Дело Белки

Глава двадцать шестая

Не дойдя несколько шагов до Ивана, избушка пошатнулась, как пьяная, и исполнила не слишком-то уверенный пируэт-разворот, в результате которого оказалась стоящей к Дураку передом, к лесу задом. В распахнутых дверях потрепанного домика возвышался Фимка с метлой наперевес.

— Полезайте! — скомандовал леший, протягивая руку, чтобы помочь взобраться на порог, зависший примерно в метре от земли.

— А где «здравствуйте»? — уточнил Иван, но за лапу лешего тем не менее ухватился.

— Здравствовать будешь, если от облавы уйдем! — отрезал Ефим, затаскивая моего друга внутрь. — Ну а ты чего ворон считаешь? — рявкнул он на меня.

Леший ошибся. Я считал вовсе не ворон, а дырки от пуль, двумя рядами перечеркнувшие оконце на боковой стене сруба.

— Мужики, вы с нами? — прокричал Иван сверху, обращаясь к паре лесовиков, которые вдруг возникли по бокам от избушки так же неожиданно, как перед этим пропали. Лешаки переглянулись.

— Своим ходом пойдем, — буркнул тот, что помельче.

— Встречаемся на Ноктевом болоте! — приказал он лешим, но тех уже и след простыл.

«Вот это и называется „существа исчезающего вида“!» — подумал я.

— Ну что? Все на борту? — раздался позади меня раздраженный голос. Я обернулся и увидел Арину Родионовну, расположившуюся за прялкой возле того самого окошка, по которому стреляли неизвестные лиходеи.

— Все! — подтвердил Иван, успевший где-то раздобыть топор и березовое полено.

— А чего молчите?! — упрекнула нас Яга и, притопнув по полу, заорала: — Н-но! Н-но, милая!

Пол под моими ногами дрогнул, и изба, дребезжа посудой в буфете и склянками на многочисленных полках, стремительно набирая скорость, зашагала вперед.

— Ай молодца! Ай умница! — нахваливала старуха свою подвижную недвижимость, плавно поворачивая то вправо, то влево колесо прялки, которое на деле оказалось чем-то вроде штурвала, с помощью которого она направляла бег прыткой избы. Я в этот момент, как мог, пытался удержаться на лавке. Однако то и дело подскакивал с нее, едва не втыкаясь теменем в низкий потолок, после чего неизменно падал назад, каждый раз чувствительно ударяясь задницей.

«Еще десять минут такой скачки, и морская болезнь мне обеспечена!» — мысленно констатировал я печальный факт, заодно прикидывая, стоит ли просить Дурака сыграть роль стюардессы и раздобыть для меня любимого хотя бы небольшой гигиенический пакет, а еще лучше емкий гигиенический тазик.

— Так твою, так вдоль и поперек! — неожиданно рявкнул Иван, мигом развеяв желание обращаться к нему с какими бы то ни было просьбами. Хотя на его месте я бы, возможно, использовал выражения и покрепче. С другой стороны, сам виноват. Охота ему была при такой болтанке орудовать топором, пытаясь расщепить ни в чем не повинное полено на двадцать-тридцать гигантских зубочисток. Хорошо еще, что он стукнул по пальцам всего-навсего топорищем, а не лезвием. Иначе криков было бы куда больше. Впрочем, и прозвучавших хватило на то, чтобы привлечь бабкино внимание.

— Ты что это там делаешь? — поинтересовалась Яга, бросив взгляд в настенное зеркальце, которое по случаю использовала еще и как зеркало заднего вида.

— Транспорт готовлю! — выдал странное, на мой взгляд, объяснение Дурак. На мой, но не на бабкин.

— Почто? И так неплохо идем, — заверила его старуха, резким поворотом прядильного колеса уводя сруб от столкновения с очередным несущимся навстречу деревом.

— Надо Соловья с Кощеем подобрать! — ответил Иван. — Лесовики их на старое место ведут.

— Да ну тя в пень! — беззлобно ругнулась Яга. — Ты еще Водяного начни из пруда спасать. Виданное ли дело, чтобы лешаки посреди леса в засаду попали?!

— Попасть — не попадут, но и от облавы уйти не смогут, — возразил Дурак, подтаскивая к печи найденные в углу горницы дрова. — У них на руках Барс Мурзоевич, Соловьем контуженный.

