Дневник. 2005 год. Часть вторая.

Вчера в Сингапуре объявили город следующей Олимпиады – это Лондон, а сегодня в Лондоне жуткий теракт с несколькими взрывами на транспорте. Здесь невольно вспоминаешь ту поддержку, которую свободолюбивый Лондон оказывал диссидентам, в том числе и чеченским. Связь здесь просматривается. Но начнем с утра. Мы-то к терактам начали привыкать: в Дагестане взрывы не прекращаются.

Рано утром, совершенно измученный последними событиями, уехал на дачу. На этот раз, коли без собаки, решил ехать на электричке. Не ездил таким образом уже, наверное, года два. Для меня это еще и некая разведка: метро, вокзал, электричка, транспорт в Обнинске до Кончаловских гор, потом дорога через кладбище.

Сразу обратил внимание на непомерно выросшую цену на железнодорожные билеты. Нынче до Обнинска – свыше 180 рублей. Сумма очень высокая, теперь уже из провинции в Москву в театр, картинную галерею, на литературный вечер не поедешь, а раньше это было возможно каждому. Но одновременно выяснилось, что деньги можно было и не платить: в моей социальной карте москвича, оказывается, есть льгота – бесплатный проезд на электричке. Это для меня фантастически удобно: езда в электричке, когда я один и без собаки, это два часа чтения. Я до него еще дойду. В Обнинске купил молоко, хлеб, сырковую массу, легко, за семь рублей, добрался до Кончаловских гор.

На кладбище выросла церковь, а рядом с ней еще какой-то дом и, кажется, еще, ограда выделила целый участок, где, наверное, будет сад. Центральная аллея заросла, асфальт весь растрескался, в ямах. Возле памятника солдату, который я помню еще с начала "перестройки", и куда, видимо, родители приходили ежедневно, появилась еще одна, свежая, с неувядшими цветами, могила. На фотографическом портрете хорошее русское лицо – должно быть, отец.

Всю дорогу читал. Начал, еще когда ожидал поезда, роман Оксаны Робски "Сознав повседневное". Это роман из короткого списка "Национального бестселлера", который я решил обчитать. Конечно, очень здорово сделан, хотя его не назовешь интеллектуальным. Компания тридцатилетних молодых дам, живущих в собственных особняках в районе Рублевского шоссе. У героини убит муж, и дальше – коллизии лета, мужниного адюльтера, бизнеса. И всё это на фоне экзотической, этнографически точно описанной жизни так называемого высшего общества. Всё очень выразительно: интерьеры, рестораны, туалеты… В одном только смысле представленная жизнь скучна: ни русского психологизма, ни движения мысли и искусства – ничего этого нет. Невольно сравниваю с романом Шишкина. Что же мне больше нравится? Я ведь понимаю, что и как пишется. А здесь еще только что прочитанная статья П. Басинского:

"…каждый имел определенное право претендовать на звание лауреата "Национального бестселлера". Кроме одного человека – Михаила Шишкина. Ему премию и присудили.

Дело, разумеется, не в том, что он живет в Швейцарии. Хотя (это мое частное мнение) это тоже немаловажный факт. Нынче стало модно играть в эдакий псевдодевятнадцатый век. Русский писатель должен непременно либо жить в Европе (именно в Европе, Америка не капает), в Швейцарии, на юге Франции, в Англии – еще лучше, либо обретаться где-то "между" Россией и Европой. И не знаю, какое уж – они там или здесь "едят сало "но моему национальному чувству это почему-то неприятно (именно неприятно, не больше того). Ну, учредите премию под названием "Изгнанники", или "Пилигримы", или "Вечный жид, но при чем тут "национальный бестселлер"?

Но главное все же в том, что Шишкин – писатель хороший и скучный. Умный, талантливый, приятный во всех отношениях. Но скучный. Читая его, надо уговаривать себя, как мамы нас уговаривали в детстве: "Ну, скушай еще ложечку! Ну, за папу! Ну, за бабушку! "Отчего это так – даже доказывать не стоит. Таков состав его эстетического организма. Причем, не зная Шишкина лично, я готов предположить, что в жизни это веселый, искрометный человек. Забулдыга какой-нибудь. Фаина Раневская в штанах. Ну и что?"

Несколько раз звонил по мобильнику СП. В Педуниверситете возникли сложности. Объяснять всё сложно. Некто понимает, что не подписать мои документы невозможно, но по сталинской бюрократической привычке что-то его тянет. "Наш ректор – член президиума ВАК, и вдруг зайдет разговор, а он будет не в курсе". Позиция очень подлая. От меня требуют унизительного для меня "личного контакта, хотя бы по телефону". Пока этого контакта не состоится, этот обрубок древнего мира наказал дело в ВАК не отправлять. Мне так хочется на все плюнуть, пусть пропустят положенные сроки, а потом я накатаю на этого динозавра хорошую жалобу его же ректору. И все же завтра напишу письмо ректору В.Л. Матросову, а в понедельник ему позвоню.

В доме всё напоминает мою собаку: миска, её подстилка. Просыпаясь, бросаю взгляд на кресло, где она спала: как ты там, собака? Её нет, и слезы приливают к глазам: может быть, собака с мамой?

