Дети Железного царства

Глава пятнадцатая. Заветный дуб

Огромный золотистый жеребец вскинулся на дыбы. Я едва успел увернуться от удара копытом. Глаза животного злобно поблёскивали, на морде — выражение угрозы. Я поспешно отступил, отчётливо понимая, что двенадцатилетнему подростку не справиться с косячным жеребцом голыми руками, а поднять оружие на этого красавца мне просто духу не хватило бы.

Видя, что чужак отошёл от табуна, вожак стукнул копытом о землю, как бы обозначая границу своих владений, и вернулся к кобылам. А те как ни в чём ни бывало щипали траву. Животных не беспокоило то, что их общий муж мог до смерти зашибить человека.

До чего же обидно! С того самого дня, как я научился принимать облик лошади, самой заветной мечтой стало подняться в горы, туда, где пасутся табуны тех самых сказочных коней, на которых ездят отцовы дружинники. Мальчишке так высоко не вскарабкаться даже с помощью аркана из прочной верёвки, а вот молодому жеребцу — запросто. К табуну же я в человеческом обличье стал подходить, чтобы легче было приманить скакунов краюхой хлеба. Однако мне и в голову не приходило, что косячник не позволит приблизиться к кобылам! И что теперь? Возвращаться, несолоно хлебавши?

Жеребец вдруг поднял голову и заржал. На этот раз не злобно, а радостно. Из-за лошадиных спин вышел рослый седоватый мужчина.

— Что это ты, Ураган, шум поднял? Неужто, гость незваный к нам пожаловал? — поглядел в мою сторону, подошёл ближе, — здравствуй, молодец. Ты кто ж такой будешь, зачем пришёл? Царь Кощей не любит, когда возле его коней чужие шастают.

— Я не чужой! — возмутился я, — я — Ярослав, сын царя Кощея. Эти кони не только его, но и мои, и сестры моей!

— А меня Жизнерадом зовут, — ещё один долгий, изучающий взгляд, затем улыбка, — любишь, значит, коней?

— Люблю, — кивнул я, — только отец говорит, что мал я ещё своего коня иметь. Но так хочется…

— Подойди, — табунщик поманил меня к себе.

Я приблизился, опасливо поглядывая на вожака, однако тот только проводил меня подозрительным взглядом.

— Идём, Ярослав, познакомлю тебя с подружками своими. Только близко к ним не подходи, и движений резких не делай. А то они могут подумать, что ты их деткам угрожаешь.

— И в мыслях такого нет! — обиделся я.

Табунщик улыбнулся.

— Да я-то знаю. Только им пока жеребятки маленькие всюду враги чудятся. Особенно тем, у кого первенцы.

И в самом деле, кобылы поглядывали на меня с опаской, на всякий случай, прижимая уши. Жеребята смотрели скорее заинтересованно, чем испуганно, и всё же предпочитали от матерей не отходить. Некоторые прятались за них: так безопаснее.

— Звонкая! — позвал Жизнерад, — Звонкая, поди сюда!

Соловая лошадь с огромным брюхом тотчас подбежала к мужчине, зарылась носом в его серые от седины волосы. Тот похлопал её по шее. Потом вынул из поясного мешочка сухарь, протянул мне.

— Вот, угости её. Нет, не так. Не зажимай пальцами, а то прихватит случайно — будет неприятно. Держи ладошку прямо, под губы гостинец подноси.

— Прямо целая наука, как лошадь угостить, — проворчал я, выполняя всё, как велел табунщик.

Бархатные губы кобылы щекотно скользнули по ладони, забирая с неё лакомство. Задвигались челюсти, перетирая жёсткий сухарь. А ведь я бы его, пожалуй, не то что прожевать: откусить бы не смог. В человеческом обличье, разумеется, в конском сухарей не пробовал. Вот так мирное травоядное животное!

Звонкая проглотила угощение, закивала головой.

— Ой, она что: «спасибо» говорит?

— А как же. Лошади всё понимают.

Я погладил соловую. Шерсть её была мягкая, шелковистая. Перебрал пальцами густую белую гриву.

— Всё-всё понимают? Каждое слово?

— Нет, каждое слово вряд ли. Но ласку от угрозы отличают. И обид не забывают никогда. Если один человек лошадь обидит, она и от других будет ждать плохого, никого к себе не подпустит. Много нужно сил, чтобы такой лошади веру в людей вернуть.

— А можно её вернуть?

— Можно, — убеждённо кивнул Жизнерад, — любовью да лаской всего добиться можно. И терпением.

