Девчонки на луне

Мама разговаривала с Тессой и сестрой Лизой, единственной монашкой в нашей школе младше сорока, остававшейся загадкой для всех нас. Никто не видел, как я ушла. Я прошла по коридорам, таким тихим, что от моих шагов раздавалось эхо. Затем, миновав фойе с окнами из стекла яркого синего цвета, я вышла на улицу. От главного входа в школу вниз спускались два пролёта лестниц, и оттуда, с самого верха, я увидела Луну, сидевшую на лужайке перед школой, прислонившись к клёну. Она смотрела на скульптуру.

За минуту я спустилась по лестнице вниз, прошлась по газону, и, дойдя до сестры, села рядом с ней в траву, скрестив ноги. Она молчала, поэтому я стала смотреть на машины, мчавшиеся мимо нас по Мэйн стрит и на светофор, сменившийся с жёлтого на красный, а потом на зелёный. И тогда она заговорила.

– Тебе никогда не хотелось иметь нормальную маму? – спросила Луна.

– Нет, – сказала я. Я даже не стала думать над ответом. Да я и не поняла, что она имела в виду.

– Ну, к примеру, маму адвоката, или доктора, или библиотекаря, или ещё кого, – она выдернула небольшой клочок травы и бросила его. – Учительницу старших классов.

– Мама и так учительница.

– Это не то же самое. Мама была знаменитостью, а сейчас нет, ну, или, может, чуть-чуть. Я говорю обо всей это кутерьме со скульптурой. Если ты не хочешь быть знаменитой, тогда просто не будь ей, так? – Луна посмотрела в сторону школы, словно она говорила это нашей маме, стоявшей в библиотеке с тарелкой в руке. – Но, видимо, не может она по-другому доказать, что она лучше всех.

Было удивительно слышать это от Луны и признавать то, что ей нелегко было уживаться с маминым талантом. Кстати, то, что чувствовала сестра по отношению к нашей маме, было похоже на то, как я чувствовала себя с Луной. Она всегда была ярче. Она всегда будет лучше меня во всём.

– Мама будет искать нас, – сказала я.

– Страшнее то, что сестра Розамунда будет нас искать, а мне нельзя снова злить её, – она приподнялась, сев на колени, и стряхнула с себя траву.

Луна встала и подошла к краю скульптуры. Стоя возле орбиты, она дотронулась до одной из самых маленьких сфер. Теперь в её руке была крошечная планетка.

Когда она отдёрнула руку, я почему-то рассчитывала увидеть в ней тот железный шар, но её ладонь была пуста.

Позднее, когда был съеден весь пирог и ушли все мои подруги и учителя, настало время и нам покинуть парковку: мама за рулём, я на пассажирском сиденье, Луна – на заднем. Мама немного сильнее, чем нужно, надавила на газ, и мы выехали в сторону Мэйн стрит.

– Может, мы и не в состоянии помогать школе деньгами, как эти семьи с папочками адвокатиками, – сказала она, – зато мы помогаем школе искусством! Получите, сучки! – она сделала многозначительный замах рукой в воздух.

– Это мы сучки или монашки? – спросила я, опустив голову на подголовник.

Мама обдумывала ответ.

– Думаю, это такой риторический оборот.

Я посмотрела назад в своё зеркало на козырьке и увидела, что Луна улыбалась, хоть и старалась сдержаться. Она отвернулась к окну, но я всё равно могла видеть её.

В тот день в машине мы сидели как неаккуратно начерченный треугольник: углы между нами постоянно менялись, но потом возвращались к исходным градусам. Так было с нами и в жизни: мы всегда старались понять друг друга, даже, если, чаще всего, могли понять лишь наполовину.

Глава 11

Мэг

Сентябрь 1996 года

Сидя в одинаковых чёрных креслах из кожи и сложив руки на колени, мы ждали. Из окна гостиничного номера виднелось серое моросящее небо Сиэтла. До сих пор помню рисунок на обоях и силуэты четырёх тюльпанов с картины над кроватью. На столе между нами лежал тест на беременность. Уже использованный. Кит купила его в аптеке по дороге из клуба, где мы накануне настраивались, и принесла его мне завернутым в полиэтиленовый пакет.

Я взглянула на него ровно в тот момент, когда начал проявляться синий плюсик. Поначалу бледный, но становившийся всё отчётливее, подобно звезде, чья яркость нарастает на фоне темнеющего неба. Я взглянула на Кирена. Его глаза округлились. Он положил руку поверх моей и сжал её, и только в тот момент я осознала, что всё ещё сдерживаю дыхание. Резко выдохнув, я закрыла глаза, после чего снова открыла их. Плюсик был на месте, как и полностью шокированный Кирен. На месте были и те изящные красные тюльпаны в синей вазе. До меня донёсся голос, и лишь мгновение спустя я поняла, что он принадлежал Кирену.

– Чёрт!

Глава 12

Моя первая встреча с Джеймсом произошла в университетской столовой, обставленной красными виниловыми диванчиками и столами с закруглёнными углами. Луна привела меня туда перекусить яичницей и тостами. Когда же на тарелках остались лишь крошки и корки, появился он… и подъел их.

Джеймс оказался довольно симпатичным высоким парнем со взъерошенными русыми волосами и выразительными тёмными глазами. Одет он был в узкие джинсы и чёрную футболку. Войдя, парень сообщил нам, что у него только что закончилась пара по курсу «Воин в поэзии».

– После таких занятий тебе не захотелось отправиться на войну? – спросила я, разминая пальцами пакетик с сахаром.

– Нет, – ответил Джеймс. – После таких занятий мне захотелось съесть сырный омлет.

И он заказал его себе у проходившей мимо официантки.

Джеймс вмиг очаровал меня. Он был милым, смешным и жутко умным. До двенадцати лет он жил в Лондоне, после чего переехал вместе с родителями—драматургами сюда, на Манхеттен. Вот почему за округлыми американскими гласными в ряде слов скрывался его роскошный британский акцент. «Большое значение имеет то, где я впервые услышал слово», – как-то сказал он мне, поэтому слова «геометрия» и «Бейонсе» звучали из его уст очень даже по-американски. Сидя за тем столом, я вдруг поняла, что была готова слушать Джеймса весь день.

В тот день Луна рассказывала про их планы собрать группу, а Джеймс воодушевлённо ей поддакивал. Они познакомились на концерте, проходившем в нижней части Манхэттена, и в конце вечера она вложила ему в руку свой номер телефона. Она написала его на клочке от билета.

– Почему ты просто не вбила свой номер ему в телефон? – удивилась я.

– Как романтично! – ответила Луна. – Ты бы хотела, чтобы я сказала: «Джеймс, ты не против, если я впишу свой номер тебе в телефон на случай, если тебе захочется позвонить? – и она изобразила в воздухе, будто печатает цифры. – Издеваешься?

Ничего-то я не понимаю в любви.

– А ручку ты где взяла? – спросила я. Она закатила глаза и направилась к кассиру, чтобы оплатить чек.

Джеймс приезжал к Луне в Баффало в прошлом году во время её зимних каникул. Тогда же под его чары попала и наша мать. Оставшись все вместе дома в новогоднюю ночь, мы умяли целую кучу разных полуфабрикатов. Мы разогревали в духовке и греческую спанакопиту, и крошечные тарталетки, и слойки с вишней. И так далее в том же духе. Тем же самым мы занимались в новогодние праздники, будучи детьми, хоть нас и отправляли спать намного раньше. Мелкими мы встречали Новый год в шесть вечера – вместе с Парижем и Мадридом – или в семь, когда полночь наступала в Лондоне. Хотя бывали времена, когда мы праздновали в девять или десять часов вместе с приходом Нового года на просторы Атлантического океана. И только когда Луне было тринадцать лет, а мне одиннадцать, нас подпустили ближе к полуночи. Тогда мы смотрели фильмы, бесконтрольно поглощая заварные пирожные, и вырубались на диване после окончания трансляции по телеку праздничной церемонии. Иногда к нам приходила Тесса, если у неё получалось сбежать с вечеринки, ежегодно устраиваемой родителями. Чаще это случалось в те годы, когда они стали слишком шумными и буйными.

В прошлом году, когда Джеймс был у нас в Баффало, мы начали отмечать Новый год вместе со Стамбулом, Римом, Дублином и прочими столицами по ту сторону океана. Джеймс включился моментально, запев гимн Великобритании вместе с приходом праздника к англичанам, а потом начал придумывать странные песни про китов и кучи плавающего в океане мусора всё то время, пока Новый год не добрался до берегов нашего континента. Порой я замечала, как мама улыбалась Джеймсу. Лишь потом до меня дошло, что Луна всё это спланировала заранее. Она хотела расположить маму к Джеймсу прежде, чем та успела его возненавидеть, узнав о планах Луны бросить учёбу.

Дневное пекло начало сдавать позиции. Солнце уже скатилось за дома из песчаника, отчего казалось, что их крыши стали выступать, как поля у шляпы. Мы шли рядом, не оставляя на тротуаре теней. Я чувствовала небывалую лёгкость и в то же время волнение в ожидании того, чем закончится этот вечер.

На невысоком каменном парапете одного из домов стояла коробка с книгами, и Луна остановилась, чтобы в них порыться.

– Ты представить себе не можешь, чего здесь только не выбрасывают, – сказала она, перекладывая книги в новую стопку на парапете, чтобы добраться до дна коробки. – Да мы почти всю квартиру обставили ненужным кому-то добром. Может, кто-то побрезговал бы, но вещи реально хорошие.

Она достала книжку с потрёпанным переплётом – «Над пропастью во ржи», то же самое издание в красной обложке с жёлтыми буквами, что я читала прошлым летом для школы, – и положила её к себе в сумку.

– Просто, наверное, люди часто переезжают, а везти с собой кучу хлама никому не хочется. Да всё бы и не влезло.

Луна вернула остальные книги на место в коробку для порядка, и мы пошли дальше. Ресторан находился через квартал по той же улице. Помещение было тусклым, но уютным. Внутри оно освещалось свечами, отражавшихся в гобеленах с вплетёнными металлическими нитями. Стены были окрашены в темно-красный цвет, а на столах лежали скатерти оттенка охры. Я набрала воздуха в грудь, вдруг осознав, как сильно нервничала, и как бешено билось моё сердце.

За столом сидел Джеймс в компании Джоша и Арчера. Мне уже доводилось с ними видеться: в феврале и раньше, в ноябре, когда The Moons только формировались. Вспоминая о той первой встрече сейчас – каких-то полчаса в кофейне возле университета – я могла лишь поражаться тому, насколько быстро к группе пришёл успех. Свой дебютный мини-альбом под названием «Clair de Lune» они выпустили под крутым в инди-индустрии лэйблом «Blue Sugar», после чего ещё более крутой лэйбл «Venus Moth» заинтересовался их следующими творениями. Но для начала хотел их послушать.

Все трое встали, как только мы подошли к столику.

– Какие джентльмены, – отметила я, взглянув на Луну.

– Как-то так, – она выдвинула для себя стул. – Почему бы вам, ребят, не вставать, когда я лишь в дверь вхожу?

– Это слишком часто происходит, – ответил Джош. – Ты вечно входишь и выходишь, будто шило в одном месте.

Луна закатила глаза и села, в то время как ко мне подошёл Джеймс, чтобы обнять.

– Кто в семействе Феррис самый маленький? – спросил он, сжимая меня так крепко, что мне оставалось только выдохнуть.

– Я не маленькая, – ответила я, как только он выпустил меня.

Потом я пожала руку Джошу, а за ним и Арчеру. Несмотря на то, что мы уже встречались, рукопожатия сопровождались традиционной игрой в вежливость. Джош был афроамериканцем со светло-коричневой кожей и тёмными глазами. У него были настолько длинные и тонкие пальцы, что в покое они были похожи на руки скульптуры (но раз он ударник, значит это вряд ли). Что касается Арчера, то он был выше меня на полголовы, у него были тёмно-русые волосы, завивавшиеся в основании шеи, и глаза цвета морской синевы.

Я села между ними двоими, и, развернув салфетку, положила её к себе на колени. Просто от нечего делать.

– Надолго приехала? – спросил Арчер, слегка склонившись ко мне, и я почувствовала, как тоже стала склоняться к нему.

У меня резко пересохли губы, и мне пришлось мысленно запретить себе лезть в сумочку за бальзамом для губ.

– До вторника, – ответила я.

– Прям как название той группы из восьмидесятых! – воскликнул Джош.

Я посмотрела на него. Он воодушевлённо кивал головой.

– Основной вокал – Эйми Ман.

– Мм, ага, – я улыбнулась.

– Он пытается впечатлить тебя своими энциклопедическими познаниями в музыке, – съехидничал Арчер.

– А ты думаешь, она не знает, кто такая Эйми Ман? – спросила Луна Джоша. – Наша мать – Мэг Фэррис. Великий мастер учил нас.

Сестра покачала головой и поправилась:

– Мастерица.

Она ещё немного подумала.

– Она даже вроде дружила с Эйми.

Джош пожал плечами.

– Вопросов нет.

– Короче, как я уже сказала, мне нужно вернуться домой к началу учёбы.

– А я думал, ты немного старше, чем вся эта хрень, – сказал Джош, на что сестра издала резкий и громкий смешок, из-за которого пара за соседним столиком обернулась на нас.

– Простите, – сказала им Луна, улыбаясь во все свои идеальные белоснежные зубы, и их угрюмые физиономии в раз засияли улыбками. Неукротимые чары Луны Феррис снова сделали своё дело.

– Ей как минимум пятнадцать, – сказал Джеймс громким шёпотом.

Арчер ухмыльнулся, но от комментариев воздержался.

– Ха-ха, – сказала я одним словом, а вовсе не смеясь. – Это что, камеди-шоу «Луна и The Moons»? Заранее репетировали?

– О, да, круглыми сутками, – сказал Джош очень серьёзным голосом. – Так сколько же тебе, малютка Фэррис?

– Можешь называть меня Фиби, – сказала я одновременно с Луной, прошептавшей: «Фифи», – прикрывая рот рукой.

– Семнадцать лет и три недели. Я уже не девятиклассница, а активистка выпускного класса.

– Прямо как я когда-то! – воскликнула Луна. – Мило. А ты помнишь первый день в девятом классе? Ты вся такая малепусенькая симпатяшка, прям куколка. А теперь – совсем большая стала.

И сделала вид, будто плачет в платок.

– Ага, помню, как ты тогда напугала всех моих одноклассников, раздавая свои приказания.

Это было преувеличением, но я хотела посмотреть, что на это скажет Луна.

– Так я хотела их вдохновить, – ответила Луна.

– Да, малыш, ты это умеешь, – сказал Джеймс, глядя на неё. Хоть эта ремарка и была похожа на подкол, его слова прозвучали очень искренне.

