Дик с 12-й Нижней

Дама с собачкой

Пройдя два квартала, Майк увидел вход в подземку. Вырезанное посреди мостовой четырехугольное отверстие было обнесено карнизом. Майк сбежал по лестнице вниз. В кармане позвякивал квортер. Разменивать новенькую монету очень не хотелось. Отдавать семь центов за билет не хотелось тем более. Но народу на станции, как назло, было немного. Одинокие фигуры торопливо проходили мимо контролера. Щелкал турникет. Это был тот же счетчик, только отщелкивал он не количество израсходованного газа, а количество пассажиров, проходящих на платформу. Пройдет один — щелк, пройдет другой — щелк. А контролер стоял и следил, чтобы люди шли по проходу, чтобы турникет поворачивался.

Майк топтался на месте. Как пройти? Время тихое, толкотни нет, проскочить незаметно трудно.

Но как раз то, что народу в подземке было мало, оказалось Бронзе на руку. Еще издали он увидел толстую женщину в широком меховом пальто. Она шла, увешанная покупками, словно новогодняя елка украшениями. За такой фигурой не только тщедушный Майк — целая футбольная команда могла бы укрыться.

Бронза приноровил свой шаг к мелким шагам толстой дамы и семеня пошел за ней. Сторону выбрал левую, потому что с правой стоял контролер. За необъятной полой пахнущего духами мехового пальто он чувствовал себя как за каменной стеной.

Но стена подвела. Стену, оказывается, стерегла собака — крохотное, величиной с новорожденного котенка, существо со злющими выпуклыми глазами-бусинками. Живая игрушка сидела в матерчатой сумочке, сумочка болталась на шнурке, а шнурок дама держала в левой руке, именно с той стороны, С какой шел Майк. Собаке было, видимо, удобно: высунув из сумочки острую, заросшую тонкой блестящей шерстью мордочку, она некоторое время подозрительно смотрела на Майка, потом беспокойно заворочалась, потом подала голос. Звонкий лай наполнил подземелье.

Дама наклонилась к своему мохнатому сокровищу. Глядя с опаской на Бронзу и приговаривая: «Ну, ну, Дези, успокойся», она стала нервно перебирать пакеты. Ей, как и ее собаке, Майк явно не внушал доверия.

Толстая дама, пес в сумочке, подозрительный рыжий мальчишка в фуражке со сломанным козырьком привлекли внимание всей станции и, что хуже, внимание контролера. Бронзе стало ясно: дело проиграно, без билета не пройти.

Больше терять было нечего. Майк решил позабавиться. Выставив в сторону лающей мордочки палец, он скривил лицо, поцокал языком и позвал:

— Дези, Дези!

Что тут началось! Дези чуть не задохнулась от ярости. Ее необыкновенно звонкий голосишко, без сомнения, пронизывал теперь все сотни километров подземных туннелей нью-йоркского метро.

Контролер стал сурово выговаривать даме, но за лаем не было слышно ни одного его слова.

Дама оправдывалась. С возмущением она показывала на Майка и что-то говорила. Майк с интересом смотрел, как шевелились ее губы, как тряслись в негодовании пакеты в руках. Это было почти как в кино, где для развлечения зрителей показывают старые немые фильмы. Только там картины крутят под аккомпанемент рояля, а тут действие разворачивалось под аккомпанемент собачьего лая. Громы, которые посылала дама по адресу скверного уличного мальчишки, так и не дошли до ушей Бронзы.

Нельзя сказать, чтобы вся эта кутерьма прошла без пользы. Нет, польза была. Во всяком случае, для Майка. Он испытал полное удовлетворение. Как-никак, даме в мехах и ее голосистой Дези крови испорчено куда больше, чем на те несколько центов, которые ему придется отдать за билет.

Утешенный, Майк пошел в кассу. Еще через две минуты он сидел в поезде и катил в сторону центра.

Вот она, редакция!

Поезд мчался без остановок минут пятнадцать и резко затормозил на станции в центре города. Толпа хлынула наверх. Здесь было все не так, как на 12-й Нижней, и не так, как на тех тихих, красивых улицах, по которым проезжал Дик, когда доктор Паркер вез его в лечебницу «Сильвия». Здесь во всем был избыток, всего слишком много.