Мне сразу вспомнилась мать. «Нельзя, сынок, людям верить. Всем своя рубашка к телу ближе». Некому было вернуть ей веру в людей. Ни любви, ни ласки матушка не видела с тех пор, как полонянкой стала.

— Запомни, Ярослав, — продолжал табунщик, — терпение — любой учёбы основа. Хочешь лошадей выезжать, учись не злиться, когда что-то не получается. Нельзя сердиться на молодую лошадь за то, что она не сразу тебя слушается. Если у коня что-то не получается, повторяй снова и снова, как с человеком. Ругать и наказывать не спеши никогда.

— Некого мне пока учить, — с тоской в голосе произнёс я, — дружинники меня от лошадей гоняют.

— На дружинников не серчай. Они не со зла тебя гонят. Просто лошадь — создание особое, нужно знать, как с ним обращаться, а ты ведь не знаешь. И можешь по незнанию своему вред причинить и себе, и коню.

— И долго этому учиться надо?

— Ну как тебе сказать… пожалуй, что недолго. Раз в тебе любовь к животным есть, считай, полдела сделано. Любовь как солнце — всему жизнь даёт. Погляди вокруг: суровы Железные горы, почитай сплошной камень, а здесь пастбища. Трава высокая, сочная.

— Отец говорит, тут особые чары. Только эта трава делает его коней волшебными.

— Без рук человеческих никакое чародейство не поможет, — убеждённо возразил Жизнерад, — если бы люди, что лошадей здесь пасут, не любили бы коней, и траву эту, и землю, которая траву породила, ничего бы не вышло. Запомни, Ярослав: землю родную любить надо, даже если кажется, что жить тебе на ней тяжело.

Ярослав открыл глаза. Уже светало. Одна за другой гасли в светлеющем небе звёзды. Добромир сидел возле тлеющего костра. Юноша окликнул богатыря, тот повернулся, улыбнулся.

— С добрым утром. Как спалось?

— Отлично. Правда тело всё болит, и пальцы дрожат.

— Это плохо. До завтра-то оправишься?

— Завтра усталость пройдёт. А боль уйдёт, как только работой себя займу.

Добромир вздохнул.

— Плохо, что мы задерживаемся. Дней семнадцать уже прошло от срока, что Кощей Горлице на раздумье отвёл. Не опоздать бы.

— Не опоздаем. Как только горы перейдём, я во всю прыть поскачу.

— Хороший ты парень, Ярослав. Смелый, надёжный, — богатырь пошевелил палкой угли, весело взвился кверху сноп искр, — знаешь, я хотел бы, чтобы ты стал моим побратимом.

— Побратимом? — изумился Ярослав, — а ты уверен, что не пожалеешь об этом?

— С чего это я должен жалеть! — с вызовом произнёс витязь, — если б хоть чуточку сомневался — не предлагал бы. Если сам брататься не хочешь, то так и скажи.

— Нет, что ты. Я-то с радостью, просто неожиданно это как-то. Не всякий решится смешать кровь с кощеевым сыном.

— Брось ты свою дурь! Ты ведь Горлицу для меня спасти хотел, жизнью за нас рисковал. Ты для меня не кощеев сын, а товарищ верный. Так что, согласен? — протянул Ярославу руку, тот от души пожал её.

— Согласен, — юноша вынул из-за голенища нож, тот самый, что купил у кузнеца, провёл по запястью лезвием, так, чтобы из ранки показалась кровь, потом протянул нож Добромиру.

Тот тоже рассёк кожу на запястье. Сложили руки, рана к ране.

— Будь же мне не просто товарищем, а младшим братом, — молвил Добромир, — друг за друга насмерть стоять, родства не предавать.

— Клянусь! — отозвался Ярослав.

Они обнялись.

— Брат, — тихо, словно примеривая на язык малознакомое слово, произнёс кощеев сын, — брат, побратим.

Богатырь улыбнулся.

— Теперь нам с тобой никакие преграды не страшны! — замотал запястье чистой тряпицей.

Ярослав просто слизнул кровь.

— Давай перевяжу, — предложил витязь.

— Не надо. Всё равно повязка свалится, когда перекидываться буду. Так заживёт, это же не рана. Царапина просто.

— Чудно у тебя всё, — покачал головой Добромир, — нелегко, наверное, сразу и человеком, и зверем быть.

— Как сказать… По мне так ничего трудного здесь нет. Разве что в первый год непривычно. По-другому смотришь, по-другому дышишь, двигаешься. Уж о еде я не говорю.

— Ты только в коня превращаться можешь? — полюбопытствовал витязь, — я вот слышал, будто есть чародеи, которые кем угодно обернуться могут. Правда это или выдумки?