— Батюшки-светы! — изумилась Арина Родионовна, причем теперь ее голос стал куда более озабоченным, чем раньше. — А котейко-то здесь откуда взялся?

— Извини. Долго рассказывать!

— Это-то да. Это конечно! — обиженно забурчала себе под нос бабка. — Это у тебя только в беду попадать быстро. А так, чтобы к старшим уважение проявить да рассказать все как следует, оно завсегда долго.

Ивана между тем недовольное ворчание, похоже, нисколько не трогало. Он спокойно продолжал загружать печь топливом, перемежая четвертушки поленьев наколотой ранее щепой.

— Иван Иванович! Помочь? — спросил я своего озабоченного наставника. Хотя вопрос был, скорее, символическим. В отличие от Дурака мне все еще не удалось приноровиться к рваному ритму передвижения избушки.

— Попробуйте найти спички, — попросил он, чем немало меня порадовал. Похоже, я смогу оказаться полезным, не прилагая особенно больших усилий. Спички были благоразумно прихвачены мной с кухни Общества, оставалось только пошарить по многочисленным карманам.

— Куда идти-то тебе, хоть знаешь? — снова обратилась к Ивану бабка.

— Примерно. Но если посоветуешь, где какой угол срезать, спасибо скажу!

— А чего ж сам по-людски не попросишь? — вскинулась Арина Родионовна и, бросая свою прялку-штурвал, заорала через всю избу: — Фимка, смени!

Я в этот момент как раз протягивал Дураку найденные мной спички. Забрать-то их Иван забрал, но сам я в следующую же секунду кубарем полетел на пол. Видимо, потерявшая управление изба зацепилась утлом за какое-то препятствие, и весь домик основательно тряхнуло. Приложило меня будь здоров, но как следует оценить свои повреждения я не успел. Леший Ефим, пробиравшийся от распахнутой двери к рулю, грубым рывком за шиворот поставил меня на ноги и зачем-то сунул в руки метлу, сопровождая это действие не терпящей возражений командой:

— Дуй на корму! — приказал он.

«Еще один начальничек на мою голову!» — подумал я, хотя вслух ограничился всего лишь простым, безобидным вопросом:

— Зачем?

— Будешь следы заметать!

— Что?

— Что слышал! Метла налево, метла направо! Что, руками никогда не работал? Только башкой? Иди давай, иди! Горожанин!

Чувствовалось, что с первой попытки похоронить мою тушку в муравейнике любви ко мне у лешего не прибавилось. Зато у меня самого значительно прибавилось любви к себе.

«Ну ладно, мохнатый! Сейчас ты узнаешь, что значит метла в руках человека с высшим образованием!» — мысленно пообещал я Ефиму и шагнул в сторону открытого дверного проема. Откуда темному лешаку было знать, что согласно давней отечественной традиции, метла была таким же неизменным студенческим инструментом, как булыжник орудием пролетариата? За годы своей учебы в вузе я столько намахался этим предметом, что суммарная куча наметенных мной листьев наверняка оказалась бы выше не только пирамиды Хеопса, но и здания Московского государственного университета. Проблема была в другом. Даже когда мне приходилось выходить на участок с самого жесточайшего похмелья, асфальт под моими ногами не пытался вытворять тех немыслимых сальто-мортале, которые сейчас выделывал пол спасающейся бегством избушки. И еще одна деталь. Сгребать в кучу листья — это одно, а как заметать остающиеся позади нас отчетливые следы гигантских куриных лап, я понятия не имел.

— Маши, маши, Левушка! — подбодрила меня Арина Родионовна, которая как раз подошла к двери, чтобы вынуть из стоящего рядом шкафа какой-то горшок, с горкой наполненный землей вперемешку со мхом, хвоей и прочим лесным мусором. Делать было нечего, и я махнул. Эффект превзошел все мои ожидания. Одного пролета метлы оказалось достаточно, чтобы мелькнувшая сбоку от избушки осинка шустро передвинулась чуть левее и накрыла собой отпечатавшийся в земле куриный автограф. Еще один взмах, и росший с другой стороны куст волчьей ягоды также покинул свое природное место, чтобы ни один преследователь не догадался, что недавно здесь прошагал старухин дом-внедорожник — привод два на два — с четырьмя пассажирами на борту.