Слишком много людей заполняло тротуары, слишком много машин катило по мостовым, слишком много реклам, плакатов, вывесок пестрело красками, слишком много этажей громоздилось друг на друга. Тридцати-, пятидесяти-, восьмидесятиэтажные дома буравили и скребли небо. Они поражали своими размерами, они вызывали восхищение теми умными головами и умелыми руками, которые сумели их такими построить, но они же заслоняли солнце, давили и принижали людей. Улицы с небоскребами по обе стороны казались глубокими ущельями, а люди — ничтожными песчинками, которых ветер загнал на дно и гонит и швыряет как хочет.

Вот и Майк, будто рыженькая, подхваченная ветром песчинка, вместе с тысячами других людей-песчинок несется по дну каменного ущелья. Он очень спешит. Ему хочется побыстрее передать в редакцию письмо о Дике.

Редакция газеты «Голос рабочего» ютилась где-то на задворках большого здания, за стенами которого грохотали тяжелые типографские машины. Весь дом гудел, дребезжал, сотрясался. Майк прошел один двор, другой и наконец нашел дверь со стеклянной вывеской:

Майк вступил в темноватый коридор. Здесь было несколько дверей. Наугад толкнув первую, он увидел небольшую комнату, по трем стенам которой сверху донизу шли широкие полки с разложенными на них связками газет. У четвертой, сплошь стеклянной стены стоял столик, на нем — пишущая машинка, а за машинкой — немолодая женщина со строгим лицом. Пальцы ее так и мелькали над клавишами, буквы стучали о валик с бумагой, как барабанная дробь, конец каждой напечатанной строчки отмечался ударом звоночка. Получалось так: тра-та-та дзинь, тра-та-та — дзинь.

Майк вошел. Женщина оглянулась и, не переставая стучать, спросила:

— Тебе чего, мальчик? — Тра-та-та — дзинь.

— Мне — редактора. Женщина продолжала спрашивать. Говорила она коротко и отрывисто, будто отстукивала слова на машинке. Каждая ее новая фраза начиналась с повторения последнего услышанного слова.

— Редактора? — Тра-та-та — дзинь. — Зачем?

— У меня письмо к нему.

— Письмо? — Тра-та-та — дзинь. — От кого?

Майк запнулся. Он понятия не имел о том, как зовут широкоплечего беззубого соседа Дика. Как же быть? Женщина может подумать, что у него и дела-то настоящего нет к редактору.

Раздумывал Майк недолго. Он был не из тех, кто за словом в карман лезет.

— От Майка Грина, — не сморгнув, назвал Бронза сам себя. Звучало солидно.

— От Майка Грина? — Тра-та-та — дзинь. — Давай передам.

— Нет, я сам.

— Сам? — Тра-та-та — дзинь. — Подожди минутку.

Женщина вышла и скоро вернулась:

— Мальчик от Майка Грина, пройди к редактору, — сказала она.

Майк пошел к дверям, на которые указала женщина. Он и шагу не успел сделать, как из комнаты донеслись стрекочущие звуки: тра-та-та — дзинь, тра-та-та — дзинь.

В редакции, видно, умеют работать. Здесь одной минуты, видно, даром не теряют.

Редактор не похож на редактора

Кто такие редакторы и что они делают в газете, Майк представлял себе не очень ясно, но видеть их видел. Он видел их на снимках в журналах, видел на экране в кино. Они сидят всегда за большими столами в богатых, красиво обставленных кабинетах. Все они, сколько их ни показывали, — старики, все глядят на мир сквозь очки, круглые или будто стесанные сверху, у всех лица настороженные.

Такая уж, должно быть, стариковская редакторская работа — сидеть в кресле в большом кабинете и за всем зорко смотреть, ничего не упускать.

Но в «Голосе рабочего» было по-иному. Кабинет, куда Майк вошел, выглядел как самая обыкновенная комната, нисколько не больше той, в которой стрекотала машинка. Богатой обстановки не было: стол, кресло, диван, несколько стульев вот и всё. Что же касается редактора, то он отсутствовал — кресло за столом пустовало.