— Правда.

— Ишь ты. А ты так можешь?

— Могу, — ответил, чуть помедлив, Ярослав, — я в собаку пробовал превращаться, после того, как получилось без ножа и заклятия конский облик принимать.

— И в кого сложнее было перекидываться?

— В пса.

— Надо же. Я бы решил, что наоборот. Собака она как-то ближе к человеку. Мясо ест, и копыт у неё нету.

Ярослав улыбнулся.

— Тут дело не в том, что ешь. Просто в лошадь я с самого детства хотел научиться перекидываться, ещё когда матушкины сказки слушал. А когда стал учиться псом оборачиваться, прежней одержимости не было. К тому же я стал старше, тело уже не так изменчиво. Вот отец, тот действительно в кого угодно превратиться может. Или почти в кого угодно. Причём обличье мгновенно меняет, — парень слегка поёжился, — я вряд ли так смогу.

— Да зачем тебе это? Это ж, наверное, хорошо только когда с другим чародеем силой меряешься, а в простой жизни и двух обликов хватит.

— Тут ты прав пожалуй.

Добромир зевнул.

— Давай теперь я покараулю, а ты поспи, — предложил Ярослав.

— И то дело, — согласился побратим, — спать надо когда можно, потому как не известно, когда в следующий раз удастся отдохнуть.

Добромир скоро уснул. Ярослав посидел немного у костра, потом перекинулся в жеребца — зверю дозор нести сподручнее. С минуту постоял неподвижно, только ноздри раздувались, улавливая запахи, что нёс ветер, да поворачивались на малейший шорох уши. Убедившись, что причин для беспокойства нет, конь шумно вздохнул, подошёл к водопаду, бегущему с весёлым звоном вниз по скале. Медленно, цедя сквозь зубы, согревая во рту прохладную воду, напился. Затем быстро сунул голову под быстрые струи, смывая остатки сонной истомы. Отступил на пару шагов, встряхнулся. Хорошо! Теперь и позавтракать можно. Горная трава вкусно похрустывала на зубах. До чего же сладкая эта трава. И всё же, не так хороша, как на конских пастбищах. Странно, здесь ведь она считай совсем нетронутая. Может дело в том, что место с дубом заветным близко, людей в этих краях не бывает, некому «любовь к земле и заботу приложить», как сказал бы Жизнерад. Выходит, прав был табунщик: без рук человеческих не вырастет трава, что простых жеребят волшебными конями делает. Для любого дела любовь нужна.

Внезапно жеребец ощутил странную тревогу. Что это: ветер переменился? Вскинул голову. Да, так и есть. В воздухе носятся другие запахи. И ещё что-то. Неуловимое. Не запах даже, просто потянуло откуда-то могильным холодом, совсем не похожим на холод простого камня. Это заставляло вздрагивать и отфыркиваться, как делают все лошади, испугавшись чего-то. Ярослав ощутил, что грива его приподнялась, будто шерсть на загривке рассерженной собаки. Внезапная догадка озарила его. Вот она, кощеева смерть! От тёмных чар, от заколдованного ножа тянет могильным холодом. Значит, заветное место совсем близко. Встречный ветер пах дубовыми листьями.

Жеребец заплясал на месте от радости. Хотелось громко заржать, но зачем будить Добромира? Пусть богатырь сил наберётся. Очень скоро они им обоим понадобятся.

Добромир проспал до самого вечера. Услышав добрые вести, хлопнул в ладоши.

— Ай да молодец, Ярик! Слушай, а стражи там много? Ты ведь должен был их учуять. Не может быть, чтобы возле такого сокровища охраны не поставили.

— Нет, — качнул головой Ярослав, — именно там ни к чему посторонние глаза. Возможно, есть защитные чары, да и то не слишком сильные, чтобы внимание других волшебников не привлекать.

— А что ему волшебники-то? Если он такой могущественный?

— На любую гадину найдётся рогатина, — усмехнулся Ярослав, — или может найтись. Я читал старинные летописи, и, судя по ним, на Железное царство не так уж редко нападали войска заморских колдунов. Кому земли нужны, кому сокровища, а кое-кто посмелее да понахальнее надеялись отца живым захватить, чтобы секрет бессмертия у него выпытать. Только не вышло у них ничего. Поодиночке любой из них отца слабее, а договориться и объединиться меж собой никак не могут. Грызутся всё время как собаки.

— Да, дела. Ну мы-то с тобой уж точно не сцепимся. Значит, вместе Кощея одолеем!

Ярослав вдруг порывисто обнял богатыря.

— Спасибо тебе, братец. Спасибо за то, что ты у меня есть.

