Дети России

ПОТОМКИ ВОРОНЕЖСКИХ БУНТАРЕЙ

В каждой семье существует своя легенда, откуда «род пошел». Рассказала мне такую легенду и Лидия Алексеевна Ерохина.

Давным- давно, еще при Екатерине Великой прибежали в Астраханские края воронежские мужики -не было сил уже терпеть помещичью неволю. Среди помещиков немало было самодуров, вот, например, помещик Зайцевский вздумал взять Наталью, будущую прабабушку Лидии Алексеевны, в кормилицы для щенят своей собаки. А была Наталья самой красивой невестой в своем селе, была уже замужем, но для Зайцевского она, видимо, значила меньше собаки, если взял он ее в кормилицы не для своих детей, а для щенят. Легко ли было женщине после щенков кормить собственное дитя? Может быть, кормила и проливала горючие слезы, понимая свое унижение, зная, что ее ребенка могут продать как борзого щенка. Причем за щенка запросят вдвое больше. И это про таких, как Наталья, написал русский поэт Николай Некрасов: «Три озера наплакано горючих слез, засеяно три полосы бедой». Но узнать судьбу своих детей не пришлось Наталье - она рано умерла.

Среди беглецов-воронежцев были два Ивана, то ли братья, то ли нет, дружно жили они меж собой или нет - это неведомо, но, видимо, хотели оба вести раздельное хозяйство, поэтому и основали два поселения - старший Большую Ивановку, младший, естественно, Малую. Правда, «крепость» и астраханских краев достигла, так что бабушки Лидии Алексеевны тоже была крепостными крестьянками. А один из прадедов был бондарем, вроде, как и рабочим, хотя имел и землю. Бабушка рассказывала, что у него было шестеро сыновей. За обеденный стол усаживались двадцать человек., ели все вместе щи из одной большой чаши, а мясо лежало рядом на большом блюде. Помолившись, начинали трапезничать в полном молчании, а когда щи были съедены, дедушка подавал сигнал, и все брались за мясо. Без сигнала никто не осмеливался есть, потому что суров был Прокоп.

Поле у них было большое, обрабатывалось сообща. Но собственность в любое время - собственность, то есть «мое», которое позволяет гордиться результатами своего труда. И хоть дружная была семья у бондаря Прокопа, а все-таки возникали обиды, потому что каждому из сыновей казалось, что он работает больше других, а имеет столько же, как и другие. Однажды после ссоры сын Федор упал в ноги отцу и сказал: «Батя! Дели нас!» - «Знать, на то воля Божия», - решил Прокоп и купил каждому сыну по дому. Лишь Максим, дед Лидии Алексеевны, остался жить в доме Прокопа.

Бабушка Екатерина - маленькая, симпатичная женщина была, видимо, ей досталась часть красоты матери ее Натальи. У нее родилось тринадцать детей. Некоторые из них умерли от «глотошной», так звали в деревнях скарлатину; один мальчик утонул, играя, в бочке с водой; девочка шести месяцев от роду перевернулась личиком вниз и задохнулась, потому что осталась без присмотра, так как мать жала просо - велел свекор Прокоп. В общем, осталось в живых пятеро, и Алексей в том числе - будущий отец Лидочки, Зиночки и Евгения.

Две Ивановки - словно два крыла большого села почти в пятьсот дворов, ставшего в последствии волостным. Село делилось на улицы - Верхнюю, Нижнюю, Заречную, Большую. Село числилось то за Астраханской губернией, то за Царицынской. Ныне Ивановка находится в подчинении города Дубовка Волгоградской области.

Накануне Октябрьской революции волостным писарем служил Максим Прокопьевич Бунеев. Кроме того, он был регентом в местной церкви, потому что имел красивый баритон. Умный, состоятельный крестьянин, он принял революцию сразу и бесповоротно, и детям своим - а их было пятеро - внушил почтение к происшедшим в стране изменениям, воспитал их патриотами. Вот такова краткая история-легенда рода Бунеевых, старшие в нем сейчас Зинаида, Лидия и Евгений. И все живут в Волжском, лишь младшая, послевоенная Людмила - в Сочи.

Алексей Бунеев сочетался браком с Клавдией Дмитриевой в 1928 году. Он, как и все Максимовичи, тянулся к знаниям, отец тому не препятствовал, понимая, что в новой России мало иметь только церковно-приходское образование, и потому, когда Алексей решил поступить в Сталинград на курсы бухгалтеров, Максим Прокопьевич не возражал.