Майк огляделся. Кроме него, в редакторском кабинете выли двое. Один сидел на диване, другой, заложив руки в карманы брюк, шагал по линолеуму из угла в угол. И тот, что сидел, и тот, что шагал, выглядели молодо; и тот и другой очков не носили; глаза и того и другого смотрели весело, без хитрости. Словом, Майк пари мог держать, что ни один из них не редактор.

С минуту продолжалось молчание. Наконец тот, кто шагал, остановился перед Бронзой:

— Ты от Грина, приятель?

— Нет, я сам Грин, Майк Грин. Мне нужен редактор, у меня письмо к нему.

— Так Грин — это ты? А мы-то думали… — Собеседник Майка переглянулся с тем, кто сидел на диване, и оба расхохотались. Смеялись громко, весело, но необидно.

Однако Майку этот смех был неприятен. Он сердито насупился, покраснел.

Человек, начавший разговор, заметил смущение Майка.

— Ты не думай, мы не над тобой смеемся, — примирительно сказал он. — Тут ошибка произошла. Есть один дядя с такой же фамилией, как твоя. Вот мы и подумали, что письмо от него.

— Бывает… — сказал Бронза, польщенный тем, что перед ним оправдываются. — Мне бы вот редактору передать… — Майк вынул конверт из кармана и выжидающе посмотрел на собеседника.

— Давай, — протянул тот руку. — Я редактор.

— Вы?..

— Я.

Нерешительно помявшись, Бронза отдал письмо. Всякие, значит, редакторы бывают на свете.

— От кого же оно все-таки? — спросил редактор, не похожий на редактора.

— Не знаю, — чистосердечно признался Майк. — Человека знаю, а фамилии не знаю. Он в одной палате с Диком лежит. И он о Дике написал. Дику надо помочь. Ему, если не помочь, глаз вырежут. На то, чтобы сделать операцию, родители деньги соберут, а на то, чтобы лечить, не соберут…

— Постой, постой, — остановил редактор. — Кто это Дик?

— Мой товарищ. Ему в глаз стеклянный осколок попал, ему…

— Стоп. Ясно. — Редактор углубился в чтение письма.

В комнате наступила тишина. Она не нарушилась и тогда, когда последняя прочитанная страничка легла на стол. Некоторое время редактор задумчиво барабанил пальцами по ручке кресла, потом протянул исписанные листки тому, кто сидел на диване:

— Прочтите, Джо, и скажите свое мнение. Человек, которого назвали Джо, прочитал, вздохнул, пожал плечами.

— О чем вы хотите знать мое мнение, Генри? — спросил он редактора.

— Об этом письме. Годится для газеты?

— По-моему, нет. Нельзя заполнять страницы бесконечными призывами о помощи нуждающимся. Мы ведь делаем газету, а не благотворительный вестник. Мы обязаны думать о читателе.

Редактор попытался зажечь сигарету, но спичка не загорелась, и он сердито отбросил ее в сторону.

— Наши читатели — рабочие, и наша первая обязанность всегда и постоянно втолковывать им, что для рабочих главное — солидарность. По-моему, заняться судьбой парнишки из рабочей семьи нужно непременно. Мы этим поможем не только ему, мы этим лишний раз напомним своим читателям: держитесь друг за друга, иначе плохо будет. Моряк дельно предлагает: обратимся к рабочим, попытаемся спасти мальчика сообща.

Джо жестом боксера выставил руку вперед:

— Держитесь, Генри, вас ждет нокаут. Дело вот в чем: как бы убедительно вы ни говорили, у нас просто нет возможности помочь парню.

— Почему?

— Потому что существуют арифметика и календарь. Предположим, мы завтра напечатаем письмо, и люди начнут нам присылать почтой в конвертах по полдоллара, по доллару на лечение мальчика. Сколько понадобится времени, чтобы собрать нужную сумму?

— Недели полторы — две.

— Не полторы — две, а две по меньшей мере. И то без гарантии. Как же будет с мальчиком? Что, его в кредит будут лечить, что ли?

— Нет, в кредит лечить не будут.

