Дело Марины Мнишек

ГЛАВА 8

После разговора с полковником и Пахомовым (она вспоминала ледяной голос полковника и хмурое лицо Пахомова у окна — и к щекам ее приливала кровь) Валентина не могла заставить себя пойти в Управление. Дело было не только в том, что она сорвала планы следствия относительно Сибирцева; придя домой после того разговора, она вдруг поняла, что ее поездка на Центральную диспетчерскую станцию тоже осложнит, перепутает планы Пахомова, ведь старший диспетчер Сидоров, ясно же, рассказал дочери о посещении корреспондентки, а Ушаков объяснил ему (так оно, конечно, было!), кто эта корреспондентка и с какой целью она появилась на ЦДС. Валентина позвонила Волынскому и поделилась с ним своими опасениями. «Я в курсе вашей самодеятельности, — ответил Волынский, — и, говоря правду, тоже не одобряю вас».

Прошло уже несколько дней — Валентина больше не ходила в Управление и оттуда ей никто не звонил. Она не знала, чем закончился допрос Сибирцева, она ничего не знала. Конечно, это глупость, что она не идет в Управление и не звонит (почему она считает, что ей должны позвонить — у людей там столько своих дел и забот, она же знает!). Но день проходит за днем — и идти в Управление становится труднее. Теперь ее мечтам о повести — конец. Да при чем тут повесть! Ей стыдно перед людьми за свою «самодеятельность», но еще стыднее теперь за то, что она перестала ходить к ним, как будто обиделась на них! Наверно, они решили, что она обиделась — это уж точно! — но это не так, совсем не обиделась, напротив, чувствовала себя виноватой. Она привыкла к ним, скучает и по хмурому, сдержанному Пахомову, и неугомонному Волынскому, и по рассудительному, обязательному Есенову, по Митько… и полковнику Искакову!..

Валентина отложила рукопись, которую правила. Была суббота, нерабочий день, она пришла в редакцию, потому что дома не находила себе места, но с правкой рукописи тоже ничего не получалось. «Смелее, ну!» — подбодрила она себя. Она подняла трубку и набрал номер кабинета полковника (он всегда работая — выходной, не выходной). Она долго слушала длинные-длинные гудки, она вспоминала, как однажды плыла на пароходе, на воде лежал молочный туман и с прибрежного маяка также неслись тревожные, длинные гудки… Полковника в Управлении не было.

Валентина мгновение колебалась — и позвонила Искакову домой.

В трубке щелкнуло, Валентина почувствовала, что пальцы ее немеют…

— Искаков у телефона.

Это был голос Искакова-младшего, еще звонкий, мальчишеский.

— С вами говорят из редакции… Архипова. Папу можно пригласить к телефону?

— Отец в командировке.

— Извините… Когда он возвратится?

— Куда поехал и когда возвратится — не в курсе. А?

Валентина улыбнулась: «А»? Поблагодарила и положила трубку. Ни на что не надеясь, позвонила в Управление Пахомову.

— Майор Пахомов слушает.

— Здравствуйте, Иннокентий Петрович! — обрадовалась Валентина. — С вами говорит…

— Узнал, Валентина Дмитриевна. Здравствуйте. Что это вы пропали? Много работы?

— Вам как на духу?.. Ничего не случилось. Просто было стыдно после нашего разговора. Стыдно — и все.

— Вы не должны обижаться на полковника… Он тогда сильно переволновался за вас.

(Чудак Пахомов! Можно подумать, что я могу обижаться на полковника!).

— Что же вы замолчали, Валентина Дмитриевна?.. Полковник сейчас в командировке.

— Я знаю. Я не обижаюсь, Иннокентий Петрович, ей-богу…

— Полковник во Львове, прилетает во вторник… А у нас, Валентина Дмитриевна, много нового.

— Правда?!

— Правда. Приезжайте, убедитесь.

— Сейчас!.. То есть, можно сейчас?

— Приезжайте сейчас.

— Через двадцать минут буду, Иннокентий Петрович.

