Бразильский художник

Мара позвонила Анджею, чтобы договориться о встрече во время ее следующего визита в Вену.

— Понимаешь, у меня тут командировка в Рио-де-Жанейро, — сокрушенно отозвался Анджей. — В результате меня не будет в Вене всю неделю.

— А что ты собрался делать в Рио?

— Брать интервью у Жозе Перейры. Та ещё задачка. Старик не жалует корреспондентов.

— Жозе Перейра? Это который художник?

— Не знал, что ты интересуешься художественным стилем модерн-класси́к.

— Да нет, я только чтобы сдать зачёт по мировой художественной культуре. Но Перейра у нас в курсе есть. По-моему, единственный из ныне живущих землян. Забавно. А ты что, всю неделю собираешься вести правильную осаду дома Перейры? Люнеты, апроши, контрапроши, минные галереи?

— Вроде того. Ты ещё учти, что добираться из Европы до Рио через Мехико — почти сутки.

— Ну, блин, у тебя, можно сказать, единственного на всей Земле есть девушка с персональным флиттером, а ты не пользуешься личным положением в служебных целях! И вообще Перейру надо брать лихим кавалерийским наскоком. Сейчас подумаю, как именно, соберу разведданные и перезвоню тебе.

— А что, за эту операцию тебе тоже поставят какой-то зачёт?

— Не, это я так, из любви к искусству. В смысле, к модерново-классической живописи.

Через полтора часа она позвонила Анджею опять:

— Всё, у меня есть план. Собирайся, через полчаса буду у тебя, и летим в Рио вместе.

— А что за план?

— Расскажу, пока будем лететь в Бразилию.

Когда флиттер на пути в Рио отработал активный участок, и в кабине наступила невесомость, Анджей потребовал:

— Давай рассказывай.

Мара нажала кнопку в подлокотнике кресла и развернулась лицом к нему.

— Значит, так: модернового реалиста надо ловить на живца. Он моментально клюнет на необычное. А живцом могу поработать я. Я же прекрасно знаю, какая у меня пластика после всех курсов по десантной подготовке и вакуумным работам. Насколько мне удалось выяснить, Перейра в этот сезон целыми днями сидит с блокнотом на лавочке на Авенида Атлантика и ловит типажи среди прохожих. Сегодня он, или, во всяком случае, его телефон, появился там за пятнадцать минут до моего старта из Порт-Шамбалы, а значит, он проторчит там ещё часа два. Поэтому делаем так: паркуемся в стороне от пляжа, выходим пешком на Авенида Атлантика, дальше ты садишься на лавочку рядом с ним и караулишь мою одежду, а я бегу купаться. Давно мечтала искупаться на Копакабане, да всё как-то не складывалось. Его наверняка заинтересует моя манера двигаться. Вот тебе и завязка для разговора. А если спросит, почему ты не пошёл купаться вместе со мной, объяснишь, что я попросила тебя посторожить мой пистолет. А то подмышечная кобура как-то очень плохо сочетается с бикини, — Мара довольно ухмыльнулась. — Хочешь, скину тебе на наладонник пяток видеороликов про меня, может, покажешь ему, если придётся к слову.

Отбор и перегонка роликов заняли почти всё время полёта. Наконец Мара решительно отвернулась к пульту управления и, как будто нечаянно задев тумблер, включила музыку. Кабина заполнилась гитарными аккордами и мужским голосом:

Она занимается айкидо,

А я в это время пьянствую водку.

Она всё знает от и до,

А я улетаю от нее в Находку.14

Ни стихи, ни исполнитель были совершенно не знакомы Анджею. По особенностям языка и набору реалий это можно было отнести к началу XXI века. Но тема уж как-то больно отчётливо перекликалась с сегодняшним днём…

Анджей всмотрелся в спину девушки, не выражает ли она ехидство, но ничего, кроме сосредоточенности на управлении флиттером, разглядеть не смог.

Мара посадила флиттер в паре кварталов от пляжа, и к Авенида Атлантика они вышли чинно, под ручку. Вот и скамейка, на которой под большим пляжным зонтиком устроился художник со старомодным бумажным блокнотом в руках.

Мара в несколько секунд освободилась от одежды, оставшись в очках и весьма смелом купальнике-бикини, после чего колесом прошлась по тротуару с воплем: «Ура, я на Копакабане!» — и, коротко бросив своему кавалеру: «Покарауль тут мои шмотки!» — перепрыгнула через парапет и лёгкой трусцой побежала к океану.

— Нечасто увидишь человека, который умеет так радоваться жизни, — раздался ворчливый голос художника. — Молодой человек, вы ведь знакомы с этой девушкой?

— Да, дон Жозе.

— Ах, вы ещё и меня знаете?

— Вы человек известный. Некоторые вон уже ваше творчество в школе изучают, — Анджей кивнул в сторону океана.

— Ах, даже так? Не знал, не знал. А что ещё изучают в той школе?

— Думаю, вас, как знатока человеческой пластики, могут заинтересовать их физкультурные умения. Вот, взгляните, — Анджей вытащил из кармана наладонник и поставил первый из Мариных клипов. Это была самая обычная тренировка по фехтованию, Мара против Кима.

— Ага, вижу, слева ваша подруга. А справа — несомненно, парень.

— Возможно, про этого парня вы даже слышали. Помните, лет пятнадцать назад была такая активистка-правозащитница Оливия Лэнсер?

— А, это которую зверски убили на глазах малолетнего сына?

— Ну да. А на фехтовальной дорожке — тот самый сын, Ким Лэнсер.

