да?

— Да. Она прекрасно написана.

— Прекрасно? — Сильно моргая, парень уставился на художника своими грустными глазами. — На самом деле вы не считаете, что она прекрасно написана. Вы считаете, что она черно-белая и скучная. Вы считаете, что любой художник зря тратит время, если не использует цвет.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я видел вас… слышал, что вы сказали насчет черного и белого. Вы сказали, что это скучно.

— Ах вот оно что! — Уэртер рассмеялся. — Вы имеете в виду телевизионную передачу Кейт?

— Да.

— А теперь соберите, пожалуйста, все это. — Уэртер показал на картины. — Мы поговорим в другой раз.

— Но я хочу научиться. Очень хочу.

— Конечно, конечно. — Уэртер увидел на щеках парня слезы и поморщился. Надо поговорить с Кейт. Он уже сомневался, что она знакома с парнем. — Мы встретимся еще раз и поговорим обстоятельно.

Парень утер слезы и дождался, когда Уэртер отвернется.

Бойд Уэртер с трудом открыл глаза, попытался пошевелиться и почувствовал, что не может. Ужасно болела голова. Через несколько секунд он обнаружил, что привязан к креслу липкой пленкой. Запястья, лодыжки, торс — все было многократно обернуто пленкой. Он не мог определить, сколько времени находился без сознания. Последнее, что помнил художник, — это как парень, плача, собирал картины. Нет, потом было что-то еще. Рука парня, а в ней бутылочка с отвратительным химическим запахом. Он вспомнил, что попытался оттолкнуть руку, но затем все завертелось перед глазами.

— Вы сделали мне больно, — сказал парень, потирая руку.

— Что ты задумал, сукин сын?

Парень моргнул и посмотрел направо.

— Эй, Тони, погаси свет. — Подождал, заслоняя глаза, потом рванул к стене, нашел выключатель, и в мастерской стало сумрачно. — Приходится все делать самому. Премного благодарен, Тони.

Бойд Уэртер посмотрел на пустое пространство рядом с парнем.

— Я спрашиваю, что, черт возьми, ты затеваешь?

— Мне… мне нужна ваша помощь.

— Сначала развяжи меня! Немедленно! Ты что, мать твою, совсем спятил? — Уэртер начал извиваться, и кресло слегка подпрыгнуло.

Парень подскочил и примотал кресло к трубе отопления.

Уэртер приказал себе успокоиться.

— Что ты делаешь? Скажи, что тебе нужно. Я уверен, мы сможем договориться.

— Ш-ш-ш… — Парень наклонил голову набок, словно прислушиваясь к чему-то. — Что? Нет, Тони. Не сейчас! Извини. — Посмотрел на Уэртера. — Так что вы спросили?

— Я… хм… спросил, что тебе нужно.

— Поговорить.

— Поговорить?

— Ага.

Бойда Уэртера охватил ужас. К горлу подступила желчь, он чувствовал, что его вот-вот стошнит. «Нет, нужно держаться. Это же просто парень, какой-то хлюпик. Я справлюсь с ним, нужно только выиграть время».

— Я же сказал, мы можем поговорить в любое время.

— Нет, вы хотели, чтобы я ушел.

— Потому что устал.

— И вам они не понравились. — Парень показал на разбросанные по полу репродукции Френсиса Бэкона, Джонса и Сутина.

— Ты неправильно меня понял. Зачем бы я стал покупать картину Джаспера Джонса, если бы он мне не нравился?

— Он… болен и очень страдает. Вы это знаете?

— Кто?

— Джаспер Джонс.

— В самом деле?

— Да.

Уэртер не видел часы, но знал, что скоро должна прийти ассистентка Виктория. Нужно затянуть разговор.

— Сколько тебе лет? Двадцать два или двадцать три?

— Почему вы спросили? — Парень в это время беспорядочно двигался по мастерской, что-то бормоча себе под нос. Он действительно не знал, сколько ему лет.

— Мне… мне просто стало любопытно, что ты такой молодой и профессионально занимаешься живописью… — Уэртер, охваченный паникой, соображал, что еще сказать. — Я, хм… всегда хотел… иметь сына, чтобы можно было передать ему опыт.