После окончания курсов Алексея послали работать бухгалтером в совхоз «Баррикады», но Алексей мечтал вместе с семьей поселиться в Сталинграде, построить там большой красивый дом. Но война поломала все планы Алексея Бунеева. Однако Алексей думал, что война вскоре закончится, он вернется назад и все наладится. «Наша страна - большая и сильная, Германии нас не одолеть, мы быстро завершим войну». Так в то время многие думали, но прошло 1418 долгих, тяжелых, страшных дней, пока война завершилась победой советского народа.

Мать проводила Алексея на фронт своим благословением, положив ему в карман маленький мешочек, где лежал кусочек его родовой «рубашки», в которой был новорожденный Алексей. Талисман хранил его долго, пока кто-то не украл у него тот мешочек, думая, наверное, что там лежат деньги. Но рожденный в «рубашке» не зря считается счастливым человеком, потому счастье не совсем отвернулось от Алексея после пропажи материнского талисмана: от взрыва рядом с Алексеем упало дерево, едва не придавив его, однако и от смерти спасло, хотя Алексея буквально изрешетили 13 осколков, он остался жить. И жил до 76 лет, у него даже зубы никогда не болели, а давление было как у молодого.

А братья погибли - Василий под Воронежем, а Петр - на Мамаевом кургане, причем Петр мог и не идти на фронт, потому что у него в бою была покалечена правая рука, его комиссовали, и он работал учителем в Малой Ивановке. А тут объявили набор добровольцев на фронт, и он пошел в военкомат. Ему сказали, дескать, куда же ты, калека, как воевать будешь, но он был левша и ответил, что может воевать и с покалеченной правой рукой. Поступить иначе он не мог, потому что был комсомольцем и считал, что должен бороться с врагом за свободу своей родины. С тех пор его никто из семьи не видел. На все послевоенные запросы был один ответ: «Пропал без вести в период боев в Сталинграде».

Клавдия, пережив первую, самую страшную бомбежку (перед войной совхоз отправил Алексея в Сталинград в двухгодичную школу бухгалтеров, семья жила с ним), твердо решила: «Надо спасать детей и уезжать отсюда». К тому времени немцами был оккупирован уже район нынешнего Красноармейска, где на Дар-горе жили ее родственники. Сначала собиралась переехать в Красную Слободу, куда переправляли местных жителей, но баржу, на которой она хотела эвакуироваться, разбомбили. Клавдия поняла, что «немец прет» вовсю, может случиться так, что придет и в Сталинград, и решила любыми путями добраться до Ивановки - там все-таки родня мужа и ее мать Ефимья, там будет легче пережить даже оккупацию, хотя сердце отказывалось верить в то, что такое может случиться. Они ехали всю ночь на грузовой машине, в чем успели во время дневной бомбежки убежать из дома, сидя на ящиках с боеприпасами. А вдали полыхал Сталинград. Страшное пожарное зарево было ночами видно даже в Ивановке, хотя она удалена от Сталинграда примерно на 80 километров.

Но и в Ивановке тоже были бомбежки, потому что в районе Дубовки было большое скопление наших войск, поэтому фашисты подвергали бомбардировкам и Дубовку, и другие села. Во время налетов жители Ивановки часто прятались в домах под кроватями, думая, что если обрушится крыша, то грядушки кроватей хоть немного защитят. Копали жители села и щели во дворах. Но ребят было трудно удержать в укрытии, любопытство выгоняло их на улицу, и мальчишки, наблюдая воздушный бой, шумно комментировали: «Во, наш поддал фрицу! Во, смотрите, немец горит!»

А потом через Ивановку погнали пленных, часть их была оставлена в селе. Все они были тихими, самоуверенность слетела с них окончательно. Много было обмороженных, потому что их летние кепи и шинели не были рассчитаны на зимнее время. Некоторые из пленных немецких солдат даже были довольны, что пусть через плен, однако ушли от войны, и есть гарантия выжить и вернуться домой. Один из таких показал Клавдии Дмитриевне фото троих детей и попытался объяснить, что на фото его «киндер», они такого же возраста, как и ее дети, и что «Гитлер - капут». Что она могла сказать? Что никто его сюда не звал, что по вине фашистов воюет ее муж, а они терпят страшные лишения? Она и сказала.

В обмен на еду (они тоже наголодались в окружении) кто-то из пленных немцев подарил Клавдии Дмитриевне ботинки тридцать девятого размера на одну ногу. В тех ботинках Женя и ходил в школу, в которой дети с первого до четвертого класса были объединены в одну группу.

Бунеевы жили в доме напротив их бывшего родового дома, который дедушка продал. И Лиде было непонятно, почему в нем живут чужие люди, а они ютятся на квартире. Жилось, как и всем, голодно. Ели лебеду, траву «калачики», желуди. Находились они под приглядом бабушки Екатерины Васильевны, а мать по наряду колхоза работала то в швейной мастерской, то на аэродроме. Бабушка, бывало, разделит мучной паек на неделю отдельными кучками в ларе, а Женя говорит Лиде:

- Давай возьмем понемногу от каждой кучки муки да съедим.