8 июля, пятница. Будто вернулась молодость: встал в 4.30, попил чаю, закрыл дачу и – через поселок, перелез через ворота, которые закрывают на ночь, через нашу рощицу, через кладбище, мимо солдата и его отца – "на всю оставшуюся жизнь нам хватит горя и печали", – вверх, на Кончаловские горы, мимо дачи художника и – лесом до станции. Лес невероятно грязный и засоренный, поваленные и гниющие деревья, истлевший валежник. Пока шел по лесу, думал о новом романе. В 5.30 я уже сидел в электричке. В основном, мужики едут на работу. Сели, каждый приготовил по 20 рублей – на случай если пойдет контролер. Раньше контролеры брали 10, теперь 20.

В час был на "Народном радио". Довольно пустые радиоразговоры, критические звонки радиослушателей. Не было ни ощущения радости, ни ощущения подъема. Наконец-то подписали годовой приказ. Я уступил деканату Витю Гусева, но все же мои спортсменки, кроме одной, получат стипендию. Написал письмо В.Л. Матросову. Не еду, сначала долго вожусь с каким-то супом, похожим и на харчо, и на шурпу, вечером отправился в длинную, чтобы предотвратить надвигающуюся бессонницу, прогулку.

9 июля, суббота. Удалось прихватить с собою на дачу СП., замечательно ехали, все время болтая об институтских делах. Случилось маленькое происшествие. Только что вышел закон о пересечении непрерывной белой линии, санкции на этот счет серьезные, вплоть до изъятия водительских прав. Обгонял какой-то грузовик в заранее подготовленном милицией для ловли таких же идиотов, как я, месте, – милиция тут как тут. Усадили меня в машину и стали демонстративно меня стращать, сколько времени я потеряю, приехав к ним на разбор за своими правами. Полюбовная, которая заняла тридцать секунд, мне обошлась в 1000 рублей. Когда я уезжал с места происшествия, один из этой бандитской компании демонстративно стал против номера на своей милицейской машине, чтобы в зеркало заднего вида я не разглядел цифры. На даче все пошло по своему кругу, никакой интеллектуальности. Я поливал огород, красил решетки на окнах. Ездили в город, где купили пластмассовые кресла для дачи СП., смотрели ему двойные рамы на окна, но в результате я присмотрел рамы себе, вместо тех раздвижных, которые планировались для террасы. СП. читает мой роман. Потом была баня, и я рано уснул, только начав роман Димы Быкова "Эвакуатор". Здесь найдена прекрасная интонация и замечательный ход: инопланетянин, маскирующийся под нашего современника. У этого инопланетянина и землянки любовь, два этих образа заявлены прекрасно, полно, выпукло. Посмотрим, что будет дальше – я ведь читаю малый список "Нацбеста", – с моей точки зрения, это интереснее и глубже, чем роман Оксаны Робски, и значительно интереснее, чем роман Шишкина.

10 июля, воскресенье. Приехал в Москву, завтра уезжаю в Ленинград на съезд Книжного союза, нет сил даже собраться. Апатия. Вот замечательная цитата из романа Дмитрия Быкова. О любви. Я всегда полагал, что самое невероятное в романистике и самое искусственное – это любовь. Ведь запоминается лишь то, что либо синхронно твоим собственным ощущениям, либо диаметрально противоположно им – это рассуждение Виктора Петровича Астафьева, после того как он послушал сделанную на радио запись "Пастуха и Пастушки". Смысл его в том, что писать надо как бы по касательной. Не роскошные груди и розовые соски, а отблеск костра на плече… Похоже, я продолжаю свою работу над книжкой о мастерстве, дополняю книгу о творчестве.

"Особенность любви в том, что ее не вообразишь, как нельзя вообразить, скажем, горячую ванну. Есть вещи, которые словами не описываются, и они-то наиболее драгоценны. Как описать, что в комнате включили свет? Вошли, включили, все стало уютным и жилым, появилась возможность жить, надежда, гармония… Вот так и тут – включили свет, и началась жизнь, а когда ее не было, о ней и помыслить было нельзя. Все стало подсвечено, на все страхи и обиды нашлось универсальное "а зато", включился дополнительный двигатель – демпфекс, трансмутатор, кузельвуар. Никакое воображение, далее самое сильное, никакая память, даже крепчайшая, не заменит присутствия живого человека, любящего нас. Человек, любящий нас, поил нас чаем, раздевал нас, долго и с умилением смотрел на нас. Любовь и есть, в сущности, восторг и умиление при виде другого человека, но этого-то наиболее человеческого чувства мы почему-то давно не встречали не только на собственных путях, но и вокруг!".

В запасе большая цитата из Жане.

11 июля, понедельник.Отрывки дневника в записной книжке.

19 июля, вторник. Удивительный я установил сегодня факт, сдавая в библиотеку три номера "Знамени" с романом Михаила Шишкина. Я спросил, как читают у нас толстые журналы, которые мы выписываем в изрядном количестве. Вроде бы читают, но данных у библиотеки нет. Тогда сделали "следственный" эксперимент. Взяли первый номер за 2004 год журнала "Октябрь". В нем напечатан роман Аксенова "Вольтерьянцы и вольтерьянки", который нынче, через год после выхода в свет, получил "Букера". Неужели никому не интересно, за что? Неужели никому не интересен сам Василий Аксенов? Но дальше больше, в этом же номере, где начинался Аксенов, заканчивался роман Вацлава Михальского, который в том же году получил Госпремию. За что? Неужели неинтересно? Оказалось, неинтересно. За полтора с лишнем года, которые прошли и с выхода журнала, и с выхода этих, безусловно, заметных романов, в институте нашлось только два человека, которые брали его на руки. Вот так-то!