Парень замер.

— Передать опыт?

— Да. Открыть секреты мастерства. Да, я мог бы помочь тебе… в твоем творчестве.

— Вы это серьезно?

— Абсолютно. Очень хотелось бы помочь тебе.

— Здорово. Это здор-р-рово! Вы классный чувак. Таких, как вы, очень мало! — Парень замолчал, положил руку на плечо Уэртера. — Давайте поиграем. Я буду показывать на ваши картины, а вы назовете цвет.

— С выключенным верхним светом это будет довольно трудно. — Уэртер вспомнил, как парень щурился при ярком свете.

Через секунду в мастерской снова стало светло.

— Я сделал для вас свет. Чтобы было более… продуктивно. Что это? — Он показал на сверкающую серебряную цепочку на шее художника.

— Амулет. Очень старый. Средневековый.

— Я читал об этом. Знаю. Средние века, это здор-р-рово.

Уэртер вспомнил, как занимался любовью со своей первой женой, красавицей. А потом она надела ему на шею этот амулет. В любое другое время это вызвало бы у него улыбку.

— Я ношу его на счастье. — И тут Уэртера осенило. — Хочешь я подарю его тебе? Он принесет удачу.

— Bay, это так мило с вашей стороны. — Парень наклонился, и Уэртер уже собрался вонзить ему в предплечье зубы, но увидел на запястье широкий неровный шрам и замешкался, а потом было поздно.

Парень подержал цепочку в руке, восхищаясь, потом надел на шею.

— Я никогда не забуду вашей доброты.

— Не стоит благодарности. — Уэртер натянуто улыбнулся.

— Ладно. Теперь играем. В цвета.

— Давай.

Парень повернулся к огромному абстрактному полотну Уэртера, показал пальцем.

— Какой это цвет?

— Желтый.

— Желтый? Вы уверены? А это?

— Это… хм… красный.

Парень прищурился.

— Не дурачьте меня.

— Но это красный. Ты что, не видишь?

— Конечно, вижу!

Уэртер пытался пошевелить руками, но пленка держала крепко.

— У тебя что, непорядок с глазами?

— В каком смысле?

— Не знаю. Но… мне кажется, у тебя трудности… с правильным определением цвета.

Парень подошел к нему и выпалил в лицо:

— Нет… Нету меня никаких трудностей.

— Прекрасно. Нет так нет.

Парень метнулся к рабочему столу. Быстро осмотрел тюбики с краской, свинтил с одного крышку, подошел, сунул под нос художнику.

— Вот он, красный.

Уэртер смотрел на ярко-зеленую масляную краску, не зная, что сказать.

— Это красный?

— Хм… нет.

— Вы говорите, что это не красный?

— Посмотри на этикетку.

Парень поднес тюбик вплотную к глазам, но без лупы не удавалось прочитать четкую надпись на этикетке: «фалоцианиновая зелень». Он лизнул краску языком.

— На вкус красная. Попробуйте. — Он выдавил краску на плотно сжатые губы художника.

— Правильно, — промямлил Уэртер, отплевываясь. — Я ошибался.

Парень подошел к картине Уэртера и быстрым движением выдавил на холст весь тюбик зеленой краски. Отступил в сторону, посмотрел.

— Разве не подходит? — Он заморгал и нахмурился, видимо, чувствуя, что оттенок совсем другой. Взглянул на художника: — Может быть, вы правы. Но только, пожалуйста, не врите. Это снизит продуктивность. Ведь вы собирались передать мне… как вы сказали?

— Передать опыт.

— Ага, опыт.

Уэртер спокойно наблюдал, как толстая зеленая гусеница сползает вниз по его недавно законченной картине, портя все.

— А здесь какой цвет? — Парень показал на темно-оранжевый.

Уэртер вздохнул, стараясь не облизывать запачканные краской губы.

— Оранжевый. Смесь кадмиевой красной с лимонно-желтой и небольшое количество титановых белил.

Парень прищурился, рассматривая часть картины, казавшейся ему серовато-коричневой.

— Покажите.

Уэртер дернулся.

— Как мне это сделать?