«Так вот почему мы с Ханом не обнаружили никаких следов избушки!» — вспомнил я события почти недельной давности и продолжил истово размахивать метлой, стирая с поверхности родной земли нежелательные признаки нашего на ней присутствия.

Тем временем внутри самого сруба тоже творились свои маленькие чудеса. Пока Иван все еще неясно зачем разводил огонь в печи, Баба-яга вытряхнула на стол содержимое добытого с полки горшка и, разгребая в разные стороны фрагменты экологически чистого мусора, стала напевать знаменитую похабную частушку:

Впрочем, я не мог не заметить, что в версии Арины Родионовны образчик исконного российского фольклора слегка изменился, равно как и на то, какой эффект бабкино пение произвело на покрывшую стол труху. Земля забугрилась холмами и прорезалась оврагами. Хвоя восстала многочисленными карликовыми соснами и миниатюрными елочками. Березовые бруньки образовали одноименные рощицы, очертив белым контуром прогалины нежно-зеленых полей и полянок. Волшебный лес «той стороны» оживал на столе во всем своем великолепии, которое, несмотря на его карликовые размеры, было представлено в самую что ни на есть натуральную величину.

— Лев, вы отвлеклись! — строго сказал Иван, напоминая о забытых мной дворницких обязанностях, и, склонившись над картой, ткнул пальцем в один из участков волшебной чащи. — Значит, так! Примерно шесть часов назад они были здесь и двигались вот сюда.

Командир рассеянного партизанского отряда и его начальница штаба склонились над планом местности, а я вернулся к заметанию следов, пытаясь на скорости в пятнадцать-двадцать километров в час разглядеть их форму и конфигурацию. Уж больно маленькими начали они мне казаться. То есть сами-то по себе отпечатки куриных лап были очень даже ничего, но жило во мне смутное ощущение, что первый след, который обнаружили мы с Иваном, был в полтора, если не в два раза больше.

— Короче, Ванька, другого хода, как через Опойцеву гать, у тебя нету, — донесся до меня сзади голос Яги. — Или по воздуху…

— Ну да, скажи еще, что ты Мурзоича на ступе утащишь.

— Силушки-то сейчас кругом много розлито, — задумчиво протянула Баба-яга. — Так что утащить, может, и утащу. А вот ежели на хвост сядут, боюсь, не уйдем.

— Сядут, как пить дать сядут! У Барса нашего всем хвостам хвост. Есть на что садиться. Короче, сам пойду.

— Ага. Разбежался. Ты когда последний раз той дорогой ходил? И сам сгинешь, и меня в холода без теплого места оставишь. Эх… Мне бы тебя провесть. Да не могу. Сам понимаешь. Избушка-то моя последняя из всего рода осталась. Не могу я ее без присмотра бросить.

— Не надо бросать! — вмешался в разговор Ефим. — Я провожу!

Иван с Ягой разом замолчали. Похоже, леший сказал нечто очень неожиданное.

— Ефим, — выдержав паузу, начал Иван. — Я пешком пойти не смогу. Рад бы, но не поспею. Опять же Барса Мурзоевича надо на чем-то везти, а у тебя с техникой сам знаешь какие отношения.

— Ничего! — буркнул леший. — Перетерплю.

— Уверен?

В ответ тот обиженно фыркнул и, топнув ногой в пол, скомандовал:

— Тпрру-у-у!

Изба встала как вкопанная. Не ожидавшие этого Иван с Ариной Родионовной едва не упали на пол. Мне же повезло чуть больше. Стоя в дверях, я вовремя успел ухватиться за косяк. Подлый же леший, не обращая ни малейшего внимания на устроенный переполох, протопав по просыпавшейся на пол волшебной карте, демонстративно зевнул и полез на печку.

«Вот гад! — с неприязнью подумал я. — Там в лесу наши загибаются, а он выеживается! Я, мол, полежу, а вы меня поуговаривайте!» Как ни странно, Иван воспринял Фимкин выпендер совершенно иначе.

— Похоже, уверен, — слегка понизив голос, сказал он бабке и в свою очередь тоже стал взбираться на печь.