– О-о-у-у, – пропела Луна, подаваясь вперёд, чтобы чмокнуть его.

Я повернулась к Арчеру.

– И как вы их выносите? – спросила я.

– Они обычно вполне сносные, – сказал он. – Мы пол лета провели вместе в фургоне. Так что успели друг другу надоесть. Ты для нас свежая кровь.

– Луна уже все уши нам прожужжала про тебя, – сказал Джош. – Неделями трещит, если не месяцами.

Я посмотрела на Луну.

– Серьёзно?

– Наверное, я просто очень обрадовалась твоему приезду.

Сидя здесь с Луной, сложно было не представить себе, как это могло быть у моих родителей. А выбирался ли «Shelter» в рестораны индийской кухни? Может, они и смеялись, как мы? Мама дружила с Картером и Дэном, ещё когда они были подростками, и они так хорошо поладили с отцом, что даже потом играли для его сольного проекта после распада группы. Единственный человек, кто мог бы знать наверняка – кроме моего отца – это тётя Кит, но я никогда не спрашивала её. Даже не знаю, почему. Когда Луна была совсем крохой и даже позднее – после того, как родилась я – тётя Кит сопровождала нас в турах группы. Присматривала за нами. На протяжении почти четырёх лет гастролей, по паре месяцев за раз. Луна говорила, что помнит то время отрывками: как спала в кровати отеля, как смотрела из окна нашего автобуса на шоссе, как слушала саунд-чек при неоновом освещении какого-то клуба. Я же ничегошеньки не помнила.

Однажды, когда мы навещали Кит в Вашингтоне, она показала нам несколько фотографий с выступлений. Пока мама была в душе, тетя разложила для нас по столу фотографии с первого тура после рождения Луны. Он завершился на западном побережье. Те фотографии как будто были сделаны в последний момент, с привязанной к маминой груди крошкой Луной. Там же была и башня Спейс-Нидл, устремлявшая свой шпиль в облака. И перегруженный высотными зданиями горизонт города, мокрого от дождя. Паромы, дома, вода, всё было серым. Мама слишком рано вышла из ванной, поэтому мы успели лишь мельком посмотреть на фотографии, оттого они казались мне чем-то большим, чем просто фото. Они словно стали моими воспоминаниями, пусть меня даже не было на них.

За столом теперь шёл спор о том, какой из альбомов «Beatles» самый лучший. Джош и Джеймс считали, что «Revolver», Луна отстаивала мнение, что это «The White Album», а я смотрела на них с улыбкой на лице. Я взглянула на Арчера.

– «Let it be», – сказал он, но услышала только я. – Жаль, конечно, что они поругались и распались потом, но именно это сделало их такими великими, – парень улыбнулся. – Ладно, на эту неделю я свой выбор сделал, – он посмотрел на меня. – Этот спор слишком затянулся.

– Уважаю твой выбор, – сказала я. – Мне бы тоже было сложно выбрать между, к примеру, «I’ve Got a Feeling», «Don’t Let Me Down» и «Let It Be».

Он кивнул. Да, я выпендривалась, желая доказать ему, что мне тоже есть, что сказать кучке заумных музыкантов. Луна действительно права: наша мама хорошо нас научила.

– Так что же ты делала всё лето? – спросил Арчер.

– Работала в кофейне, преимущественно.

Я перекатывала вилку между пальцами, отчего та постукивала по моей тарелке.

– Мама таскала меня по каким-то художественным музеям в районе Фингер-Лейкс. И в Торонто.

Я пыталась вспомнить что-нибудь из той поездки.

– Встретили там художника, который любит рисовать мамины стопы.

– Стопы? – удивился Арчер.

– Ну, да. По-видимому, у неё были красивые стопы, которые теперь стали просто стопами.

Не знаю, почему я заговорила об этом. От смущения у меня загорелись щёки.

– И всё же, большую часть времени в Баффало я провела за приготовлением латте.

– Я люблю латте.

– К латте претензий нет. Но когда делаешь его долгое время, оно перестаёт казаться чем-то, что предназначено для питья. Оно перестаёт казаться реальным.

Я опустила взгляд. По центру стола была постелена скатерть-дорожка, да так затейливо вышита, что мне захотелось спрятать её в надёжное место, где на неё точно никто не прольёт индийский соус. Я провела пальцем по вышивке.

– Когда я думаю об этом, то понимаю, что не таким уж реальным вспоминается мне это лето.

Арчер улыбнулся и сказал:

– Прекрасно тебя понимаю. Мне и сейчас всё кажется не совсем реальным.

Он посмотрел на меня, и мой пульс немного участился.

Краем глаза я увидела официанта, направлявшегося к нам с чайником с зелёным чаем, и отвела глаза в ту сторону, на чай. Когда парень поставил чайник на стол, я обрадовалась тому, что теперь мне было чем занять руки, и налила чашку, хоть и знала, каким он был горячим. Не знаю, какими силами, но я удержала себя от того, чтобы сразу сделать глоток.

Еда была вкусной, и я съела всё до крошки. Индийская кухня была моей любимой, возможно, оттого, что мама начала водить нас с Луной на обеды в индийское кафе, когда мы были ещё совсем маленькими. У мамы в студии даже есть фотография, на которой шестилетняя Луна и четырёхлетняя я позируем рядом с одной из владельцев кафе в оранжевой шёлковой шальвар-камиз. От тех воспоминаний на меня навалилась тоска по дому. Интересно, что сейчас делала мама – ужинала в одиночестве за нашим кухонным столом? Или, может, пошла в тот мексиканский ресторан за углом вместе с подругой Сандрой?

Когда мы вышли на улицу, небо уже было насыщенного тёмно-серого цвета, но фонари светили так ярко, что нам совсем не было темно. Пока что лето в этом городе напоминало жизнь в террариуме, построенном для существ, не нуждавшихся во сне.

Мы остановились на тротуаре и встали в некое подобие круга, не понятно зачем. И тут меня осенило – это было рабочее собрание группы.

– Ребята из «Tulip Club» хотят, чтобы мы приехали к ним завтра в восемь тридцать, – сказал Джеймс серьёзным голосом. Как признанный лидер. А с его британским акцентом эта фраза звучала как официальное заявление. Полагаю, он обращался ко всем, но пристально смотрел только на Луну. Она же, изображая балерину, пыталась удерживать равновесие, стоя на носках и округлив руки по бокам.

– Лады, – подтвердила сестра, едва заметно пожав плечами, словно стряхивая с них пух.

– Ну, что, время делать ставки.

– Какие ставки? – спросила я, и Луна улыбнулась.

– Есть у нас один сумасшедший фанат, – начала пояснять она. – Он ходит на все наши выступления.

– Даже в Джерси был, – добавил Джош.

– Однажды он нас всех замочит, – сказал Арчер, улыбаясь.

– Нет, – сказала Луна. – Он очень милый. Так вот, – она повернулась ко мне, – он всегда надевает одну из двух своих маек.

– Может, у него всего две майки, – сказал Джош. Его глаза блестели.

Луна пропустила это мимо ушей и продолжила:

– С надписями «New Order» и «Superchunk». Поэтому перед каждым концертом мы делаем ставки, и тот, кто проигрывает, приносит остальным на следующее утро завтрак.

Она посмотрела на Арчера.

– Ну, что, ты начнёшь?

– Дамы первые, – сказал он. – Выбирай.

Закрыв глаза, Луна опустилась пятками на тротуар и соединила перед собой ладони. Потом она слегка опустила голову. А мы ждали.

Распахнув глаза, она произнесла:

– «Superchunk».

Арчер кивнул.

– Ладно.

Метнув на Джоша свой взгляд, он добавил:

– Значит, нам достаётся «New Order».

– По рукам, – сказал Джош. После чего Луна и Арчер пожали друг другу руки.

– Узнаем сразу, как приедем, – сказал Джеймс. – Он наверняка будет дожидаться нас на парковке.

Я вдруг поняла, что не знаю, большая ли у них машина, и сразу представила, как еду одна на их концерт на поезде. Так я могла бы и в Квинс уехать, или вообще далеко на север Манхэттена!

– Эй, ребят, а я-то помещусь к вам в машину?

Луна улыбнулась, качая головой.

– Тебе и не придётся.

Она схватилась рукой за фонарный столб и откинулась в сторону, потягиваясь. Её волосы блестящей завесой спадали к земле.

– Когда мы играем в Нью-Йорке, Луна обходится без нашей машины, – сказал Арчер.

Луна продолжала покачиваться из стороны в сторону.

– Люблю побыть наедине с собой перед выходом на сцену.

– Она не любит помогать разгружаться, – прошептал Джош.

– Неправда!

Луна выпрямилась, но, несмотря на все старания выглядеть возмущённой, её губы растягивались в улыбке.

– Добирайся как хочешь, – сказал Джеймс Луне, – только не опаздывай.

– А раз у нас теперь гостья, – продолжил Джош, – значит, мы обязаны быть на высоте.

Арчер посмотрел на меня, и моё сердце затрепыхалось.

– Мы всегда на высоте, – ответила Луна.

Она взяла Джеймса за руку и стала раскачивать её взад-вперёд. Они оба улыбались так широко, будто позировали для фотографии «после» для рекламы какого-нибудь сайта знакомств. «Если вы так и не встретили свою вторую половинку, попробуйте www.влюбленыдоодурения.com! Вам будет так хорошо, что ваши друзья и родственники захотят вмазать в ваши сияющие лица!». Или блевануть.

– «О, сердце, – пропел Джош голосом Бадди Холли, – почему ты замираешь, когда она меня целует?»

Луна с Джеймсом начали танцевать прямо на тротуаре, умудряясь делать это так, будто некий невидимый хореограф подсказывал им нужные движения. Именно в тот момент Арчер прильнул к моему уху и прошептал то, что я совершенно не ожидала от него услышать. Он произнёс отрывок из написанных мною слов в смс. Из той, что я послала ему из квартиры Луны.

– «Наше счастье бывает случайным, – произнес он низким голосом, – и мы забываем дать чувствам волю».

Я посмотрела по сторонам и поняла, что никто этого не заметил. Мы словно были одни.

– Эта строчка крутится у меня в голове весь день, – сказал он, – а она ведь даже не положена на музыку, – он улыбнулся. – Пока.

Я покачала головой, улыбаясь. Ещё одной тайной было то, что мы с Арчером были друзьями, или не знаю, кем ещё. Я даже не знаю, кем мы были друг другу. Мы начали переписываться с того февраля, но Луна ничего об этом не знала. Я почему-то была уверена, что ей это не понравится.

– Ну, что, Фифи, – сказала сестра, – пошли домой.

Одной рукой она держала Джеймса, а другой схватила мою ладонь, чтобы тут же повести меня в сторону дома. Я обернулась на Арчера, который стоял рядом с Джошем и улыбался мне.

Подняв вверх руку – наверное, так я помахала – я улыбнулась ему в ответ.

– Ещё увидимся? – спросила я, хотя на деле слова прозвучали не как вопрос, а как обещание.

Глава 13

Вернувшись к себе, Луна переоделась в маечку с шортами, собрала волосы в небрежный кулёк на макушке и смыла с лица весь макияж. После этого она села в серое фланелевое кресло, свесив с подлокотника ноги, и принялась листать присланный журнал. А я лежала на диване с подушкой под головой и разглядывала трещины, похожие на реки и стекавшие к ним по потолку ручейки. Вентилятор возле окна вертелся из стороны в сторону, разгоняя горячий воздух.

Джеймс был в душе. Было слышно, как лилась вода, а также урывками доносился битловский хит в его исполнении.

– Что нового дома? – спросила Луна.

Я немного подумала.

– По-моему, мамины скульптуры становятся всё колючее.

– В смысле?

– В смысле, более острыми, – я попыталась показать самый популярный жест для этого описания, тыкая указательным пальцем в ладонь другой руки. – Более опасными.

– Вряд ли это пойдёт на руку её бизнесу, – сказала Луна. – Что, если какой-нибудь богач наткнётся на неё глазом?

Я пожала плечами.

– Вряд ли маму это сильно заботит.

Пока Луна находилась в туре, я следила за её жизнью через Инстаграмм – через маленькие кадры с таким мягким освещением, какое мне не доводилось видеть в реальной жизни. Вот фотография Луны из Кейп-Код с пивом, в лодке, оставлявшей позади себя крупную рябь. С одного плеча спадала бретелька сарафана, а её губы приоткрыты в полуулыбке. А здесь Луна гуляет босыми ногами по пляжу Мэйна, держа в руке сандалии. А тут Луна улыбается из окна их старенького синего микроавтобуса. А на этом снимке выражение Луны невозможно разгадать, но она точна счастлива.

Однажды я застукала маму поздней ночью за просмотром фотографий Луны. Она думала, что я уже сплю. Я тогда спустилась в кухню за стаканом воды перед сном, а мама сидела с ноутбуком на диване, залитая серебристым светом. На ней были наушники, поэтому она не слышала меня, да и периферическое зрение её подвело из-за темноты на кухне. С минуту я наблюдала за тем, как она рассматривала Луну, и мне было интересно, а не музыку ли Луны она слушала, ведь её можно было найти на сайте «The Moons» или даже на «iTunes».

Лежа в гостиной Луны, я слушала смех прохожих с улицы. Вначале он становился громче, а потом медленно стихал и пропадал совсем.

– Могла бы почаще звонить, – сказала я.

Луна перевела на меня взгляд.

– Я звонила.

«За три месяца всего три раза» – чуть не сорвалось у меня с языка. И то, лишь в то время, когда мама была занята с учениками. Но я лишь кивнула.

Она швырнула журнал на кофейный столик, где стояла мамина скульптура.

– Мы постоянно переписываемся.

– Но это же не общение, – тут же парировала я, даже не успев обдумать ответ. Но ведь это правда! В сообщениях можно аккуратно подбирать слова, тогда тот, кому пишешь, так и не узнает твоих мыслей и чувств. Тогда можно быть кем угодно.

Луна пожала плечами.

– Да не парься.

Она вытащила из кармана бальзам и нанесла его на губы.

– Ты действительно этого хочешь? – спросила я.

– Чего этого? – уточнила Луна, глядя на меня.

– Бросить учёбу, – ответила я. – Стать звездой.

– Мы пока не звёзды, – сказала она.

– Но вы хотите ими быть.

Луна пожала плечами.

– Славы хотят все. Вот когда её завоюю, тогда и начну переживать.

Она взяла со столика телефон и, нахмурившись, устремила взгляд в экран.

– Папа сейчас живёт в Бруклине, – она посмотрела на меня, ожидая моей реакции. – В квартире рядом со студией.

Не ожидая, что сестра вдруг заговорит о нём, я резко вдохнула.

– А ты... виделась с ним?

Я хотела аккуратно подойти к интересующему меня моменту.

