Дело трех императоров

XXIII

Лаура спокойно и непринужденно вошла в отель и сказала, что заранее предупредила Ришара Валанса о своем визите и что он ждет ее. Ночной портье удивился, поскольку было уже почти половина второго ночи и Валанс не оставил ему на этот счет никаких распоряжений. Однако он впустил ее и назвал номер комнаты.

- Только он, похоже, спит, - все же счел нужным добавить портье. - Окно уже не светится.

После недавнего разговора с Тиберием в отеле «Гарибальди» Лаура точно представляла себе, что нужно сделать, чтобы встретиться с Ришаром Валансом. До того как перейти на «Гарибальди», она всегда останавливалась именно в этом отеле и хорошо знала, какие там двери. Их совсем не трудно открыть, достаточно повернуть в замке острие перочинного ножа. Уроки Колорадского Жука не пропали даром. Ведь Колорадский Жук в замках разбирался так же хорошо, как в сантехнике.

Войдя, она увидела, что Валанс лежит на кровати одетый. Перед тем как заснуть, он успел только снять пиджак и ослабить узел галстука. Примерно это она и ожидала увидеть в первую минуту. Но она не продумала, что должно произойти дальше, как ей поступить. И сейчас стояла посреди темной комнаты, толком не зная, что делать. Она подошла к окну и с четверть часа глядела на ночной Рим. То, что ей рассказал Тиберий, потрясло ее. Валансу удалось узнать почти все, теперь она взята в кольцо. Ну почему, черт возьми, он так далеко зашел? До чего же это грустно.

Лаура вздохнула, отошла от окна и взглянула на Валанса. Одна рука у него свесилась с кровати, и пальцы касались пола. Когда-то она так любила эти руки. А теперь, как сказал бы Тиберий, его руки стали орудиями разрушения, и она не знала, как это исправить. Она села на краю кровати, сложила руки на животе. Даже во сне он не выглядел безобидным. Ей захотелось выпить. Это наверняка придало бы ей мужества, ведь когда он проснется, ей надо быть настороже. Ни в коем случае он не должен догадаться, что ее судьба висит на волоске. Раньше она бы его не боялась. Могла бы прикасаться к нему, не испытывая тревоги. Она протянула руку и ладонью дотронулась до рубашки, осторожно, чтобы не разбудить. Она еще помнила это ощущение. Можно было бы попробовать посидеть вот так, пока страх не пройдет, пока к ней не вернется спокойствие, которое она чувствовала раньше, когда любила его.

Ей больше не хотелось бороться. Смерть Анри, это ужасное лицо, там, на каталке в морге, нажим со стороны Эдуара Валюбера, бесцеремонное вторжение в жизнь Габриэллы, контрабандные перевозки, из которых собирались раздуть целый скандал, и Ришар Валанс, готовый обрушиться на нее всей своей мощью. Это было слишком за один раз. Лаура сидела, положив руку на грудь Валанса, а другой подперев лоб, она чувствовала, что засыпает, и рывками просыпалась. Лоренцо, Анри и Ришар порядком осложнили ей жизнь. Она не сожалела о гибели Анри, теперь ей это было ясно. Если бы она могла заснуть вот так, опершись лбом на руку, или даже поспать рядом с ним, а утром уйти, избавившись от страха. Почему, черт возьми, она не может это сделать, ведь это так просто!

Она медленно встала, в темноте обшарила комнату, надеясь найти какую-нибудь выпивку. От звяканья стакана Валанс проснулся и резким движением сел на кровати.

- Не пугайся, - сказала она, - это я наливаю себе стаканчик.

Ришар Валанс зажег свет, и она прикрыла рукой глаза. Теперь уже не спрячешься в темноте.

- По-вашему, это нормально, что вы среди ночи оказываетесь в моей комнате и наливаете себе выпить? - спросил Ришар Валанс, приподнимаясь на локте.

- А по-твоему, это нормально, что ты на своем письменном столе заготовил мне смертный приговор? Что это у тебя тут? Джин?

- Да.

Лаура поморщилась.

- Сойдет, если больше ничего нет, - сказала она, наливая полный стакан.