Валентина была у Пахомова через десять минут: ей удалось поймать такси.

Разговаривал с ней майор по телефону бодро, но выглядел он очень усталым, лицо его было осунувшимся, и сутулился Пахомов сильнее обычного. Он ткнул указательным пальцем себе в переносицу, поправил сползшие очки в железной домашней оправе и улыбнулся тоже для него необычно — по-отечески.

— Приветствую вас, Валентина Дмитриевна. Садитесь сюда, чтобы было хорошо видно. Сейчас приведут вашего знакомца.

В дверь постучали.

— Как раз, Валентина Дмитриевна, вовремя прибыли, — майор повысил голос. — Да, войдите.

В комнату вошел полный, круглолицый сержант милиции.

— Доставили, товарищ майор. Разрешите ввести?

— Введите.

Сержант вышел, почти тотчас дверь открылась, сержант ввел Сибирцева. Сибирцев держал руки сзади, голова, остриженная наголо, была опущена. Встреться он таким Валентине на улице, она бы его, пожалуй, не узнала.

— Садитесь, Морозов. («Еще Морозов!» — отметила про себя Валентина).

Сержант вышел. Морозов-Сибирцев сел, не поднимая головы, исподлобья глянул на Пахомова, потом на Валентину, глаза его на мгновение сузились — узнал!

Но взгляд Сибирцева оживился только на мгновение. Был Сибирцев подавлен или делал вид, что подавлен, — со стороны казалось, что он равнодушен к присутствию не только Валентины, но и майора.

П а х о м о в. Значит, продолжим разговор?

М о р о з о в (так называл его майор). Я уже все объяснил, гражданин начальник.

П а х о м о в. Тогда повторим.

Морозов пожал плечами.

П а х о м о в. Я снова прошу вас, Морозов, рассказать, что вам известно о человеке, с которым вы сидели в кафе.

М о р о з о в. Мне о нем ничего не известно, я впервые его тогда видел. Он подошел и спросил: «Можно сесть?» Почему я должен был не разрешать, если стул свободный?

П а х о м о в. Ясно. Оставим пока о нем.

Морозов снова пожал плечами, опустил голову.

П а х о м о в. В паспорте у вас имеется отметка, что вы работали на Камнегорском моторостроительном заводе…

М о р о з о в. Работал когда-то.

П а х о м о в. Почему вы уехали из Камнегорска?

М о р о з о в (после паузы, резко поднял голову). От жены уехал!.. Разошлись мы. Видели в паспорте штамп насчет жены? Вот с ней мы и разошлись!

(Валентина подумала: «Он еще не знает, что мы были в Камнегорске!»)

П а х о м о в (достал из стола фотографию, протянул Морозову). Посмотрите.

Морозов взглянул, ничего не сказал.

П а х о м о в. Ну?.. Фотография вашей жены — Морозовой Ульяны Тимофеевны.

М о р о з о в (усмехнулся). И вторую фотографию достанете?

П а х о м о в. Можно. (Достал из стола, протянул вторую фотографию).

М о р о з о в (рассматривая ее). А может быть, это он фамилию присвоил? (Показывает на фотографию). А подлинный Морозов — я, и это моя жена… Так не бывает?

П а х о м о в. Мы проверили. Не только они вас узнали — и на заводе многие узнали, только фамилию другую назвали. Валентина Дмитриевна может подтвердить, она тоже проверяла.

М о р о з о в (выпрямился). Ваша взяла, гражданин начальник. Пишите — сознаюсь. Настоящая моя фамилия Сибирцев. Сибирцев Семен Григорьевич.

П а х о м о в. Уже лучше… И откуда родом?

М о р о з о в. Село Березки, Тамбовской области.

П а х о м о в. Как у вас оказался паспорт на имя Морозова?

С и б и р ц е в. Я его нашел.

П а х о м о в. Где?

С и б и р ц е в. В заводской раздевалке.

П а х о м о в. Может быть, вы его из костюма Морозова взяли?

С и б и р ц е в. Нет, я нашел.