– Нет, – сказала она, после чего добавила: – Естественно, нет.

– Ну, да. А где он?

– В Уильямсбурге, вестимо, – сказала она и усмехнулась. – Всё двадцатипятилетним прикидывается.

Мне пока только про Бруклин было известно, от Луны, поэтому мне было не понятно, что она имела в виду, когда говорила про Уильямсбург. Но я не хотела задавать вопрос в лоб, поэтому спросила:

– А ты тогда кем прикидываешься?

– Чего?

– Если у каждого района какая-то своя фишка, то какая она у Бруклин Хайтс?

На секунду задумавшись, Луна сдвинула бровь.

– Дети, наверное. Тротуары кишат колясками, – она потрясла головой. – И это явно не про меня. Я не мамаша.

Действительно, куда тебе, когда ты сама ещё ребёнок.

– Может, пора перестать на маме отрываться, – пробубнила я.

– Чего? – переспросила Луна, хоть и услышала меня. – То есть?

– Нельзя же ненавидеть их обоих одновременно, – сказала я. – Так?

Луна встала, подошла вплотную к дивану и положила мне на живот свёрнутую простынь.

– Прости, что так жарко, – сказала она. – Тебе, наверное, ещё одеяло нужно? Сама ненавижу спать без всего.

Потом она ненадолго положила руку мне на макушку, и я вспомнила о той девчушке в аэропорту, которая попыталась дотронуться до кофты Луны, и о том, как на секунду Луна обратила всё своё внимание на девочку, чтобы потом уйти. А сейчас Луна, подняв голову, пошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Я расправила простыню и быстрым движением накинула её на ноги. Это была старая простынь из нашего бельевого шкафа в Баффало: вся в мелкий синий цветочек на белом фоне. Я подтянула её край к носу, чтобы проверить, остался ли на ней запах дома, но нет – она пахла пылью и незнакомым мне стиральным порошком.

Недалеко от меня лежал журнал «Rolling Stone», поэтому я подтянулась поближе и дотянулась до него пальцами. На обложке была Бейонсе, и на первый взгляд там не было больше никого, кого я могла бы знать. Здесь не было никого из Феррисов, и это было хорошо. Это был лишь вопрос времени, когда Луна и её группа окажутся здесь, и не в первый раз.

Первый раз Луна попала на страницы «Rolling Stone», когда ей было всего несколько месяцев: вместе с родителями на фотографии 10х10см, сделанной тётей Кит. Потом её вырезали и прикрепили на кухонную стену к другим детским фоткам, и я знаю, что на чердаке всё ещё хранится целая коробка журналов того выпуска. На фотографии мама держит Луну, частично завёрнутую в тёмно-синее покрывальце. От Луны видны только тощие ручонки и раскрытые ладошки. Мама сидит рядом с отцом на сером вельветовом диване в своей старой квартирке в Уэст Виллидже. Его рука перекинута через мамино плечо. Они выглядят уставшими, но счастливыми. А заголовок заметки гласит: «Их маленькая Луна».

Снимок был сделан спустя пять лет с рождения Франсэс Бин, дочери Курта Кобейна и Кортни Лав, когда казалось, будто стало модной тенденцией – рок-звёздам рожать детей. Вот уже три года прошло, как мир лишился своего любимого папаши-рокера. Полагаю, история моей семьи не так ужасна, в сравнении с их жизнью. Мои родители просто расстались. Распался брак, распалась группа. Зато все остались живы.

А сейчас мне нужно было написать Арчеру. Хотя, вообще-то я хотела с ним поговорить, но не знала, что лучше сказать. Дело было в том, что Арчер знал лишь ту девушку, что переписывалась с ним стихами. Ту, что была лишь одной из версий меня. И я не знала, смогу ли остаться той девушкой в реальной жизни. Но я попробую.

«Я теперь всего лишь тень, лишь силуэт. Былой уверенности во мне уж больше нет».

Выждав немного, я послала ещё одно сообщение: «Я даже не знаю, о чём это я».

Он ответил уже через несколько секунд: «Иногда это к лучшему».

В ту ночь я засыпала с улыбкой на лице.

Глава 14

Мэг

Октябрь 1995 года

Кирен пришёл после полуночи. Я была в спальне с катушкой медной проволоки, блестевшей, словно извивающееся пламя на моих коленях. Я пыталась наметать макет дерева – точнее, дуба – для большой скульптуры, которую могла бы как-нибудь сделать. Когда появится время.

Кирен сел ко мне на кровать и поцеловал в лоб. Несло от мужчины, как от винного завода.

Он откинулся на подушки. Глядя на Кирена, я скрутила ещё одну проволочную ветвь.

– Привет, моя королева, – сказал он. – Прости, что так поздно.

– Да ещё на бровях, – постаралась сказать я как можно легкомысленнее.

Метал настолько прогрелся в моих руках, что я могла сгибать и скручивать его как мне надо, даже не глядя на него.

Кирен кивнул, улыбнувшись, после чего с трудом приподнялся, опираясь на один локоть.

– Ага, слегонца.

Уже третью ночь на этой неделе он развлекался с людьми из нашего бизнеса. Сегодня это были ребята из лейбл компании, в пятницу – пара редакторов из «Rolling Stone», а в среду – две трети группы, с которой мы гастролировали прошлой осенью. Я удержалась от вздоха, опустив глаза к своему железному дереву. Я представляла его намного больших размеров, в натуральную величину – этажа в два высотой. Вот бы научиться пользоваться паяльной лампой и резать медные трубы!

– Ты злишься? – спросил Кирен.

Я покачала головой, но глаз не подняла. Я не злилась, просто надеялась, что он придёт домой намного раньше.

– Я был с Картером и Дэном, – сказал он ровным бархатным голосом, после чего начал медленно вести рукой вверх по моему бедру. – Мне тебя очень не хватало весь вечер.

– Ну, конечно, – произнесла я.

Дело было не в ревности. Я знала, что вокруг него всегда вьются девчонки. Они округляют в восхищении глаза, втираются в его интимное пространство, стараясь перейти на другой уровень общения. Но он не стал бы мне изменять. Правда сидела в текстах его песен, в тех из них, что были слишком сладкими и сентиментальными для «Shelter». Кирену нравилось любить. И единственным человеком, кого он любил, была я.

И всё же, если он даже и думал изменять, Картер и Дэн избили бы его за это до полусмерти.

– Ты сказал, что придёшь домой рано. Это была обычная вечеринка. Не мог просто сказать им, что тебе нужно домой?

– Не мог. Нам нужно быть частью этого мира, Мэг. Или хотя бы мне.

Нотка злости послышалась в его голосе, но потом исчезла.

– Я сказал ребятам из лейбла, что ты неважно себя чувствуешь.

– Но это же не так.

– Ну... – Начал он, но так и не закончил, снимая с запястья часы и кладя их на столик рядом с кроватью. – Мы хотели, чтобы ты была с нами, но тебе вечно хочется сидеть дома.

Мне вспомнилось то, как Кирен упрашивал меня начать играть вместе.

– Мы были бы классной группой, – сказал он тогда мне. Но я ответила, что не оставлю Картера и Дэна, что мы дружим с шестнадцати лет: – Тебе придётся сыграться не только со мной, но и с Картером и Дэном? Сможешь?

– Смогу, – ответил он. И он сдержал своё слово.

– Слушай, – сказал Кирен. – Когда мы были в туре, ты очень хотела домой. Вот мы и дома, и это наша работа, когда мы здесь. Заводить полезные знакомства, звукачей с лейбла не обделять вниманием, – он понизил голос, и с раздражением добавил: – Не пойму, чего ты ещё от меня хочешь.

Я посмотрела на него, и его лицо смягчилось.

– Прости, не хотел тебя расстраивать.

– Всё нормально.

Я натянуто улыбнулась.

Кирен потянулся ко мне, чтобы медленно и нежно поцеловать, после чего вернулся на свою сторону и лёг на спину.

Я хотела сказать ему кое-что, но когда взглянула на него, то увидела, что его глаза были закрыты. Я смотрела, как он дышал, как вздымалась и опускалась его грудь, и когда я отвела от него взгляд, уже не могла вспомнить, что хотела сказать.

.

Глава 15

– Подъём, соня!

Сквозь сон до меня донёсся голос Луны, и на мгновенье показалось, будто мне снова пятнадцать, и я в который раз проспала будильник, и теперь мы опять опоздаем на занятия. Это всегда случалось, когда мы учились в Сэнт Клер вместе с Луной. В последнюю минуту я вытаскивала себя из кровати, чистила зубы и расчёсывалась. Батончик мюсли служил мне завтраком, пока Луна везла нас на машине в школу. Сама Луна просыпалась с первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь занавески, принимала душ, и у неё ещё оставалось время подвести глаза.

Сестра склонилась надо мной, заслонив свет своей густой шевелюрой.

– Да ладно тебе, Фи, давай пошевеливайся!

– Нет, – буркнула я и натянула на лицо простынь, хотя глаза не закрыла и смотрела на крошечные синие цветочки, казавшиеся тёмными звёздами, рассыпанными по белому небу.

– Хорошо, – сказала она и отошла куда-то. Я услышала, как что-то брякнуло, а затем царапнуло металлом по металлу. На посуду похоже. Горшки? Кастрюли? Я села, крепко обтянув колени простыней, и увидела, что Луна была на кухне и держала в руке сковородку.

– Попробую доказать тебе, что я умею пользоваться плитой.

Свободной рукой она указала мне на стол.

– Садись за стол. У Луны завтраки в постель не подают.

И я, все еще обмотанная простыней, направилась туда, пусть и с большим трудом. Луна копалась в кухонном шкафу, и было слышно, как на сковороде зашипело масло.

С торжествующим видом она принесла мне тарелку.

– Кленовый тост!

Мама любила готовить его нам, когда мы были маленькими. Она делала его так: поджаривала пшеничный хлеб на сковородке со сливочным маслом и корицей, сбрызгивая в конце кленовым сиропом.

– Это настоящий сироп, – сказала сестра. – Джеймс хотел было купить подделку, но я сказала «НИ ЗА ЧТО», – она взмахнула пальцем. – Пришлось на него потратиться, конечно. Кленовый сироп дорогой.

– И это стало для тебя ещё одним открытием из списка под названием «О чём не догадываешься, пока тебе всё покупает мама».

– В точку. Хочешь ещё йогурт или мюсли?

Она уже вернулась на кухню, чтобы порыться в холодильнике.

– Не откажусь.

Луна принесла все. Йогурт лежал на аккуратной пиале с розовыми цветами, которую я узнала. И вообще-то, думала, что она, как и раньше, стояла в кухонном шкафу в Баффало.

– Откуда она у тебя? – спросила я.

Луна села, скрипнув стулом по полу.

– Мама прислала.

– Когда?

– Где-то месяц назад, – она смотрела на пиалу, а не на меня. – Так мило с её стороны.

Все эти мамины посылки – это какой-то особенный код, который я никак не могла расшифровать? Что всё это значило?

На столе, прислоненной к стене, стояла «Над пропастью во ржи», подобранная Луной вчера на улице. Я придвинула её ближе и открыла титульную страницу. «Майклу, в день рождения, 1976» – было написано на пожелтевшей странице. Внизу были посвященные ему слова: «В этот мир мы приходим в одиночестве, в одиночестве и уходим из него. Благодарю за те дни, что нам суждено было провести вместе. От всего сердца, Джеки». Надпись была сделана аккуратным мелким курсивом, ручкой с синей пастой. Интересно, где сейчас Джеки и Майкл, и как книга оказалась в той коробке на парапете. И сколько дней им суждено было провести вместе?

Из-за книги мне вспомнилась Тесса, и то, как она писала сочинение на тему карусели.

– Всё дело в ней самой, – сказала подруга прошлой весной, пытаясь донести до меня свою идею. Мы тогда были в кабинете физики, и я пыталась измерить скорость заводной игрушечной машинки. Она постоянно спадала со стола на пол, а от Тессы помощи было не дождаться.

– Эти лошадки бегут по кругу, оставаясь на одном месте. А этот Холден, который на протяжении всей книги искал что-то настоящее и искреннее, смотрел на свою сестру на карусели и радовался. Наконец-то! Причём, он ведь не мог кататься сам! – она подалась вперёд. – Потому что он уже не ребёнок, как его сестра. Но он мог смотреть на неё и чувствовать её счастье, и тогда оно стало его собственным счастьем, – Тесса замолчала и посмотрела на меня. Одной рукой я сдерживала до упора заведённую машинку. Подруга улыбнулась. – Кстати, его сестру тоже звали Фиби.

Если бы Тессу занесло сегодня в Нью-Йорк, то она бы точно первым делом отправилась на карусели. Она была на них помешана. Мы даже планировали вместе поехать к Луне – на рождество или следующей весной, когда сестра будет в городе, но теперь кажется, что этому уже никогда не бывать.

В любом случае, книга, доставшаяся нам от Майкла и Джеки, казалась мне хорошим знаком. Я рассмотрела трещины на тёмно-красной обложке, пересекающие друг друга, как на карте дорог в каком-нибудь захолустье. Затем я положила её к себе в рюкзак – в один карман с журналом «SPIN» – куда книга влезла как влитая.

Глава 16

Сегодня мы прошлись по излюбленным местам Луны. Часть из них была мне знакома еще с прошлого визита, когда сестра ещё училась в Колумбийском университете, но в некоторых местах я побывала впервые. У меня голова шла кругом от мысли о том, что ещё в прошлом году Луна была первокурсницей, а теперь она кто? Музыкант? Певица в группе? Уж точно не ребёнок!

Примерно час мы посидели за крохотным столиком в парке Брайент – как и в прошлом году – медленно попивая через красные трубочки то, что, вынуждена признать, было очень даже приличным холодным мокко. Потом мы зашли в большую библиотеку на Сорок второй улице, чтобы полюбоваться на плюшевые игрушки, вдохновившие Алана Милна на истории про Винни-Пуха. Они выглядели старенькими и изрядно износившимися, но с блестящими глазами, и сидели в стеклянной витрине. На выходе из здания Луна погладила одного из каменных львов по голове, заставив и меня сделать то же самое.

Пообедали мы в классном японском ресторане, пусть и размером с гостиную Луны. Там мы попробовали роллы с огурцами и авокадо, бобы эдамамэ в их ярко-зелёных солёных стручках, а ещё отведали фарфоровыми ложками мисо суп. Немного посидев на ступеньках Метрополитен-музея вместе с сотней других людей, мы вошли внутрь, благодаря членству, купленному мамой Луне, и посмотрели на египетские гробницы при полном освещении. Перед уходом мы быстренько посмотрели на обожаемых мною «Танцовщиц» Дега. Луна про них не забыла.