Днем наконец-то устроил встречу Софии Ромы, которая снова оказалась в Москве, с Лешей Козловым и Сережей Арутюновым, переводчиком. Возможно, все уже заканчивается и в октябре книжка выйдет в свет. Соня была одета в очаровательную кофточку, милая и очень воздушная.

Все время приходят родители, или звонят знакомые, которые хотят некого эксклюзива для отдельных абитуриентов, чаще всего собственных детей. Сегодня позвонила Алла Смехова, она вдруг озаботилась младшим Лавровским, которого я прочел и которому покровительствую, потому что талантлив. Приходила Марина Кулакова, которая настаивала на исключительных способностях своего сына и требовала, чтобы мы допустили его до экзаменов без аттестата зрелости, аттестат будет только в следующем году. Вчера был мальчик из Израиля, но с русским гражданством, у которого вместо аттестата была лишь справка о том, что после сдачи экзаменов ему аттестат выдадут. У каждого свой случай, все требуют исключения из правил.

Сегодня же сделал список тем для экзамена "Творческий этюд". Выбирал из того, что представили мне мастера. Интереснее всего были предложения Лобанова, Сидорова и Королева и, как всегда, Орлова.

1.Вы думаете, что обладаете литературным дарованием? Попробуйте доказать это на одной-двух страницах текста. В любом жанре (Е.Сидоров).

2. Три дня из жизни грузового лифта (В. Орлов).

3. За кого бы сейчас был Григорий Мелихов?

(В. Гусев).

4. Разговор в канун Победы в доме фронтовика о "монетизации льгот" (М. Лобанов).

5. Почему действие первого романа Кафки происходит в Америке, где автор не бывал? (Р. Киреев).

6. Оскар Уайльд: "Если писатель кого-нибудь отравил, это не аргумент против качества его прозы" (А.Королев).

Приехал с дачи Витя. Он вчера упал с мотоцикла и сильно побился, болит спина и ссадины на лице. Возил его в травмопункт на Ленинском проспекте. Сделали укол против столбняка. Сунулся с деньгами к медсестре, которая его обрабатывала, но она отказалась брать.

20 июля, среда.Вчера вечером написал первые строчки нового романа "Писательница". Как и всегда, только ощущения и какие-то неясные блики переживаний и иронии. Как и всегда, первые странички – некий запев, идущий скорее от себя, нежели от героя.

Утром вместе с Галиной Степановной Костровой ездил в "Олма-пресс", где вроде бы подписал договор на издание еще одного тома дневников. Познакомился с Людмилой Павловной Буряковой, с которой перезванивался по телефону. Милая оказалась женщина, из ее немногочисленных суждений одно оказалось очень интересным. Речь зашла о милом молодом редакторе Саше, которого я помню по предыдущим моим появлениям в издательстве, сейчас он праздновал свой день рождения. Саша еще и писатель, пишет фэнтэзи, выпустил уже три книги. Так вот, Людмила Павловна сказала, что теперь уже начинают говорить об авторах, которых специально не раскручивают и не толкают только после пятой книжки. Тут же обменялись мнениями о Коэльо и об Акунине. Это все подготовленные для рынка и вдвинутые проекты. Вот так и живем мы с навязанными кем-то книгами, с навязанными кем-то певцами.

Новости от нашей доблестной Марины Кулаковой. С присущей этому типу людей настырностью она, оказывается, побывала еще и в министерстве, где ей сказали то же самое, что и я: прежде чем ее очень, видимо, талантливого, как и все дети матерей такого типа, сына возьмут в институт, ему надо закончить среднюю школу и получить аттестат. Но недаром Марина с журналистской демагогией напирала на то, что у нас творческий вуз. Если Творчество, так, значит, для детей такого типа всегда есть поблажки и исключения. Она, оказывается, еще позвонила и набирающему курс Анатолию Королеву. Планы у Марины, наверное, были далеко идущие: как только бы мальчик поступил, стало бы ясно, что один он в общежитии жить не может, и к нему в комнату надо обязательно подселить маму.

Вечером звонил Миша Стояновский. По его сведениям, я попал в жернова между Педуниверситетом и ВАКом. В Педуниверситете считают, что ВАК обеспокоен просьбой специализированного совета разрешить мне повторную защиту. Но каким образом ВАК мог быть обеспокоен этим обстоятельством, еще не видя диссертации? Только под влиянием неких сил, естественно бабских и двуличных, нашего института или таких же сил Педуниверситета? Тут я вспомнил – проходило недавно по прессе, – что ВАК был действительно обеспокоен огромным количеством докторских диссертаций по педнаукам. Полагаю, что строгание подобных диссертаций не обошлось без педвузов, думаю, здесь много было блатного, а может быть, и купленного.

21 июля, четверг.Как по тревоге все… Девочка не подтвердила медаль. Все в компьютере на работе.

21 июля, четверг.Сегодня абитуриенты в 11 часов пишут изложение, это сделано потому, что в 10 у другой группы начинается ЕГЭ, в 16 часов у меня консультация по этюду. Все как обычно, отметить можно только идеальную организацию всего процесса, это дело рук Оксаны. Все тихо, спокойно, везде указатели, места пронумерованы, бумаги розданы, на столах вода, в туалет – под "конвоем" ассистентов, апелляций по ЕГЭ нет. Родители толпятся за воротами. Институтская охрана непоколебима.