— Ну бывайте, мужики! Смотрите уж там — поосторожнее! — непонятно с чего стала вдруг прощаться с Дураком и лешим Яга, проходя в угол горницы, куда были составлены ухват, кочерга, большая деревянная лопата и прочая печная утварь. Добравшись до этого инвентаря, Арина Родионовна обеими руками ухватилась за сравнительно небольшую металлическую лопатку, предназначенную для выгребания углей из печи, и стала что есть сил тянуть ее на себя. Лопатка же, несмотря на свои скромные размеры, отрываться от пола явно не хотела.

— Арина Родионовна, давайте я! — предложил я старухе, почти вплотную подойдя к ней сзади, и, как оказалось, очень вовремя. Стоило мне оказаться за бабкиной спиной, как упрямая железка наконец подчинилась, и Баба-яга рухнула на меня, а я на пол. Впрочем, наше падение оказалось далеко не главным последствием старухиной борьбы с непокорным совком. Хотя, как я теперь понял, он и совком-то не был, а выполнял функцию замаскированного под угольную лопатку потайного рычага. Видимо, Арине Родионовне уже давненько не приходилось им пользоваться, вот механизм сперва и заело. Зато теперь он сработал, и вся бревенчатая стенка, к которой примыкала приземистая бабкина печка, вывалилась наружу, превратившись в подвешенный на толстых цепях наклонный трап.

— Лев, — обратился ко мне свесившийся с печи наставник. — Вы остаетесь старшим от Общества. Понятно?

— Понятно, — прохрипел я из-под не спешившей подниматься с меня старухи. — А что я должен делать?

— Строго и беспрекословно слушаться Арину Родионовну.

Я едва не выругался. Только мне показалось, что меня начали считать за нормального человека, и тут нате вам.

— А ты, Яга, не волнуйся. Транспорт верну в целости и сохранности.

Дав это веское обещание, Дурак привстал на коленки и начал медленно задвигать в печную трубу покрытую гарью и ржавчиной заслонку. Видимо, он все же что-то сделал не так, потому что мерно гудевшая под ним печь вдруг дрогнула, плюнула в нас с Ариной Родионовной снопом искр и рывком сдвинулась на полметра наружу.

— Плавней, Ванька, плавней! Руки твои корявые. Сцепление мне пожжешь! — мигом оказавшись на ногах, закричала недовольная Баба-яга, но Иван, похоже, уже и сам вспомнил тонкости управления этим невероятным транспортным средством. Теперь печка не дергалась, лишь мелко вибрировала, сантиметр за сантиметром отрываясь от пола, поддерживаемая подушкой из загустевшего до состояния сиропа раскаленного воздуха.

— Яга, еще одно! — обернулся напоследок Дурак. — Забыл предупредить. Мы тут со Львом неподалеку след Горыныча обнаружили. Короче, если что, будь в курсе.

С этими словами Иван Иванович чуть не до середины утопил заслонку в трубе. Однако в этот раз печь не противилась. Наоборот, она легко и стремительно снялась со своего места и, с мягким подскоком приземлившись в траву, понеслась в гущу зачарованного леса.

— Тьфу, ешки-матрешки! — сплюнула в сердцах старуха, глядя на исчезающий между деревьями отопительный прибор. — Ну что ты будешь делать?! Опять, раздолбай эдакий, с третьей тронулся!

У меня же лихой старт бабкиной печки вызвал совершенно другие эмоции. «Так вот, — думал я, — как, оказывается, на самом деле выглядел первый в мире аппарат с двигателем внутреннего сгорания!» Оставалось лишь пожалеть, что сто лет назад Россия не вспомнила свои исконные традиции, а попыталась вслед за остальными осваивать выпуск жестяных коробок, снабженных четырьмя резиновыми колесами и вонючим бензиновым движком. Кто знает, возможно, не откажись мы от своего пути, вовсе не Штаты и уж, конечно, не Япония, а наша страна по праву стала бы считаться величайшей автомобильной державой мира. Не говоря уж о том, что с таким транспортом, как русская печь, и такими водителями, как Иван, дураки и дороги запросто смогли бы превратиться из главных бед в наши главные гордость и завоевание.

— Ну что встал-то, касатик! — прервала мои великодержавные фантазии Арина Родионовна. — Ванька с Фимкой ушли, и нам поспешать надо. Стенку-то поднять подсобишь?

