6

– Я же тебе говорил – не такой ты слабак, чтобы отдать богу душу, – улыбнулся Уилл Спренгер. – Будь я проклят, но, похоже, тебе удалось выкарабкаться.

– Да-а, со мной не так просто разделаться, – отозвался Уокер, садясь на край больничной кровати, потом его лицо посерьезнело, и он, подняв на Спренгера глаза, сказал: – Спасибо, док. Еще неделю назад я бы и гроша ломаного не дал за свои шансы выжить.

– Признаться, я тоже, – кивнул Уилл. – Я был уверен, что утром все-таки придется отрезать ногу, но даже в этом случае твоя жизнь была бы на волоске. Думаю, тебя в конечном итоге спас бром – ну и, конечно, миссис Брайс, – добавил он, лукаво улыбнувшись. – Женщина эта сама была слабее букашки и, мягко говоря, не совсем здорова, но она сидела с тобой всю ночь, терпеливо вливая в тебя, каплю за каплей, воду, чтобы сбить температуру. Кроме того, она вымыла тебя. – Повернувшись, он стал искать свои очки. – Хотя, скорее всего, ты ничего этого не помнишь.

– Знаю только, что вроде бы высасывал воду из тряпки. У воды был привкус хозяйственного мыла, но я не обращал внимания – так хотелось пить. А потом, когда меня кто-то купал, я частично пришел в себя, хотя не настолько, чтобы понять, кто это был.

– Думаю, она делала это из благодарности к тебе, – заметил Уилл и, заведя дужки очков за уши, снова принял деловитый вид. – Хотелось бы, Хэп, взглянуть на твои швы, – проговорил он. – Мне, конечно, известно, что некоторые из моих коллег считают – не стоит торопиться с удалением швов, но я придерживаюсь того мнения, что, если их оставлять слишком надолго, кожа вокруг них стягивается, и когда их в конце концов снимают, больного травмируют больше, чем это необходимо.

Он сбросил с ног Уокера одеяло с простыней и наклонился, чтобы поближе рассмотреть дело своих рук:

– Хм, черт возьми, совсем недурно. Когда у тебя в последний раз повышалась температура?

– Не знаю – кажется, в среду или четверг.

– Я, конечно, мог бы заглянуть в температурный лист и уточнить, но у меня такое впечатление, что с того дня прошло уже достаточно много времени. Ну а нога сильно беспокоит?

– Меньше, чем когда-либо с тех пор, как в нее попала пуля.

– А ну-ка попробуй встать на ноги – я хочу, чтобы ты сказал мне, как нога выдерживает твой вес.

– Прекрасно.

Уилл подозрительно на него взглянул:

– Ты что, уже ступал на ногу?

– Вчера в первый раз.

– Черт побери, Хэп, кто здесь доктор – ты или я? Если я что-то приказываю, надо мне подчиняться, ясно?

– А вы думаете, приятно пользоваться судном, когда на тебя смотрят? – с упрямым выражением лица буркнул Хэп, избегая взгляда Спренгера. – Кроме того, мне хотелось выяснить, смогу ли я ходить или навеки останусь калекой.

– Позволь мне судить об этом, – проворчал Уилл. – Ну хорошо, и что же ты выяснил? Нога, надеюсь, не подкачала?

– Было больно, но она и в самом деле не подкачала.

– Пользовался костылями?

– Во всяком случае, пытался. Но, знаете, в туалете с ними не больно-то развернешься.

Уилл взял в руки ножницы и маленький пинцет.

– А теперь не шевелись, не то я могу поранить тебя. Надеюсь, сможешь сидеть неподвижно?

– С трудом.

Спренгер сжал губы и сосредоточенно принялся за работу: ловко разрезая швы, он осторожно выдергивал кусочки шелковой нитки и бросал их в лоток. Видя, как Уокер при каждом его движении судорожно хватается за край матраса, он спросил:

– Что, больно?

– Нет.

– А я и не знал, что ты умеешь врать.

С этими словами Уилл вытащил последний кусочек нитки и, выпрямившись, произнес:

– Ну вот. А теперь послушай, что я тебе скажу, и учти – повторять больше не стану: ты не должен расставаться с костылями по меньшей мере еще неделю. Делай, конечно, как знаешь, но запомни: если шов в каком-нибудь месте лопнет и вскроется рана, будь я проклят, если снова стану ее латать. Заруби это себе на носу, капитан, – и он принялся мыть в тазике руки, добавив более мягким тоном: – С другой стороны, я прекрасно понимаю, что значит для такого активного человека, как ты, сидеть и ни черта не делать.

– Это труднее, чем вы даже можете себе представить, – вздохнул Уокер.