— Вот и я говорю — не будут, — подтвердил Джо. — Следовательно, на что мы идем? На то, чтобы он ждал нашей помощи, в то время как ждать, судя по письму, нельзя. Если тянуть и не делать операции, человек может остаться вовсе без зрения. Это не шутки.

Огоньки в глазах редактора потухли, сигарета в уголке рта вяло опустилась вниз:

— Фу, дьявол, вы правы!

Маленькая правда и большая неправда

В комнате наступила тишина. Майку она не понравилась. Неужели редактор и его помощник Джо прекратили разговор, потому что все ясно, говорить больше не о чем? Неужели Дику нельзя помочь?

Бронза беспокойно заворочался на стуле. Молчание становилось опасным. Если и он будет молчать, его попросту выпроводят. Ему скажут: «Мальчик, до свиданья! Передай тому, кто тебя прислал, что мы ничего сделать не можем». И всё. И придется уйти.

Но уйти ни с чем не хотелось. Майк попробовал нарушить тишину.

Заговорил он о том, что было близко ему и что, по его понятиям, должно было интересовать людей, работающих в газете.

— Скажите, мистер, — обратился он к редактору, — у вашей газеты экстренных выпусков ведь не бывает, да?

Редактор посмотрел на Бронзу так, будто начисто забыл о его существовании и сейчас пытается вспомнить, откуда взялся здесь рыжий паренек.

— Экстренных выпусков? — переспросил он. — Нет, экстренных выпусков мы не даем.

— Жаль. Вот недавно Кеннеди на двенадцатом раунде побил Динка. Так в тот вечер знаете сколько экстренных выпусков вышло? А расходились как!.. Прямо из рук рвали. Я тогда двести газет продал!

— Так ты газеты продаешь?

— Ага. Как экстренные выходят, так я на улице. Ничего, побегаешь часок-другой, смотришь — доллар в кармане. Они очень хорошо идут — экстренные. Особенно когда что-нибудь интересное бывает: ну там бокс или реслинг. Тогда каждому интересно знать, кто кого побил. А вы почему-то экстренные не выпускаете. Газета, а не выпускаете… Это неправильно.

— Нет, Майк, правильно, — серьезно сказал редактор. — Мы не хотим помогать неправде.

— Почему? Разве неправда, что Кеннеди на двенадцатом раунде побил Динка? Мой старший брат Бен был на матче и сам видел: на двенадцатом раунде Динк как упал, так уж не поднялся. Его на руках унесли. И все, кто был, это видели. Какая же тут неправда?

— Что Кеннеди побил Динка — правда, — согласился редактор. — Но это правда крохотная, ей, брат, грош цена. А что газеты вокруг матча шум подняли, что экстренные выпуски вышли, в этом — неправда большущая, в этом — сплошной обман.

— Обман? В чем?

Редактор пересел с кресла на диван, поближе к Майку. Он сейчас говорил с ним, как со взрослым. Он очень старался, чтобы Бронза понял его.

— Видишь ли, Майк, — сказал редактор, — обман в том, что людям нарочно стараются забить головы всякой ерундой. Ерунда, она, брат, отвлекает от серьезных дел. Вот, например, история с твоим приятелем Диком — серьезное дело. Но ни одна газета об этом не напишет. Зато произойдет, к примеру, кража в ювелирном магазине — и шум поднимется на весь мир. Хозяева газет считают, что этим стоит начинять мозги людям: пусть, мол, лучше интересуются украденными бриллиантами и не думают о серьезных вещах.

И вот газеты стараются, вот из сил выбиваются! Сегодня о краже пишут, завтра об убийстве, послезавтра о том, что кто-то на пари прополз на карачках от одного города до другого… А тут вдруг опять событие:

Кеннеди на двенадцатом раунде побил Динка. Ведь это страшно важно знать людям, ведь они без этой новости просто уснуть спокойно не смогут!.. И вот снова экстренные выпуски, снова шум. А всему-то событию, как я уже сказал, грош цена. Смысл его только в том, чтобы оглушить людей, забить им головы пустяками, ерундой. Понял?

— Кажется, понял… — протянул Майк. Он сидел притихший, задумчивый.