Валанс тем временем встал, растер руками лицо и быстро надел пиджак.

- Ты уходишь?

- Нет. Одеваюсь.

- Это более осмотрительно, - заметила Лаура.

- Зачем ты пришла? Думаешь откупиться? Не выйдет.

- Ошибаешься.

- Это ты ошибаешься. Как ты сюда попала?

- Через окно, как вампир. А ты знаешь, Ришар, что вампиры могут проникнуть в спальню только в том случае, если спящий страстно желает, чтобы они туда проникли?

- У меня нет страстного желания, чтобы ты находилась в этой комнате.

- Знаю. Поэтому мне пришлось взломать дверь, как делают все. Порви свой отчет, и я уйду.

- Ты знаешь все, что там написано?

- Думаю, да. Тиберий выражался хоть и несколько выспренно, однако точно.

- Убирайся вон, Лаура.

- Похоже, ты здорово вымотался.

- Победа всегда выматывает. А теперь оставь меня.

- Это все, что ты смог сказать с тех пор, как я опять увиделась с тобой: «Оставь меня». А разве ты оставляешь меня в покое?

- Но я-то никого не убивал.

- Ты хоть сознаешь, что твой отчет вызовет во Франции политический скандал? Если я и убила Анри, какое тебе дело до этого? Твоя карьера, наверно, поважнее.

- Ты хочешь, чтобы я своим молчанием покрыл убийцу?

- Почему бы и нет?

- А что, по-твоему, должно заставить меня согласиться?

- Склонность к красивым жестам, душевное благородство, воспоминания о прошлом. Все вместе.

- Хватит пить, Лаура.

- Не волнуйся, я предупрежу тебя, когда почувствую, что пьяна. Ты уничтожишь отчет?

- Нет. Но твой приход поможет мне дополнить его. Итак, у тебя связи в римском преступном мире? Ты возишь контрабанду?

- Вовсе нет. Это мой чемодан возит контрабанду. Когда я приезжаю в Рим, чемодан пуст. Когда уезжаю, он набит всякой дребеденью. Что я могу сделать? Этот чемодан живет своей собственной, чемоданной жизнью. Если ему нравится таскать туда-сюда кучу барахла, это его личное дело, я не собираюсь вмешиваться. Нельзя же бросать чемодан за то, что время от времени он ведет себя независимо. Он вроде ребенка, который постоянно убегает из дому: к его выходкам остается только привыкнуть. Но как бы там ни было, я уверена, что с любым другим чемоданом начнется то же самое. Знаешь, позавчера это произошло с моей сумочкой, видно, она подхватила инфекцию. На пути туда была легкая, на обратном пути стала тяжелая. Давай, Ришар, делай пометки в блокноте, массу коротеньких пометочек. Они просто чудо, эти пометки, одна дополняет другую: Лаура Валюбер то, Лаура Валюбер это, Лаура Валюбер прячет свою дочь в крысиной норе, Лаура Валюбер чемоданами возит контрабанду и в довершение всего пьет джин в комнате своего мучителя и экс-любовника, куда она проникла, взломав дверь. Запиши все это, милый, из этого получится великолепный отчет. Нет, в самом деле великолепный.

- Что в этом чемодане?

- А ты у него спроси, Ришар, ведь это факт его личной жизни. Думаю, он подбирает все, что ему попадется. У нас такие чемоданы, каких мы заслуживаем. Отметь это в своем блокноте.

- Сколько времени это продолжается?

- С тех пор, как он достиг половой зрелости. У чемоданов она обычно наступает в очень юном возрасте. У моего наступила по меньшей мере двадцать три года назад. Так что мой чемодан уже старый развратник.

- Это приносит доход?

- Да, и неплохой. Его хватало на содержание Габриэллы.

- И ты не стыдишься этого?

- А ты этого стыдишься?

Валанс не ответил и бегло записал что-то в блокноте.

- Пиши старательнее, - посоветовала Лаура. - Главное в жизни - быть старательным.

- Как епископ узнал об этом?

- Однажды он провожал меня на поезд и чемодан раскрылся у него на глазах. Наверно, был потрясен видом епископского облачения. В тот день Лоренцо почему-то надел нагрудный крест. В общем, чемодан вдруг упал и вывалил наружу все свои потроха, зрелище, скажу я тебе, было не из приятных, мне стало стыдно за него.