— И что, юноше, пережившему в детстве такой стресс, доверяют рапиру?

— Если бы только рапиру! Насколько я знаю, новейший космический корвет «Франсиско де Орельяна», на данный момент наиболее разрушительную боевую машину в Солнечной Системе, на днях выводил на ходовые испытания именно Ким. Мара по этому поводу очень расстроилась, но что поделать, если оценка за упражнения на симуляторе у него оказалась выше на сотую долю балла... Кстати, об оружии, — Анджей запустил другой ролик, — вот это уже занятие по современной тактике. К сожалению, как и при фехтовании, экипировка сильно мешает наблюдать их движения.

Следующий ролик заинтересовал Перейру куда больше. В нем те же курсанты, одетые в лёгкие, не сковывающие движений трико, исполняли что-то вроде танца. Вот только участники этого танца парили в воздухе, отталкиваясь то друг от друга, то от стен, а порой бросали друг другу какие-то ленты, видимо, довольно прочные.

— Это где? — удивлённо спросил художник.

— Пустой ангар какого-то тяжёлого военного корабля. Мара говорила мне, какого именно, но я забыл название. А поскольку сейчас все эти корабли где-то далеко в боевом походе, у меня не было случая научиться их различать.

— Так это, значит, Военно-Космический флот…

— Да, Мара — курсант Военно-Космической Академии. Именно оттуда берётся несколько необычный набор двигательных навыков.

В этот момент на Анджея полетели брызги солёной воды — неслышно подкравшаяся Мара резко тряхнула мокрыми волосами.

— Ага, мужики, как обычно, рассматривают картинки, а на оригинал не обращают ни малейшего внимания!

— Нет, почему же, сеньорита, — несмело возразил художник. — Я как раз хотел пригласить вас попозировать...

— Сколько угодно, — решительно ответила Мара. — Но услуга за услугу. Я помогаю вам делать вашу работу — позирую, а вы помогаете Анджею делать его работу — даёте интервью.

— Это правда? — повернулся художник к журналисту.

— Увы, да. Я журналист, и мне заказали интервью у вас. Хотя вообще-то искусство — совсем не моя специализация. Обычно я имею дело с какими-нибудь биологами, полярниками, на худой конец с промышленными альпинистами…

— Я тоже в некоторой степени промышленный альпинист, — захорохорился Перейра. — Помнится, лет двадцать назад я лично возглавлял реставрацию вон той статуи, — он указал на знаменитое изваяние Иисуса, господствующее над городом.

Пока мужчины обсуждали этот животрепещущий вопрос, Мара успела влезть в тельняшку, вытащила из-под нее части купальника и не спеша надевала остальную одежду.

— Давайте переместимся в вашу мастерскую, или где вы обычно работаете. Не посреди же улицы мне вам позировать.

— А вы, сеньорита, согласитесь позировать в стиле ню?

— Никаких вопросов. В нашей культуре, в отличие от многих земных, нет табу на обнажённое тело. Анджей уже видел, как мы с другими нашими девчонками купаемся без одежды там, где это не может никого смутить. А если какие-то моралисты попытаются до вас докопаться, выясняя, была ли совершеннолетней ваша модель, то есть такая штука, как Антверпенский договор 2208 года. Там, насколько я помню, в шестнадцатой статье, все земные правительства согласились на то, что не будут применять в отношении спейсиан свои законы, если те нарушают права, признаваемые за людьми на других планетах. И если окажутся не в состоянии сами отловить и выдать командованию базы тех, кто преступно посягал на такие права спейсиан, не будут препятствовать ВКФ самостоятельно отлавливать таких преступников. Так что, если напомнить этим моралистам, что право выставлять или не выставлять напоказ собственное тело — это одно из прав, признаваемых за людьми на всех обитаемых планетах, то они утрутся.

— Кстати, Мара, я до сих пор не знаю, почему договор антверпенский, — вспомнил Анджей.

— Столица Европы в Брюсселе, но не сажать же было трёхтысячетонный крейсер в Верготедок, — усмехнулась Мара. — Поэтому заключать договор нужно было в каком-нибудь морском порту. А Антверпен — ближайший порт к Брюсселю. Конечно, можно было выбрать Гаагу, Копенгаген или Лондон. Но вообще-то это была маленькая месть. Земные правительства слишком долго не считали колонистов договороспособной стороной, поэтому, когда появилась возможность диктовать им условия, им предложили подписывать договор в портовом кабаке.

Через несколько часов удовлетворённый Перейра отложил грифель в сторону. За это время он успел сделать пару десятков эскизов. В процессе работы он почти непрерывно беседовал с Анджеем, а Мара в основном отмалчивалась, делая вид, что разговор мешает ей позировать.

— Теперь, прежде чем отпустить, надо напоить вас мате, — произнёс художник, вставая.

Когда гости уселись за стол, Перейра вдруг нырнул обратно в мастерскую и через минуту появился, неся в руках небольшую картину размером примерно в стандартный бумажный лист.

— Если я не ослышался, один из новых кораблей вашей эскадры называется «Франсиско де Орельяна»? — спросил он у Мары.

— Да, есть такой.

— Это мой любимый персонаж южноамериканской истории. Поэтому надеюсь, что экипаж этого корабля с благодарностью примет в дар небольшой портрет.

На картине был изображён мужчина в латах образца XVI века на фоне широкой реки. Из-за края полотна выглядывал бушприт небольшого парусника.

Мара искренне поблагодарила художника, решив, что кто, бы ни оказался старшим офицером «Орельяны», он точно не откажется повесить в кают-компании картину кисти Перейры.

Загрузка...