П а х о м о в. Почему же вы не отдали паспорт, если нашли?

С и б и р ц е в. Была причина… Я как его поднял тогда в раздевалке, так и задумал… В общем, была причина.

П а х о м о в. Что же вы задумали?

Сибирцев молчит.

П а х о м о в. Не хотите отвечать?

С и б и р ц е в. Жил я в Камнегорске с одной там… Ну, любовь… Забеременела она, говорит, чтобы женился на ней, чтобы расписались, значит. А я, если по правде, любил ее, да не очень. А может — и очень, черт меня знает!..

П а х о м о в. Продолжайте.

С и б и р ц е в. Да обыкновенная история! Решил я от нее сбежать, да так, чтобы и не найти меня. Поднял я тогда паспорт — меня как током пронзило: «Сменю фамилию — ищи-свищи тогда, и концов не найдет!» Так и сделал.

Пах омов; У нас имеется заключение экспертизы, что на изъятом у вас паспорте заменена фотография, подделаны печать и штамп об увольнении с Камнегорского завода.

С и б и р ц е в. Все так, было дело… Теперь уж правду говорю, чтоб кусок в горле застрял, если вру!

П а х о м о в. Клясться не надо. Как фамилия этой женщины — от которой вы бежали?

С и б и р ц е в (после паузы). Пыжова Надежда Самойловна. Во Львове теперь живет, у сестры. И пацан с нею. Улица Вишенского, 7, квартира 12. Можете проверить.

П а х о м о в. Проверим.

С и б и р ц е в. Проверьте. Между прочим, уезжал я сейчас из города — к ней. Можете проверить.

П а х о м о в. Сначала от нее сбежали, теперь ездите… Что это вдруг?

С и б и р ц е в (после паузы). На пацана… на сына потянуло поглядеть. Все ж родная кровь, а я его и не видел.

П а х о м о в. Ну, поглядели?

Сибирцев опустил голову. Кивнул головой. Долгая пауза. (Странно, но Валентина почувствовала жалость к этому человеку).

П а х о м о в. Как дальше величать вас — не знаю…

С и б и р ц е в. Сибирцевым… чего уж теперь.

П а х о м о в. Может быть, теперь, Сибирцев, вы расскажете о человеке, с которым сидели в кафе?

С и б и р ц е в. Чужое дело не шейте мне, гражданин начальник. И своего хватит!.. Не знаю я его, того человека, пусть кусок в горле застрянет, если вру.

П а х о м о в. И убитого на шоссе — тоже не знаете?

С и б и р ц е в. Я уж говорил, что не знаю. (Вздохнул).

Пахомов: А почему продиктовали мне не тот номер десятирублевки?

С и б и р ц е в. Не знаю я, о чем вы говорите, гражданин начальник. Может, и перепутал что… так ведь волновался! Вон и девушка ваша волновалась — я видел. (Сибирцев впервые после того, как вошел, открыто посмотрел на Валентину).

П а х о м о в. И номер перепутали — и серию перепутали?.. Врете вы все!

С и б и р ц е в. Я говорю правду, чтоб у меня…

П а х о м о в. У вас снимали отпечатки пальцев.

С и б и р ц е в. Было.

П а х о м о в. Вы знаете, что отпечатки пальцев каждого человека неповторимы. Знаете?

С и б и р ц е в. Слышал. Только не понимаю — к чему вы?

П а х о м о в. Понимаете! Понимаете… (Достал из стола листки, показал). Вот ваши отпечатки пальцев, взятые нами. А здесь отпечатки пальцев некоего Дядькина Леонида Петровича, 1935 года рождения, отбывавшего наказание в исправительно-трудовой колонии по статье 136 Уголовного Кодекса РСФСР, т. е. за грабеж — и бежавшего из мест заключения. Отпечатки пальцев совпадают… гражданин Дядькин!

(Валентине казалось, что перед нею некий диковинный плод: с него снимают кожуру, под нею обнаруживается новая, и так кожура за кожурой, — а где же сердцевина?).