– Тебе не очень-то нравится торговать скотом, ведь так, Хэп?

– Не очень. В этом есть только один положительный момент – я могу хоть как-то присматривать за Клеем.

– На мой взгляд, у него неплохо идут дела, но кто б мог подумать, что в конечном итоге ты станешь на него работать. Я никогда не представлял тебя в роли скотовода.

Слова Спренгера задели его больное место, и боль в ноге по сравнению с этим казалась ерундой. Хэп не хотел бередить старую рану и поспешил перевести разговор на другую тему:

– Как там она, между прочим?

– Кто она?

– Миссис Брайс.

– Она чувствует себя совершенно убитой, – не сразу ответил Уилл. – Хотя, я думаю, Дейвидсон об этом тебе уже говорил. Я на его месте по крайней мере сказал бы ей, что подам рапорт куда следует, или хотя бы сделал вид, что пытаюсь помочь. Она ведь жила надеждой, а он взял да и разрушил ее. Подполковник слишком заботится о соблюдении устава и всяких там инструкций, чтобы вести себя как человек. Он, должно быть, считает, что ей хватит его сочувствия.

– Я бы не делал слишком поспешных выводов, док.

– Ну а в остальном дела у нее идут даже лучше, чем я ожидал, – продолжал Спренгер, имея в виду самочувствие Энни. – Кстати, вряд ли ты это заметил в твоем тогдашнем состоянии, но она весьма симпатичная женщина, и, когда на ее костях нарастет достаточно мяса, на нее будет приятно смотреть. Я даже подумал, что, имея такую внешность, она сможет смягчить Черного Джека, но куда там – такое вообще невозможно.

– Все говорят, что она хорошенькая. Наверно, муж ее тоже был неплох собой, но, когда мы с Риосом нашли его, судить об этом было уже невозможно. Да-а, – вздохнул он, – Брайса оставили лежащим на поле лицом в грязи, и все говорило о том, что, когда с него сдирали скальп, он был еще жив.

– Бог ты мой!

– Весь ужас заключался в том, что гнаться за ними, чтобы попытаться освободить его жену, было уже слишком поздно. Если бы Клей не уехал в Ларедо, все могло бы обернуться иначе. Ему понятен их образ мышления, и он знал, где скорее всего они могут прятаться, но мы-то этого не знали. К тому же их следы были смыты дождем, лившим беспрерывно три или четыре дня. Вода в Сан-Сабе сильно поднялась, и, когда мы наконец перебрались на тот берег, установить, куда они поехали дальше, было невозможно.

– Через себя не перепрыгнешь, Хэп. Если б ты занимался моим делом, ты бы в этом не раз убедился.

– От этого не становится легче. Кроме того, с ней было двое маленьких детей, из-за чего мы чувствовали себя еще ужаснее.

– Чертовы дикари убили малыша.

– Дейвидсон говорил мне. Насколько я понимаю, девочка все еще остается у них.

– Если, конечно, она жива.

– Да, естественно. Нужно сказать, что если захваченные дети выживают, то индейцы принимают их в свою среду и относятся к ним, как к своей плоти и крови. Так что если она жива, ее уже можно считать одной из команчей.

– То же самое сказал старина Черный Джек.

– Да, я знаю, и говорить об этом, судя по всему, ему было не так уж легко, – с некоторой укоризной произнес Хэп. – Черт возьми, я, например, уверен в этом.

– Из-за того, что они с Хейуортом не ладят, Дейвидсон и не подумал обращаться в агентство за помощью. Правда, он все равно не получил бы ее, – признал ради справедливости Спренгер. – Между прочим, Кора ужасно переживает, что миссис Брайс вскоре собирается возвращаться домой, в свой Техас. Она рассчитывала, что Энни побудет у нас хотя бы месяц или даже больше. Для женщины эта гарнизонная жизнь на краю земли – сущая мука, особенно если принять во внимание, что здешние дамы – или негритянки, или вечно сплетничающие жены офицеров, каждая из которых как минимум на двадцать лет моложе Коры. Она здорово привязалась к Энни. Тут надо учесть, что мы в пятьдесят третьем потеряли дочь, которой сейчас было бы примерно столько же лет, сколько Энни. Ну а кроме того, Кора считает, что Энни в данный момент остро нуждается в материнской заботе и ласке.

– Наверно, вы правы. В Техасе ей придется несладко одной после того, что с ней было.

– Мне уже и здесь пришлось наблюдать проявления предвзятого к ней отношения. Хотя я не думаю, что это ее очень уж волнует. Все, что ей сейчас нужно, – это ее маленькая девочка.