Витя, несмотря на вчерашнюю температуру 38,5, все же уехал к себе в Пермь. Значит, дома стало посвободнее. Делал утром зарядку, ковер все еще пахнет собакой, ее запах и в машине.

Вечером опять передали о взрывах в Лондоне.

Принялся читать "Код да Винчи", оторваться невозможно, но понимаю: все это облегченно, поверху, бросил бы, но много подробностей, которые я знал неточно или не знал вообще, захватывает дух любопытства.

22 июля, пятница.День начался опять с борьбы за новый ударный талант. Это скромный и тихий мальчик Паша по фамилии Фельдман. Он, естественно, самый талантливый, многообещающий, одним словом – лучший. В его семнадцать лет у него похвальные грамоты, школьные выступления, даже книга. Как говаривал Бунин, любой смуглый юноша – это уже русский писатель. Пишу так иронично потому, что предельно раздражен родителями, особенно отцом – металлургом. Это особые люди, они все рассказывают о себе. Сам Паша, милый мальчик, любит Бродского, но и я его люблю. Он, как и положено, подавал документы на очное отделение и на заочное. Олеся Николаева, которая набирает семинар, пишет: "В стихах Павла Фельдмана есть поэтическое чувство, есть попытка выстроить стихотворение, а главное – чувство любви к поэзии. Я бы допустила его до второго тура". Но, видимо, чуть поколебавшись, О.А. добавляет: "P.S. Все-таки – минус. Слишком много – все! – чужое". Тут же рецензия Оли Тузовой: "В стихах Павла Фельдмана меня больше всего смущает напыщенность – автор никак не может снять котурны. Название книжки "Для чего-то я нужен России" говорит о недостатках вкуса. Стихи же – обычные юношеские вирши. О перспективности автора говорить трудно: он так молод, что, может быть, его стихи – чисто возрастное явление. Я бы отказала". На всякий случай стихи юного гения мы передали Сереже Арутюнову, который набирает семинар на заочном отделении. У Сережи несколько другое видение судьбы и стихов этого мальчика, Сережа пишет всегда как читатель "Нового литературного обозрения": "Юный ленинец, поражающий отнюдь не ленинизмом. Инкубационная реинкарнация советского (ультрасоветского) поэта шокирует пародийным звучанием в контексте произошедших со страной метаморфоз. Поэма "Небо над Берлином" выглядит совершенно по-иртенъевски, да еще с присовокуплением старинной песенки о сбитом Пауэрсе ("Мой "Фантом", как пуля быстрый…"). Ясно, что это плоды комвоспитания, замешанные на впечатлениях от патриотической компьютерной игры, симуляторы крайне популярные, экзотика! Газета "Завтра" была бы от Павла в крайнем возбуждении, и наперекор всем политиканам и дикарям мне слышится в абитуриенте классицизм, чистота помыслов, хрустальность, каковая обязана быть взятой на довольствие именно по причине острой конфликтности ее с миром… кажется, чистогана, если верно помню угрожающую кальку былых газет. Над пафосом Фельдмана будут смеяться, но каждый боец, пусть еще необстрелянный, имеет право на заводь, где его любят, и на светлые воспоминания лицейского толка. Голосую "за"".

Итак, на очном отделении Павел получил отказ, а вот с легкой руки Сережи Арутюнова мы все же решили допустить мальчика, золотого медалиста, до экзаменов на заочке. Но это решение до него вовремя не дошло, и уж коли нет, как посчитали первые рецензенты таланта, то мальчик стал устраиваться в другие вузы в Москве. Но на всякий случай заглянул и к нам в институт. Ах, талант есть! Почему такой разнобой, раз кто-то талант все же обнаружил? Вот тут папа и стал объяснять мне, что мальчик должен учится в другом вузе, а как в самодеятельную студию ходить в наш институт. Папа уже решил, что мальчик – великий русский поэт. Как же мне жаль этих дядей, которые портят судьбу своих детей! А в принципе, папа в понедельник позвонит, и я скажу ему: ну, пусть ваше чадо ходит вольнослушателем в какой-нибудь семинар. Если не поэт – сам отвалится!

В институте был Ваня Панкеев, много интересного рассказывал об авторском праве, которым он сейчас занимается.

Около шести вечера Н.М. Годенко, Т.А. Архипова и А.К. Михальская принесли проверенные изложения. Я оставался на работе, чтобы отбирать, сравнивая с конкурсными текстами, все, что более или менее талантливо. Но, как ни странно, двойка только одна. Даже более того – вот она диалектическая увязанность жизни, – ЕГЭ сыграл свою роль в некотором пересмотре наших критериев. Дело в том, что два первых раздела ЕГЭ являются некими тестами, которые проверяет компьютер, но последняя часть, похожая на изложение на заданную тему с требованием определенного объема – не менее 150 слов, проверяется экспертами-специалистами. И вот здесь-то и были выработаны некоторые новые критерии. Раньше мы, в принципе, больше обращали внимание на грамотность, грамматика и синтаксис всегда превалировали над смыслом. Критерии же по ЕГЭ подразумевали большую гармонию. Общая максимальная оценка здесь 100 баллов. Из них идеальный абитуриент может за грамматику получить 40 баллов, а вот остальные 60: за "логичность и связанность" – 10 баллов, за "самостоятельность суждений" – 10 баллов, за "обоснованность суждений, наличие обобщающих выводов" – 10 баллов, "лексическое богатство" – 10 баллов, "синтаксическое разнообразие" – 10 баллов.