П а х о м о в. Ну?

Дядькин молчит.

П а х о м о в. Ну?

Д я д ь к и н. Наука есть наука. (Развел руками). Пропал, кажется.

П а х о м о в (вынул из кармана паспорт, положил на стол, припечатал ладонью). Куда дели паспорт на имя Сибирцева?

Д я д ь к и н. Продал… а кому, сами знаете. (Дядькин кивнул на стол). Нашли, значит, при обыске!.. Бураку продал, Сан Палычу.

П а х о м о в. Выходит, знали Бурака?

Д я д ь к и н. Лучше бы не знал. Да что теперь поделаешь.

П а х о м о в. А как насчет номера и серии фальшивой десятки? Намеренно исказили?

Д я д ь к и н. Ничего я не искажал, ничего не знаю. (Ответил как-то вяло, по инерции).

П а х о м о в. А где взяли паспорт на имя Сибирцева?

Д я д ь к и н. Нашел.

П а х о м о в. Опять «нашел»! Везет же вам на находки!

Д я д ь к и н. Купил паспорт.

П а х о м о в. Где? У кого?

Д я д ь к и н. В Камнегорске… В забегаловке одной. Пил я как-то пиво — возле базара забегаловка. Подходит ко мне незнакомый парень — выпить охота. Хочешь, говорит, паспорт продам?..

П а х о м о в. Дальше.

Д я д ь к и н. Я и купил.

П а х о м о в (Валентине). Великая вещь — наука. А кое-кто считает — обойдется… Нет, не обойдется!.. Возьмите, к примеру, дактилоскопию. Попался человек — дактилоскопировали его, сдали отпечатки пальцев в картотеку. Эти отпечатки получше любого паспорта, любой фотографии удостоверяют личность… Или, скажем, убили человека. Скажем, где-то на окраине Красноярска. А преступника не нашли. Так дело хоть и приостанавливают — но не выбрасывают же! А вдруг откуда запрос придет — или еще другие обстоятельства?

Д я д ь к и н (кричит). Сибирцева я не убивал! Я его не убивал!

П а х о м о в. Откуда вы знаете, что Сибирцев убит!

Д я д ь к и н. Знаю, убит. И вы знаете, но я его не убивал. Нет, нет, не я. Вы меня не запутаете! Нет!

П а х о м о в. Сидите на месте, Дядькин… Да, я действительно знаю, что Сибирцев убит… Как же он убит, Дядькин?

Д я д ь к и н. Не знаю. Я не убивал.

П а х о м о в. Сибирцев убит, верно.

Д я д ь к и н. Но это не я убивал!

П а х о м о в. Откуда вы знаете тогда, что Сибирцев убит? (Дядькин снова опустил голову).

П а х о м о в. Я вас спрашиваю, Дядькин, откуда вы знаете, что Сибирцев убит?

Д я д ь к и н. Я не буду отвечать на этот вопрос… Но это не я убивал!.. Мне сказал об этом тот парень — у кого я купил паспорт.

П а х о м о в. И вы решили жить с паспортом убитого? И даже не переделали фамилию? (Засмеялся). Вы что же, Дядькин, считаете меня грудным младенцем?

Д я д ь к и н. Он мне потом рассказал.

П а х о м о в (быстро). Значит, вы встречались с этим парнем еще раз? (Пытливо вглядывается). Вы его знали? Кто он такой?

Д я д ь к и н. Я не буду отвечать на эти вопросы. Но я не убивал, нет!

П а х о м о в. Что же, хватит пока и сказанного… (Придвигает стопочку бумаги, пишет протокол. Долгая пауза). Прочтите, Дядькин, и распишитесь. (Дядькин прочел протокол и подписал). Может быть, вы желаете добавить еще?

Д я д ь к и н. Нет.

П а х о м о в. Подумайте над вопросами, которые я задал. Чистосердечное признание…

Д я д ь к и н. Я не убивал!

Пахомов нажал кнопку на столе, в кабинет вошел сержант.

П а х о м о в. Уведите его, сержант.