– Да, для матери родное дитя – это все, – согласился Хэп. – Так вы говорите, она скоро собирается домой?

– Во всяком случае, дороги стали проезжими, и сейчас из форта Гриффин сюда идет продовольственный обоз, так что я подумываю, не сказать ли ей об этом. Они, надеюсь, не откажутся захватить ее с собой, когда поедут назад, а из Гриффина, я это точно знаю, один человек в ближайшее время едет в форт Кончо.

Хэп нахмурился, и Уилл спросил:

– В чем дело?

– Не знаю, док, но среди этих погонщиков волов полно сомнительной публики, и если они узнают, где она побывала, им начнут приходить в голову всякие вольные мысли. Не лучше ли ее отправить с почтовой каретой?

– Это ей не по пути, – ответил Спренгер и, задумавшись на какое-то время, кивнул головой: – Но я, конечно, понимаю, о чем ты говоришь.

Хэп протянул руку за прислоненными к стене костылями и, опираясь на них, соскользнул с постели.

– Интересно, куда это ты собрался?

– В туалет. А после этого хочу посмотреть, налезут ли на меня рейтузы, которые мне здесь дали. Если налезут, пойду прогуляюсь.

– Черта лысого ты прогуляешься!

– Мне всего-то и нужно сходить в магазин за бритвой и бутылкой виски. И тогда хоть я и буду пьяным, так, по крайней мере, гладко выбритым пьяным.

– Как бы тебе не стать гладко выбритым калекой.

– Да я чувствую себя нормально.

Губы Уилла искривила ироническая улыбка:

– Вы с миссис Брайс, должно быть, из одного и того же теста. Даже умирая, вы оба будете уверять, что чувствуете себя нормально.

Хэп пожал плечами:

– По мне, док, это лучше, чем жаловаться.

– Но только в том случае, если это правда, – отозвался Уилл, снимая с себя хирургический фартук и аккуратно складывая его. – Ладно, ты тут потихоньку учись ходить на костылях не падая, а я попрошу Кору накрыть обед еще на одного человека. – Спренгер взял шляпу и надел ее на свои редеющие седые волосы. – Скажу кому-нибудь из ребят, чтобы пораньше зашел за тобой и помог тебе к нам добраться. Мы едим, как правило, в шесть тридцать, и для Коры очень важно, чтобы обед начинался вовремя. – Снова повернувшись к Хэпу, он выразительно на него посмотрел и добавил: – Думаю, для тебя такой вариант будет лучше, чем если б ты выдул в одиночку бутылку. Кроме того, получишь возможность поговорить с Энни Брайс. Не забывай – ты ей кое-чем обязан.

– Ладно.

Хэп и сам думал об этом, но ему было бы неловко оказаться лицом к лицу с женщиной, видевшей его совершенно голым. У него было такое ощущение, будто ей известно о нем самое худшее. Однако еще больше его беспокоило чувство вины за то, что он допустил, чтобы она попала к индейцам. Но теперь, когда она уезжает, он просто обязан пойти и поблагодарить ее.

– Ладно, – повторил он.

– Ну вот и отлично.

Подойдя к вешалке возле двери, Уилл протянул было руку за шинелью, но, взглянув в окно, замер на месте.

– Вот так черт!

– Что такое?

– Хейуорт просто взбесится – привезли в цепях одного из его любимцев.

Проклиная свои костыли, Хэп проковылял к окну и через плечо Спренгера посмотрел в окно. Действительно, верхом на поджаром мустанге, в окружении по меньшей мере десяти конных солдат сидел индеец в кандалах, и хотя его плечи были покрыты рваным одеялом, вид у него, благодаря бесстрастному выражению лица, был необыкновенно величественным.

– Похоже, вы ошибались, док, – негромко произнес Хэп.

– В каком смысле?

– Черный Джек арестовал-таки Молодого Быка.


Энни сидела одна в своей комнате и сочиняла письмо в Остинский банк с просьбой назначить ей встречу для выяснения состояния ее финансовых дел, что она собиралась сделать сразу же по возвращении домой, как вдруг в дверь постучали. Подняв глаза, она увидела, что в комнату входит Кора.

– Я прекрасно понимаю, что для вас это будет слабым утешением после всего, что вы пережили, – сказала она, – но мне кажется, вы все-таки должны знать, что виновного дикаря арестовали.

– Какого еще дикаря? – недоуменно спросила Энни.

– Подполковник Дейвидсон просил передать, что вам не обязательно встречаться с этим варваром. Он считает, что достаточно будет вашего заявления под присягой, чтобы задержать индейца, – пояснила Кора. – В общем-то подполковник сам хотел сообщить вам об этом, но я подумала, что новость может шокировать вас, и решила вас сперва подготовить.