- Ты рылась в письменном столе мужа и нашла там отчеты Мартеле?

- Да, Ришар.

- Когда ты последний раз была в Риме, то заметила, что за тобой следят?

- Да, Ришар.

- И тем не менее отправилась на встречу с Колорадским Жуком и его шайкой?

- Я заметила Мартеле только на следующее утро, когда пошла к Габриэлле.

- О чем ты подумала, когда обнаружила эти отчеты? О чем ты подумала, когда узнала, что Анри собирается в Рим?

- Подумала, что я здорово влипла, а Анри здорово не повезло.

- В субботу ты перебралась в загородный дом, от которого рукой подать до аэропорта.

- Этот дом такой умиротворяющий.

- Ты запрограммировала лампы, чтобы они зажглись в нужное время, и около шести вечера вышла из дому. Вернулась поздним утром, легла в постель и позвонила привратнице, чтобы она принесла тебе завтрак. Это называется сфабриковать себе фальшивое алиби.

- Просто «сфабриковать алиби», дорогой. Правосудие такого не прощает.

- Затем ты вернулась в Рим. Там ты бесстрашно опознала тело, предупредила твоих дорогих друзей, чтобы они вели себя спокойно, и стала ждать, когда произойдет чудо: в расследование вмешается правительство и дело положат в долгий ящик.

- Как тебе угодно, мой милый. Напиши, что тебе сердце подскажет, можешь написать и это, если тебе так хочется.

- Ты в стельку пьяная, Лаура.

- Пока еще нет. Я же тебе сказала: когда это случится, я тебя предупрежу. Ты слишком торопишься, нельзя опьянеть так быстро, особенно если человек может выпить столько, сколько я.

- Ладно, - сказал Валанс, закрывая блокнот. - Думаю, теперь у нас есть все, что нам нужно.

- Неправда, не хватает еще моей головы в корзине.

- Смертную казнь отменили. Ты прекрасно это знаешь.

- Ах, до чего мне нравится, когда ты так говоришь, Ришар. Ты настрочил все эти бумаги про меня? В последние дни ты потратил на меня много времени. Я очень тронута. Ты собрал замечательное досье. А теперь отдай его мне.

- Перестань, Лаура.

- Кое о чем ты меня еще не спросил. Я имею в виду цикуту.

- И что?

- Когда я успела приготовить яд? Где? Каким образом? А ведь это существенно. Все, что связано с цикутой, ты оставил без внимания.

Валанс с недовольным видом снова открыл свою папку:

- А в каком смысле это важно?

- Все детали имеют значение, Ришар. Ты должен создать для обвинения прочную доказательную базу.

- Отлично. Так где же ты взяла цикуту?

- В цветочном магазине, полагаю. Ведь она не растет ни в Париже, ни возле моего загородного дома. Вообще-то я никогда в жизни не видела цикуты. Это растение из семейства зонтичных, вот все, что я о ней знаю.

Валанс пожал плечами:

- Где ты приготовила яд?

- В туалете самолета, на маленькой электрической плитке.

- Где ты приготовила яд, Лаура? Дома?

- Нет, пока стояла в очереди в аэропорту. Я попросила у стюардессы мисочку и пестик. Это нетрудно достать.

- Ты хочешь вывести меня из равновесия, Лаура?

- Да нет же, я мучительно стараюсь тебе помочь. Я напрягаюсь изо всех сил, соображая, где я могла бы достать эту чертову цикуту и приготовить из нее яд. К несчастью, я не уверена в том, что сумею отличить цикуту от кервеля. Может быть, у Анри сделалось несварение от кервеля, и он от этого умер?

- Ну, сейчас-то ты точно пьяная, - сказал Ришар и с силой захлопнул папку.

- Сейчас - да, вполне возможно. Но это не отменяет того досадного обстоятельства, что ты ни черта не знаешь о цикуте, верно?

- Нет.

Лаура встала и взяла в руки папку. Она перелистала бумаги каким-то неуверенным движением, придерживая рукой волосы, падавшие ей на лицо. Затем со вздохом раскрыла ладони, и документы из папки разлетелись по полу.