Вот так мы, кстати, прошлись по одному из самых сложных наших будущих студентов, очень талантливому и достаточно неграмотному Мише Лавровскому – он едва получил четверку. Боюсь, в этом случае повторилось то, что случилось со мною, когда я поступал в университет. Девочки-аспирантки, проверявшие мое сочинение, поставили мне положительную оценку за смысл и воплощение при удручающем количестве грамматических ошибок. А почему бы мне не разработать к понедельнику что-то похожее для оценки творческого этюда?

Посовещаюсь с СП. и в выходные сделаю. И здесь я должен отметить, что ЕГЭ дает студентам больше шансов, чем обычный письменный экзамен.

Рано лег, весь вечер читал книгу Дэна Брауна.

23 июля, суббота. Утром – благо, что близко – уехал к СП. На участок, где я люблю бывать, потому что там светло, нет зарослей, как у меня, и солнечно. Раздевшись до трусов, все утро красил дом и чувствовал, что отдыхаю. Около пяти уехал в Москву, дождался возвращения B.C. с гемодиализа, взял ее и Мамая, и поехали в Обнинск.

Боже мой, какая прохлада, умиротворение и свежесть. B.C. всю дорогу рассказывает Мамаю о своих молодых путешествиях.

24 июля, воскресенье. Проснулся утром, полный печали. Во сне видел мою дорогую собаку Долли, которая улыбалась мне. Будто бы мы с нею купались в чистой и прозрачной воде. Сон хорош, но печально. Вот так иногда, со слезами, я вижу во сне маму.

Утром со страстью и вожделением написал пару страничек в роман. Боюсь сглазить, но, кажется, пошло. Это все плоды моих переживаний за последние дни. Весь вечер занимался разработкой некоего методического указания, которым должны пользоваться наши преподаватели, проверяющие этюды. До десяти пунктов не дотянул, сделал только восемь, кое-что подзаняв из методички по изложению. Пришлось за два пункта назначать по 20 баллов. Очень хорошо здесь мне подбросил СП. последний пункт, связанный с социальным началом у абитуриента.

Оценки на письменном экзамене

"Творческий этюд"

Работа оценивается из расчета 100 баллов

1. Тема, ее решение; полнота, адекватность –

до 10 баллов.

2. Фантазия, оригинальность видения – до 20.

3. Общий культурный уровень, эрудиция – до 10.

4. Умение создавать характеры – до 10.

5. Лексическое богатство – до 10.

6. Синтаксическое разнообразие – до 10.

7. Внутренняя логика – до 10.

8. Актуальность, связь с современными проблемами – до 20.

Шкала перевода баллов в традиционные оценки для всех экзаменов:

От 0 – до 31 балла– оценка "2"

32– 50 баллов – оценка "3"

51 – 69 баллов – оценка "4"

70 – 100 баллов – оценка "5"

25 июля, понедельник.Утром абитуриенты писали этюды. Я выехал на работу в половине восьмого. Люблю наблюдать, как наш двор наполняется молодыми людьми. В этом году, как никогда раньше, больше ребят, чем девушек, и у всех очень хорошие лица. На улице жара, одна девица-поэтесса явилась на экзамены в до предела короткой юбочке. Если бы ставили пятерки за ноги, ей можно было бы этюд не писать. Тут же стали появляться "страдальцы". За кого кто болеет, я не знаю, но уже во дворе я "оговорил" Марию Валерьевну Зоркую. В общем, педагогов, не участвующих в экзаменах, было чуть больше, чем мне хотелось бы. Всех развели по аудиториям, но перед этим я довольно долго объяснял нашим предам, как надо проставлять оценки и как посчитать, пользуясь разработанным мною "стандартом".

К сожалению, а это не так уж хорошо говорит о них, большинство абитуриентов взялись писать "три дня из жизни грузового лифта". Я бы уже снижал оценку ребятам, поддавшимся этой массовой теме, писатель даже на экзамене должны быть писателем и ставить перед собой более трудные задачи.

В половине третьего сидел на апелляционной комиссии, которую с ангельским терпением, тактом и очень уверенно вела Анна Константиновна. Есть девочки, очень бескомпромиссно борющиеся за свою судьбу. Была М.О. Чудакова, тепло и хорошо поговорили. Где-то она права и кое-каких страниц моих дневников мне стыдновато.

Ночью в "паузу бессонницы" минут тридцать читал "Код да Винчи" и, как только пришел с работы, тоже присосался к книге. Естественно, все время размышлял, чем она меня привлекает. Уж, во всяком случае, не детективным сюжетом. Конечно, как и любого полузнающего человека, в первую очередь меня волнуют исторические детали, скользкие мифы, иная, авантюрная жизнь. Но вечером я дошел до места, где начинается рассказ о новой религии и идет история Марии Магдалины, на которой вроде бы был женат Христос, и тут решил дальше не дочитывать. Какое-то нравственное чувство, если можно мне говорить о нравственности, остановило меня. Хорошо, что книжку я по своему обыкновению не купил, а взял на "прочит" в книжной лавке. Послезавтра верну ее Василию Николаевичу.