– К чему подготовить? И кто же все-таки арестован? – продолжала недоумевать Энни.

– Даже в том случае, если вы не захотите давать показаний, что было бы вполне естественно, одного ареста, по мнению подполковника, может оказаться достаточно, чтобы заставить их выдать вашу дочь. Такое случалось и раньше.

И в этот момент Энни с замиранием сердца подумала: «А что, если речь идет о Ветвистом Дубе?» Ее пальцы крепко стиснули подлокотник кресла-качалки, в котором она сидела: у нее возникло ощущение, что внутри все оборвалось. Но этого просто не может быть: она ведь ни разу, ни единым словом не обмолвилась о нем. Да и, кроме того, из всех команчей он будет самым последним, кто подойдет к резервации ближе, чем на пушечный выстрел.

– Но я не думаю, что…

– Ах, дорогая, я знала, каким это будет для вас потрясением. – Кора подошла к Энни сзади и, стараясь ее успокоить, положила ей на плечо руку. – Дорогая моя, схвачен индеец по имени Молодой Бык.

– Молодой Бык? Но… – Энни даже потеряла дар речи. – Но ведь он… Ах, боже мой, этого не может быть!

Кора кивнула головой:

– Подполковник говорит, это самое малое, что он может для вас сделать после того, что вам пришлось выстрадать.

– Но почему же сначала не спросили у меня?! Я бы сказала подполковнику Дейвидсону, что… Скажите, его уже привезли сюда?

– Да. Но подполковник никому ничего не говорил, пока дело не будет сделано.

– Но это несправедливо, ужасно несправедливо!

Быстро отложив в сторону письменные принадлежности, Энни вскочила с места и подбежала к окну. От того, что она увидела, у нее похолодело внутри. Там, посреди плаца, двое солдат пытались стащить с лошади Молодого Быка, но хотя его руки были в кандалах, он отчаянно сопротивлялся. Дело кончилось тем, что один из солдат, усмиряя индейца, сильно ударил его рукояткой пистолета по темени.

– Нет, он не заслужил такого, – вполголоса произнесла она. – Я должна этому помешать.

И она бросилась к двери.

Кора, сбитая с толку поведением своей гостьи, совершенно растерялась, но все-таки успела крикнуть ей вдогонку:

– Что вы делаете? Вы ведь не собираетесь выскакивать на улицу?

– Я должна их остановить! – бросила Энни через плечо.

– Постойте! Вы же простудитесь до смерти! Накиньте хоть шаль! – И вдруг до Коры дошел смысл ее слов. – Остановить? Вы что, с ума сошли? Хотите сделать из себя посмешище? – И она решительно прокричала: – Энни, вернитесь!

– Но они же ошиблись!

– Его притащили сюда ради вас!

Обхватив себя руками и ежась от холода, Кора поспешила за Энни:

– Подождите!

Но слова ее развеялись на студеном ветру, и прежде чем Кора смогла догнать молодую женщину, та успела добежать до группы солдат, кольцом окружавших индейца, и, пробившись в центр кольца, воскликнула, к смятению Коры:

– Отпустите его! Вы сами не знаете, что делаете!

При виде Энни Молодой Бык, сверкнув черными глазами, рванулся к ней и угрожающе поднял закованные в кандалы руки, словно собираясь ударить ее. Двое солдат схватили его сзади и заставили опустить руки. Некоторое время он яростно на нее смотрел, затем гневно спросил:

– Значит, так ты отплатила мне за мою доброту, Далеко Бредущая Женщина? Ты только посмотри на себя. Сначала ты обманула меня, а теперь говоришь неправду им! Толстый Лось был прав – ты принесла нам одни несчастья! Меня ослепила жалость к тебе, хотя мне надо было убить тебя! – закончил он с презрением.

Слова команчского вождя причинили ей боль. Едва сдерживая слезы, она протянула к нему руку и, то и дело запинаясь, сказала на его языке:

– Да, это правда – я действительно могла разговаривать и в меня не вселялись духи, но мне было страшно! И я не знала, что найду доброту в Молодом Быке. У меня не было оснований этого ожидать. Я видела на копье Молодого Быка столько скальпов, и все они были сняты с белых людей, а мне так хотелось жить. Но ты разрешил мне остаться. Ты жалел и кормил меня.

– Я не тронул ни волоска на твоей голове, ни о чем тебя не просил, и вот как меня за это благодарят.

Проглотив комок в горле, она закивала головой.