- Какая чушь, Ришар, - сказала она. - Все эти аккуратные строчки, одна под другой, - это просто кошмар. Так ты, выходит, ничего не понимаешь? Ты ничего не заметил?

И тут у нее полились слезы. Как это по-женски, промелькнуло у нее в голове. Она сжала нос у основания, чтобы слезы перестали течь.

- Так ты ничего не понимаешь? Все эти ужасы? Эти рейсы на самолете, туда-обратно за одну ночь? Эта цикута? Это гнусное убийство из-за денег? Ты во всем этом не разобрался?

Слезы не давали ей говорить нормально. Пришлось кричать:

- Что ты на меня навесил, негодяй? Ты навесил на меня кровавый груз и хочешь, чтобы я доставила его прямо в зал суда? Неужели ты не понимаешь, что я не трогала Анри? Что я никогда никого не трогаю? Да, я скрывала от всех Габриэллу, да, у меня чемодан с сюрпризами, да, все так, можешь повторять это хоть сто раз! Но насчет цикуты - это не ко мне! Ты просто дерьмо, Ришар. Да, в субботу вечером я запрограммировала лампы, да, ночью меня не было дома. Но я была не в Риме, Ришар, не в Риме! Мне надо было предупредить подельников, ведь Анри уже почти раскрыл наш секрет. Ночью я навестила каждого из них и велела им быть осторожнее. И вернулась домой только утром. А потом мне позвонили и сказали, что Анри убит. Ты отдаешь себе отчет в том, что цикута не растет на огороде и я не могла бы найти ее на грядке с редиской? Плевать мне на цикуту! Плевать!

Лаура упала в кресло, уронила голову на колени и прикрыла ее согнутыми руками. Ришар Валанс подбирал бумаги, рассыпанные по полу.

- Ты мне веришь? - спросила она.

- Нет.

Лаура выпрямилась, вытерла глаза:

- Давай, Ришар. Аккуратно собирай свое «дело Валюбера». Разложи все по порядку и отнеси папку легавым. А потом уезжай, да, уезжай, черт возьми, уезжай!

Она встала. У нее так сдавило грудь, что казалось, она не сможет идти. Она огляделась, ища дверь:

- Завтра утром ты отнесешь отчет тому поганенькому полицейскому?

- Да, - ответил Валанс.

- Когда двадцать лет назад ты удрал от меня, я кричала и рыдала. Долгие годы ты как живой вставал у меня перед глазами, я напрягалась, чтобы не дать воспоминанию изгладиться. Позавчера вечером, когда мы встретились, я была взволнована. А теперь мне хочется, чтобы ты отдал свой мерзкий отчет, мне хочется, чтобы ты уехал, и еще мне хочется, чтобы жизнь замучила тебя до смерти.

Валанс провожал ее глазами, пока она шла по коридору к лестнице, видел, как она споткнулась на первой ступеньке. Он улыбнулся и, закрыв дверь, на всякий случай запер ее на два оборота. Ему и раньше нравилось, когда Лаура бывала пьяна. От этого ее движения становились еще более небрежными и неточными. Даже когда она была трезвая как стеклышко, возникало впечатление, будто она выпила. Ему бы следовало проводить ее, но она все равно бы отказалась, а он вовремя не подумал об этом.

Он не сожалел об этой стычке с Лаурой. Ведь он целый час любовался ею, взглядом отстраненного наблюдателя смотрел на ее изящные позы, изысканность которых успел забыть, смотрел на ее профиль, который так божественно заострялся, когда она плакала, смотрел на ее словно бы незаконченные жесты, когда она не трогала, а лишь едва задевала что-то. Он уважал в Лауре инстинктивное мужество, позволявшее ей, как и прежде, быть может даже эффектнее прежнего, бросать вызов, плакать и оскорблять и под конец уйти побежденной, но великолепной. Двадцать лет спустя это чередование презрения с брезгливым равнодушием было все таким же обольстительным. Раньше это поражало его в самое сердце. А теперь у него только разболелась голова. И он, не раздеваясь, снова лег в постель.