Пришло письмо от И.Д. Она все сражается с Б.Л и за свои деньги. Мне, наверное, не стоило называть сумму гонорара за редактуру, не будучи к этому уполномоченным. Борис сказал, что у нас, например, не всякий корректор пойдет на работу, где ему предложат двести рублей за печатный лист, – это почасовая ставка нью-йоркских уборщиц, как пометила в своем "невыдуманном" романе И.Д. Бедная, пока мы переписывались и она готовила свою звуковую книгу, ее 30-листный роман, заявленный как начало многотомной эпопеи "опыта жизни" автора, грозит оказаться никому не нужным: время меняется стремительно.

26 июля, вторник.Устроил себе выходной день. Среди прочего, после понедельника, с невероятной кучей расстройств, связанных в основном с эгоизмом наших преподавателей, которые просто безумеют, когда дело касается их детей и родственников, надо было взять некий тайм-аут, чтобы все это обдумать. Лучше всего это можно сделать в машине, когда проведешь часов шесть за рулем. Боже мой, какие разные мысли приходят в голову на дороге!

Вообще, почему я пишу этот дневник? Боязнь, что не ухвачусь за литературу, боязнь неизбежной паузы, которая возникает между сочинениями? А, собственно, почему такой огромный и подробный дневник написал Теляковский? Думаю, он понимал, что его служебное положение директора конторы императорских театров, этот ярко освященный перекресток, через который не только проходят сотни, тысячи людей, включая знаменитостей от культуры и первых лиц государства, но в сценических событиях которого отпечатывается время, эпоха, есть особое место, где соединяются в обширные воды текущие обычно по отдельности ручьи и речки, и само это место призывает наблюдать и записывать. Впрочем – что здесь скромничать? – так же и я понимаю свое служебное положение.

Из прошедшего не записал поразительную схватку с тремя героями нашего времени, в которых это время отразилось с особой наглядностью. На 15 тысяч оштрафовали институт представители экологической милиции за то, что мы, по разрешению инстанций, вырубили несколько деревьев вдоль ограды, однако не закрыли – это наш живчик Владимир Ефимович! – порубочный билет. Но все крутилось еще и вокруг сломанного бурей в пятницу дерева. Мы, оказывается, обязаны были дождаться представителя каких-то органов, который должен был подписать акт! Я с удовольствием, мстительно вписываю имя некой Инны Сергеевны Булановой из департамента природопользования и охраны окружающей среды, которая тупо и корыстно – может быть, эти экологические ведомства так же, как и ГАИ, отчитываются суммами штрафов и цифрами правонарушений? – отстаивала интересы бюрократии и ничего больше, а также двух экологических милиционеров, Геннадия Владимировича Королева и Эдуарда Викторовича Савельева. Вам, ребятки – здоровым, сытым, внутренне наглым и не желающим ничего слышать, чтобы, не дай Бог, не допустить до собственной души человеческую суть происшедшего, – лучше бы гоняться за ворами и жуликами, застраивающими сельхозугодья и водоохранные зоны вредными промпредприятиями, в крайнем случае – за угонщиками автомашин. Ждать, чтобы подписать акт! А сломанное дерево в это время висит над тротуаром Тверского бульвара и того и гляди окончательно рухнет на троллейбусные провода! Из своего тихого, ничего не понимающего в жизни писательского далека я шлю вам свое фэ и недружественное пожелание чаще самим попадать в так свойственные нашему времени бюрократические мясорубки!

Но, кажется, я слишком увлекся часто бурлящим в душе возмущением разнообразными препонами нашей работе. Итак, сел в машину, уехал в Сопово. По дороге заезжал в Ногинск, повидать Вадима, который уже много лет работает там акушером-геникологом. Вспомнили о покойном Ю.М., погоревали. Вадим говорит об огромном росте выявляемых у рожениц ВИЧ-инфекции и сифилиса.

А в Сопово все совершенно замечательно, так мне хотелось бы пожить здесь. Обнинск, как некая неизбежная предопределенность, мне уже надоел. Совсем другая атмосфера, воздух, знакомая мне с детства мебель, которую я туда свез и забыл, нет атмосферы общежития, просторно. Здравствуй, шкаф! В отличие от обнинского дома, который поднят почти на полтора метра, здесь все практически на земле. Осыпается красная смородина, кусты которой посадила еще Юля. Инструменты, так напоминающие мне о Юрии. Именно сюда надо бы возить B.C., ей уже тяжело подниматься по лестницам, но другая, переполненная Горьковская, дорога, на час дольше ехать. На обратном пути купил у старух на рокаде лисичек на 120 рублей. "Если бы была нормальная пенсия, разве бы я бегала весь день по лесу…"

Приехал, пришлось вызывать скорую – у B.C. 39.

Прочел фантастический рассказ Чудаковой из подаренной ею книжки. Может возникнуть претензии к некой стерильности языка, но как фантастический рассказ очень хорош. Во-первых, совершенно мужской и, во-вторых, с собственным, ярким и оригинальным содержанием. Длина жизни определяется не только временем, но и пространством.

27 июля, среда.Я, все еще под впечатлением слишком высокой оценки этюда одного из абитуриентов, залез в папку переводчиков и обнаружил, что попунктная расшифровка баллов отсутствует. Пришлось отсылать работы преподавателю и просить все доделать. Тут-то и возникла у меня мысль: насколько труднее при высоком балле маневрировать и аргументировать оценку. Здесь все легче проверить.