– Я скажу им об этом. И я скажу им, что Молодой Бык – мой брат, – пообещала она. – Я также скажу им, что ты не причинил мне вреда, – ее рука легла на холодное железо на его запястье. – Клянусь тебе.

Дейвидсон, который в этот момент приближался к ней, ожидая услышать слова благодарности, содрогнулся, увидев, что она дотронулась до индейца, и холодок смутных опасений пробежал по его спине. Нарушив приказ Шермана, он рисковал навлечь на себя его недовольство и даже собирался солгать ему, сказав, что его люди схватили команчского вождя за пределами резервации. И вот теперь, когда ему удалось успешно завершить операцию, она говорит, что они совершили ошибку. Он чувствовал себя преданным. И в нем начал закипать гнев. В этот момент его увидела Энни.

– Подполковник Дейвидсон, – сказала она. – Я, конечно, благодарна за то, что вы хотели мне помочь, но это не тот человек. Абсолютно не тот.

– Разве это не Молодой Бык? – спросил он резким тоном.

– Да, это он, но… – пораженная гневом в его голосе, она не сразу решилась продолжать, понимая, как трудно будет подобрать слова, которые смогли бы убедить этого сурового человека в том, что он совершил ошибку. – Это не Молодой Бык убил моего мужа, подполковник. И не команчи из племени пенетака напали на нашу ферму. Тот военный отряд состоял в основном из квахади и нокони, если не считать двух-трех воинов из кайова. Но ни одного человека из племени пенетака там не было. Этот человек невиновен.

На скулах подполковника заиграли желваки – в нем бушевала такая ярость, что он не сразу нашелся, что сказать.

– Чего-то я не понимаю, миссис Брайс, – едва сдерживая себя, произнес он наконец. – Разве это не тот человек, который держал вас в плену, и разве вы не были найдены в его стойбище? Вы же не хотите сказать, что находились там по собственной воле? И что с вами там по-человечески обращались?

Среди собравшихся, наблюдавших за этой сценой, воцарилась мертвая тишина, и она почти физически ощутила исходящую от них враждебность. Защищая Молодого Быка, она подвергала себя их единодушному осуждению. Она вскинула подбородок и не дрогнув выдержала исполненный негодования взгляд Черного Джека Дейвидсона.

– Именно это я и хочу сказать, – без уверток ответила она.

Такого Дейвидсон не ожидал услышать.

– Вы посмотрите на него – он же настоящий дикарь! – разгневанно произнес он. – На его руках кровь бог знает скольких белых людей! Как же вы могли… – он даже задохнулся от возмущения.

– Но моей крови он не проливал, – спокойно ответила она. – Я была брошена на произвол судьбы – индеец по имени Ветвистый Дуб оставил меня умирать посреди пустыни. Я была совершенно одна, без еды, без воды, и много дней брела сама не зная куда. Нашли меня индейцы племени пенетака. Среди них были такие, кто хотел убить меня, но я притворилась умалишенной. И тогда, боясь сидящего во мне злого духа, они поступили так же, как и Ветвистый Дуб, решив бросить меня там, где нашли, обрекая этим на верную смерть. Но Молодой Бык не дал им этого сделать. Он разрешил мне следовать за ним и его семьей.

– И до полусмерти заморил вас голодом, – возразил подполковник.

Она отрицательно покачала головой:

– В последнее время нам всем нечего было есть. Когда охота шла плохо, я становилась для него лишней обузой, но он все равно не прогонял меня. А после того как мы добрались до резервации, он не раз говорил мне, что я вольна уйти в агентство. И если бы у меня были силы, я бы пошла, но я слишком ослабела от голода, чтобы добраться туда пешком.

Она говорила совсем не то, что ему хотелось бы от нее услышать, и тем самым делала из него полного идиота. Он посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом, но она не отвела своих голубых глаз. Кончилось тем, что первым пришлось отвести взгляд ему.

Не рискуя обращаться непосредственно к разгневанному Дейвидсону, один из солдат повернулся к лейтенанту Хьюзу и спросил:

– Как быть с арестованным, сэр?

Подполковник раздраженно повел плечами и, бросив на спросившего свирепый взгляд, прорычал:

– Снимите с него кандалы, рядовой, и пусть этот краснокожий сукин сын убирается с моих глаз!

Затем он повернулся и зашагал через плац к комендатуре. И лишь только когда за ним захлопнулась дверь, Эллиот Хьюз обменялся взглядами с капитаном Харрисоном, и тот, громко вздохнув, отдал команду:

– Освободите арестованного и отконвоируйте его за пределы форта.

Повернувшись к Хьюзу, он добавил:

– Не знаю, что там подполковник собирается сказать Хейуорту, но, черт побери, я бы не хотел в этот момент оказаться на его месте.