То, что Майк притих и задумался, не было удивительно. Редактор задал его мозгам немалую работенку. Но почему притих Джо? О чем он, забравшись в угол дивана, так напряженно думает? Выражением озорного лица и карим, углубленным в себя взглядом Джо в эту минуту чем-то очень напоминал Майка. Только волосы, хоть и волнистые, были другого цвета — не рыжие, а темно-каштановые. Ну, и шея над очень белым крахмальным воротничком была, конечно, чистой.

Гениальная идея

Сосредоточенное молчание Джо продолжалось недолго. Он вдруг вскочил с дивана, крупными шагами прошелся по комнате, остановился перед редактором:

— А знаете, Генри, пока вы вводили юного Майка Грина в курс политической жизни, у меня возникла нахальная и вместе с тем гениальная идея. Я уже предвижу расцвет нашей газеты. Ее тираж вырастет вдвое, втрое, вдесятеро!

— Похоже, что нахальства в вашей идее больше, чем гениальности, улыбнулся редактор.

— Смейтесь, смейтесь, мистер главный редактор, но как вы посмотрите на такое предложение: что, если мы дадим экстренный выпуск, посвященный парнишке, о котором пишет моряк… Как там его зовут, этого парнишку?

— Дик Гордон, — оживившись, подсказал Майк.

— Вот! — поднял указательный палец Джо. — Экстренный выпуск о Дике Гордоне, о несчастном случае с ним, о том, на что обрекают его врачи. Дадим заголовок на всю страницу: «Спасем глаза Дика Гордона!» А под этим — еще строчка на все семь колонок: «Трагическая судьба американского мальчика!» Пусть наш экстренный выпуск тоже кричит, но не о матче бокса, не об ограблении ювелирного магазина, не об убийстве из ревности, а о том, что действительно должно волновать всех и каждого. Мы расскажем о Дике Гордоне и заставим каждого подумать: «Черт возьми! Не годится, когда несколько долларов решают, остаться или не остаться человеку зрячим!» — Джо сделал паузу. — Ну, как идея? Мне кажется, что такой экстренный выпуск может быть началом большого дела. Мы и дальше сможем подхватывать подобные факты.

— Идея хороша, — сказал редактор, — но неясно, как мы ее применим к данному случаю, что это даст мальчику.

— Что даст? Деньги, Генри, деньги! На каждый номер экстренного выпуска мы сверх обычной цены накинем несколько центов в пользу парня. Это позволит собрать для него нужную сумму не за две недели, а за несколько часов.

Прилипшая к губе сигарета редактора не изменила своего положения.

— Отлично придумано, Джо, но ничего не получится. Вы забыли про газетный трест.

— М-м-м… — Джо поморщился так, будто у него сильно разболелись зубы. М-м-м… Проклятье! Забыл, действительно забыл!..

Там, где дело касалось экстренных выпусков, Майк имел голос.

— Можно мне сказать, мистер? — заговорил он, обращаясь к редактору. Почему вы говорите, мистер, что с экстренным про Дика ничего не получится? Про всех получается, а про Дика не получится?

— Дело тут не в Дике, а в нас, — сказал редактор. — Газетный трест исключил из продажи нашу газету, понимаешь? Она рабочая, она не нравится тресту. А у него все газетные стенды, ему все газетчики подчиняются. Ты, например, ведь через трест получаешь газеты, не так ли?

— Ага, через трест. В типографии человек от треста сидит и распределяет.

— Вот видишь. А нашу газету трест не берет. Мы ее по почте подписчикам рассылаем. И с экстренным выпуском, если его дать, придется точно так же поступить. Но это не годится. Что же это за экстренный выпуск, который по почте приходит? Экстренный выпуск на то и экстренный, чтобы его, как свежую булку, еще тепленьким продавали.

— И продавайте!

— Как? Ведь к стендам нам доступа нет.

— А газетчики?

— Какие же газетчики? Мы газетчиков не знаем, и они нас не знают. Мы ведь только почтой пользуемся.

Майк не отставал:

— Значит, если бы нашлись газетчики, вы бы экстренный про Дика дали?

— Если бы, говоришь, газетчики нашлись?.. — Редактор с минуту помолчал, потом утвердительно кивнул головой: — Если бы газетчики были, дали бы экстренный. Но где их взять?