Мы часто вместе приезжали в Нью-Йорк, когда я была маленькой. Когда мама с папой ещё пытались сохранить семью. Я не помнила этого, но Луна рассказывала, что было время, когда мы все вчетвером ходили в египетский ресторан Верхнего Вестсайда – любимое место родителей. Мне было пять, а Луне – семь. Она помнила, как ела руками, как пробовала пористый хлеб из большой корзины в центре стола. Она говорила, что маме с папой тогда было хорошо вместе, что они вспоминали общих знакомых и улыбались друг другу. Я абсолютно ничего из этого не помнила.

Мои первые воспоминания о родителях начинались с более позднего времени, когда мама завозила нас к отцу, на его старую квартиру на Девяносто шестой улице, пихая ему в руки сумку с едой и книжками. После того, как мама целовала нас на прощание, она незаметно исчезала. Несколько раз какой-нибудь проходивший мимо меломан узнавал одновременно и мать, и отца – возможно, вдвоём их даже легче было узнать – и он был в восторге. Кончалось тем, что отец расписывался для автографа, а мама сбегала в сторону метро.

Отец брал нас за руки и медленно вёл вверх по лестнице в свою просторную, хорошо освещённую, полную дисков и кассет квартиру. Весь день он пел нам песни. Не помню, чтобы отец много рассказывал нам о группах, но возможно что-то, что я приписывала маме, на самом деле мы узнали от него. А потом он водил нас куда-нибудь, чтобы побаловать горячим шоколадом или молочным коктейлем, в зависимости от времени года, а ещё картошкой фри, а на ужин – блинчиками. А перед сном мама забирала нас, ожидая воле лестницы на улице. Помню, как отец стоял и махал нам на прощание, когда мы удалялись от него по тротуару, пока не приходило время сворачивать за угол.

Я как-то спрашивала Луну о том, что, по её мнению, произошло между родителями, раз они совсем перестали общаться друг с другом.

– Думаю, мама взбесилась от того, что ей приходилось всё делать самой. Это, и в самом деле, охренеть как тяжело.

Так, наверное, и было. Может, поначалу мама считала, что развод и уход из группы – это её собственный выбор. Она желала для нас другой жизни. Но с годами она пришла к пониманию, что практически всё делает сама, оттого и негодовала. Я её понимала. И меня страшно бесило, что я единственная в семье, кто не помнил ничего из того времени, когда всё было хорошо.

Поезд номер пять привез нас с сестрой обратно в Бруклин. Пройдя несколько кварталов по Корт Стрит, мы дошли до любимого книжного магазина Луны, где я купила стильный чёрный блокнот и карманный вариант книги моей любимой пьесы Шекспира «Двенадцатая ночь». Мы читали её в прошлом году. Она про путаницу и комичные ситуации из-за меняющегося пола героини, а ещё о превратностях любви. В шесть часов под ещё горячим, но уже опускавшимся к горизонту солнцем, из метро стали выбираться парни в костюмах, которые жмурились от света как кроты, и мы пошли обратно к Бруклин Хайтс. Недалеко от Корт Стрит находилось кафе с ливанской кухней, где мы отведали фалафель, рассматривая сетчатый узор на тёмно-оранжевых стенах.

– Это всё, что ты делаешь днями? – спросила я.

Луна пожала плечами.

– Я читаю. Занимаюсь йогой.

Она сложила руки как при молитве.

– Пару раз мы выступали с одной певицей, которая сказала мне, что никогда не ест перед выходом на сцену, – Луна воткнула вилку в фалафель. – Сказала, что если поест, то её будет тошнить. По её теории, лучше петь на голодный желудок, – сестра склонила голову набок, раздумывая. – Я бы так не смогла. Мне нужны калории, иначе как потом по сцене скакать?

Я окунула кусочек питы в миску с хуммусом в центре стола.

– А, теперь всё понятно.

Луна улыбнулась.

– Её группа называется «Пончо», так что я бы не стала доверять ни её вкусу, ни её мнению в чём-либо.

У меня в сумке звякнул телефон, но Луна даже не заметила. Я скользнула рукой за телефоном, а потом украдкой посмотрела на экран, пряча его под столом, как школьница на уроке, чтобы учитель не увидел. Сообщение было от Арчера: «Готова снова встретиться сегодня в реальной жизни?»

Как правильнее было бы сказать про большое количество бабочек? Стая? Короче, у меня в животе взвилось и запорхало целое облако из бабочек!

После ужина мы вернулись в квартиру, и уже через полчаса я ползала на коленях вокруг чемодана, подбирая наряд на вечер. Перемерив кучу платьев с майками и сложив их на диване, я так и не нашла ничего подходящего.

– Иди, глянь в мой шкаф, – сказала Луна. – Выбери что-нибудь.

Я нахмурилась, взглянув на диван. Было похоже на то, что несколько несовершеннолетних модниц разом покинули бренный мир, а вместо них осталась кучка одежды.

– Я на полном серьёзе. Чего ты тут устроила?

Собрав в руку платья и пару маек, Луна бросила их обратно в раскрытый чемодан и направилась к себе.

Я последовала за ней в её комнату. Сестра настежь открыла свой крошечный шкафчик и села на край кровати.

– Себе одежду я уже выбрала, – Луна махнула в сторону чёрного платья, лежавшего по подушке. – Бери, что хочешь.

– Хорошо. Но только не чёрное.

Луна усмехнулась.

Прикол был в том, что почти весь её гардероб был чёрным.

– Ты что, готом стала? – спросила я, вытаскивая несколько вешалок. – Или страдающей вдовой из викторианской эпохи.

– Это классика, – ответила Луна. – Чёрный хорошо смотрится на сцене, особенно на такой бледной коже, как у меня, – посмотрев на меня, она добавила: – Как у нас.

– Ну да. Вот поэтому-то я и не хочу быть с тобой в одном цвете.

Одежды было так много, что мне нужно было время хорошенько её рассмотреть. В конечном счёте, где-то в середине я увидела зелёное платье без рукавов и со шнурком на поясе.

– Вот это, – сказала я, держа его на вытянутой руке.

– Лады.

Сняв с себя рубашку и шорты, я натянула через голову платье. Оно легко село по фигуре. А когда я увидела себя в маленьком зеркале на столе – пусть и не всю целиком – то поняла, что вещь смотрелось на мне идеально. Я завязала шнурок на талии и присела на стул.

Встав позади меня, Луна собрала мои волосы и так сильно стянула их в боковой хвост, что я вся зажмурилась от боли.

– Больно же, – пожаловалась я.

– Красота требует жертв. А теперь повернись и закрой глаза.

– Зачем?

– Я тебя накрашу. Как в старые добрые времена.

Луна и раньше любила красить меня. Когда мне было десять, она набирала мамину косметику из ванной и раскладывала на покрывале на кровати. Позднее, когда у Луны появилась своя косметика, и даже когда у меня появилась своя, я красилась в спальне сестры перед антикварным бабушкиным столиком с зеркалом, который был аж с сороковых годов. Губная помада смотрелась на его лакированном дереве как конфета на стеклянном подносе.

Я почувствовала лёгкое нежное надавливание карандашом для глаз по линии ресниц.

– Только, пожалуйста, не выдави мне глаза.

– Постараюсь.

Луна нанесла на веки тени, после чего провела мягкой кисточкой вдоль скул. Было так сложно сидеть с закрытыми глазами, но я удержалась от соблазна, потому что не хотела видеть себя прежде, чем она закончит.

– Вот так, – наконец, произнесла сестра.

Я открыла глаза и стала рассматривать себя в большом овальном зеркале. Я всегда считала себя не очень удачной копией Луны. Мы обе были обладательницами маминой бледной кожи и сине-зелёных глаз, но скулы Луны были выше, а лицо – не таким круглым. Её волосы были толще и вились послушно. Мои тоже вились, но только так, как хотели сами. А сейчас мне нравилось моё отражение: моё лицо не просто сияло и сверкало, но даже излучало уверенность.

– Прямо как в фильмах про дурнушек, превратившихся в красоток!

– Да ну тебя, – сказала Луна, качая головой и еле заметно, но искренне улыбаясь. – Ты всегда хорошо выглядишь.

Она расстегнула джинсы, сняла их и швырнула на кровать, затем одела через голову своё чёрное платье. С минуту она разглядывала себя в зеркало, идеально выпрямив спину.

– Тебе не кажется, что я немного полновата в нём? – спросила она, натянув платье на талии.

Странный вопрос, учитывая, что Луна никогда не принадлежала к числу девушек, беспокоившихся о своём весе. К тому же она всегда была стройной и красивой.

– Да нет. Нисколько.

Она ещё постояла там, продолжая себя рассматривать, после чего села к зеркалу, чтобы накраситься самой. А я вернулась в гостиную.

Я села под окном, в которое задувал легкий ветерок, открыла гитарный кофр Луны и взяла гитару так, как это делала сестра: левая рука на грифе, а пальцы между ладами прижимали струны. Другая рука лежала на корпусе гитары. Я провела пальцами по струнам, пусть и очень легко, почти беззвучно, лишь какой-то набор нот, которые и аккордом-то называть нельзя. А ведь это должно было быть чем-то естественным для меня, должно было быть заложено в мои гены или впечатано как кальций в кости скелета. Должно было быть, но не было. Я положила гитару на место и забралась на диван.

Когда Луна вышла из комнаты, её глаза были густо подведены чёрным карандашом, а волосы свободно рассыпались по плечам. На ней было всё то же чёрное трикотажное платье на бретельках с вставками из шёлка—сырца. Я не стала ей говорить, но выглядела она прямо как наша мать на обложке «SPIN», только макияж был современный. Сестра была маминой копией, но я понимала, что оригиналом ей никогда не суждено стать. Ведь если у Луны получится то же, что у мамы, она на этом не остановится.

Глава 17

Мэг

Май 1995 года

Мы находились в бутике в Сохо, Нью-Йорке. Кит держала передо мной платье изумрудно-зелёного цвета.

– Я в нём не буду похожа на Кермита из «Маппет-шоу»? – спросила она, подняв бровь.

– Вообще-то, Кермит был другого оттенка зелёного. Ты хорошо смотрела Маппетов? – спросила я, отвлекшись от выбора платья.

– Просто я слышала, что зелёным нелегко живётся, так что немного осторожности не помешает.

– Мне зелёный нравится. Я была в зелёном на фестивале «Lollapalooza» в прошлом году, помнишь? Одно из тех трёх платьев.

– Ну, раз Мэг Феррис носит зелёный, то у меня к нему претензий нет.

Улыбка Кит не смогла скрыть обиду, мелькнувшую в глазах.

– Когда ты знаменит, – сказала она, возвращая платье на вешалку, – можешь носить всё, что хочется.

– Да ну тебя, Кит.

Я стянула с вешалки тёмно-серый свитер. Он был таким лёгким и просвечивающим, будто я угодила руками в паутину.

– Просто я хочу сказать, что и сама хотела бы быть знаменитой.

Кит пожала плечами.

– Но ты же знаменита. Кто на прошлой неделе засветился в новостях?

– Мой рукав, – сказала она. – Точнее мой локоть, упирающийся в твоё тело, засветившееся там целиком.

– Значит, у тебя теперь очень знаменитый локоть.

Две девушки продавщицы шептались о чём-то за прилавком. Мельком глянув на них, я отвела взгляд. Всегда так делала, когда не хотела показывать, что заметила тех, кто заметил меня.

Кит подняла вверх согнутую в локте руку.

– О да! Чудесный локоть, не правда ли?

Я кивнула.

– Даже очень, – и повесила свитер обратно. – Всё не так уж безоблачно.

– Ты о чём? О моём локте? – спросила Кит.

Я засмеялась каким-то неестественным смехом.

– Я об этом всём. О славе? – мой ответ прозвучал как вопрос. – Я была Мэг Фостер, училась на художницу, пела в группе, но потом встретила Кирена и стала Мэг Феррис – знаменитой певицей из группы.

– Так, когда стало безоблачно? – спросила Кит, но не из недоверия, а из искреннего желания меня понять.

«Когда всё изменилось», – вот что я хотела на это ответить. Когда человек, которого ты любил, изменился, и ты даже не понимаешь, в какую сторону. «Из этого могла бы получиться неплохая песня», – подумала я, правда, без метафоры тут не обойтись. Что-нибудь про маски или двуличие. Или про порабощение тела инопланетянами, хотя вряд ли кому-нибудь в студии понравится научно-фантастическая концепция альбома. Но я не стала об этом говорить Кит, потому что не знала, как лучше сказать. Слова меня уже не раз подводили, когда не были словами из песни.

– Просто... не всегда бывает так клёво, как кажется, вот и всё.

Я больше не хотела об этом говорить и направилась к продавщицам, ослепительно им улыбаясь. Брюнетка вышла ко мне из-за прилавка.

– Я должна вас спросить, вы не Мэг Феррис?

Я кивнула и слегка наклонила голову набок, будто позируя для фотографии.

– Боже мой!

Девушка повернулась к другой продавщице, блондинке, облокотившейся на прилавок.

– Алексис, я же говорила!

Она понизила голос до шёпота.

– Мы полностью к вашим услугам. Хозяйка обожает, когда у нас закупаются знаменитости. Можно мы сфотографируем вас и повесим на стену?

Я посмотрела на стену за её спиной. Там висели маленькие полароидные снимки, на которых всё же можно было узнать Кортни с её красными губами, как обычно чересчур гримасничающую, а ещё Ким Гордон, без эмоций, но совершенно обворожительную. Я чем хуже?

– Конечно.

Я схватила Кит за запястье и притянула к себе.

– Это моя сестрёнка Кит.

Девушка кивнула и улыбнулась.

– Я — Ли. Наденьте что-нибудь из этого, – она руками показывала на вешалки. – И потом возьмите себе.

Я взяла тот серый свитер и короткое чёрное платье с вешалки, а Кит сходила за тем самым платьем, что отличалось оттенком от Кермита. Она стряхнула с себя джинсы посреди магазина, и я сделала то же самое.

Мы встали, и нас сфотографировали.

Вуаля – вот она, слава! И немного бесплатных тряпок.

Иногда бывает ужасно тяжело, а бывает ужасно легко. Наверное, Кит права. Наверное, в известности есть свои преимущества, даже когда чувствуешь, что просто играешь роль.

– Спасибо, – сказала Ли, размахивая фотографией, чтобы ускорить её проявку. – Владелица магазина с ума сойдёт.

Девушка положила фото на прилавок, а мы с Кит встали рядом с ним. Прижавшись друг к другу плечами и упершись локтями в стекло прилавка, мы ждали проявления нашего снимка.

Глава 18

К восьми вечера мы добрались до станции метро «Бороу-Холл». Небо у горизонта стало оранжевым, при этом над головой оно оставалось серо-голубым. От высоток исходило столько тепла, что мы были рады спастись от него в подземке. Луна несла на себе гитару и чёрную сумку через плечо. У меня с собой тоже была сумка, в которой лежали «SPIN» и Сэлинджер.