Энни с чувством огромного облегчения снова повернулась к Молодому Быку.

– Они отпускают тебя, – сказала она ему.

И, не обращая ни на кого внимания, еще раз протянула ему руку. Некоторое время индеец стоял, никак не реагируя на ее движение, затем в конце концов взял ее руку в свою и сжал пальцами, зная, что у белых этот жест служит знаком дружеского расположения.

Таков был финал этой сцены. Вскоре подошел один из солдат и, став между ними, снял с индейца кандалы. Тот, как только его руки освободились, вскочил на своего мустанга и, не ожидая конвоя, ткнул животное мокасином в тощий бок и хлестнул плетеным кнутом. Доехав до конца плаца, он сделал небольшой круг на лошади, таким образом демонстрируя свое пренебрежение к властям и дух непокорности, и поскакал дальше.

Следуя примеру Дейвидсона, солдаты и праздные наблюдатели отправились по своим делам, и почти все они, уходя, избегали смотреть на Энни. Кора Спренгер двинулась было ей навстречу, но, сделав два-три шага, остановилась.

– Вынуждена вам сказать, дорогая моя, что вы намного усложнили свое положение, – заявила она. – Подполковник Дейвидсон никогда не простит вам этого.

– Какое это имеет значение – все равно я уезжаю домой, – и Энни, дрожа от холода, принялась тереть руки одна о другую. – Если в моей жизни в неволе и было что-то хорошее, так это Молодой Бык, – добавила она, вздохнув. – Я лишь отплатила добром за добро. Впрочем, если хотите, чтобы я оставила ваш дом, я вас вполне понимаю.

– Ну что вы, конечно, нет, – ответила Кора с принужденной улыбкой. – Я ведь знаю – вы поступили так, как сочли нужным. Мне лишь хочется надеяться, что вам потом не придется жалеть об этом. Ну а теперь, – поспешила она сменить тему, – пойдемте скорее в дом. Уж больно холодно стоять здесь и разговаривать, дорогая моя. А дома я приготовлю чудесный, крепкий пунш – думаю, мы обе нуждаемся в нем.

– Иду.

Кора повернулась и направилась к дому, а Энни задержалась еще ненадолго, чтобы бросить последний взгляд на Молодого Быка. От его бравады не осталось и следа: взяв направление на юг, он медленно удалялся на своей едва передвигающей ноги лошаденке. Как бы она ни презирала его соплеменников, к нему она испытывала только жалость. Затем она отвернулась и, зябко сложив на груди руки, пошла за Корой Спренгер.

– Подождите!

Она в удивлении остановилась: по двору, направляясь к дому, неуклюже ковылял на костылях Хэп Уокер. Судя по всему, ему предстояло еще немало потренироваться, чтобы наловчиться на них ходить. К тому времени, когда он доковылял до нее, он совсем запыхался. Она настороженно ждала, что он начнет укорять ее за эпизод с освобождением Молодого Быка, но он вообще ничего не сказал. Тогда она заговорила первой:

– Я вижу, вы самостоятельно передвигаетесь, капитан. Это уже кое-что.

– Да уж, прямо как скаковая лошадь, – ответил он, стыдясь своей неловкости. – Но я научусь ходить. Обязательно научусь.

В светлых волосах, обрамляющих ее привлекательное лицо, отражалось зимнее солнце, а глаза были голубые, как небо летней порой. Да, док Спренгер был прав – она и в самом деле красивая женщина.

– Пожалуй, я знаю, о чем вы сейчас думаете, – сказала она.

– Сомневаюсь, – ответил он, и лицо его осветилось улыбкой, отчего в уголках глаз собралась сеть тонких морщинок. Он посмотрел вверх, на солнце, а потом снова на нее. – Вы выглядите совсем иначе, чем там, в индейском лагере, когда я впервые увидел вас. Тогда я даже не смог бы сказать, какого цвета у вас волосы.

– Думаю, в том состоянии вы много еще о чем не смогли бы ничего сказать.

– Это правда, – согласился он. – Мне мало что запомнилось в тот день, да и в ночь тоже – вплоть до следующего утра. – И он снова посмотрел на небо. – Знаете, а я почти ожидал, что вы снова заглянете ко мне после той ночи. Согласитесь, логичнее навещать человека, когда он не спит.

– Майор Спренгер говорил мне, что вы поправляетесь, – смущенно проговорила она.

– Наверно, были заняты, – понимающе произнес он, – но я все-таки не терял надежды сказать вам спасибо. Кстати, известно ли вам, что ваши руки обладают исцеляющей силой?