Парень подбежал к рабочему столу, начал укладывать тюбики с краской себе на руки, как младенцев.

— Он передвигается, — сказал Уэртер.

— Что?

— Рабочий стол. Он на колесиках.

— О, клево! — Парень подкатил стол к художнику. — У вас есть лупа?

— Да. Вон там. — Уэртер показал подбородком на стол в противоположном конце мастерской.

— Зачем она вам? Вы больны?

— Я… использую ее, чтобы проверить, ровно ли положена краска.

— А… — разочаровано буркнул парень. Провел лупой над тюбиками с дорогой масляной краской, выбрал кадмиевую красную, лимонно-желтую и титановые белила. Свинтил крышки, выдавил солидные порции на палитру и, отчаянно моргая, начал месить толстой волосяной кистью. Посмотрел на художника. — Как? — Ему масса по-прежнему казалась серовато-коричневой.

Уэртер смотрел на грустного красивого юношу, не веря в реальность происходящего.

— Добавь, пожалуй, еще немного желтой.

Моргающие глаза парня метались между порциями краски на палитре.

— Та, что справа, — уточнил Уэртер почти шепотом, опасаясь, что его помощь будет неправильно истолкована.

— Я знаю! — крикнул парень и добавил в смесь желтой. Затем провел кистью широкую полосу на картине, в том месте, которое Уэртер назвал оранжевым, и отошел в сторону. Сейчас ему почудилось, что оттенки соответствуют. — На этот раз вы сказали правду.

— Зачем мне врать?

— Все врут. — Парень показал кистью на широкую цветную ленту, проходящую от верха до низа картины. — Это тоже оранжевый цвет?

— Нет… розовый.

Парень провел кистью с оранжевой краской по розовому. Для него оттенки полностью совпадали.

— Вы опять шутите?

— Нет.

— Но это оранжевый?

— Ладно.

— Что — ладно?

— Ладно, ты прав. Оранжевый.

Парень посмотрел вбок.

— Тони, это оранжевый или розовый? — Он выпрямился и прорычал: — Это здор-р-рово! — Затем произнес своим обычным голосом. — Тони иногда врет. С ним это бывает. — Теперь парень повернулся налево. — Кто из них врет, Донна? — И ответил, повысив голос на две октавы. — Они оба врут! — Затем повернулся к художнику. — Как же вы передадите мне секреты мастерства, если врете?

Уэртер не знал, что ответить. Нервозно облизывал губы, не обращая внимания на краску. Парень подошел и наставил ему в грудь кисть, как пистолет.

— Я… я, наверное, ошибся, — пробормотал Уэртер. — Ведь если не ты, то тогда я…

— Я не ошибаюсь! — выкрикнул парень, дико моргая. — Вы считаете меня дураком?

— Нет, нет. Вовсе нет.

— Но тогда как же я могу ошибиться? — Он лизнул кисть кончиком языка. — На вкус чисто оранжевый.

— Да, да. Конечно. Оранжевый. Ты прав. — Сердце Уэртера отчаянно колотилось.

Парень подошел ближе, приложил кисть ко рту художника.

— Попробуйте.

— Да. Оранжевый, — пробормотал Уэртер сквозь стиснутые зубы.

— Попробуйте! — Парень сильно потянул пальцами щеки художника, пока не раскрылся рот, и сунул туда кисть. — Чувствуете вкус? Оранжевый! Верно? Оранжевый! — Он рывком вытащил кисть.

Художник ловил ртом воздух, выплевывая ошметки масляной краски.

— Верно, это оранжевый. Ты что, определяешь цвета на вкус?

— Да.

Парень схватил со стола скребок, которым чистят палитру. Он представлял собой опасную бритву, вставленную в держатель. Потом развернулся и подбежал к самому большому полотну художника. И раз! Резанул налево, затем направо, наверх, вниз. За несколько секунд картина, стоимость которой выражалась шестизначной цифрой, была уничтожена. Куски холста свисали с деревянного подрамника, как тряпки. Несколько упали на пол. Парень схватил один, понюхал, затем поднес к Уэртеру.

— Какой это цвет?

— Этот… этот… — Уэртер едва ворочал языком, обмазанным смесью масляной краски, пигмента и скипидара. Его тошнило.