К платформе поезда вёл длинный проход, в котором было ещё душнее, чем снаружи. Мы шли, и платье Луны похлопывало по моим ногам.

– Почему ты не отдала им гитару? – спросила я.

Плитка, покрывавшая стены, казалась такой гладкой и блестящей, что я не удержалась и дотронулась до неё.

– Это мой ритуал, – ответила Луна. – Всякий раз, как я еду на концерт на метро, мы с гитарой должны быть вместе.

Она слегка качнула кофр, отчего его узкий конец вздёрнулся кверху.

– Или, в сегодняшнем случае, мы с гитарой и моей сестрёнкой должны быть вместе.

Когда прибыл наш поезд, воздух наполнился прохладой и неоновым светом, словно приехал холодильник. Мы выбрали наполовину заполненный вагон, в котором нашли ряд пустых сидений напротив дверей. Я скинула свою сумку на сиденье между нами, тогда как Луна держала свою гитару между коленей. Двери вагона со свистом закрылись.

– Куда же мы всё-таки едем?

– Место называется «Тюльпанный клуб». Странное название, но там все играют. Это в Виллидже.

Сестра достала блеск и одной рукой сняла колпачок, удерживая гитару другой рукой.

– Можем по пути пройтись по Вашингтон стрит.

«Бороу-Холл» был первой остановкой в Бруклине, после которой был «Манхэттен» на другом берегу реки. Поезд шатался и скрипел. За окном напротив нас была лишь темнота, и всё, что я могла там видеть, это лишь моё отражение, не Луны. Я закрыла глаза, чтобы не пришлось разглядывать себя, и так и сидела, пока мы не приехали на «Бруклинский мост», где сошли и пересели на другую ветку.

Со слов Луны клуб находился в нескольких кварталах от Вашингтон-Сквер-парка, поэтому мы прошли через парк, даже, несмотря на то, что казалось, будто так мы сделали ненужный крюк. Я вспомнила, как Джеймс велел нам явиться вовремя, но я знала, что мы не опоздаем. Луна ненадолго остановилась у центрального фонтана, и мы обе прислонились к каменной стене, наблюдая за падающей водой и прохожими. В воде играл бульдог, подставляя свою большую морду прямо под струю воды. Он весь промок и выглядел очень забавно из-за раскрытой пасти, похожей на огромную ухмылку. И тут я поняла, как мне не хватает Дасти.

Я обернулась к Луне, наверное, чтобы сказать об этом, но она увлечённо всматривалась в небо. Почуяв, что я смотрю на неё, она опустила голову.

– Что-то меня мутит.

– Так и должно быть, наверное. Тебе же скоро выступать.

Луна покачала головой, после чего обхватила себя руками, и когда она посмотрела на меня, её глаза блестели от слёз. Мне даже стало не по себе, когда я увидела их. Она не плакала. Как и никогда в своей жизни.

– Эй! – сказала я. – Всё в порядке. Не переживай ты! Понятно же, что это просто нервы.

Луна откинула голову назад, стараясь просушить глаза, часто моргая.

– Это не нервы, – ответила она.

У меня совсем не осталось слов. Я положила ладонь поверх её и сжала. Мы ещё посидели там где-то пару минут, глядя вперёд себя. Бульдога уже не было, и в фонтане осталась лишь вода, беспрестанно прыскающая в разные стороны.

– Ну, что, – она сделала глубокий вдох, – пойдём тогда.

Она встала, и я последовала за ней, постукивая коленом по гитарному кофру. Мы вышли из парка на Западную Четвёртую улицу и дошли по ней до розовой неоновой вывески с надписью «Тюльпанный клуб». С краю сиял бутон с острыми лепестками, и когда я отвела от него взгляд, перед глазами осталось слепящее пятно.

На земле у обочины стояла рекламная доска, на которой мелом было написано: «СЕГОДНЯ ЛУНА И THE MOONS». Дверь была открыта, а рядом с ней стоял парень, читавший одну из тех газет, что бесплатно раздают на улице. Он посмотрел на нас с еле заметным интересом.

– Мы из группы, – сказала Луна.

Он кивнул. Я ждала, когда он спросит, на чём играю я. И что мне отвечать, учитывая мой музыкальный талант, точнее его отсутствие? На тамбурине или, может, на треугольнике? Но он вообще ничего не спросил. Луна прошла мимо него, а я с уверенным видом проследовала за ней.

Внутри было тускло и довольно пусто. Помещение освещалось большими золотыми лампочками на сцене и неоновыми лампами в виде бутылок пива, развешенных по всем стенам. Через колонки – которые были повсюду – звучала песня «Роллинг Стоунз» «Beast of Burden», поэтому было ощущение, будто я вошла прямо в песню.

Парни уже выгрузились и теперь расставляли инструменты на сцене. Луна направилась к ним, а я же решила задержаться у бара. Вообще, у меня не было особо идей, чем заниматься во время ожидания. Я присела на край барного стула и наблюдала за тем, как Луна запрыгнула на сцену и поцеловалась в губы с Джеймсом.

– Ты поздно, – сказал он.

Я прочитала это по его губам. Но парень улыбался. Я не видела её лицо, и не смогла услышать её ответ. Кто-то выключил «Роллинг Стоунз», и последняя нота песни эхом раздалась в воцарившейся тишине.

Арчер настраивал свисавшую с плеча бас-гитару, подкручивая колки. Я слышала низкие ноты, где-то между музыкой и простой вибрацией, похожей на грохот от ехавшего вдалеке поезда. Завидев меня, он махнул рукой.

Я махнула в ответ, но это было так глупо: во-первых, я была не так уж и далеко от него, а во-вторых, я что – мисс Америка, королева Англии или чья-то свихнувшаяся тётя, чтобы махать тут кому-то? Арчер жестом позвал меня на сцену, но я не сразу сдвинулась с места. Проще и безопаснее было оставаться тут, от греха подальше. Но при виде того, как он, обворожительно улыбаясь, подошёл к краю сцены, чтобы помочь мне, безопасность меня уже не привлекала. Поэтому, ухватившись за его руку, я запрыгнула на сцену.

Над нами светился миллион лампочек. Я запрокинула голову наверх.

– Не хочешь на подпевку? – спросил Арчер.

– Вряд ли это хорошая идея.

Мне хотелось делать что-нибудь, а не просто стоять там, поэтому я аккуратно потрогала микрофонную стойку, проведя пальцем по металлу. Сидя рядом с краем сцены, Луна открыла кофр и вставила в свою гитару провод. Только сейчас я заметила, что подошвы её сандалей были серебристыми. И выглядели они совсем чистыми.

– Голос не передался по наследству?

Арчер смотрел на меня, хоть и продолжал водить пальцами по грифу, отстраивая свой бас.

– Нет, не знаю, что мне вообще досталось. Наверное, мамина истеричность.

Я отвернулась от него, чтобы осмотреть зал. Обычных окон я не обнаружила, лишь какие-то огни под потолком. Теперь по клубу ходили несколько людей, как фигуры в театре теней.

– Отсюда почти ничего не видно.

Я снова посмотрела на Арчера.

– Ага. Так даже лучше.

– Серьёзно?

Он пожал плечами.

– Меня сбивает, если встречаюсь с кем-то глазами. А так мне не придётся всё время смотреть в какую-нибудь точку на стене, – и он указал на синюю неоновую вывеску в другом конце зала.

– А Луну что-нибудь может сбить?

Я до сих пор не могла поверить в то, что произошло у фонтана.

– Не-а. Ей это незнакомо.

Маме это тоже было незнакомо, судя по тем нескольким живым выступлениям, что я видела. Больше всего мне понравился концерт в небольшом театре городка Остин в штате Техас, в который они крайне редко заезжали. Впереди толпы был парень в ковбойской шляпе, и мама пела для него, сев на край сцены и свесив ноги. Она вытянула вперёд руку и, не вставая, помогла ему сесть рядом с ней. Ему было около двадцати, с тёмными глазами и волосами, и он казался смущённым, но безумно счастливым. Зато мама чувствовала себя совершенно комфортно с болтавшейся гитарой за спиной, покоряя сердца каждого, кто был в зале. К концу песни она уже была в шляпе того парня.

Арчер немного подался вперёд, щурясь и вглядываясь в темноту. И я увидела в центре почти пустого зала парня в тёмной футболке с голубыми буквами. Я не смогла прочитать, что там было написано, но Арчер уже знал.

– «Superchunk».

Улыбаясь, он потряс головой.

– Похоже, завтрак за мной.

Спустя час я стояла возле бара с узким высоким стаканом газировки, создавая вид занятого человека. Зал теперь был полон народа. Я знала, что у Луны и парней здесь должны быть друзья, но они были слишком погружены в подготовку к выступлению, поэтому меня ни с кем не познакомили. И я снова вспомнила о Тессе. Как же мне хотелось с ней поговорить сейчас! Да и ей бы всё это точно понравилось.

Гремевшая через огромные колонки песня группы The Shins закончилась, и в зале наступила тишина. Слышно было возню толпы, и то, как громкие голоса сменились лёгким жужжанием, и даже перешёптыванием. По мне, так невозможно открыть представление красиво, когда нет занавеса или кулис. Но когда Джеймс подал руку Луне, и она, приняв её, ступила на сцену к своему микрофону и гитаре на фиолетовой подставке, зал преобразился. Всё внимание людей переключилось на неё, словно головы подсолнухов развернулись к взошедшему на небо солнышку.

– Здорово, Нью-Йорк, – сказала Луна.

Первые редкие, как капли дождя, аплодисменты становились всё громче и громче.

– Приятно снова увидеться с вами. Хоть я и вижу вас каждый день, но сегодня другой случай, – её голос казался ниже, более томным, но всё равно это был её голос.

– Сегодня хороший повод, – продолжила она, держась обеими руками за микрофон на стойке. – Пообщаемся немного сегодня. Располагайтесь поудобнее, я вам кое-что расскажу.

Она отступила назад и взяла со стойки гитару, и как только она повесила ремень через плечо и обернулась на Джоша, тот сделал первый удар по тарелкам. И гитары Джеймса, Луны и Арчера присоединились к нему.

Как только она запела, я удивилась, как удивлялась всегда, когда нечто столь приятное, нежное и в то же время сильное исходило из моей сестры. Не из-за того, что я не ожидала, что она будет способна на это, а потому, что она в каком-то смысле была моей. Она принадлежала мне, и, несмотря на это, могла вытворять такое.

Голос Луны отливал золотом и был подобен свету, наполнявшему всё пространство от затёртого деревянного пола до потолочных балок. Некоторые песни были реально крутыми, хоть в них музыка и лилась как песок. Другие были совсем медленными. Каждая песня заполняла помещение клуба слоями. Я сотни раз слышала первый альбом Луны, но здесь он звучал по-другому, вживую: пусть и эфемерно, но звучно, став частью этого зала, пробравшись в каждый его уголок. Сейчас Луна принадлежала не мне, а всем, и если бы их выступление так и не закончилось, если бы Луна, Арчер, Джош и Джеймс не перестали бы играть, боюсь, я потеряла бы её навсегда.

На сцене она была самой мощью.

Больше всего на свете я хотела сейчас оказаться там с ней. Я хотела сделать что-то скоротечное и непостоянное, при этом настоящее, глубокое, громкое.

Всё выступление с лица Арчера не сходила лёгкая улыбка, и раз шесть он посмотрел в мою сторону. Понимаю, каково ему быть там наверху, и как ослепляют огни, но у меня всё равно было ощущение, что он видел меня. И что он смотрел именно на меня.

Глава 19

С их первого аккорда прошёл час, и я стояла спиной к бару, дожидаясь, пока Луна с парнями упакуют инструменты. Мне не хотелось мешаться возле сцены. В руках у меня был всё тот же стакан с газировкой, только с растаявшим льдом и выдохшимися пузырьками, и я пыталась выглядеть так, будто в моём присутствии там был какой-то смысл. Я смотрела себе под ноги и копалась в сумке, чтобы хоть чем-то себя занять, в то время как на заднем фоне играли Pixies.

Когда я подняла глаза, то увидела, как ко мне направлялся Арчер. Подойдя ко мне, он наклонился и приник губами к моему уху. Меня словно током поразило! Клянусь, все мои клеточки пустились в пляс.

– Хочешь выйти на улицу ненадолго? – спросил он.

Арчер почти кричал, но я всё равно еле расслышала его. Я посмотрела в сторону Луны: она ещё была на сцене, увлечённая разговором с Джеймсом и какой-то неизвестной мне рыжей девушкой в короткой фиолетовой юбке. Судя по порхавшим, как крылья, рукам, Луна что-то рассказывала.

Я кивнула.

– Конечно, – ответила я, не повышая голоса. Арчер всё равно смог понять мой ответ по губам. Повернувшись, он пошёл к дверям и, проходя мимо стоявшего у выхода вышибалы, сказал ему что-то, после чего придержал для меня дверь.

На улице было прохладнее. Мы прислонились к стене здания, чтобы не путаться под ногами тех, кто шёл мимо по тротуару. Все эти люди напоминали мне участников парада. Этакий ночной пешеходный поток. У нас дома ты хоть весь день гуляй по улицам, но встретишь всего пару человек.

Здесь было намного тише, чем в клубе, и я ждала, когда Арчер что-нибудь скажет. Было слышно, как начала настраиваться следующая группа, стуча по ударной установке и подёргивая гитарные струны.

– После выступлений у меня всегда звенит в ушах, – сказал Арчер, – даже, несмотря на беруши.

Он прикрыл уши руками и немного потряс головой.

– Бывает тяжело оставаться в зале, когда кто-то после нас играет. А уйти неприлично.

Парень слегка улыбнулся с закрытыми губами, и я поймала себя на том, что на них-то я и смотрела. Я резко перевела взгляд на его глаза.

– Прям рок-звезда, раз тебя волнуют правила приличия.

– Я всего лишь басист, – сказал он. – Это Джеймс у нас самый классный.

Вот уж чего не ожидала от него услышать.

– Да ладно.

Переместив вес на другую ногу, я ощутила через платье все неровности стены.

– Нет, – усмехнулся он, – он у нас бойскаут. Или как они себя называют в Англии, лэдскаут?

Арчер посмотрел в сторону, где из дверей ресторана вышла и застучала туфлями на высоченных шпильках какая-то девица.

– Кто у нас мог бы быть плохим парнем, так это Джош. Просто ему всё по барабану, – он пожал плечами. – Ударник, одним словом.

Я понимающе кивнула.

– Мама постоянно предупреждает меня насчёт ударников.

– Да ну? – сказал он, немного округлив глаза, и я обратила внимание на то, какими длинными были его ресницы.

Я улыбнулась.