– Нет.

– Так вот, знайте это. Мне хочется, чтоб вы также знали, как я вам благодарен за все, что вы сделали для меня той ночью. Док говорит, вы и сами были далеко не здоровы.

– Я все равно не могла заснуть, и мне нужно было чем-то заняться.

Она больше не могла выдерживать этот холод, к тому же видела, как трудно ему стоять на костылях, поэтому предложила:

– Знаете, миссис Спренгер в данный момент готовит горячий пунш, так, может быть, присоединитесь к нам? Я уверена, она не будет против.

– Не пью пунша. Считаю, что пить его – это переводить виски.

– Вот как?

– Я ни с чем не мешаю виски, даже с водой, – признался он чуть ли не виноватым тоном. – Видимо, дело в том, кто к чему привык.

– Не знаю, может быть. Что касается меня, то если собрать в одну чашку каждую капельку алкоголя, выпитого мной за всю жизнь, то она не наполнилась бы даже до половины. Если я не добавлю к спиртному побольше воды, меда или сахара, я его попросту не могу проглотить.

– Я бы не стал этого делать.

Каким-то чутьем она догадалась, что он говорит не об алкогольных напитках.

– Что ж, я знаю – все так думают. Вы, конечно, считаете, я не должна была мешать им засадить его в тюрьму, но я не могла этого допустить.

– Ну вот, вы опять за свое.

– Вы это о чем?

– О том, что вы опять думаете за меня.

– Но это и так очевидно. Послушайте, я совсем уже окоченела. Почему бы вам не зайти со мной в дом, хотите вы пуншу или нет?

– Я бы зашел, но док пригласил меня на обед, так что мне не мешало бы сначала раздобыть где-то бритву.

– Что ж, в таком случае еще увидимся, капитан.

Когда она отошла метров на пять, он бросил ей вслед:

– И все-таки у вас не получается с чтением моих мыслей.

– Простите, не понимаю, – проговорила она, полуобернувшись.

– На самом деле я думал вот что: после всего, что сделали с вами команчи, какое же нужно иметь сердце и какое мужество, чтобы вступиться за этого Молодого Быка! Большинство людей на вашем месте и пальцем бы не шевельнули, чтобы ему помочь, будь он даже трижды невиновен. Не уверен даже, что и я смог бы решиться на это, а ведь мне бы в отличие от вас не пришлось рисковать столь многим.

– Я бы не простила себе, если бы поступила иначе, – ответила она просто.

– Это уж точно – только не вы. Моя мать сказала бы, что вы женщина с характером. Ее восхищали такие люди. Меня, кстати, тоже.

Она не могла удержаться от улыбки:

– Что ж, благодарю вас за добрые слова, сэр.

Поддерживая костыль локтем, он слегка склонил голову и приподнял край своей потрепанной шляпы:

– Увидимся за обедом, мэм.

Хэп проводил ее взглядом до самого дома. Да-а, женщина с характером. Этого у нее не отнимешь. Но не слишком ли дорого ей придется за это заплатить? Теперь всякий, кто услышит о ней и Молодом Быке, будет принимать грязные домыслы за чистую монету.

Когда за ней закрылась дверь, он поправил костыли под уже натертыми подмышками и попрыгал на одной ноге к магазину. Ему срочно нужно было побриться, да и помыться тоже, а еще он с удовольствием бы выпил пинту хорошего виски, причем не откладывая. Но с виски придется подождать, пока он не вернется с обеда. Кора Спренгер явно не принадлежала к тем женщинам, которые станут терпеть за своим столом пьяного.

Когда он наконец добрался до магазина, там только и говорили об Энни Брайс, причем, как он и ожидал, ничего хорошего. Тотчас же, как он открыл дверь, до него донеслись слова гарнизонного маркитанта:[6]

– Теперь мы знаем, почему ее не изуродовали наподобие Первис. Небось согревала по ночам этого Молодого Быка и делала это с удовольствием.

Стоявшие вокруг него люди согласно закивали.

– Верно, – сказал кто-то из них. – Должно быть, страшно страдала по нему после того, как он обменял ее на жратву.

– Эй, послушайте, не годится так говорить о белой женщине, – пристыдила их какая-то отважная душа.

– Какая она к черту белая женщина после этого!

– Я слышал, она пробыла там три года, – вступил в разговор еще один. – Интересно, сколько индейских ублюдков она им произвела за это время?

– И действительно. А может, та девчонка, которую она разыскивает, тоже наполовину краснокожая?

– Чушь собачья!

Услышав знакомый голос, маркитант обернулся и воскликнул:

– Будь я проклят, если это не Хэп Уокер! Черт возьми, да на тебя просто страшно смотреть, хотя, говорят, ты вообще чуть не отправился на тот свет.