— Я приведу.

— Ты?

— Я.

— Сколько же ты сможешь привести?

— А сколько нужно?

Редактор посмотрел на своего помощника:

— Как по-вашему, Джо?

— Смотря по тиражу, — ответил Джо. — Ну, сотню, например.

— Сотню?!. — По растерянному лицу Майка видно было, что цифра его испугала. Джо сжалился над Бронзой.

— А семьдесят?.. — уступил он. Лицо Майка не меняло своего растерянного выражения. Семьдесят ребят ему, конечно, тоже не собрать.

— Ну пятьдесят, ну, наконец, сорок газетчиков ты смог бы привести? — продолжал допытываться Джо.

Физиономия Майка посветлела. Сорок ребят — другое дело. Сорок ребят на их дворе, пожалуй, наберется. В крайнем случае, человек тридцать тоже сойдет. Но он об этом не сказал Джо. Он сказал, что за сорок газетчиков ручается.

— Четыре десятка газетчиков — это уже кое-что… — задумчиво произнес редактор. — Может, стоит попробовать, Джо? Рискнем, а? Дадим послезавтра, в пятницу, экстренный выпуск. В крайнем случае, если с газетчиками что-нибудь получится не так, часть тиража реализуем. В субботу будет митинг. Там наши активисты тысячу или даже полторы тысячи номеров всегда сумеют продать. Правда, чтобы помочь мальчику, этого будет мало, но расходы оплатим и небольшую сумму в его пользу тоже соберем.

Замечание редактора о газетчиках задело Бронзу.

— Вы напрасно говорите, мистер, что с газетчиками что-нибудь получится не так, — заявил он. — В пятницу сорок ребят здесь будут.

— Мы тебе верим, парень, — сказал редактор и потрепал Майка по плечу.

После этого он и Джо углубились в расчеты. Стали высчитывать, каким тиражом дать экстренный выпуск и по какой цене продавать, чтобы собрать для Дика те шестьсот пятьдесят — семьсот долларов, о которых написал моряк в письме. Вышло, что если продавать газету по десять центов, из которых семь пойдут в пользу Дика, то понадобится выпустить десять тысяч номеров. Это даст как раз семьсот долларов.

Джо оторвался от исписанного цифрами листка, посмотрел на Бронзу:

— По двести пятьдесят газет на брата выходит. Справитесь?

— Справимся, — коротко бросил Бронза. Он знал, сколько бегать приходится, чтобы продать хотя бы сотню номеров, но распространяться об этом считал лишним.

Промолчал Майк и тогда, когда речь зашла о выручке за продажу газет. Наметили оставить газетчикам по двадцать пять центов с каждой сотни проданных номеров. Это было вдвое меньше того, что обычно получают ребята, гоняя с выпусками по улицам Нью-Йорка, но Бронза слова не сказал. Он следил за расчетами редактора и его помощника Джо, он видел, что, кроме стоимости бумаги и расходов по типографии, они ничего больше не посчитали. Это значит, что все в редакции будут трудиться над экстренным выпуском бесплатно.

Бронза ради Дика тоже согласен был побегать бесплатно. Но ведь он не один, ведь будут другие ребята. А им Дик — что? Им Дик не самый близкий товарищ. Они могут даже не согласиться трепать ботинки из-за двадцати пяти центов с сотни.

Когда всё рассчитали, возник разговор о фотографии. Джо сказал, что надо будет напечатать фотографию Дика, и предложил послать фотографа в больницу, но тут же спохватился: Дик, наверно, в повязке — ни глаз, ни лица не видно, — что же снимать?

— Майк, ты не смог бы достать фотографию Дика? — спросил редактор. — Дома у него, должно быть, есть какая-нибудь. Ты ведь сосед с ним, да?

— Да.

— Вот и достань.

— Ладно, достану, у них на комоде стоит, — согласился Майк. — Если я завтра принесу, ничего?

— Ничего. Можешь даже послезавтра утром принести.

Майк ушел из редакции взбудораженный. Фотография его не беспокоила. Фотография — дело пустяковое. А вот сорок мальчишек привести — это не просто. Он понимал, какую большую ответственность взял на себя.