– Она могла бы так сказать.

– Кому, как не ей знать.

Арчер прислонился плечом к стене.

– А про басистов она что-нибудь говорила?

Мне сразу вспомнилось мамино табу на музыкантов, пробежавшее неоновой бегущей строкой в голове.

– Уверена, что она бы расширила предупреждение на всех музыкантов. Даже на кларнетистов.

– И тубистов? – добавил Арчер.

– Даже на ксилофонистов, – сказала я, содрогнувшись для пущего эффекта.

Я уже настроилась продолжать перечислять, как он вытащил из кармана пачку сигарет.

– Не возражаешь? – спросил он.

Вообще, меня несколько ошарашило то, что он курит, но раз уж мы были на улице, то имело ли смысл возражать? Я потрясла головой.

Щёлкнув серебряной зажигалкой, он поднес сигарету к огню. Его губы сжались, и он сделал затяжку, после чего конец сигареты загорелся в форме идеального ярко-оранжевого круга.

Поначалу мне показалось, что я – уже не я, и мне даже захотелось посмотреться в зеркало, чтобы убедиться в обратном. Я ли это? Может, это просто от того, что на мне была одежда Луны, через которую я впитала немножко её энергетики, но часть меня, которую я совсем не хотела признавать, хотела дотронуться до Арчера. До внутренней стороны его запястья, или, может, до мочки уха. Может, я просто извращенка?

Он выдохнул, и клубы дыма направились в сторону неба.

– Каково это, иметь таких родителей?

– О, это просто великолепно.

Я приставила стопу к стене позади меня. Я не хотела сейчас говорить о моих родителях.

Он молча смотрел на меня, реально ожидая от меня какого-то ответа.

– Отец почти не проводил со мной времени. Уверена, что Луна уже про это рассказывала.

– Ну, да, она злится на него. Он не жил с вами, когда ты была маленькой?

– Мы переехали в Баффало, когда мне было два года.

Я смотрела через дорогу, на окна дома напротив. Люди, жившие наверху за квадратными окнами, должно быть, спали там у себя, пока другие гуляли.

– Обычно мы виделись всего несколько раз в год, а в старших классах – ещё реже. Мы не виделись с ним с тех пор, как мне было четырнадцать с половиной.

– И эта половина очень важна, – сказал Арчер, подначивая меня, хоть и с доброй улыбкой на лице.

Я пожала плечами и отвела взгляд в сторону.

– Думаю, нет ничего плохого в том, чтобы считать время в половинах. Сейчас мне семнадцать, и два с половиной года звучит лучше, чем три.

Он кивнул, отвернувшись в сторону дороги.

– Тебя можно понять.

Вообще-то, правильнее было бы сказать два года и три четверти. Если быть предельно точной.

Ненадолго между нами воцарилось молчание, от которого не было никакой неловкости. Здесь оно было уместно как нигде: рядом со светящимися фонарями на ярко освещённых улицах, у всё ещё тёплого после дневной жары дома.

Наверное, я могла бы простоять там всю ночь.

– Луна всегда уверена во всём, – сказала я.

Арчер стряхнул пепел на тротуар.

– Думаешь?

– А разве нет?

Он пожал плечами и съехал по стене вниз, чтобы сесть на корточки. Я тоже села.

– Я все старшие классы слушал «Shelter». И когда встретил Луну, то не мог поверить, что её родители – Мэг и Кирен. Зная её, слабо в это верится. В смысле, она от них не фанатеет.

– Да уж, верится с трудом, – подтвердила я, заправляя выправившуюся прядь за ухо.

Мимо нас прогарцевала маленькая собачка каштанового цвета, следуя на поводке за каким-то человеком, но, сидя на коленях, я могла видеть лишь только собачку. Она обнюхала ботинки Арчера, а потом и его пальцы, когда он протянул их к ней. Я успела дотронуться до её шелковистых ушей.

Арчер снова приложил сигарету к губам и затянулся. Выдыхая, он направил дым в сторону от меня. Я смотрела за тем, как он закручивался спиралью в воздухе, медленно в нём растворяясь.

– Тебе я не буду предлагать, – сказал он, повернувшись ко мне и слегка ухмыляясь.

– Ничего страшного. Я не курю.

– Так и подумал. Но ты ведь могла согласиться. Вот бы Луна пришла в ярость, – он улыбнулся. – Мы и так сильно рискуем, скрывая от неё факт, что общаемся.

– Переписываемся, – поправила я.

– Точно.

Я покачала головой и посмотрела в сторону.

– Все боятся Луны.

– Я не об этом, а о том, что мне это нравится. Хранить наш секрет.

После паузы он добавил.

– Что мы сами – секрет.

Он посмотрел на меня, и я почувствовала, как краснею, но прежде, чем успела что-то ответить, Арчер заговорил вновь.

– Будь с ней полегче. Ты же её младшая сестра. И я знаю, каково это. У самого есть сестрёнка.

Он никогда раньше в переписке не упоминал об этом. Никто из нас не заикался про семью, и это, вероятно, было тем, что мне нравилось в нашем общении.

– Как её зовут? – спросила я.

– Калиста. И если бы какой-нибудь крендель предложил ей сигарету, я бы надрал ему зад.

Он улыбнулся.

– Да ей и всего-то пятнадцать.

Он поднял сигарету и посмотрел на неё. Она всё ещё горела оранжевым огоньком, а дым взвивался тонкой линией к небу.

– Всё это глупости. Иногда я думаю, что курю только для того, чтобы чем-то занять руки.

– И рот.

Я сказала это, не подумав, и как только я поняла, как это прозвучало, то почувствовала, как тепло прилило к моим щекам. Но Арчер просто рассмеялся.

– Как-то так, – сказал он и встал. – Кто знает, что бы я сделал, если бы не сигарета?

Он загасил её об стену за спиной и швырнул окурок в мусорку рядом с дверью клуба.

– Пошли внутрь? – спросил он. – Надо хоть что-то послушать от следующей группы.

– Ох уж эти хорошие манеры, – сказала я.

– Стараюсь.

Он развёл перед собой руками.

Я посмотрела на него. «Знаю я тебя», – хотелось мне сказать, но это было бы неправдой. Я его не знала, пока.

– Я скоро подойду. Мне нужно позвонить маме, – и после паузы добавила: – Отстойно звучит.

Арчер засмеялся.

– Если бы моя мама была Мэг Феррис, я бы звонил ей днями и ночами.

После чего он широко распахнул дверь и растворился внутри. А у меня возникло чувство, будто посреди реально классной песни кто-то взял и выключил звук.

Я подошла ближе к фонарю у дороги и набрала мамин номер. Она ответила после второго гудка.

– Фиби, – сказала она вместо «алло», выдохнув моё имя, словно от облегчения. Словно, наконец, дождавшись моего звонка.

– Привет.

Чудно было слышать её голос с помехами. Всего-то вчера мы стояли с ней на нашем заднем дворике, где я в шутку назвала её похитителем людей.

– Где ты?

– На заднем дворе.

Я сразу представила, как она сидит на своём привычном месте с книгой на коленях на полуразвалившемся шезлонге в траве под яблонькой. Каждую осень она собиралась спилить это дерево, когда завядшие плоды забивались в газонокосилку, которая потом давила их по подъездной дорожке, завлекая пчёл, пьяневших от прокисшего яблочного сока. Но каждую весну она передумывала, когда дерево пышно цвело розовым цветом.

Я посмотрела на тёмно-серое небо, которое считалось для Нью—Йорка очень тёмным. Сегодня оно было усеяно облаками, освещавшимися огнями большого города.

– У вас темно? – спросила я.

Она усмехнулась.

– Фи, мы же в одном штате.

– Да знаю, просто было интересно...

Я замолчала, пытаясь понять, что же мне было интересно. К фонарю был приклеена листовка с надписью «ПОТЕРЯЛАСЬ» большим чёрным шрифтом, и поначалу я решила, что речь идёт о кошке или собаке. «МОЯ МОЛОДОСТЬ, МОЁ СЕРДЦЕ». В том месте, где обычно размещают фотографию домашнего животного, было фото женщины с длинными русыми волосами. «ЕСЛИ ОТЫЩИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЗВОНИТЕ ДЖОЭЛЬ».

Хм, видимо, чей-то арт-проект.

– А ты где? – спросила мама.

Я осмотрелась по сторонам, будто забыв. По тротуару через дорогу шагали три девушки, держась за руки и смеясь.

– Рядом с баром. В Виллидже.

Мама вздохнула.

– Именно это и желает услышать каждая мать семнадцатилетней дочери. А конкретнее?

– На Западной Четвёртой улице. В паре кварталов от Вашингтон сквер.

Я обернулась посмотреть на неоновую вывеску над входом, светившуюся нежным розовым цветом.

– «Тюльпанный клуб».

Я постаралась представить её рядом со мной, стоявшей на тротуаре или смотревшей на сцену на Луну. Но у меня это не получилось, даже в воображении.

– Луна и парнями только что закончили выступать.

Я услышала короткий лай Дасти неподалеку.

– И как они? – поинтересовалась мама.

– Мам, они классные.

Мимо прошла девушка в длиннющем полосатом платье, развевая его полы вокруг лодыжек, и улыбнулась мне. Я улыбнулась ей в ответ. Я могла быть кем угодно, обычной нью-йоркской девчонкой, стоявшей на тротуаре. Может, я вообще не Фиби Феррис.

– Ну, правда, у Луны потрясающий голос.

– Верю, – ответила мама, и я почти могла представить себе, как она кивает. – Луна даже лучше, чем когда-то была я.

Тогда почему ты так злишься? Но вместо этого я сказала:

– Ты тоже была классной.

Я сказала то, что думала, но была не уверена, что слова прозвучали убедительно. И не знала, почему это вообще было для меня так важно.

Мама продолжила:

– Стало быть, Луна так и ...

– Так и... что?

– Уходит?

Странное слово она выбрала. Луна ведь уже ушла, по-моему.

– Она так и планирует отправиться в тур, если ты об этом. В сентябре.

Дверь раскрылась, и я посмотрела на неё в надежде, что вышла не сестра. Но это была какая-то блондинка с татуировкой на ключице в виде бабочки, из-за неоновой вывески кажущейся тёмно-синей с тёмно-розовым.

– У меня особо не было возможности обсудить с ней это.

Мама молчала, и я прижала телефон плотнее к уху. Мне хотелось услышать звуки из нашего дворика, что всегда слышны в летние вечера: стрёкот цикад, крики пересмешника, старающегося передразнить пение другие птиц. Но из-за городского шума и доносящейся из клуба музыки ничего из этого я не слышала, даже маминого дыхания.

– Они собрали целую толпу. Они тут... слегка знамениты.

– В лучших традициях, – сказала она, только мне было не понятно, что она имела в виду. Я как раз собиралась это выяснить, но услышала голос в трубке, ниже, чем мамин, и где-то в отдалении. Я не смогла разобрать, что он сказал.

– У тебя Джейк? – спросила я.

Джейк – это самый близкий мамин друг из университета, тот самый, который называл её богиней ковки. Он делал огромные скульптуры из старых вещей. Что-то связанное с морем. Он собирал лодки, завешивал сетями парки. Месяц назад он ездил в Германию, где посреди одной из городских площадей установил большую коробку, сплетённую из вёсел.

Я рада, что он был с ней. Так она хотя бы не одна.

– Только что пришёл. Принёс мне китайскую лапшу из ресторана «May Jen». Боится, что без тебя я совсем зачахну.

Послышался какой-то шорох – может, бумажный пакет или длинный красный чехол для палочек для еды.

– И он, скорее всего, прав. В доме так тихо.

– Я уж точно не из тихих созданий.

– И не из самых благозвучных, – подшутила она, но её голос оставался грустным.

Мы обе молчали. Я хотела спросить её про отца или «Shelter», и каково это – остаться без сцены. Я думала, что возможно легче было бы говорить об этом по телефону, когда не надо смотреть друг другу в глаза, но я всё равно не решалась её спросить. Стоя на улице, очень далеко от неё, я не знала, с чего начать: с начала или конца. И как вставить в вопрос меня?

– Не буду задерживать, – сказала я, хоть и знала, как мама ненавидит эту фразу. «Если хочешь закончить телефонный разговор, так и скажи», – воспитывала она меня. По правде говоря, я говорила это, потому что она ненавидела эту фразу, то есть я хотела, чтобы она опять на меня огрызнулась. Но она проигнорировала её.

– Хорошо, Фи, – сказала она. – Люблю тебя, я тебе ещё позвоню. Передай Луне, что я её люблю.

После чего она повесила трубку. Я услышала короткий щелчок, а потом тишину. Прежде, чем я успела сказать ей «пока».

Глава 20

Мэг

Февраль 1995

Кирен подал мне руку, помогая выйти из лимузина. Создав пробку на дороге, мы вызвали гнев у таксиста позади нас, долго и противно трезвонившего в свой гудок. Я подняла голову к небу и увидела трёх голубей, спорхнувших с крыши здания.

Дэн хлопнул дверцей, а мы с Кит взялись за руки. Лимузин уехал, чтобы найти себе временное пристанище до нашего возвращения. От мыслей об этом у меня немного кружилась голова, но, возможно, это было связано с выпитым по пути шампанским – четыре бутылки на пятерых. Мы изрядно повеселились. Обычно я не пила, но сегодня так волновалась – всё внутри трепетало, и сердце дико стучало – что мне пришлось позволить себе три больших бокала. Теперь же, когда я ступила в фойе, мне стало ясно, что я перебрала.

– Чёрт!

Я еле стояла на своих шпильках, отчего сильно наваливалась на руку Кирена.

– Зай, ты чего?

Я засмеялась.

– Всё путём.

Клянусь, всё вокруг меня куда-то плыло, отчего я никак не могла встать прямо. Какое счастье, что родители прилетят не раньше ужина. Мне всё же удалось их убедить, что в зале просто не хватит места для всех нас. Я любила их, даже очень, но стресса мне и без них хватало.

Кирен вернул меня в вертикальное положение, придерживая рукой за поясницу.

– Если бы не знал тебя, то решил бы, что ты пьяна.

– Но ведь ты знаешь меня.

Я попробовала жеманно наклонить голову, но от этого снова потеряла равновесие и удержалась только благодаря руке Кирена. Да кто вообще придумал каблуки? «Мужчина», – любила отвечать Кит, но её каблуки в тот день были даже выше моих.

Кирен улыбнулся. В тёмно-сером костюме, который идеально сидел на нём, он был просто божественно красив.

– И всё же, как насчёт этого?

Достав из кармана, он вложил мне в руку ментоловый леденец.

– Лишь для того, чтобы работники ЗАГСа чего-нибудь не надумали.