– Мало ли что говорят, – сказал Хэп в ответ и, рывками перенося свое тело между костылями, двинулся к прилавку, ухватился за него, а затем переместился вдоль него к тому месту, где стояла кучка людей рядом с торговцем.

– Сделайте одолжение, джентльмены, – проговорил он ровным голосом, – перестаньте нести всякую околесицу насчет миссис Брайс. Просто руки чешутся отхлестать вас всех как следует.

По комнате пробежал удивленный ропот, а затем наступила мертвая тишина. Все сидели и как завороженные смотрели на Хэпа. В конце концов один из них встрепенулся и произнес:

– Но, черт побери, Хэп, ты же сам видел, как она стояла там с этим индейцем.

– И трепалась с ним, как будто она одна из них, – поддержал его другой откуда-то сзади. – За три года кто угодно научится языку, – ответил ему Хэп. – Только последний идиот не смог бы.

– Ну а вся эта ерунда, которую она наговорила Черному Джеку, о том, как она…

– Молодой Бык оставил ей жизнь, – прервал его Хэп.

– Но мы-то знаем, почему.

– Ни черта ты об этом не знаешь, – отрезал Хэп и, достав из кармана серебряный доллар, бросил его маркитанту. – Все еще сдаешь внаем заднюю комнату?

– Да.

– Отлично. Беру ее в комплекте с бритвой и мылом. И доллар тому, у кого есть чистая пара штанов моего размера, но только без дыр. – Он снова взглянул на торговца: – И вот еще что – мне нужно искупаться.

– Все, что у меня есть, – это корыто и ведро.

– Добавь к этому горячую воду и посчитай за все.

– Это обойдется тебе в двадцать пять центов.

– Они у меня найдутся. А когда вернусь после ужина, – добавил Хэп, – возьму бутылку лучшего виски из тех, что у тебя на полках. – Затем губы его сложились в слегка ироническую улыбку: – Ну а одеколона у тебя случайно нет?

– А кому он здесь нужен? – удивился тот. – Есть у меня немного жидкой мази с приятным запахом, но это, пожалуй, и все. Если, конечно, не считать сиреневой воды, которую я держу для наших дам, – вспомнил вдруг он. – Надеюсь, ты не начал душиться?

– Знаешь, иногда и мужику надоедает, что от него разит, как от лошади. Так что я, пожалуй, капну чуток сиреневой воды в свою ванну, – решил Хэп. – Моей маме всегда нравился запах сирени. – Затем, обведя присутствующих взглядом, он спросил: – Кто хочет высказаться на этот счет?

– Будь я проклят, если ты не собираешься за кем-то ухаживать, капитан.

– Ошибаешься.

– Пожалуй, у меня найдутся штаны твоего размера, – предложил кто-то из другого конца комнаты.

– Чистые?

– Ненадеванные, – заверил тот Хэпа. – Мне их на Рождество прислала мать.

– Джек, но твоя мамаша уже пять лет как померла, – напомнил ему кто-то.

– Ну и что, штаны все равно как новенькие. Говорю же, не носил я их. Когда я их получил, во мне было побольше весу, чем запомнилось маме, – объяснил, обращаясь к Хэпу, Джек. – Хочешь, примерь их. А если считаешь, что доллар – слишком много…

– Договорились, благодарю.

– Бритву и мыло принесу тебе в комнату, – сказал маркитант. – А горячей воды придется подождать.

– Принеси заодно и бутылку – на тот случай, если уже закроешься, когда приду с обеда.

– С тобой все в порядке, Хэп? – спросил вдруг маркитант. – Ты выглядишь, будто тебя с креста сняли. Может, тебе лучше пойти в комнату и малость передохнуть?

– Я чувствую себя нормально.

И Хэп поковылял на ненавистных ему костылях в снятую им комнату. До его слуха донеслись чьи-то слова:

– Никогда не думал, что увижу Хэпа таким калекой.

Он сцепил зубы и, преодолевая боль, продолжал идти дальше.

Спустя некоторое время он уже сидел в корыте и наслаждался приятной теплой ванной. Взгляд его остановился на бутылке виски на столе. За два цента он мог бы не откладывая, прямо сейчас, набраться в свое удовольствие и послать к черту этих Спренгеров с их обедом. Но тут он вспомнил об Энни Брайс, о том, как она стояла там, во дворе, и улыбалась. А потом ее образ растаял, и он вдруг увидел себя на крыльце той фермы в Техасе, а во дворе полоскались на ветру мокрые простыни.

Загрузка...