Сержант увел Дядькина. Пахомов откинулся на спинку стула и устало провел ладонью по лицу.

П а х о м о в. У-у, работа!.. Вот так, Валентина Дмитриевна.

В а л е н т и н а. Когда он заговорил про сына, я было поверила, что он искренен, а у него, оказывается, ни слова правды!

П а х о м о в. Да нет — кое-что и правда. Сибирцева он, например, не убивал, это правда.

В а л е н т и н а. Не убивал?!.

П а х о м о в. Он его не мог убить: в то самое время, когда убили Сибирцева, он находился еще в заключении.

В а л е н т и н а. Значит, он даже не представляет, когда совершено убийство?

П а х о м о в. Значит.

В а л е н т и н а. А кто же убийца?

П а х о м о в. Этого мы не знаем. Три года прошло — время упущено. (Достал из стола папку). Вот дело об убийстве Сибирцева, из Красноярска прислали. Мы объявили всесоюзный розыск Сибирцева Семена Григорьевича — а они нам дело: убит Сибирцев!.. Три года назад, в феврале… пятого февраля.

В а л е н т и н а (после паузы). Может быть, Дядькин знает, кто убил? Где-то же он паспорт Сибирцева взял? И парня какого-то называет.

П а х о м о в. Что-то он знает, верно.

В а л е н т и н а. Может быть, убийца Сибирцева и к нашему делу имеет отношение? (Валентина подумала, что, вероятно, поэтому еще не арестованы диспетчер и его дочь — она сегодня едва не столкнулась с ними лицом к лицу на улице Пушкина. Хорошо, что успела заметить их издали и вошла в ближайший магазин, они бы наверняка решили, что за ними следят. Отец и дочь куда-то спешили, вид у них был озабоченный). Паспорт Сибирцева? (Пахомов взял лежащей на столе паспорт, чтобы спрятать — Валентина протянула к нему руку). Разрешите, Иннокентий Петрович, взглянуть?

П а х о м о в (усмехнулся). Пожалуйста, но это мой паспорт, Валентина Дмитриевна. Паспорта Сибирцева у нас нет. Дядькин, как вы слышали, утверждает, что продал его Бураку, но в квартире у Бурака мы паспорта не нашли. (Встал, снова протер руками лицо, тряхнул головой. Подошел к несгораемому шкафу, открыл дверцу, спрятал в шкаф дело об убийстве Сибирцева и материалы допроса Дядькина, достал новую папку). Помню, учил еще в институте про утопистов. Они считали, что в обществе грядущего человек не будет уставать на работе, потому что в течение дня станет несколько раз менять занятия: немного попашет, немного постолярничает, немного попишет… Вот и я отдохну — одно дело в сторону и за другое. Переключусь!.. Если бы у нас было так, как вы, писатели, в своих романах изображаете: взялся следователь за одно дело — и ни о чем больше не думает, ведет его до конца… А ведь каждому из нас таких дел приходится вести о д н о в р е м е н н о, ого, сколько!

В а л е н т и н а. Но сегодня выходной день, Иннокентий Петрович… На вас лица нет, Иннокентий Петрович. Вы устали, под глазами вон какие морщинки!

П а х о м о в (засмеялся). Пустяки. Скоро отпуск, на рыбалку поеду… Ничего, Валечка! Вы на меня не сердитесь, что я вас запросто — Валечка?.. Это же, Валя, дела у меня, дела — судьбы людские. Живых людей дела — нельзя задерживать их рассмотрение…

Валентина возвращалась домой улицами ночного города, прохожих уже почти не было. Над домами, как таинственное северное сияние, вспыхивала малиновая неоновая реклама, а редкие автобусы и троллейбусы двигались по широкой мостовой как пароходы по реке.

Валентина вспомнила разговор, который несколько дней назад был у нее с Волынским. Она спросила тогда Волынского, кто его литературный герой, у каждого человека есть свой любимый герой.

«У меня герой не литературный», — ответил Волынский.

«А кто же?»

«Майор Пахомов…»