– Она же не виски пила, – сказала Кит, поправляя свою тёмно-синюю фетровую шляпку с сеточкой и птичкой. Она была винтажной, нелепой и потрясающей одновременно. – А с ним от неё будет пахнуть как от французской проститутки.

Кирен улыбнулся и пожал плечами.

– И пусть.

Дэн потряс головой.

– По-моему, французские проститутки пахнут парфюмом, а не виски.

Я закинула в рот леденец.

Картер изучал указатели в коридоре.

– Сюда, – позвал он.

Кит взяла его за руку, задумав подурачиться с ним, бегая вприпрыжку, но у него это не особо получилось. Тогда она отпустила его ладонь и, хохоча, закружилась посреди коридора. Картер лишь смотрел на неё с широко открытыми глазами, будто наблюдая за чем-то очень зрелищным. На Кит был серо-голубой юбочный костюм шестидесятых годов, отрытый, как обычно, в одном из её любимых винтажных магазинов Восточного Виллиджа.

– Спорим, тридцать лет назад какая-нибудь девица одевала его на свадьбу сестрёнки, – сказала она мне, когда покупала его. – А теперь я надену его на твою.

Как же Кит любила всё это: видеть в одежде судьбы людей. Но Картер мог видеть только Кит. Уже много лет он был влюблён в неё. Бедный, бедный Картер. Ведь Кит привлекали только женщины.

А я увидела дамскую комнату.

– Мне нужно пописать, – сказала я, после чего Кит сделала разворот, завершив его реверансом для ребят.

– Нам нужно удалиться! – сказала она и, взяв меня за руку, потащила в сторону туалета.

Стены дамской комнаты были увешаны лишь широкими зеркалами и серой плиткой, из-за которых у меня ещё сильнее закружилась голова.

– Я на качелях, – произнесла я.

Мы с сестрой смотрели друг на друга в зеркало и улыбались.

– Не переживай, они только здесь.

– Нет, они повсюду.

Я зашла в кабинку и закрыла за собой дверь. Только после того, как я села, земля остановилась в этом маленьком пространстве. Впервые за весь день я ощутила в животе прилив паники. Что я здесь делаю? Я хотела выйти замуж за Кирена с того самого момента, как репортер журнала «Rolling Stone» по ошибке назвал меня Мэг Феррис. Он решил, что мы уже женаты, поэтому и услышал мою фамилию как Феррис, а не Фостер. А, может, он просто прочитал мои мысли или желания. После этого случая мы стали говорить всем, что так оно и есть.

Но в день свадьбы я словно угодила в путешествие во времени, ведь мы же уже женаты, так для чего это всё? А если бы мы не были женаты, тогда почему все думали, что мы муж и жена?

Мысли пьяной женщины, знаю. Но у меня в груди по-прежнему всё дрожало, а моё дыхание совсем сбилось.

Я встала и спустила воду. Когда я вышла из кабинки, Кит освежала подводку глаз. Я смотрела на сестру в зеркало, а она – на меня, повернув на меня лишь свой взгляд.

– Что, если это ошибка? – спросила я.

Кит повернулась ко мне всем телом.

– Маргарет Мэйв Фостер. Что за дела?

– Кэтерин Диэдри Фостер, я серьёзно.

Я переступила на другую ногу, прислоняясь к раковине для сохранения равновесия.

– Все и так думают, что я Мэг Феррис.

Она положила руки мне на плечи, продолжая держать в одной из них карандаш для глаз.

– Мэг, ты любишь его. Он любит тебя. Он, может, и идиот, да и ты странноватая мадам, но это неважно, когда есть любовь.

– Боже, Кит. Ты и в самом деле умеешь поддержать. И не верь никому, кто скажет тебе обратное.

Она закатила глаза, хоть и улыбалась, возвращая карандаш на место в сумочку.

– Всё будет хорошо. Дыши.

И я задышала.

Кит взяла меня за руку и вывела из дамской комнаты. В зале для бракосочетаний Кирен занял место рядом с ведущим церемонии – высоким мужчиной, этаким мачо из сериала. В хорошем смысле.

– Ого, – прошептала Кит. – Я бы на таком попрыгала, если бы мне нравились мужчины.

Я засмеялась на это, а она вслед за мной, и это заметно расслабило мои зажатые плечи.

Кирен улыбался мне, отчего мои губы сами расплывались в ответной улыбке. Мы с сестрой начали шествие по центру зала. Картер и Дэн встали по обе стороны от нас, и мы все взялись под руки.

– Вы не будете спрашивать, кто отдаёт невесту? – спросил Дэн.

Ведущий моргнул и сказал:

– Это не обязательно.

Рядом с ним за столом сидела женщина. Она коротко хихикнула.

– И всё же, мы все втроём отдаём.

– Договорились. В любом случае, для начала вам нужно кое-где расписаться.

– Почему вообще кто-то должен отдавать? – возмутилась Кит, ткнув Дэна локтём в руку. – Она свободная женщина.

Когда мы, наконец, добрались до Кирена, он притянул меня к себе и поцеловал.

– Давайте по порядку, – вмешался «романтичный» Картер. – Поцелуешь невесту позже. Когда женишься.

– Простите, не смог удержаться.

– Так, приступим, – сказал ведущий церемонии, наконец, изобразив на лице лёгкую улыбку.

Мне было даже неважно, что мы устроили из этого церемонию, потому что мне было по-настоящему хорошо стоять там, рядом с тем, кого я любила.

Глава 21

Вернувшись в клуб, я увидела Луну, сидевшую на стуле почти у сцены с зажатой бутылкой пива между коленей. Вторая группа уже закончила, так что из-за разговоров с Арчером и мамой я полностью пропустила их выступление.

– Эй, Фи, – окликнула меня Луна. Её глаза казались немного больше, чем раньше, а макияж смазался, придав взгляду эффект «смоки айс». Заправляя прядь волос за ухо, она вальяжно спросила:

– Ну, как тебе?

– По-моему, вы потрясающе выступили. Правда.

Сестра улыбнулась.

– Хочешь пива? – спросил Джош. Он стоял позади Луны, облокотившись на стойку бара. Я смотрела на сестру, хоть и старалась избегать её взгляда, но теперь она тоже глядела на меня, ожидая ответа.

– Просто газировку с лимоном.

Я решила, что так будет больше похоже на то, что я пью что-то взрослое.

Я села рядом с сестрой на стул, обитый ободранным коричневым винилом. Джеймс стоял так близко к Луне, что их плечи соприкасались. Словно два кусочка паззла они сходились в идеальную картинку.

– Я говорила с мамой, – сказала я Луне. – Она хотела узнать, как прошёл концерт. Я сказала, что всё было круто.

Сестра лишь слегка улыбнулась в ответ.

– Я бы многое отдал за то, чтобы попасть на концерт к вашей маме. А ещё лучше вместе с вашим папой.

– Да мы сами никогда не видели их на сцене, хотя мы их дети.

Луна взглянула на меня и моргнула, после чего открыла рот, чтобы выдать нечто совсем неожиданное:

– Знаешь, а я ведь любила представлять себе, что на самом деле моим отцом был кто-нибудь из тех, с кем они обычно играли. Типа Пола Уестерберга или Дэйва Гроля. Но только не Перри Фаррелл.

Она презрительно наморщила нос.

– Да ладно!

Тут я заметила, что склонялась к сестре, поэтому дёрнулась назад, чтобы не упасть со стула. Парни восторженно смотрели на Луну, будто увидели что-то экзотичное, вроде жар-птицы, или настоящую комету. У Джоша слегка отпала челюсть, а Арчер сдвинул наморщенные брови. И тогда я поняла, что раньше сестра ничего не рассказывала им о наших родителях.

Луна кивнула, улыбаясь.

– Прости, Фи. У тебя есть такая же ямочка, как у Кирена, на том же самом месте, — она легонько ткнула пальцем в место рядом с моей губой. – Тут сомнений быть не может. Ты – чистокровная Феррис.

– Видимо, да.

Бармен поставил на стойку мой стакан с мерцавшими в приглушённом свете пузырьками.

– Ладно, всё это неважно. Он мой отец, на всю жизнь.

Луна провела пальцами по волосам, разделяя их на волнистые пряди.

– Но я не обязана встречаться с ним.

После чего наступило неуютное молчание.

– А Мэг потом ещё виделась с теми ребятами? В смысле, с Картером и Дэном? – спросил Джош.

Похоже, он впервые задал ей этот вопрос. Поверить не могу!

– Время от времени видятся, – ответила она ровным голосом.

Я смотрела на Луну в ожидании, что та скажет что-то ещё, но она просто пристально смотрела в стену.

Будучи детьми, когда мы злились на мать, мы иногда говорили ей, что уйдём от неё, уедем в Нью-Йорк и будем жить с отцом. Мы тогда виделись с ним лишь несколько раз в год, и чаще всего не на Манхэттене. Он приезжал в Баффало и жил в квартире над гаражом, пока мама не построила там себе студию. Отец завтракал с нами, а потом отводил нас в зоопарк или к реке. А потом возвращался в Нью-Йорк, чтобы пропасть на недели или даже месяцы. Если он был на гастролях, то слал нам открытки, иногда с марками из Калифорнии и Ванкувера, или откуда-нибудь из Европы. Писал он в них немного. Он мог упомянуть другие группы, с которыми играл, или перечислить, что накануне ел. Луна могла часами рассматривать его корявые размашистые записки, словно пытаясь разглядеть, что было спрятано за словами. После чего больше уже никогда не смотрела на них. Вроде они всё ещё лежат в каком-нибудь дальнем ящике стола.

Когда мама нас доводила, и мы говорили ей, что уйдём, она никогда не говорила, мол, «уходите, валяйте!». Но мама также не говорила и правды о том, что отец нас не ждёт, и никогда не ждал.

– Это всё из-за тебя, – однажды сказала мне Луна. Мне было тринадцать, а ей пятнадцать. Она тогда носила короткую стрижку «пикси» и рисовала себе «кошачьи глаза», подводя длинные стрелки, как было модно в шестидесятых. Её глаза казались огромными из-за остриженных волос. И, вполне вероятно, именно тогда я впервые поняла, какая она была красивая.

– Что? – от охватившей паники еле слышно переспросила я. Луна подсела ко мне на кровать.

– Ладно, из-за меня. Случилась я. Такое бывает. И они остались вместе, и даже надеялись на что-то, родив тебя.

Сестра покачала головой, словно сама в это не верила.

– Какими же они были придурками! Без обид.

Она пожала плечами, после чего встала и вышла из комнаты.

Луна встала, с силой поставив бутылку на стойку бара, что был слышен даже всплеск оставшегося в ней пива и шипение пены. Почти полбутылки.

– Пора идти. Я страшно устала.

Потом она прильнула к Джеймсу и поцеловала его.

– Увидимся дома, милый?

– Так точно.

Луна повернулась к Арчеру и Джошу.

– Не забудьте о проигранном завтраке.

– Оформим в лучшем виде.

На выходе из клуба Луну остановила солистка другой группы – миниатюрная кореянка с красными губами и торчащими в разные стороны волосами. При встрече девушки обнялись и стали общаться, поэтому парным пришлось загружаться прямо напротив нас. Джош пользовался во время выступления ударной установкой другой группы, так что весь процесс не занял много времени: гитара, басс, два усилителя, пара коробок с педалями и проводами. Я присела на стул, пока Луна разговаривала, а Арчер улыбался мне каждый раз, когда проходил мимо.

Когда сестра, наконец, закончила, мы вышли на улицу, где ничего не изменилось с тех пор, как я видела её в последний раз, только стало тише и прохладнее. Луна повела меня в противоположном от парка направлении.

– Пошли на станцию Эстор Плэйс.

Мы завернули за угол к входу в метро. Неподалёку от него была припаркована их машина, а рядом, прислонившись к ней, стоял Арчер с сигаретой между пальцев. Я подошла к нему на автопилоте, словно меня притянуло магнитом, и в тот момент я подумала: «Может, я вела себя так, будто всё случилось из-за меня? Как человек, который не должен был появиться на свет? Может, пора уже что-то сделать».

И именно тогда я решила, что поцелую Арчера раньше, чем неделя закончится.

– Курение убивает.

Я сказала это, потому что ничего, кроме этого заезженного слогана, мне в голову не пришло. Послышался скрежет поезда, прибывшего на станцию где-то под нами.

– Он уже знает, – сказала Луна и схватила мою руку. – Давай уже, мы можем успеть, если поторопимся.

Арчер сказал что-то нам в спину, но из-за спешки я ничего не расслышала. К тому моменту, как его голос донёсся до нас, мы почти спустились в подземку.

Глава 22

Проехав пять станций, мы с Луной не сказали друг другу ни слова. Их точно было пять, потому что я считала и пыталась запомнить их названия, а также понять, где линии пересекаются. Луна этого не замечала: прикрыв глаза, она прислонилась головой к стене. В голубоватом освещении сестра выглядела бледной. На следующей остановке Луна открыла глаза и повернулась ко мне.

– Мама сказала, что вы с Тессой больше не общаетесь.

– Ты разговаривала с мамой? – воскликнула я от такой неожиданности.

– Она написала мне об этом месяца два назад, – сестра изобразила, будто набирает на телефоне сообщение.– Ты никогда не поднимала эту тему, вот я и забыла тебя спросить. Плохая у тебя сестра.

– Ладно тебе.

Я бросила взгляд на застёжку на гитарной кофре сверху – серебряную, идеально квадратную – и мне сильно захотелось дотянуться до неё и расстегнуть, только зачем?

– Так что произошло?

Я набрала воздуха в грудь.

– Да, всё из-за парня.

– В лучших традициях.

Для меня эти слова стали эхом маминых слов по поводу популярности Луны. У мамы с сестрой явно был один на двоих словарный запас.

– Не совсем. Она очень долго тащилась от одного парня, с ним она и пошла на выпускной. А я была с его другом, – я сделала паузу. Что-то блеснуло в темноте тоннеля, будто молния прошмыгнула в окне. – Он поцеловал меня.

– Кто, её парень или твой?

– Её, – от тех воспоминаний у меня участилось сердцебиение. – Правда, он... мне тоже нравился. Я не знала, что именно он нравился ей, когда мы познакомились. Всё... запуталось. В общем, я ему тоже нравилась.

Поезд заскрипел перед остановкой, и двери раскрылись. Я ощутила поток влажного горячего воздуха подземки, ворвавшегося в вагон.

– Жесть, – сказала Луна.

Я поняла, что мы прибыли на станцию «Бруклинский мост» Сити Холл, и сестра встала.

– Нам надо перейти на другую линию, – сказала она, и мы вышли из поезда.

И вот, стоя вдвоём на платформе в ожидании следующего поезда, я начала рассказывать сестре свою историю.