— Я намекну. Это мой любимый цвет.

— Неужели?

— Ага. Так какой это?

— Хм… необожженная сиена.

— Нет, неправильно. — Парень наклонился над художником. — Это ослепительный.

— Ослепительный? Я не знаю тако…

Лицо парня покраснело, он заморгал еще сильнее.

— Вы называете себя художником и не знаете, что такое «ослепительный»?

— Объясни. Пожалуйста. — Уэртер чувствовал, как краска проникает в желудок, обжигая пищевод.

— Нет уж, вы объясните мне. Вы же знаете о цвете все.

— Нет… я… я не знаю.

— А говорили, что знаете.

— Нет, не говорил.

— Говорили.

— Когда?

— По телевизору. Вспомнили?

— Нет, я…

— Знаете, знаете. Просто не хотите научить меня. А обещали.

— Я научу. Клянусь. Я передам тебе секреты мастерства. Развяжи меня, и я научу тебя. Мы станем друзьями.

— Друзьями? — Парень задумался. — Донна, Дилан, что вы об этом скажете? — Он внимательно слушал, наклонив голову. — Ага, я согласен.

— Что?

Парень грустно улыбнулся и наклонился к Уэртеру.

— Они считают, что вы лжете.

— Кто?

— Мои друзья.

— Я не лгу.

Парень посмотрел на свои картины, сложенные в стопку на полу. Сверху черно-белый городской пейзаж.

— На самом деле вы думаете, что черное и белое — это скучно, и я тоже скучный. По словам Донны, вы врете, чтобы я почувствовал себя плохо. А Донна всегда знает. — Он поднял с пола черно-белую картину. — Вы сказали, что здесь только черное и белое, а вот Донна видит много красивых цветов. — Схватив со стола банку сырого пигмента и отвинтив крышку, парень высыпал порошок на голову Уэртера. — Вы сейчас очень красивый. — Парень засмеялся. — А теперь… — Он отошел в сторону, оценивая Уэртера, как свое произведение, схватил тюбик краски, разломил пополам и измазал ею лицо и грудь художника. — А это какой цвет, а?

— …Красный.

— Лгун!

— Нет, я…

— Вы смотрите на зеленый, а говорите «красный»? Вы? Тот, кто видит цветные сны? — Парень схватил еще тюбик, надавил на подбородок художника, заставив его открыть рот, и выдавил весь без остатка. Швырнул на пол, схватил другой тюбик, выжал, потом еще и еще. Изо рта крупнейшего художника современности извергалась настоящая радуга, стекая по подбородку на рубашку, колени.

Уэртер давился, но еще дышал. И тут парня осенило. Зачем терять редкую возможность испытать это с настоящим художником? Подбежав к своему рюкзаку, он начал рыться в нем. Уэртер в это время охал, выплевывал краску, ловил ртом воздух. Парень подбежал и одним быстрым движением распорол ему живот. И в одно мгновение все вокруг засияло волшебными яркими красками, каких он еще не видел, даже не воображал. Парень схватил в руки внутренности художника и начал бегать от одного громадного полотна к другому, нанося широкие мазки.

Бойд Уэртер, к сожалению, умер, не сразу. Некоторое время он наблюдал за безумцем. Видел, как тот подбегает к его истекающему кровью телу, окунает руки во вспоротый живот, а затем мчится к его картинам. Наконец взор Уэртера окончательно помутнел, и художник стал почти неотличим от мясной туши на репродукции картины Сутина, лежавшей на полу у его ног.

Парню надоело бегать туда-сюда. Он схватил со стола банку из-под кофе, подержал, пока она не наполнилась кровью, хлеставшей из брюшной полости художника, затем взял кисть и, переходя от картины к картине, начал наносить широкие мазки. До тех пор, пока алый цвет не превратился в розовый. А потом все цвета стали бледнеть, так что через минуту мастерская была уже бледно-серой. И в этот момент он услышал, как хлопнула дверь лифта. Повернулся, вытер обо что-то руки и пошел за ножом. К тому времени, когда дверь мастерской Бойда Уэртера распахнулась, он был уже во всеоружии.