В седьмом часу стали собираться гости на клуб Рыжкова. Народа было много, потому что гостем стал министр культуры Александр Сергеевич Соколов. Была Доронина, Примаков, Абалкин, Бессмертных, Ганичев, ректор РГСУ Жуков, Тарануха, Шатров, Шебаршин. Сидел за столом рядом с Леонидом Ивановичем, разговорились, и я был поражен, как много он читает и знает. Не уверен, что столько читают современной литературы все наши профессора

Выступление Соколова, в моей записной книжке.

28 июля, четверг.После энергокризиса в Москве, естественно, пытаются отыграться на потребителе. В институт принесли новый договор со статьями, которые предусматривают в одностороннем порядке прекращение договора этим самым Мосэнерго и рассмотрение всех споров в "карманном" отраслевом суде. Мы задумались, как бы снизить потребление электричества. Возможно, придется переводить работу прачечной на дневные часы.

Сегодня же разбирались с некоторыми претензиями кафе "Пушкинское" проложить через нашу территорию газовую магистраль. Есть, конечно, и более сложные пути ее проведения, но и более дорогие. Сулят какие-то небольшие деньги, но испохабят, как я понимаю, весь двор. Буду противиться, как могу. Единственный вариант – оплата проектных работ нашей собственной линии электропередач. Нервов мне эта ситуация потреплет. Один из владельцев кафе, говорят, Эрнест. Но теперь на противоположной стороне Тверского бульвара строят еще целый комплекс, включающий и объекты питания, так будет дешевле варить, жарить и горячей водой мыть посуду.

В три начался и длился два с лишним часа экспертный совет по наградам. Лето, народа было мало, отсутствовал и Л. Надиров, который обычно это очень ловко ведет. Командовал совсем юный Алексей Сергеевич Локтионов и командовал тоже ловко, хотя, кажется, в искусстве как молодой работник министерства культуры не всегда крепок. Если уж телевизионные дикторы, с орфоэпическими словарями под рукой, путают ударения, то такие мелочи как реквИем, РАмзес, контральтО в устах директора правового департамента министерства культуры вряд ли стоят внимания. Все мы отнесли это скорее к оговоркам и крайней молодости, а парень, кажется, и не плохой, и энергичный, и веселый, и хочет сойти за своего в компании людей со знаменитыми лицами. Совет прошел без осложнений и достаточно справедливо. Накануне директор театра Ермоловой Гурвич (вписать бы имя-отчество) просил меня поддержать кандидатуру Владимира Андреева на орден "За заслуги перед отечеством" 3-й степени. Я, конечно, удивился, что такой известный и с действительными заслугами человек будет к своему 75-летию получать только третью степень. Вот она, неразворотливость русского таланта, уж какой-нибудь менее занятый и, естественно, талантливый "деятель" здесь бы уже получал вторую! На совете, конечно, Андреев не только не вызвал никаких нареканий, но и никаких обсуждений – здесь-то заслуги очевидны.

А вообще, повторяю, всё прошло спокойно, несколько дел отвергли, кое-где поменяли награды, в частности вместо медалей дали ордена почета трем пожилым артисткам МХАТ им. Горького. Здесь уже была моя инициатива. Кое-каких претендентов на заслуженного артиста перевели в заслуженные работники культуры. Как всегда – жалко у меня плохая память на имена и фамилии, – узнал много интересного из театральной и художественной жизни. А также из жизни высокой администрации. Например, выяснилось, что Хазанову, которому предлагают к юбилею тот же орден той же третьей степени, что и Андрееву – хотя он лет на пятнадцать-двадцать моложе, но и его заслуги как артиста, когда-то талантливо внушившего зрителям симпатию к робкому выпускнику "кулинарного" техникума, известны, не говоря уж о других, общественных, нагрузках, – четвертую степень давали "закрытым постановлением". А я-то наивно думал, что "закрытые" постановления, тем более по подобным поводам, закончились вместе с советской властью. Почему же тогдашняя власть сокрыла от общественности награждение артиста? Потому, что, как справедливо отметила еще в середине 90-х в своих "Записках стенографистки" моя замечательная Е.Я., его "силовая словесная атака, настоянная на едкой, злой иронии, направлена не только и даже не столько на недостатки нашей жизни, сколько на те добрые традиции, которые еще остались, поддерживаются в народе", и этот народ мог счесть награждение неуместным? Но ведь чаще власть вела себя напоказ безоглядно. Да и сейчас, во время последнего кремлевского вручения, когда с избыточно-благодарной фальшью спела на одноногой трибуне куплет Надежда Бабкина, среди награжденных оказался и кутюрье Валентин Юдашкин, в прошлом стилист Славы Зайцева. Он получил-таки звание народного, в чем экспертный совет ему отказал, хотя бы потому, что такого звания еще нет у его бывшего мэтра. Но кто-то позвонил, кто-то попросил, кто-то подсказал и тому подобное. Вообще ощущаю, что вкус у нашей верхушки своеобразный, я бы сказал – мещанский.

Начал создавать некий "ценник" для ведения собеседования. Надо признаться, что ЕГЭ дал поразительный импульс к разработке четких параметров оценки абитуриента, очевидно, что преподавателю при этом манипулировать оценкой будет значительно труднее.