- Ой, - пугалась Лида, - бабушка узнает, попадет нам.

- Ничего, - утешал ее брат, - я приглажу все кучки точно так же, как и бабушка.

И не знали они, что бабушка видела все и, сидя у ларя, плакала от того, что не может как следует накормить детей, что вынуждены те украдкой брать съестное. Плакала да ругала на все лады Гитлера. Алексей между тем уже перешел границу Советского Союза и писал из Литвы: «Фашистов догоним до их логова». А еще он присылал стихи, такие, как «Сын артиллериста». Старшие дети читали их на школьных утренниках, вместе с ними стихи запоминала и Лида.

Однако до логова фашистов Алексею не довелось дойти - их часть оставили в Литве, и туда в 1946 году приехала Клавдия вместе со всеми детьми. Но Прибалтика - есть Прибалтика, даже тогда, когда наши войска освободили литовцев из-под ига фашистов, к русским относились они весьма настороженно, порой - враждебно. Советских военнослужащих убивали, и однажды в школе, где учились дети Бунеевых, были поставлены пять гробов с телами офицеров. И хотя к Алексею Бунееву и его жене соседи-литовцы относились вполне доброжелательно, Клавдия настояла на увольнении Алексея из армии, что он и сделал под предлогом того, что в Сталинграде осталась его престарелая мать, за которой нужен уход.

В Сталинграде Бунеевы жили у родственников в небольшой клетушечке - Бунеевский род был всегда дружен, и все помогали друг другу в беде. Сначала Алексей Максимович работал ревизором в райпотребсоюзе, потом его перевели председателем Ольховского райпотребсоюза - партия сказала, что он там нужнее, а коммунист Бунеев привык выполнять партийные решения.

Жили опять на квартире - Алексей Максимович отказался от большого дома, мол, есть более нуждающиеся, чем его семья. А между тем дети подросли. Зинаида поступила в пединститут, Евгений учился в Саратове, нужно было думать и о дальнейшем образовании Лиды. И Алексей Максимович попросил, чтобы его перевели в Сталинград.

Сталинград в то время все еще восстанавливался, залечивал раны войны, и тут Алексею Максимовичу предложили работу в Волжском - там хорошая перспектива квартиру получить, и работа интересная будет. Так город Волжский и стал для его детей городом их судьбы, хотя Зинаида после окончания института работала какое-то время в селе, у Евгения тоже были хорошие перспективы. Кстати, Зинаида Алексеевна участвовала вместе с другими студентами в движении по почину Черкасовой, которая обратилась к сталинградцам с призывом часть личного свободного времени посвятить восстановлению Сталинграда. И все-таки Волжский - их родной город по сути, хотя не является местом рождения. Вроде бы, банальные слова, но это на самом деле так, потому что его дети всего добились именно в Волжском. Евгений был первым секретарем горкома комсомола, перейдя в управление «Шинремстрой», дослужился до должности генерального директора. Зинаида работала в школе, а Лидия - в проектном институте.

- Вместе с папой в Волжском сначала жили мама, Люся - она родилась уже после войны - и бабушка, а я - в Сталинграде заканчивала десятый класс. В то время был построен в Волжском небольшой поселок, его звали Каменным. Папе дали комнату в первом квартале в одиннадцатом доме, потом в седьмом доме, а сейчас живу в 21 доме. Можно сказать, вся жизнь прошла в первом квартале. После школы поступала в институт, но не хватило одного балла, и я с институтской экзаменационной ведомостью поступила в Волжский индустриальный техникум на отделение «Промышленно-гражданское строительство». Ой, нет, сперва начала работать оператором в отделе испытаний и исследования нового оборудования «Сталинградгидростроя». Работать предстояло с рентген-аппаратурой. Меня направили на учебу, а там один добрый человек, иначе его и не назвать, сказал мне, что это очень вредная работа, и я отказалась от нее. Папа тогда сказал, что если я не хочу работать в лаборатории, тогда, дескать, иди в рабочие. Разгружала вагоны, потом меня табельщицей поставили, вот тогда-то я и поступила на вечерний факультет техникума.

В городе было принято решение о строительстве абразивного завода, потому группу студентов-проектировщиков направили в Москву на стажировку, и меня в том числе. В Москве я неожиданно серьезно заболела, не знаю, выжила ли, если бы не соседи по комнате да директор института, где я стажировалась. Соседки сообщили о моей болезни ему, а тот добился, чтобы меня срочно доставили в реанимацию. Так что свет - не без добрых людей, и хороших людей все равно больше, чем плохих, просто сделает человек доброе дело и молчит о том, а зло всегда наружу выходит.