Добромир только улыбнулся смущённо.

Поутру названные братья снова тронулись в путь. Дорога напоминала диковинную змею, петляла по камням то вверх то вниз, порой сворачивала в такие узкие проходы, что Добромиру приходилось спешиваться и тащить на себе вьюки, а Ярославу принимать облик человека, чтобы пройти. Но вот каменные исполины расступились, открывая зелёную долину. В глубине её виднелась низкая, раза в два меньше мрачных серых соседей гора, на вершине которой раскинулся столетний дуб. Добрались!

— Дошли, Ярик! Эх, и молодцы же мы! — Добромир только что в седле не подпрыгивал от радости, — твоя правда: стражи никакой, похоже, нет. Теперь-то добудем кощееву смерть!

Ярослав, однако, не спешил праздновать победу. Стража могла быть незаметной, невидимой. Поэтому он осторожно шагал по долине, прислушиваясь и прощупывая копытами упругую траву. Пока всё было спокойно. Но тревога не покидала коня. Чудилось, будто кто-то смотрит им в спину, а дующий навстречу ветер не мог развеять опасений.

Они проделали уже больше половины пути, когда позади раздался торжествующий вой зверя, обнаружившего добычу. У жеребца подкосились ноги. Он хорошо знал этот голос, ибо слышал его у кощеева замка каждое утро и каждый вечер. Железный Волк! Значит, отец уже знает о них, и послал верного стража по следу, не доверяя такое дело людям: чего доброго те решат сами воспользоваться драгоценным кинжалом.

Ярослав повернулся к входу в долину. Так и есть: огромный, с доброго телёнка ростом волк мчался им навстречу. Два-три скачка — и нагонит всадника. Добромир обнажил меч, крепче сжал ногами бока буланого. Жеребец воинственно прижал уши, оскалил зубы, готовясь в любой момент взметнуться на дыбы и ударить врага копытом. Уберечь побратима, уберечь любой ценой!

Волк приближался. Блестящая серебристо-стальная шерсть топорщилась на загривке и холке, отчего зверь казался ещё больше, губы раздвинулись, обнажая страшные клыки. Не снижая быстроты бега, кощеев слуга бросился на Добромира, но Ярослав был начеку: быстро развернулся на задних ногах. Волк взвыл от ярости — никогда ещё он не промахивался мимо добычи. С быстротой молнии кинулся второй раз на богатыря, тот встретил врага ударом меча. Сталь беспомощно звякнула о железную шкуру, которую не пробило бы ни одно оружие, однако сказалась сила витязя, ему удалось отбросить хищника. Тот приземлился на все четыре лапы, припал к земле, опять готовый напасть. На сей раз, он не прыгнул, а метнулся по низу, намереваясь вцепиться в ногу жеребца. Ярослав прянул в сторону. И тут же понял, что попался на уловку: волк взвился вверх над головой Добромира, задними лапами ударив в грудь богатыря так, что тот вылетел из седла, тяжело повалился наземь и остался лежать, оглушённый. Волк опустился чуть дальше, уверенный, что теперь его противник никуда не денется, повернулся к упавшему витязю. Ярослав загородил побратима собой. Глаза Железного Волка злорадно блеснули, он насмешливо наморщил нос, облизнулся. Жеребец взвизгнул от ярости, развернулся крупом к врагу, взметнулись в воздух тяжёлые копыта. Волк с рычанием уклонился от удара, сделал попытку проскочить мимо, но Ярослав чуть сместился вбок, и опять лягнул. Рычание перешло в грозный рёв. Жеребец не сводил с врага взгляда, следя за каждым движением. Нужно успеть подпрыгнуть и ударить изо всех сил. Или хотя бы пригнуть голову, чтобы уберечь горло от смертельной хватки железных челюстей. Но тут звякнула кольчуга, послышался голос Добромира:

— В сторону, брат! Мой черёд!

Конь чуть повернул голову на крик, увидел, что богатырь поднялся на ноги. Краем глаза заметил метнувшуюся тень. Железный Волк не стал терять времени, короткого мига ему вполне хватило для того, чтобы броситься на витязя; противника куда более опасного, чем лошадь. От удара лап Добромир снова опрокинулся на спину, но успел обеими руками схватить зверя за горло. Они покатились по земле. Волк неистово рычал и вырывался, богатырь же только крепче стискивал его глотку. Рычание постепенно сменилось хрипом, лапы уже не молотили бешено по воздуху, а слабо дёргались. Наконец он дёрнулся в последний раз и замер. Добромир встряхнул его пару раз: не притворяется ли? Но ноги зверя висели как тряпки.