Вернув избушке на курьих ножках прежний вид, мы с Бабой-ягой продолжили наше путешествие. Сколько оно продолжалось, не представляю. Знаю только, что под конец метла в руках стала казаться мне ничуть не легче стопятидесятидвухмиллиметрового снаряда, который придурки из комендантского взвода заставляли таскать всех угодивших на гарнизонную губу. Однако старуха, стремясь увести свою пятистенную собственность подальше от ужасов недавней облавы, была поистине неутомима. Время от времени оглядываясь, я видел ее строгий силуэт, застывший у рулевого колеса прялки, которым она направляла наше странное судно по бесконечному зеленому морю зачарованного леса. Наконец стало смеркаться, и даже твердая рука Арины Родионовны не могла уберечь изнуренные длительным бегом лапы избушки от бесконечных корней, коряг и прочего бурелома. Похоже, в комплекте с куриными ногами это строение получило еще и типичную куриную слепоту.

— Приготовься, Левушка! Останавливаемся! — предупредила Арина Родионовна, после чего в горнице раздалось протяжное, почти что ласковое «Тпрру-у-у!». В ответ на это и избушка притормозила гораздо мягче, чем в тот раз, когда ее осадил грубый Фимка. Но если ее труды на этом закончились, то мне пришлось еще выполнить немало утомительных поручений Яги, связанных с техническим обслуживанием нашего экипажа. Сначала я помогал Бабе-яге бинтовать корявые конечности избы в длиннющие, смазанные какой-то пахучей дрянью холщовые обмотки. Потом, когда они из куриных ног превратились во фрагменты некой куриной мумии, Арина Родионовна припахала меня к маскировочным работам. Для этого потребовалось развести костер (с утратой печки Баба-яга заодно лишилась возможности иным способом разогреть воду), а потом, во-первых, поддерживать ровный огонь под котлом, а во-вторых, подавать старухе то один, то другой ингредиент для отворотного зелья. При этом я просто не мог не сострить: такой бадьей этого варева можно не только избушку укрыть, но и заставить все сто сорок миллионов россиян навсегда отвести глаза от экранов телевизоров, — но оказалось, что за работой Арина Родионовна напрочь подрастеряла свое чувство юмора. «Не иначе в котел уронила!» — подумал я и уже молча продолжил вкладывать ей в руки требуемые инструменты и биохимические составляющие. Наконец Баба-яга закончила ворожить, и я был освобожден от роли чародейско-операционной сестры. Сама же старуха сделала нечто совершенно неожиданное. Опустив в бурлящий котел последнюю щепотку мышиного дерьма, она вдруг взяла да перевернула огромную посудину, содержимое которой немедленно залило весь костер, выбросив в припудренное звездами ночное небо столб густого вонючего пара. «Опять ничего не получилось!» — объяснил я себе словами анекдота странное поведение Арины Родионовны, кашляя и вытирая слезящиеся от едкой дряни глаза. Впрочем, когда мне в конце концов удалось проморгаться, я понял, что все значительно хуже, чем простое «не получилось». Я-то от бабкиного зелья всего-навсего покашлял, а вот избушку оно растворило чуть не по самые окошки. Теперь только они да невесть отчего покрывшаяся мхом крыша остались на присмотренной нами для ночлега поляне. Что же касается нижней части строения и поддерживающих его куриных ног — все это без следа пропало в едкой субстанции колдовского варева.

— А-а-а-рина Родионовна, — слегка заикаясь от шока, окликнул я Бабу-ягу, которая, возвышаясь над крышей собственного дома, молча разглядывала плачевные результаты недавней ворожбы. Старуха не пошевелилась и не ответила, что было неудивительно. Если бы я сам своими руками по дурости вот так же раскурочил родной жигуль, я бы тоже почти наверняка на какое-то время лишился дара речи. Но жигуль, я даже готов был это признать, все-таки оставался машиной. А сейчас речь шла о живом доме, более того, о доме-друге, к тому же последнем из своего рода.

— Тс-с! Тихо, касатик, — внезапно ожив, шикнула на меня бабка. — Сколько раз тебе говорить?! Здешний лес шума не любит. Ладно. Пошли ужинать.

«Куда?» — хотел спросить я, но действия старухи сами дали ответ на этот вопрос. Баба-яга подошла к остаткам избушки и, встав на четвереньки, полезла в оказавшееся на уровне земли окно.