Ну вот, вернулась я из Москвы, а научно-исследовательский институт абразивов и шлифования, где нам предстояло работать, еще не был сформирован, завод абразивный не построен. Стажерам сказали, мол, пока хоть бумаги перебирайте. Нам же хотелось что-то проектировать, чертить! Вот мы с подругой и пошли в филиал Ленинградского проектного института N 1 - он был на первом этаже нашего техникума - и там случайно познакомились с его директором. Он узнал, что мы архитекторы, недавно прошли стажировку в Москве, и принял нас на работу, потому что нужны были архитекторы. Вот я всю жизнь и работала в том проектном институте. Кстати, мы учились в техникуме вместе с Надежной Ильиничной Ганзенко, правда она тогда была еще Наденька Никитина.

Лидия Алексеевна Ерохина всегда, как говорили во времена ушедшего в небытие развитого социализма, имела очень активную жизненную позицию, потому много времени уделяла сначала комсомольской, а потом профсоюзной работе. Но всегда у нее была еще одна, и очень пламенная, страсть - песня. Впрочем, в роду Бунеевых все пели, а Петр умудрялся играть на балалайке левой рукой.

- Как рассказывали моя бабушка и тетя Мария Максимовна Бунеева, я уже в детстве очень любила петь. Когда мне шел третий год, я с удовольствием пела «Дайте в руки мне гармонь», в школьном хоре была запевалой песен «Вижу чудное мгновенье» и «Вечерний звон». А в девятнадцать лет я пела в квартете дворца культуры «Сталинградгидростроя». Помню, у нас были белые длинные платья, мы часто ездили с концертами в близлежащие села. Я пела «Вижу в сумерках я в платьем белом тебя». Как-то мы вспоминали вместе с Виктором Андреевичем Петриченко (это солист ансамбля «Гаудеамус») про самый-самый первый наш концерт во время открытия дворца. Надо же! Сорок пять лет прошло! Правда, я в то время считала свое песенное увлечение случайным, и все равно с песней связана вся жизнь, потому, когда Зинаида Алексеевна Лиходеева, моя сестра, организовала в обществе «Дети военного Сталинграда» хор, я стала петь в нем. Сестра, конечно, очень деятельный человек, однако, чтобы получить звание «Народный коллектив» требовался профессионал своего дела, вот мы и попросили известного в городе хормейстера, Нину Тимофеевну Попову, помочь нам. Она такая умница, столько времени с нами работала, конечно, без нее мы бы не получили звание «Народный коллектив». Естественно, что после присуждения нашему коллективу звания «Народный», мы хотели продолжать заниматься у нее. Зинаида Алексеевна не захотела. Ну что же, каждый человек живет по своему разумению, поступает так, как ему нравится. Нам очень повезло, что нашим хором сейчас руководит Нина Тимофеевна. А Зинаида Алексеевна организовала новый ансамбль - «Рябинушка».

В жизни ансамбля «Зоренька» было немало различных фестивалей и конкурсов, но одно событие особенно запомнилось его участницам - поездка в Нижний Новгород. Лидия Алексеевна об этом рассказывает с восторгом:

- Там был фестиваль, посвященный творчеству Бориса Мокроусова. О! Это - незабываемая поездка! Нас так хорошо встретили, организовали несколько экскурсий, мы побывали на знаменитой Стрелке - слиянии Оки и Волги. «На Волге широкой, на Стрелке далекой», - это как раз об этом песня. Мы выступали и на гала-концерте, и в центре социальной защиты перед ветеранами, среди которых были защитники Сталинграда. И когда мы запели песню «Дети Сталинграда», некоторые из них заплакали. Да что они! Наша Валентина Васильевна Васильева пела со слезами на глазах, да и у меня ком в горле встал.

Люди старшего поколения в большинстве своем не могут жить, замкнувшись в небольшом семейном мирке, потому обязательно находят себе какое-либо дело. А уж про участниц ансамбля «Зоренька» и говорить нечего. Они и детей своих воспитали по подобию своему. Почти все они поющие, играющие на чем-либо. Многие имеют музыкальное образование и посвятили себя музыке. Вот и дочь Лидии Алексеевны, Татьяна, окончила Волгоградское училище искусств и музыкальный факультет Московского Государственного пединститута им. Ленина. У нее прекрасные вокальные данные - колоратурное сопрано, и в свое время она пела в ансамбле «Гаудеамус», как дочери Валентины Викторовны Гуриной, Таисии Васильевны Дунаевой и Полины Михайловны Пановой. И это они познакомили своих родителей с Ниной Тимофеевной Поповой, они проложили дорогу к ней своим поющим матерям. И получилось, что не дети пошли по следам родителей, а наоборот.