29 июля, пятница.Уехал с работы довольно рано, до этого чуть не наломав дров из-за излишней подозрительности: собрался было за десять минут до начала экзаменов переменить преподавателей, принимающих экзамены. Как я уже писал, меня особенно беспокоит все, что касается переводчиков, куда и наплыв большой, и нажим на преподавателей и на меня велик. Туда пошел сам с двумя пакетами билетов, сам их перетасовал и один пакет сам же и роздал. По двум другим рядам ходил Алексей Константинович Антонов. До начала экзаменов я с ним походил по скверику, настраивая его на объективную линию поведения. Парочка оценок по этюду меня волнует, но здесь, как в делах о взятках, доказать что-либо, даже конкретно подумать – сложно. Вот так и буду жить со своим волнением.

Утром СП. отвозил в ВАК мое дело и диссертацию. Как мы и предполагали, все закончилось пока мирно, хотя с предрешенным завершением могло тянуться еще пару недель. По какой-то, для меня стыдной, причине я не пишу всех событий, сопровождавших дело с защитой в последние дни. СП. несколько раз звонил в Педуниверситет и, наконец, пошел на прием к вышедшему из отпуска проректору. Беседа была довольно многозначительной. Все оказались в патовой ситуации, в которую себя по малодушию поставили. СП. подвернулся вовремя, и разговор – а Сергей Петрович всегда добивается своего довольно жестко – как бы естественным образом заканчивал историю. Практически ее и не было, лишь по техническим причинам Педуниверситет на восемь дней задержал отправку дела, это бывает. Правда, мне это стоило месяца ленивых волнений, да и в таком я уже возрасте, когда и месяц играет роль. Но я думаю, Лубков еще и заглянул в диссертацию, а может быть, и в книги, которые ясно говорят, что это не традиционная, из воздуха, диссертация педагога и начальника. Диссертацию еще кто-то изваять мог бы, но кто напишет "Власть слова", из которой на 90 процентов диссертация и состояла.

30 июля, суббота. Еще в четверг вечером Максим сходил через площадь в "Новый мир" и принес верстку "Марбурга". Начал читать в пятницу, а сегодня утром закончил первую часть в полной уверенности, что мною написан гениальны роман. Боюсь, что Марк Авербух, письмо которого я, кажется, так и не вставил в дневник, прав. Аи, да Пушкин, аи да сукин сын! Конечно, меня обнесут на всех конкурсах и премиях, где должны были бы отметить, во всех местах и на всех тусовках, потому что я между правыми и левыми, "между патриотами и либералами, но я-то знаю и, уверен, публика это поймет и полюбит. Конечно, не молодая. Я знаю, что с таким стилем, как у меня сейчас, такого писателя нет. Вспоминаю мысль Пастернака, что поэт должен навязать себя обществу и публике. Наверное, он прав, но для меня это все теория. Удовлетворюсь пока замечательным письмом из Филадельфии.

10.6.2005

Дорогой Сергей Николаевич!

Многообразие чувств владело мной при чтении Вашего великолепного романа. Уже на двадцатых страницах затаил обиду, что захватывающее, обогащающее душу чтение будет длиться не бесконечно, что ещё сто страничек и моему наслаждению придёт конец. Думал и о том, какой замечательный литературный памятник изваян Вами и великим сынам России, и Валентине Сергеевне, и "братьям нашим меньшим".

Как щедра, богата, добра, талантлива, должна быть природа и мировосприятие их созидателя, чтобы задумать и с таким бесстрашием воплотить! Только зрелый человек, переплавивший в сердце своём "весь трепет жизни, всех веков и рас", обладающий энциклопедическим размахом знаний, способен воспроизвести, донести ярко и незабываемо этот мир до читателя.

Наконец – и это, конечно, далеко не всё, – как благодарен обязан быть Вам город Марбург за тысячи и тысячи новых туристов, которые по прочтении романа непременно сделают затесь в памяти своей об обязательности посещения его в ряду других культурных Мекк Германии: Веймара, Любека, Эрфурта.

В художественном отношении Ваш роман безупречен, воистину "Вдова Клико, брют. Год тысяча девятьсот шестнадцатый" (одна из эскапад Валентина Катаева в Париже). Сколько раз я восхищённо перечитывал слова, фразы, абзацы. До чего же они умелы, уместны, точны, незаменимы. Торжество художественного земледелия. Композиция романа – само совершенство. Как бесшумная бабочка, сюжет перемещается с одного героя, сцены, темы к другим, наращивая, расширяя художественную значительность и весомость, потом возвращается к ранее затронутым линиям без единого сбоя, нигде не упираясь в тупик. И когда все они в конце, не торопя читателя, подводят его к кульминации: лекции о двух гениях, со всеми едкими комментариями, внутренними монологами о природе мастерства лектора + интригующий аккорд с Серафимой, – то в моей, субъективной разумеется, оценке "Марбург" – эталонное произведение современной литературы. Очень жаль, что оно не было дано к моменту выпуска второго тома "Власти слова" (практика). В нём роман был бы очень уместен…"

Дальше цитировать не решаюсь, подожду вторую часть верстки, уже не 10-го, а 1 1-го номера с окончанием. Неужели я опять, через 20 лет, – в "Новом мире"!

Весь день с упоением занимался земледелием и хозяйством, потом топил баню, а в конце дня даже вставил стекло. Откуда у меня такая любовь к быту, огороду и строительству? В конце дня возникла новая мысль относительно газа. Не было счастья, так несчастье помогло, заодно мы переведем на газ и нашу столовую!