Оттолкнув в сторону тяжёлое неподвижное тело, Добромир поднялся с земли. Обхватил жеребца за шею.

— Цел, Ярик? Я за тебя испугался.

Ярослав уткнулся носом в закрытое кольчугой плечо. Теперь, когда опасность миновала, он отчётливо понял, насколько велика она была. С изумлением смотрел конь на труп непобедимого стража. Не верилось, что на него нашлась управа, и ещё больше не верилось, что ему самому хватило храбрости встать между Волком и названным братом безо всякого оружия, почти без надежды на победу. Дрожь пробежала по телу, несмотря на тёплый день, сделалось зябко. Он плотнее прижался к богатырю.

— Ладно, едем дальше, — витязь вскочил в седло, бросил ещё раз взгляд на бездыханное тело огромного волка, — а, наверное, славная бы одёжка получилась из его шкуры. Ни мечом, ни стрелой не пробьёшь. Только уж больно тяжело таскать было бы. Пусть лучше тут лежит. Лучшая защита — надёжный товарищ, а уж это у меня есть!

Он с улыбкой огладил Ярослава, конь смущённо фыркнул, с места взял в галоп и поскакал к дубу.

Столетний дуб лениво шелестел листвой в ответ на попытки ветра раскачать ветви. Толстый, в три обхвата ствол тянулся ввысь, верхушку можно было разглядеть только задрав голову. Добромир окинул великана взглядом, полным уважения.

— Надо же, какой вымахал.

Соскочил с коня, обошёл дерево кругом приглядываясь, нет ли дупла.

— Нету ничего, — со вздохом сообщил брату, — ни трещинки. Может наверх залезть? Вдруг кинжал там где-то запрятан?

Ярослав мотнул головой, топнул правой передней ногой, давая знак снять с него уздечку и седло. Богатырь выполнил просьбу. Жеребец отчётливо чувствовал присутствие злых чар. К дубу они не имели никакого отношения. Парень вернулся в облик человека.

— Дуб этот обманка. Вернее не так. Он указатель, а не хранитель. Указывает место, где смерть Кощея укрыта. Сам говоришь, что дупла в стволе нет.

— Может под дубом поискать? В земле. Сокровища ведь часто в землю зарывают.

— Нет, от земли притока чародейской силы я не чую. Мне кажется, что кинжал спрятан в скалах.

Добромир оглядел громоздящиеся кругом скалы.

— Их тут много, где же искать? Ты чуешь, Ярик? Можешь точнее сказать?

— Чую, только чтобы вернее указать, мне надо повыше забраться. Такая работа не для лошадиных копыт.

— А если я заберусь? Ты мне подскажи, куда идти, а я поищу.

— Нет, тут иначе надо.

Ярослав откинул со лба прядь волос, стукнул каблуком о землю, и через мгновение на его месте стоял огромный серый пёс с острой волчьей мордой, стоячими ушами, густой шерстью и тяжёлым хвостом-саблей. Пошёвелил ноздрями, гавкнул, полез, цепляясь лапами за камни на гору, что была точно напротив столетнего дуба. Источник силы был совсем близко. Пёс почуял запах железа. Заметил щель между камнями. Принюхался. Да, оттуда пахнет. Щель опоясывала высокий, почти в рост человека кусок скалы. Здесь! Ярослав победно залаял, вскинув над спиной хвост.

— Нашёл? — крикнул снизу Добромир.

— Гав! — подтвердил пёс.

Богатырь сбросил кольчугу, вскарабкался на гору. Ярослав поцарапал лапой нужный камень, ткнул носом в щель.

— Отодвинуть надо? — догадался побратим, — это я быстро!

Поплевал на ладони, упёрся обеими руками в каменную глыбу, надавил. Серый исполин дрогнул, чуть сдвинулся с места.

— Поддаётся. Сейчас я его, — нажал изо всех сил.

Пот градом катился по лбу витязя, рубаха прилипла к телу. Наконец камень с шумом сорвался вниз. Разом открылась площадка, на которой могли бы свободно разместиться четыре человека. В самой середине, в неглубокой выемке лежал, поблёскивая на солнце кинжал, с рукоятью из чёрного металла. Ярослав, уже вернувшийся в человеческий облик, осторожно взял находку.

— Вот она, смерть Кощея, — тихо произнёс парень, — осталось нанести удар. Но если бы не ты, брат, не добыть бы нам её. Спасибо.

Добромир вытер пот со лба.

— Не за что. Дело-то наше общее. Ты нашёл, я камень убрал. А теперь пора и Кощеем заняться!