Когда я задумывалась над тем, как всё случилось, то первое, что мне вспоминалось, так это небо. Широкое, чёрное, усыпанное миллионами звёзд. Мы были за городом, и я не могла поверить своим глазам, которые так четко видели созвездия, несмотря на отсутствие фонарей поблизости. Звезд было больше, чем я ожидала. Они заполняли собой всё пространство между и внутри уже знакомых мне созвездий. Мы ушли с выпускного в полночь и сели на троллейбус, доехав до двора Челси, или как там ещё его называли. Толстые ночные деревья окаймляли лужайку за большим белым домом Челси. С неба нам светила почти полная серебряная луна.

Когда Тесса пригласила Бэна на выпускной бал, то уговорила меня пригласить Тайлера, вместо моего друга Тома. До сих пор не пойму, почему я согласилась. Я ведь вообще не хотела связываться ни с Тайлером, ни с Бэном, и уж точно не хотела весь вечер любоваться парочкой из Тессы и Бэна. Думаю, меня пугало, что подруга о чём-то догадывалась, и, наверное, я согласилась в надежде отвести от себя её подозрения. Подозрения в чём, не знаю. Я решила не мечтать о Бэне, и даже ничего не пробовать.

Я стояла у костра, пытаясь выглядеть так, словно мне и правда было дело моей зефирки (Челси позаботилась и купила специально для меня зефирки без желатина), которые я жарила, как около меня возникла Тесса. Она дала меня пластиковый стаканчик с чем-то розовым. По-моему, это было вино.

– Челси сказала, что там за деревьями есть полянка, – она показывала рукой в сторону леса. – Здесь недалеко. А ещё она сказала, что оттуда классный вид на звёзды.

– Здесь они тоже красивые, – сказала я, тыча зефиркой на палочке в небо. – А ещё здесь теплее, и комары почти не достают.

Тесса недовольно скривила губы, на что я помотала головой.

– Почему бы вам с Бэном туда не пойти?

Я знала, что Тесса хотела, чтобы Бэн поцеловал её, и мне не особо хотелось быть тому свидетелем. Что мне оставалось делать? Считать все эти грёбаные звёзды? Целоваться с Тайлером? Вот уж нет. Мне и так придётся отвечать за все те снимки с бала, где Тайлер держал меня за талию. При всей своей привлекательности он был совершенно невыносим. Не знаю точно что, но то ли его улыбка, то ли ровные белые зубы страшно раздражали меня.

Я сделала большой глоток вина.

Тесса встала передо мной и затрясла головой, затем всем телом: головой, плечами, бёдрами. Даже волосы, уложенные в идеальные крупные волны, пустились в пляс. Она уже успела осушить два стакана вина.

– Мы пойдём все! – настаивала она.

Тут к ней подошли парни. Я посмотрела на Тайлера, а потом на Бэна, у которого на лице была лёгкая и очень милая улыбка. В ней было что-то извиняющееся.

– Мы тоже идём! – сказал мне Тайлер, с настойчивым видом подавшись вперёд. – Вы пока идите с Бэном.

После чего взял руку Тессы и поднял вверх, будто в подтверждение одержанной победы. Она захихикала.

– Мы с Тессой сходим за провизией, – сказал он, уводя за собой мою смеющуюся подругу.

На столе в гостиной Челси были кексики, но я точно знала, что под «провизией» Тайлер имел в виду алкоголь, от которого всё могло стать только хуже. И всё же, я допила своё вино и выбросила стаканчик в мусорку. Потом закинула в рот свой идиотский зефир, и даже решила прихватить с собой весь пакет.

– Ладно, – отозвался Бэн.

Он смотрел на меня, всё ещё улыбаясь. Я тоже попыталась улыбнулась с полным ртом зефира, но вряд ли у меня получилось сделать это так же мило.

– Любишь сладкое? – спросил он, когда мы направлялись к краю двора. Рядом с кустами лежал футбольный мяч, и Бэн пнул его на лужайку.

– Они вегетарианцы, – сказала я, словно это был мой ответ. Я подняла пакет для иллюстрации. – В смысле, Челси купила их для меня. Я не ем желатин, потому что его получают при варке коровьих ног. Или чего-то там ещё.

– Фу.

– Ага. Короче, я не хочу, чтобы кто-то ещё съел их, пока нас нет.

Бэн засмеялся:

– Теперь понимаю. На крайняк, можем забросать ими медведей, если нападут.

В сказках, что мама читала нам с Луной, всё самое важное происходило в лесу. И теперь я понимала почему. Потому что, когда мы вошли в него, что-то изменилось. В деревьях стало совсем темно, даже большую белую луну было не видно. Сначала мы шли по мягкой тропе, усыпанной сосновыми иголками. Пару часов назад я сняла с себя шпильки, и теперь на ногах у меня были серебристые шлёпки, так что некоторые иголки встревали между стопой и подошвой. Я запнулась за корень, торчащий из земли как коряга, но смогла удержаться на ногах.

– Ух, ты, – сказал Бэн.

Он взял мою руку, чтобы помочь мне устоять, и я позволила ему это. Это была моя первая ошибка: я не отпустила его руку.

Когда мы вышли на полянку, у меня поехала крыша. Над головой медленно кружились звёзды, словно они были на дне озера, а я водила рукой по воде.

– Небо шатается. Что-то мне это не нравится.

Я выпустила руку Бэна и легла на траву, ощущая кожей покалывание от холодной влаги. Звёзды перестали кружиться. Я закрыла глаза на секунду, а когда открыла, Бэн лежал рядом со мной. Я повернула к нему голову, касаясь щекой травы. Парень смотрел на меня.

– Это я попросил Тайлера дать нам немного времени.

– Что? – я села и развернулась к нему. Небо качнулось над головой. Звёзды снова пустились в хоровод. Бэн продолжал лежать на земле. – Кому «нам»?

– Нам с тобой.

По тому, как он тёр ладонь большим пальцем, было видно, что парень нервничал.

– Знаю, что это не лучший способ сказать тебе об этом, но у меня такое чувство, что всё перепуталось, – Бэн сел так, чтобы мы оказались лицом к лицу. – Я хотел, чтобы ты пригласила меня на бал. А не Тесса.

– Что? – крикнула я шёпотом.

– Да хватит уже это повторять, – его улыбка была слегка перекошенной, полной надежды. – Хочешь сказать, что ты совсем этого не ожидала?

Разве? Может, и да.

– Не важно, что думаю я. Ты уже давно нравишься Тессе.

– Давно?

– Как минимум, с осени, – я выдернула клочок травы и бросила. – Она постоянно выискивала тебя с твоей палкой для лакросса, видела тебя на велике.

Я стряхнула траву с подола моего атласного платья.

– Однажды она тебя чуть не сбила, – мне даже на секунду захотелось, чтобы это случилось, тогда мне не пришлось бы быть здесь в этом лесу с симпатичным парнем, который также был кавалером моей лучшей подруги на выпускном.

Улыбка сползла с лица Бэна.

– Стало быть, ей и решать?

– Типа того.

У меня в груди всё шипело и пузырилось, прямо как в бутылке с газировкой.

– Но это несправедливо, – спокойно рассуждал он. – У меня и права голоса теперь нет?

– Ну, не знаю, – я взяла пальцами очередную зефирку и стала сдавливать. Где же этот медведь, в которого я могла бы бросить её? И не пришлось бы дальше говорить. Я даже подумывала забить себе рот этими зефирками. – Да и вряд ли это поможет.

Мы посидели с минуту молча. Я всё надеялась услышать Тессу с Тайлером, но были слышны лишь ненавязчивый треск сверчка и обрывки смеха оставшихся у костра школьных друзей.

Бэн поджал в груди ноги.

– Надо будет жалобу в школьную администрацию накатать.

– Дерзай.

Моё сердце колотилось. Сейчас я бы и от горячительного не отказалась. Да и вообще, чем расплывчатее представлялась бы ситуация, тем легче было бы её пережить.

Бэн устремил взгляд на деревья.

– Все мои мысли сейчас лишь о том, как я хочу тебя поцеловать, – сказал Бэн очень нежно.

Я покачала головой, но продолжала смотреть на него.

– Ты просто напился.

– И это тоже, – ответил он и повернулся ко мне, а затем опёрся одной рукой о землю. – Но я это сделаю.

Бэн придвинулся ближе, положив другую руку мне на щёку и наклонив немного голову. Он смотрел на меня так, словно действительно мог видеть меня. Или, может, я позволила ему, наконец, увидеть меня. Я застыла. И тогда его губы, такие мягкие и уверенные, прикоснулись к моим, и я ответила на поцелуй, поддавшись порыву. Было слышно какое-то гудение, может от сердца или от горящих над нами звёзд. Столько всего сразу, что я просто не могла дышать.

Я отстранилась, оперевшись рукой на росистую траву.

– Нам нельзя, – сказала я, как будто спрашивая, но затем поняла, что так я обращалась к небесам, звёздам или чему-то ещё, чтобы они уберегли меня от предательства лучшей подруги.

Из леса донёсся голос Тессы, словно мои мысленные призывы были услышаны. Смеясь, они с Тайлером вышли с тропы на поляну и подбежали к нам, рухнув коленями на землю и звякнув бутылкой с французской водкой об камни в траве.

– Провизия! – объявила Тесса.

Она выглядела такой счастливой, что мне на какое-то время полегчало. Тесса не знала, что только что произошло. Я ещё всё могла исправить.

Бэн по-прежнему пытался поймать мой взгляд, пока Тайлер разливал водку по пластиковым стаканам. Я с натянутой улыбкой смотрела на Тайлера. На Бэна я взглянуть не могла. Минут двадцать спустя я прикинулась замёрзшей, и мы вернулись к костру. Я оставила на полянке зефир, за что до сих пор не могла себя простить. Может, какие-нибудь милые зайчишки-вегетарианцы нашли их и съели на десерт.

Я не сказала об этом Тессе. Ни в ту ночь, да и ни последующие. Но она всё равно об этом узнала. Потому что как в любой сказке поцелуй способен всё изменить: всё исправить или же вывернуть наизнанку.

Когда я закончила рассказ, мы проезжали над рекой. Луна сидела идеально ровно, немного покачиваясь от колебаний вагона, и молчала.

– А что сама чувствуешь к нему? – спросила она.

– Это неважно.

Я провела пальцами по лбу, будто у меня болела голова. Но с ней всё было в порядке.

– Это очень даже важно, – сказала Луна добрым тоном.

Я расслабила мышцы и позволила поезду раскачивать меня вперёд—назад, словно на волнах.

– Он нравился мне. Правда. Но сейчас всё это кажется бессмысленным, – я посмотрела на сестру. – Мы с Тессой были лучшими подругами двенадцать лет. И я страшно злюсь на него за то, что он рассказал ей про всё.

– Ну да, но ты ему, наверное, действительно нравишься. Не надо винить его за то, что он решился признаться. Вероятно, он думал, что ситуация не настолько серьёзная. Может, он просто не хотел никому врать.

Врать, как и я. Но стоит ли его винить? Думаю, да. И я виню. И всё же, когда я думаю о нём, то делаю глубокий вдох. Я вспоминаю то, что чувствовала в момент того поцелуя. То, каким он был сладким.

– Так, а на что разозлись Тесса? На то, что ты целовалась с ним или на то, что ты не рассказала ей?

Я задумалась.

– Думаю, и то, и то. Но больше из-за того, что не рассказала.

Луна подтянула колени к груди, и теперь её ноги в сандалиях качались на самом краю сиденья. На ногтях её пальцев ног был синий педикюр.

– Хочешь знать моё мнение?

Она смотрела на меня.

– Ещё бы.

– Так вот. Первое, ей легче злиться на тебя, чем на Бэна или на себя, – сестра приложила руку к своему сердцу. – Потом, могу себе представить, как она устала от того, что ты перетягиваешь на себя всё внимание.

– Внимание к чему?

– Внимание к себе как одной из Великих Феррисов, – Луна усмехнулась. – В смысле, эти звёзды – твои родители, – она провела пальцами как гребнем по волосам. – Знаешь же, какие у нас там люди. Им бы только какую-нибудь знаменитость. Звезду не обязательно, можно и погасшую звёздочку, – она стала смотреть в окно, и я заметила, что мы подъехали к Бороу-Холлу. – Почему, думаешь, Рэйчел Джонсон распространяла обо мне те слухи в девятом классе?

Я не особо помнила ту историю, а, может, не особо и знала о ней. Мне было всего четырнадцать. Помню Луну в слезах, когда мы ехали домой, и её разъярённый вид в коридоре на следующий день, когда она проходила мимо шкафчика Рэйчел. А они ведь были подружками. Их дружба после этого канула в прошлое.

Луна встала, и я последовала за ней на выход. Станция была так ярко освещена, что было не ясно, день сейчас или ночь. Казалось, будто я спала последний раз очень давно, но сейчас я даже думать не могла о сне.

– Но твоя ситуация не связана с мамой и папой. У тебя всё по-другому.

Луна подняла гитару, когда мы проходили через турникет.

– Во-первых, она связана. Все хотят узнать про «Shelter», – идя по коридору, её шаги раздавались более громким эхом, чем мои. – Во-вторых, у тебя тоже по-другому. Просто связана не с музыкой.

– Сообщи мне, когда выяснишь, с чем она связана у меня, – я сделала глубокий вдох и вдруг почувствовала невероятную тяжесть в теле, даже не знаю, смогу ли осилить весь оставшийся путь до квартиры. – А ведь Тесса сказала мне, чтобы я ехала повеселиться с моей известной семейкой.

– Вот видишь? В точности как я сказала.

– Не знаю. По-моему, она это со злости.

Мы вышли со станции, вернувшись на улицу, которую покинули несколько часов назад. Машины так и плелись по Корт Стрит. Луна подошла к бордюру и ступила на дорогу в то же мгновенье, как переключился свет светофора.

– Мне нравится Тесса. Всегда нравилась. Но ситуация у вас хреновая. Но я думаю, тебе нужно слегка отвлечься. Ты с тем парнем не встречаешься. Ты извинилась перед ней. Она ещё вернётся.

Луна посмотрела на меня:

– Ведь это тебе пришлось отказать парню, который тебе действительно нравился.

Я улыбнулась.

– Он очень классный.

Большинство витрин было завешано металлическими решётками, отчего улица приобрела иной – одинокий – вид. Мы свернули на Шермерхорн с освещённым, но пустым книжным магазином.

В памяти всплыло чуть более раннее высказывание сестры.

– Ты считаешь отца почти погасшей звёздочкой?

Луна поразмыслила немного.

– Не знаю. Он неплохо разобрался с критиками на этот счёт. «Питчфорк» назвал его «музыкантом среди музыкантов», – она поставила в воздухе кавычки. – Думаю, это означает, что он хорош, но не всем дано это заметить.

– Всё же кто-то замечает.

Она кивнула. Мы прошли мимо того парапета, на котором стояла коробка с книгами, но теперь её не было.